или «Истина освободит вас»
<=> www.Marsexx.narod.ru
(Marsexx = Marsel ex Xazan = Марсель из Казани)
Адрес страницы (с 21 дек. 2006 г.): /utopia/Rowlands-Filosof_na_krau_Vselennoi.html
| Сверхновый Мировой Порядок, или «Истина освободит вас» <=> www.Marsexx.narod.ru (Marsexx = Marsel ex Xazan = Марсель из Казани) Адрес страницы (с 21 дек. 2006 г.): /utopia/Rowlands-Filosof_na_krau_Vselennoi.html |
| Бизнесмен, бросай бизнес! | Работник, бросай работу! |
Студент, бросай учёбу! | Безработный, бросай поиски! | Философ, бросай "думать"! | ||
|
Роулендс М. Философ на краю Вселенной: НФ-философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно-фантастических фильмах / Марк Роулендс; пер. с англ. Н. Лебедевой, А. Ефаловой. — М.: ООО «Издательский дом «София», 2005. — 272 с. — ISBN 5-9550-0716-4 MARK ROWLANDS. THE PHILOSOPHER AT THE END OF THE UNIVERSE. Philosophy explained through science fiction films В книге Марка Роулендса, американского писателя и преподавателя философии, основные философские понятия и проблемы рассматриваются на материале знаменитых научно-фантастических фильмов: «Матрица», «Терминатор» и «Терминатор-2», «Звездные войны» и т.д. Эта необычная работа не только окажется полезной студентам, изучающим философию, но и заинтересует всех любителей фантастики в кино. Авторские права на эту книгу принадлежат Марку Роулендсу. © Mark Rowlands, 2003 © Лебедева Н., Ефалова А., перевод, 2005 © Издательство «София», 2005 © ООО «Издательский дом «София», 2005 OCR: Марсель из Казани, 21 дек. 2006 г. www.MarsExX.ru/ |
| Ещё литературу берите в библиотеке Марселя из Казани «Из книг»: "Матрице"» «Матрица» как философия: Сборник эссе. (The Matrix and Philosophy edited by William Irwin, 2002) / Пер. с англ. О. Трухиной. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — 384 с. — (Серия «Масскульт») |
НФ-ФИЛОСОФИЯ: ОТ СОКРАТА ДО ШВАРЦЕНЕГГЕРА
1 «ФРАНКЕНШТЕЙН» ФИЛОСОФИЯ И СМЫСЛ ЖИЗНИ
АБСУРД И ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ
2 «МАТРИЦА» МОЖНО ЛИ БЫТЬ ХОТЬ В ЧЕМ-ТО УВЕРЕННЫМ?
МОГУЩЕСТВЕННОЕ, НО ЗЛОЕ СУЩЕСТВО
МЫСЛЮ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, СУЩЕСТВУЮ
3 «ТЕРМИНАТОР» И «ТЕРМИНАТОР-2»
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ АВСТРИЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ
КИБОРГИ-УБИЙЦЫ: ПРАКТИЧЕСКОЕ РУКОВОДСТВО
КОМПЬЮТЕРНЫЕ АЛГОРИТМЫ — НЕРДЫ
КОМПЬЮТЕРНЫЕ НЕЙРОСЕТИ — ДЖОКИ
4 «ВСПОМНИТЬ ВСЕ» И «ШЕСТОЙ ДЕНЬ» ПРОБЛЕМА САМОТОЖДЕСТВЕННОСТИ
МОЗГ КАК ОСНОВА ТОЖДЕСТВЕННОСТИ
«ШЕСТОЙ ДЕНЬ» И ПРОБЛЕМА КЛОНИРОВАНИЯ
СНОВА ВЗГЛЯД «ИЗНУТРИ» И «ИЗВНЕ»
5 «ОСОБОЕ МНЕНИЕ» ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ ВОЛИ
ТОМ КРУЗ: ПРОБУЖДЕНИЕ ФИЛОСОФА
ДЕТЕРМИНИЗМ И ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
ТОМ КРУЗ, ЛЕО КРОУ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ДОСТОИНСТВО
6 «ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА» ЗАЧЕМ БЫТЬ НРАВСТВЕННЫМ?
А НЕ МОЖЕМ ЛИ МЫ ПРОСТО ЛАДИТЬ ДРУГ С ДРУГОМ?
7 «ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ» И «ЧУЖИЕ» ГРАНИЦЫ НРАВСТВЕННОСТИ
ВЕЛИЧАЙШЕЕ БЛАГО ДЛЯ МАКСИМАЛЬНОГО КОЛИЧЕСТВА ЛЮДЕЙ
КАК ДИСКУТИРОВАТЬ С ЧУЖАКАМИ, ОПИРАЯСЬ НА НРАВСТВЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ?
ЗЛОБНЫЕ ЧУЖАКИ? [ЗА вегетарианство!!! — Прим. Марселя из Казани.]
8 «ЗВЕЗДНЫЕ ВОЙНЫ» ДОБРО И ЗЛО
ДЖОРДЖ ЛУКАС — МАНИХЕЕЦ ИЗ ГОЛЛИВУДА
ПЛАТОН: ЗЛО КАК ОТСУТСТВИЕ ДОБРА
ЖИЗНЬ КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА
9 «БЕГУЩИЙ ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ» О СМЕРТИ И СМЫСЛЕ ЖИЗНИ
ЛИЧНОСТЬ, НАЦЕЛЕННАЯ НА БУДУЩЕЕ
УТРАТА БУДУЩЕГО И УРОН, НАНОСИМЫЙ НАМ СМЕРТЬЮ
25. Истинность социального самобытия
35. Количественная тождественность
36. Качественная тождественность
Посвящается Эмме
Прежде всего я выражаю огромную благодарность редактору издательства Эбери Эндрю Гудфеллоу, который помог избавить эту книгу от огромного количества чепухи. То, что осталось, — полностью на моей совести. Искренне признателен также Мартину Ноблю, философу, скрывающемуся под маской редактора, и моему агенту Лиз Паттик, которая первой поверила в этот невероятный замысел и помогла его осуществить.
Некоторых читателей эта книга смутит и озадачит. По крайней мере, я на это надеюсь. Кто-то решит, что при всем уважении к автору эту книгу нельзя назвать серьезным научным трудом. И будет прав. Но прошу вас не совершать ошибку большинства: не думайте, что все полезное бывает только невкусным и неинтересным, а процесс познания непременно сухим и серьезным. При полном отсутствии «умеренности и аккуратности» эта книга все-таки о философии, которую в течение пятнадцати лет я преподавал в разных университетах мира. Усвоив основные идеи, изложенные в этой книге, вы будете в состоянии одолеть вводный курс по философии в любом высшем учебном заведении.
Эта книга стала первой или одной из первых, написанных в новом жанре, который можно назвать НФ-философией. Она представляет основные философские понятия, проблемы и логические доводы для их разрешения посредством научно-фантастических фильмов. Но сразу возникают вопросы: почему научная фантастика и фильмы?
Первый ответ прост: большинство научно-фантастических сюжетов основано на столкновении человека с чуждым и непохожим на него пришельцем, роботом, киборгом или монстром. Встреча с отличными от нас существами играет роль зеркала, в котором мы видим свое отражение, — оно помогает понять самих себя. В этом и состоит интеллектуальная поддержка, которую оказывает людям научная фантастика. Здесь действует тот же принцип, что и при встрече с незнакомым человеком: если вы хотите получить реальное представление о нем, не следует просить его рассказать о себе. Люди столько выдумывают про себя, даже не осознавая этого. Лучше предложить ему рассказать о том, какой он видит окружающую действительность: ведь человек таков, каково его представление о нашем мире. Тогда вы сможете понять суть его личности. Если мы внимательно вглядимся в монстра из талантливого научно-фантастического романа, то под его шкурой сможем увидеть самих себя.
Но почему именно фильмы? — спросите вы. Почему не выбрать книги великих фантастов: Жюля Верна, Герберта Уэллса, Олдоса Хаксли, Филиппа К. Дика, Курта Воннегута, Артура К. Кларка? Я большой поклонник фантастики, но читаю ее не для наслаждения художественной формой, а чтобы почерпнуть идеи из этих романов и рассказов. На мой взгляд, научная фантастика гораздо ближе к философии, чем принято считать. Поэтому для меня концепция произведения и его содержание гораздо важнее формы, в которую оно заключено. Уверен, что и вы убедитесь в этом, прочитав следующие главы. Если вы интересуетесь идеями научной фантастики, уверяю вас, что фильмы так же хороши, как и научно-фантастическая проза. А в некоторых отношениях даже лучше. Философия абстрактна, а отвлеченные понятия трудны для понимания. Кинематограф делает идеи и концепции зримыми, что облегчает изучение этой науки.
Не представляю лучшей обстановки для обучения, чем мягкий диван, на который можно прилечь после трудного дня с бутылочкой пива и солеными орешками. Пусть работа будет не тяжелой, а приятной. Несколько лет назад я написал книгу, в которой изложил идею о том, что люди уже почти превратились в функциональных киборгов — фиборгов1. Дело в том, что развитие культуры (в широком смысле слова) привело к тому, что человеческое сознание потеряло способность отделять себя от информационной среды, в которой находится. Знание вокруг нас, и мы должны извлечь его. Мы похожи на сетевые компьютеры, которые, как в фантастических фильмах, снабжают огромным количеством сведений для изучения философии. Фильмы представляют в зрительных образах историю философской мысли за две с половиной тысячи лет. Изучение философии требует способности проникать в суть тех вещей, которым посвящены фантастические фильмы. Моя книга учит видеть философию повсюду, находить ее в обыденных вещах,
«Хорошо, — скажете вы, — но зачем выбирать фильмы, которые большинство критиков считают, мягко говоря, не очень удачными? Не ведете ли вы новорожденный философский жанр в ложном направлении?» Да, выбор фильмов определен и моими личными пристрастиями. Некоторые люди сочтут мой вкус к фильмам непритязательным. Но я не собирался использовать в этой книге элитное кино. Я мог бы потолковать о нем... но слишком уж скучно этим заниматься. Когда мои очень культурные друзья, придя с Бергманов-ского фестиваля, спрашивают меня, только что посмотревшего «Звездного десанта», почему я увлекаюсь такими фильмами, я занимаю глухую оборону и бормочу о поиске в них жизни. У меня нет желания думать в свободное от работы время. И я могу заручиться поддержкой Людвига Витгенштейна, который всю жизнь питал нежную любовь к кинофильмам категории В, даже к заурядным вестернам, а он был действительно хорошим философом.
1 The Body in Mind: Understanding Cognitive Processes, Cambrige University Press, 1999.
Но все это, честно говоря, ерунда, которая не стоит внимания. А правда состоит в том, что многие непритязательные фантастические фильмы содержат такой комплекс философских проблем, что оставляют элитное кино, якобы искушенное в них, далеко позади. Тот критик, который считает «Вспомнить все » плохим фильмом, потому что в нем много беспричинной, немотивированной жестокости, страдает философским слабоумием: он не смог бы распознать философскую проблему, даже если бы съел ее на обед. Философия окружает нас везде, мы сталкиваемся с ней каждый божий день. И находим ее, пусть в несколько искаженном виде, в популярных, далеко не бесспорных с художественной точки зрения картинах.
Если вы сейчас начали изучать философию, я скажу самую важную для вас вещь: философия — не знание, а действие. Она не только багаж теоретических знаний, который я должен передать вам. Конечно, усвоение знаний очень важно, но это начальный этап. Вы сможете ощущать себя философом, когда научитесь размышлять над знаниями, которые получите, изучив эту книгу и посмотрев фильмы. Когда вы поймете, какие идеи верны, а какие вызывают сомнения. И найдете причины ваших сомнений, чтобы заменить ошибочные положения. Если вам не понравятся некоторые (или все) доводы на страницах этой книги, то надежда на причастность к философии должна появиться, когда вы разгромите их в пух и прах. Вот что такое философия в действительности. Как сказал Лоуренс Фишборн в «Матрице», «мало знать путь, нужно суметь по нему пройти». По словам Ницше, тот скудно вознаграждает учителя, кто остается учеником всю жизнь.
Я рекомендую перед прочтением соответствующей главы посмотреть фильм, тогда ее содержание легче будет усвоить. Поэтому сходите в местный видеопрокат, возьмите там нужный фильм, достаньте из холодильника пиво, а из микроволновки пиццу и устройтесь поудобнее для встречи со старыми знакомыми: роботами, пришельцами, киборгами, звездными войнами — словом, с философией!
Почему «Франкенштейн»? Ведь книга — о философском содержании фантастических фильмов. Зачем же начинать ее с картины о готических ужасах? Вам придется смириться! Роман Мэри Шелли «Франкенштейн » — это первое произведение, написанное в жанре научной фантастики. А что может быть удачнее для начала, чем изучение философии с фильма, поставленного по роману, который основал жанр научной фантастики? Есть еще одна причина, скорее философская, а не генеалогическая: история Франкенштейна — блестящая иллюстрация одной из основных философских концепций — идеи абсурда. По мнению многих философов, абсурд — одна из определяющих, даже основная черта человеческого существования.
В обычном, бытовом понимании абсурд — это противоречие между нашими устремлениями и реальностью. Мы произносим на собрании пламенную речь в защиту какого-то предложения, а потом узнаем, что его приняли раньше, когда мы на минуту отлучились в туалет. Мы клянемся по телефону в бессмертной любви, после чего узнаем, что говорили не с девушкой, а с ее автоответчиком. Мы пробираемся в темноте на свое место в кинотеатре, обнимаем подругу и вдруг понимаем, что сели в другой ряд и приласкали другую девушку. Комедия как жанр основана на идее абсурда. В английских комедиях, например, широко используется прием, когда при появлении священника у людей неожиданно падают брюки.
В основе идеи абсурда лежит конфликт между двумя точками зрения: взглядом изнутри и взглядом извне. Противоречие заключается в том, что совершаемые поступки имеют для нас один смысл, а для окружающих — совсем другой; они оценивают наши действия иначе, чем мы. Произнося взволнованную речь, объясняясь в любви, трепля по плечу своего знакомого, мы стремились к одной цели, а на деле все получилось по-другому. Сталкиваясь с разницей между намерениями и реальностью, мы всегда имеем дело с той или иной формой абсурда.
Сны предоставляют нам яркие примеры несоответствия между желаниями и нашими реальными достижениями. Представьте, что вам снится интересный сон о романтических отношениях с вашим избранником или избранницей. Во сне вам кажется, что вы достигли результата. Это ваш взгляд изнутри, в области стремлений и притязаний. Но от возвышенного до смешного один шаг: нужно только посмотреть, как мы выглядим со стороны, например, в зале ожидания, битком набитом людьми.
Если вам не посчастливится, как и мне, тогда у вас есть шанс почувствовать себя на месте Франкенштейна. Хотите ощутить на своей шкуре, как смотрят на монстра? Тогда постарайтесь, чтобы вам приснился эротический сон в помещении с внушительным количеством католиков.
Существенная разница между повседневной жизнью и философией состоит в том, что в первой абсурдные происшествия случаются время от времени, а вторая изучает ситуации абсурда, который, пронизывая все человеческое существование, является сердцевиной большинства философских проблем.
В философии абсурд — излюбленный термин французских экзистенциалистов, таких как Сартр и Камю2. В отличие от обыденного понимания абсурдное вовсе не означает только «глупое» или «смешное». Абсурд связан со способом возникновения ситуаций и противоречием, возникающим в результате различных ее оценок. Во сне, где представлен взгляд изнутри, вы являетесь центром Вселенной и объектом сексуальных намерений, а извне вы кажетесь убогим шутом. Именно так рождается философия. Любой философский вопрос, стоящий внимания, изначально заключает в себе противоречие: два взгляда — изнутри и извне, которые ни в коем случае не следует путать. Там, где мы сталкиваемся с конфликтом этих точек зрения, нас поджидает абсурд.
А в столкновении двух полярных точек зрения рождается глобальный философский вопрос: в чем состоит смысл жизни и каково место человека в мироздании? Проблема заключается в том, что о любом человеке всегда можно рассказать две совершенно различные истории. Первая — о том, каким он кажется себе изнутри. Разумеется, у каждого есть своя история, внешне отличная от историй других людей. Общее у всех историй одно: каждый является центром, главным персонажем, фигурой, вокруг которой происходят события. Все мы, смотря на события изнутри, становимся объектом повествования, средоточием смысла.
2 Идея абсурда занимает видное место в трудах многих экзистенциалистов, в частности, в работе А. Камю «Миф о Сизифе».
Однако мы осознаем, что есть другая точка зрения, с которой можно посмотреть на нас: оттуда события выглядят иначе. Она отражает мнения других людей, их видение событии. Подробности и общий тон повествования будут зависеть от рассказчика, но его личность не повлияет на суть. Эти истории, рассказанные о нас другими, создадут общую линию: мысль о нашей незначительности. Возникнет впечатление, что мы — ограниченные и несовершенные существа, обитающие на крохотной, не стоящей внимания планете в отдаленной галактике. Будучи лишь крохотной частичкой Универсума, мы никогда, даже при самых благоприятных обстоятельствах, не сможем занять более значительное место в мироустройстве. Ни один из нас, даже самый умный, не знает, как появилось человечество; происхождение Вселенной до сих пор остается тайной для ее обитателей. Правда, существует предположение, что Вселенную ожидает тепловая смерть, когда все ее структуры разложатся на простейшие элементы — протоны, нейтроны, электроны, кварки и т.д., — которые смогут существовать при температуре, приближающейся к абсолютному нулю. В мире навсегда наступят смерть, тьма и неподвижность.
Мы появляемся на свет в результате взаимодействия сил, о которых имеем смутное представление и которыми не в состоянии управлять. Мы не можем выбирать ни время рождения, ни родителей; независимо от нашего желания получаем набор генов, который имеет над нами немалую власть. Этот набор в некоторой мере определяет склонность к разным болезням, а также интеллектуальные, физические и даже нравственные ресурсы. Ясно, что окружающий мир и обстоятельства, которые мы не выбирали и не можем контролировать, в первые, очень многое определяющие годы довершат то, что не смогли сделать наши гены. Понимая, что многие наши поступки зависят от генов и среды, в которой мы оказались помимо своей воли, мы имеем весьма смутное представление о силе их влияния. Именно это подразумевал философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, когда говорил, что мы выброшены в этот мир3.
О каждом из нас, как я уже заметил, могут быть рассказаны две истории: одна будет отражать взгляд изнутри, а другая извне. Называя события, случающиеся с нами, «историями», я не намереваюсь их принизить или выказать к ним недоверие. Большинство из них не выдумка, а правда. Но нам трудно осознать, что оба взгляда могут отражать реальность. Взгляд извне кардинальным образом меняет нашу роль в сюжете. Вместо главной нам отводится незначительная эпизодическая роль. Когда мы смотрим на себя изнутри, кажется, что все события происходят вокруг нас, но стоит переменить точку зрения, и все преображается: становится ясно, что мы — одни из многих, персонажи, чье появление на сцене зависит от других, и мы не имеем влияния на происходящее. То, что мы считаем основой своей жизни, наши желания, планы, проекты, цели — все, что можно назвать мотивацией, — результат действия сил, над которыми мы не имеем ни малейшей власти. Начинает казаться, что нам достались роли, написанные автором, которого мы не знаем. И о содержании пьесы, в которой мы оказались, нам тоже ничего не известно.
3 Идея «выброшенности » или «истинности социального самобытия» часто встречается у экзистенциалистов. См. Сартр Ж.-П. «Бытие и ничто», 1943.
Столкновения двух точек зрения иногда называют человеческими ситуациями. Почему? — спросите вы. Просто в таких случаях люди занимают не совсем обычное положение. И дело не в том, что мы видим ситуацию изнутри, — она может казаться такой же многим людям. Ведь, чтобы получить внутреннюю картину происходящего, нужно обладать сознанием, а оно есть у каждого человека. А историю, представляющую взгляд извне, можно рассказать обо всем, существующем в этом мире. Людям, обитающим на этой планете, дана исключительная способность сравнивать обе точки зрения и определять, какие крупицы истины проникли из одной истории в другую. Как сказал немецкий философ-экзистенциалист XX века Мартин Хайдеггер, «человек — это существо, для которого собственное существование находится под большим вопросом»4. Кажется, что обе точки зрения отражают правду: с одной стороны, мы находимся в центре событий, играя важную роль; с другой — выброшены в чуждый мир в результате взаимодействия мощных неуправляемых сил, природу которых мы плохо понимаем. Но разве возможно совместить две противоположные точки зрения? Могут ли обе быть истинными? Нет. Кажется, нет.
Согласно одному из взглядов, философия — это форма терапии, цель которой — освобождение от тревожности, возникающей в результате вовлечения в жизненные ситуации'. Мне близка другая аналогия: идея философии как концептуальной навигации. Все самые интересные, стоящие внимания философские проблемы всегда основывались на ситуации абсурда. Есть две истории, рассказывающие об одном событии и затрагивающие наше представление о себе. Обе кажутся верными. Мы не можем найти погрешность ни в одном из вариантов видения этой ситуации. Но они не могут быть верны оба, потому что несовместимы. Философская проблема возникает из столкновения того, что должно быть и одновременно не может быть. Это должно быть так, но не может быть так. Там, где мы встречаем комбинацию должно быть и не может быть, мы имеем дело с философией. Ведь, когда истории не сцепляются друг с другом, мы чувствуем, как сказал бы Людвиг Витгенштейн, что потерялись и не видим дорогу. Занятия философией похожи на блуждания в темном густом лесу. Задача философа — найти выход из этих дебрей.
4 Мартин Хайдеггер. «Бытие и время», 1926.
5 Идея философии как одного из способов терапии тесно связана с именем австрийского философа XX века Людвига Витгенштейна, который нуждался в лечении, как и любой другой философ. См. его «Философские исследования», Оксфорд, Блэкуэлл, 1953.
Чудище Франкенштейна провело очень много времени, блуждая в этом лесу. Все мы прекрасно помним эту историю. Франкенштейн создал монстра, который не получил имени; поэтому его называли «монстр Франкенштейна» или просто «существо». После многообещающего начала, показавшего его недюжинные способности, монстр бросает занятия и начинает терроризировать население маленького европейского городка. В результате активной разрушительной деятельности «существа» число жителей городка сократилось, и население обратилось с просьбой о помощи к Франкенштейну. Тот кладет этому конец, убивая чудовище, которое, однако, оживает в многочисленных продолжениях. У этой истории есть множество вариантов, различающихся нюансами и изобразительными средствами в продолжениях фильма «Франкенштейн» (1933): «Невеста...», «Возвращение...», «Месть...», «Молодой...» и другие. Все эти фильмы представляют собой исследование конфликта между восприятием изнутри и извне, о котором мы начали говорить раньше.
