1 СЕНТЯБРЯ (Одурманивание)
Разум указывает людям их отступления от закона жизни. Но отступления эти так привычны людям и кажутся так приятны [Приятная привычка=зависимость L — (27.08.2005)], что люди стараются заглушить разум, чтобы он не мешал им жить так, как они привыкли.
1
И спасенье и казнь человека в том, что, когда он живет неправильно, он может себя затуманивать, чтобы не видать бедственности своего положения. [и тупо, как скотина, умереть, не понимая причину смерти. (27.08.2005)]
2
Если жизнь не приходится по совести, то одурманиванием совесть сгибается по жизни. [Любой порок у себя всегда находит оправдание (рационализацию). Но объективно ему нет и не может быть оправдания!!! Пороков не должно быть совсем и никогда! (27.08.2005)]
3
Когда солдаты стоят в прикрытии под выстрелами и им делать нечего, они старательно изыскивают себе занятия для того, чтобы легче переносить опасность. И все люди порой представляются такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто играми, кто лошадьми, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. [Убегание от себя! Отворачивание от Реальности! L (27.08.2005)]
4
Трудно себе представить то благотворное изменение, которое произошло бы во всей жизни людской, если бы люди перестали одурманивать и вместе с тем отравлять себя водкой, вином, табаком, опиумом.
5
Рассказывают про последователей одной секты, что они в конце собраний тушат свет, чтобы предаваться разврату.
В нашем обществе, для того чтобы предаваться постоянному разврату, не переставая тушат свет разума одуряющими веществами.
6
Одно из главных условий улучшения жизни людей нашего времени — это освобождение себя от того внушения, под которым они находятся, а между тем они не переставая стара-тельно поддерживают себя в этом состоянии табаком, вином, водкой. [Проснуться! (1.09.2004) Избавиться от лжи, повернуться лицом к Реальности! (27.08.2005)]
7
То, что правительство берет на себя обязанность поставлять, с выгодой для себя, развращающий и убивающий душу и тело людей алкоголь, самым очевидным образом показывает, если бы и не было на то других доказательств, то, что правительство не только не заботится, как оно утверждает, о нравственности и благе народа, а, напротив, самым очевидным образом вредит ему для выгоды людей, составляющих правительство. [ВРЕД ОТ ГОСУДАРСТВА!!! Оно не заботиться о нас!!! L(((( (27.08.2005)]
8
Одурманение себя чем бы то ни было хотя не есть еще преступление, но есть уже приготовление себя ко всякого рода преступлениям.
9
Порочность и, главное, бессмысленность жизни людей нашего времени происходит преимущественно от постоянного состояния опьянения [=тупость мышления и чувств — не осознавать и не чувствовать, вот что такое опьянение! (27.08.2005)], в которое они себя приводят. Непьяные люди не могли бы делать и малой доли того, что делается теперь в нашем мире.
Вы говорите, что нет никакой важности в том, чтобы пить или не пить, курить или не курить. Если нет важности, то что же стоит вам перестать, когда вы знаете про тот вред, который вы делаете этим и себе и другим своим примером?
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ДЛЯ ЧЕГО ЛЮДИ ОДУРМАНИВАЮТСЯ?
В период сознательной жизни человек часто может заметить в себе два раздельные существа: одно — слепое, чувственное и другое — зрячее, духовное. Слепое, животное существо ест, пьет, отдыхает, спит, плодится и движется, как движется заведенная машина; зрячее, духовное существо, связанное с животным, само ничего не делает, но только оценивает деятельность животного существа тем, что совпадает с ним, когда одобряет эту деятельность, и расходится с ним, когда не одобряет ее.
Зрячее существо это можно сравнить с стрелкою компаса, указывающею одним концом на север, другим на противоположный юг и прикрытою по своему притяжению пластинкою. Причем стрелка до тех пор не видна из-под пластинки, пока то, что несет на себе компас, двигается по направлению стрелки. Но как скоро то, что несет компас, отклоняется от указываемого стрелкою направления, так стрелка выступает из-под пластинки и становится видной.
Точно так же зрячее, духовное существо, проявление которого в просторечии мы называем совестью, всегда показывает одним концом на добро, другим, противоположным, на зло, к не видно нам ди тех пор, пока мы не отклоняемся от даваемого им направления, т. е. от добра к злу. Но стоит сделать поступок, противный направлению совести, и появляется сознание духовного существа, указывающее отклонение животной деятельности от направления, указываемого совестью. И как мореход не мог бы продолжать работать веслами, машиной или парусом, зная, что он идет не туда, куда ему надо, до тех пор, пока он не дал бы своему движению направление, соответствующее стрелке компаса, или не скрыл бы от себя ее отклонение, так точно и всякий человек, почувствовав раздвоение своей совести с животной деятельностью, не может продолжать эту деятельность до тех пор, пока или не приведет ее в согласие с совестью, или не скроет от себя указаний совести о неправильности животной жизни.
Вся жизнь людская, можно сказать, состоит только из этих двух деятельностей: 1) приведения своей деятельности в согласие с совестью и 2) скрывания от себя указаний своей совести для возможности продолжения жизни.
Одни делают первое, другие — второе. Для достижения первого есть один только способ: нравственное просвещение — увеличение в себе света и внимание к тому, что он освещает; для второго — для скрытия от себя указаний совести — есть два способа: внешний и внутренний. Внешний способ состоит в занятиях, отвлекающих внимание от указаний совести; внутренний состоит в затемнении самой совести.
Как может человек скрыть от своего зрения находящийся пред ним предмет двумя способами: внешним отвлечением зрения к другим, более поражающим предметам, и засорением глаз, так точно и указания своей совести человек может скрыть от себя двояким способом: внешним — отвлечением внимания всякого рода занятиями заботами, забавами, играми, и внутренним — засорением самого органа внимания. Для людей с тупым, ограниченным нравственным чувством часто вполне достаточно внешних отвлечений, для того чтобы не видеть указаний совести о неправильности жизни. Но для людей нравственно-чутких средств этих часто недостаточно.
Внешние способы не вполне отвлекают внимание от сознания разлада жизни с требованиями совести, сознание это мешает жить, и люди, чтоб иметь возможность жить, прибегают к несомненному внутреннему способу затемнения самой совести, состоящему в отравлении мозга одуряющими веществами.
Жизнь не такова, какая бы она должна быть по требованиям совести. Повернуть жизнь сообразно этим требованиям — нет сил.
Развлечения, которые бы отвлекали от сознания этого разлада [Оттого-то все так любят развлекаться — лишь бы не думать и не видеть, что такая городская безбожная жизнь бессмысланна! (28.08.2005)], недостаточны или они приелись. И вот для того, чтобы быть в состоянии продолжать жить, несмотря на указания совести о неправильности жизни, люди отравляют, на время прекращая его деятельность, тот орган, через который проявляются указания совести, так же как человек, умышленно засоривший глаза, скрыл бы от себя то, чего он не хотел бы видеть. [Первопричина пьянства, наркомании, игромании и т.д. — заглушить голос совести, кричащий: ТВОЯ ЖИЗНЬ БЕССМЫСЛЕННА! ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ! ПОЗНАЙ ИСТИНУ — И ИЗМЕНИ ЖИЗНЬ! (27.08.2005)]
Л. Н. Толстой
2 СЕНТЯБРЯ (Лжеучение)
Чем ближе люди к истине, тем они терпимее к чужим заблуждениям. И наоборот. [Потому что милосердие — вот истина! Всё другое — ложь). (2.09.2004)]
1
Только люди неверующие, т. е. неверующие в духовную основу жизни и принимающие за веру усвоенные ими внешние приемы, могут быть нетерпимы. Они нетерпимы, потому что не понимают того, что истинная вера не зависит от воли человека. От этого-то и происходило и происходит то, что, начиная от фарисеев, замучивших Христа, и до теперешних светских начальников, самые неверующие люди всегда гнали и гонят верующих. От этого же происходило и происходит и то, что гонения эти всегда не только не ослабляли, а всегда усиливали веру верующих.
2
Бог водворяет веру в сердце человека с помощью совести и разума. Водворять веру силою и угрозами нельзя: силою и угрозами водворяют не веру, а ужас. Не следует осуждать и укорять неверующих и заблуждающихся: они без того достаточно несчастны от своих заблуждений. Следовало бы укорять их только в том случае, если бы это могло принести им пользу, но это, наоборот, только больше отталкивает их и тем причиняет им вред. Паскаль
3
Есть несомненное правило, которое мы должны всегда помнить: это то, что если доброе дело не может быть совершено без отступления от добра, то или это дело не доброе, или время этого дела еще не наступило. [Добро другим во вред себе — это не добро; добро в обмен на добро — тоже не добро. (2.09.2004)]
4
Нет ничего более недостойного разумного существа, как то, чтобы плакаться на то, что то, что наши отцы считали, истиной, оказалось ложью.
Не лучше ли искать новых основ единения таких, которые заменили бы прежние.
Мартино
5
Веру, как любовь, нельзя вызвать насильно. Поэтому вводить ее или стараться утвердить государственными мероприятиями — дело рискованное, ибо как попытка принудить к любви вызывает ненависть, так попытка принудить к вере вызывает неверие.
Шопенгауэр
6
Отрицание религии — естественное последствие нетерпимости и властолюбия духовенства.
Варбюртон
7
Неверующие люди бывают так же нетерпимы, как и грубоверующие.
Дюкло
Истинная вера не нуждается во внешней поддержке ни насилия, ни торжественного блеска. Не нуждается и в заботах о распространении. (У Бога времени много. Тысячи лет как один год.) Тот, кто хочет поддержать свою веру насилием или внешними торжественными приемами, хочет поскорее распространить ее, — тот сам мало или вовсе не верит.
3 СЕНТЯБРЯ (Бог)
Бог непостижим для человеческого ума. Мы знаем только то, что Он есть, и хотим или не хотим этого, знаем это несомненно.
1
Я прежде видел явления жизни, не думая о том, откуда эти явления и почему я вижу их.
Когда же я стал думать об основной причине всего, я пришел к убеждению, что источник всего есть свет разумения, и я так увлекся этой мыслью, что свел все к одному совершенно удовлетворился признанием одного разумения началом всего.
Но потом я увидал, что разумение есть свет, доходящий до меня через какое-то матовое стекло. Свет я вижу, но то, что дает этот свет, я не знаю, хотя и знаю, что оно есть.
То же, что есть источник света, освещающего меня, чего я не знаю, но про существование чего я несомненно знаю, и есть Бог.
2
Не пытайся проникнуть в сущность божественной природы: безбожно желать познать то, что не открыто Богом.
Менандер
3
Верь в Бога, служи ему, но не пытайся познать его сущность; ты ничего не получишь от твоего тщетного усилия, кроме разочарования и усталости.
Не заботься даже о том, чтобы узнать, существует Он или нет, служи Ему, как будто Он существует и везде присутствует. Больше ничего не нужно.
Филимон
4
Никто еще не проник в тайну великого начала. Никто не ступил шага вне самого себя. О Ты, в поисках Кого находится весь мир в смятении! Святой, так же, как и порочный, нищий, так же, как и богатый, все одинаково далеки от возможности достигнуть Тебя: имя Твое звучит вместе с существованием всех, но все глухи; Ты перед всеми глазами, но все слепы.
Персидский Хейям XI столетия
5
Мы познаем существование Бога не столько разумом, сколько сознанием той полной зависимости от него, в которой мы себя чувствуем, вроде того чувства, которое испытывает грудной ребенок на руках матери.
Ребенок не знает, кто держит, кто греет, кто кормит его, но знает, что есть этот кто-то, и мало того, что знает, — любит того, во власти кого он находится.
6
Человек стремился сделаться подобным Богу; жрецы сделали Бога подобным человеку, и легкомыслие человеческое удовольствовалось этим представлением о Боге.
Д'Агу
Не смущайся тем, что понятие Бога выражено неясно тебе. Чем яснее оно выражено, тем оно дальше от истины и тем ненадежнее как опора. [В полностью, всецело понятном Боге мало божественного. (1.09.2005)]
4 СЕНТЯБРЯ (Усилие)
Истинное благо приобретается не сразу, а постоянными усилиями, потому что истинное благо только во все большем и большем совершенствовании.
1
Когда мы обучаемся грамоте, то мы учимся, как читать и писать. Но грамота не научит нас, нужно ли написать нашему другу письмо или не нужно. Точно так же и музыка научает нас петь или играть на инструменте, но она не научит нас, когда можно петь и играть.
Один только разум указывает нам то, что следует делать и чего не следует.
Наделив нас разумом, Бог дал нам в распоряжение то, что нам нужнее всего и с чем мы можем справиться.
Создав меня таким, каков я есть, Бог как,бы сказал мне так: «Эпиктет! Я мог бы даровать гораздо больше твоему ничтожному телу и твоей маленькой судьбе. Но не упрекай Меня в том, что Я этого не сделал. Я не xoтел даровать тебе полной свободы делать все, что тебе вздумается, но Я вселил в тебя божественную частицу Себя Самого. Я даровал тебе способность стремиться к добру и избегать зла; Я вселил в тебя свободное разумение. Если будешь прикладывать свой разум ко всему тому, что случается с тобою, то ничто в мире не будет служить тебе препятствием или стеснением на том пути, который Я тебе назначил; ты никогда не будешь плакаться ни на свою судьбу, ни на людей; не станешь осуждать их или подделываться к ним. Не считай, что этого мало для тебя. Неужели мало для тебя того, чтобы прожить всю твою жизнь разумно, спокойно и радостно? Так довольствуйся же этим!»
Эпиктет
2
На ванне короля Чинг-Чанг были вырезаны следующие слова: «Каждый день возобновляй себя совершенно; делай это снова, снова и опять снова».
Китайская мудрость
3
Добродетель мудрецов напоминает собою путешествие в дальнюю страну и восхождение на высоту: идущие в дальнюю страну начинают свою ходьбу с первого шага; восходящие на высоту начинают с подошвы горы.
Конфуций
4
Чтобы правильно и хорошо сделать какое-нибудь дело, нужно научиться делать его. Это понимает всякий. Так же точно для того чтобы правильно и хорошо жить, нужно научиться жить правильно и хорошо.
Эпиктет
5
Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия. [Живи доброй жизнью — не заботься ни о результате, ни о вознаграждении. (1.09.2005)]
Лк. гл. 9, ст. 62
6
Человек счастлив только тогда, когда он может сказать, что исполнил свою собственную работу, что вложил душу в труд свой и довел его до конца, насколько мог лучше. Если же он поступит иначе, то, и покончив с трудом, он не почувствует ни отрады, ни облегчения. [Счастье — в осознанном, общеполезном, творческом труде! (2004)]
Эмерсон
Не жди не только быстрого, но никакого видимого тебе успеха от твоих усилий к добру. Ты не увидишь плодов своих усилий, потому что насколько ты подвинулся, настолько подвинулось перед тобой и совершенство, к которому ты стремишься. Усилия — не средство достижения блага, но сами усилия дают благо.
5 СЕНТЯБРЯ (Наказание)
Наказывать — по-русски значит поучать. [НАКАЗание] Поучать можно только примером. Воздаяние же злом за зло не поучает, а развращает.
1
Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до семижды семидесяти раз.
Мф. гл. 18, ст. 21-22
2
Если допустить недопустимое, что человек имеет право наказывать, то кто же из людей возьмет на себя это право?
Только те люди, которые пали так низко, что не помнят и не знают своих грехов.
3
Тут книжники и фарисеи привели к Иисусу женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставивши ее посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями. Ты что скажешь? Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им; кто из вас без греха, первый брось в нее камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышавши то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних, и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? Никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи! Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя, иди и впредь не греши.
Ин. гл. 8, ст. 3—11
4
Большая часть бедствий людей происходит оттого, что грешные люди признали за собой право наказания. Мне отмщение, и Аз воздам.
5
Если тебе кажется, что кто-нибудь виноват перед тобой, — забудь это и прости. И если ты прежде не испытал этого, ты узнаешь новую радость — прощать.
6
Действительное наказание за каждое дурное дело то, которое совершается в душе самого преступника и состоит в уменьшении его способности пользоваться благами жизни. [т.е. он теряет вкус к обычным радостям жизни? (2003)] Наказание же извне только раздражает преступника. [т.е. он теряет вкус к обычным радостям жизни?]
7
Наказание всегда жестоко-мучительно. Если бы оно не было жестоко-мучительно, оно бы не назначалось. Тюремное заключение для людей нашего времени так же жестоко-мучительно, как было битье кнутом сто лет назад.
8
Американские индейцы никогда не подчинялись никаким законам, никакой власти или тени какого-либо правительства. Их единственный руководитель — это обычай и то нравственное сознание добра и зла, которое, как чувство вкуса и осязания, в каждом человеке составляет часть его природы. [Нравственность в каждом из нас! (2004)] Поступки, нарушающие то, что считается между ними должным, наказываются презрением и исключением из общества; в случаях же более важных, как грабеж, убийство, наказание предоставляется тем лицам, которые пострадали. Как ни кажутся несовершенны эти способы наказаний, преступления очень редки между ними.
Если спросить, что более склоняет человека к злу: отсутствие ли закона, как между дикими американцами, или излишество законов, как среди цивилизованных европейцев, то тот, кто видел те и другие условия существования, наверное, ответит, что, конечно, излишество и что овцы счастливее, бу-дучи предоставлены самим себе, а не попечению волков.
Джефферсон
Самым ярким доказательством того, насколько часто под словом «наука» подразумеваются не только самые ничтожные, но и самые вредные учения, служит то, что существует наука о наказании, т. е. о совершении самого грубо невежественного поступка, свойственного только человеку на самой низкой ступени развития, — ребенку, дикому.
6 СЕНТЯБРЯ (Заблуждение)
Заблуждение есть обычное состояние людей. В известные времена и в известных слоях общества оно бывает особенно распространено. Таково оно в наше время в нашем христианском обществе, как оно и не может быть иначе среди людей, или не знающих никакого высшего закона жизни, или знающих, но не исполняющих его.
1
«Кем бы ни совершен был грех, он более всего ужасен, когда его совершает ученый человек. Невежественный и развратный простолюдин лучше, чем невоздержный ученый человек; потому что первый сбился с дороги по слепоте, а второй зрячим упал в колодец».
Саади
Таков грех людей нашего времени, просвещенных христианством и соединенных никогда прежде не бывшими средствами сообщения. [Информации море — а ошибки, обманы и самообманы всё множатся... (1.09.2005)]
2
Человек лишился души; прошло несколько времени, и он теперь начинает томиться по ней. Эта потеря души составляет поистине наше больное место, — центр всемирной общественной гангрены, грозящей всем современным явлениям страшной смертью. Нет у нас ни религии, ни бога: человек лишился души и тщательно ищет средств исцеления; но гнилостная проказа, ослабевающая на один миг, появляется снова еще более сильной и грозной.
Карлейль
3
Наши газеты с их описаниями преступлений и всякого рода ужасов являются как бы дополнением к завтракам из мяса. [по ТВ "Перехват"=мясо! L. Смотреть на насилие, на разрушение, боль, кровь, смерть — это пассивный САДИЗМ! (1.09.2005)] Есть ли что удивительного в том, что, подвергнув тлетворному влиянию тoгo и другого свою душу и тело, люди оказываются потом склонными к ссорам, войнам и самоубийствам? Разве не странно бы было видеть их счастливыми после такого начинания дня? Расслабляющее влияние их духовной и телесной пищи неизбежно должно довести их до состояния постоянного беспокойства, мучения и отчаяния. [ТВ — это духовная пища низкого качества. Люди смотрят ТВ, читают газеты-журналы из-за духовного голода. Но как от промышленной ненатуральной еды возникают болезни и преждевременная мучительная смерть, так и от СМИ свободная чистая душа человека сначала захватывается пороками и грехами, а потом и вовсе умирает и человек превращается в управляемое зомби. (1.09.05)]
Люси Малори
4
Люди ищут удовольствия, бросаясь из стороны в сторону, только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но не чувствуют еще пустоты той новой потехи, которая их притягивает.
Паскаль
5
Всё, что мы делаем для обеспечения нашей жизни, совершенно то же, что делает страус, пряча свою голову, чтобы не видать, как его убивают. Мы делаем хуже страуса: чтобы сомнительно обеспечить нашу сомнительную жизнь в сомнительном будущем, мы наверно губим нашу верную жизнь в верном настоящем. [Всё, чем мы заняты в течение дня и изо дня в день! Решаем проблемы, нами самими же созданные! Не плывём, а лишь пытаемся не утонуть. (6.09.2003)]
6
Стоит со стороны взглянуть на жизнь наших богатых классов, чтобы увидеть, что все, что они делают для мнимого обеспечения своей жизни, они делают совсем не для этого, а только для того, чтобы, занимаясь этим, забывать о том, что жизнь никогда не обеспечена и не может быть обеспечена.
7
Люди нашего времени стараются верить в то, что вся бессмысленность и жестокость нашей жизни, с безумным богатством нескольких, с завистливой, озлобленной нищетой большинства, с насилием, вооружениями и войнами, не видны никому и что ничто не мешает им продолжать жить такою жизнью. [Как мало изменилось! L ]
Заблуждение не перестает быть заблуждением от того, что большинство разделяет его. [Большинство — не критерий истины! (2003)]
7 СЕНТЯБРЯ (Смерть)
Если жизнь — благо, то благо и смерть, составляющая необходимое условие жизни.
1
Смерть — это освобождение от односторонности личности. От этого-то, по-видимому, и зависит выражение мира и успокоения на лице у большинства покойников. Покойна и легка обыкновенно смерть каждого доброго человека; но умереть с готовностью, охотно, радостно умереть — вот преимущество отрекшегося от себя, того, кто отказывается от Воли к жизни, отрицает ее. Ибо лишь такой человек хочет умереть действительно, а не по-видимому, и, следовательно, не нуждается и не требует дальнейшего существования своей личности. [Я! (07.09.2004) Если бы самоубийство гарантировало на 100% отсутствие дальнейшего существования, то я, рано или поздно, пошёл бы на него. Но самоубийство через убийство своего тела не даёт такой гарантии! (1.09.2005)]
Шопенгауэр
2
Где умершие? Там же, где нерожденные.
Сенека
3
Если смерть страшна, то причина этого не в ней, а в нас. Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти.
Для святого нет смерти.
4
Плотская смерть уничтожает то, что соединяет тело, — уничтожает сознание временной жизни. Но ведь это случается с нами беспрестанно и каждый день, когда мы засыпаем. Вопрос в том, уничтожает ли плотская смерть то, что соединяет все последовательные сознания в одно, т. е. мое особенное отношение к миру? Для того же, чтобы утверждать это, надо прежде доказать, что это-то особенное отношение к миру, соединяющее в одно все последовательные сознания, родилось с моим плотским существованием, а потому и умрет с ним. А этого-то и нет.