В наше поверхностное время историю Франкенштейна часто трактуют как притчу о морали, осуждение человеческого высокомерия и самонадеянности, стремления играть роль Бога и т.д. Иногда, как отражение обычного человеческого самодовольства, встречается такое толкование этой истории: человек неповторим; он больше, чем физическое тело, поскольку у него есть душа, и т. д. Все эти интерпретации притягательны своей поверхностной простотой и легкостью. Мы сможем научиться большему, если сосредоточимся не на Франкенштейне и его попытке сыграть роль Бога, не на мысли о своей «особенности». Полезной будет попытка принять точку зрения монстра.
Пожалуй, я остановлюсь на чудище, которого сыграл Роберт Де Ниро в 1994 году в версии Кеннета Браны под названием «Франкенштейн Мэри Шелли» («Mary Shelley's Frankenstein», 1994). Я выбрал именно этот фильм, а не его знаменитого предшественника с лучшим, по мнению большинства, монстром, которого сыграл Карлофф, по двум причинам. Во-первых, при попытке перенести лучшие традиции британского театра на кинопленку, Кен и Хелена Картер в версии 1994 года отчаянно переигрывают, что делает этот фильм забавнее, чем предыдущие версии. Во-вторых, что важнее, монстр, сыгранный Де Ниро, интеллектуально изощрен и эмоционально чувствителен. Он лучше представляет себе происходящие события. Другие монстры, ведущие свою родословную от сыгранного Карлоффом, были больше похожи на бесчувственных роботов, чем на людей, пусть и несуразных. Конфликт между историей, увиденной монстром изнутри, и ее восприятием другими, поможет осознать суть многих человеческих ситуаций.
Давайте сначала посмотрим на ситуацию изнутри. Поставьте себя на место бедного монстра. Вы появляетесь на свет и сразу начинаете тонуть в плаценте, взятой у огромного количества женщин и заполняющей металлическое лоно. Когда измученный, ничего не понимая, вы наконец выбираетесь оттуда, какой-то сумасшедший в приступе запоздалого раскаяния начинает гоняться за вами с топором с явным намерением убить. Вас ударяют по голове, подвешивают за шею на толстенной веревке и оставляют умирать. Не правда ли, печальные обстоятельства рождения, напоминающие о том, что человек выброшен в этот мир?
Когда вам наконец удается сбежать из каморки сумасшедшего и раздобыть одежду, вы оказываетесь на улице, где люди бросаются на вас с кулаками. Потом вы добираетесь до деревни и там встречаете сельскую семью в полном составе: со стареньким слепым дедушкой и приторными детками. Пытаясь им помочь, вы снова получаете по шее, на этот раз от главы семейства.
Будучи очень чувствительным, вы приходите в смятение от такой реакции окружающих, а обладая способностью мыслить, пытаетесь понять суть происходящего. В кармане пальто, захваченного при бегстве из лаборатории, вы находите «Дневник Виктора Франкенштейна», который становится для вас почти Библией. Конечно, сначала вы не умеете читать, но обучаетесь этому со скоростью, которая подтверждает тезис Хомского о врожденной лингвистической системе и позволяет предположить у вас уровень IQ, превышающий норму по меньшей мере в девять раз. И тогда вы начинаете «сшивать» детали (извините за каламбур) своего происхождения.
Итак, вы вынуждены жить в обстоятельствах, которые не выбирали; с внешностью, от которой с удовольствием бы отказались; со способностями и пристрастиями, которые не в состоянии объяснить. Вы появились на свет, потому что одному ублюдку с эдиповым комплексом это показалось интересной идеей. Он собрал вас из кусочков человеческих тел, послуживших сырьем. А ваши таланты — например, способность играть на флейте, чему вы никогда не учились — появились от людей, которых использовали в качестве исходного материала.
Представив, что все описанное случилось с вами, я уверен, вы почувствуете совсем не легкое раздражение. По всей вероятности, у вас появятся планы вроде этого:
1. Убить младшего (надо признать, довольно занудного) брата Франкенштейна. Наличие пятилетнего дяди способно вывести из себя даже самого уравновешенного монстра.
2. Обвинить в убийстве дочь экономки Жюстину, близкую подругу Виктора.
3. Подстрекать местных жителей, чтобы они убили Жюстину.
4. Появиться во время медового месяца Виктора и убить Хелену Картер прежде — подчеркиваю: прежде, чем Вик проведет с ней первую брачную ночь.
5. Сделать так, чтобы Виктор оживил новую женщину, составленную из головы Хелены и тела Жюстины. Чтобы...
6. Вы смогли украсть ее и сделать своей.
Просто великолепно!
А сейчас давайте посмотрим на эту историю снаружи. Виктор Франкенштейн, которому было далеко до знаменитой портнихи Бетси Росс, неумело сшил своего монстра из воров, убийц, бездельников и Джона Клиза. В результате получился Роберт Де Ниро, который не выглядел таким изуродованным с той поры, когда он играл Джека Ла Мотту в «Бешеном быке». Вторичные, покинутые чужими душами тела наделили монстра неожиданными, а подчас необъяснимыми способностями и наклонностями (например, как я уже говорил, мощным разумом или умением играть на флейте, остающемся загадкой для него и всех остальных).
В дополнение к неудачной наследственности монстр скоро обнаружил, что окружение и обстоятельства также не благоприятствуют ему: в лучшем случае люди его сторонятся, в худшем — поносят или нападают. Почему? Он выглядит уродом, хотя внутри считает себя милым, мягким и деликатным. Мир, в который его выбросили помимо воли, слишком жесток. Превращение в яростное чудовище начинается с того момента, когда он задушил брата Франкенштейна.
В этой истории есть универсальный смысл, делающий ее по-настоящему великой: дело в том, что все мы, подобно этому монстру, состоим из вторичного материала.
Да, некоторое различие, конечно, есть. Тело нашего монстра было собрано из относительно крупных деталей (рук, ног, мозгов), а частички, из которых сделаны мы (атомы и молекулы), значительно меньше. Компоненты нашего монстра были крупнее, чем у обычных людей, но они были соединены в полном соответствии с основными физическими законами. Если у «существа» был разумный, хотя с помутившимся рассудком, создатель, то мы появились на свет в соответствии с шаблоном, определенным генами родителей. Если способности и склонности достались монстру от людей, из кусочков которых он был сшит, то нам пристрастия и таланты достались от предыдущих поколений.
Согласитесь, что различия не так велики. Мы не в буквальном смысле состоим из органов наших предков, но гены достались нам именно от них. Подобно чудищу Франкенштейна, мы выясняем, что появились в результате взаимодействия неподвластных нам сил и людей, о которых не имели даже смутного представления. Мы отделены от процесса «производства» самих себя, не принимаем в нем участия.
После того как чья-то неведомая воля создаст ужасающую симметрию нашего облика, мы, подобно этому монстру, оказываемся в жестоком и бесчувственном мире. Наше окружение постоянно меняется: оно то снисходительно, то враждебно. И опять в большинстве случаев мы не можем повлиять на это. Мы в прямом и переносном смысле получаем удары от наших родителей, учителей, коллег по работе, друзей и возлюбленных. Мы в такой же мере являемся результатом деятельности этих людей, как и родительских генов.
Мы так же несвободны в выборе генотипа и среды, как Роберт Де Ниро — в выборе людей, из которых его собрали, и враждебно настроенных жителей города, которые затем преследовали его. Очевидно, что само «существо » и случившиеся затем события — результат этих обстоятельств. В этом горниле монстр был выкован, и в этом огне чудищу суждено было погибнуть. Но и мы рождаемся на свет и закаляемся в обстоятельствах, на которые не можем оказать влияния, имея о них очень смутное представление. Если чудищу Франкенштейна суждено гореть в одном пламени, то нам — в другом.
Идея абсурда и проблема смысла жизни возникают из-за того, что о каждом происходящем с нами событии можно рассказать две совершенно разные, разумным способом не согласующиеся между собой истории. С одной стороны, я режиссер или главный герой, как Кеннет Брана или Роберт Де Ниро, с другой — эпизодический персонаж, как Иан Хольм или Том Хале.
Представляется, что взгляд снаружи разрушает видение событий и нашей роли в них изнутри. Какое я могу иметь значение в происходящем, если появился в результате действия процессов и сил, существовавших задолго до моего рождения, а мое бытие неразрывно связано с ними? В голову приходит такое сравнение: наше место в истории напоминает водоворот в окружающей его воде. Водоворот рождается из течения воды, которое служит причиной его появления. Каждый из нас существует в потоке истории, как водоворот в течении реки, мы созданы этим потоком так же, как водоворот — рекой. Но если водоворот — побочный эффект течения, можем ли мы иметь большее значение, чем случайный результат не зависящих от нас обстоятельств?
В качестве примера, иллюстрирующего жизнь, замкнутую на собственных процессах, можно привести цикаду — насекомое вроде мотылька. Некоторые разновидности цикад живут около 17 лет, почти все это время проведя в стадии личинки под землей. Личинка цикады 17 лет прячется в темной норе в глубине земли, чтобы затем появиться на поверхности для короткого брачного полета, отложить яйца и очень быстро умереть. Ее потомство живет в узких подземных норах 17 лет, прежде чем выйти наружу, чтобы продолжить процесс размножения.
Есть отличное объяснение тому, как цикада пришла к этому образу жизни. Скрываясь под землей столько лет, цикада «прореживает » популяцию угрожающих ей хищников. Если вы питаетесь только цикадами, то придется поститься 17 лет, после чего на вас обрушится ливень из цикад, с которым не так легко будет справиться6. Если вы питаетесь цикадами, вам придется то голодать, то пировать, причем чаще вас ожидает первое. Поэтому ко времени нашествия цикад популяция их любителей станет гораздо меньше, если они в процессе эволюции не научились впадать в спячку или заботиться о продолжении жизни другим способом. Эволюционная теория предсказывает выживание сильнейших видов. Цикады под влиянием генетических изменений, происходящих вследствие естественного отбора, постепенно проводили все больше и больше времени под землей, находясь в стадии личинки сначала два года, потом три, потом еще больше... Рекордное достижение на данный момент — семнадцать лет. Хищники, питающиеся цикадами, изменяют свой жизненный цикл аналогичным образом. Но победа в этой схватке имеет свою цену. Цикады платят тем, что устраивают себе подобие ядерной зимы, проводя почти всю жизнь замурованными в подземных бункерах. Но зато они уходят ярко, с шумом и треском, а не хныкая и стеная, как многие из нас.
6 Похожая идея использована в недооцененном фильме 2000 года под названием «Черная дыра» («Pitch Black », 2000) с Вином Дизелем в роли психопата с золотым сердцем. Механизм эволюционного круга в этом фильме иной: он связан с 27-летним затмением трех разных солнц.
Без сомнения, жизненный цикл цикад — очень яркое воплощение идеи о бессмысленности существования, какое может встретиться в природе. У нас есть прекрасное объяснение тому, как цикады «дошли до жизни такой », как у них образовался неординарный жизненный цикл. Но установление причины ничего не добавляет к постижению смысла и цели существования. Каждая цикада выброшена в мир, а ее — по нашим критериям — убогая жизнь принесена в жертву роду, который появился задолго до ее рождения и будет продолжаться после ее смерти. Это маленькое существо даже не начнет понимать, что с ним происходит. Цикада тоже станет очередным крошечным водоворотом в потоке истории.
Возможно, жизнь цикады бессмысленна, но это не значит, что она абсурдна. Для ситуации абсурда требуется не только отсутствие в ней смысла, но и осознание этого. Абсурд человеческого существования возрастает из-за конфликта между серьезностью, которую мы приписываем нашей жизни, остротой наших нужд, трезвостью наших целей и бессмысленностью, которую мы все (хотя бы время от времени) ощущаем в своем сердце.
Французский философ-экзистенциалист Альбер Камю иллюстрирует идею абсурда древнегреческим мифом о Сизифе, который был смертным, осмелившимся оскорбить богов. Каким образом — точно неизвестно, есть разные версии этой истории. По самому распространенному варианту, Сизиф после смерти попросил у Аида разрешения вернуться на время на Землю, чтобы завершить свои дела. Но когда он увидел дневной свет, почувствовал на своем лице прикосновение теплых солнечных лучей, то не захотел возвращаться обратно, в тьму подземного мира. Презрев угрозы Аида, оставив без внимания требования вернуться в его мрачные владения, Сизиф еще много лет прожил, наслаждаясь светом солнца, пока по воле богов не был насильно возвращен в царство Аида, где его уже ждала кара.
В наказание за свой проступок Сизиф должен был вкатывать на вершину горы огромный камень. Когда после долгих часов, дней или даже месяцев изматывающего труда камень оказывался на нужном месте, он сразу скатывался обратно к подножию горы, и Сизиф был вынужден снова начинать свою работу. Так продолжалось целую вечность. Ужасное наказание заключало в себе жестокость, на которую способны только боги. Но в чем, собственно, состоит ужас этого наказания?
Обычно при толковании мифа обращают внимание на тяжесть сизифова труда. Про камень говорят, что он так огромен, что его с трудом можно сдвинуть с места, поэтому каждый шаг Сизифа сопровождается предельным напряжением сердца, нервов и мускулов. Но ужас сизифова труда заключается вовсе не в том, что он слишком тяжел. Предположим, боги дали несчастному вместо массивного валуна маленький камешек, который можно легко носить в кармане. Тогда Сизиф не спеша мог бы приходить на вершину горы, смотреть, как камешек скатывается с нее, и снова начинать свою работу.
Хотя задача стала бы менее тяжелой, наказание едва ли смягчилось бы от этого, потому что его настоящий смысл состоит не в изматывающей работе, а в бессмысленности действий Сизифа. Дело не только в том, что ему не суждено достичь результата. Каждый человек когда-нибудь сталкивается с тем, что важное для него дело не получается, все усилия оказываются напрасными. Неудачи такого рода вызывают досаду, сожаление, угрызения совести, но никак не ужас. Глубокое отчаяние Сизифа вызвано тем, что его работа вообще не предполагает результата — успешного завершения труда! Удастся Сизифу закатить камень на вершину горы или нет, тот все равно окажется у подножия, и бедняга будет вынужден начать тягостный труд сначала. Нет ничего, что могло бы стать успешным завершением работы, следовательно, она бессмысленна и бесцельна. Труд Сизифа скрывает за собой пустоту, все его усилия, большие или малые, не имеют смысла.
Ужас сизифова труда заключается не в том, что обреченный ненавидит свою работу. Можно предполагать, что бедняга клянет свою судьбу; вероятно, не будь боги так мстительны, они сделали бы так, что Сизиф примирился бы со своей судьбой. Например, наделили бы его внутренней потребностью поднимать на себе камни. Для наглядности можно представить, что некая химическая субстанция заставляла бы его чувствовать себя совершенно счастливым, когда он вкатывал на вершину горы огромные валуны; иначе он чувствовал бы беспокойство, растерянность и уныние. Так боги заставили бы Сизифа всем сердцем полюбить наложенное на него наказание. Он хотел бы только одного: вкатывать камни на вершину горы, причем Сизифа ожидало бы вечное исполнение этого желания.
Я предполагаю, что после проявления такого «милосердия » глубинный ужас Сизифа не уменьшился бы ни на йоту. На самом деле он был бы еще больше достоин жалости, чем раньше. Он вызывал бы чувство, похожее на жалость к человеку, превратившемуся в гротескное подобие ребенка после мозговой травмы. До «милости», оказанной богами, Сизиф обладал чувством собственного достоинства. Могущественные и безжалостные властители определили его судьбу. Сизиф, выполняя свой труд, осознавал его пустоту и бессмысленность; но он был к нему приговорен: страдалец не мог даже умереть. В осознании тщетности своих усилий, в презрении к богам, наложивших на него жестокое наказание, было определенное достоинство. Но оно мгновенно растаяло, как только боги проявили к нему жалость. После этого легкая доля презрения к богам обратилась бы и на их жертву: Сизиф — простофиля, Сизиф — дурачок, Сизиф — обманутый.
Потом, во время долгого возвращения к подножию горы, к Сизифу могли бы возвращаться смутные воспоминания о времени, когда боги еще не оказали своей «милости». Возможно, тихий голос из глубины души робко позвал бы его, и тогда Сизиф понял бы, что произошло с ним. И Сизифу показалось бы, что он стоит на краю бездны и смутно, будто через темное стекло, видит абсурд своего существования.
Истинный ужас наказания, которое наложено на Сизифа, состоит не в том, что работа непомерно тяжела или ненавистна, а в пустоте и бессмысленности поставленной перед ним задачи, которая не ведет ни к какой цели. Его труд бесплоден, как обломок скалы, который Сизиф должен непрестанно поднимать на вершину горы.
Утром, когда вы спешите на работу, в школу или по другим делам, проходя по оживленным улицам, обратите внимание на окружающую вас суматошную и суетливую толпу. Что делают эти люди? Куда они спешат? Приглядитесь к одному человеку из толпы. Скорее всего, он идет в офис, где изо дня в день выполняет одну и ту же работу, как и вчера, сегодня и завтра. Изнутри (если речь идет об обычном человеке) он будет ощущать себя центром внимания; ему кажется, что его деятельность целенаправленна, полна смысла и значения. Очень важно, чтобы доклад был на столе у X в 15.00, затем презентация в 16.30; если она пройдет не на должном уровне, это отрицательно скажется на нашем влиянии на северо-американском рынке. Не забыть, что у меня деловой завтрак с Y, за которым мы должны обсудить вопрос о... И другие важные дела в том же роде. Нравится этому человеку заниматься такими делами или нет, но он должен выполнять свои повседневные обязанности, потому что у него есть дом, семья и дети, которых нужно растить. Зачем? Затем, чтобы через несколько лет они стали бы заниматься тем же, чем и он: произвели бы на свет детей и заботились о докладах, презентациях и переговорах.
Здесь камень преткновения. С точки зрения этого человека, его действия важны и полезны, в них есть смысл. Его жизнь наполнена повседневными обязанностями. Возможно, они представляются такими серьезными и беспокоят его так сильно, что могут до срока свести в могилу. Но если посмотреть на жизнь этого человека снаружи, то она сведется к воспроизведению себе подобных, которые потом совершат те же действия, что и родители, а смысл жизни их детей также будет состоять в том, чтобы произвести себе подобных, которые станут совершать такие же действия. Все это наводит на мысль о бессмысленности человеческого существования.
Снаружи жизнь каждого человека похожа на восхождение Сизифа, где каждый день — еще один шаг к вершине горы. Различие заключается лишь в том, что Сизиф возвращается за своим камнем сам, а мы перекладываем эту ношу на плечи своих детей.
Предположим, что у труда Сизифа есть цель: например, он поднимает на вершину горы не один камень, а множество. В этом случае следует поручить Сизифу строить что-нибудь из этих камней — допустим, храм или паб. Легко представить, что Сизиф и сам жаждет построить прекрасный храм, а может быть, паб, в котором подавали бы вкуснейший эль. Вообразим, что после многих лет тяжкого и упорного труда Сизифу удалось выполнить свою задачу. Храм или паб построен, работа завершена, он может теперь отдохнуть и насладиться плодами своего труда. А если у него вышел паб, то приятный отдых, пожалуй, может затянуться.
Что ему делать потом? Не ожидает ли Сизифа вечная скука? Если он был так глуп, что построил храм, то не пожалеет ли вскоре об этом? Ведь в пабе можно напиться и на время забыть о своей тоске. Ужас непрекращающейся, не имеющей результата работы заменяет бесконечная скука. В оригинальной версии существование Сизифа не имело смысла из-за своей бесцельности, в моем варианте жизнь Сизифа теряет смысл сразу, как только цель достигнута. Он будет жить на высокой горе, глядя на результат своего труда, который нельзя изменить или усовершенствовать. Существование Сизифа окажется бессмысленным, как и раньше, когда он без конца поднимал на вершину огромный, не желающий ему повиноваться камень.
В этом состоит дилемма Сизифа, с которой, осознавая ее или нет, сталкивается любой из нас. Мы заполняем свою жизнь маленькими задачами, крошечными целями, бесконечно повторяющимися и не имеющими никакого смысла. Мы просто убиваем время, а оно, в свою очередь, убивает нас. Но если у нас появилась цель, такая значительная, чтобы посвятить ей всю жизнь (не представляю, правда, что это может быть), тогда мы должны позаботиться о том, чтобы она была недостижима. Иначе после ее достижения смысл, который она придает нашей жизни, будет потерян. Тогда нам придется искать новую цель. А сколько грандиозных целей можно найти в течение жизни? И если утрату одной можно считать несчастьем, что можно сказать о потере двух?..
Другими словами, жизнь имеет смысл, если достижение цели невозможно или если мы еще не достигли результата. А это все равно что утверждать, будто наша жизнь бессмысленна. Ведь, чтобы наполнить ее смыслом, нужно всегда стремиться к недоступному.
В этом состоит абсурдность данной ситуации: взгляд изнутри говорит, что наша жизнь полна значения и смысла. Взгляд снаружи указывает, что наша жизнь не может иметь смысла. Единственный выход — забвение, приходящее вместе со смертью или алкоголем, если мы предусмотрительно построили паб, а не храм. Вот почему Камю считал, что удерживать себя от самоубийства — величайший героизм. Ясно, что он слишком мало времени проводил за стойкой бара.
Много лет тому назад философы придумали выражение, которое по сути служит определением взгляда извне: sub specie aetemitatis7. Изнутри кажется, что наша жизнь является фокусом событий, что она полна смысла и значения. Но в масштабе вечности наши поступки, цели и намерения представляют собой лишь бесконечную цепочку, повторяемую предыдущими и последующими поколениями. Под взглядом вечности мы крошечные, обыкновенные существа, озабоченные незначительными целями и проблемами.
7 С точки зрения вечности (лат.). — Примеч. ред.
Иммануил Кант однажды написал, что его не перестают изумлять две вещи: звездное небо над головой и нравственный закон внутри него. Когда я смотрю на звездное небо, меня изумляет мысль, что там может существовать Бог, который сотворил Вселенную. Вселенную, созданную в соответствии со вторым законом термодинамики, который предопределяет в качестве стадий ее существования страдание и смерть. Вселенную, которая после миллиардов лет родовых мук, произвела на свет разумных существ и наделила их самосознанием. Вселенную, которая посредством этих существ осознала свое бытие, изучила себя, изумилась этому, но только затем, чтобы понять свою обреченность на гибель. Когда после миллиардов лет напряженных усилий тьма хаоса наконец рассеялась, луч разума высветил полную безнадежность бытия. Это была жестокость на космическом уровне. Пожалуй, только Бог способен на подобную безжалостность.
Чудище Франкенштейна действовало в соответствии со своими злыми намерениями, которые придавали смысл его жизни. Извне ясно, что цели нашего чудища были определены неподвластными и непонятными ему силами. Он был лишь маленький водоворот в потоке истории, которая позволила ему появиться на свет, и жизнь этого существа, если
посмотреть на нее с точки зрения вечности, незначительна и незаметна.
В этом смысле все мы находимся в положении монстра, созданного Франкенштейном. Не можем понять себя, не в состоянии примирить значимость и смысл, которые мы придаем своей жизни, рассматривая ее изнутри, со взглядом вечности, который, как можно догадаться, направлен на нас снаружи. Есть два способа познания самих себя, но они находятся в противоречии друг с другом: тем, чем мы являемся, глядя с одной точки зрения, мы никак не можем быть, если смотреть с другой. Так возникает проблема смысла жизни. Sub species aeternitatis наша жизнь определена начавшимися задолго до нашего рождения процессами, о которых мы имеем очень малое представление. Мы пытаемся достичь незначительных целей, которые по сути нельзя назвать нашими собственными, поскольку они постоянно повторяются в наших действиях и поступках наших детей. Но изнутри картина выглядит иначе: мы являемся центром каждого события, каждый шаг логичен, значителен и полон смысла. Все, что случается с нами, все наши поступки жизненно важны. Вот две различные точки зрения на один и тот же объект: на нас самих. Обе верны и одновременно исключают друг друга. В этом и состоит проблема: жизнь должна иметь смысл, но не может его иметь.
Смысл жизни — основной вопрос философии не только потому, что он наиболее важен, но и потому, что каждая глубокая, заслуживающая внимания философская проблема представляет собой одну из разновидностей этого вопроса, который в разных ипостасях будет вставать перед нами, потому что мы слабые и негармоничные создания. Все философские проблемы, которые мы рассмотрим, уходят корнями в вопрос о смысле жизни.
О чем мы можем судить с уверенностью и скажем, что знаем это точно? Прекрасным примером диссонанса между взглядами изнутри и снаружи является различие между тем, что нам кажется, и тем, что есть в действительности; между нашей уверенностью в том, что мы знаем, и тем, что мы знаем на самом деле. Посмотрим на окружающий мир: кажется, нам известно о нем все. Например, вы уверены, что читаете сейчас книгу. Как вы об этом узнали? Вы видите ее перед собой, можете потрогать ее, вдохнуть запах страниц. Другими словами, вы ощущаете книгу. Знание об окружающем мире мы получаем с помощью пяти органов чувств, именно они дают основание считать, что перед нами лежит книга. Что может быть очевиднее? Это часть нашего представления о самих себе: мы знающие и уверенные в своем знании существа. Мы можем обладать и часто действительно обладаем знанием о самых различных вещах, включая реальный мир. Такой картина кажется изнутри.
Но есть основания полагать, что снаружи все выглядит иначе: человек не может быть ни в чем уверен. Вы не можете знать наверняка, что перед вами лежит книга. Может быть, и все, что вас окружает, не существует в реальности. Мы не такие сведущие существа. Наше знание микроскопически мало; можно допустить, что его совсем нет. В этой главе мы приведем аргументы, доказывающие эту точку зрения.
Область философии, изучающая познание и возможность постижения мира, называется эпистемологией. Это слово произошло от греческих episteme, означающего «знание», и logos, имеющего множество значений; из них в данном случае больше всего подходят «разумное основание» и «понятие»1. В эпистемологии уже давно существует традиция подвергать сомнению знание о мире, которое считалось незыблемым, не требующим доказательств. Эпистемология также имеет дело с проблемой совместимости взглядов изнутри и снаружи, что служит отличительным признаком серьезных философских вопросов. Изнутри все может казаться ясным и определенным: передо мной лежит книга, я знаю это; точно так же я знаю, каков окружающий мир. Это очевидно. Но снаружи все может выглядеть не так просто: я не могу быть уверен, что передо мной лежит книга, а мир вокруг реален и действительно таков, каким кажется. У философской традиции, защищающей это положение, древняя и почтенная история. Она уходит корнями в античность, к древнегреческому философу Пирру (360—270 гг. до н.э.). В XVII в. этот взгляд получил развитие в трудах французского философа Рене Декарта (1596—1650). Мощным подкреплением теории, которую разрабатывали эти философы, стал один из лучших НФ-фильмов всех времен — «Матрица» («The Matrix», 1999) братьев Вачовски.
1 Понятие logos в Древней Греции имело множество значений. Одним из первых его употребил философ-досократик Гераклит, у которого это понятие обозначало безличный разум, упорядочивающий космос. Там же мы встречаем слово logic, что в применении к эпистемологии означает «логика знания». В настоящее время эпистемологией называют теорию познания. — Примеч. автора.
На сегодняшний день вершиной карьеры Кеану Ривза стала роль Томаса Андерсона, хакера под ником Нео. Однажды у Нео выдался крайне неудачный день. Сначала он опоздал на работу, и босс предъявил ему ультиматум. Потом на службу приехали агенты, чтобы допросить Нео, и он, несмотря на все усилия Лоуренса Фишборна (Морфеуса), пытавшегося руководить его действиями по телефону, попался к ним в когти. Потом агенты сделали так, что у Нео исчез рот. Потом они поставили в него жучок: подслушивающее устройство, отдаленно напоминающее креветку, заползло в него через пупок. А потом Нео проснулся. Новый день, новые хлопоты. Но произошедшее не отпускало его: случилось это на самом деле или нет? Морфеус опять вышел с ним на связь и стал убеждать Нео, что мир, в котором он прожил больше двадцати лет, с самого рождения, совсем не тот, каким кажется: реальность иная.
Это случилось очень давно. Люди создали искусственный разум, который почувствовал себя очень могущественным и решил, что его превосходство не признают, поэтому нужно истребить всех людей. У искусственного разума было одно слабое место: он нуждался в солнечной энергии. И люди решили «выжечь небо» (легко представить себе подобие ядерной зимы, которую устроили люди в борьбе с противником, чтобы лишить его источника питания). Здесь дается ироническая оценка интеллектуальной мощи искусственного разума, который на деле не слишком отличается от человеческого. Однако люди не учли изобретательности искусственного разума. Он нашел выход из положения, сделав людей источниками энергии для своей подзарядки. С этой целью он стал выращивать людей (в буквальном смысле этого слова).
Через 200 лет почти все люди (кроме очень немногих, сохранивших свободу) стали жить в яйцеобразных контейнерах и питаться превращенными в жидкое состояние останками своих собратьев. Их биоэлектрическая энергия использовалась в качестве источника питания для роботов и компьютеров. Разумеется, люди не подозревали об этом: ИР (искусственный разум) подменил действительность. «Тело не может существовать без сознания», — объяснил Морфеус. Виртуальная реальность — матрица — была смоделирована по образцу мира конца XX века. Чтобы стимулировать мозг своего энергетического сырья, ИР заставил людей поверить, что их окружает обычная, знакомая им действительность. И люди, которые на самом деле были помещены в металлические контейнеры и питались останками своих друзей и близких, были уверены, что живут в типичном американском мегаполисе накануне XXI века.
Морфеусу и его соратникам удалось вызволить Нео из «яйца» (до этого им приходилось общаться с компьютерной проекцией Нео, которая была порождением его мозга) и ознакомить его с реальной ситуацией. После этого Нео овладел боевыми искусствами и поразил несколько важных виртуальных мишеней, включая зловещих агентов, которые оказались сверхчувствительными компьютерными программами, созданными ИР для охраны матрицы. Морфеус и его соратники были крайне заинтересованы в том, чтобы Нео был на их стороне, потому что считали его Избранным: тем, кто, согласно пророчеству, должен победить матрицу. Нео (Neo) — анаграмма английского слова «one», одно из значений которого — «единственный», «избранный». Вы озадачены? Если до этого вы прочли «Размышления» Рене Декарта, думаю, этого с вами не случилось8.
8 «Размышления» («Meditations») Рене Декарта впервые были опубликованы в 1641 году. — Примеч. автора.
История, приведенная выше, — краткий пересказ содержания фильма «Матрица » («The Matrix », 1999), поставленного братьями Вачовски с Кеану Ривзом в роли мессии и Лоуренсом Фишборном в роли Иоанна Крестителя, провозглашающего пришествие Спасителя. Джой Пантолиано выступил в роли Иуды. Кэрри Энн Мосс в своей роли похожа на Марию Магдалину. Но гораздо интереснее неуклюжих религиозных аналогий поднятая в этом фильме философская тема, которую в XVII веке разработал Рене Декарт, французский философ, математик, ученый, иногда становившийся наемником. Возможно, вы сразу подумаете: «Что-то здесь не так. Философ, ученый, математик и вдруг... наемник!» Но тогда это не нарушало принятых норм. Декарт был истинным сыном Возрождения. В наше специализированное время с нудной, тяжелой работой каждого в своей области мы подчас забываем, что люди прежде могли иметь очень яркие и разносторонние таланты. И если Декарт имел обыкновение пополнять свой скудный доход, убивая время от времени двух-трех человек в чужих краях, мы не можем осуждать его за это. Кстати, если зарплаты академических ученых не вырастут в ближайшее время, то могу со всей ответственностью заявить, что философов ожидает такая же участь: им просто не останется другого способа заработать деньги.
Когда Декарт не убивал людей за деньги, он становился талантливым математиком и исследователем. В области математики он разработал аналитическую геометрию, основная идея которой состояла в том, что геометрические фигуры можно описать алгебраическим методом, применяя систему координат. Что касается алгебраических формул, они могут быть представлены в виде геометрических фигур. Так Декарт проторил путь многим дисциплинам, которые наводят на нас скуку в школе: вычерчиванию графиков экспериментальных зависимостей и прочей ерунде. Он внес заметный вклад в раннюю теорию зрения, защищая идею о том, что зрение основывается на продуцировании образов на сетчатке глаза. Но наибольшую известность Декарт получил как философ.
Как и большинство хороших философов, Декарт любил поваляться в постели. Официальные биографы утверждают, что он вставал не раньше полудня, потому что по утрам размышлял. Но вряд ли кто-нибудь поверит в это. На самом деле он просто любил подольше поспать. Умер Декарт вскоре после того, как ему удалось получить, казалось бы, легкую и хорошо оплачиваемую работу: он должен был обучать философии шведскую королеву Кристину. Но эта взбалмошная женщина осмелилась возражать против некоторых положений философского учения Декарта и заставляла бедного Рене вставать в пять утра, чтобы давать ей уроки философии. Ничего хуже она придумать, вероятно, не смогла. От этих невзгод Декарт не смог оправиться и вскоре умер.
Сейчас вы читаете эту книгу. Ставлю три против одного, что от скуки вы с трудом пытаетесь подавить зевоту и разлепить закрывающиеся глаза. Как вам удается понять, что еще не спите? Вы можете оглянуться и увидеть вокруг себя гостиную, сад, бар или туалет, где вы начали читать. Но можете ли вы быть уверены, что в действительности находитесь там? Можете ли вы точно сказать, что не спите?
Вы можете думать, что да. Как правило, действительность в сновидениях искажена, в них происходят странные вещи. Только что вы были самим собой, а в следующую минуту превращаетесь в живущую в пятнадцатом веке и переезжающую с места на место рыбачку из Окинавы со слишком радикальными для ее времени и положения идеями (а может быть, это все-таки вы?). Во сне происходят невероятные события, которые невозможны в реальной жизни. Так мы отличаем сон от действительности.
Но, может быть, сейчас вы видите очень правдоподобный и связный сон, построенный, в отличие от других снов, логично и последовательно. Сновидение, в котором вы не превращаетесь в упомянутую старую деву из Окинавы? Я допускаю, что это не самый интересный и волнующий из снов. Наверное, психологически нормальным любого из нас можно назвать лишь с некоторой долей условности, но все мы предпочли бы видеть сон, в котором занимаемся любовью с симпатичными представителями противоположного пола. Но как можно быть уверенным, что окружающая вас скучная действительность не есть приземленный, правдоподобный и связный сон?
При желании сновидения можно разделить на две категории. Первые показывали бы, например, как лысый неудачник с пивным животиком и неприятным запахом изо рта (признаюсь, совершенно непохожий на меня), может завязать романтические отношения с Сарой Мишель Геллар. Эти захватывающие сны, полные увлекательных возможностей, не заботились бы о логике и связности событий. Другие сны были бы гораздо скучнее. В них вы должны вставать рано утром, завтракать и идти на службу, на которой вы состоите последние пятнадцать лет. Там нужно говорить незначительные вещи малопривлекательным людям, достигая ничтожных результатов. В этих снах вам не хватит духа заговорить с молоденькой официанткой из «Лисы и собаки», хотя вы мечтаете об этом больше года.
Что, если наше «пробуждение», вернее, то, что мы таковым считаем, — попросту переход из одного сна в другой, где нас ожидают «романтические» отношения с «одноруким бандитом», теплое пиво и очередная неудача в «Лисе и собаке»? Может быть, реальность, в которой мы живем, — всего лишь скучный сон, в котором события связаны друг с другом в логической последовательности? Откуда нам знать?
Эти примеры (уберем из них комический антураж) отражают суть учения Декарта. Он использовал подобную аргументацию, чтобы разрушить веру в то, что наше представление об окружающем мире соответствует действительности. На самом деле Декарт подорвал уверенность в том, что мы вообще знаем хоть что-нибудь. Если мы не можем понять, бодрствуем сейчас или спим, то как можем утверждать, что не спали в течение нескольких последних часов? А если мы не уверены, что в течение нескольких предшествующих часов бодрствовали, то где доказательства, что последние несколько дней не были сном... и т.д., и т.д., и т.д. Рассуждая таким образом, мы неизбежно придем к выводу, что не уверены в том, что вся наша жизнь — это не череда скучных, последовательных снов, прерываемых иногда более интересными сновидениями.
Вероятность, что жизнь — всего лишь сон, лично меня, простите за каламбур, не заставит лишиться сна. Тем не менее Декарт в своих рассуждениях пришел именно к такому выводу. Но можно ли найти доказательства, что мы спим? Я думаю, Декарт дал правильный ответ — нет.
Некоторые люди испытывают затруднения, пытаясь отличить явь от сна. Приходилось ли вам когда-нибудь видеть сон во сне? Во сне вы вдруг просыпаетесь от другого сна: пробуждение вам только приснилось. Изредка у меня бывали такие сны. Но с некоторыми людьми подобные вещи случаются чаще и служат источником серьезных недоразумений. Одна девушка регулярно видела сны в снах.
Она просыпалась, слыша голос своей матери, зовущий ее с первого этажа дома. Потом она опять слышала голос матери, вставала с постели, раздвигала шторы и снова просыпалась в своей постели. Затем все этапы пробуждения повторялись, она спускалась по лестнице на кухню, и, когда из тостера выпрыгивали кусочки поджаренного хлеба, она просыпалась опять. Добавлялась поездка в школьном автобусе, у которого по дороге лопалась шина, и девочка вновь просыпалась. Потом, повторив все увиденные во сне этапы, она приезжала в школу, там раздавалась учебная тревога, девочка выбегала во двор и... просыпалась опять в своей постели. Наконец ей удавалось проснуться на самом деле, но бедняжка уже не могла в это поверить до самого вечера.
Для людей, подобных этой девочке, решить вопрос о том, спят они или бодрствуют, не так-то просто. Для большинства из нас практической трудности нет. Но есть проблема теоретического порядка: во сне мы не можем определить, спим мы или бодрствуем. Такие признаки, как правдоподобность и логическая последовательность, могут указывать на то, что мы видим связный, похожий на действительность сон, а не находимся в состоянии бодрствования.
В этом состоит одно из положений Декарта: в любой данный момент времени человек не может быть уверен, что бодрствует. Следовательно, мы не можем пребывать в уверенности, что вся жизнь человека — это не сон. Тогда мы не можем утверждать, что так называемый реальный мир действительно существует. А если мы не уверены в этом, значит, не знаем этого, поскольку, по Декарту, истинное знание предполагает уверенность в нем.
Пожалуйста, не поймите мысль Декарта превратно. Он не считает, что реальный мир не существует, а мы погружены в сон. Он говорит: возможно (маловероятно, но возможно), окружающий нас мир не существует в реальности, это лишь сон. А если есть такая вероятность, тогда мы не можем быть уверенными в реальном существовании мира. Не обладая уверенностью, мы не можем утверждать, что знаем это. Остается только всем сердцем верить в реальность нашего мира.
Матрица представляет собой сон, в котором все спят в своих коконах, но не осознают этого. Машины воздействуют на головы людей, чтобы создавать иллюзию жизни в «реальном мире». Следовательно, если Декарт прав, — а мне кажется, что он прав, — не может быть уверенности, что мы не заключены в матрицу. Как мы можем доказать, что не заключены в матрицу? А если нет уверенности, нельзя что-то знать об этом. Мир, изображенный братьями Вачовски, — это возможность. Как знать, может быть, мы уже находимся в матрице. Тогда все обстоит так, как выдал экран компьютера Нео: «Матрица тебя имеет».
У Декарта есть рассуждения, которые еще ближе истории, созданной братьями Вачовски. Предположим, наше восприятие мира искажено не потому, что мы спим, а потому, что нас обманывает могущественное и злобное существо — злой дух. У нас есть вера — во времена Декарта она была, — что миром правит Бог, который прежде всего всемилостив. Но представим, что мы ошибаемся и миром правит могущественная и злая сущность, которая вовсю веселится, обманывая нас. Вы думаете, что кроме вас в мире существует еще около шести миллиардов человек, но на самом деле злой демон внушил вам эту мысль. Вы полагаете, что в течение последних двух лет работаете агентом по недвижимости, но и это (к счастью) оказывается неправдой. Вы думаете, что в настоящий момент сидите в кресле и читаете эту книгу, но и это ложь: просто демон решил в очередной раз вас надуть. Все или почти все, во что вы верите, это ложные представления, внушенные злым духом, который обманывает вас всеми мыслимыми и немыслимыми способами. В мире существуете только вы. Да и мира как такового нет: есть то, что в «Матрице» называют «конструкцией»; она приспособлена для выживания и благодаря проделкам демона может принимать любой вид. Каждая деталь, каждая черточка нашего мира — обман, прихоть дьявола.
В «Матрице» роль демона выполняет ИР. Но если Декарт действительно был уверен, что всех нас постоянно обманывает злой дух, то нашего ученого скорее можно было бы считать больным, который страдает параноидальным бредом, чем великим философом (если, конечно, между пациентом психиатрической клиники и философом есть заметная разница). Но Декарт имел в виду вовсе не это: он лишь допускал такую возможность, предполагал, что мир может оказаться не таким, каким мы его представляем. Ни я, ни (осмелюсь предположить) Декарт не принадлежим к людям, которые лишаются сна от мысли о существовании такой возможности. Однако есть вероятность того, что привычный мир — это иллюзия, создание дьявольского разума, который ради собственного удовольствия водит нас за нос. Такую возможность нельзя исключить. Ничтожно малый шанс, что мир устроен так, как это представил Декарт, все-таки есть. У нас нет абсолютной уверенности, что окружающая действительность — это не проделка дьявола. Поэтому мы не знаем наверняка, что мир таков, каким мы привыкли его считать.
Существует современный вариант декартовской идеи, еще более близкий сюжету «Матрицы». Как знать, может быть, мы представляем собой мозг, помещенный в отдельный контейнер? Мы уверены, что у нас есть тело, мы живем в определенном месте (доме или квартире), на определенной улице, ведем привычный образ жизни и наслаждаемся каким-нибудь видом активного отдыха, например скалолазанием. Но предположим, что это неправда. Можно придумать правдоподобную историю, показывающую, что наши представления о собственной жизни — ложь. Представьте, что во время очередного восхождения случилась катастрофа и наше тело погибло, а мозг ученым удалось спасти. Теперь он помещен в специальный контейнер, заполненный питательной жидкостью. Без сомнения, если бы мы нашли себя в таком состоянии, то сразу оказались бы на грани сумасшествия. Чтобы предотвратить это, ученые решают стимулировать нейроны правого полушария, чтобы нам казалось, что все по-прежнему: у нас то же тело, мы живем в том же месте и по-прежнему наслаждаемся скалолазанием во время уикендов. Результатом искусной стимуляции определенных нейронов будет возникновение виртуального мира, воспринимаемого нами в качестве реального.
Вы можете скептически ухмыльнуться: в современном мире еще не разработаны технологии, позволяющие добиться такого результата; ни один, даже самый гениальный ученый не в состоянии сделать это. Конечно, вы правы... Совершенно не похоже, что вы мозг, погруженный в контейнер с питательной жидкостью. Но недостаток знаний и технологий никогда не был непреодолимым препятствием. Наука и техника имеют тенденцию развиваться; если ученые сейчас не могут спасти мозг человека отдельно от тела, то, вполне вероятно, в недалеком будущем это станет им вполне по силам. А может быть, ученые уже овладели нужными знаниями, чтобы сохранить жизнедеятельность мозга, отделенного от тела? Если мы сейчас плаваем в виде серой мозговой массы в контейнере с питательной жидкостью, то ученые, создавая для нас иллюзию привычной жизни, в первую очередь позаботились, чтобы мы не сомневались в том, что современная наука еще не достигла нужного уровня для проделывания таких трюков. Им нужно внедрить в нас эту уверенность, чтобы предотвратить возможность не совсем приятной догадки. Наша убежденность в том, что у человечества недостаточно знаний, чтобы сохранять живой мозг в контейнере, имеет не больше оснований, чем вера в то, что мы не являемся мозгом, плавающим в питательной жидкости. Следовательно, первое не доказывает второго.
Я думаю, логично предположить: если сценарий с мозгом, помещенным в контейнер, осуществим (ученые уже овладели нужными знаниями и технологиями), то определить, обладаем ли мы телом, не представляется возможным. Мы не можем с уверенностью отрицать, что представляем собой мозги в банке. А если нет уверенности в том, что у нас есть тело, то оказываются под вопросом многие вещи, которые раньше считались само собой разумеющимися. Следовательно, нельзя утверждать, что мы знаем их.
Мысль Декарта, его идеи о сновидении и злом духе были направлены в определенную сторону — в сторону скептицизма, учения о знании, основное положение которого таково: человек не может обладать знанием. Поэтому мы не можем утверждать, что знаем что-либо. Сам Декарт не был таким уж законченным скептиком, но некоторые его идеи были близки положениям этого учения. Основной вывод из его философских построений следующий: многое из того, что мы считаем реальным знанием, таковым не является. Мы думаем, что нас окружает привычный, до боли знакомый мир, но если Декарт прав, то не знаем этого наверняка, а можем лишь искренне, со всей силой верить в это. Наше физическое тело кажется реальным, но, по Декарту, оно может оказаться всего лишь иллюзией, в которую мы верим. Оба эти положения нашли свое подтверждение в «Матрице».