Рассуждая на основании своего сознания, я вижу, что соединявшее все мои сознания в одно — известная восприимчивость к одному и холодность к другому, вследствие чего одно остается, другое исчезает во мне, — степень моей любви к добру и ненависти к злу, — что это мое особенное отношение к миру составляющее именно меня, особенного меня, не есть произведение какой-либо внешней причины, а есть основная причина всех остальных явлений моей жизни. [Мысль — первична! (2004)]
Рассуждая на основании наблюдения, мне представляется, что причины особенности моего я находятся в особенностях моих родителей и условий, влиявших на меня и на них; но, рассуждая по этому пути дальше, я не могу не видеть, что если особенное мое я лежит в особенности моих родителей и условий, влиявших на них, то оно лежит и в особенности всех моих предков и в условиях их существования — до бесконечности, т. е. вне времени и вне пространства, — так что мое особенное я произошло вне пространства и вне времени, т. е. то самое, что я и сознаю.
5
Прежде чем достигнуть старости, я старался хорошо жить; в старости я стараюсь хорошо умереть. А хорошо умереть — значит умереть охотно.
Сенека
6
Люди, не понимающие жизни, не могут не бояться смерти.
Ты боишься смерти, но подумай о том, что бы было, если бы ты был обречен в твоей все одной и той же личности на вечную жизнь?
8 СЕНТЯБРЯ (Детство)
В детях все величайшие возможности.
1
И Иисус сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его в глубине морской.
Мф. гл. 18, ст. 3-4, 6
2
Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам! Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение!
Мф. гл. 11, ст. 25-26
3
Отчего дети нравственно выше большинства людей? Оттого, что разум их не извращен ни суевериями, ни соблазнами, ни грехами. На пути к совершенству у них ничего не стоит. Тогда как у взрослых стоят грехи, соблазны и суеверия.
Детям надо только жить, взрослым надо бороться.
4
Как ужасен бы был мир, если бы не рождались постоянно дети, несущие с собой невинность и возможность всякого совершенства!
Джон Рёскин
5
Благословенно детство, которое среди жестокости земли дает хоть немного неба. Эти восемьдесят тысяч ежедневных рождений, о которых говорит статистика, составляют как бы излияния невинности и свежести, которая борется не только против уничтожения рода, но и против человеческой испорченности и всеобщего заражения грехом. Все добрые чувства, вызываемые около колыбели и детства, составляют одну из тайн великого Провидения; уничтожьте вы эту освежающую росу, и вихрь эгоистических страстей как огнем высушит человеческое общество.
Если предположить, что человечество состояло бы из миллиарда бессмертных, существ, число которых не могло бы ни увеличиваться, ни уменьшаться, где бы мы были и что бы мы были, великий Боже! Мы стали бы, без сомнения, в тысячу раз ученее, но и в тысячу раз хуже. Знание накопилось бы, но все добродетели, которые зарождаются от страданий и преданности, т. е. семья и общество, были бы мертвы. Не было бы возмещения.
Благословенно детство зато благо, которое оно дает само, и за то добро, которое оно производит, не зная и не желая этого, только заставляя, позволяя себя любить. Только благодаря ему мы видим на земле частичку рая. Благословенна и смерть. Ангелы не могут нуждаться ни в рождении, ни в смерти для того, чтобы жить: но для людей необходимо, неизбежна и то и другое.
Амиель
6
Господи Боже наш!.. Из уст младенцев и грудных детей ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя.
Пс. 8, 3
7
Детство часто держит в своих слабых пальцах истину, которую не могут удержать взрослые люди своими мужественными руками и открытие которой составляет гордость поздних лет.
Джон Рёскин
8
Ребенок бережет свою душу, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускает в нее. [Любовь — ключ к душе!]
9
Дети знают истину так же, как часто люди знают иностранный язык, хотя и не умеют говорить на нем. Они не сумеют сказать вам, в чем добро, но безошибочно отвернутся от всего недоброго. Притворство в чем бы то ни было может обмануть самого умного, проницательного человека, но самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узнает его и отвращается.
10
Может ли быть что-нибудь извращеннее того, чтобы только что вступившим в этот мир тотчас начинать говорить о другом мире? [Важна эта жизнь! Этот мир! (2004)]
Кант
11
Какое время может быть лучше детства, когда две лучшие добродетели — невинная веселость и потребность любви — являются единственными побуждениями в жизни.
Уважай всякого человека, но в сто раз больше уважай ребенка и берегись того, чтобы не нарушить девственной чистоты души его.
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
БЕГЛЕЦ
Это была длинная процедура. Сначала Пашка шел с матерью под дождем то по скошенному полю, то по лесным тропинкам, где к его сапогам липли желтые листья, шел до тех пор, пока не рассвело. Потом он часа два стоял в темных сенях и ждал, когда отопрут дверь. В сенях было не так холодно и сыро, как на дворе, но при ветре и сюда залетали дождевые брызги. Когда сени мало-помалу битком набились народом, стиснутый Пашка припал лицом к чьему-то тулупу, от которого сильно пахло соленой рыбой, и вздремнул. Но вот щелкнула задвижка, дверь распахнулась, и Пашка с матерью вошел в приемную. Тут опять пришлось долго ждать. Все больные сидели на скамьях, не шевелились и молчали. Пашка оглядывал их и тоже молчал, хотя видел много странного и смешного. Раз только, когда в приемную, подпрыгивая на одной ноге, вошел какой-то парень, Пашке самому захотелось также попрыгать; он толкнул мать под локоть, прыснул в рукав и сказал:
— Мама, гляди: воробей!
— Молчи, детка, молчи! — сказала мать.
В маленьком окошечке показался заспанный фельдшер.
— Подходи записываться! — пробасил он.
Все, в том числе и смешной подпрыгивающий парень, потянулись к окошечку. У каждого фельдшер спрашивал имя и отчество, лета, местожительство, давно ли болен и проч. Из ответов своей матери Пашка узнал, что зовут его не Пашкой, а Павлом Галактионовым, что ему семь лет, что он неграмотен и болен с самой пасхи.
Вскоре после записывания нужно было ненадолго встать; через приемную прошел доктор в белом фартуке и подпоясанный полотенцем. Проходя мимо подпрыгивающего парня, он пожал плечами и сказал певучим тенором:
— Ну и дурак! Что ж, разве не дурак? Я велел тебе прийти в понедельник, а ты приходишь в пятницу. По мне, хоть вовсе не ходи, но ведь, дурак этакой, нога пропадет!
Парень сделал такое жалостное лицо, как будто собрался просить милостыню, заморгал и сказал:
— Сделайте такую милость, Иван Миколаич!
— Тут нечего — Иван Миколаич! — передразнил доктор. — Сказано в понедельник, и надо слушаться. Дурак, вот и все...
Началась приемка. Доктор сидел у себя в комнатке и выкликал больных по очереди. То и дело из комнатки слышались пронзительные вопли, детский плач или сердитые возгласы доктора:
— Ну, что орешь? Режу я тебя, что ли? Сиди смирно! Настала очередь Пашки.
— Павел Галактионов! — крикнул доктор.
Мать обомлела, точно не ждала этого вызова, и, взяв Пашку за руку, повела его в комнатку. Доктор сидел у стола и машинально стучал по толстой книге молоточком.
— Что болит? — спросил он, не глядя на вошедших.
— У парнишки болячка на локте, батюшка, — ответила мать, и лицо ее приняло такое выражение, как будто она в самом деле ужасно опечалена Пашкиной болячкой.
— Раздень его!
Пашка, пыхтя, распутал на шее платок, потом вытер рукавом нос и стал не спеша стаскивать тулупчик.
— Баба, не в гости пришла! — сказал сердито доктор. — Что возишься? Ведь ты у меня не одна тут.
Пашка торопливо сбросил тулупчик на землю и с помощью матери снял рубаху... Доктор лениво поглядел на него и похлопал его по голому животу.
— Важное, брат Пашка, ты себе пузо отрастил, — сказал он и вздохнул. — Ну, показывай свой локоть.
Пашка покосился на таз с кровяными помоями, поглядел на докторский фартук и заплакал.
— Ме-е! — передразнил доктор. — Женить пора баловника, а он ревет! Бессовестный!
Стараясь не плакать, Пашка поглядел на мать, и в этом его взгляде была написана просьба: «Ты же не рассказывай дома, что я в больнице плакал!»
Доктор осмотрел его локоть, подавил, вздохнул, чмокнул губами, потом опять подавил.
— Бить тебя, баба, да некому, — сказал он. — Отчего ты раньше его не приводила? Рука-то ведь пропащая! Гляди-кась, дура, ведь это сустав болит!
— Вам лучше знать, батюшка... — вздохнула баба.
— Батюшка... Сгноила парню руку, да теперь и батюшка! Какой он работник без руки? Вот век целый и будешь с ним нянчиться. Небось, как у самой прыщ на носу вскочит, так сейчас же в больницу бежишь, а мальчишку полгода гноила. Все вы такие.
Доктор закурил папироску. Пока папироска дымила, он распекал бабу и покачивал головой в такт песни, которую напевал мысленно, и все думал о чем-то. Голый Пашка стоял перед ним, слушал и глядел на дым. Когда же папироса потухла, доктор встрепенулся и заговорил тоном ниже:
— Ну, слушай, баба. Мазями да каплями тут не поможешь. Надо его в больнице оставить.
— Ежели нужно, батюшка, то почему не оставить?
— Мы ему операцию сделаем. А ты, Пашка, оставайся, — сказал доктор, хлопая Пашку по плечу. — Пусть мать едет, а мы с тобой, брат, тут останемся. У меня, брат, хорошо, разлю-ли малина! Мы с тобой, Пашка, вот как управимся, чижей пойдем ловить, я тебе лисицу покажу! В гости вместе поедем! А? Хочешь? А мать за тобой завтра приедет! А?
Пашка вопросительно поглядел на мать.
— Оставайся, детка! — сказала та.
— Остается, остается! — весело закричал доктор. — И толковать нечего! Я ему живую лисицу покажу! Поедем вместе на ярмарку леденцы покупать! Марья Денисовна, сведите его наверх!
Доктор, по-видимому веселый и покладистый малый, рад !был компании; Пашка захотел уважить его, тем более что отродясь не бывал на ярмарке и охотно бы поглядел на живую лисицу, но как обойтись без матери? Подумав немного, он решил попросить доктора оставить в больнице и мать, но не успел он раскрыть рта, как фельдшерица уже вела его вверх по лестнице. Шел он и, разинув рот, глядел по сторонам. Лестница, полы и косяки — все громадное, прямое и яркое — были выкрашены в великолепную желтую краску и издавали вкусный запах постного масла. Всюду висели лампы, тянулись половики, торчали в стенах медные краны. Но больше всего Пашке понравилась кровать, на которую его посадили, и серое шершавое одеяло. Он потрогал руками подушки и одеяло, оглядел палату и решил, что доктору живется очень недурно.
Палата была невелика и состояла только из трех кроватей. Одна кровать стояла пустой, другая была занята Пашкой, а на третьей сидел какой-то старик с кислыми глазами, который все время кашлял и плевал в кружку. С Пашкиной кровати видна была в дверь часть другой палаты с двумя кроватями: на одной спал какой-то очень бледный, тощий человек с каучуковым пузырем на голове; на другой, расставив руки, сидел мужик с повязанной головой, очень похожий на бабу.
Фельдшерица, усадив Пашку, вышла и немного погодя вернулась, держа в охапке кучу одежи. — Это тебе, — сказала она.— Одевайся.
Пашка разделся и не без удовольствия стал облачаться в новое платье. Надевши рубаху, штаны и серый халатик, он самодовольно оглядел себя и подумал, что в таком костюме недурно бы пройтись по деревне. Его воображение нарисовало, как мать посылает его на огород к реке нарвать для поросенка капустных листьев; он идет, а мальчишки и девчонки
окружили его и с завистью глядят на его халатик.
В палату вошла сиделка, держа в руках две оловянных миски, ложки и два куска хлеба. Одну миску она поставила перед стариком, другую — перед Пашкой.
— Ешь! — сказала она.
Взглянув в миску, Пашка увидел жирные щи, а в щах кусок мяса, и опять подумал, что доктору живется очень недурно и что доктор вовсе не так сердит, каким показался сначала. Долго он ел щи, облизывая после каждого хлебка ложку, потом, когда, кроме мяса, в миске ничего не осталось, покосился на старика и позавидовал, что тот все еще хлебает. Со вздохом он принялся за мясо, стараясь есть его возможно дольше, но старания его ни к чему не привели: скоро исчезло и мясо. Остался только кусок хлеба. Невкусно есть один хлеб без приправы, но делать было нечего. Пашка подумал и съел хлеб. В это время вошла сиделка с новыми мисками. На этот раз в мисках было жаркое с картофелем.
— А где же хлеб-то? — спросила сиделка.
Вместо ответа Пашка надул щеки и выдыхнул воздух.
— Ну, зачем сожрал? — сказала укоризненно сиделка. — А с чем же ты жаркое есть будешь?
Она вышла и принесла новый кусок хлеба. Пашка отродясь не ел жареного мяса и, испробовав его теперь, нашел, что оно очень вкусно. Исчезло оно быстро, и после него остался кусок хлеба больше, чем после щей. Старик, пообедав, спрятал свой оставшийся хлеб в столик; Пашка хотел сделать то же самое, но подумал и съел свой кусок.
Наевшись, он пошел прогуляться. В соседней палате, кроме тех, которых он видел в дверь, находилось еще четыре человека. Из них только один обратил на себя его внимание. Это был высокий, крайне исхудалый мужик с угрюмым волосатым лицом; он сидел на кровати и все время, как маятником, кивал головой и махал правой рукой. Пашка долго не отрывал от него глаз. Сначала маятникообразные, мерные кивания мужика казались ему курьезными, производимыми для всеобщей потехи, но, когда он вгляделся в лицо мужика, ему стало жутко, и он понял, что этот мужик нестерпимо болен. Пройдя в третью палату, он увидел двух мужиков с темно-красными лицами, точно вымазанными глиной. Они неподвижно сидели на кроватях и со своими странными лицами, на которых трудно было различить черты, походили на языческих божков.
— Тетка, зачем они такие? — спросил Пашка у сиделки.
— У них, парнишка, воспа.
Вернувшись к себе в палату, Пашка сел на кровать и стал дожидаться доктора, чтобы идти с ним ловить чижей или ехать на ярмарку. Но доктор не шел. В дверях соседней палаты мелькнул ненадолго фельдшер. Он нагнулся к тому больному, у которого на голове лежал мешок со льдом, и крикнул:
— Михайло!
Спавший Михайло не шевельнулся. Фельдшер махнул рукой и ушел. В ожидании доктора Пашка осматривал своего соседа старика. Старик не переставая кашлял и плевал в кружку; кашель у него был протяжный, скрипучий. Пашке понравилась одна особенность старика: когда он, кашляя, вдыхал в себя воздух, то в груди его что-то свистело и пело на разные голоса.
— Дед, что это у тебя свистит? — спросил Пашка. Старик ничего не ответил. Пашка подождал немного и спросил:
— Дед, а где лисица?
— Какая лисица?
— Живая.
— Где ж ей быть? В лесу!
Прошло много времени, но доктор все еще не являлся. Сиделка принесла чай и побранила Пашку за то, что он не оставил себе хлеба к чаю; приходил еще раз фельдшер и принимался будить Михаилу; за окнами посинело, в палатах зажглись огни, а доктор не показывался. Было уже поздно ехать на ярмарку и ловить чижей; Пашка растянулся на постели и стал думать. Вспомнил он леденцы, обещанные доктором, лицо и голос матери, потемки в своей избе, печку, ворчливую бабку Егоровну... и ему стало вдруг скучно и грустно. Вспомнил он, что завтра мать придет за ним, улыбнулся и закрыл глаза.
Его разбудил шорох. В соседней палате кто-то шагал и говорил полушепотом. При тусклом свете ночников и лампад возле кровати Михаилы двигались три фигуры.
— Понесем с кроватью аль так? — спросила одна из них.
— Так. Не пройдешь с кроватью. Эка, помер не вовремя, царство небесное!
Один взял Михаилу за плечи, другой — за ноги и приподняли: руки Михаилы и полы его халата слабо повисли в воздухе. Третий — это был мужик, похожий на бабу, — закрестился, и все трое, беспорядочно стуча ногами и ступая на полы Михаилы, пошли из палаты.
В груди спавшего старика раздавались свист и разноголосое пение. Пашка прислушался, взглянул на темные окна и в ужасе вскочил с кровати.
— Ма-а-ма! — простонал он басом.
И, не дожидаясь ответа, он бросился в соседнюю палату. Тут свет лампадки и ночника еле-еле прояснял потемки; больные, потревоженные смертью Михаилы, сидели на своих кроватях; мешаясь с тенями, всклоченные, они представлялись шире, выше ростом и, казалось, становились все больше и больше; на крайней кровати в углу, где было темнее, сидел мужик и кивал головой и рукой.
Пашка, не разбирая дверей, бросился в палату оспенных, оттуда в коридор, из коридора влетел в большую комнату, где лежали и сидели на кроватях чудовища с длинными волосами и со старушечьими лицами. Пробежав через женское отделение, он опять очутился в коридоре, увидел перила знакомой лестницы и побежал вниз. Тут он узнал приемную, в которой сидел утром, и стал искать выходной двери.
Задвижка щелкнула, пахнул холодный ветер, и Пашка, спотыкаясь, выбежал на двор. У него была одна мысль — бежать и бежать! Дороги он не знал, но был уверен, что если побежит, то непременно очутится дома у матери. Ночь была пасмурная, но за облаками светила луна. Пашка побежал от крыльца прямо вперед, обогнул, еарай и наткнулся на пустые кусты: постояв немного и подумав, он бросился назад к больнице, обежал ее и опять остановился в нерешимости: за больничным корпусом белели могильные кресты.
— Ма-амка! — закричал он и бросился назад. Пробегая мимо темных, суровых строений, он увидел одно освещенное окно.
Яркое красное пятно в потемках казалось страшным, но Пашка, обезумевший от страха, не знавший, куда бежать, повернул к нему. Рядом с окном было крыльцо со ступенями и парадная дверь с белой дощечкой; Пашка взбежал на ступени, взглянул в окно, и острая, захватывающая радость вдруг овладела им. В окно он увидел веселого, покладистого доктора, который сидел за столом и читал книгу. Смеясь от счастья» Пашка протянул к знакомому лицу руки хотел крикнуть, но неведомая сила сжала его дыхание, ударила по ногам; он покачнулся и без чувств повалился на ступени.
Когда он пришел в себя, было уже светло, и очень знакомый голос, обещавший вчера ярмарку, чижей и лисицу, говорил возле него:
— Ну и дурак, Пашка! Разве не дурак? Бить бы тебя, да некому.
Антон Чехов
СИЛА ДЕТСТВА
— Убить!.. Застрелить!.. Сейчас застрелить мерзавца!.. Убить!.. Горло перерезать убийце!.. Убить, убить!.. — кричали мужские, женские голоса толпы.
Огромная толпа народа вела по улице связанного человека. Человек этот, высокий, прямой, шел твердым шагом, высоко поднимая голову. На красивом, мужественном лице его было выражение презрения и злобы к окружающим его людям.
Это был один из тех людей, которые в войне народа против власти воюют на стороне власти. Его схватили теперь и вели на казнь.
«Что же делать! Не всегда сила на нашей стороне. Что же делать? Теперь их власть. Умереть так умереть, видно, так надо», — думал этот человек и, пожимая плечами, холодно улыбнулся на крики, которые продолжались в толпе.
— Это городовой, он еще утром стрелял по нас! — кричали в толпе.
Но толпа не останавливалась, и его вели дальше. Когда же пришли на ту улицу, где по мостовой лежали вчерашние не убранные еще тела убитых войсками, толпа освирепела.
— Нечего оттягивать! Сейчас тут и застрелить негодяя, куда еще водить его? — кричали люди.
Пленный хмурился и только выше поднимал голову. Он, казалось, ненавидел толпу еще более, чем толпа ненавидела его.
— Перебить всех! Шпионов! Царей! Попов! И этих мерзавцев! Убить, убить сейчас! — взвизгивали женские голоса.
Но руководители толпы решили довести его до площади и там разделаться с ним.
До площади уже было недалеко, когда в минуту затишья в задних рядах толпы послышался плачущий детский голосок.
— Батя! Батя! — всхлипывая, кричал шестилетний мальчик, втискиваясь в толпу, чтобы добраться до пленного. — Батя! Что они с тобой делают? Постой, постой, возьми меня, возьми!..
Крики остановились в той стороне толпы, с которой шел ребенок, и толпа, расступаясь перед ним, как перед силой, пропускала ребенка все ближе и ближе к отцу.
— А какой миленький! — сказала одна женщина.
— Тебе кого? — сказала другая, нагибаясь к мальчику.
— Батю! Пустите меня к бате! — пищал мальчик.
— Тебе сколько лет, мальчик?
— Что вы с батей хотите делать? — отвечал мальчик.
— Иди домой, мальчик, иди к матери, — сказал мальчику один из мужчин.
Пленный уже слышал голос мальчика, и слышал, что го-ворили ему. Лицо его стало еще мрачнее.
— У него нет матери! — крикнул он на слова того, кто отсылал ребенка к матери.
Все ближе и ближе протискиваясь в толпе, мальчик добрался до отца и полез к нему на руки.
В толпе кричали все то же: «Убить! Повесить! Застрелить мерзавца!»
— Зачем ты из дома ушел? — сказал отец мальчику.
— Что они с тобой хотят делать? — говорил мальчик.
— Ты вот что сделай, — сказал отец.
— Ну?
— Знаешь Катюшу?
— Соседку? Как не знать.
— Так вот, пойди к ней и там побудь. А я... я приду.
— Без тебя не пойду, — сказал мальчик и заплакал.
— Отчего не пойдешь?
— Они прибьют тебя.
— Нет же, они ничего, они так.
И пленный спустил с рук мальчика и подошел к тому человеку, который распоряжался в толпе.
— Послушайте, — сказал он, — убивайте меня как и где хотите, но только не при нем, — он показал на мальчика. — Развяжите меня на две минуты и держите за руку, а я скажу ему, что мы с вами гуляем, что вы мне приятель, и он уйдет. А тогда... тогда убивайте как хотите.
Руководитель согласился.
Тогда пленный взял опять мальчика на руки и сказал:
— Будь умник, пойди к Кате.
— А ты что же?
— А ты видишь, я гуляю вот с этим приятелем, мы пройдем еще немного, а ты иди, а я приду. Иди же, будь умник.
Мальчик уставился на отца, нагнул головку на одну сторону, потом на другую и задумался.
— Иди, милый, я приду.
— Придешь?
И ребенок послушался. Одна женщина вывела его из толпы.
Когда ребенок скрылся, пленный сказал:
— Теперь я готов, убивайте меня.
И тут случилось что-то совсем непонятное, неожиданное. Какой-то один и тот же дух проснулся во всех этих за минуту жестоких, безжалостных, ненавидящих людях, и одна женщина сказала:
— А знаете что. Пустить бы его.