Разумеется, в «Матрице» существует мир, хоть и не совсем такой, каким мы привыкли его видеть. В этом мире живут люди, но не так, как они полагают. Мы думаем, что живем в убогой квартирке, проводим вечера за компьютером, идем за девушкой с татуировкой в виде белого кролика на плече, попадаем в ночной клуб. Но на самом деле мы всю жизнь спим в специальных контейнерах, служа источником питания для интеллектуальных машин. Поскольку, следуя Декарту и братьям Вачовски (а я склонен им верить), в «Матрице» изображена реальная возможность, мы должны достаточно скептично воспринимать окружающий мир. Он может сильно отличаться от образа, к которому мы привыкли: ведь тогда наши знания о действительности не являются достоверными. Веря, что мир таков, каким мы видим его, мы не знаем этого точно.
Можно обвинить Декарта в слишком высоких требованиях к знанию. Он считал, что знание неразрывно связано с уверенностью: утверждая, что мы знаем что-либо, нужно быть уверенным в этом. А если мы не обладаем такой уверенностью, то не знаем этого. Смягчив требования к связи между знанием и уверенностью, предположим, что мы избавились от скептицизма. Но это допущение не затрагивает сути учения Декарта. Если же нам не нравится, как Декарт использует слово «знание», попробуем перестать употреблять его вообще, и тогда идеи Декарта примут несколько иной вид: человек не может быть уверен ни в окружающем мире, ни в обладании своей телесной оболочкой. Декартовская аргументация остается в силе и по-прежнему будет одной из мощных форм скептицизма.
Существует ли на свете что-то, о чем мы действительно знаем? Если убрать понятие «знание », то в чем мы можем быть уверены в нашем мире? Декарт полагал, что есть состояние человека, в котором он может быть совершенно уверен. Он сформулировал свою мысль в виде афоризма: «Cogito, ergo sum» — «Мыслю, следовательно, существую».
Конечно, это утверждение не означает такой ерунды, как «мы существуем, только пока в состоянии мыслить». Декарт не был простаком. Под влиянием «Матрицы» нам в голову может прийти множество мыслей. Например, что окружающий нас мир не существует в реальности или у нас нет физической оболочки. Эти скептические мысли достаточно последовательны, чтобы оказаться реальной возможностью. Но допустима ли мысль, что и нас тоже не существует? Попробуйте! Если вас нет, то кто сейчас об этом думает? По Декарту, сама мысль о том, что нас не существует, служит доказательством нашего бытия. Сомнение в том, что мы существуем, является гарантией нашего существования: иначе некому было бы об этом думать. Тогда что нам за дело до проделок злого духа? Он не мог бы играть в свои дьявольские игры, если бы нас не существовало. Даже если вся наша жизнь — сон, все равно мы должны существовать, чтобы его увидеть.
Следовательно, Декарт считал, что есть одна вещь, в которой мы можем быть уверены, — наше существование.
С его точки зрения, человек знает и уверен в том, что он есть (для Декарта, как мы уже убедились, знание и уверенность — по сути одно и то же). Нельзя сомневаться в собственном бытии. Из этого положения Декарт сделал важный вывод, который мы рассмотрим в следующей главе. Хотя мы можем сомневаться в наличии телесной оболочки, но не должны испытывать сомнения в том, что все-таки существуем. Следовательно, мы и наша физическая оболочка не одно и то же. По мнению Декарта, наша реальная сущность не имеет физической природы.
Поверите вы или нет, но даже со знаменитым утверждением Декарта — «Мыслю, следовательно, существую» — не обошлось без проблем. Множество ученых, пришедших после Декарта, указывали на то, что человек и в этом не может быть уверен. Немецкий философ XIX века Фридрих Ницше ясно обозначил проблему. Предположим, что вас нет, а есть некая совокупность мыслей, причем некоторые из них создают впечатление, что принадлежат определенному человеку — вам. В следующий момент на смену этим мыслям приходят другие, но среди них одна утверждает, что все они принадлежат вам. Тогда, если эта ситуация будет повторяться с определенной частотой, она приведет к убеждению, что все эти мысли принадлежат одному человеку. В таком случае нет необходимости в наличии определенного владельца этих мыслей. Нужна лишь мысль о том, что и все остальные принадлежат ему; и не важно, существует этот человек в реальности или нет. Таким образом, обладатель некоего множества постоянно сменяющих друг друга мыслей может оказаться умозрительной, не существующей в действительности персоной. Тогда ситуация, при которой совокупность мыслей существует сама по себе, не будет отличаться от случая, когда мысли являются «собственностью» определенного человека. Согласно Ницше, можно быть уверенным в существовании мыслей, но не личности, которой они якобы принадлежат. Вполне вероятно, что есть только мысли, а их владельцев нет.
Это звучит странно, так как мы привыкли думать, что если мысль есть, то она должна кому-нибудь принадлежать. Такое убеждение естественно, но верно ли оно? На его уязвимость еще в XVIII веке указал шотландский ученый Дэвид Юм. Что мы находим, когда сосредотачиваемся на своих мыслях и чувствах, пытаемся проанализировать их? Находим ли мы то, что можно назвать «я»? Встречаем ли мы в своем внутреннем мире это «я»? Юм считал, что существует чувство, а субъекта, которому оно принадлежит, обнаружить невозможно — его нет. Если внимательно вглядеться, можно найти множество различных состояний — мыслей, надежд, желаний, сомнений, чувств, эмоций, — но не персону, которой они принадлежат. Мы искренне верим в субъекта — владельца перечисленных состояний, но нам ни разу не приходилось с ним встречаться. Если Юм прав, то существование личности, которой принадлежат переживания, чувства и мысли, оказывается гипотезой, возникшей на основе этих переживаний, чувств и мыслей. Занявшись самоанализом, мы находим самые разнообразные чувства, мысли, эмоции, желания и пристрастия, которые определенным образом связаны между собой. Мысль может породить эмоцию, а та, в свою очередь, послужит причиной желания. Как объяснить подобную связь? Наиболее вероятным предположением является существование «я» — личности, которой принадлежат указанные состояния. В таком случае вера в существование «я» — это гипотеза или теория, необходимая нам и достойная доверия не потому, что мы нашли «я» в результате опыта, а потому, что существование «я»— наиболее приемлемое объяснение нашего опыта.
Мы твердо убеждены в своем существовании, но если верить Ницше и Юму, эта убежденность зиждется на гипотезе, а не на нашем жизненном опыте. А каждая теория уязвима, в любой момент может выясниться, что она ошибочна. Некоторые теории выглядят более привлекательно, другие — более правдоподобно. Но как бы хороша ни была теория, какую бы проверку временем они ни выдержала, остается вероятность, что она неверна. Следовательно, мы не можем до конца полагаться на теоретические выводы. И, признав правоту Ницше и Юма, не станем утверждать, что наличие мысли свидетельствует о наличии мыслителя.
Итак, сейчас мы можем сделать следующий вывод: развитие идей Декарта и использование аргументов братьев Вачовски приводит к тому, что нельзя быть уверенным практически ни в чем. Мы не можем утверждать, что вокруг нас привычный реальный мир или у нас есть физическое тело; нельзя быть уверенными даже в собственном бытии. Но так ли бесспорно существование мысли? Является ли она точкой опоры?
Это не совсем так. Даже здесь не обошлось без проблем. Правда, сложности касаются не столько существования мыслей, сколько их подлинности. Мы знаем, что есть те или иные мысли, но не можем быть уверены в том, что знаем какие именно.
Чтобы убедиться в этом, давайте вернемся к «Матрице». В великолепном эпизоде с кунг-фу, когда Нео совершенствует полученные им навыки боевых искусств в спарринге с Морфеусом, есть блестящая сцена. Нео, получив удар, падает на колени, хватает ртом воздух, и между ним и Морфеусом происходит следующий разговор:
Морфеус: Почему я победил?
Нео: Твоя мышечная реакция была быстрее.
Морфеус: Ты думаешь, что в этом месте скорость реакции связана с мышцами? Думаешь, что здесь ты дышишь воздухом?
Они находятся в виртуальном пространстве, где нет мышц и воздуха. Предположим теперь, что Нео не был разбужен и провел всю жизнь в матрице. Тогда бы он так и не узнал, что такое настоящий воздух и настоящие мускулы: ведь матрица — это созданная компьютером виртуальная реальность. Но как у Нео могло появиться представление о воздухе, если он ни разу не дышал им? Воздух, которым дышал Нео, был иллюзией, лишь напоминающей настоящий воздух.
Если бы мы жили в матрице, то нам казалось бы, что мы дышим; то есть в матрице было бы нечто казавшееся нам воздухом. С моей точки зрения, это, конечно, не был бы настоящий воздух. Но если бы ни я, ни вы, ни Нео никогда не дышали воздухом и поэтому не знали, что он собой представляет, как мы могли бы думать о воздухе, как появились бы мысли о нем? Не думаю, что это возможно. Предметом размышлений стала бы компьютерная программа, заставляющая нас думать, что мы дышим воздухом. Это была бы мысль не о воздухе, а об одной из особенностей матрицы; нам только казалось бы, что эта мысль — о воздухе. Поскольку компьютерная программа создает иллюзию присутствия воздуха (на самом деле воздуха как такового нет), у нас могут появиться мысли, которые будут казаться мыслями о воздухе, но на самом деле таковыми не станут.
Если вы еще сомневаетесь в этом, позвольте привести следующую аналогию'. Предположим, что два огромных здания герметично запечатаны и не имеют связи с остальным миром. Там живут люди, целые поколения которых проводят всю свою жизнь в этих зданиях в полной изоляции от внешнего мира. Здания одинаковы за исключением одной детали: в одном здании вода настоящая, а в другом вместо нее используется субстанция, вид, вкус и консистенция которой ничем не отличается от настоящей воды. Понять, что это не вода, без сложного химического анализа невозможно, а у людей, живущих в этом здании, нет нужного оборудования и реагентов для анализа. Эта субстанция, хотя от воды практически неотличима, водой все-таки не является. Вода — это вещество, молекула которого состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода. В составе другого вещества нет ни водорода, ни кислорода; предположим, что элементы, из которых оно состоит, нам неизвестны. Это вещество мы условно назовем «невода». Но оба сообщества считают, что пользуются водой, поэтому употребляют для обозначения жидкостей одно и то же слово: «вода». Но в одном случае это будет действительно вода, а в другом — «невода».
С моей точки зрения, обитатели того здания, в котором вместо воды используется «невода», никогда не имели дело с настоящей водой, не имеют о ней представления, и у них не могут появляться мысли о воде. Те мысли, которые у них возникнут, будут мыслями о «неводе», но при этом возникнет впечатление, что люди думают о воде. Мысли о «неводе» будут практически неотличимы от мыслей о воде, однако ими все же не станут. А может случиться так, что ни в одном из зданий не будет настоящей воды. Такая ситуация похожа на изображенную в «Матрице».
9 Эта аналогия — вариация известного доказательства, разработанного современным философом Хилари Патнэмом. У Патнэма вместо двух герметично запечатанных зданий фигурировали две планеты.
Это значит, что мы никогда не можем быть уверены в содержании своих мыслей (по крайней мере, некоторых из них). Например, не сможем четко сказать, где находимся: в матрице или реальном мире. В этом случае определить, думаем мы сейчас о воздухе или о его имитации, созданной компьютерной программой, невозможно. Да, скептицизм проник очень глубоко, он задел саму мысль.
В философии скептицизм называют эпистемологической позицией: он имеет дело со знанием о вещах. Однако некоторые философы пытаются расширить скептицизм по отношению к внешнему миру до идеализма. Идеализм выражает не эпистемологическую точку зрения, а метафизическую или онтологическую. Термин «онтологический» произошел от древнегреческих слов ontos — «сущее» и logos — «разумное основание» или «понятие». Следовательно, «онтологический» означает «имеющий дело с сущим », т.е. с бытием. Если эпистемология исследует теорию познания бытия, то онтология является учением о самом бытии. Происхождение понятия «метафизика» ведет начало от Аристотеля. Meta по-древнегречески означает «следующий за...» или «находящийся вне...». Следовательно, «метафизическое»— «то, что следует за физическим миром, находится вне его». В современной философии значение терминов «метафизический» и «онтологический» сблизилось. Во всяком случае, для нас важно то, что онтология и метафизика имеют дело не с нашим знанием о мире, а с миром как таковым. Идеализм — это онтологический взгляд на природу реальности, утверждающий, что она не физическая, а ментальная.
В «Матрице» есть замечательная сцена, когда Нео ждет приема у Пророчицы и начинает болтать с мальчиком в тюрбане, который развлекается, сгибая маленькую ложку, но не прикасаясь к ней.
Мальчик в тюрбане: Не пытайся согнуть ложку, это невозможно. Лучше осознай истину.
Нео: Какую истину?
Мальчик в тюрбане: Что ложки нет. Поэтому, пытаясь согнуть ложку, на самом деле ты сгибаешь самого себя.
Ложка — это не реальная физическая сущность, а создание разума. Поэтому ее можно согнуть. Такова точка зрения идеализма.
Переходя от скептицизма к идеализму, мы совершаем скачок, но не очень большой. Отношение скептицизма к внешнему миру опирается на две основные идеи. Первая, известная как эмпиризм, утверждает, что единственный способ познания мира — это ощущение. Объединим это утверждение со вторым, которое определяет природу ощущения: восприятие мира базируется на опыте. Связав эти положения, мы неизбежно придем к заключению, что степень нашего знания о мире зависит от постижения собственного опыта. Познание собственного опыта первично, оно служит основой, на которой строится знание об окружающем мире. Это утверждение является эпистемологическим, а не онтологическим, поскольку говорит о познании действительности, а не о действительности как таковой. Метафизический подтекст, однако, здесь очевиден.
Оглянитесь вокруг. Думаю, вы увидите множество самых разнообразных предметов. Но что собой представляет зрительный процесс? С нашей точки зрения, «смотреть» — значит получать опыт. Но, глядя на окружающий мир, мы познаем не его самого, а наше представление о нем. Осознание действительности опосредовано и происходит благодаря осознанию собственного опыта.
Затем возникает резонный вопрос: можно ли быть уверенным, что наш опыт соотносится с реальным миром, каким он является в действительности? Проблема состоит в том, что мы не можем это определить, поскольку наши знания возникают опосредованно, на основании опыта. Сначала нам придется сформировать собственное представление об окружающем мире с помощью опыта, потом получить непосредственное знание о нем, после чего сравнить результаты. Но человеку не суждено выйти за пределы своего опыта и познать мир таким, каков он есть. Следовательно, мы никогда не сможем сравнить реальный мир с нашим опытом и определить сходство и различие. И у нас никогда не будет оснований считать, что наш опыт в какой-то степени соответствует действительности.
Находясь на территории познания, мы пришли к заключению, что познать мир (по крайней мере, мир физических явлений) невозможно. Ведь нам никогда не удастся выйти за пределы собственного опыта и постигнуть мир непосредственно. Но если мы никогда не получим истинное знание о физическом мире, как можно осмысленно и последовательно рассуждать о нем? Что можно сказать о том, о чем ровным счетом ничего не знаешь? По утверждению Людвига Витгенштейна, в этом случае следует хранить молчание10.
10 Это заключительная строка опубликованной в 1916 году первой книги Л. Витгенштейна — «Логико-философского трактата». Хотя это высказывание не столь знаменито, как «cogito, ergo sum», оно входит в первый десяток знаменитых философских изречений.
Кажется, мы пришли к заключению, что единственная доступная нам реальность, о которой мы можем осмысленно рассуждать, — это ментальная реальность: наши переживания, мысли, ощущения, идеи и прочие вещи, относящиеся к умственно-психической области.
Этот ряд понятий ассоциируется с именем ирландского философа, епископа Джорджа Беркли (1685—1753). Он поддерживал теорию идеализма, утверждающую, что реальностью можно назвать лишь то, что относится к ментальной, умозрительной области. Идеализм — естественное развитие скептицизма, представленного в «Матрице».
Вы считаете, что это звучит смешно и нелепо? Давайте возьмем пример из повседневного опыта: подумаем о том, какой мы видим траву на газоне. Когда мы смотрим на нее, она кажется нам зеленой. Действительно ли это так? Ночью она совсем не зеленая; или все-таки зеленая, просто нам не хватает света, чтобы это увидеть? Если трава зеленая, откуда в ней берется этот цвет? Трава состоит из атомов и молекул. Может быть, они зеленые? Но известно, что атомы и молекулы не могут быть зелеными, они бесцветны. Цвет появляется на другом уровне. Согласно науке, трава (как и каждый предмет) обладает определенной молекулярной структурой, которая поглощает часть спектра электромагнитного излучения, а другую часть отражает. Точнее, она поглощает электромагнитную энергию одной частоты и отражает электромагнитную энергию другой частоты. Так случилось, что частота поглощаемой травой электромагнитной энергии соответствует зеленому цвету. Вот почему нам кажется, что трава зеленая.
Но значит ли это, что часть электромагнитного спектра, отражаемая травой, зеленого цвета? Едва ли. Наши глаза не видят исходящие от травы зеленые световые волны. Электромагнитная энергия, отражаемая травой, невидима. Что же дальше? Дело в том, что мозг воспринимает электромагнитные волны определенной длины как зеленый цвет. Выходит, что зеленый цвет появляется в результате деятельности мозга? Вероятно, это так. Но что конкретно происходит? Может быть, в мозге есть что-то зеленое? Нет, мозг представляет собой клейкую серую массу, в которой нет ничего зеленого. Не стоит думать, что при виде травы часть нашего мозга зеленеет. С таким же успехом можно было бы предположить, что когда мы смотрим на что-то розовое, в горошек или, например, на двенадцатигранник, содержимое наших голов становится розовым, в горошек или принимает форму додекаэдра. Человеческий мозг — удивительная штука, но все же не до такой степени.
Что же делает траву зеленой? Цвет чем-то похож на привидение: он виден, но тем не менее его нет. Какое бы явление физического мира мы ни взяли: траву, мозг, находящееся между ними пространство, мы не найдем ничего зеленого. Цвет реален, но его невозможно обнаружить. Философы-идеалисты, подобные Беркли, придумали свое объяснение этому феномену: цвет не принадлежит миру физических явлений. Цвет — это часть не физической, а ментальной реальности. Как утверждают идеалисты, это равным образом относится к любому явлению. Нет никакого смысла в идее физической реальности, вся реальность умозрительна.
Это положение может показаться ошибочным. Но спросите себя, может ли весь мировой опыт опровергнуть концепцию идеалистов? Предпринятые попытки пока нельзя назвать слишком удачными. К примеру, профессор Джонсон полагал, что положить идеализм на обе лопатки очень просто. Говорят, этот ученый пытался доказать ошибочность идеализма довольно оригинальным образом. Он воскликнул: «Я опровергаю его вот так!» И с этими словами ударил ногой камень. На самом деле Беркли мог бы справиться с этим доказательством очень легко. Следуя логике идеализма, произошедшее является результатом профессорского восприятия движения ноги, соприкосновения ее с камнем, звука удара и так далее. Речь опять идет только об опыте. При постижении физического мира, который (предположительно) существует независимо от нашего опыта, невозможно миновать субъективное восприятие. Нет такого опыта, который убедил бы в том, что нам удалось выйти за пределы собственных ощущений. Ничто из того, что мы в состоянии обнаружить в мире посредством опыта, не может служить доказательством ошибочности идеалистического взгляда на мир.
Проблема познания — если допустить, что мы к нему способны — кажется весьма далекой от вопроса о смысле жизни, который мы рассматривали в предыдущей главе. На самом деле дистанция между этими философскими проблемами не так велика. Более того, в основе они связаны между собой. Обе появились в результате противоречия между тем, какими мы видим себя изнутри, и тем, как выглядим извне. Изнутри мы видим себя центром событий и средоточием смысла, снаружи все кажется иначе. Так возникают трудности с определением смысла жизни. Изнутри мы видим себя очень мудрыми созданиями, которые в состоянии постичь себя и окружающий мир. Посторонний взгляд снаружи показывает, что мы не можем быть уверены в своем знании о мире и даже о самих себе. Так возникла проблема познания. Изнутри для нас существуют смысл и возможность познания; извне, sub specie aeternitatis, мы убеждаемся, что нет ни того ни другого.
Так вопрос о смысле жизни принимает вид философской проблемы. Исток большинства философских проблем один и тот же: диссонанс между внешним и внутренним, противоречие между взглядом изнутри и взглядом снаружи. В этом смысле философия — я имею в виду настоящую философию — всегда имеет дело со смыслом жизни, независимо от того, осознают это философы или нет. Проблема смысла жизни постоянно изменяется, принимая то один вид, то другой. Занятие философией предполагает изучение различных вариаций этого вопроса и попытки ответить на него.
Эта тема — конфликт между взглядом извне и взглядом изнутри — снова появляется в одной из центральных философских головоломок — проблеме души и тела. Ею мы займемся в следующей главе.
OCR: Марсель из Казани, 21 дек. 2006 г. www.MarsExX.ru/
Один из главных и самых мучительных философских вопросов — что такое душа —■ также возник в результате конфликта между взглядом изнутри и взглядом извне. В философии этот вопрос выступает как «проблема души и тела». Давайте на несколько секунд сосредоточимся на том, что происходит в нашем сознании. Что мы обнаружим? Скорее всего, большинство людей найдут в своем внутреннем мире одно и то же: мысли, настроения, чувства, эмоции, надежды, страхи, ожидания, верования, страсти, намерения и другие подобные им вещи. Можно сказать, что они «населяют» внутреннее, ментальное пространство.
Свойства их различны. Некоторых обитателей ментального пространства — в первую очередь чувства, настроения, эмоции — мы будем непосредственно ощущать, они будут казаться нам болезненными, печальными или приятными. С недавнего времени в философской среде принято говорить: существует некий субъект, у которого, возможно, есть чувства, эмоции и настроения. Другие обитатели ментального пространства — в частности, мысли, убеждения, желания — обладают иной природой и относятся к другим объектам. Например, мысль о том, что Арнольд Шварценеггер — самый знаменитый из современных австрийцев, относится к Арни и его величию. Когда мы говорим о том, каким образом чувствуем или переживаем, речь на самом деле идет о том, что философы называют сознанием или, если быть более точным, феноменальным сознанием. Когда мы отмечаем тот факт, что мысли, убеждения и желания направлены на другой объект, речь идет о том, что философы называют интенциональностью. Таким образом, взгляд изнутри открывает нам две важные особенности, присущие содержимому нашего ментального пространства: сознание и интенциональность.
А теперь давайте посмотрим на это извне. Увидеть источник разума сможет, например, нейрохирург, который вскроет во время операции череп и заглянет внутрь. Он не в состоянии проникнуть в наш внутренний опыт, посмотреть на действительность с нашей точки зрения: это дано только самому человеку. Зато, исследуя мозг, хирург получит возможность посмотреть на него снаружи. Содержимое нашего ментального пространства будет выглядеть совершенно иначе, чем мы это представляем. Сначала хирург обнаружит влажное серое вещество. Различная медицинская техника позволит ему дополнить картину, которую он увидел вначале. Мозг окажется изощренной информационной системой, в которой особые клетки — нейроны — с невероятной скоростью передают электрохимические импульсы. Однако даже самая «продвинутая» техника принципиально не изменит первоначального представления о мозге, полученного извне.
Проблема души и тела возникает из-за невозможности органично соединить видение нашего сознания изнутри и извне. Мы не можем понять, как один объект может так по-разному выглядеть изнутри и снаружи. Каким образом наши мысли, чувства, переживания, эмоции становятся деятельностью головного мозга? Оказывается, отличительные черты нашего внутреннего пространства — сознание и интенциональность — тоже производятся клетками серого вещества. Чтобы прояснить проблему, давайте посмотрим, как протекает деятельность мозга. Электрическая активность одного нейрона заставляет его выпустить определенный химический заряд, называемый нейромедиатором, который передается другому нейрону через синапс и пробуждает его активность; тот, в свою очередь, передает импульс следующему и так далее. Собственно говоря, из этого и складывается мозговая деятельность. Но как ее результатом могут быть ощущения, которые мы испытываем, когда спотыкаемся, больно ударив палец ноги, когда влюбляемся или когда выигрывает любимая команда? Какое отношение деятельность, протекающая в головном мозге, может иметь к нашим чувствам и эмоциям, к нашему сознанию? Каким образом электрохимические реакции, которые происходят в сером веществе, могут касаться наших мыслей, намерений, желаний, нашей интенциональности?
В этом состоит суть проблемы души и тела. На сознание можно посмотреть изнутри и снаружи; мы не в состоянии понять, как картина, предстающая извне, может быть той же, что мы видим изнутри. И наоборот: каким образом то, что мы видим изнутри, оказывается тем же, что открывается перед нами извне. Мы знаем (или подозреваем), что мысли, надежды, намерения и эмоции рождаются в мозге и снаружи выглядят именно так, но не в состоянии постичь, как серые клетки превращаются в сложные психические процессы.
В эту область философии внес немалый вклад великий австрийский мыслитель Арнольд Шварценеггер.
Некоторые считают, что, кроме горнолыжных курортов, в Австрии нет ничего примечательного. Однако эта страна произвела на свет немалое количество если не великих, то, по крайней мере, выдающихся мыслителей XX века. Людвиг Витгенштейн, Карл Поппер, Зигмунд Фрейд, Отто Вейнингер, Карл Краус, Фредерик Вайсман — вот имена только некоторых из них. Но самая яркая звезда, сияющая на философском небосводе Австрии, — без сомнения, голливудский гигант, «австрийский дуб » Арнольд Шварценеггер. Это вовсе не шутка! Я мог бы в этой книге посвятить отдельную главу каждому фильму, в котором он снялся (за исключением «Детсадовского полицейского» [«Kindergarten Cop», 1990], картины, которая, к сожалению, свидетельствовала о начале заката философской карьеры великого Арнольда).
В следующей главе при разборе виртуозного фильма Пола Верхувена «Вспомнить все» («Total Recall», 1990) у вас будет возможность увидеть неординарный вклад Шварценеггера в философию в целом и в разработку концепции самотождественности в частности. Кроме этого, был еще «Хищник» («Predator», 1987) с его изощренной защитой вегетарианства и жестокой атакой на охотников любых видов. «Последний киногерой» («The Last Action Него», 1993) посвящен теме вероятных миров. В этом фильме Арни, исследуя онтологический статус воображаемых персонажей, защищает идею формального реализма, утверждающего, что вероятные миры существуют, как и повседневная действительность. Эта точка зрения ассоциируется с именем выдающегося принстонского философа Дэвида Льюиса. В «Близнецах» («Twins», 1988) говорится об относительности роли, которую играют природа и воспитание в формировании личности и физического облика человека. А что говорить о мощной критике утилитаризма, которую мы видим в «Бегущем человеке» («Running Man», 1987)? Если дать себе волю и подробно написать о вкладе, который внес Шварценеггер в развитие философской мысли, то эта книга превратится в «Арнифест». Чтобы она не стала гимном великолепному Арнольду, я ограничил присутствие австрийского философа двумя темами. В этой главе рассматривается проблема души и тела, серьезный вклад в разработку которой Шварценеггер внес, снявшись в двух «Терминаторах» («TheTerminator», 1984, и «Terminator-2: Judgement Day», 1991).
Линда Хэмилтон играет Сару Коннор. В неопределенном будущем Сара должна произвести на свет сына по имени Джон, который возглавит сопротивление человеческой расы против интеллектуальных машин, господствующих на планете. Чтобы предотвратить рождение человеческого лидера, машины посылают в прошлое терминатора (его играет Арни) — робота, который должен убить Сару до появления на свет ребенка. Джон, конечно, не в восторге от того, что может не родиться. Он посылает в прошлое Майкла Бина, чтобы тот защитил Сару Коннор и его самого, которого она еще не зачала. В итоге Сара забеременела от Майкла Бина (коварный Джон знал, что Майкл — его отец!), которому удалось уничтожить Арни, но, к сожалению, не удалось спастись самому. Таков сюжет фильма Джеймса Кэмерона «Терминатор» (1984).
В «Терминаторе-2» рассказывается о событиях, случившихся около пятнадцати лет спустя. Сара Коннор находится в психиатрической лечебнице, а ее сын — юный Джон Коннор (его сыграл Эдвард Ферлонг) — живет у приемных родителей и не отличается примерным поведением. Интеллектуальные машины решили попробовать еще раз и послали в прошлое Роберта Патрика, сыгравшего терминатора нового поколения, сделанного из жидкого металла, чтобы тот убил Сару и Джона. Люди отправляют в прошлое перепрограммированного терминатора (Арни) для их защиты. В продолжении «Терминатора » Арни уже играет хорошего парня. Побеждая, он героически жертвует собой, чтобы остановить производство компанией «Кибердайн» компьютера, который может поставить под угрозу жизнь человеческой расы. Оказывается, благодаря временному парадоксу, так любимому голливудскими сценаристами, от предыдущего терминатора (1984) осталась часть руки, давшая ученым «Кибердайн» ключ к построению компьютерной системы, которая впоследствии захватит весь мир. Хороший терминатор, Арни-2, уничтожит руку и, чтобы предотвратить возможность создания системы-захватчицы, уничтожит себя, спустившись в контейнер с расплавленным металлом. Так он спасет мир и человечество. Что ж, это вполне обычное для австрийского философа дело.
Предположим, вам нужна парочка киборгов-убийц, чтобы избавиться от противника. Машина времени уже есть, необходим только киборг, который отправился бы в прошлое и убил врага до того, как он стал им. Как подойти к созданию такого киборга? Каким требованиям он должен отвечать?
Прежде всего такой киборг-убийца обязан обладать интеллектом. Что это значит? К сожалению, общепринятого определения для понятия «интеллект» нет, но существуют его различные характеристики. Поэтому мы довольно точно знаем, какими качествами должен обладать наш избранник:
1. Восприимчивость. Он должен обладать способностью к восприятию окружающей действительности. Например, если ему случится обнаженным зайти в бар (как это было в одной из сцен «Терминатора-2 ») и приблизиться группе байкеров, он должен почувствовать их присутствие.
2. Умение классифицировать. Восприятие в широком смысле подразумевает способность распределять окружающие предметы по категориям. Байкеров нужно оценить: они дружелюбны или враждебны, опасны или безобидны, человеческие существа или нет, байкеры ли они на самом деле и т.д.
Условия 1 и 2 предполагают способность киборга добывать информацию из окружающего мира. Но интеллект предполагает большее, чем приобретение информации. Нужно уметь надлежащим образом ее использовать. Что значит «надлежащим образом»? Мы понимаем, что информация должна служить для достижения определенных целей и реализации планов. Можно сказать, что киборг использует информацию правильно, если она способствует уничтожению противника. Давайте добавим к пунктам 1 и 2 еще одно требование, предъявляемое к интеллекту:
3. Умение использовать информацию. Нужно уметь применять взятую из окружающего мира информацию для достижения целей и реализации планов. В нашем случае киборг должен суметь воспользоваться приобретенной информацией для уничтожения противника.
Конечно, чтобы применить воспринятую и усвоенную информацию для достижения целей и реализации планов, нужно эти цели и планы иметь. Для их обозначения философы используют такие общие понятия, как «намерения» и «желания». Цель можно считать желанием того, чтобы произошло определенное событие. План — это намерение, которое при соответствующих действиях с нашей стороны должно привести к желаемому результату. Из сказанного становится ясно, что к третьему пункту условий добавится четвертый:
4. Психика. Наш киборг должен обладать некоторым подобием психики, в частности, намерениями и желаниями.
Возьмем случай, когда к киборгу Арни направляется байкер. Сначала киборг должен воспринять приближение некоего существа, затем классифицировать его как человека, потом определить, что это байкер, причем по своим физическим параметрам для киборга безобидный. Он также должен выделить попавшие в поле зрения предметы одежды — черные кожаные штаны, куртку, байкерские очки, — чтобы оценить возможность их использования (а это намерение) для достижения своей цели (то есть желания). Цель в данном случае — спасение Сары и Джона Конноров, ведь в «Терминаторе-2» Арни играет хорошего парня. В итоге он нападает на байкера и отнимает у него одежду. Этот пример показывает, как киборг воспринимает информацию, анализирует ее и использует для реализации своих целей и планов. Вот так можно определить интеллект.
Как же нам сконструировать киборга, обладающего интеллектом? Если нам удастся сделать это, можно считать, что мы находимся на пути к разрешению проблемы души и тела.
Есть мнение, что создать искусственное существо, обладающее интеллектом, невозможно. И, как ни бейся над проектом киборга-убийцы, ничего не получится. И вот почему: интеллект — исключительная принадлежность существ, наделенных душой, а киборги к таковым не относятся. Почему? Потому что киборг — создание целиком физическое, материальное, а душа — явление нематериальное. Люди не полностью принадлежат физическому миру, какая-то часть каждого из нас отлична от мира физических явлений. Эта часть и есть душа. Киборги же целиком состоят из металла и электронных схем, в них нет ничего нематериального, следовательно, у них нет души. А значит, у них не может быть интеллекта. Они всего лишь машины, выполняющие заложенную в них программу, и интеллектуальная деятельность для них недоступна.
Такова точка зрения дуализма. Человек, по мнению большинства дуалистов, уникален, с ним нельзя сопоставить ни одно существо (включая, конечно, киборгов-убийц). Нейрохирург, проводящий операцию на открытом мозге, не может обнаружить наши психические и умственные состояния, мысли, чувства и эмоции по одной простой причине: они нематериальны, они находятся вне мира физических явлений. Мозг — это вместилище наших мыслей, чувств, желаний, намерений, но не в физическом смысле. Психику и сознание невозможно обнаружить, используя материальные методы исследования, ни одному ученому это не удалось. Человек принадлежит одновременно двум мирам: материальному и нематериальному. Наше физическое «я» распадается на бесконечное количество различных составляющих: органы, клетки, молекулы, атомы. Но на любом уровне каждая из составляющих будет материальна, чего, по дуалистической концепции, нельзя сказать о душе.
Природа киборгов, в том числе и терминаторов, полностью материальна. По этой причине в «Терминаторе» Арни превратился в груду металла со светящимися на ней электронными схемами. Согласно взглядам приверженцев дуализма, у киборга — существа чисто физического — нет души, а следовательно, он не может обладать интеллектом, необходимым для достижения его целей (строго говоря, и цели у него отсутствуют). Отсюда вывод, что идея создания киборгов — это утопия.
Значит, здесь, на мой взгляд, одно из самых вопиющих противоречий дуализма — научная фантастика невозможна. Если бы все мы стали дуалистами, разве появилась бы фигура терминатора? Думаю, нет. Кто поверил бы, что машина может вести себя с таким умом и гибкостью? Интеллект и гибкие реакции на меняющиеся обстоятельства принадлежат существам, обладающим душой и сознанием, а машины не могут их иметь. И мы никогда не увидели бы ни «Матрицу», ни «Бегущего по лезвию бритвы» («Blade Runner », 1982), ни «2001: Космическую Одиссею » («A Space Odyssey», 1968), ни «Затерянных в космосе» («Lost in Space», 1998) и т.д. Если бы мы все были приверженцами дуализма, то научную фантастику с ее мыслящими машинами постигла бы участь творений Поли Шора: слишком неправдоподобные, чтобы быть забавными.
Есть более серьезные и обоснованные претензии к дуализму, избавляющие от необходимости прибегать к авторитету научно-фантастических фильмов и книг. Что утверждают дуалисты? Та часть нас самих, которая думает, рассуждает, обладает самосознанием и судит о других вещах, не относится к материальному миру. Конкретно, как правило, приводят соображения такого рода.
У души...
• нет формы и размера;
• нет массы, следовательно, нет и веса;
• нет запаха, вкуса и т.д.;
• она не состоит из известных физических частиц, как атомы и молекулы;
• не подчиняется законам природы (например, закону сохранения энергии).
Сразу бросается в глаза, что все попытки объяснить, что такое душа, построены на отрицании. Они не дают никакого представления о предмете, поскольку говорят не о душе, а о том, чем она не является. Так можно объяснять, что такое собака, перечисляя все, что собакой назвать нельзя: не камень, не кошка, не облако, не фермерский домик и тому подобное. Даже если вы достаточно терпеливы (а лучше — бессмертны!), чтобы вспомнить все явления окружающего мира, которые не являются собакой, то все равно не создадите понятия о четвероногом друге человека. Кроме того, имеет ли какой-то смысл утверждение дуалистов о нематериальной природе души? Понимают ли они сами, что это такое?
Нужно дать конкретное определение души, а не перечисление качеств, которыми она не обладает. Могут ли дуалисты представить позитивное определение? Дуализму известно, что делает душа: она дает нам возможность мыслить, самосознание, способность (якобы) выделять себя из остального мира. Но этого недостаточно. Каждый человек сам знает это и, конечно, согласится с тем, что душа позволяет нам думать и рассуждать. Оппоненты дуализма — материалисты также утверждают, что с ее помощью человек отделяет себя от остального мира. В таком случае душа практически ничем не отличается от мозга. Ведь в нем происходят процессы, позволяющие человеку отличать себя от окружающей действительности; там рождаются мысли, чувства, эмоции, надежды, желания и намерения — словом, все «обитатели» ментального пространства. Приверженцам дуализма нужно представить понятие, что такое душа и какими свойствами она обладает. Но, увы, дуализм не способен это сделать.
Даже если мы примем дуалистическую идею о душе как явлении нематериальном, нам будет очень трудно решить вопрос о том, как душа, не обладающая физической природой, оказывает влияние на остальной мир. Дуалисты отделяют душу от материального мира, но не объясняют, как она воздействует на окружающую действительность, а также испытывает обратное влияние со стороны физического мира. Возможность любого взаимодействия основана на наличии общих свойств, которые позволяют предметам влиять друг на друга.
Чтобы убедиться в этом, давайте возьмем простой случай, показывающий воздействие одного предмета на другой. Например, один бильярдный шар ударяет о другой и заставляет его сдвинуться с места. Давайте подробнее рассмотрим, что при этом происходит. Вот один шар подкатывается к другому все ближе, ближе, потом расстояние между ними исчезает и происходит соприкосновение. После этого второй шар, испытав толчок, начинает двигаться. Можно дать научное описание этого процесса, используя понятие передачи кинетической энергии. Благодаря своей массе и приданной ему скорости, первый шар получает определенное количество кинетической энергии. При ударе некоторое количество энергии передается второму шару, заставляя его сдвинуться с места с определенной скоростью.
Если пойти еще дальше, можно объяснить передачу кинетической энергии в соответствии с первым законом термодинамики: энергия не появляется и не исчезает, она переходит из одной формы в другую. Первый шар обладает кинетической энергией, соответствующей его массе и скорости. При ударе она уменьшается, но это не значит, что энергия исчезла: она обрела другую форму. Часть начальной кинетической энергии произвела определенное возмущение воздуха, известное под названием компрессионной волны, которую (если она достигает нашего слуха) мы воспринимаем как звук — удар одного шара о другой. Другая часть энергии сообщается второму шару, побуждая его двинуться с места с определенной скоростью, которая будет зависеть от его массы, силы трения о поверхность и т. д.
Описание поведения двух шаров и объяснение этого передачей кинетической энергии хорошо понятны. Но дуалисты считают, что такие объяснения не применимы для души и ментальных явлений, поскольку у души нет формы и размера. Как можно приблизиться к чему-то, не имеющему размера и формы? У души нет массы, поэтому нет и веса. А движущая сила образуется из массы, умноженной на скорость. Из-за отсутствия массы ментальное, умозрительное явление не может двигаться? Кинетическая энергия объекта равна половине массы, умноженной на квадрат скорости. Естественно, душа, как ее понимают дуалисты, не обладает кинетической энергией. Следовательно, не может быть речи о ее взаимодействии с физическим миром.
Взаимодействие между материальными объектами осуществляется за счет перемещения таких величин, как движущая сила и кинетическая энергия. Но если допустить, что идеи дуализма верны, то душа и все ее проявления не могут обладать этими качествами. Тогда остается непонятным, как могут взаимодействовать явления материального и нематериального мира.
Но совершенно ясно, что такое взаимодействие постоянно происходит. Байкер приближается к киборгу, которого играет Арни, и появляется в поле зрения его оптического аппарата. Это явление чисто физическое. Но оно заставляет включиться подсистемы киборга, отвечающие за восприятие и анализ. В результате их работы киборг Арни понимает, что находящийся перед ним объект — байкер. Но понимание — явление уже ментальное. Таким образом, мы видим, как физическое событие служит причиной умозрительного заключения, относящегося к миру души. Затем киборг решает, что кожаные штаны, куртка и защитные очки байкера будут подходящей экипировкой для поиска Сары и Джона Конноров. Восприятие киборгом материального объекта и намерение получить нужную одежду побуждают Арни к действию: киборг вытряхивает из байкера душу, а его самого — из одежды. Следовательно, сочетание психических состояний — намерения, восприятия, желания — служит причиной для совершения определенных физических действий, в результате которых байкер лишается своей одежды. А ведь физическое действие принадлежит к материальному миру.
Нет разницы между тем, кто участвовал в этой сцене: Арни-киборг или Арни-человек. Некий физический объект бросился Арни в глаза (явление материального порядка). По пути зрительного нерва нужный импульс достиг коры головного мозга (еще одно физическое действие), где произошли различные процессы, в результате которых сформировалась определенная мысль: «Ага, это байкер!» Таким образом, различные физические явления способствуют появлению психических состояний, которые могут вызывать определенные намерения или мысли, например, о том, что байкерские защитные очки могут пригодиться. А эти мысли влекут за собой телодвижения, в результате которых байкер лишится собственности, то бишь очков. В этом случае направление влияния изменится: ментальные явления будут провоцировать события в физическом мире.
Взаимодействия души и тела, материального и «нематериального», здесь очевидны и не нуждаются в доказательствах. Каждый из нас испытывает это на себе тысячи, даже миллионы раз за день. Итоговое утверждение можно сформулировать так: то, что происходит в мире, заставляет нас воспринимать, мыслить и чувствовать, а то, что мы воспринимаем, думаем и чувствуем, приводит к совершению определенных действий. Вот так. Только полный идиот может отрицать это.
Основной проблемой для дуализма является взаимодействие между ментальным и физическим миром, которое настолько очевидно, что его невозможно отрицать. Но дуализм не в состоянии объяснить, как происходит это взаимодействие. Он не может согласовать со своими идеями самые очевидные факты нашей реальной жизни.
Вероятно, дуализм — самое уязвимое из всех философских учений. Он не дает представления о том, что такое душа и как она осуществляет свои задачи. При пристальном рассмотрении у дуализма столько же шансов выжить, сколько у главного злодея, против которого выступает Арни.
По моему мнению, самое слабое место дуализма — так называемый результат. Очевидная слабость дуализма заставляет обратиться к системе взглядов материализма. В философии материализм не имеет ничего общего с привязанностью к деньгам и к собственности. В основе этого учения лежит идея о том, что все на свете имеет физическую, материальную природу. Человек подобен любому другому созданию, только устроен сложнее. Может быть, мы сообразительнее и находчивее, но это зависит только от размера и строения мозга, ни от чего более. По своей природе мы ничем не отличаемся от кошки, собаки или, скажем, от настенных часов. Просто человек сделан из более совершенного, лучше организованного материала, что делает его способным совершать действия, недоступные другим живым существам.
Поскольку мы от всего сердца желаем, чтобы существование интеллектуальных машин — основная предпосылка «Терминатора» — было возможным, естественно предположить, что в глубине души мы все истинные материалисты. А почему бы ими не быть? Материалистические взгляды вызваны фактами, кажущимися нам неоспоримыми. Во-первых, это касается нашего филогенеза — происхождения человека как вида (понятие «филогенез» образовано от слов phylon — «род, вид» и genesis — «возникновение, происхождение»). Насколько известно, происхождение человека имеет физическую природу. У нас с человекообразными обезьянами общий предок, который появился на свет после длительной эволюции, начавшейся с первичного «супа». Из этого «супа» образовалась жизнь на нашей планете. Он представлял собой цепочки пептидов, плавающие в густом вареве из свободных молекул. Если эта теория зарождения жизни верна, то все мы являемся абсолютно материальными созданиями, имеющими физическую природу.
Филогенез отражается в онтогенезе — совокупности преобразований в жизни конкретного человека (это понятие образовалось из слов ontos — «вещь, предмет» и genesis— «возникновение, происхождение»). Каждый из нас появился на свет из яйцеклетки, оплодотворенной внедрившимся в нее сперматозоидом. Трудно сохранять невозмутимый вид, утверждая, что в сперматозоиде и яйцеклетке содержится что-то нематериальное. Крайне сложно обнаружить какую-то ментальность в сперматозоиде и яйцеклетке как до их слияния, так и после. Таким образом, каждый человек с наибольшей вероятностью имеет чисто физическое происхождение.