— И то. Бог с ним, — сказал еще кто-то. — Отпустить.
— Отпустить, отпустить! — загремела толпа.
И гордый, безжалостный человек, за минуту ненавидевший толпу, зарыдал, закрыл лицо руками и, как виноватый, выбежал из толпы, и никто не остановил его.
Виктор Гюго. Изложил Л. Н. Толстой
9 СЕНТЯБРЯ (Знание)
Те знания, которые в наше время считаются наукой, более препятствуют, чем содействуют благу человеческой жизни.
1
Астрономия, механика, физика, химия и все другие науки, вместе и каждая порознь, разрабатывают каждая подлежащую ей сторону жизни, не приходя ни к каким результатам о жизни вообще. Только во времена своей дикости, т. е. неясности, неопределенности, некоторые науки эти пытались с своей точки зрения охватить все явления жизни и путались, сами выдумывая новые понятия и слова. Так это было с астрономией, когда она была астрологией, с химией, когда она была алхимией. То же происходит и теперь с той опытной эволюционной наукой, которая, рассматривая одну сторону или некоторые стороны жизни, заявляет притязания на изучение всей жизни.
Наука выполняет свою задачу не тем, что объясняет причины появления пятен на солнце, а тем, что выясняет законы нашей собственной жизни и последствия их нарушения.
Джон Рёскин
3
По отношению к природе опыт дает нам в руки правила и является источником истины; но по отношению нравственных законов опыт оказывается, к сожалению, матерью заблуждения. Поэтому было бы в высшей степени недостойно желать законы о том, чтó я должен делать, вывести из того или ограничить тем, что совершается в природе или совершилось в истории. [Нравственность присуща человеку, а не природе или истории! (2003)]
Кант
4
Знание смиряет великого, удивляет обыкновенного и раздувает маленького человека.
5
Науки — это пища для ума. И эта пища может быть так же вредна для ума, как и пища телесная для тела, если принимать ее не в меру. Так что и умственной пищи можно переесть и заболеть от нее. Для того чтобы этого не было, надо так же, как и в телесной пище, принимать ее только тогда, когда это необходимо нужно.
По Рёскину
6
Для того чтобы знания-были важны, нужно, чтобы они служили благу — единению людей. [Я как раз у себя в рассылке развиваю идею единения! (9.09.2003) То есть я независимо от Толстого подошёл к этой идее! (9.09.2005)] Люди соединяются между собой признанием единой для всех истины. Выражения этой истины должны быть ясны и понятны. В теперешней же науке выражения неясны и непонятны.
7
Сократ говорил, что для людей, которые ничего более не желают, как сделаться хорошими, легка всякая наука, потому что они в каждой науке желают знать только то, что нужно.
8
Мудрость Сократа состояла в том, что он не думал, что знал то, чего не знал.
Цицерон
Как бы велико ни было знание, оно не может помочь исполнению главной цели жизни — нравственному совершенствованию. [Цель жизни!!!]
10 СЕНТЯБРЯ (Совесть)
Указания совести безошибочны, когда они требуют от нас не утверждения своей животной личности, а жертвы ею.
1
Христианин, не знающий, откуда приходит и куда уходит Дух, его оживляющий (Иоанна 3, 8), тот Дух, которого не мерою дает Бог (Иоанна 3, 34), не может себе ставить внешней цели жизни.
Понятие цели заимствовано из обихода земных дел и начинаний. Цель же всего мироздания недоступна человеку, и потому он в жизни своей вынужден руководствоваться не внешней целью, а указаниями воли Божией, познаваемой внутри себя. [Бог внутри тебя!!! (9.09.2005)]
Как моряк ради избрания верного направления для хода своего судна может руководствоваться видом берега только тогда, когда он доступен его взору, — например, при переправе через реку, — а при переезде через океан должен обращаться к указаниям компаса, так и христианин ради избрания верного пути жизни может руководствоваться внешними целями только в житейских делах; в деле же искания общего смысла жизни должен обращаться к указанию внутреннего голоса совести [Именно так я составил Манифест "Жизнь со смыслом"! (9.09.2005)], всегда ясно и внятно предостерегающего человек в случаях совершаемого и даже предполагаемого им отступления от пути истины.
Федор Страхов
2
Удовлетворение, которое мы замечаем вслед за каждым бескорыстным поступком, зависит от того, что такой поступок, проистекая из непосредственного узнавания в чуждом явлении нашего же сооственного существа, в свою очередь подтверждает, что мы были правы, признавши, что наше истинное «я» существует не только в нашей личности, не только в этом отдельном явлении, но во всем живом. [Я во всём живом! (2003)] А как себялюбие стесняет сердце, так это сознание дает простор ему. В самом деле, как себялюбие сосредоточивает весь наш интерес на нашей отдельной личности, причем познание постоянно рисует нам бесчисленные опасности, непрестанно угрожающие этой личности, отчего основным тоном нашего настроения становится тревога и озабоченность, так познание того, что все живое [И даже всё существующее. Я — часть Реальности. И, как голограмма, я вмещаю в себя всю Реальность (ведь нам подвластно и материальное, и духовное!), а потому любоая частичка — это и я тоже! (9.09.2005)] в той же мере, как и наша собственная личность, есть наше же собственное существо, само по себе распространяет наш интерес на все живое, а это дает простор сердцу. А вследствие такого уменьшения интереса к самому себе в корне подсекается и ограничивается тревожная озабоченность; отсюда — спокойная, уверенная радость, которую дает добродетельное расположение духа и чистая совесть, отсюда более живое ощущение радости при каждом добром поступке, проясняющее нам самим основу этого настроения. Эгоист чувствует себя одиноким среди чуждых и враждебных явлений, и все его упования — в его собственном благополучии. А добрый живет в мире дружественных существ; благо каждого из них есть его собственного благо. [Братство! Сорадость в единстве! (9.09.2005)]
Шопенгауэр
3
Сколько перегородок между нами и предметами! Расположение духа, здоровья, все ткани глаз, стекла нашей комнаты, туман, дым, дождь или пыль и даже свет — и все это бесконечно изменяющееся. Гераклит говорил: «Нельзя выкупаться два раза в одной и той же реке»; я бы сказал: нельзя видеть два раза один и тот же пейзаж, потому что и тот, кто наблюдает, и то, что наблюдается, всегда бесконечно изменяются.
Мудрость состоит в том, чтобы подчиняться всеобщей иллюзии, не будучи обманутым ею.
Я думаю, что разум неизбежно приводит нас к сознанию того, что все вещественное есть только сновидение в сновидении. Выводит нас из сферы волшебных сновидений только чувство долга, нравственные требования. [Совесть заставляет нас почувствовать истинную Реальность! Без совести, без исполнения долга ты живёшь иллюзорно, ложно, бессмысленно! (9.09.2005)] Только совесть отрывает нас от очарования Майи; она рассиевает пары кейфа, галлюцинации опиума и спокойствие созерцательного равнодушия. Она, совесть, вталкивает нас в сознание человеческой ответственности.
Это будильник, это крик петуха, который разгоняет привидения; это архангел, вооруженный мечом, который выгоняет человека из его искусственного рая.
По Амиелю
4
Человек, живущий для тела, может заблудиться в запутанных лабиринтах созерцательной или чувственной жизни, но душа всегда безошибочно знает истину.
Люси Малори
5
Страсти могут быть сильнее совести, голос их может быть громче, но их крик совершенно другой, чем тот, которым говорит совесть. Они не обладают той силой, которой обладает голос совести. В своем торжестве они все-таки робеют перед этим тихим, глубоким и угрожающим голосом. [Голос совести — указатель правильной жизни! (9.09.2005)]
Чаннинг
Голос совести всегда можно отличить от всех других душевных побуждений тем, что он требует всегда чего-то бесполезного, неосязаемого, но прекрасного и достижимого одним нашим усилием. [Того, что будет добром и будет интересно для тебя и без того, чтобы хоть кто-то знал об этом! (9.09.2005)]
Этим отличается голос совести от голоса славолюбия, который часто смешивается с ним.
11 СЕНТЯБРЯ (Вера)
Истинная вера влечет к себе не столько тем, что обещает благо верующему, сколько тем, что представляет единственное прибежище спасения не только от всех бед этой жизни, но и от страха смерти. [Реальность одна! Истина одна! Смысл жизни человека тоже один! Смысл жизни — каждый день становиться хорошей частицей Реальности! (9.09.2005)]
1
Если ты сознаешь, что у тебя нет веры, знай, что ты в самом опасном положении, в котором только может находиться человек в этом мире.
2
Плохо, если у человека нет чего-нибудь такого, за что он готов умереть. [Смысл жизни выше жизни! (2004) Твоя жизнь — не твоя. Ты её потеряешь обязательно! А раз так, что нужно "израсходовать" эту жизнь для чего-то высшего, не такого хрупкого и узкого, как наше личное существование! (9.09.2005)]
3
Поклонники пользы не имеют никакой нравственности, кроме нравственности выгоды, и никакой религии, кроме религии материального блага. Они нашли тело человека изуродованным и истощенным нищетой и в своем необдуманном рвении сказали себе: «Давайте излечим это тело; когда оно будет сильно, жирно, хорошо упитано, то душа вернется в него». А я говорю, что излечить это тело можно, только излечив душу. В ней корень болезни, и телесные недуги являются лишь внешними проявлениями этой болезни. Современное человечество умирает от отсутствия общей веры, связующей землю с небом, Вселенную с Богом. От отсутствия этой религии духа [Общая вера объединит людей!], от которой остались лишь пустые слова и безжизненные формы, от полного отсутствия сознания долга, способности жертвовать собою, человек, подобно дикарю, пал, распростертый в прах, и воздвиг на пустом алтаре идол «выгоде». Деспоты и князья мира сего стали его первосвященниками. От них-то и возникло отвратительное учение выгоды, гласящее: «Каждый только для своих, каждый только для себя». [Любовь к деньгам => разделение людей ("я сам для себя") => допустимость насилия, рабства (убийства, грабёж, войны, терроризм... ) L (9.09.2005)]
Иосиф Мадзини
4
Рассматривая причины тех бедствий, от которых страдает человечество, восходя от ближайших причин к более основным, всегда придешь к основной причине всех и всяких бедствий людей: к отсутствию или слабости веры [Бездуховность! От неё все беды!!! (9.09.2005)], т. е. неясности или ложности установленного отношения человека к миру и началу его.
5
Человек, исповедующий внешний закон [из уже написанных книг. (9.09.2005)], есть человек, стоящий в свете фонаря, привешенного к столбу. Он стоит в свете этого фонаря, ему светло, и идти ему дальше некуда.
Человек религиозный несет фонарь перед собой на более или менее длинном шесте; свет всегда впереди его и всегда побуждает его идти за собой и вновь открывает ему впереди его новое, влекущее к се6е освещенное пространство. [Цитата из «Послесловия к "Крейцеровой сонате"». (9.09.2005)]
Спасение не в обрядах, таинствах, не в исповедании той или иной веры [НЕ в деньгах, славе, удовольствиях, книгах и т.п.! (9.09.2005)], а в ясном понимании смысла своей жизни. [СМЫСЛ ЖИЗНИ!]
12 СЕНТЯБРЯ (Богатство)
Нельзя служить Богу и мамоне. Забота об увеличении богатства несовместима с требованиями истинной, духовной жизни. [А может, надо как-то примирить их? J (2003) Не надо! Богатство всегда основано (приобретается и держится) на 1) порабощении людей и 2) уничтожении природы с помощью а) лжи и б) насилия. L (9.09.2005)]
1
И вот некто, подошед, сказал Ему: Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим и будешь иметь сокровища на небесах; и приходи и следуй за Мною.
Мф. гл. 19, ст. 16, 21
2
Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное. И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.
Мф. гл. 19, ст. 23-24
3
Мне кажется, что старинное суеверие о том, что богатство дает счастье, начинает разрушаться.
4
Павел назвал сребролюбие [=стемление к прибыли, выгоде, как в бизнесе L (9.09.2005)] идолослужением, потому что многие, имея богатство, не смеют им пользоваться, но считают его святынею и, не смея коснуться его, передают в целости внукам и их потомкам. А если когда и принуждены бывают коснуться его, то бывают в таком состоянии, как будто сделали что-нибудь непозволительное. С другой стороны, как язычник оберегает идола, так и ты ограждаешь золото дверями и запорами, вместо храма устрояешь для него ковчег и влагаешь его в серебряные сосуды. Язычник скорее отдаст свои глаза и душу, чем идола, так точно и любящие золотой Если ты не поклоняешься золоту, то поклоняешься демону, который вторгается в твою душу от взгляда на золото и от страсти к нему. Страсть сребролюбия хуже демона, и ей многие покорствуют больше, чем иные идолам. Идолов во многом не слушают, а сребролюбию во всем повинуются и исполняют все, что бы оно ни приказало сделать. Что же оно говорит? [Ради прибыли в бизнесе=>... ] Будь, говорит оно, — для всех врагом и неприятелем, забудь природу, презирай Бога, пожертвуй собою мне. И во всем этом ему повинуются. Истуканам приносят в жертву волов и овец, а сребролюбие говорит: принеси мне в жертву твою душ — и это исполняют.
Иоанн Златоуст
5
Излишняя толщина одежд стесняет движение тела; богатство мешает движению души. [Богатство мешает!L]
Демофил
6
Жажда желания богатства никогда не утоляется и не удовлетворяется. [Потому это бессмысленно! Желай достаточного! (2003)] Те, кто владеют им, мучаются не только желанием приобрести еще больше, но и страхом потерять то, что есть.
Цицерон
7
Бойся не [ + ]бедности, а богатства [ — ]. [Удовольствия от богатства (вещи, слава, власть) иллюзорны! Бессмысленны! Они приятны только телу и только порочным страстям (гордыне, алчности, тщеслваию...)! Эта приятность делает тебя рабом не только от вещей, славы, власти, но и от самих денег. На таком рабстве и стоит наша "цивилизация"! (9.09.2005)]
Люди ищут богатства. А если бы они только ясно видели все, чего они лишаются через него, они бы употребляли для освобождения себя от него [Раздай имение! Только так возможно начать жить настоящей духовной жизнью! Только свободная жизнь истинна! (9.09.2005)] такие же усилия, какие они употребляют теперь на его приобретение.
13 СЕНТЯБРЯ (Мудрость)
Мудрый человек не ищет изменения своего положения, потому что знает, что исполнение закона Бога — закона любви — возможно во всяком положении.
1
Мудрец ищет всего в себе, безумец — всего в других. [Всё, что нам действительно нужно, уже есть в нас. Всё, что нам нужно от других, — это уже рабство, зависимость! L (9.09.2005)]
Конфуций
2
Я не жаловался на судьбу и не роптал. Но один раз, когда я был разут и не на что было купить обуви, я возроптал. Я вошел тогда с тяжелым сердцем в большую мечеть в Куфа, и вот в» мечети я увидал человека без ног. И я возблагодарил Бога за то, что у меня были обе ноги, а только не было башмаков, чтобы обуть их. [Надо уметь быть благодраным (и довольным) уже за одно то, что у нас есть сейчас! (9.09.2005)]
Мади
3
Не выходя из ворот и не глядя в окно, разумный человек знает то, что ему нужно знатт, сознавая в себе небесны разум.
Чем дальше ходишь, тем меньше знаешь. [Чем больше читаешь чужие мысли, тем меньше рождаешь своих! (9.09.2005)] Поэтому разумный человек, не путешествуя, имеет знание, не видя вещей, определяет их и, не работая, совершает великое. [Бросай работу!]
Лао-Тсе
4
Двумя вещами человек никогда не должен огорчаться: тем, чему он может помочь, и тем, чему не может помочь.
[т.е. не огорчаться ничему]
«Everybodys Book оf Proverbs and Quotations»
5
Если человек недоволен своим пoлoжeниeм, он может изменить его двумя средствами: или улучшить условия своей жизни, или улучшить свое душевное состояние [сфера психологии]. Первое не всегда, второе всегда в его власти. [Одними внешними вещами делами не достигнуть счастья. Нужна, ой как нужна работа над собой, перевоспитание, улучшение себя, т.е. своих внутренних качеств! (9.09.2005)]
6
С мыслями своими обходись как с гостями [внимательно, предупредительно, почтительно! (9.09.2005)], а с желаниями — как с детьми. [не во всём их слушайся! (14.09.2004)]
Китайская пословица
7
Человек бывает несчастлив, потому что в нем живет бесконечнее, которое, несмотря на все свои усилия, он не может похоронить под временным.
Карлейль
8
Постарайся устанавливать в себе внутреннюю тишину и то совершенное молчание и уст и сердца, когда мы больше не заняты нашими несовершенными мыслями и тщеславными суждениями, но когда сам Бог говорит в нас и мы в простоте сердца прислушиваемся к выражению Его воли для того чтобы, при молчании нашем, мы бы могли исполнить Его одну волю. [=сделать то, что нужно всей Реальности, а не одному мне! (9.09.2005)]
Лонгфелло
Чем больше человек недоволен людьми и обстоятельствами и чем более доволен собою, тем он дальше от мудрости. [Мудрость — недовольство собой и довольство людьми и обстоятельствами, ибо только себя можем менять, улучшать! (9.09.2005)]
14 СЕНТЯБРЯ (Насилие)
Насилие тем особенно вредно, что оно всегда облекается во внешнее величие [и этим оправдывает себя L (14.09.2004)] и этим внушает уважение к тому, что должно бы вызывать одно отвращение.
1
Принуждающий нас силой как бы лишает нас наших прав, и мы потому ненавидим его. Как благодетелей наших, мы любим тех, кто умеет убедить нас. Не мудрый, а грубый, непросвещенный человек прибегает к насилию. Чтобы употребить силу, надо многих соучастников; чтобы убедить, не надо никаких. Тот, кто чувствует достаточно силы в самом себе, чтобы владеть умами, не станет прибегать к насилию: к чему ему устранять человека других взглядов, когда в его же интересе дружеским убеждением [совместным поиском и воплощением Истины (9.09.2005)] привлечь его на свою сторону.
Беседы Сократа
2
Люди, обладающие властью, уверены в том, что движет и руководит людьми только насилие, и потому для поддержания существующего порядка смело употребляют насилие. Существующий же порядок держится не насилием, а общественным мнением [в котором прописано: БУДЬ РАБОМ! L (9.09.2005)], действие которого нарушается насилием. И потому деятельность насилия ослабляет, нарушает то самое, что она хочет поддерживать.
3
Человек так же мало сотворен для того, чтобы принуждать, как и для того, чтобы повиноваться. Люди взаимно портятся от этих двух привычек: тут одурение, там наглость, и нигде истинного человеческого достоинства. [Не порабощать и не порабощаться! Для этого и нужен отказ от материальных потребностей! (9.09.2005)]
Консидеран
4
Жизнь наша стала бы прекрасна, если бы мы только увидали всю ее низость. [— и исправили её, так? (2004)]
Торо
5
Из того, что возможно насилием подчинить людей справедливости, вовсе не следует, чтобы было справедливо подчинять людей насилием.
Паскаль
6
Несправедлив тот человек, который делает что-нибудь посредством насилия; нет, только тот, кто различает оба пути — правды и неправды, кто поучает других и руководит ими не насилием, но справедливостью, кто верен правде и разуму, — тот только назовется истинно праведным.
7
Не тот мудрец, кто держит добрые и красивые речи, но кто [1]терпелив, [2]свободен от ненависти и [3] свободен от боязни, [1+2+3=спокоен! (9.09.2005)] — тот только истинно мудрый человек.
Буддийская мудрость [Дхаммапада]
Всякое насилие противно разуму и любви. Не принимай в нем участия. [Лучше быть насилуемым, чем насилующим! Лучше быть убитому, чем убивать! (9.09.2005)]
15 СЕНТЯБРЯ (Истина)
Главное препятствие познания истины есть не ложь, а подобие истины. [Ибо думают, что уже обладают ею, а потому — не ищут её! (9.09.2005)]
1
Если в действительной жизни иллюзия лишь на мгновение искажает действительность, то в отвлеченной области заблуждение может господствовать целые тысячелетия, может надеть свое железное ярмо на целые народы, заглушить самые благородные порывы человечества и с помощью своих рабов, обманутых им, заковать того, кого не смогло обмануть. Оно — враг, с которым вели неравную борьбу мудрейшие умы всех времен, и достоянием человечества сделалось только то, что они отвоевали у него. Если говорят, что истины надо доискиваться даже там, где не предвидится от нее никакой пользы, потому что польза может оказаться и обнаружиться там, где ее и не ожидали, то надо еще прибавить, что с таким же рвением надо выискивать и искоренять всякое заблуждение даже там, где не предвидится от него никакого вреда, потому что вред заблуждений легко может оказаться и когда-нибудь обнаружиться там, где его не ожидали, — ибо каждое заблуждение таит в себе яд. Если истина и знание сделали человека властителем земли, то нет заблуждений безвредных, а тем более — почетных и священных.
В утешение же тем, кто посвящает свою жизнь и силы благородной и трудной борьбе с заблуждениями какого бы то ни было рода [дело искателя Истины], смело можно сказать, что хотя до появления истины заблуждение и будет делать свое дело, как совы и летучие мыши — ночью, но что скорее совы и летучие мыши запугают и загонят солнце туда, откуда оно взошло, чем прежнее заблуждение вытеснит познанную и отчетливо и до конца высказанную истину и займет беспрепятственно ее свободное место. Такова сила истины, победа ее трудна и тяжка, но зато, раз она одержана, ее уж не вернешь назад.
Шопенгауэр
2
Разоблаченная ложь есть столь же важное приобретение для блага человечества, как и ясно выраженная истина.
3
Освободить человека от заблуждений — это значит придать ему нечто, а не отнять. Освобождение от лжи есть проповедание истины, знание того, что выдаваемое за истину есть ложь, есть истина. Заблуждение всегда вредит. Рано или поздно оно сделает вред тому, кто признает его за истину.
Шопенгауэр
Движение вперед человечества в области познания заключается в снимании покровов, закрывающих истину. [Т.е. Истина уже есть, надо шиь её приоткрывать. (2003). Ведь Реальность, которую описывает Истина, уже есть! (9.09.2005)]
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ПЕТР ХЕЛЬЧИЦКИЙ
Существует написанная более 450 лет тому назад неученым человеком, Петром из деревни Хельчицы, книга, почти совсем неизвестная.
В книге этой, озаглавленной «Сеть веры», мы находим не только простое, ясное, сильное и правдивое обличение того ужасного обмана, в котором жили и живут люди, веруя в самое чуждое истинному христианству и воображая, что они исповедуют христианское учение, мы находим в этой книге еще и ясное указание того единого благого пути жизни, который открыт был людям Христом. [Путь жизни!]
Всякая жизненная истина, долженствующая служить руководством поведения людей, если и проявляется в сознании святых людей сразу, во всей полноте своей, в большинстве людей проявляется медленно, постепенно, незаметно, порывами, иногда как будто совершенно скрываясь и вновь проявляясь новыми усилиями, подобными потугам родов.