Но если мы по своему происхождению — и как род, и как индивидуальность — существа исключительно материальные, откуда может появиться нематериальная составляющая? Множество людей — некоторые из них считают себя компетентными в этом вопросе — любят поспорить о том, когда происходит одушевление, когда душа (нематериальная сущность) внедряется в физическое тело. Я полагаю, в большинстве религиозных учений принято считать, что это происходит в момент зачатия. И тут, как черви в банке, в голове начинают кишеть вопросы. Почему одушевление происходит именно в тот момент? Что делает наша нематериальная сущность, пока яйцеклетка со сперматозоидом не сольются вместе, и где она находится? Кстати, где обитали души до того времени, когда эволюция произвела подходящую для них физическую систему — человека? И если наше тело подходит для нематериальной духовной сущности, то почему она должна отказываться от великолепного тела киборга, которого играет Арни? Но пока не будем касаться этой волнующей темы и проследим до конца за идеями материализма.
Давайте, как настоящие материалисты, теоретически допустим, что сущности, обладающие физической природой (как киборг Арни), имеют свою внутреннюю жизнь и у них могут происходить ментальные процессы. Ведь наличие разума и психики не предполагает их мистическое происхождение и нематериальность. Значит, чтобы создать киборга-убийцу, нужно всего-навсего найти правильное решение этого вопроса. Я сказал всего-навсего, хотя еще никому не удалось решить эту фантастическую задачу.
Но компьютеры предоставляют отличную площадку для старта.
На сегодняшний день компьютеры достигли ошеломляющих успехов: вспомним хотя бы раздутую в прессе победу «Deep Blue», новейшего шахматного компьютера, над чемпионом мира Гарри Каспаровым. Как сообщалось в некоторых репортажах, Каспаров чувствовал, что выступает от лица всей человеческой расы, и был подавлен проигрышем, который, по его мнению, знаменовал конец интеллектуального превосходства человека. Был ли он прав?
Не совсем. Дело в том, что шахматные компьютеры наподобие «Deep Blue» хороши в чем-то одном — и только. «Deep Blue» способен победить в мировом шахматном чемпионате, не моргнув глазом, но Каспаров может выключить компьютер, когда ему захочется побродить по комнате или выпить чашку чаю. Дело не только в том, что «Deep Blue» физически не может гулять по комнате или пить чай. Он даже не понимает, как это делается, потому что такие компьютерные программы очень специализированы: в одной области их возможности практически неограниченны, но в остальных они полностью беспомощны. Это зависит от того, для чего компьютеры предназначены.
Компьютеры можно разделить на два вида: нерды, организованные по алгоритмическому принципу, и джоки, схема которых повторяет устройство головного мозга. «Deep Blue» — классический пример компьютера, устроенного по алгоритмическому принципу, как и большинство современных компьютеров. В их основе — фиксированные, хотя часто и очень сложные программы, состоящие из символов. В качестве примера можно привести знаменитую программу Шанка, который пытался создать для компьютера схему поведения в ресторане11. Такие программы иногда называют сценариями. Они предписывают, что делать и как вести себя в определенных ситуациях. Выглядят они примерно так:
Сцена 1. Появление в ресторане.
PTRANS: войти в ресторан MBUILD: найти столик MOVE: сесть
Сцена 2. Заказ.
ATRANS: попросить меню ATTEND: просмотреть его MBUILD: выбрать блюда MTRANS: сделать заказ официанту
Сцена 3. Обед.
ATRANS: принять еду у официанта INGEST: съесть еду
Сцена 4. Уход из ресторана.
MTRANS: попросить чек ATRANS: дать чаевые официанту PTRANS: подойти к кассе MTRANS: отдать деньги кассиру PTRANS: выйти из ресторана
Советую вам не очень загружать себя PTRANS'aми и MTRANS'aми: это формальные описания, придуманные Шанком. PTRANS, например, обозначает перемещение объекта в пространстве; MTRANS — изменение отношений между двумя объектами (например, ваши деньги переходят к официанту) и так далее. Основная идея ясна. Это инструкция по поведению в ресторане. Предлагается выполнять ее, чтобы визит в ресторан прошел успешно.
11 Р. Шанк. «Знать, чтобы понять» (R.Schank. Using knolwledge to understand. TINLAP.75, 1975). He представляю, правда, кто захочет взять с собой компьютер в ресторан в качестве компании. Возможно, владелец, не слишком отличающийся от своего компьютера.
Но известно, что события развиваются не всегда так, как планируется. Поход в ресторан — это поле, «заминированное» неожиданностями. Вы входите в ресторан и обнаруживаете, что нет свободного столика. Как долго вы будете его ждать? Есть время, приемлемое для поиска или ожидания свободного столика. Три часа ходить кругами по ресторану не очень-то вежливо, по мнению раздраженных посетителей и назойливых официантов. Поэтому нужно добавить в программу пункт, указывающий, сколько времени удобно ждать свободного столика, если все они окажутся занятыми. Давайте представим, что все это время ваша спутница вполголоса (но так, чтобы все слышали) бранит вас за то, что столик не был заказан заранее, хотя она просила об этом, а ее, как всегда, не послушали. Нужен алгоритм, определяющий, что и каким тоном вы должны отвечать ей. Такие возможные события должны быть включены в ресторанный сценарий.
Предположим, что столик наконец найден и вам принесли меню. Я на это надеюсь, но на всякий случай необходимо запрограммировать пункты, предусматривающие поведение в случае, если меню принесут не сразу. Как долго полагается ждать, прежде чем подозвать официанта, и так далее. Вы просматриваете меню и решаете, какой сделать заказ. Как быть, если ваша спутница решила использовать меню в качестве плацдарма для переговоров? Сложные для понимания комбинации блюд, их глубокомысленные обсуждения с официантами, которые, не выдержав, грубят вашей даме. Требуются инструкции, как вести себя в данной ситуации. Разумеется, они включают заверения в любви к вашей спутнице и претензии к ресторану. Наконец вы получаете еду, но она оказывается не такой вкусной, как всегда. Вы подозреваете, что изведенные придирчивостью и непомерными запросами вашей спутницы шеф-повар или официант подлили в суп из лобстера какую-то гадость. Что делать? В программе должны быть указания на случай таких обстоятельств.
Мы только коснулись бед и несчастий, которые ждут нас в ресторане. Но, думаю, общая картина ясна. Реальная программа, предусматривающая любые неожиданности, должна быть непомерно большой, даже гигантской; поэтому ни один человек не в состоянии составить ее. Такой экстремальный подход к составлению программ можно найти в проекте Дага Лената CYC. Его основная идея состоит в добавлении новых указаний до тех пор, пока программа не станет исчерпывающей. Главная проблема такого подхода состоит в неограниченном количестве непредвиденных случаев, которые могут произойти в самых обычных ситуациях — например, во время визита в ресторан. Из-за этого число инструкций возрастает до бесконечности.
Алгоритмический подход основан на таких программах. Они очень эффективны для выполнения узких, строго определенных задач, но абсолютно бессильны, когда нужно сходить в ресторан с красивой, но слишком разборчивой и жеманной спутницей. Хороши в теории, но ничего не понимают в детских пеленках — таков неутешительный вывод об этих системах.
Нашего киборга нельзя создавать на основе алгоритмических программ, ведь тогда он будет не в состоянии гибко реагировать на непредсказуемые изменения обстоятельств (Сара Коннор убегает или стреляет в него, пытается ударить коленом по самому уязвимому месту киборга и так далее). Именно такие спонтанные и разнообразные реакции свидетельствуют о наличии интеллекта. Нужно конструировать киборга по принципу нейросети. Это означает, что его мозг будет работать по схеме нервной системы.
Нейронная сеть — это компьютерная модель, организованная по принципу работы нервной системы человека. Эти модели устроены (насколько это возможно), как мозг человека: они состоят из узлов, выполняющих ту же роль, что и нейроны. Эти узлы, как и нейроны, могут находиться в возбужденном или спокойном состоянии. Активность может передаваться от одного нейрона другому, который с ним связан.
Эти системы хорошо действуют в тех же областях, что и люди, имея те же недостатки. Системы, созданные на основе алгоритмов, напротив, великолепно справляются с задачами, перед которыми люди пасуют, но беспомощны перед тем, что нам дается легко. Нейронные сетевые модели, однако, более эффективны, чем человеческий мозг.
Алгоритмические системы превосходят способности нейросистем в действиях, связанных с последовательными вычислениями, особенно в областях логики и математики. Производить такие операции требуется, например, при игре в шахматы. Вот почему, когда требуется большое количество вычислений, любой карманный калькулятор заткнет за пояс одаренного ученого. Поэтому «Deep Blue» смог обыграть чемпиона мира Каспарова.
Но человеческий мозг и модели, созданные по принципу нейросетей, намного превосходят алгоритмические системы в узнавании лиц, слежении за движущимися целями и подобных действиях. Эти способности требуются, чтобы опознать убегающую Сару Коннор. Выполнение такого рода заданий сводится к умению сравнивать. Узнавание, к примеру, включает в себя сравнивание объекта, который попадает в поле зрения, с архивом заложенных в память данных и определение степени сходства, чтобы принять решение об идентификации внешнего объекта и хранящегося в памяти образа. Как уже было сказано, человеческий мозг и системы нейронных сетей — устройства, способные сравнивать.
Это качество нейронных систем дает им способность, которой, как считает большинство людей, компьютеры не могут обладать, — обучаемость. По общепринятому мнению, компьютеры не могут учиться в прямом смысле этого слова, они лишь выполняют заложенные в них программы. Это справедливо по отношению к алгоритмическим системам, возможности которых зависят от заложенных в них инструкций. Но это утверждение не относится к моделям, созданным по принципу нейронных сетей. На основе некоторых простых правил обучения они могут учиться новым приемам, которые позволят неординарно решать возникающие проблемы. Разумеется, правила самообучения должны быть заложены в эти системы, но это справедливо для каждого из нас. Разница состоит в том, что мы получаем способность к обучению не из специальных программ, а из эволюционного опыта и окружающей среды.
Итак, чтобы создать киборга-убийцу, необходимо в первую очередь сконструировать подходящую нейронную схему. Киборг, который получится в итоге, скорее всего, не будет поражать математическими способностями или шахматным мастерством. Да и зачем ему нужны такие таланты? Представьте себе: «Терминатор-3» — Арни щелкает алгебраические задачки. Кто же пойдет на такой фильм?
Найти подходящее тело для киборга — не такая простая задача. С одной стороны, оно может существенно снизить возможности нейронной системы, которую мы изобрели для его мозга. С другой — тело дает возможность адекватных действий, которые могут упростить выполнение интеллектуальных задач, поставленных перед киборгом.
Мы сами часто с этим сталкиваемся. Представьте, как трудно было бы собрать паззл, если бы у нас не имелось возможности брать и перекладывать элементы, из которых он состоит, с места на место. Мы должны были бы создать воображаемую картину и мысленно менять элементы местами, проверяя, подходят ли они друг к другу. Вместо забавного развлечения мы получили бы скучную и трудную работу. Но у нас есть возможность брать элементы паззла в руки, перекладывать их, пробовать различные варианты. Умственная нагрузка при этом сразу снижается. То же самое происходит, когда мы производим сложные вычисления. Мы решаем задачу постепенно, записывая промежуточные результаты на бумаге. Все мы знаем, как долго и мучительно производить расчеты в голове (для некоторых это сложно делать даже письменно). Используя ручку и бумагу, мы существенно снижаем нагрузку на наш бедный мозг, облегчаем решение стоящих перед нами интеллектуальных задач.
Движения нашего тела нередко берут на себя часть бремени нашего мозга. Если бы такая возможность не была нам предоставлена, то мозгу пришлось бы стать гораздо сложнее и изощреннее. Если мы найдем для мозга киборга, организованного по принципу нейронной системы, тело, способное манипулировать информацией окружающей среды (например, собирать кусочки паззла или совершать вычисления с помощью ручки и бумаги), ему не понадобится слишком сложная структура мозга. Мозг и тело совместно выполняют интеллектуальные задачи; невозможно разделить их вклад в процессы мышления, памяти и восприятия.
Создание киборга-убийцы — невероятный, фантастический замысел. Но это один из способов показать, какими возможностями обладает материализм в формировании адекватного взгляда на мыслительные процессы. Спасибо Арни за то, что он сделал доказательство таким наглядным. Конечно, решены далеко не все проблемы, связанные с мышлением. Ни у кого, например, нет четкого представления о том, как мозг продуцирует сознание, с помощью которого мы получаем опыт. Если нам посчастливится сконструировать киборга, обладающего сознанием, наши знания в этой области не увеличатся.
Но все же Декарт и компания, по всей вероятности, ошибаются. Материальное существо может обладать интеллектом, у него происходят психические процессы, мы обнаруживаем у него внутренние состояния: мышление, восприятие, осознание. Я со всей ответственностью заявляю: в ближайшие сто лет у нас появятся интеллектуальные машины, они просто не могут не появиться. Искусственные нейронные системы становятся все более совершенными, овладевают областями деятельности, которые раньше считались для них недоступными. Они делают логические и математические заключения, с удивительной непринужденностью разговаривают на иностранных языках. Осталось только превратить компьютеры в роботов: поместить нейронные схемы в подходящую оболочку, которая могла бы совершать физические действия, помогая решать интеллектуальные задачи и снижая нагрузку на мозг.
И что тогда? Как новоиспеченные мыслящие существа будут к нам относиться? Будут они подчиняться человеку или пытаться его уничтожить, или просто игнорировать, не считая заслуживающим внимания? Разумные создания — существа обычно неприятные и довольно злобные. Значительная разница в развитии обычно ведет, как показывает история человечества, к уничтожению или подавлению менее «продвинутой » в научно-техническом отношении расы. Попробуйте спросить об этом американских аборигенов — инков, ацтеков, майя, а также неандертальцев и кроманьоцев. Поскольку мир эволюционирует в сторону все большего развития интеллекта и сознания, вполне может случиться, что разумные механизмы и силиконовые киборги оставят нас далеко позади. Может быть, на следующем этапе эволюции для человечества уже не будет места: оно лишь подготовит почву для нового вида. Кто знает, какой конец всем нам уготован?
Аста ла виста, крошка!
Я не перестаю восхищаться философской деятельностью Арнольда Шварценеггера и не собираюсь скрывать этого. Он непревзойденный актер-мыслитель и, подобно великому немецкому философу Иммануилу Канту, породил целый ряд подражателей. Но в 1990 году произошло событие, сыгравшее важную роль в развитии жанра НФ-философии. В результате сотрудничества Арни с одним из самых значительных режиссеров-философов нашего времени, голландцем Полом Верхувеном, появился выдающийся фильм, который войдет в десятку лучших картин всех времен и народов в жанре НФ-философии. Конечно, было бы несправедливо отдать все почести Шварценеггеру и Верхувену, забыв о гениальном Филиппе К. Дике, написавшем роман, который лег в основу фильма. Позже, в следующих главах, мы уделим больше внимания этому плодовитому писателю, занимающему видное место в движении Нф-философии. Картина Верхувена «Вспомнить все» вызвала нарекания некоторых критиков, возмущенных чрезмерным натурализмом и якобы беспричинной жестокостью. Отмечали сцену, в которой Арни, взбегая по эскалатору, использует в качестве щита от града пуль одного из приспешников главного злодея, и смерть Рихтера в очень убедительном исполнении Майкла Айронсайда. Я уверен, что эти критики не увидели бы философскую проблему, даже если бы она находилась у них перед самым носом. Эти сцены слишком ярки и живописны? Может быть, но в них нет беспричинной жестокости. Несмотря на то что в фильме есть насилие, основное назначение этой картины — защита одной из философских идей — теории памяти. Я скажу даже, что во всей западной философии не появлялось более убедительного аргумента в пользу этой теории. Такие гиганты, как Джон Локк или современный мыслитель Сидни Шумахер, предпринимали попытки доказать правоту этой идеи, но их усилия не идут ни в какое сравнение с аргументацией Верхувена—Шварценеггера.
Идет 2084 год. Земля поделена между враждующими Северной и Южной группировками. Марс колонизирован, его основная функция — обеспечение Земли необходимым для ведения войны сырьем под названием трибиний. Колонией правит жестокий диктатор Вилас Кохаген, у которого, как он считает, самая выгодная должность во всей Солнечной системе. Почему? Да потому что, пока он поставляет трибиний на Землю, он может творить все, что ему угодно. Единственное, что омрачает его безоблачное существование, — требующие независимости Марса мятежники, большинство которых представляют собой подвергшихся радиационному облучению и обладающих телепатическими способностями мутантов.
В это время Дуглас Куэйд (Арни) просыпается от марсианского кошмара, который тревожит его уже не в первый раз. Несмотря на то что он женат на Шарон Стоун (она еще не снялась в «Основном инстинкте»), Арни не очень доволен своей жизнью на Земле и хочет поехать на Марс. Любопытно, что технический прогресс будущего не распространился на каменоломню, в которой работает Арни. Почему-то люди вынуждены стучать отбойными молотками, когда уже заселен Марс, водителями такси работают роботы и изобретены имплантаты, создающие новую память, которую невозможно отличить от настоящей.
Это последнее достижение науки и техники сыграло ключевую роль в фильме. Шарон, разумеется, отчаянно сопротивляется решению Арни уехать на Марс — маленькую красную планету, на которой очень холодно. Вопреки советам жены и друзей он отправляется в компанию, специализирующуюся на искусственных воспоминаниях, где заказывает воображаемое путешествие на Марс и выбирает себе роль шпиона, выполняющего там особое задание. Но во время загрузки искусственной памяти с Арни случается приступ так называемой шизоидной эмболии. Служащие компании понимают: неприятность эта произошла потому, что раньше кто-то (вероятнее всего, зловещее Агентство) стер его настоящие воспоминания. Они запихивают Арни в такси.
После этого все для Арни идет кувырком. Один за другим его пытаются убить друзья из каменоломни (Барни Раббл и другие), потом жена и, наконец, Рихтер, сотрудник Агентства, которое стерло у Арни память. Оказывается, что Шарон вовсе не его жена, а вся нынешняя жизнь честного шахтера — фальшивка. Его супруга на самом деле подружка Рихтера, а жизнь с Арни была для нее всего лишь заданием. Нетрудно догадаться, как недоволен этим Рихтер.
Потом Арни находит видеопослание от самого себя — того парня, которым он был раньше. Человек с экрана компьютера говорит, что его имя Хаузер и он был шпионом Кохагена. Диктатор уничтожил его память за то, что Хаузер перешел на сторону повстанцев. Он предлагает Куэйду вынуть из носовой полости следящий за ним «жучок», а затем отправиться на Марс.
На Марсе Арни связывается со своими старыми друзьями-повстанцами, которых он, разумеется, не помнит, и со своей девушкой Мелиной (Рэйчел Тикотин). Но и эта встреча может оказаться уловкой. Хаузер на самом деле никогда не переходил на сторону мятежников. Его память была стерта и заменена новой с одной целью: получить совершенного секретного агента, который бы об этом даже не знал. Дело в том, что повстанцы-мутанты, обладая телепатическими способностями, умели определять сказанную кем-то ложь. Такое радикальное средство могло одурачить их: восставшие не смогли бы обнаружить ложь, поскольку Хаузер считал бы, что говорит правду.
Дальше события развиваются следующим образом: глава восставших Куато убит, Мелина и Арни схвачены. Но наш герой, конечно, спасает себя и Мелину, убивает Рихтера и Кохагена и запускает оставленную инопланетянами систему для создания атмосферы на Марсе. В общем, обычное занятие для Австрийского Спасителя.
О чем же этот фильм? О том, что в философии называется проблемой самотождественности. Что делает нас такими, какие мы есть, что отличает нас от других и позволяет изо дня в день сохранять целостность своей личности? Пол Верхувен и Арнольд Шварценеггер отвечают: память.
Почему возникает вопрос о самотождественности? Спросите себя: тот ли вы человек, каким были десять лет назад? В каком-то смысле — да, а в другом — нет. Физически вы, конечно, можете сильно отличаться от человека, которым были десять лет назад, особенно если, как я, вступили в долгий период заката. Почти все клетки, из которых состояло ваше тело тогда, погибли, их заменили новые. Только клетки головного мозга не подлежат замене: они просто умирают.
Вы также изменились духовно и интеллектуально. Вероятно, сегодня вы верите в то, во что не верили десять лет назад. У вас появились другие чувства, эмоции, воспоминания, желания, цели, планы, страхи, опасения, мнения. Мы все постоянно меняемся физически, психологически, эмоционально. Проходит время, и мы отказываемся от одних намерений и заменяем их другими; прежние воспоминания уступают место новым; эмоции, которые раньше были сильными, тускнеют, и другие занимают их место. Происходят постоянные изменения на всех уровнях. Как же нам удается быть одним и тем же человеком, сохраняя свою личность?
Некоторые считают, что не удается. Первым высказал эту идею древнегреческий философ Гераклит12, которому принадлежит много афоризмов. Его самое знаменитое утверждение звучит так: «Невозможно войти в одну реку дважды». Возьмем любую реку, например, Темзу. Молекулы, из которых она состоит, постоянно меняются. Сегодня река, конечно, не та, которой была месяц назад: в ней не осталось ни одной прежней молекулы, они все утекли в океан. Как утверждал Гераклит, река стала другой, она полностью изменилась. Прав он или нет?
12 Гераклит был родом из Милета, который сейчас находится на территории Турции. Когда-то эта местность была заселена греками и являлась частью эллинистической культуры.
Другой древнегреческий философ, Аристотель, считал иначе. Да, все меняется, но одни перемены более важны, чем другие: они способны прекратить существование объекта, претерпевающего изменения. Аристотель назвал их эссенциальными (т.е. сущностными). Если с каким-нибудь объектом происходят эссенциальные изменения, он перестает существовать как таковой. Но некоторые перемены не так значимы и сильны, из-за них объект не прекращает своего существования. Такие изменения Аристотель назвал акцидентальными. Это не означает, что они происходят в результате несчастного случая, как можно было бы подумать, буквально переведя это слово с английского (accident — «катастрофа, авария»). У Аристотеля «акцидентальный» означало «не настолько важный, чтобы прекратить существование объекта ».
Понять разницу между эссенциальными и акциденталь-ными изменениями поможет пример из моей далекой юности. Когда-то, находясь в затруднительном материальном положении, я был вынужден постоянно носить единственные джинсы, поскольку другой одежды у меня просто не было. Сначала дыра появилась на колене. Безусловно, это было определенное изменение, но прекратило ли оно существование джинсов? Очевидно, нет, потому что я носил их еще около года. Таким образом, появление дырки на колене джинсов было, по Аристотелю, акцидентальным изменением. Затем такая же акцидентальная перемена произошла на другом колене. Постепенно свершилось неминуемое: джинсы протерлись в промежности. Наконец, швы разошлись по всей длине, и мои джинсы прекратили свое существование. Последняя перемена прикончила их: она оказалась эссенциальной переменой. Какая-то часть материи осталась, но джинсам пришел конец вследствие эссенциальной перемены.
Такое лее объяснение можно применить и к гераклитовой реке. Если принять точку зрения Аристотеля, получается, что даже полная замена одних молекул воды другими не является существенной для самой реки: это будут акцидентальные изменения. Да, река меняется, но не прекращает своего существования, она продолжает быть рекой.
Представим теперь, что она полностью высохла, берега сровнялись с дном, и от реки не осталось и следа. Совершенно ясно, что эти перемены будут эссенциальными, поскольку река исчезла.
Чью точку зрения следует принять в вопросе о самоидентификации: Гераклита или Аристотеля? Думаю, что Шварценеггер, судя по последним киноработам, склоняется к правоте Гераклита — но на ошибочных основаниях. Арни, как и Аристотель, считает, что нельзя отрицать постоянно происходящие изменения, но приходит при этом к заключению, что целостного, устойчивого «я», сохраняющегося во времени, не существует. Здесь очень легко совершить ошибку. Думаю, Арни допускал, что Аристотель прав: непрерывные изменения, происходящие с человеком, не отрицают существования устойчивого ядра личности — «я». Тем не менее он решил оспорить это утверждение и доказать, что неизменного, постоянного «я» не существует. К этому убеждению Арни пришел далеко не сразу. Раньше, особенно во время важного и плодотворного сотрудничества с Полом Верхувеном, Шварценеггера можно было бы назвать «аристотелианцем»: он верил в существование «я» как неизменной, устойчивой части личности, неподвластной времени. В более поздних работах он отказался от этих взглядов. Чтобы понять, почему это произошло, нужно проследить за развитием философской мысли Арни.
Если вы испытываете соблазн от мысли, что «я» постоянно меняется, то переход к отрицанию целостного устойчивого «я» связан с неопределенностью понятия «тождественность». Мы употребляем слова «тот же самый», «тождественный» по меньшей мере в двух значениях. Когда речь идет о каком-то человеке, о нем иногда говорят, что он был «такой», а потом стал «другим». Обычно под этими словами мы имеем в виду, что этот человек основательно изменился: вместо консервативных взглядов, которых раньше придерживался, стал высказывать резко радикальные; или из милого и обаятельного превратился в грубого и раздражительного. Если же с человеком таких изменений не происходит, говорят, что он не изменился и остался таким же, как прежде. В этом случае мы употребляем понятия «тот же самый» и «другой» в качественном смысле. В этом смысле одна банка кока-колы будет той же самой, что и другая банка кока-колы, но обе они будут отличаться от банки пепси, потому что внешний вид и содержимое у них будет качественно разное. Если кто-нибудь покрасит банку кока-колы в голубой цвет, то в этом случае она изменится качественно: о ней и соседней банке кока-колы уже нельзя будет сказать, что они «то же самое». Про любую пару идентичных предметов мы можем сказать «то же самое», подразумевая под этим «очень похожее». Значит, в качественном смысле «то же самое», «тождественное» значит «очень похожее».
Но у этих понятий есть и другое, как говорят, количественное значение. В этом смысле одна банка кока-колы не будет «тем же самым», что и другая. Почему? Да потому что они представляют собой разные объекты. Одна из них стоит у меня на столе, а другая находится у вас в руках. Одну банку я могу открыть, а другую нет, поэтому не могу сказать, что две банки кока-колы — одно и то же. В качественном смысле они являются одним и тем же, а в количественном — нет.
Когда мы говорим о ком-то, что он стал совсем «другим», то не имеем в виду, что этот человек умер и прекратил свое существование. Мы не употребляем слово «другой » в количественном смысле, не считаем, что место одного объекта занял другой. Представьте, например, что поклоннику «Баффи» исполняется 30 лет и он вдруг решает, что это уже не лучший сериал в мире, и отдает свой голос какой-нибудь мыльной опере или, на худой конец, лотерее «Джет Сет». Что можно на это сказать? (В голове возникает слово «эвтаназия », но я лучше отгоню его подальше.) Без сомнения, такое ослабление умственных способностей будет настоящей трагедией. Но все же мы вряд ли сможем сказать, что это изменение равносильно смерти личности. Перемена ужасная, трагическая, способная разбить сердце, но все-таки это акцидентальное изменение. Человек изменился в качественном, а не в количественном смысле.
При обсуждении вопроса о самотождественности речь идет не о качественной, а о количественной идентификации. Нет сомнений, что со всеми нами постоянно происходят качественные изменения. Но по-настоящему нас интересует то неизменное ядро, которое сохраняет изо дня в день нашу личность и делает нас отличными от других. Именно количественная идентификация является предметом исследования. А различие эссенциальных и акцидентальных изменений позволяет приблизиться к решению вопроса о самоидентификации. Нужно определить, какие из перемен, которым подвержен человек, являются эссенциальными, а какие — акцидентальными. Эссенциальные изменения прекращают наше существование, мы перестаем быть в количественном смысле. В процессе этих перемен мы теряем нечто сущностно важное — то, без чего нас уже нет. Чтобы обнаружить это важное, составляющее основу личности, нужно выяснить, после каких изменений человек сохраняет свою личность, а после каких — нет.
Хотите — верьте, хотите — нет, но в фильме «Вспомнить все» проводится такое исследование. Арни подвергается определенному воздействию: у него уничтожают старые воспоминания и заменяют их новыми. Согласно Верхувену — Шварценеггеру, эта операция приводит к эссенциальным изменениям: одна личность исчезает, а ее место занимает другая. Вот почему Арни, как обычно, открывает счет убитым. Он в буквальном смысле борется за себя, за свою личность. Возвращение памяти означает, что он опять станет Хаузером, что уничтожит Куэйда — человека, которым он стал после стирания его собственных воспоминаний. Верхувен и Шварценеггер защищают так называемую теорию памяти, согласно которой память является основой индивидуума, главным критерием самотождественности. Если они правы, тогда именно воспоминания сохраняют человека как личность и создают его уникальность.
Чтобы решить, насколько верна эта теория, давайте сначала обратимся к другим точкам зрения на проблему самотождественности.
Пожалуй, самая известная точка зрения, противостоящая теории памяти, — это теория души. В соответствии с ней человек — это прежде всего душа, которая получает воплощение в физическом теле. Она есть основа, изо дня в день, на протяжении многих лет сохраняющая наше неизменное «я» и создающая нашу индивидуальность, уникальность, отличающую нас от других людей.
Просто, не так ли? Но что же представляет наша душа? Некую нематериальную сущность. Тогда, если апеллировать к душе как критерию самотождественности, искать в ней ответ на вопрос о том, что составляет основу личности, неизбежно придется обратиться к учению дуализма, рассмотренному нами в предыдущей главе. В этом случае теория души наследует длинный ряд противоречий дуализма, идеи которого, как мы уже выяснили, очень уязвимы для критики.
Если бы нам даже удалось совершить невозможное и обойти проблемы, связанные с дуализмом, мы столкнулись бы с трудностями, возникающими при утверждении, что душа — это основа самотождественности, стержень человеческой личности. Основная проблема заключается в том, что признание теории души делает невозможным объективное суждение даже о собственной тождественности, не говоря о чьей-либо еще.
Суждение о тождественности — это суждение о том, кто перед вами находится. Предположим, вы видите меня на улице и ведете себя определенным образом (например, бормоча про себя проклятия, переходите на другую сторону). Вы поступаете так, исходя из своего мнения обо мне. Допустим теперь, что теория души верна. Как у вас могло сложиться представление о моей сущности, ведь душу невозможно увидеть, услышать, понюхать, попробовать или потрогать? Как вы смогли понять, какая душа находится внутри меня, если, конечно, предположить, что она есть на самом деле?
«Да очень просто», — можете вы подумать. О человеке можно судить по его физической оболочке, исходя из того, что в определенном теле находится определенная душа. Видя мое движущееся по улице тело, вы делаете вывод, что в нем та же душа, что и раньше, поэтому спешите перейти на другую сторону. Но это не решение проблемы. Откуда появилось убеждение, что в этом теле находится та же душа? Каким образом была установлена взаимосвязь между телом и душой?
Чтобы яснее увидеть возникшую трудность, представьте, что сейчас перед вами находится упаковка вашего любимого пива. Как вы узнали, что в бутылках пиво, которое больше всего вам нравится? Разумеется, при покупке вы смотрели на этикетку. Но как вы могли установить взаимосвязь между названием на бутылке и ее содержимым? Единственный способ установить соответствие — открыть бутылку и отпить из нее хотя бы глоток. Этот пример ведет нас к обобщению: чтобы установить связь между двумя вещами — неважно, что они собой представляют, — вы должны сделать это опытным путем. С пивом это выполнить очень легко: вы смотрите на этикетку, открываете бутылку и глоток за глотком (опытным путем) убеждаетесь, что в ней находится то самое пиво, которое вам нравится больше всего.
Но у нас нет возможности проделать этот простой опыт, когда речь идет о душе. Как это сделать? Открыть чью-то голову, чтобы посмотреть, какая там душа? Безнадежными станут попытки услышать, понюхать, попробовать или потрогать чью-то душу; ее невозможно ощутить на физическом уровне. Каким же образом мы можем установить взаимосвязь между телом и душой? Да никаким. Это будет похоже на попытки определить, соответствует ли наклеенной на бутылке этикетке невидимое, не имеющее вкуса и плотности, а потому не представляющее для нас интереса пиво, которое должно там находиться.
Будучи нематериальной, душа не может быть обнаружена, ее невозможно ощутить, потрогать, попробовать на вкус. Мы не в состоянии определить соотношение между душой и любым другим предметом, явлением или живым существом. Это невозможно. Совершенно невозможно. Будет ошибкой думать, что это утверждение относится только к другим людям. Но в существовании своей души мы уверены и вполне можем определить взаимосвязь между собственными душой и телом. Поскольку нет причин предполагать, что другие люди в этом отношении отличаются от нас, значит, у них душа и тело связаны точно так же.
Увы, этот вывод уязвим. Во-первых, перенос заключения о взаимосвязи души и тела с себя на других людей нельзя признать правомерным. Ведь, выпив бутылку любимого пива и ощутив его неповторимый вкус, невозможно сделать вывод, что любое пиво будет точно таким же. В скором времени вас ожидает жестокое разочарование. Но эта проблема не самая серьезная, нас ожидают большие трудности. Действительно ли мы можем быть уверены, что обладаем душой? Вспомним возражения Ницше и Юма против положений Декарта, о которых шла речь во второй главе. Когда мы внимательно заглядываем вглубь себя, то находим там мысли, эмоции, чувства, но не объект, которому они принадлежат. А теория души предполагает, что душа не равна психическим и ментальным состояниям и представляет собой нечто отдельное от них. Почему? Потому что наши мысли, чувства, желания и намерения — все, что составляет содержимое нашего внутреннего мира, изменчиво. Душа постоянна и устойчива, она лежит в основе психики и разума, объединяет меняющиеся ментальные состояния, делая нас целостной индивидуальностью, отличной от всех других людей. Согласно теории души она не равна нашей психике и разуму, а представляет некий объект, вмещающий в себя различные психические и ментальные особенности. Но даже при очень внимательном рассмотрении мы сможем обнаружить только сами мысли, чувства, эмоции и другие внутренние состояния, но не объект, которому они принадлежат: мы не в состоянии обнаружить душу.
Итак, мы не имеем никакого представления о взаимосвязи между телом и душой ни у себя, ни у других людей. Следовательно, теория души не в состоянии объяснить, почему мы достаточно легко и точно определяем тождественность личности, независимо от того, идет речь о нас самих или ком-то еще.
Несостоятельность теории души заставляет нас обратиться к противоположной точке зрения, которая известна под названием теории тела. Согласно этой концепции сущностная основа личности — это физическое тело, делающее нас отличными от других людей и одновременно сохраняющее индивидуальность.
Если вы придерживаетесь точки зрения Гераклита, то можете воскликнуть: «Как же так?! Ведь тело постоянно меняется, оно никогда не бывает одним и тем же. Новые клетки постоянно занимают место старых, а некоторые умирают, не получив замены». Один мой друг использовал эту идею в качестве аргумента для заявления о разводе: мол, я теперь совсем не тот человек, который несколько лет назад женился на этой женщине. Да, философия — опасная штука. Его стратегический план не увенчался успехом. Наверное, судья был поклонником Аристотеля. Пожалуй, мы тоже будем придерживаться учения этого великого грека и посчитаем постоянное обновление клеток нашего организма акцидентальным изменением. Даже полная замена клеток тела не более прекращает его существование, чем замена всех молекул воды в реке — существование реки.
Однако против теории тела есть и более серьезные возражения. Прежде всего маловероятно, что все тело участвует в создании тождественной личности. Чтобы убедиться в этом, позвольте рассказать об одном малоизвестном факте: оказывается, один ученый с успехом проводит следующий эксперимент — он отделяет головы обезьян от тел, меняет их местами, и при этом получившиеся гибриды остаются живы. Не совсем понятно, зачем он это делает; вероятно, есть важная причина. Тело одной обезьяны, пришитое к голове другой, конечно, обездвижено, полностью парализовано от шеи и ниже, но в течение нескольких недель в нем можно поддерживать жизнь. Таковы результаты этого эксперимента. И если они были удачными с человекообразными обезьянами, то почему не могут быть столь же удачными опыты, проведенные с человеком? А теперь на минуту представьте, что такой эксперимент был проведен с вами. Голова была отделена от вашего тела и пришита к чужому, а тело соединили с чужой головой. Где бы в итоге оказались вы сами: там, где голова, или там, где тело? Хотя со мной такого не случалось, но я абсолютно уверен, что, проснувшись, вы подумали бы: «Что за ерунда? Что со мной произошло, почему я не могу двигаться?» Увидев вместо своего чужое неподвижное тело, которое вам не подчиняется, вы были бы изумлены, потрясены и в немалой степени разозлены. Это значило бы только одно: ваша личность там, где голова. Уверен, что с другими людьми произошло бы то же самое; их посетили бы такие же мысли. Таким образом, тождество индивидуальности связано с головой, а не с телом.
Если я еще не убедил вас, тогда представьте, что ваше бывшее тело, присоединенное к чьей-то голове, погибло. Если бы вы видели это, то вдоволь погоревали бы, оплакивая его. Но печалиться о гибели своего тела можно, только оставшись живым. Выясняется, что мы не тождественны своему телу. Сущностная часть личности, ее основа, не равна физической оболочке в целом, потому что потенциально может пережить потерю большей ее части. Уже сейчас уровень науки и техники позволяет осуществить подобную операцию. По всей видимости, единственная часть тела, которая нужна для сохранения человеческой индивидуальности, — это голова, независимо от того, к какому телу она присоединена.
Давайте продолжим рассуждать в том же духе. Прежде всего голова может не особенно нуждаться в теле. Зачем оно, если полностью парализовано? Только для того, чтобы поставлять мозгу кровь и другие необходимые химические вещества. Это можно обеспечить с помощью различных технических средств, которые делают участие тела необязательным. Таким образом, голову достаточно присоединить к контейнеру, содержащему все необходимые для работы мозга вещества.
А собственно, вся ли голова нужна для того, чтобы самотождественная личность не прекратила свое существование? Что, если человек, который проделывает эксперимент по пересадке голов, решит, что некоторые элементы на ней лишние, и удалит их? Уши, например; зачем они действительно нужны? После операции вы проснетесь и подумаете: «Что за дьявольщина (не уверен, правда, что слова будут именно такими), где же мои уши? » Рискую скатиться в формат фильмов ужасов, но предположу, что и с носом может произойти та же история. Проснувшись после операции, вы подумаете: «Что за ...? Где же ...? Никогда не был таким уродом!..» И так далее.
Если ученый, который проводит эксперимент, достигнет нужного уровня мастерства, чтобы поддерживать кровяное давление, найдет средства, которые позволят противодействовать шоку и кровотечениям, тогда он может вообще ничего больше не оставить, кроме черепа. Конечно, у вас не будет возможности полюбоваться на результаты его деятельности, но про себя вы будете думать о том, что же случилось. Оставив в стороне технические ограничения, мы вспомним, что череп выполняет защитные функции: он нужен лишь для того, чтобы хранить мозг и оберегать его от внешних воздействий. Если допустить, что череп можно заменить пластиковым футляром, тогда можно обойтись без этого костяного контейнера. Возможно, ученый поместит ваш мозг в питательную жидкость, поддерживающую его жизнедеятельность? Кажется, во второй главе о чем-то подобном уже шла речь. Значит, сущностная основа нашей самотождественности заключена не в теле. Можно почти полностью лишиться физического тела, но остаться самим собой, правда, в сильно урезанном виде. Таким образом, мы подошли к следующей точке зрения на проблему тождественности: теории мозга.
Согласно этой теории мозг — основа самотождественности. Кроме мозга у человека есть еще другие органы и части тела, но они, в аристотелевском смысле, имеют акцидентальные черты: можно лишиться любого органа или части тела, сохранив при этом тождественность личности. Но потеря мозга будет фатальна. Мы только что представили ситуацию, в которой человек, лишившись практически всего тела, сохраняет свою сущностную основу благодаря мозгу.
В соответствии с этой концепцией, человек из года в год сохраняет свою тождественность благодаря мозгу, причем неизбежную и безвозвратную потерю значительного количества клеток можно считать не особенно стоящим внимания акцидентальным изменением. Мозг придает каждому человеку уникальность, делает отличным от других, поскольку у разных людей он не может быть одинаковым.
Действительно ли это так, и мозг является эссенциальной основой человека? Давайте сначала разберемся, что представляет собой мозг. Это сложная органическая система, в которой протекает множество электрических и химических процессов. А теперь предположим, что вследствие какого-то дисбаланса у вас снизилось количество серотонина, в результате чего наступила депрессия. Вы вынуждены принимать таблетки, которые поднимают уровень серотонина. Нет ничего особенного в том, чтобы восполнить недостаток определенных веществ искусственными препаратами. В количественном смысле таблетки не делают вас другим человеком, они только улучшают настроение.
А теперь давайте предположим, что в мозге произошли более серьезные изменения, нарушившие работу. Деятельность нейронов, которые должны обеспечивать нормальное функционирование мозга, заключается в приеме и дальнейшей передаче электрохимического импульса. Вполне вероятно, что можно изобрести эквивалент нейрона, способный с успехом выполнять его работу. Представим, что ваш мозг начал разрушаться (у автора этот процесс уже какое-то время происходит). Нейроны погибают, не получая замены. Развитие техники позволит определить, какие нейроны умирают, чтобы поместить на их место новые искусственные клетки. Чтобы сделать наше предположение более правдоподобным, давайте сосредоточимся на разрабатываемых методах лечения. Некоторые мозговые нарушения, вроде болезней Альцгеймера и Паркинсона, могут быть устранены путем имплантации стволовых клеток. Эти клетки очень пластичны и податливы, обладают необычайно гибкими, разнообразными реакциями, поэтому их удобно использовать в такого рода операциях. Если их имплантировать в разрушающийся мозг, они должны взять на себя роль нейронов и заменить умирающие клетки, сохранив связь между разными отделами головного мозга, которая иначе была бы прервана.
Что, если бы это случилось с вами? Предположение, что после замены природных нейронов искусственными ваша самотождественная личность прекратила бы свое существование и ее место заняла бы другая (это равносильно смерти), выглядит неправдоподобно. Наоборот, имплантация сохранила бы вашу жизнь и тождественность личности, даже если бы каждый нейрон был заменен стволовой клеткой. Это похоже на полную замену клеток нашего тела, которая, как известно, происходит каждые семь лет. Есть, конечно, разница, поскольку тело само вырабатывает необходимые ему клетки, а нейроны вживляются в мозг извне.
Можно представить ситуацию, когда постепенно, в результате ряда операций все клетки мозга будут заменены имплантатами. Если они справятся со своей задачей, как «родные» клетки, сохраняя ваши мысли, воспоминания, чувства, самоощущение, ваша личность останется такой же, какой была при замене части нейронов. Но можно ли сказать, что мозг сохранится таким же, каким был до замены естественных клеток искусственными? В отличие от нормального процесса, когда организм вырабатывает новые клетки, которые со временем занимают место старых и полностью его обновляют, квази-нейроны попадают в мозг извне, являясь продуктом чужого производства. Поэтому нельзя утверждать, что новый мозг тождествен прежнему естественному мозгу; впрочем, нельзя утверждать и обратное.
Позволим себе пойти еще дальше в своих предположениях. Допустим, что новые клетки, имея органическое происхождение, специально созданы в лаборатории в герметичных колбах, а затем помещены в ваш мозг. Возможно, технически этот опыт неосуществим, но он не противоречит принципу, которому мы следуем. До того времени, пока введенные в мозг клетки успешно выполняют функции прежних, можно с уверенностью утверждать, что имплантация не влияет на самотождественность. Посмотрим на эту ситуацию с точки зрения человека, подвергшегося процедуре. После нее все будет казаться таким же, как и до: мысли, чувства, воспоминания не изменятся, потому что новый мозг сохранит их в целости и будет функционировать так же, как и прежний. С вашей точки зрения, все останется по-прежнему, хотя может появиться мысль: «Надо же, я перенес операцию». Но прежний психический склад, особенности мышления и воспоминания будут невредимы.
Таким образом, мы приходим к заключению, что для сохранения тождественности важно не содержимое мозга (не то, из чего он сделан), а то, что он делает, как выполняет свои функции. Если бы удалось найти достойную замену нейронам — органические или неорганические клетки, которые бы сохраняли деятельность мозга данного человека и его мысли, ощущения, воспоминания, то можно было бы говорить и о сохранении индивидуальности. То есть основа тождественности состоит не в том, что мозг есть, а в том, что он делает. А что он делает, в чем состоит его основная функция? Он является вместилищем различных состояний: мыслей, чувств, намерений, желаний, эмоций, надежд, страхов, ожиданий, а самое главное — памяти. Вот мы наконец и подошли к идее, которую защищают Пол Верхувен и Арнольд Шварценеггер, — теории памяти.
Название не совсем точно отражает суть этой теории, поскольку в понятие «память» здесь включаются различные психические и умственные проявления. Например, Арни, будучи Куэйдом, был уверен, что женат уже восемь лет на Шарон Стоун, испытывал к ней определенные чувства, может быть, даже любил ее. Память, конечно, является основой; если бы у Арни не изменили ее, неизвестно, появились бы у него новые ощущения, чувства и эмоции. Поэтому теорию памяти часто называют теорией психической целостности.