Так было, так и теперь еще это происходит с христианством. Христианская истина была принята сначала небольшим числом простых, неважных, небогатых людей во всем ее значении. Но по мере распространения ее среди большого количества людей и людей богатых и знатных она все более и более извращалась, и со времени учреждения церкви (со времен Константина, как говорит Хельчицкий) так извратилась, что главное истинное жизненное значение ее было совершенно скрыто от людей и заменено внешними, чуждыми сущности христианства формами.
Но истина, вошедшая в сознание людей, не может заглохнуть. Вне церкви, в том, что церковники называли ересями, всегда оставались верные пониматели и исполнители истинного христианского учения. И совершались опять и опять новые и новые потуги его возрождения. И всякий раз все большее и большее число людей делалось причастными христианской истине в ее настоящем значении.
Таким верным понимателем и возродителем христианской истины был Хельчицкий. Главное сочинение Хельчицкого, «Сеть веры», есть указание на то, чем должно бы быть христианское общество по учению его основателя [Жизнь со смылом! (подробнее) (9.09.2005)] и чем оно стало при извращенном учении [Современная цивилизация! L (9.09.2005)]. Вот что говорится в предисловии к книге:
«Книга эта, носящая заглавие «Сеть веры», сочинена Петром из Хельчицы, который жил во времена магистра Рокицаны, был ему хорошо знаком и часто с ним беседовал. Он написал много полезных книг по Закону Божию для преуспеяния церкви в борьбе против антихриста и наваждений его, и если книга эта до сих пор мало видела свет, то причиною этого было духовенство, которое не переставало и не перестает представлять народу книги Петра Хельчицкого блудными и еретическими, и все из-за того, что он осуждает его образ жизни. При всем том многие люди из всех сословий охотно читают и эту книгу Петра Хельчицкого и другие его сочинения, невзирая на то, что он был мирянином и в латыни не ученым, потому что хотя он и не был мастером семи искусств, но поистине был исполнителем девяти блаженств и всех заповедей Божиих и был, таким образом, настоящим доктором чешским. В этой книге Хельчицкий касается всех сословий, начиная с императоров, королей, князей, панов, рыцарей, мещан, ремесленников и кончая сельским сословием; но особое внимание обращает он на духовенство: на пап, кардиналов, епископов, архиепископов, аббатов и всех орденских монахов, деканов, настоятелей приходов, викариев. В первой части этой книги излагается, каким путем и способом страшное развращение проникло в святую церковь, и доказывается, что только удалением из церкви всех человеческих измышлений можно добраться до истинного основания ее — Иисуса Христа, во второй говорится о возникновении и размножении в церкви разных сословий, которые только препятствуют истинному познанию Христа, ибо они преисполнены духа гордости и всеми силами противятся смиренному и кроткому Христу».
И действительно, Хельчицкий, как в этой книге, так и в других своих сочинениях, не оспаривает, как предшественник его Гус и как жившие и действовавшие после него Лютер, Меланхтон, Кальвин, церковные папские установления и догматы, он только показывает то, что жизнь людей, считающих себя христианами, не христианская; что христианин не может пользоваться властью, не может владеть землями или рабами, не может роскошничать, не может жить распутной жизнью, не может казнить, не может, главное, убивать и воевать.
Хельчицкий не спорит о спасении делами или верою, о предопределении и вообще о догматах: он требует только того, чтобы все постановления церкви были доступны пониманию народа. Он не отрицает их, но говорит о жизни христиан, показывает, что земные владыки, войско, суды, дворянство несовместимы с христианской жизнью (он даже считает городское сословие несовместимым с христианством). Главное же, он показывает, что казни и войны немыслимы для христианина. Он показывает, что соединение христианства с государством — то, которое совершилось теперь, — погубило, уничтожило христианство, но что должно быть наоборот: христианство, соединясь с государством, должно уничтожить государство. [Демонтаж "си$темы"! "Си$темы" не должно быть, ибо того требует истинное христианство, то есть понимание истинного смысла жизни!!! (9.09.2005)]
И он доказывает, что это возможно, что отсутствие государственной власти не только не уничтожает порядка в жизни людей, но уничтожает беспорядок и зло, от которого страдают люди. [ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ГОСУДАРСТВА, а прежде — от суеверия государства в головах людей. Для этого необходимо проповедание истины и разоблачение лжи и самообмана. (10.09.2005)]
В этом и причина неизвестности книги и деятельности Хельчицкого. Книга и деятельность Хельчицкого в области христианского человечества занимает то же положение, которое занимает христианство в области всего человечества. Она слишком опережает свое время. Пора ее плодов еще не настала. Уничтожение папского авторитета, индульгенций и многое другое, сделанное Лютером, было по силам современных ему людей, но то, что говорил Хельчицкий, не могло быть принято не потому, что оно неясно или несправедливо, — все, что он говорил, напротив, слишком ясно и справедливо, — а потому, что то, что он говорил, слишком опережало свое время.
То, чего требовал Хельчицкий, не может быть принято и теперь, тем менее могло быть принято в его время. Опровергнуть то, что говорил Хельчицкий, нельзя было; по крайней мере тогда люди были еще настолько честны, что считали невозможным отрицать то, что Христос учил тому, чему учил, т. е. чтобы люди любили не только любящих их, но врагов, переносили обиды, платили добром за зло и считали всех людей братьями, и что такое учение несовместимо с существующим устройством жизни. И потому неизбежно возникал вопрос: что удержать — христианство или установленное устройство? Если удержать христианство, то ясно, что власть имеющим надо отказаться от власти, богатым отказаться от богатства, средним отказаться от обеспечения себя насилием, бедным и подвластным отказаться от повиновения тому, что негативно христианскому закону (а в государстве вся общественная деятельность противна христианскому закону [сплошь не правильна, не истинна, бессмысленна! (9.09.2005)]), и поэтому подвергать себя гонениям. И все это страшно.
Если же удержать существующее устройство, зная, что оно нехристианское, то это значит отречься от христианства. И это тоже страшно. Что же оставалось делать? Одно: забыть ["уснуть" (9.09.2005)] то, что говорил Христос, что говорил Хельчицкий и говорила совесть, и не думать, не говорить про это.
В этом причина неизвестности Хельчицкого и его книги.
Книгу замолчали, забыли ее. Если десяток ученых знает про нее, то они смотрят на нее только как на исторический, литературный памятник. [Как и на Толстого! (9.09.2005)]
Но духовные богатства человечества никогда не погибают, а только доходят, как жесткие плоды. И чем дольше они дожидаются своего времени, тем они ценнее. То же и с Хельчицким и его книгой.
Книга его недавно и в первый раз была напечатана русской Академией наук, и никто, разумеется, не только не читал, но и не слыхал про нее, как и про все то, что с такими большими расходами и с такой важностью печатается в изданиях академии. Сочинения Ницше, Золя, Верлена напечата в десятках изданий и сотнях тысяч экземпляров. Всем известны малейшие подробности жизни этих людей, но книги Хельчицкого до сих пор не напечатаны, даже и в Чехии и в Германии, не говоря уже об Англии и Франции.
И о самом Хельчицком почти ничего неизвестно. Предполагают, что он родился около 1390 года и умер около 1450.
Одни думают, что он был дворянин, другие — что он был крестьянин, сапожник или земледелец. Я думаю, что он был земледелец.
О том, что он был земледелец, мужик, я заключаю, во-первых, по сильному, простому, ясному языку книга, во-вторых, по мудрости книги, вследствие которой автор всегда знает, что важно, что менее важно, и всегда на первое место ставит важное, в-третьих, по той сердечности и наивности, с которой он иногда по-мужицки, грубо и сильно, с негодованием, иногда с горькой насмешкой говорит о том, о чем, очевидно, болеет душою.
«Сеть веры» — старая книга по времени, по значению же и содержанию своему — это самая новая книга, настолько новая, что люди нашего времени еще далеко не подготовлены истинным просвещением к тому, чтобы быть в состоянии понимать ее. Но время ее придет и приходит.
Ведь христианство не человеческая выдумка [какой является "цивилизация" со всеми её ценностями: деньги, статус, комфорт, техника, удовольствия... (9.09.2005)], не одна из временных форм, в которые складываются человеческие общества, но истина, — если не на каменных скрижалях на Синае появившаяся, то еще тверже, чем на камне, написанная на сердцах всех людей. И как только она высказана, ничего уж нельзя выцарапать из сознания людей. Истина эта ждала и будет ждать еще, но от этого только очевиднее сделается и только настоятельнее будет требовать своего исполнения. [Христианство — это истина, которую над реализовать уже в этом десятилетии!!! (2003)]
Вычеркнуть из христианства нельзя то, что христиане, как говорит Хельчицкий, должны «не быть участниками мудрости мирской», не быть чиновниками, судьями, военными, а переносить все несправедливости смиренно, терпеливо, не отплачивая злом за зло, не ропща и не мстя. Сколько ни старались и ни стараются разговорить эти истины, — истины эти остаются истинами и сквозь все веками придуманные для скрытия их софизмы продолжают прямо, непосредственно захватывать сердца людей.
Как же быть? До сих пор решали дилемму тем, что замалчивали христианство или грубо лгали на него и удерживали государство.
Но не миновать людям попробовать и другое, противоположное решение, отказаться от государства и отдаться христианству.
И решение тем более будет благоразумно, что все государства с своим насильническим устройством до сих пор не только не дали тех благ, которые обещали, а, напротив, все больше и больше увеличивают те бедствия, которые несут люди, и люди все больше и больше извериваются в них.
Вот этому-то новому и благому решению и содействует эта мудрая, сердечная и нужная книга Хельчицкого.
Несколько выдержек из нее помещены в недельных чтениях «Круга чтения». [Смотрите скоро: "Закон Бога и закон мира сего" (13 окт.), "Христианство и разделение людей" (10 ноя.).]
Л. Н. Толстой
16 СЕНТЯБРЯ (Знание)
Сомнения не разрушают, но укрепляют.
1
Я не берусь провести непроводимую черту между Богом и нами. Решения воли, несомненно, наши, но в области высшей, в области свободной мысли и чувства, нельзя не признать Его присутствия. Все наиболее глубокое в нас есть только Его отражение.
Он постоянно воодушевляет нас, никогда не перестает действовать через нас, если только мы соглашаемся желать и делать то, чего Он хочет. Он содействует нашим нравственным усилиям, поддерживает нас в правде, принимает наше сотрудничество в борьбе со злом и открывает нам множество вещей слишком прекрасных, чтобы их можно было выразить словами.
Но малейшая неверность Ему — и Он покидает нас.
Мартино
2
Неверие не в том, что человек верит или не верит, а в том, что человек исповедует то, во что он не верит.
Мартино
3
Бывают минуты, когда перестаешь верить в жизнь духа.
Это не неверие, это — периоды веры в жизнь плоти.
Человек, понимающий то, что жизнь его духовна, вдруг начинает бояться смерти. Это всегда бывает, когда он отуманен чем-нибудь и снова начинает верить в то, что жизнь плотская есть жизнь, точно как в театре можно забыться и поверить, что то, что видишь на сцене, происходит в действительности, и испугаться тому, что видишь там, на сцене.
То же случается и в жизни.
Но и в эти минуты иллюзии религиозный человек знает, что то, что происходит в его плотской жизни, не может лишить его блага его истинной жизни.
В периоды упадка духа надо обращаться с собою как с больным — не шевелиться.
4
Мудрый человек может сомневаться в самые свои хорошие минуты. Беспрепятственность сомнения составляет основу его уверенности- истинная вера всегда сопутствуема сомнениями. Если бы я не мог сомневаться, я бы не верил.
Торо
Удален от Бога не тот, кто сомневается в Его существовании и мучится этим сомнением, а тот, кто на слово поверил в существование или несуществование Бога и не сомневается в том, что ему сказали. ["Верить без тени сомнения можно лишь в то, истинность или ложность для тебя безразлично". (Mein Kopf. Мысли со смыслом!)]
17 СЕНТЯБРЯ (Устройство жизни)
Владение землей как собственностью также; даже более несправедливо, чем рабство, т. е. владение человеком как собственностью.
1
Тот, кто первый, огородив кусок земли, решился сказать: «Эта земля моя» и встретил людей столь простых, что они могли поверить этому, — этот человек был первый основатель того гражданского общества, которое существует теперь. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий, ужасов избавил бы человечество тот, кто, вырвав колья и заровняв канаву, сказал бы: «Берегитесь, не верьте этому обманщику; вы пропали, если забудете, что земля не может принадлежать никому и что плоды ее принадлежат всем».
Руссо
2
Простая справедливость не допускает права земельной собственности, потому что если одна часть земельной поверхности может справедливо быть собственностью одного лица и может быть удерживаема им для его личной выгоды и употребления, как вещь, на которую он имеет исключительное право, то и другие части земельной поверхности могут сделаться такой же собственностью, и возможно, что таковою сделается вся земельная поверхность, и потому земной шар сделается частной собственностью.
Герберт Спенсер
3
Само собою разумеется, что тот факт, что какой-нибудь начальник или землевладелец купил какую-нибудь привилегию или унаследовал ее от отцов, не дает ему еще никакого нравственного права на нее. Вопрос в том, справедливо ли разумно ли его требование само по себе? Потому что неправда и зло — тем более неправда и зло, чем долее они продолжаются.
Грант Аллен
4
Нельзя утверждать, чтобы существующие права на землю были законны. Пусть тот, кто думает так, просмотрит хроники. Насилие, обман, власть, хитрость — вот те источники, из которых исходят эти права.
Герберт Спенсер
5
Люди, владеющие земельной собственностью, и на словах и в судах осуждают людей за присвоение чужой собственности
Неужели они не понимают, что им, не переставая отнимающим у народа самую неотъемлемую собственность, надо сгореть со стыда, как только будет упомянуто слово воровство, а не осуждать и карать за то, в чем они сами, не переставая, кругом виноваты.
6
Взгляните с точки зрения наблюдателя природы на безземельного человека, на существо, имеющее возможность и способность пользоваться землей, вынужденное своими потребностями пользоваться ею и вместе с тем лишенное права на землю. Это так же неестественно, как птица без воздуха или рыба без воды.
Генри Джордж
7
Частная собственность на землю, никогда не возникавшая из естественных отношений людей, а всегда в истории являвшаяся следствием захвата и грабежа, представляется такой крайней нелепостью, такой грубой несправедливостью, таким явным расточением производительных сил и такой преградой к наиболее выгодному пользованию естественными богатствами, такой противоположностью здравой общественной политике и таким тормозом к истинному улучшению быта человечества, что она терпится только потому, что большинство людей никогда не думает о ней и не слышит, чтобы они рассуждали. [Большинство же согнали в города (75%) и вынуждают там работать! (2003)]
Генри Джордж
8
Из двух систем рабства, при одном и том же уровне нравственного развития, та система, которая превращает в собственность людей, без сомнения, является более гуманной, чем система, которая превращает в частную собственность землю. При признании земли частной собственностью людей изнуряют работой и голодом, лишают всех радостей и прелестей жизни, обрекают на невежество и скотское существование и доводят до преступлении и самоубийства [Люди, зависимые от денег! L (12.09.2005)], как будто без участия чьей-либо воли, а в силу как будто роковой необходимости, за которую никто не ответственен.
Генри Джордж
Несправедливость владения земельной собственностью, как всякая несправедливость, неизбежно связана с целым рядом несправедливостей и злых дел, нужных для охранения ее.
18 СЕНТЯБРЯ (Божественная природа души)
Сущность жизни не в теле, а в сознании.
1
Несомненно справедливо, что если бы у меня не было костей и мускулов и других подобных вещей, то я не мог бы делать того, что я считаю справедливым, но было бы совершенно неверно утверждать, что причина того, что я делаю, есть кости и мускулы, а не любовь к благу. Говорить так значит не уметь различать причину от того, что неразрывно связан с причиной. Большинство же людей, идущих ощупью, как в потемках, делают это и называют причиной то, что только сопутствует причине.
Сократ
2
Объяснять жизнь человеческую не силою духа, а материальною силою или хотя совместным действием обеих этих сил только потому, что духовная жизнь не может проявляться без материальной поддержки тела (посредством пищи, питья и воздуха), столь же неправильно, сколь неправильно было бы объяснять движение паровоза не напором пара, а движением золотника, заведующего своевременным впусканием пара в цилиндр.[Дух, а не материальное или дух+материальное. (2003)]
Действительно, пар не мог бы своевременно попадать из котла в цилиндр, если бы этим не заведывал золотник. Но ведь и золотник, в свою очередь, не мог бы двигаться, если бы это движение ему не передавалось от той самой ведущей оси, которая вращается вследствие напора того же пара. Таков же мнимо заколдованный круг, в который часто попадают люди, поверхностно обсуждающие отношение души к телу. Выхода из этого мнимо заколдованного круга очень часто или совсем не видят и впадают в дуализм, или же находят его в признании материи за единую основу жизни.
Федор Страхов
3
Божественное живет в нас и не переставая стремится к своему началу. [см. трансперсональную психологию! (8.09.2004)]
Сенека
4
Истинная разумная жизнь состоит в том, чтобы признавать причиной своих поступков духовное, не имеющее причины начало и этим началом руководиться в жизни. [Истинная жизнь!!!]
Люди же, не признающие духовного начала, берут в руководство поступков причинную связь физическую, ту самую, которая так сложна; что мы никогда не можем знать ее, так как каждое следствие есть следствие следствия. И потому такие люди никогда не могут иметь твердых оснований для своих поступков.
5
Я называю духом в человеке то начало, которое имеет самостоятельную жизнь в самом себе и возбуждает человека к сознательной жизни.
Марк Аврелий
6
Поняв разрушимость сотворенного, ты узришь вечно неизменное.
Буддийская мудрость [Дхаммапада]
7
Душа невидима, но она, только она, видит [Видит душа, а не глаза!].
Талмуд
8
Разумением жив человек. Никогда не приписывай свойства жизни телу — сосуду, заключающему в себе эту внутреннюю силу. Вся оболочка человека жива лишь этой силой разумения; без нее она — как челнок без ткача, перо без писца.
Марк Аврелий
Духовное руководит телесным, а не наоборот. И потому, чтобы изменить свое состояние, человек должен работать над собой в области духовной, а не плотской. [Дух управляет телом!]
19 СЕНТЯБРЯ (Лжеучение)
Нельзя ни взвесить, ни измерить того вреда, который производила и производит ложная вера..
Вера есть установление отношения человека к Богу и миру и вытекающее из этого отношения определение своего назначения и своей деятельности. [Из веры вытекает СМЫСЛ ЖИЗНИ и ДЕЛО ЖИЗНИ!] Какова же должна быть жизнь человека, если это отношение и вытекающее из него определение назначения ложны?
1
Как ни справедливо то, что религиозное неверие и презрение к Божественному есть великое зло, суеверие есть еще худшее.
Плутарх
2
Спросите у большинства христиан, в чем главное зло, от которого Христос освободил человечество, и они скажут: от ада, от вечного огня, от наказания в будущем. Они соответственно этому думают, что спасение — это такое, что другой может совершить для них. Люди убегают от внешнего ада, когда в действительности носят в себе тот ад, которого дни должны больше всего бояться. Спасение, более всего нужное человеку, то, которое дает освобождение человеку, это — спасение от зла в своей душе. Есть нечто много худшее внешнего наказания. Это — состояние души, возмутившейся против Бога, состояние души, одаренной божественной силой, но отдающей себя во власть животных похотей, — души, которая, живя в виду Бога, боится угрозы или гнева человека и предпочитает человеческую славу своему спокойному сознанию добродетели. Нет погибели хуже этой.
Вот этого-то состояния души, которое нераскаявшийся человек уносит с собой в могилу, вот этого-то надо бояться.
Спастись, в настоящем значении этого слова, значит поднять упавший дух, излечить больную душу, возвратить ей свободу мысли, совести, любви. Только в этом состоянии то спасение, которому учил Христос.
К такому спасению направлено все истинное учение христианства.
Чаннинг
3
«Потерять душу» не значит быть обреченным к бесконечному церковному аду, но значит затеряться в чаще страстей и, заблудившись, вертеться в узком круге себялюбивых мыслей, как заблудшийся в лесу кружится на одном месте.
Из «Передовой мысли мира»
4
С церковностью были, благодаря Бога, установлены определенные отношения. Между нею и философией была проведена разделяющая стена, так что церковность и философия могли идти каждая своим путем, не мешая друг другу. Что же делают теперь? Проламывают разделяющую их стену и под предлогом сделать нас разумными христианами делают нас самыми неразумными философами.
Лессинг
5
Люди живут дурно только оттого, что верят в ложь, а не в истину.
6
Управление церквей иерархией может быть монархическое, аристократическое или демократическое: это касается только внутреннего устройства. Сама церковь остается при всяких формах всегда деспотична. Там, где постановлений веры считаются основным законом, там царствует клир, который считает себя вправе не нуждаться ни в разуме, ни в науке, потому что он единый имеющий власть хранитель и толкователь воли невидимого законодателя и, имея власть, может не убеждать, но предписывать. [Церковь L ]
Кант
Недостаточно откинуть ложную веру, т. е. ложное отношение к миру. Нужно еще установить истинное.
20 СЕНТЯБРЯ(Усилие)
Все доброе приобретается только усилием.
1
Если есть люди, которые не занимаются изучением, а если и занимаются им, то не успевают в нем, то пусть эти люди не отчаиваются и не останавливаются; если есть люди, которые не расспрашивают просвещенных людей про сомнительные вещи, которых они не знают, а если и расспрашивают, то не делаются от этого более просвещенными, — пусть они не отчаиваются; если есть люди, которые не размышляют, а если и размышляют, то не могут приобрести ясного понимания смысла жизни, — пусть они не отчаиваются; если есть люди, которые не отличают добра от зла, а если и отличают, то не имеют ясного представления об этом различии, — пусть они не отчаиваются; если есть люди, которые не делают добра, или если и делают, не отдают ему всех своих сил, — пусть они не отчаиваются; то, что другие сделали бы в один раз, они сделают в десять. То, что другие бы сделали в сто раз, они сделают в тысячу.
Тот, кто действительно будет следовать этому правилу постоянства, как бы он ни был невежественен, он непременно сделается просвещенным, и как бы он ни был слаб, непременно сделается сильным. [Кто бьётся, тот добьётся! (Или убьётся!) (14.09.2005)]
Китайская мудрость
2
Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их. ["10"-ка — это одна точка, "молоко" — тысячи. (21.09.2004)]
Мф. гл. 7, ст. 13-14
3
Легко совершаются дурные дела, — дела, несущие нам самим несчастья; то же, что благотворно и хорошо для нас, делается только с трудом и усилием. [Так для "хороших". Осознанные, пробежденные делают добро легко! (см. Ошо "Осознанность")]
Буддийская мудрость [Дхаммапада]
4
Никогда путь к доброму знанию не пролегает по шелковистой мураве, усеянной лилиями; всегда человеку приходится взбираться по голым скалам.
Джон Рёскин
5
Искание истины совершается не с веселием, а с волнением и беспокойством; но все-таки надо искать ее, потому что, не найдя истины и не полюбив ее, ты погибнешь. Но, скажешь ты, если бы истина хотела, чтобы я искал ее и полюбил, то она сама открылась бы мне. Она и открывается тебе, но ты не обращаешь на это внимания. Ищи же истину, — она этого хочет.
Паскаль
6
Доброй жизнью может жить только тот, кто постоянно об этом думает.
Человек закричал бы от боли, если бы, не работая, почувствовал в мышцах ту боль, которую он, не замечая ее, испытывает при работе. Точно так же и человек не работающий духовную работу над своим внутренним миром, испытывает мучительную боль от тех невзгод, которые, не замечая их, переносит человек, полагающий главное дело жизни в нравственном совершенствовании. [Внешние трудности и беды ничто, есои ты, несмотря ни на что, при этом совеершенствуешься внутренно! (20.09.2004)]
21 СЕНТЯБРЯ (Сила мысли)
Самое легкое и мелкое проявление свободы человека состоит в выборе из нескольких безразличных поступков: пойти направо или налево или оставаться на месте. Более трудное и высокое проявление есть выбор между следованием влечению чувства или воздержанием от него. Самое важное и нужное проявление свободы — это дать своей мысли то или другое направление.
1
Работай над очищением твоих мыслей. Если у тебя не будет дурных мыслей, не будет и дурных поступков.
Конфуций
2
Старайся не думать о том, что ты считаешь дурным. [Думай о хорошем!]
Эпиктет
3
Все во власти Неба, кроме нашего желания служить Богу или себе.
Нам нельзя мешать птицам пролетать над нашею головою, но мы властны не давать им на ней гнездиться. Точно так же нельзя нам воспрепятствовать дурным мыслям промелькать в голове нашей, но в нашей власти не давать им свить себе там гнездо, чтобы высиживать и выводить злые поступки.
Лютер
4
Едва ли есть что-либо более нужное для знания, для спокойной жизни и для успеха всякого дела, чем умение человека владеть своими мыслями.
Локк
5
Мысли — как гости; мы не ответственны за их первое посещение. Но вновь и часто они будут посещать нас, только смотря по тому, как мы принимаем их. То, что ты думаешь нынче, ты сделаешь завтра.
6
«Он обидел меня, он восторжествовал надо мною, он поработил меня, он оскорбил меня», — в сердце, встревоженном такими мыслями, никогда не угаснет ненависть.
«Он обидел меня, он восторжествовал надо мною, он поработил меня», — кто не дает в себе убежища таким помыслам, тот навсегда заглушит в себе ненависть.
Ибо не ненавистью побеждается исходящее из ненависти: оно угашается любовью — таков вечный закон. [Растворить зло любовью! (2004)]
Буддийская мудрость
[Дхаммапада]
7
Когда определится взгляд на вещи, то будет приобретено знание; когда приобретено знание; то воля будет стремиться к правде; когда стремление воли удовлетворено, то сердце сделается добрым.
Конфуций
8
Блюди себя в мыслях, блюди в слове, охраняй от всего дурного свои действия. Соблюдая чистоту этих трех путей, ты вступишь на путь истины. [Добрые мысли, слова, дела!!!]
Буддийская мудрость
[Дхаммапада]
9
Грех не только делать, но и думать дурное.
Зороастр
Чувство возникает независимо от воли человека; но во власти человека мыслью одобрять или не одобрять чувство и потому поощрять или задерживать его.
22 СЕНТЯБРЯ (Бессмертие)
Человеку свойственна вера в бессмертие.
1
Каждый чувствует, что он не ничто, в известный момент вызванное к жизни кем-то другим. Отсюда его уверенность, что смерть может положить конец его жизни, но отнюдь не его существованию.
Шопенгауэр
2
Душа не живет в теле, как в доме, а живет в нем, как в временном прибежище.
Индийский Курал
3
Сколько царств не знает нас! Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня. Когда я размышляю о краткости моей жизни среди предшествующей и последующей вечности, о ничтожности пространства, которое я занимаю, и даже того, которое вижу, — пространства, пропадающего в бесконечной неизмеримости других пространств, которых я не знаю и которые меня не знают, то я прихожу в ужас и изумляюсь, почему я в одном, а не в другом месте; ибо нет никакого основания быть мне здесь, а не там, в настоящую минуту, а не раньше или позже. [Но как же причинность? (2003)] Кто меня поместил сюда? По чьему повелению и распоряжению мне назначено именно это место, именно это время?
Жизнь — это воспоминание об одном мимолетном дне, проведенном в гостях.
Паскаль
4
Смертные, нам не долго жить; нам даровано лишь несколько мгновений. Но душа наша не испытывает старости и будет жить вечно.
Фосиклид
5
Мы из опыта видим, что многие люди, убежденные в существовании загробной жизни, тем не менее предаются порокам и совершают низкие поступки, придумывая средства, как бы хитрее избежать грозящих им в будущем последствий их поведения. И в то же время видим, что всякий истинно нравственный человек всегда знает в глубине души, что жизнь его не кончается со смертью. Поэтому мне кажется более соответствующим человеческой природе обосновывать веру в будущую жизнь на чувствах благородной души и хорошей жизни, чем, наоборот, основывать хорошую, нравственную жизнь на надежде на возмездие в будущей жизни. Такова и есть в действительности истинная нравственная вера, простосердечие которой может возвыситься над разными хитросплетениями и мудрствованиями и которая одна только и подходит к каждому состоянию человека, потому что ведет его прямым, а не окольным путем к его истинным целям.
Кант
6
Страх смерти происходит оттого, что люди принимают за Жизнь одну маленькую, их же ложным представлением ограниченную часть ее.
7
Смерть есть разрушение телесных органов, посредством которых я воспринимаю мир, каким он представляется мне в этой жизни. Смерть есть разрушение того стекла, через которое я смотрел на мир. Но разрушение стекла никак не включает в себя уничтожение глаза.
Сознание нашего бессмертия — это голос живущего в нас Бога.
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ИЗ ЗАВЕЩАНИЯ МЕКСИКАНСКОГО ЦАРЯ
Все на земле имеет свой предел, и самые могущественные и радостные падают в своем величии и радости и повергаются и прах. Весь земной шар — только большая могила, и нет ничего на его поверхности, что бы не скрылось в могиле под землею. Воды, реки и потоки стремятся к своему назначению и не возвращаются к своему счастливому источнику. Все спешат вперед, чтобы похоронить себя в глубине бесконечного океана.
Того, что было вчера, уже нет нынче; и того, что есть нынче, не будет уже завтра. Кладбище полно прахом тех, которые когда-то были одушевлены жизнью, были царями, управляли народами, председательствовали в собраниях, предводительствовали войсками, завоевывали новые страны, требовали себе поклонения, раздувались тщеславием, пышностью и властью.
Но слава прошла, как черный дым, выходящий из вулкана, и не оставила ничего, кроме упоминания на странице летописца.
Великие, мудрые, храбрые, прекрасные, — увы! — где они теперь? Все они смешаны с глиной, и то, что постигло их, постигнет и нас; постигнет и тех, которые будут после нас.
Но мужайтесь вы все — и знаменитые начальники, и истинные друзья, и верные подданные, — будем стремиться к тому небу, где все вечно и где нет ни гниения, ни уничтожения.
Темнота — колыбель солнца, и для блеска звезд нужен мрак ночей. [Без смерти бессмертия! (2003)]
Тетскуко Незагуал Копотль (Около 1460 года до Р. Хр.).
СМЕРТЬ СОКРАТА
[Из «Разговоров» Платона]
Вскоре после смерти Сократа один из учеников его, Эхекрат, встретившись с Федоном, другим учеником Сократа, присутствовавшим при смерти учителя, просил рассказать ему подробно все, что произошло в этот день, что говорили окружающие Сократа, что говорил и делал он сам и как умер.
И Федон рассказал следующее:
— Мы и в этот день пришли, как обыкновенно приходили и в предшествующие дни, в здание суда, рядом с тюрьмою. Привратник, обыкновенно впускавший нас в тюрьму, вышел к нам и сказал, чтобы мы подождали немного, так как теперь у Сократа судьи: они снимают с него оковы и объявляют ему повеление нынче же выпить яд. Прошло, немного времени, и привратник вышел к нами сказал, что мы можем войти. Когда мы вошли, у Сократа была его жена Ксантиппа, с ребенком на руках. Она сидела рядом с ним на его кровати.
Как только Ксантиппа увидала нас, она стала плакать и приговаривать жалостные речи, которые обыкновенно говорят женщины в таких случаях: «Вот друзья твои последний раз будут говорить с тобой и ты с ними» и т. п.
Сократ старался успокоить ее и просил на время оставить нас одних с ним. Когда Ксантиппа ушла, Сократ, согнув ногу, стал потирать ее рукой и, обращаясь к нам, сказал: «Вот, друзья мои, удивительная вещь, как удовольствие связано с страданием! Мне было больно от оков, а теперь, когда их сняли, я испытываю особенное удовольствие. Вероятно, боги, желая примирить две противоположности — страдание и удовольствие, связали их цепью, так что нельзя испытать одно без другого». Сократ хотел еще сказать что-то, но, заметив, что Критон тихо разговаривает с кем-то за дверью, спросил, о чем он говорит.
— А вот тот, который должен дать тебе яд, — сказал Критон, — говорит, что тебе надо говорить как можно меньше. Он говорит, что те, которые разговаривают перед принятием яда, разгорячаются, а тогда яд слабо действует, и приходится пить вдвое и втрое больше.
— Ну что ж, — сказал Сократ, — выпьем и вдвое и втрое, если понадобится, а я думаю, что мне не надо упускать случая поговорить с вами именно теперь и показать, что человек, в продолжение своей жизни стремившийся к мудрости, не только не огорчается, но радуется приближению смерти.
— Как же ты можешь радоваться тому, что ты оставляешь нас? — сказал один, из нас.
— Правда, — сказал Сократ, — что это кажется нехорошим с моей стороны, но если вы вникнете в мое положение, то вы, наверно, поймете, что человек, всю жизнь стремившийся к покорению своих страстей, в чем препятствовало ему его тело, не может не радоваться освобождению своему от него. А смерть ведь есть только освобождение. Ведь то совершенствование, о котором мы не раз говорили, состоит в том, чтобы отделить, насколько возможно, душу от тела и приучить ее собираться и сосредоточиваться вне тела в себе самой; смерть же дает это самое освобождение. Так разве не было бы странно, что человек всю жизнь готовится жить так, чтобы быть как можно ближе к смертному бытию, а когда приближение это готово совершиться, недоволен им. И потому, как мне ни жалко расставаться с вами и опечалить вас, я не могу не приветствовать смерть, как осуществление того, чего я достигал в продолжение жизни Так вот вам, друзья, моя защита в том, что я не печалюсь, оставляя вас. Рад буду, если эта моя защита будет убедительнее той, которую я произнес на суде, — сказал он улыбаясь.
— Но для того чтобы это было так, — сказал на это Кевис, — надо быть уверенным, что душа, выходя из тела, не разрушается и не погибает, как какой-нибудь пар или дым: хорошо бы было верить или знать, что это так. Но беда в том, что нельзя быть в этом уверенным.
— Это правда, — сказал Сократ. — Нельзя быть вполне уверенным, но есть большое вероятие, что это так. Предание говорит, что души умерших людей идут в ад и продолжают там существовать до тех пор, пока не возвращаются вновь в мир и вновь рождаются из умерших? Можно верить и не верить преданию, но есть большое вероятие того, что люди рождаются из умерших, потому что не только люди, но все животные, растения — все возрождается из умершего. А если это так, то жизнь не может бояться смерти и смерть есть только возрождение к новой жизни. Подтверждается это еще тем, что все мы, живя в этом мире, носим в себе как бы воспоминания о прежней жизни души. А воспоминаний не могло бы быть, если бы душа не жила прежде этой жизни. Так что, хотя тело человека и смертно, душа с своей способностью знания, воспоминания не может умереть вместе с телом. Но мало того, что все наши знания представляют только воспоминания о прежней жизни души, главное доказательство присутствия в нас независимой от тела и неумирающей души — то, что душе нашей не только свойственны вечные идеи красоты, добра, справедливости, истины, но идеи эти составляют самую сущность нашей души. А так как идеи эти не подлежат смерти, то также не подлежит смерти и наша душа.
Сократ кончил, и мы все молчали, только Кебес и Симлий что-то тихо говорили между собой.
— О чем это вы говорите? — спросил Сократ. — Если вы говорите о том, о чем сейчас говорили, то скажите, что вы думаете. Если вы не согласны или знаете лучшее объяснение, то скажите прямо.
— Я скажу правду, — сказал Симлий, — я не совсем согласен с тем, что ты сказал, и желаю спросить тебя, но боюсь вопросом сделать тебе в твоем положении неприятное.
— Как, однако, трудно, — сказал Сократ, улыбаясь, — убедить людей в том, что я не считаю за несчастье то, что со мной случилось. Если я не могу убедить даже вас, то как же убедить других людей? Напрасно ты думаешь, что я теперь нахожусь в ином расположении духа, чем обыкновенно. Скажи же, в чем твое сомнение?
— Если так, — сказал Симлий, — то я прямо скажу то, в чем сомневаюсь. Мне кажется, Сократ, что то, что ты сказал о душе, не вполне доказано.
— В чем? — спросил Сократ.
— В том, — сказал Симлий, — что то, что ты Сказал о душе, можно сказать о строе лиры. Можно сказать, что хотя лира сама по себе с своими струнами есть нечто телесное, земное и преходящее, но строй лиры и звуки, которые она издает, представляют нечто бестелесное и не подлежащее смерти, и что поэтому если лира и сломается и струны ее порвутся, то все-таки тот строй и те звуки, которые она производила, не могут умереть и непременно остаются где-нибудь и после разрушения лиры. А между тем мы знаем, что как гармония лиры есть следствие сочетания в известном напряжении натянутых струн, так и наша душа есть соединение и взаимодействие находящихся в известном отношении различных элементов тела, и что поэтому, как гармония лиры уничтожается с разрушением составных частей ее, так и душа уничтожается вследствие нарушения отношений, составляющих наше тело; нарушения же эти совершаются вследствие разных болезней или чрезмерного ослабления или напряжения составных частей тела.
Когда Симлий кончил, у всех нас явилось неприятное чувство, как мы после сообщили друг другу. Едва только мы уверились словами Сократа в бессмертии души, как сильные доводы противного опять смутили нас и породили недоверие не только к тому, что было, но, как нам показалось, и всему, что могло быть сказано по этому предмету.
Я часто удивлялся Сократу, но никогда более, как в этот раз. Что он не затруднился ответом, тут нет еще ничего удивительного, но я больше всего удивлялся тому добродушию и спокойствию, с которыми он благосклонно и одобрительно выслушал речь Симлия, и тому, как он потом, подметив впечатление, произведенное на нас этой речью, искусно помог нам выйти из сомнения.
Я в это время сидел по правой стороне его, у его кровати, на низком стуле, а он, сидя на кровати, был выше меня. Он имел привычку играть моими волосами. Так и теперь, погладив рукой мою голову и сжав мои волосы на затылке, он сказал:
— Завтра, Федон, ты обстрижешь эти прекрасные волосы.
— Да, — сказал я.
— Но погоди остригать их, а сделай, как я.
— Что же? — спросил я.
— А вот что. Обещаем остричь волосы ты свои завтра, а я свои сегодня же, но только если не сумеем защитить свои доводы.
Я шутя сказал, что я согласен, и тогда Сократ обратился к Симлию:
— Хорошо, Симлий, — сказал он, — Душа подобна гармонии. И как гармония возникает при правильном отношении лиры и струн, так же и душа возникает от известного отношения элементов тела. А если это так-то, как согласить это с тем, что мы только что говорили, и с чем ты был согласен, что все знания наши суть воспоминания того, что мы знали в предшествовавших существованиях. Если же душа существовала прежде, чем то тело, в котором она теперь находится, то как же может она быть последствием известного соотношения частей тела. Так что, если мы признаем то, что все наши знаний суть воспоминания прежних существований, то мы должны признать и то, что душа наша имеет существование независимое от условий, в которых находится тело. Кроме того, различие между гармонией и душой еще и то, что гармония не сознает сама себя, душа же сознает свою жизнь и не только сознает, но и управляет ею. Гармония не может изменить положение лиры и зависит от него, душа же независима от тела и может совершенно изменить его состояние. Так, например, сейчас всё элементы моего тела находятся в правильном, таком же, как и вчера, соотношении, а между тем моя душа решила то, что нарушит очень скоро это правильное Отношение элементов, потому что, как вы знаете, если бы я согласился с предложением Критона бежать из тюрьмы, то я бы был теперь далеко отсюда, а не сидел бы здесь, беседуя с вами в ожидании казни. Не согласился же я на предложение Критона потому, что счел более справедливым подчиниться решению республики, чем уклониться от него.
Так что выходит то, что гармония приговорила лиру к разрушению, т. е. что есть во мне нечто такое, что сознает свое неумирающее начало.
И потому, хотя я и не могу с полной очевидностью доказать этого, сознавая в себе начало разумное и свободное, превышающее телесную оболочку, в которой оно находится, я не могу не верить в то, что душа моя бессмертна.
Если же душа бессмертна, — продолжал Сократ, — то мы ар обязаны заботиться о ней не только для этой жизни, но и для той, в которую она переходит при смерти тела. [Заботься о душе!]
Потому что если душа бессмертна и уносит с собой в другие жизни то, что приобрела здесь, то как же не стараться сделать ее сколь возможно более хорошей и мудрой. И, помолчав немного, он прибавил:
— Однако, друзья мои, мне кажется, уже пора заняться омовением, потому что лучше выпить яд обмытому, чтобы не доставлять женщинам труд обмывать мертвое тело.
Когда он сказал это, Критон спросил его, что он поручает нам исполнить относительно его детей.
— То, что я всегда говорил, Критон, — сказал он, — ничего нового. Заботясь о самих себе, о своей душе, вы сделаете самое лучшее и для меня, и для моих сыновей, и для вас самих, хотя бы и не обещались мне этого.
— Мы постараемся поступать так, — ответил Критон — Но как похоронить тебя?
— Как хотите, — ответил он и, улыбнувшись, прибавил: — Я все-таки, друзья мои, не могу убедить Критона в том, что Сократ — это только тот я, который сейчас беседует с вами, а не тот, кого он через несколько времени увидит неподвижным и холодным.
Сказавши это, он встал и пошел в комнату, чтобы омыться. Критон пошел за ним, и нам же он приказал ожидать. Итак, мы ожидали, разговаривая между собой о том, что было говорено, и о том несчастии, которое постигло нас, лишая нас друга, учителя и руководителя.
Когда Сократ окончил омовение и к нему были приведены его дети — у него было два маленьких сына и один взрослый — и когда вошли его домашние женщины, он, поговоривши с ними, выслал женщин и детей и опять вышел к нам. Уже было близко к солнечному закату, когда Сократ вышел к нам. Скоро после него вошел служитель одиннадцати и, подошедши к Сократу, сказал:
— Сократ, ты, конечно, не будешь обвинять меня, раздражаться и бранить меня, как раздражаются и бранят меня приговоренные, когда я по приказанию одиннадцати требую, чтобы они выпили яд. Я узнал тебя за это время и считаю тебя человеком самым благородным, кротким и лучшим из всех тех, которые входили сюда, а потому надеюсь, что и теперь ты негодуешь не против меня, — потому что ты знаешь виновников дела, а против них. Я пришел объявить тебе, что время пить яд, — прощай и старайся перенести как можно легче то, что неизбежно.
Сказав это, служитель заплакал, — отвернулся в сторону и вышел.
— И ты прощай, — сказал Сократ, — мы же сделаем свое дело. — А затем, обратившись к нам, прибавил: — Какой хороший человек. За это время он навещал меня, беседовал со мною, и я узнал в нем очень хорошего человека. И теперь как трогательно он жалеет меня. Ну, Критон, исполним же его требование, пусть мне принесут яд, если он готов.
— Я думаю, Сократ, — возразил Критон, — что солнце еще высоко, да кроме того, многие принимают яд только очень поздно, а весь вечер пиршествуют, некоторые же даже наслаждаются и удовольствиями любви. Спешить незачем. Есть еще время.
— Те, о которых ты говоришь, любезный Критон, — сказал Сократ, — имели основание поступать так, как поступали, думая, вероятно, что это хорошо для них, я же думаю иначе. Я думаю, что выпивши яд немного позже, я не выиграю ничего, кроме того, что сделаюсь, смешным в собственных глазах. Поди и вели принести яд.
Критон, выслушав это, сделал знак стоявшему за дверью слуге. Слуга вышел и скоро возвратился, ведя с собой человека, который должен был дать Сократу яд.
— Тебе знакомы эти вещи, — сказал ему Сократ,— научи, что нужно делать.
— Нужно только, — ответил тот, — выпивши, ходить до тех пор, пока не отяжелеют ноги, когда же отяжелеют, то лечь, и яд сделает свое дело.
Сказав это, он подал Сократу чашу. Сократ взял ее и с веселым видом, без малейшего страха, нисколько не изменившись ни в лице, ни во взоре, но, взглянув, по своему обычаю, пристально на тюремщика, спросил:
— Что ты думаешь относительно возлияния из этого питья в честь какого-нибудь божества: можно или нет?
— Мы приготовили, Сократ, столько, — ответил тот, — сколько считали необходимым.
— Хорошо, — сказал Сократ — Но все-таки должно помолиться богам о том, чтобы переселение мое отсюда туда совершилось благополучно: об этом я и молюсь теперь.
Сказавши это, он поднес чашу ко рту и, не отрываясь, без страха и колебания, выпил все, что в ней было. До этой минуты мы удерживались и не плакали, но когда увидели, что он пьет и уже выпил, то не могли долее удерживаться: у меня против воли полились слезы; закутав голову в плащ, я плакал р себе самом: не его, а свое собственное несчастье оплакивал я. теряя в нем такого друга. Критон, который еще раньше меня не мог удержать своих слез, вышел. Аполлодор и прежде не переставал плакать, теперь же разразился рыданиями.
— Что вы делаете, удивительные вы люди? — сказал Сократ. — Я выслал женщин, чтобы они не сделали чего-нибудь подобного. Умирать должно в благоговейном молчании. Успокойтесь и будьте мужественны.
Сделав над собою усилие, мы перестали плакать. А он походил молча несколько времени, подошел к кровати и, сказав, что у него тяжелеют ноги, лег на спину так, как ему советовал лечь служитель, принесший яд.
Он лежал неподвижно; служитель же время от времени трогал его ноги и голени. Сжав ему одну ногу, служитель спросил, чувствует ли он? Сократ отвечал: «нет». Потом он снова, нажимая руки на голени и ляжки, показывал нам, что Сократ холодеет и коченеет.
— Как только холод дойдет до сердца, — сказал он, — тогда конец.
Холод доходил уже до нижней части живота, когда Сократ, вдруг раскрывшись — потому что он был накрыт, — сказал свое последнее слово: — Не забудьте принести Асклепию в жертву петуха.
Очевидно, он хотел сказать этим то, что он благодарен богу врачебной науки, который посредством изобретенного им средства излечил его от жизни.
— Исполним, — ответил Критон. — Но не имеешь ли ты еще чего-нибудь сказать?
На этот вопрос Сократ уже ничего не ответил, а спустя Немного времени сделал судорожное движение, после чего служитель раскрыл его. Взор его уже был неподвижен. Критон подошел к нему и опустил ему веки на открытые, остановившиеся глаза.
23 СЕНТЯБРЯ (Знание)
Как бы велико ни казалось знание людей в сравнении с прежним незнанием, оно всегда только бесконечно малая часть всего возможного знания.
1
Сократ не имел столь обычной для ученых слабости тол ковать. о всем существующем, отыскивать происхождение того, что софисты называют природой, и восходить до основных причин, от которых произошли небесные тела. «Неужели, — говорил он, — люди так много занимаются тем, что так мало касается человека потому, что считают, что постигли все то, что важно человеку знать; или думают они, что можно пренебрегать теми вещами, которые подлежат нашему изучению, а углубляться в те тайны, которые не подлежат ему». В особенности удивлялся он слепоте тех ложных ученых, которые не понимают того, что человеческий ум не может проникнуть в эти тайны. «Потому-то, — говорил он, — все эти люди, воображающие, что смеют толковать о них, далеко не сходятся в своих основных мнениях, и когда послушаешь их всех вместе, то кажется, что находишься среди сумасшедших. И действительно, какие отличительные признаки несчастных, одержимых безумием? Они боятся того, в чем нет ничего страшного, и не страшатся того, что действительно опасно».
Ксенофонт
2
Странно думать, что науки могут когда-нибудь быть враждебны религии. Науки, если они тщеславны, становятся враждебны не только религии, но и истине; истинная же наука не только не враждебна религии, но всегда содействует ей. [Религия тоже, как и наука, имеет своим предметом ИСТИНУ! (23.09.2004) Вера(религия)+Знание(наука)=Сила! (14.09.2005)]
Джон Рёскин
3
Лучше бы не родиться тому, кто надеется приподнять завесу с того, что выше и ниже нас, что было раньше и что будет после. [Человек может не всё! (14.09.2005)]
Талмуд
4
Знание бесконечно, и человек, самый ученый по мнению людей, так же далек от истинного знания, как и безграмотный крестьянин.
Джон Рёскин
5
Мы не можем представить себе наше невежество иначе, только с помощью науки, так же как слепой не может представить себе тьмы, пока он не прозреет.
Кант
Лучше знать меньше, чем можно, чем знать больше, чем нужно. Не бойся незнания, бойся лишнего, обременяющего только для тщеславия приобретенного знания.
24 СЕНТЯБРЯ (Вегетарианство)
Извинительно бы было не оставлять мясоедения, если бы оно было необходимо и оправдывалось какими бы то ни было соображениями. Но этого нет. Это просто дурное дело, не имеющее в наше время никакого оправдания.
1
Какая борьба за существование или какое неудержимое безумие понудило вас обагрить ваши руки кровью, чтобы питаться мясом животных? 3ачем вы, пользующиеся всем необходимым и всеми удобствами существования, делаете это? 3ачем клевещете вы на землю, как будто она не в состоянии без мяса животных питать вас?
Плутарх
2
Если бы мы не были так слепо подчинены поработившему нас обычаю, то никто из сколько-нибудь чутких людей не мог бы помириться с мыслью, что для нашего прокормления приходится ежедневно убивать такое множество животных, несмотря на то что благодетельная земля наделяет нас самыми разнообразными растительными сокровищами.
Бернар де-Мандевиль
3
Вы спрашиваете меня, на каком основании Пифагор воздерживался от употребления мяса животных? Я, с своей стороны, не понимаю, какого рода чувство, мысль или причина руководила тем человеком, который впервые решился осквернить свой рот кровью и позволил своим губам прикоснуться к мясу убитого существа. Я удивляюсь тому, кто допустил на своем столе искаженные формы мертвых тел и потребовал для своего ежедневного питания то, что еще так недавно представляло собою существа, одаренные движением, пониманием и голосом.
Плутарх
4
Извинением для тех жалких существ, которые первые прибегли к мясоедению, может служить полное отсутствие и недостаток средств для жизни, так как они (первобытные народы) приобрели кровожадные привычки не из потворства своим прихотям и не для того, чтобы предаться ненормальному сластолюбию среди избытка всего необходимого, а из нужды. Но какое может быть оправдание нам в наше время?
По Плутарху
5
Как на одно из доказательств того, что мясная пища несвойственна человеку, можно указать на равнодушие к ней детей и на предпочтение, которое они всегда оказывают овощам, молочным блюдам, печеньям, фруктам и т. п.
Руссо
6
Баран гораздо менее предназначен для человека, чем человек для тигра, так как тигр — животное плотоядное, а человек не создан таковым.
Ритсон
Большая разница между человеком, не имеющим другой пищи, кроме мяса, или таким, который ничего не слыхал о грехе мясоедения и наивно верит в Библию [Вред религий! L ], разрешающую поедание животных, и всяким грамотным человеком нашего времени, живущим в стране, где есть овощи и молоко, который знает все то, что высказано учителями человечества против мясоедения. Такой человек совершает великий грех, продолжая, делать то, что уже не может не признавать дурным.
25 СЕНТЯБРЯ (Труд)
Труд не есть добродетель, но неизбежное условие добродетельной жизни.
1
Помните всегда великую и неизменную истину, что то, что вы имеете, не может иметь никто другой и что каждая частица любого вещества, которым вы пользуетесь или которое вы потребляете, представляет собою частицу человеческой жизни. [Потребляй меньше!]
Джон Рёскин
2
Бывает труд ненужный, суетливый, нетерпеливый, раздраженный, мешающий другим и обращающий на себя внимание. Такой труд гораздо хуже праздности. Настоящий труд — всегда тихий, равномерный, незаметный.
3
То, что можешь сделать сам, не налагай на другого. Всякий пусть метет перед своей дверью. А если каждый будет делать это, вся улица будет чиста.
4
Есть только три пути, какими человек может приобретать богатство: путем труда, путем выпрашивания и путем кражи. И если трудящиеся получают так мало, то только потому, что слишком много приходится на долю нищих и воров.
Генри Джордж
5
Если человек, живя один, уволит себя от обязанности борьбы с природою [Единственное отличие от Анастасии. (14.05.2009)], он тотчас же казнится тем, что тело его погибает. Если же человек уволит себя от этой обязанности, заставляя других людей исполнять ее, то он тотчас же казнится тем, что свойственное человеку движение совершенствования останавливается.
6
Мало того, что вы трудолюбивы! Над чем вы трудитесь?
Торо
7
Если есть человек праздный, то есть другой человек — трудящийся через силу. Если есть человек пресыщенный, то есть другой — голодный.
Большая часть занятий праздных людей, считаемых ими трудами, есть забава, не только облегчающая труд других, но накладывающая на них новые труды. Таковы все роскошные забавы. ["Развлечения", "отдых" всё это требует больших трудов для других людей L Надо самому развлекать себя! (25.09.2004)]
26 СЕНТЯБРЯ(Закон)
Закон нравственный одинаково ясно выражен и истинной мудростью и истинной верой. [Вера=Мудрость!]
1
Не требуется исключительного глубокомыслия, чтобы понять, что надо сделать, чтобы воля была доброй. Неопытный в понимании мирового целого, неспособный разобраться, дать отчет во всех событиях, совершающихся в нем, — я спрашиваю себя только об одном: согласен ли я, чтобы побуждения, которыми я руковожусь в поступках, стали обязательным законом для всех. Если годны, и негодны не только вследствие вреда, который может приключиться от них мне или другим, но потому, что они непригодны для того, чтобы стать основой законов, обязательных для всех; а между тем разум заставляет меня непосредственно уважать такие законы; хотя я еще и не понимаю, на чем основано это уважение, но понимаю то, что уважаю я в этих законах нечто такое, что по своей ценности далеко превосходит все подсказываемое мне склонностями и что поступать из одного только уважения к нравственному закону есть такой долг, перед которым должно отступить всякое другое побуждение.
Кант
2
И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: Учитель! какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим [Возлюби всё созданное Им, всё живое: людей, природу, Землю. (26.09.2003) Возлюби Бога, котоырй живёт в сердце твоём. (14.09.2005)]. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя [Возлюби Бога, который в сердце каждого человека! (14.09.2005)]. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки.
Мф. гл. 22, ст. 35—40
3
Весь мир подчинен одному закону, и во всех разумных существах единый разум. И потому для разумных людей понятие о совершенстве одно.
Марк Аврелий
4
Помни, что есть Бог, который хочет не хвалы или славы от людей, созданных им по подобию своему, а того, чтобы они, руководясь данным им разумением, поступками своими уподоблялись ему. Ведь смоковница верна своему делу, собака, пчела также. А человек неужели не исполнит своего призвания. Но эти великие, святые истины меркнут в памяти твоей; суета ежедневной жизни, неразумный страх, немощь духа, и привычка быть рабом заглушают его. [1. Страх, 2. Суета, 3. Слабость, 4. Рабство ведут к неисполнению своего назначения!]
Марк Аврелий
5
Вечно новым и постоянно возрастающим удивлением и благоговением две вещи наполняют душу, чем чаще и постояннее ими занимается размышление: звездное небо надо мною и закон нравственности во мне.
Кант
6
Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними: ибо в этом закон и пророки.
Мф. гл. 7, ст. 12
Нравственный закон так ясен, что людям нельзя отговариваться незнанием закона. Им остается одно: отрекаться от разума; они это и делают. [Впадая в безумие, оскотиниваясь в гонке за плотским: еда, секс, одежда, жильё, вещи L (14.05.2005)]
27 СЕНТЯБРЯ (Осуждение)
Осуждение ближнего [это автоматизм. См. "Чересчур человечское"] есть забава, от которой людям, не понимающим всего вреда этой забавы, трудно удержаться. Понимая же весь вред осуждения, грешно не воздерживаться от него только из-за забавы.
1
По тем мыслям, которые человек высказывает, нельзя судить о том, как он поступал бы на деле. Также и наоборот: по делам человека очень трудно судить о том, ради чего он так поступает, какие у него в голове мысли, а в душе побуждения. Если я вижу, что человек без устали хлопочет, читает, пишет или работает с утра до ночи, или даже просиживает за своей работой целые ночи напролет, то я еще не скажу, что человек этот любит трудиться, или трудится ради пользы людей, если я не знаю, зачем он все это делает. Ведь никто не скажет про человека, который по целым ночам кутит с распутными женщинами, что он полезен или что он любит трудиться. И не только скверные, но как будто и прекрасные дела часто делаются ради скверных целей, например из-за денег или ради славы; и нельзя сказать про человека, поступающего так, что он трудолюбив и полезен, как бы неутомимо он ни работал и какие бы громкие дела ни совершал. Я скажу про человека, что он любит труд и полезен людям, только тогда, когда узнаю, что он трудится для души своей — для Бога.
Но чужая душа потемки. Как же я узнаю внутренние побуждения человека, известные только ему самому?
И выходит, что человек не может судить человека, т. е. осуждать или оправдывать его, ни хвалить, ни порицать.
Эпиктет
2
Желая судить меня, будьте не со мной, а во мне. [чтобы понять!]
Мицкевич
3
Добрым так же трудно предполагать зло в других, как злым предполагать доброе. [Простейший тест!]
4
В спорах забывается истина. Прекращает спор умнейший. [Ведь в споре отстаивается "правота",а не правда! (14.09.2005)]
5
Главное наше несовершенство в нашем внутреннем зрении: мы страшно дальнозорки для того, чтобы увидать дурное в других, но дурное в нас невидимо для нас.
Браун
6
Тот истинно благороден, кто легко прощает заблуждения людей и в то же время так боится сделать что-нибудь дурное, как будто он никогда никого не прощал.
Плиний Младший
Как только начинаешь судить человека, помни о том, чтобы не сказать про него дурного даже и тогда, когда ты наверно знаешь про это дурное, а тем более когда ты не знаешь, а повторяешь только чужие слова.
28 СЕНТЯБРЯ (Внушение)
Большая часть поступков людей совершается не по [1] рассуждению, даже не по [2] чувству, a по бессознательному подражанию, по [3] внушению. [Действуешь — 1. Рационально (в т.ч. сознательно). 2. Эмоционально (в т.ч. инстинктивно). 3. Рабски (социальные "инстинкты", управление извне). (15.09.2005)]
1
Поступки, совершаемые по внушению, могут быть добрые и злые. Только поступки, совершенные сознательно по требованиям совести, не могут быть дурным. А между тем на тысячи поступков, совершаемых нами по внушению, едва ли найдется один, совершаемый сознательно.
2
Просвещение есть выход человека из своего, им же самим поддерживаемого ребячества. Ребячество состоит в его неспособности пользоваться своим разумом без руководства другого. И ребячество это поддерживается самим же человеком, когда причина его лежит не в недостатке разума, но в недостатке решительности и мужества пользоваться им без руководства другого. [Думай сам!]
Кант
3
Имей мужество пользоваться собственным разумом. Это руководящее правило для просвещения. [Имею мужество взглянуть Истине в глаза — и принять за правду Ее, а не мнения окружающих и не оправдания, которыми ты выгораживаешь себя и свою неправильную жизнь! (15.09.2005)]
Кант
4
Если бы человек из всех голосов, говорящих в его душе, мог бы безошибочно узнавать голос своего истинного, вечного я, он никогда бы не ошибался, не делал зла. Для этого-то и нужно знать самого себя. [Голос Я!!!]
5
Посмотрите внимательно на причины невежества народных масс, и вы увидите, что главная причина никак не в недостатке школ и библиотек, как мы привыкли думать, а в тех суевериях, которые внушаются им и, не переставая, поддерживаются в них всеми средствами внушения теми людьми, которым выгодны эти суеверия. [Ложь — основа цивилизации ("си$темы", "Матрицы", маммоны)! L (15.09.2005)]
6
Истинное просвещение распространяется только примером нравственной жизни. Вся же мнимо просветительная деятельность, школ, книг, газет, театров и т. п. [Видимость просвещения! L Ведь там учат злу и рабству, не учат добру и свободе! (15.09.2005)] не только не имеет ничего общего с просвещением, но большею частью прямо противоположна ему.
Всякий раз, когда чувствуете, что готовы поступить не по рассуждению и не по внутреннему своему побуждению, а по внешнему, чужому воздействию, остановитесь и подумайте, хорошо или дурно то внушение, которое влечет вас.
29 СЕНТЯБРЯ (Война)
Кроме всех бедствий и ужасов войны, одно из величайших зол ее — это извращение умомв: существует войско, военные издержки, надо объяснить это. Разумно объяснить нельзя, и потому извращается разум.
1
Вот что говорит в сказке Вольтера выставляемое им лицо Микромегас, существо с другой планеты, разговаривающий с людьми.
— О вы, разумные атомы, в которых вечное существо выразило свое искусство и свое могущество, вы, верно, пользуетесь чистыми радостями на вашем земном шаре, потому что, будучи так, мало материальны и так развиты духовно, вы должны проводить вашу жизнь в любви и мышлении, так как в этом настоящая жизнь духовных существ. [Любовь+Мышление — вот занятия для Человека! (15.09.2005)]
На эту речь все философы покачали головами, и один из них, наиболее откровенный, сказал, что за исключением малого числа мало уважаемых деятелей все остальное населению состоит из безумцев, злодеев и несчастных.
— В нас больше телесности, чем нужно, если зло происходит от телесности, и слишком много духовности, если зло происходит от духовности, — сказал он. — Так, например, в настоящую минуту тысячи безумцев в шляпах убивают тысячи других животных в чалмах или убиваемы ими, и так это ведётся с незапамятных времен по всей земле.
— Из-за чего же ссорятся маленькие животные?
— Из-за какого-нибудь маленького кусочка грязи, величиной вашу пятку, — отвечал философ, — и ни одному из людей, которые режут друг друга, нет ни малейшего дела до этого кусочка грязи. Вопрос для них только в том, будет ли этот кусочек принадлежать тому, кого называют султаном, или тому, кого называют кесарем, хотя ни тот, ни другой никогда не видал этого кисочка земли. Из тех же животных, которые режут друг друга, почти никто не видал того животного, ради которого они режутся.
— Несчастные, — вскрикнул житель планеты Сириуса. — Можно ли представить себе такое безумное бешенство! Право, мне хочется сделать три шага и раздавить весь муравейник этих смешных убийц.
— Не трудитесь делать это, — отвечали ему. — Они сами забоятся об этом. [ХХI век... (15.09.2005)] Впрочем, и не их надо наказывать, а тех варваров, которые, сидя в своих дворцах, предписывают убийства людей и велят торжественно благодарить за это Бога.
Вольтер
2
Может ли быть что-нибудь нелепее того, что человек имеет право убить меня, потому что он живет на той стороне реки и что его государь в ссоре с моим, хотя я и не ссорился с ним?
Паскаль
3
Придет время, когда народы поймут безумие войны.
Четыре века тому назад жители Пизы и Лукки были разделены между собой такой жестокой ненавистью, что она казалась вечной и что самый ничтожный носильщик Пизы считал бы постыдной изменой воспользоваться чем-нибудь от самого первого гражданина Лукки. И что же осталось теперь от этой ненависти? Что останется от нелепой ненависти пруссака к французу? Можно быть смело уверенным, что эти чувства покажутся нашим потомкам, как ненависть афинян к спартанцам или жителей Пизы к жителям Лукки. Люди поймут, что у них есть более нужные дела, чем нападение друг на друга; что их общие враги — это нищета, невежество, болезни [Вот с чем надо бороться, а не друг с другом! (16.09.2005)]; и что усилия их должны быть направлены против этих ужасных бедствии, а не против своих сотоварищей в несчастии.
Шарль Рише
4
Различные государства Европы накопили долг в 130 миллиардов, из которых около 110 сделано в продолжение одного века. Весь колоссальный долг этот сделан исключительно для расходов по воине. [И в США, значит, тоже их 7.000.000.000.000 долл. (семь триллионов!!!) гос.долга отсюда! (15.09.2005)] Европейские государства держат в мирное время в войске более 4 миллионов людей и могут довести это число до 19 миллионов в военное время. Две трети их бюджетов поглощены процентами на долг и содержание армий сухопутных и морских.
Молинари
5
Если бы путешественник увидал на каком-нибудь отдаленном острове людей, дома которых были бы обставлены заряженными орудиями и вокруг этих домов ходили бы днем и ночью часовые, он не мог бы не подумать, что на острове живут одни разбойники. Разве не то же с европейскими государствами?
Как же мало влияния имеет на людей религия, или как мы еще далеки от истинной религии!
Лихтенберг
Не пытайся ни оправдывать, ни отрицать войны и существования военного сословия: всякое приложение разумных доводов к делу явно дурному может только извратить ум и сердце. [Зло не логично! (2004) Недопустимость, зло войны самоочевидно! (15.09.2005)]
НЕДЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ
ЗА ЧТО?
I
В 1830 году весною к пану Ячевскому в его родовое имение Рожанку приехал единственный сын его умершего друга молодой Иосиф Мигурский. Ячевский был 65-летний широколобый, широкоплечий, широкогрудый старик, с длинными белыми усами на кирпично-красном лице, патриот времен второго раздела Польши. Он юношей вместе с Мигурским-отцом служил под знаменами Костюшки и всеми силами своей патриотической души ненавидел апокалипсическую, как он называл ее, блудницу Екатерину II и изменника, мерзкого ее любовника Понятовского, и также верил в восстановление Речи Посполитой, как верил ночью, что к утру опять взойдет солнце. В 12-м году он командовал полком в войсках Наполеона, которого он обожал. Погибель Наполеона огорчила его, но он не отчаивался в восстановлении хотя и искалеченного, но все-таки царства Польского. Открытие сейма в Варшаве Александром I оживило его надежды, но священный союз, реакция во всей Европе, самодурство Константина отдаляло осуществление заветного желания. С 25-го года Ячевский поселился в деревне и безвыездно жил в своей Рожанке, занимая время хозяйством, охотой и чтением газет и писем, посредством которых он все-таки горячо следил за политическими событиями в своем отечестве. Он был женат вторым браком на бедной красивой шляхтенке, и брак этот был несчастлив. Он не любил и не уважал этой своей второй жены, тяготился ею, дурно, грубо обращался с нею, как будто вымещая на ней свою ошибку второго брака. Детей от второй жены не было. От первой же жены было две дочери: старшая, Ванда, величавая красавица, знавшая цену своей красоты и скучавшая в деревне, и меньшая, Альбина, любимица отца, живая, костлявая девочка, с вьющимися белокурыми волосами и широко, как у отца, расставленными большими блестящими голубыми глазами.
Альбине было 15 лет, когда приехал Иосиф Мигурский. Мигурский и прежде студентом бывал у Ячевских в Вильно, где они жили по зимам, и ухаживал за Вандой, теперь же в первый раз уже вполне взрослым, свободным человеком приехал к ним в деревню. Приезд молодого Мигурского был приятен всем жителям Рожанки. Старику Иозё Мигурский был приятен тем, что напоминал ему друга, его отца, в то время, как они оба были молоды, и еще тем, что с жаром и самыми розовыми надеждами рассказывал о революционном брожении не только в Польше, но и за границей, откуда он только что приехал. Пани Ячевской Мигурскии был приятен тем, что при гостях старик Ячевский сдерживался и не бранил ее за все, как обыкновенно. Ванде он был приятен потому, что она была уверена, что Мигурскии приехал для нее и намеревается ей сделать предложение: она готовилась дать ему согласие, но намеревалась, как она сама с собой говорила: lui tenir la dragee haute [Помучить его, чтобы он оценил (фр.)]. Альбина была рада тому, что все были рады. Не одна Ванда была уверена в том, что Мигурскии приехал с намерением сделать ей предложение. Это думали все в доме — от старика Ячевского до няни Лудвики, хотя никто и не говорил этого.
И это была правда. Мигурскии приехал с этим намерением, но, пробыв неделю, он, чем-то смущенный и расстроенный, уехал, не сделав предложения. Все были удивлены этим неожиданным отъездом, и никто, кроме Альбины, не понимал его причины. Альбина знала, что причиной этого странного отъезда была она. Во все время пребывания его в Рожан-ке она замечала, что Мигурскии был особенно возбужден и весел только с нею. Он обращался с ней, как с ребенком, шутил с ней, дразнил ее, но она женским чутьем чуяла, что в этом обращении его с нею было не отношение взрослого к ребенку, а мужчины к женщине. Она видела это в том любующемся взгляде и ласковой улыбке, с которыми он встречал ее, когда она входила в комнату, и провожал, когда она выходила. Она не отдавала себе ясного отчета о том, что такое это было, но это его отношение к ней веселило ее, и она невольно старалась делать то, что нравилось ему. Нравилось же ему все, что она бы ни делала. И потому она в его присутствии с особенным возбуждением делала все, что делала. Ему нравилось, как она наперегонки бегала с прекрасным хортым (борзая собака), прыгавшим на неё и лизавшим ее в раскрасневшееся сияющее лицо; нравилось, как она при малейшем поводе заливалась заразительно звонким смехом; нравилось, как она, продолжая весело смеяться глазами, принимала серьезный вид при скучной проповеди ксендза; нравилось, как с необыкновенной верностью и комизмом представляла то старую няню, то пьяного соседа, то его самого, Мигурского, мгновенно переходя от изображения одного к изображению другого. Нравилось, главное, ее восторженная жизнерадостность, точно как будто она только что сейчас узнала вполне всю прелесть жизни и спешила воспользоватьсяею. Ему нра-вилась эта особенная ее жизнерадостность, а жизнерадостность эта возбуждалась и усиливалась именно тем, что она знала, что эта жизнерадостность восхищает его. И потому одна Альбина знала, отчего Мигурскии, приехавший, чтобы сделать предложение Ванде, уехал, не сделав его. Хотя она никому не решилась бы сказать этого, не говорила этого ясно и сама себе, она в глубине души знала, что он хотел полюбить сестру и полюбил ее, Альбину. Альбина очень удивлялась этому, считая себя вполне ничтожной в сравнении с умной, образованной красавицей Вандой, но не могла не знать, что это так, и не могла не радоваться этому, потому что сама всеми силами своей души полюбила Мигурского, полюбила так, как любят только в первый раз и только один раз в жизни.
II
В конце лета газеты принесли известие о парижской революции. Вслед за этим стали приходить известия о готовящихся беспорядках в Варшаве. Ячевский с страхом и надеждой ожидал с каждой почтой известия об убийстве Константина и начале революции. Наконец в ноябре получились в Рожанке сначала весть о нападении на бельведер, о бегстве Константина Павловича, потом о том, что сейм объявил династию Романовых лишенной польского престола, что Хлопицкий объявлен диктатором и польский народ опять свободен. Восстание не дошло еще до Рожанки, но все обитатели ее следили за ходом его, ожидали его у себя и готовились к нему. Старик Ячевский переписывался со старым знакомым, одним из главарей восстания, принимал таинственных евреев факторов, не по хозяйственным, а по революционным делам, и готовился присоединиться к восстанию, когда настанет время. Пани Ячевская не только как всегда, но еще более, чем всегда, заботилась о материальных удобствах мужа и, как всегда, этим самым все больше и больше раздражала его. Ванда отослала свои брильянты подруге в Варшаву, с тем чтобы вырученные деньги отдать в революционный комитет. Альбина интересовалась только тем, что делает Мигурскии. Через отца она знала, что он поступил в отряд Дворницкого, и старалась узнать все то, что касалось этого отряда. Мигурскии писал два раза: один раз извещал о том, что он поступил в войско, другой раз в половине февраля писал восторженное письмо о победе поляков при Сточеке, где взяли 6 русских орудий и пленных: «Zwyciеstwo Polakow i klеska Moskali! Wiwat!» [Победа поляков и поражение москалей! Ура! (польск.)] — заканчивал он письмо. Альбина была в восторге. Она рассматривала карту, рассчитывала, где и когда должны быть окончательно побеждены москали, и бледнела и дрожала, когда отец медленно распечатывал привезенные с почты пакеты. Один раз мачеха, зайдя в ее комнату, застала ее перед зеркалом в панталонах и конфедератке. Альбина готовилась в мужском платье бежать из дома, чтобы присоединиться к польскому войску. Мачеха сказала отцу. Отец призвал дочь к себе и, скрывая свое сочувствие ей, даже восхищение перед ней, сделал ей строгий выговор, требуя, чтобы она выбросила из головы глупые мысли об участии в войне. «У женщины есть другое дело: любить и утешать тех, которые жертвуют собой за отчизну», — сказал он ей. Теперь она нужна ему, составляя его радость и утешение, а придет время, она также нужна будет мужу. Он знал, чем подействовать на нее. Он намекнул ей на то, что он одинок и несчастен, и поцеловал ее. Она прижалась к нему лицом, скрывая слезы, которые все-таки намочили рукав его халата, и обещала ему ничего не предпринимать без его согласия.
III
Только люди, испытавшие то, что испытали поляки после раздела Польши и подчинения одной части ее власти ненавистных немцев другой — власти еще более ненавистных москалей, могут понять тот восторг, который испытывали поляки в 30 и 31 году, когда после прежних несчастных попыток освобождения новая надежда освобождения казалась осуществимою. Но надежда эта продолжалась недолго. Силы были слишком несоразмерны, и революция опять была задавлена. Опять бессмысленно повинующиеся десятки тысяч русских людей были пригнаны в Польшу и под начальством то Дибича, то Паскевича и высшего распорядителя Николая I, сами не зная, зачем они делают это, пропитав землю кровью своей и своих братьев поляков, задавили их и отдали опять во власть слабых и ничтожных людей, не желающих ни свободы, ни подавления поляков, а только одного: удовлетворения свего корыстолюбия и ребяческого тщеславия.
Варшава была взята, отдельные отряды разбиты. Сотни, тысячи людей были расстреляны, забиты палками, сосланы. В числе сосланных был и молодой Мигурский. Имение его было конфисковано, а сам он определен солдатом в линейный батальон в Уральск.
Ячевские жили зиму 1832 года в Вильне для здоровья старика, после 31 года страдавшего болезнью сердца. Здесь пришло к ним письмо от Мигурского из крепости. Он писал, что, как ни тяжело для него было то, что он перенес и что предстоит ему, он рад тому, что ему пришлось пострадать за отчизну, что он не отчаивается в том святом деле, за которое он отдал часть своей жизни, и готов отдать остаток ее, и что, если бы завтра явилась новая возможность, он поступил бы так же. Читая письмо вслух, старик зарыдал на этом месте и долго не мог продолжать. В остальной части письма, которую вслух прочла Ванда, Мигурский писал, что, какие бы ни были его планы и мечты в тот последний его приезд, который останется вечно самой светлой точкой во всей его жизни, он теперь и не может и не хочет говорить про них.
Ванда и Альбина поняли каждая по-своему значение этих слов, но никому не объяснили того, как они поняли их. В конце письма Мигурский посылал приветствия всем и, между прочим, с тем же игривым тоном, с которым он обращался с Альбиной во время своего приезда, обращался к ней и в письме, спрашивая ее, так же ли она быстро бегает, перегоняя хортых, и так ли хорошо передразнивает всех. Он желал здоровья старику, успеха в хозяйственных делах матери, достойного мужа Ванде и продолжения той же жизнерадостности Альбине.
IV
Здоровье старика Ячевского шло все хуже и хуже, и в 1833 году вся семья переехала за границу. Ванда встретила в Баде-не богатого польского эмигранта и вышла за него замуж. Болезнь старика быстро ухудшалась, и в начале 1833 года он умер за границей на руках Альбины. Жену он не допускал ходить за собой и до последней минуты не мог простить ей той ошибки, которую он сделал, женившись на ней. Пани Ячев-ская вернулась с Альбиной в деревню. Главный интерес жизни Альбины был Мигурский. В ее глазах это был величайший герой и мученик, служению которому она решила посвятить свою жизнь. Еще до отъезда за границу она начала переписываться с ним сначала по поручению отца, потом от себя. После смерти отца она, вернувшись в Россию, продолжала переписываться с ним и, когда ей минуло 18 лет, объявила мачехе, что она решила ехать в Уральск к Мигурскому, с тем чтобы выйти там за него замуж. Мачеха стала упрекать Мигурского за то, что он эгоистически хочет облегчить свое тяжелое положение тем, чтобы, увлекши богатую девушку, заставить ее разделить его несчастье. Альбина рассердилась и объявила мачехе, что только она одна может приписывать такие подлые мысли человеку, пожертвовавшему всем для своего народа, что Мигурский, напротив, отказывался от той помощи, которую она предлагала ему, и что она бесповоротно решила ехать к нему и выйти за него замуж, если он только захочет дать ей это счастье. Альбина была совершеннолетняя, и деньги у нее были — те 300 000 злотых, которые покойник дядя оставил двум племянницам. Так что ничего не могло задержать ее.
В ноябре 1833 года Альбина простилась с домашними, как на смерть, со слезами провожавшими ее в дальний, неведомый край варварской Московии, села со старой преданной няней Лудвикой, которую она брала с собой, в отцовский, вновь исправленный для дальней дороги возок и пустилась в дальнюю дорогу.
V
Мигурский жил не в казармах, а на своей отдельной квартире. Николай Павлович требовал, чтобы разжалованные поляки не только несли всю тяжесть суровой солдатской жизни, но и терпели все те унижения, которым подвергались в это время рядовые солдаты; но большинство тех простых людей, которые должны были исполнять эти его распоряжения, понимали всю тяжесть положения этих разжалованных и, несмотря на опасность неисполнения его воли, где могли, не исполняли ее. Полуграмотный, выслужившийся из солдат командир того батальона, в который был зачислен Мигурский, понимал положение бывшего богатого, образованного молодого человека, лишившегося всего, жалел его и уважал, и делал ему всякого рода послабления. И Мигурский не мог не оценить добродушия подполковника с белыми бакенбардами на одутловатом солдатском лице и, чтобы отплатить ему, согласился учить его сыновей, готовящихся в корпус, математике и французскому языку.
Жизнь Мигурского в Уральске, тянувшаяся уже седьмой месяц, была не только однообразная, унылая и скучная, но и тяжелая. Знакомств, кроме батальонного командира, с которым он старался держаться как можно дальше, у него был только один сосланный поляк, малообразованный и пронырливый, неприятный человек, занимавшийся здесь торговлей рыбой. Главная же тяжесть жизни Мигурского состояла в том, что ему трудно было привыкать к нужде. Средств у него после конфискации его имения не было никаких, и он перебивался продажей золотых вещей, которые у него остались.
Единственная и большая радость его жизни после его ссылки была переписка с Альбиной, поэтическое, милое представление о которой со времени посещения его Рожанки осталось у него в душе и становилось теперь в изгнании все пре-краснее и прекраснее. В одном из первых писем своих она, между прочим, спрашивала его, что значат слова его давнишнего письма: «какие бы ни были мои желания и мечты». Он отвечал ей, что теперь он может признаться ей, что мечты его были о том, чтобы назвать ее своей женой. Она ответила ему, Что любит его. Он ответил, что лучше бы она не писала этого, потому что ему ужасно думать о том, что могло бы быть и теперь невозможно. Она ответила, что это не только возможно, не что это непременно будет. Он отвечал ей, что не может принять ее жертвы, что в теперешнем положении его это не-йозможно. Вскоре после этого своего письма он получил повестку на 2000 злотых. По штемпелю конверта и почерку он узнал, что это было прислано от Альбины, и вспомнил, что в одном из первых писем он в шуточном тоне описывал ей то удовольствие, которое он испытывает теперь, уроками зарабатывая все, что ему нужно, — денег на чай, табак и даже книги. Переложив деньги в другой конверт, он отослал их назад с письмом, и котором он просил ее не портить их святых отношений деньгами. У него всего было довольно, писал, он, и он вполне счастлив, зная, что имеет такого друга, как она. На этом остановилась их переписка.
В ноябре Мигурский сидел у подполковника, давая урок мальчикам, когда послышался звук приближающегося почтового колокольца и заскрипели по морозному снегу полозья саней и остановились у подъезда. Дети вскочили, чтобы узнать, кто приехал. Мигурский остался в комнате, глядя на дверь и ожидая возвращения детей, но в дверь вошла сама подполковница.
— А к вам, пан, какие то барыни приехали, вас спрашивают, — сказала она. — Должно, с вашей стороны, похоже — полячки.
Если бы Мигурского спросили, считает ли он возможным приезд к нему Альбины, он бы сказал, что это немыслимо, в глубине же души он ждал ее. Кровь прилила ему к сердцу, и он, задыхаясь, выбежал в переднюю. В передней развязывала платок на голове толстая рябая женщина. Другая женщина входила в дверь квартиры полковника. Услыхав за собой шаги, она оглянулась. Из-под капора сияли жизнерадостные, широко расставленные, блестящие голубые глаза с заиндевевшими ресницами Альбины. Он остолбенел и не знал, как встретить ее, как здороваться. «Юзё!» — вскрикнула она, назвав его так, как называл его отец и как сама с собой она называла его, обхватила руками его шею, прильнула к его лицу своим зардевшимся холодным лицом и засмеялась и заплакала.
Узнав, кто такая Альбина и зачем она приехала, добрая полковница приняла ее и поместила до свадьбы у себя.
VI
Добродушный подполковник выхлопотал разрешение высшего начальства. Из Оренбурга выписали ксендза и обвенчали Мигурских. Жена батальонного командира была посаженой матерью, один из учеников нес образ, а Бржозовский, сосланный поляк, был шафером.
Альбина, как ни странно, это может казаться, страстно любила своего мужа, но совсем не знала его. Она теперь только знакомилась с ним. Само собой разумеется, что она. нашла в живом человеке с плотью и кровью много такого обыденного и непоэтического, чего не было в том образе, который она носила и растила в своем воображении, но зато именно потому, что это был человек с плотью и кровью, она нашла в нем много такого простого, хорошего, чего не было в том отвлеченном образе. Она слышала от знакомых и друзей про его храбрость на войне и знала про его мужество при потере состояния и свободы и представляла себе его героем, всегда живущим возвышенной, героической жизнью, в действительности же с своей необыкновенной физической силой и храбростью он оказался кротким, смирным ягненком, самым простым человеком, с добродушными шутками, с той самой детской улыбкой чувственного рта, окруженного белокурой бородкой и усами, которая прельстила ее еще в Рожанке, и с неугасимой трубкой, которая была ей особенно тяжела во время беременности.
Мигурский тоже только теперь узнал Альбину, и в Альбине в первый раз узнал женщину. По тем женщинам, которых он знал до женитьбы, он не мог знать женщин. И то, что он узнал в Альбине, как в женщине вообще, удивило его и скорее могло бы разочаровать его в женщине вообще, если бы он не чувствовал к Альбине, как к Альбине, особенно нежного и благодарного чувства. К Альбине, как к женщине вообще, он чувствовал ласковое, несколько ироническое снисхождение, к Альбине же, как к Альбине, не только нежную любовь, но и восхищение и сознание неоплатного долга за ее жертву, давшую ему незаслуженное счастье.
Мигурские были счастливы тем, что, направив всю силу своей любви друг на друга, они испытывали среди чужих людей чувство двух заблудившихся зимою замерзающих и отогревающих друг друга. Радостной жизни Мигурских содействовало и участие в их жизни рабски, самоотверженно преданной своей панюсе добродушно ворчливой, комической, влюбляющейся во всех мужчин няни Лудвики. Мигурские были счастчивы и детьми. Через год родился мальчик. Через полтора года девочка. Мальчик был повторением матери: те же глаза и та же резвость и грация. Девочка была здоровый, красивый зверок.
Несчастливы же Мигурские были удалением от родины, и главное, тяжестью своего непривычно униженного положения. Особенно страдала за это унижение Альбина. Он, ее Юзё, герой, идеал человека, должен был вытягиваться перед всяким офицером, делать ружейные приемы, ходить в караул и безропотно повиноваться.
Кроме того, известия из Польши получались самые печальные. Почти все близкие родные, друзья были или сосланы, или, лишившись всего, бежали за границу. Для самих же Мигурских не предвиделось какого либо конца этому положению. Все попытки ходатайствовать о прощении или хотя бы об улучшении положения, о производстве в офицеры, не достигали цели. Николай Павлович делал смотры, парады, учения, ходил по маскарадам, заигрывал с масками, скакал без надобности по России из Чугуева в Новороссийск, Петербург и Москву, пугая народ и загоняя лошадей, и, когда какой-нибудь смельчак решался просить смягчения участи ссыльных декабристов или поляков, страдавших из-за той ««мой любви к отечеству, которая им же восхвалялась, он, Выпячивая грудь, останавливал на чем попало свои оловянные глаза и говорил: «Пускай служат. Рано». Как будто он знал, когда будет не рано, а когда будет время. И все приближенные: генералы, камергеры и их жены, кормившиеся около него, умилялись перед необычайной прозорливостью и мудростью этого великого человека.
В общем все-таки в жизни Мигурских было больше счастья, чем несчастья.
Так прожили они пять лет. Но вдруг обрушилось на них неожиданное, страшное горе. Заболела сначала девочка, через два дня заболел мальчик: горел три дня и без помощи врачей (никого нельзя было найти) на четвертый день умер. Через два дня после него умерла и девочка.
Альбина не утопилась в Урале только потому, что не могла без ужаса представить себе положения мужа при известии об ее самоубийстве. Но жить ей было трудно. Всегда прежде деятельная и заботливая, она теперь, предоставив все свои заботы Лудвике, сидела часами без дела, молча глядя на то, что попадалось под глаза, а то вдруг вскакивала и убегала в свою каморку и там, не отвечая на утешения мужа и Лудвики, тихо плакала, только качала головой, прося их уйти и оставить ее одну. Летом она уходила на могилу детей и там сидела, раздирая себе сердце воспоминаниями о том, что было и что могло бы быть. Особенно мучила ее мысль о том, что дети могли бы остаться живы, если бы они жили в городе, где могла бы быть подана медицинская помощь. «За что? За что? — думала она. — И Юзё и я — мы ничего ни от кого не хотим, кроме того чтоб ему жить так, как он родился и жили его деды и прадеды, а мне только чтобы жить с ним, любить его, любить моих крошек, воспитывать их». «И вдруг его мучают, ссылают, а у меня отнимают то, что мне дороже света. Зачем? за что?» — задавала она этот вопрос людям и Богу.
И не могла представить себе возможности какого-нибудь ответа.
А без этого ответа не было жизни. И жизнь ее остановилась. Бедная жизнь в изгнании, которую она прежде умела украшать своим женским вкусом и изяществом, стала теперь невыносима не только ей, но и Мигурскому, страдавшему за нее и не знавшему, чем помочь ей.
VII
В это самое тяжелое для Мигурских время прибыл в Уральск поляк Росоловский, замешанный В грандиозном плане возмущения и побега, устроенного в то время в Сибири сосланным ксендзом Сироцинским.
Росоловский, так же как и Мигурский, так же как и тысячи людей, наказанных ссылкою в Сибирь за то, что они хотели быть тем, чем родились, — поляками, был замешан в этом деле, наказан за это розгами и отдан в солдаты в тот же батальон, где был Мигурский. Росоловский, бывший учитель математики, был длинный, сутуловатый, худой человек с впа-дыми щеками и нахмуренным лбом.
В первый же вечер своего пребывания Росоловский, сидя за чаем у Мигурских, стал, естественно, рассказывать своим медленным, спокойным басом про то дело, за которое он так жестоко пострадал. Дело состояло в том, что Сироцинский организовал по всей Сибири тайное общество, цель которого состояла в том, чтобы с помощью поляков, зачисленных в казачьи и линейные полки, взбунтовать солдат и каторжных, поднять поселенцев, захватить в Омске артиллерию и всех освободить.
— Да разве это было возможно? — спросил Мигурский.
— Очень возможно, все было готово, — сказал Росоловский, мрачно хмурясь, и медленно, спокойно рассказал весь план освобождения и все принятые меры для успеха дела и, в случае неуспеха, для спасения заговорщиков. Успех был верный, если бы не изменили два злодея. Сироцинский, по словам Росоловского, был человек гениальный и великой душевной силы. Он и умер героем и мучеником. И Росоловский ровным, спокойным басом стал рассказывать подробности казни, на которой он по приказанию начальства должен был присутствовать вместе со всеми судившимися по этому делу.
— Два батальона солдат стояли в два ряда, длинной улицей, у каждого солдата в руке была гибкая палка, такой высочайше утвержденной толщины, чтобы три только могли входить в дуло ружья. Первым повели доктора Щакальского. Два солдата вели его, а те, которые были с палками, били его по оголенной спине, когда он равнялся с ними. Я видел это только тогда, когда он подходил к тому месту, где я стоял. То я слышал только дробь барабана, но потом, когда становился слышен свист палок и звук ударов по телу, я знал, что он подходит. И я видел, как его тянули за ружья солдаты, и он шел, вздрагивая и поворачивая голову то в ту, то в другую сторону. И раз, когда его проводили мимо нас, я слышал, как русский врач говорил солдатам: «Не бейте больно, пожалейте». Но они все били; когда его провели мимо меня второй раз, он уже не шел сам, а его тащили. Страшно было смотреть на его спину. Я зажмурился. Он упал, и его унесли. Потом повели второго. Потом третьего, потом четвертого. Все падали, всех уносили, одних замертво, других еле живыми, и мы все должны были стоять и смотреть. Продолжалось это шесть часов — от раннего утра и до двух часов пополудни. Последнего повели самого Сироцинского. Я давно не видал его и не узнал бы, так он постарел. Все в морщинах бритое лицо его было бледно-зеленоватое. Тело обнаженное было худое, желтое, ребра торчали над втянутым животом. Он шел так же, как и все, при каждом ударе вздрагивая и вздергивая голову, но не стонал и громко читал молитву: «Miserere mei Deus secundam magnam misericordiam tuiam» [Помилуй мя, Боже, по велицей милости твоей (лат.)].
Я сам слышал, — быстро прохрипел Росоловский и, закрыв рот, засопел носом.
Лудвика, сидевшая у окна, рыдала, закрыв лицо платком.
— И охота вам расписывать! Звери — звери и есть! — вскрикнул Мигурский и, бросив трубку, вскочил со стула и быстрыми шагами ушел в темную спальню. Альбина сидела как окаменевшая, уставив глаза в темный угол.
VIII
На другой день Мигурский, придя домой с ученья, был удивлен видом жены, которая, как в старину, легкими шагами, с сияющим лицом встретила его и повела в спальню.
— Ну, Юзё, слушай.
— Слушаю. Что?
— Я всю ночь думала о том, что рассказал Росоловский. И я решилась: я не могу жить так, не могу жить тут. Не могу! Я умру, но не останусь здесь.
— Да что же делать?
— Бежать.
— Бежать? Как?
— Я все обдумала. Слушай.
И она рассказала ему тот план, который она придумала сегодня ночью. План был такой: он, Мигурский, уйдет из дома вечером и оставит на берегу Урала свою шинель и на шинели письмо, в котором напишет, что лишает себя жизни. Поймут, что он утопился. Будут искать тело, будут посылать бумаги. А он спрячется. Она так спрячет его, что никто не найдет. Можно будет прожить так хоть месяц. А когда все уляжется, они убегут.
Затея ее в первую минуту показалась Мигурскому неисполнимой, но к концу дня, когда она с такой страстью и уверенностью убеждала его, он стал соглашаться с нею. Кроме того, он был склонен согласиться еще и потому, что наказание за неудавшийся побег, такое же наказание, как то, про которое рассказывал Росоловский, падало на него, Мигурского, успех же освобождал ее, а он видел, как после смерти детей тяжела ей была жизнь здесь.
Росоловский и Лудвика были посвящены в замысел, и после долгих совещаний, изменений, поправок план побега был выработан. Сначала хотели сделать так, чтобы Мигурский, после того как он будет признан утонувшим, бежал бы один, пешком. Альбина же выедет в экипаже и в условном месте встретит его. Такой был первый план. Но потом, когда Росоловский рассказал про все неудавшиеся попытки побегов; последних пяти лет в Сибири (за все время убежал и спасся только один счастливец), Альбина предложила другой план, тот, чтобы Юзё, спрятанный в экипаже, ехал с нею и Лудвикой до Саратова. В Саратове же ему переодетому идти вниз по берегу Волги и в условленном месте сесть в лодку, которую она наймет в Саратове и в которой поплывет вместе с Альбиной и Лудвикой вниз по Волге до Астрахани и через Каспийское море в Персию. План был этот одобрен всеми и главным устроителем Росоловским, но представлялась трудность устройства такого помещения в экипаже, которое не обратило бы на себя внимания начальства, а между тем могло бы вместить в себя человека. Когда же Альбина после поездки на могилу детей сказала Росоловскому, как ей больно оставлять прах детей на чужой стороне, он, подумав, сказал:
— Просите начальство о разрешении взять с собой гробы детей, вам разрешат.
— Нет, я не хочу, не хочу этого! — сказала Альбина.
— Просите. В этом все. Мы не возьмем гробов, а для них сделаем большой ящик и в ящик положим Юзефа.
В первую минуту Альбина отвергла это предложение, так ей неприятно было связывать обман с воспоминанием о детях, но, когда Мигурский весело одобрил этот проект, она согласилась.
Так что окончательный план выработался такой: Мигурский сделает все то, что должно убедить начальство, что он утопился. Когда смерть его будет признана, Альбина подаст прошение о том, чтобы ей после смерти мужа разрешено было вернуться на родину и взять с собой и прах детей. Когда же ей дадут и это разрешение, будет сделано подобие того, что могилы раскопаны и гробы взяты, но гробы оставят на месте, а вместо детских гробов в приготовленном для этого ящике поместится Мигурский. Ящик поставят в тарантас и так доедут до Саратова. От Саратова они сядут на лодку. В лодке Юзё выйдет из ящика, и они поплывут до Каспийского моря. А там Персия или Турция и свобода.
IX
Прежде всего Мигурские купили тарантас под предлогом отправления Лудвики на родину. Потом началось устройство в тарантасе такого ящика, в котором, не задохнувшись, можно бы было, хотя и скорчившись, лежать и из которого можно бы было скоро и незаметно выходить и опять влезать. Втроем, Альбина, Росоловский и сам Мигурский, придумывали и прилаживали ящик. В особенности важна была помощь Ро-соловского, который был хороший столяр. Ящик был сделан так, что, утвержденный на дрожины позади кузова, он плотно приходился к кузову, и стенка, приходившаяся к кузову, отваливалась так, что человек, вынув стенку, мог лежать частью в ящике, частью на дне тарантаса. Кроме того, в ящике были провернуты дыры для воздуха, и сверху и с боков ящик должен был быть покрыт рогожей и увязан веревками. Входить и выходить из него можно было через тарантас, в котором было сделано сиденье.
Когда тарантас и ящик были готовы, еще до исчезновения мужа, Альбина, чтобы приготовить начальство, пошла к полковнику и заявила, что муж ее впал в меланхолию и покушался на самоубийство и она боится за него и просит на время отпустить его. Способность ее к драматическому искусству пригодилась ей. Выражаемые ею беспокойство и страх за мужа были так естественны, что полковник был тронут и обещал сделать все, что может. После этого Мигурский сочинил письмо, которое должно было быть найдено за обшлагом его шинели на берегу Урала, и в условленный день, вечером, он пошел к Уралу, дождался темноты, положил на берегу одежду, шинель с письмом и тайно вернулся домой. На чердаке, запиравшемся замком, было приготовлено для него место. Ночью Альбина послала Лудвику к полковнику заявить о муже, что он, выйдя из дома 20 часов назад, не возвращался. Утром ей принесли письмо мужа, и она с выражением сильного отчаяния, в слезах отнесла его полковнику. Через неделю Альбина подала прошение об отъезде на родину. Горе, выражаемое Мигурской, поражало всех видевших ее. Все жалели несчастную мать и жену. Когда отъезд ее был разрешен, она подала другое прошение о позволении откопать трупы детей и взять их с собою. Начальство подивилось на эту сентиментальность, но разрешило и это.
На другой день после получения и этого разрешения вечером Росоловский с Альбиной и Лудвикой в наемной телеге с ящиком, в который должны были быть вложены гробы детей, приехали на кладбище, к могиле детей. Альбина, опустившись на колени у могил детей, помолилась и скоро встала и нахмурившись, обращаясь к Росоловскому, сказала:
— Делайте то, что надо, а я не могу, — и отошла в сторону.
Росоловский с Лудвикой сдвинули надгробный камень и вскопали лопатой верхние части могилы так, что могила имела вид раскопанный. Когда все было сделано, они кликнули Альбину и с ящиком, наполненным землей, вернулись домой.
Наступил назначенный день отъезда. Росоловский радовался успеху доведенного почти до конца предприятия. Луд-вика напекла на дорогу печений и пирожков и, приговаривая свою любимую поговорку: «Iak mame Kocham», говорила, что у ней сердце разрывается от страха и радости. Мигурский радовался и своему освобождению с чердака, на котором он просидел больше месяца, и больше всего — оживлению и жизнерадостности Альбины. Она как будто забыла все прежнее горе и все опасности и, как в девичье время, прибегая к нему на чердак, сияла восторженной радостью.
В три часа утра пришел казак провожать и привел казак ямщик тройку лошадей. Альбина с Лудвикой и собачкой сели в тарантас на подушки, покрытые ковром. Казак и ямщик сели на козлы. Мигурский, одетый в крестьянское платье, лежал в кузове тарантаса.
Выехали из города, и добрая тройка понесла Тарантас по гладкой, как камень, убитой дороге между бесконечной, непаханой, поросшей прошлогодним серебристым ковылем степью.
Х
Сердце замирало в груди Альбины от надежды и восторга. Желая поделиться своими чувствами, она изредка, чуть улыбаясь, указывала Лудвике головой то на широкую спину казака, сидевшего на козлах, то на дно тарантаса. Лудвика с значительным видом неподвижно смотрела перед собой и только чуть-чуть морщила губы. День был ясный. Со всех сторон расстилалась безграничная пустынная степь, блестящая серебристым ковылем на косых лучах утреннего солнца. Только то с той, то с другой стороны жесткой дороги, по которой, как по асфальту, гулко звучали некованые, быстрые ноги башкирских коней, виднелись бугорки насыпанной земли сусликов: на заду сидел сторожевой зверок и, предупреждая об опасности, пронзительно свистел и скрывался в нору. Редко встречались проезжие: обоз казаков с пшеницей или конные башкиры, с которыми казак бойко перекидывался татарскими словами. На всех станциях лошади были свежие, сытые, и полтинники на водку, которые давала Альбина, делали то, что ямщики гнали, как они говорили, по-фельдъегерски — вскачь всю дорогу.
На первой же станции, в то время как прежний ямщик увел, а новый не приводил еще лошадей, и казак вошел во двор, Альбина, перегнувшись, спросила мужа, как он себя чувствует, не нужно ли ему чего.
— Превосходно, покойно. Ничего не нужно. Легко пролежу хоть двое суток.
К вечеру приехали в большое село Дергачи. Для того чтобы муж мог расправить члены и освежиться, Альбина остановилась не на почтовом, а на постоялом дворе и тотчас же, дав деньги казаку, послала его купить ей яиц и молока. Тарантас стоял под навесом, на дворе было темно и, поставив Лудвику караулить казака, Альбина выпустила мужа, накормила его, и до возвращения казака он опять влез в свое потаенное место. Послали опять за лошадьми и поехали дальше. Альбина чувствовала все больший и больший подъем духа и не могла удержать своего восторга и веселости. Говорить ей было больше не с кем, как с Лудвикой, казаком и Трезоркой, и она забавлялась ими.
Лудвика, несмотря на свою некрасивость, при всяком отношении с мужчиной тотчас же подозревавшая в этом мужчине любовные на нее виды, подозревала теперь это самое по отношению к здоровенному, добродушному казаку-уральцу, с необыкновенно ясными и добрыми голубыми глазами, который провожал их и который был особенно приятен обеим женщинам своей простотою и добродушной ласковостью. Кроме Трезорки, на которого Альбина грозилась, не позволяя ему нюхать под сидением, она теперь забавлялась Лудвикой и ее комическим кокетством с не подозревающим приписываемые ему намерения, добродушно улыбающимся на все, что ему говорили, казаком. Альбина, возбужденная и опасностью, и начинающим осуществляться успехом дела, и чудной погодой, и степным воздухом, испытывала давно не испытанное ею чувство детского восторга и веселья. Мигурский слышал ее веселый говор и тоже, несмотря на скрываемую им физическую тяжесть своего положения (особенно жарко ему было и жажда его мучила), забывая о себе, радовался на ее радость.
К вечеру второго дня стало виднеться что-то в тумане. Это был Саратов и Волга. Казак своими степными глазами видел и Волгу и мачту и указывал их Лудвике. Лудвика говорила, что видела тоже. Но Альбина ничего не могла разобрать. И только нарочно громко — чтобы слышал муж, говорила:
— Саратов, Волга, — как будто разговаривая с Трезором, рассказывала мужу Альбина все то, что она видела.
XI
Не въезжая в Саратов, Альбина остановилась на левой стороне Волги в слободе Покровской, против самого города. Здесь она надеялась в продолжение ночи успеть переговорить с мужем и даже вывести его из ящика. Но казак во всю короткую весеннюю ночь не отходил от тарантаса и сидел подле него в стоявшей под навесом пустой телеге. Лудвика по распоряжению Альбины сидела в тарантасе и, будучи вполне уверена, что казак ради нее не отходит от тарантаса, мигала, смеялась и закрывала свое рябое лицо платком. Но Альбина не видела уж в этом ничего веселого и все больше и больше тревожилась, не понимая, для чего казак так неотлучно держался около тарантаса.
Несколько раз в короткую майскую ночь с зарей, сливающейся с зарей, Альбина выходила из горницы постоялого двора мимо вонючей галереи на заднее крыльцо. Казак все еще не спал и, спустив ноги, сидел на стоявшей подле тарантаса пустой телеге. Только перед рассветом, когда петухи уже проснулись и перекликались со двора на двор, Альбина, сойдя вниз, нашла время переговорить с мужем. Казак храпел, развалившись в телеге. Она осторожно подошла к тарантасу и толкнула ящик.
— Юзё! — ответа не было.
— Юзё, Юзё! — с испугом громче проговорила она.
— Что ты, милая, что! — сонным голосом проговорил Мигурский из ящика.
— Что ты не отвечал?
— Спал, — проговорил он, и она по звуку голоса узнала, что он улыбался. — Что же, выходить? — спросил он.
— Нельзя, казак тут, — и, сказав это, она взглянула на казака, спящего в телеге.
И, удивительное дело, казак храпел, но глаза его, добрые, голубые глаза, были открыты. Он смотрел на нее и, только встретившись с ней взглядом, закрыл глаза.
«Показалось это мне или точно он не спал? — спросила себя Альбина. — Верно, показалось», — подумала она и опять обратилась к мужу.
— Потерпи еще немного, — сказала она. — Поесть хочешь?
— Нет. Курить хочу.
— Альбина опять взглянула на казака. Он спал. «Да, это показалось мне», — подумала она.
— Я теперь поеду к губернатору.
— Ну, час добрый...
И Альбина, достав из чемодана платье, пошла в горницу одеваться.
Переодевшись в свое лучшее вдовье платье, Альбина переехала Волгу. На набережной она взяла извозчика и поехала к губернатору. Губернатор принял ее. Хорошенькая, мило улыбающаяся вдова-полька, прекрасно говорящая по-французски, очень понравилась молодящемуся старику губернатору. Он все разрешил ей и просил ее приехать еще завтра к нему, чтобы получить от него приказ к городничему в Царицын. Радуясь и успеху своего ходатайства, и тому действию ее привлекательности, которое она видела в манере губернатора, Альбина, счастливая и полная надежд, возвращалась под гору по немощеной улице на долгушке к пристани. Солнце взошло уже выше леса и косыми лучами играло на рябящей воде огромного разлива. Справа и слева по горе виднелись, как белые облака, облитые пахучим цветом яблони. Лес мачт виднелся у берега, и паруса белели по играющему на солнце рябящему от ветерка разливу. На пристани, разговорившись с извозчиком, Альбина спросила, можно ли нанять лодку до Астрахани, и десятки шумливых, веселых лодочников предложили ей свои услуги и лодки. Она сговорилась с одним из лодочников, больше других понравившимся ей, и пошла смотреть его лодку косовушку, стоявшую в тесноте других лодок у пристани. На лодке была устанавливающаяся небольшая мачта с парусом, так что можно было идти ветром. В случае безветрия были весла и два здоровые, веселые бурлака-гребца, сидевшие на солнце в лодке. Веселый, добродушный лоцман советовал не оставлять тарантас, а, сняв с него колеса, поставить на лодку. «Как раз уставится, и вам покойней сидеть будет. Даст бог погодку, дней в пяток до Астрахани добежим».
Альбина сторговалась с лодочником и велела ему прийти в Покровскую слободу, на Логинов постоялый двор, чтобы посмотреть тарантас и получить задаток. Все удавалось лучше, чем она ожидала. В самом восторженно-счастливом состоянии Альбина переехала Волгу и, разочтясь с извозчиком, направилась к постоялому двору.
XII
Казак Данило Лифанов был из Стрелецкого Умета на Общем Сырту. Ему было 34 года, и он отслуживал последний месяц своего срока казацкой службы. У него в семье был старик 90-летний дед, помнящий еще Пугачева, два брата, сноха старшего брата, за старую веру сосланного в каторгу в Сибирь, жена, две дочери и два сына. Отец его был убит на войне с французами. Он был старшим в доме. У них во дворе было 16 коней, два цабана быков и было распахано и засеяно пшеницей своей вольной земли 15 сотейников. Он, Данило, служил в Оренбурге, в Казани и теперь кончал срок. Он твердо держался старой веры, не курил, не пил и не ел из одной посуды с мирскими и так же строго держался присяги. Во всех своих делах он был медлительно твердо обстоятелен, и на то, что ему поручено было делать от начальства, употреблял все свое внимание и не забывал ни на минуту, пока не исполнил всего, как он понимал, своего назначения. Теперь ему велено было проводить до Саратова двух полячек с гробами так, чтобы над ними дорогой ничего худого не сделали, чтобы они ехали смирно, никаких шалостей не делали и в Саратове честь честью сдать их начальству. Так он и доставил их до Саратова и с собачонкой и со всеми гробами ихними. Бабы были смирные, ласковые, хотя и полячки, а ничего худого не делали. Но тут, в Покровской слободе, ввечеру, он, проходя мимо тарантаса, увидал, что собачонка вспрыгнула в тарантас и там стала визжать и хвостом махать, и из-под сиденья тарантаса ему показался чей-то голос. Одна из полячек, старая, увидав собачку в тарантасе, испугалась чего-то, схватила собачонку и унесла.
«Что-то тут есть», — подумал казак и стал примечать. Когда молодая полячка вышла ночью к тарантасу, он притворился, что спит, и явственно услыхал мужской голос из ящика. Рано утром он пошел в полицию и заявил о том, что полячки, какие ему поручены, не добром едут, а вместо мертвых везут какого-то живого человека в ящике.
Когда Альбина в своем восторженно-веселом настроении, уверенная в том, что теперь все кончено и они через несколько дней будут свободны, подошла к постоялому двору, она с удивлением увидала у ворот щегольскую пару с пристяжкой на отлете и двух казаков. В воротах толпился народ, заглядывая во двор.
Она была так полна надежды и энергии, что ей и в голову не пришла мысль о том, что эта пара и толпившийся народ имеют отношение к ней. Она вошла во двор и, в одно и то же время взглянув под тот навес, где стоял ее тарантас, увидала, что народ толпится именно около ее тарантаса, и в то же мгновение услыхала отчаянный лай Трезорки. Случилось то самое ужасное, что только могло случиться. Перед тарантасом, блестя своим чистым мундиром, с сияющими на солнце пуговицами и полупогонами и лаковыми сапогами стоял осанистый с черными бакенбардами человек и говорил что-то громко хриплым, повелительным голосом. Перед ним между двумя солдатами в крестьянском наряде с сеном в спутанных волосах стоял ее Юзё и, как бы недоумевая о том, что вокруг него делалось, поднимал и опускал свои могучие плечи. Трезорка, не зная того, что он был причиной всего несчастья, ощетинившись, бесполезно озлобленно лаял на полицмейстера. Увидав Альбину, Мигурский вздрогнул, хотел подойти к ней, но солдаты удержали его.
Ничего, Альбина, ничего! — проговорил Мигурский,
улыбаясь своей кроткой улыбкой.
А вот и барынька сама! — проговорил полицмейстер. —
Пожалуйте сюда. Гробы ваших младенцев? А? — сказал он,
подмигивая на Мигурского.
Альбина не отвечала и только, схватившись за грудь, раскрыв рот, с ужасом смотрела на мужа.
Как это бывает в предсмертные и вообще решительные в жизни минуты, она в одно мгновение перечувствовала и передумала бездну чувств и мыслей и вместе с тем не понимала еще, не верила своему несчастью. Первое чувство было знакомое ей давно — чувство оскорбленной гордости при виде ее героя мужа, униженного перед теми грубыми, дикими людьми, которые держали его теперь в своей власти. «Как смеют они держать его, этого лучшего из всех людей, в своей власти?» Другое чувство, одновременно с этим охватившее ее, было сознание совершившегося несчастия. Сознание же несчастия вызвало в ней воспоминание о главном несчастье ее жизни, о смерти детей. И сейчас же возник вопрос: за что? за что отняты дети? Вопрос же, за что отняты дети? вызвал вопрос: за что теперь гибнет, мучается любимый, лучший из людей, ее муж? И тут же она вспомнила о том, какое ждет его позорное наказание, и то, что она, она одна виновата в этом.
— Кто он вам? Муж он вам? — повторил полицмейстер.
— За что, за что? — вскрикнула она и, закатившись истерическим хохотом, упала на снятый теперь с козел и стоявший у тарантаса ящик. Вся трясущаяся от рыданий, с залитым слезами лицом Лудвика подошла к ней.
— Паненка, милая паненка! Як бога кохам, ничего не будет, ничего, — говорила она, бессмысленно водя по ней руками.
На Мигурского надели наручники и повели со двора. Увидав это, Альбина побежала за ним.
— Прости, прости меня, — говорила она. — Все я! Я одна виновата.
Там разберут, кто виноват. И до вас дело дойдет, — сказал полицмейстер и рукою отстранил ее.
Мигурского повели к переправе, и Альбина, сама не зная, зачем она делала это, шла за ним и не слушала уговаривающую ее Лудвику.
Казак Данило Лифанов во все это время стоял у колес тарантаса и мрачно взглядывал то на полицмейстера, то на Альбину, то себе на ноги.
Когда Мигурского увели, оставшийся один Трезорка, махая хвостиком, стал ласкаться к нему. Он привык к нему во время дороги. Казак вдруг отслонился от тарантаса, сорвал с себя шапку, швырнул ее изо всех сил наземь, откинул ногой от себя Трезорку и пошел в харчевню. В харчевне он потребовал водки и пил день и ночь, пропил все, что было у него и на нем, и только на другую ночь, проснувшись в канаве, перестал думать о мучившем его вопросе: хорошо ли он сделал, донеся начальству о полячкином муже в ящике?
Мигурского судили и приговорили за побег к прогнанию сквозь 1000. Его родные и Ванда, имевшая связи в Петербурге, выхлопотали ему смягчение наказания, и его сослали на вечное поселение в Сибирь. Альбина поехала за ним.
Николай же Павлович радовался тому, что задавил гидру революции не только в Польше, но и во всей Европе, и гордился тем, что он не нарушил заветов русского самодержавия и для блага русского народа удержал Польшу во власти России. И люди в звездах и золоченых мундирах так восхваляли его за это, что он искренно верил, что он великий человек и что жизнь его была великим благом для человечества и особенно для русских людей, на развращение и одурение которых были бессознательно направлены все его силы.
Л. Н. Толстой
30 СЕНТЯБРЯ (Мудрость)
Чем уединеннее человек [и чем ближе к живому, к природе (30.09.2004)], тем слышнее ему всегда зовущий его голос Бога.
1
Silentilium! [Молчание! (лат.)]
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут оне,
Как звезды ясные в ночи:
Любуйся ими и молчи!
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи:
Питайся ими и молчи!
Лишь жить в самом себе умей:
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум
;
Их заглушит наружный шум,
Дневные ослепят лучи:
Внимай их пенью и молчи.
Тютчев
2
По одному тому, что хорошее намерение высказано, уже ослаблено желание исполнить его. [Не озвучивай планы!] Но как удержать от высказывания благородно самодовольные порывы юности? Только гораздо позже, вспоминая их, жалеешь о них, как о цветке, который не удержался — сорвал нераспустившимся и потом увидел на земле завялым и затоптанным.
3
В важных вопросах жизни мы всегда одни, и наша настоящая история почти никогда не может быть понята другими. Лучшая часть той драмы, которая происходит в нашей душе, есть монолог или, скорее, задушевное рассуждение между Богом, нашей совестью и нами.
Амиель
4
Паскаль говорит: человек должен умирать один. Так же должен и жить человек. В том, что главное в жизни, человек всегда один, т. е. не с людьми, а с Богом.
5
Хорошо тому человеку, который нужен другим, но которому не нужно товарища. [Сам!]
6
Человек порочный всегда связан с людьми в жизни, но чувствует себя тем более одиноким в своем сознании, чем более он порочен. Человек же добрый и разумный, напротив, чувствует себя часто одиноким среди людей, но зато сознает свое неперестающее единение с человечеством, когда он один. [Когда я один, я чувствую бóльшее единство с людьми, чем когда я в толпе! (15.09.2005)]
Временное отрешение от всего мирского и созерцание в самом себе своей божественной сущности есть такое же необходимое для жизни питание души, как пища для тела. [Пища для души!]
Месячные чтения. СЕНТЯБРЬ
См. Недельное чтение после 27 октября.
ОТКРОВЕНИЕ И РАЗУМ (Из «Исповеди Савойского викария» Руссо)