Согласно теории памяти, личностную основу человека составляют память и связанные с ней различные психические состояния: убеждения, мысли, эмоции, надежды, страхи и так далее. Именно они делают каждого из нас уникальной индивидуальностью. Следовательно, Куэйд и Хаузер — две совершенно разные личности, которые в разное время находились в одном теле. Верхувен и Шварценеггер гениально передают это в сцене, когда Куэйда привязывают к устройству, которое должно стереть его память и вернуть память Хаузера. Когда Арни напрягает свои мощные бицепсы, силясь разорвать путы, сковывающие его запястья, он в буквальном смысле борется за свою жизнь. Замена памяти равносильна смерти, потому что тогда личность прекращает существование.
Хаузер, злая тень Арни, подчеркивает это в видеозаписи, адресованной Куэйду. Он говорит: «Я хотел бы пожелать тебе долгой и счастливой жизни, но, увы, мне нужно забрать свое тело обратно». И когда Куэйду удается освободиться, он втыкает в лоб кому-то из обслуживающего персонала стальной стержень, выломав это оружие из кресла, к которому его приковали. Это нельзя считать немотивированной жестокостью. Верхувен и Шварценеггер с присущей им убедительностью защищают философскую точку зрения о взаимосвязи между памятью и самотождественностью. Я думаю, что за всю историю философии не было приведено более убедительного доказательства истинности этой концепции. Даже очень хорошие философы, как Джон Локк, могут лишь приводить примеры о памяти принцессы, которая была перенесена к сапожнику. Но, только увидев, как Арни с сокрушительной силой защищает свою новую индивидуальность ценой старой, вы сможете в полной мере оценить теорию памяти.
Помню, впервые увидев в кинотеатре «Вспомнить все», я сказал своей девушке: «Как жаль, что они не обратились к проблеме расщепления личности!» Не знаю почему, но девушка бросила меня вскоре после этого разговора. На самом деле расщепление личности или, как иногда говорят, раздвоение, представляет серьезную проблему для теории памяти, тем более что только эта концепция объясняет, что является основой тождественности. Я даже слегка разочаровался в Арни, потому что он эту проблему не рассматривал. Но я не должен был сомневаться в этом великом человеке! Десять лет спустя в фильме Роджера Споттисвуда «Шестой день» («The 6th Day», 2000) Арни предложил интригующий подход к этой проблеме. Следует также отметить, что в философской позиции Шварценеггера обнаружился важный сдвиг. От идеи Аристотеля о существовании неизменного «я» он перешел к точке зрения Гераклита, который утверждал, что постоянного, устойчивого «я» не может быть.
Действие фильма происходит в недалеком будущем (раньше, чем вы думаете!). Главный герой, Адам Гибсон, — до отвращения счастливый семьянин, у которого есть милая, красивая жена и слишком трогательная маленькая дочурка. Зачем Арни понадобилось изображать семейную идиллию? Он гораздо лучше смотрелся в роли терминатора, бойца диверсионно-десантного отряда или наемника, который убивал на тропе войны разных сухопутных «крыс ». Тем не менее на горизонте счастливого мужа и отца Адама Гибсона не было ни облачка, пока однажды он не вернулся домой и не обнаружил там самого себя. Или человека, с которым они были похожи как две капли воды. Агенты, прибывшие уничтожить шокированного Арни как раз в тот момент, когда он намеревался войти в дом и выяснить отношения со своим двойником, объяснили: «Система "Шестой день" дала сбой, и был клонирован не тот человек. Это ты, Адам». Потом они попытались убить жертву ошибки, но, разумеется, не смогли. Арни, прикончив в порядке самообороны нескольких агентов, убегает с места происшествия, чтобы разобраться что к чему, оставив двойника курить его сигары и целоваться с его женой на заднем сиденье машины. Вот так!
Технология клонирования, которую разработали в компании «Шестой день », возглавляемой Робертом Дюваллем, с трудом поддается объяснению. С уверенностью можно сказать лишь то, что она состояла из двух основных этапов. Сначала образец ДНК, взятый у человека, которого собирались клонировать, имплантировался в выращенную специально для этих целей «болванку» — обычное человеческое тело. Потом у человека брали так называемый сип-корд мозга, считывая его содержание и записывая на диск все мысли, воспоминания, чувства — всю жизнь человека.
Клонирование Арни было ошибкой. Предположим, что он был убит во время нападения религиозных фанатиков, выступающих против клонирования, на Тони Голдвина, который был не последним лицом в компании «Шестой день». Арни должен был пилотировать самолет, на котором Голдвин собирался лететь, чтобы покататься на горных лыжах. Но Гибсон послал вместо себя другого пилота — Майкла Рапапорта, а сам отправился посмотреть, можно ли клонировать любимого песика дочки, чтобы она не горевала о его смерти в свой день рождения. Чтобы скрыть атаку, был клонирован не только Голдвин, но и все члены экипажа, в том числе и Арни. Так появилась проблема, поскольку клонирование людей было запрещено и производилось нелегально, а все действия, связанные с ним, тщательно скрывались.
Как вы уже, наверное, догадались, все закончилось неплохо. Несколько хитрых сюжетных ходов я не хочу сейчас раскрывать. Настоящий Арни остался в семье и продолжал любить своих жену и дочь, а клонированный Шварценеггер ушел со сцены навстречу огромному морю возможностей, которые предоставляет жизнь; и это пришлось ему по душе.
Рассказанная история не проясняет одну проблему. Как бы мы ответили на вопрос: кто же из двоих настоящий Адам Гибсон? Наверное, тот, который появился первым? Если первый Гибсон — настоящий, то другой — подделка. Давайте внесем в эту историю небольшие поправки. Предположим, что настоящий Адам Гибсон действительно погиб во время атаки, а его память была имплантирована в клона. Остался ли он жив? Если теория памяти верна, значит ли это, что существование Адама Гибсона не прекратилось? Что говорит по этому поводу концепция психической целостности?
Из нее совершенно определенно следует, что клон, обладающий памятью Адама Гибсона, и есть Адам Гибсон, потому что человеческая личность представляет собой набор воспоминаний, а также намерений, верований, мыслей, эмоций и тому подобных состояний. Если они сохраняются, то сохраняется и самотождественность личности. Все просто. Но на самом деле все только кажется ясным. Мы уже знаем, что некоторые воспоминания могут оказаться фальшивыми, «говоря» о событиях, которых на самом деле не было или в которых мы не принимали участия. Если, например, меня преследуют воспоминания о победе при Аустерлице и поражении у Ватерлоо из-за несчастного маршала Нея; если я мучаюсь из-за высылки на остров Святой Елены, совершенно ясно, что это заблуждение. Эти воспоминания не имеют под собой реальной почвы. Даже самый гибкий подход к теории памяти не позволит предположить, что я на самом деле Наполеон. Чтобы избежать этой ловушки, нужно отделить настоящие воспоминания от ложных. Теория памяти занимается только истинными, соответствующими действительности воспоминаниями; индивидуальность определяют именно они, а не псевдовоспоминания.
Интересно, настоящая или нет память у клонированного Гибсона? Что отличает истинные воспоминания от ложных? Очевидно, реальные воспоминания — те, которые вызваны случившимися с человеком событиями. В случае с псевдовоспоминаниями такой причинной связи нет. Память Наполеона о победе при Аустерлице истинна, потому что он на самом деле выиграл это сражение; мои же воспоминания об этой победе, как бы правдоподобно они ни выглядели, будут ложными, так как я просто не мог присутствовать при этом событии. Картины, возникающие в моем сознании, будут плодом воображения.
Если различие между истинными и ложными воспоминаниями сводится к такой причинно-следственной связи, тогда память клонированного Адама Гибсона будет такой же настоящей, как и у оригинала. Например, когда клон Гибсона вспоминает о том, что когда-то спрятал в машине контрабандные сигары, это будет истинным воспоминанием, поскольку между ним и реальным событием есть причинная связь. Конечно, немного необычная, потому что об этих сигарах помнят два человека, а не один, как это бывает в обычной жизни. Но память клона идентична памяти настоящего Адама Гибсона, а та имеет причинно-следственную связь с реальным событием: припрятыванием сигар в бардачке машины. Между воспоминанием клона и действительностью существует очевидная связь, которая позволяет судить о том, что память клонированного Гибсона истинная, а не ложная.
В соответствии с теорией памяти клон Гибсона идентичен настоящему Адаму Гибсону. Если вообразить, что фундаменталисты, выступающие против клонирования, уничтожили нашего героя, а не его незадачливого сменщика Майкла Рапапорта, тогда Адам Гибсон выжил бы в виде своего клона. Согласно концепции памяти клонированный и настоящий Гибсоны — одна и та же личность.
Представим теперь, что кто-то, занимающийся производством клонов, ошибся, и вместо одного Адама Гибсона получились два, обладающие идентичной памятью. Который из них настоящий? Здесь мы лицом к лицу сталкиваемся с проблемой расщепления личности. Дело в том, что каждый из клонов, как вытекает из теории памяти, в равной степени претендует на то, чтобы быть настоящим Адамом Гибсоном. У каждого из них настоящие воспоминания, связанные с реальными событиями, которые послужили причиной их появления. Ни один из клонов не обладает большим правом называться настоящим Адамом Гибсоном. Здесь лежит камень преткновения: оба они не могут одновременно быть Адамом Гибсоном. Почему нет? Да потому что они представляют собой не один объект, как первоначальный герой, а двух человек.
Почему клоны будут разными личностями? Потому что они будут обладать свободой совершать разные поступки. Один из них может, например, остаться со своей семьей, целоваться с женой, покупать дочери подарки и прочее, а другой пойдет служить в морскую пехоту и будет убит во время какого-то военного инцидента. Один из них может остаться в живых, а другой умереть — они будут разными людьми с разной судьбой.
Два человека не могут быть одной и той же личностью в соответствии с одним из основополагающих принципов: один предмет не может быть одновременно двумя. Как одна бутылка пива не может быть двумя бутылками, так один человек не может быть сразу двумя. До клонирования Адам Гибсон был в единственном числе, поэтому не может быть тождествен двум человекам.
Ничего себе задача! Два клона не могут называться Адамом Гибсоном, потому что один человек не может быть сразу двумя. Но ни один из клонов не имеет преимущества перед другим в борьбе за право называться Адамом Гибсоном. Нет оснований утверждать, что Адам Гибсон тождествен первому, а не второму клону, или наоборот. Он не может быть двумя личностями одновременно, и нельзя сказать, что он является одним из клонов. Выходит, что Адам Гибсон перестал существовать?
Но это очевидная глупость. Поставьте себя на его место. Однажды утром (скажем, 23 июля 2004 года) вы просыпаетесь, зная, что вчера прошли процедуру клонирования, и ваше прежнее тело было уничтожено. При этом вы прекрасно себя чувствуете, потому что, зная теорию памяти, понимаете: причин для волнения нет, все воспоминания сохранены, вы остались той же личностью, какой были до клонирования. Следующие, допустим, двадцать лет вы живете полноценной, насыщенной жизнью, а утром 23 июля 2024 года узнаете, что, оказывается, в результате сбоя в программе был сделан не один клон, а два. Вы осознаете, что вы и еще один клон имеете равные права называться Адамом Гибсоном. Но Адам — это один человек, а не два; он не может одновременно стать двумя личностями! Неужели вы сделаете вывод, что ваше существование прекратилось во время процедуры клонирования двадцать лет назад, хотя правду вы узнали только сейчас? Не думаю, что ответ на этот вопрос будет положительным.
В этом и заключается суть проблемы. Согласно теории памяти сохранение воспоминаний и психологической целостности гарантирует сохранение личности. Мы живы, мы существуем, пока не погибла память. Таким образом, если клон обладает нашими воспоминаниями и психическими состояниями, которые составляют наше целостное «я», то можно утверждать, что наша самотождественная личность жива. Значит, процедура клонирования сохраняет индивидуальность человека, и с этой точки зрения она успешна. Если же наши воспоминания будут «вмонтированы» сразу в двух клонов, почему мы должны считать, что в этом случае наша личность умрет? Как двойной успех может обернуться поражением?
На этот вопрос можно ответить коротко: никакие может. Но здесь мы увидели лишь верхушку айсберга, который грозит теории памяти. Если был создан один клон, то теория памяти утверждает, что он тождествен оригинальной личности. При появлении сразу двух клонов уже нельзя говорить, что они представляют собой одного и того же человека. Должно быть и не может быть — фирменные знаки одной из самых противных философских проблем. Как может — в этом состоит суть вопроса — статус одного клона зависеть от наличия другого? Как можно изменить мнение о том, что один клон тождествен или не тождествен оригиналу, узнав о создании второго? Решение о тождественности должно вытекать только из природы самого клона: сохранил ли он память настоящего Адама Гибсона. Иначе оно зависит от случайного движения человека, который нажал кнопку, запускающую процесс клонирования, не один раз, а дважды. Конечно, от этого никакое решение зависеть не может. Мы открыли поразительный факт, который не может не привести в замешательство: никакого устойчивого «я» не существует, нашей «личности» нет!
По всей видимости, каждый из нас является отдельной личностью. Мы предприняли попытку понять, что это значит, и разложили проблему на две части: что, в сущности, отличает нас от других и что сохраняет во времени нашу индивидуальность, позволяя нам быть самотождественными? Попытки ответить на эти вопросы привели к парадоксу. Единственная похожая на истину теория памяти привела нас к взаимоисключающим выводам, что Адам Гибсон, как и любой человек, должен быть тождествен своему клону и одновременно не может быть.
Полагаю, что проблема связана с понятиями идентичность и различие, без учета которых мы сбиваемся с истинного пути. Чтобы спросить, что изо дня в день сохраняет меня как индивидуальность, нужно быть уверенным в существовании неизменного ядра личности — в этом случае наша тождественность неподвластна воздействию времени. А вопрос о том, что отличает меня от других, предполагает, что мою индивидуальность можно отделить от другой. То есть мы исходили из того, что к человеку применимо понятие абсолютной тождественности. Но подобное убеждение приводит в дальнейших рассуждениях к парадоксу.
Но если такая исходная точка зрения неверна и идея самотождественности неприменима к человеку? Что, если концепция личности и понятие самоидентификации несовместимы друг с другом? Думаю, именно эту идею Арни пытался донести до нас в своей последней на сегодняшний день работе. Идея тождественности не связана с понятием личности, мы должны забыть о ней, если хотим понять, что представляем собой. Мы не можем быть идентичны сами себе, поскольку все время меняемся. Нельзя сказать, что я та лее личность, какой был год назад, неделю и даже вчера. Не существует неизменного «я», которое не было бы подвержено влиянию времени и абсолютно отличалось бы от другого «я».
Вместо того чтобы рассматривать «я» с точки зрения тождественности — что составляет его неизменную сущность, попробуем подумать о личности с позиции выживания. Нет ничего, что сохраняло бы ваше «я », как нет ничего, что делало бы его отличным от множества других «я ». Мы сегодняшние очень похожи на себя вчерашних, но все же сегодня в нас сохранилась только часть нас вчерашних, мы «переживаем» сами себя. Дистанция между нашими «я » увеличивается с течением времени: если разница между нами сегодняшними и вчерашними незначительна, то гораздо больше мы отличаемся от себя, какими были на прошлой неделе, а еще больше от тех личностей, какими были год назад. В одном теле находится целый ряд «я», бесконечный поток «личностей», каждая из которых «переживает» предыдущую. Личность человека имеет характер реки — непрерывно изменяющегося процесса, а не устоявшейся сущности.
Если мы примем эту точку зрения, то сразу найдем простое и ясное объяснение парадоксу, с которым столкнулись ранее. Ни первый, ни второй клон не идентичны Адаму Гибсону, а оба являются личностями, очень близкими нашему герою, «пережившими» его «я ». Но Арни не стоит горевать: у каждого из нас в результате непрерывных изменений каждую секунду «выживает» лишь часть прежнего «я». Нет цельной, неизменной индивидуальности; существует последовательный ряд «я», каждое из которых является «потомком» предыдущего, очень на него похожим.
Что означает для нас идея «выживания»? Рассмотрим ее с точки зрения психической целостности. Зафиксируйте в сознании те чувства, мысли, эмоции и желания, которые вы испытываете сейчас. Минуту назад эти психические и ментальные состояния были почти такими же, как и теперь. Незначительные отличия, конечно, можно заметить, но все-таки мысли, эмоции, желания и намерения, которые мы испытываем сейчас, практически полностью совпадут с теми, которые были у нас минуту назад. Поэтому можно сказать, что ваша личность лишь чуть изменилась по сравнению с той, которой была мгновением раньше. А сейчас вспомните, каким вы были, например, на прошлой неделе. Совпадение прежнего состояния с нынешним по-прежнему велико, но все-таки не такое полное, как между вашей личностью сейчас и минуту тому назад. Хотя большинство мыслей, чувств и желаний остались прежними, но за истекшую неделю вы испытали новые эмоции, у вас появились новые идеи, намерения и планы. Немалая часть вашей личности сохранилась, но все-таки за целую неделю она изменилась гораздо сильнее, чем за одну минуту. Чем дальше вы уйдете, сравнивая свою нынешнюю индивидуальность с прошлыми, тем значительнее будет различие; тем меньше оснований говорить о психической целостности нашего «я».
Думаю, это все, что можно сказать о человеческой личности. Целостного и неизменного «я» не существует. Оно представляет собой постоянно меняющийся поток — последовательность индивидуальностей, каждая из которых тесно связана с предшествующей и теряет схожесть с теми, которые удалены от нее во времени. Заглянув в очень далекое прошлое, мы, возможно, встретим там человека, не имеющего ничего общего с нашим теперешним «я». В конце концов, «речная» метафора Гераклита не так плоха; правда, мы использовали ее немного иначе. Дело не только в том, что мы постоянно меняемся; это происходит со всем, что существует в мире. Не стоит труда применить эту концепцию тождественности к подавляющему большинству объектов. Но человеческое «я» — совсем другое дело. Попытки применить к нему концепцию тождественности приводят к парадоксу. Его лучшим объяснением является мысль о том, что это понятие нельзя применить к личности, поскольку она не самотождественна в рамках времени.
В проблеме самотождественности существует уже известный нам конфликт двух точек зрения: «изнутри»и «извне». Изнутри каждый из нас кажется себе уникальной личностью, находящейся в центре происходящих событий, устойчивой и неизменной, не поддающейся воздействию времени. Мое «я» уже на протяжении сорока лет отличается от любого другого «я». Конечно, в чем-то я могу измениться, но моя суть, основа личности сохранится. Но стоит посмотреть на ситуацию извне, картина будет другой, нисколько не соответствующей виду, который открывался нам изнутри. Оказывается, «я» вообще нет: мы выявили ряд отличающихся друг от друга индивидуальностей, поток разнообразных «я», быстро и бесшумно сменяющих друг друга. Изнутри мы устойчивы и неповторимы; кажется, что существует основа личности, неуязвимая для всех воздействий. Извне мы не видим ничего устойчивого, что сохраняло бы наше «я». Поэтому можно сделать вывод, что устойчивого и целостного «я» не существует, в чем и заключается основная проблема самотождественности.
OCR: Марсель из Казани, 21 дек. 2006 г. www.MarsExX.ru/
Фильм «Особое мнение» поставлен в 2002 году Стивеном Спилбергом по роману великого Филиппа К. Дика. Во многих отношениях это странная картина. В отличие от многих фильмов, поднимающих комплекс философских проблем, в ней нет живописного изображения жестокости и насилия. Кроме того, главную роль в «Особом мнении» играет Том Круз, не замеченный ранее в пристрастии к философии. Если, конечно, не считать сайентологию. Одна из основных идей этой книги заключается в том, что философское значение фильма тесно связано с тем, насколько талантливо воплощены в нем философские проблемы. А в сайентологическом «Поле битвы — Земля» даже очень талантливый Джон Траволта выглядит как Дон Жуан «местного разлива».
У Тома Круза, несмотря на его сомнительную в смысле философии фильмографию, наблюдаются некоторые признаки пробуждения. Возможно, в этом есть заслуга Пенелопы Крус, которая вывела его из спячки. Вышедшее не так давно «Ванильное небо» («Vanilla Skies», 2002) представляет собой интересное исследование некоторых картезианских эпистемологических проблем, которых мы касались во второй главе. Наконец, Том сыграл главную роль в фильме, который кроме оригинальности обладает выдающимися философскими достоинствами. Среди целого ряда философских тем, затронутых в «Особом мнении», выделяется вопрос о свободе или, в формулировке многих философов, свободе воли.
И опять в основе этой проблемы лежит противоречие между взглядом изнутри и взглядом извне. Изнутри кажется очевидным, что мы обладаем свободой воли. Как можно отрицать, что каждый из нас может выбирать, что он хочет; поступать, как ему заблагорассудится? Когда возникает необычная ситуация, мы решаем, как на нее реагировать, делаем выбор и начинаем действовать. При этом считаем, что делаем все совершенно свободно. По крайней мере, обычно никто не держит дуло пистолета у нашего виска. При взгляде изнутри наличие у человека свободы воли не может подвергаться сомнению. Почти невозможно представить, что свободы воли не существует, она просто должна у нас быть.
Но если мы посмотрим на свободу воли извне, то убедимся, что возникают большие сложности даже с тем, чтобы понять, что это такое. А поставленный изнутри, такой вопрос выглядит очевидным. Снаружи нам трудно найти понятие, которое бы соотносилось с ощущением свободы воли, которое органично существует у нас внутри. С точки зрения извне человек не может обладать свободой воли, поскольку ее не существует.
Мы чувствуем, что должны быть свободны в своем выборе и поступках, но не можем понять, как эта свобода должна осуществляться. Изнутри и извне. Должно быть и не может быть. Опять мы спотыкаемся о философский камень преткновения.
2054 год. За предшествующее время невероятно возросло количество убийств, преступность практически вышла из-под контроля. Но неожиданно был найден способ борьбы с убийствами. После приема галлюциногенных препаратов беременными женщинами у них рождались дети с нейрогенетическими отклонениями. В частности, они могли видеть будущее, вернее, будущие убийства. Кроме шуток, это вполне могло бы случиться. Большинство этих детей-провидцев, как их называют в фильме, погибло из-за того, что они были не в состоянии отличить настоящее от кошмарного будущего и поэтому испытывали постоянный сильнейший стресс, который не могли перенести. Выжили всего трое. Их назвали в честь знаменитых авторов детективного жанра: Артур — вслед за Артуром Конан-Дойлем, Дэшил — как Дэшила Хаммета, а девочку, самую талантливую из них, — Агата, в честь Агаты Кристи. Затем их накачали химическими препаратами, поместили в контейнер, наполненный питательной жидкостью, и привлекли для предсказаний будущих убийств.
Для работы с провидцами в полиции образовали Отдел Предотвращения Преступлений, которым стал руководить Джон Андертон (Том Круз в своем обычном амплуа самоуверенного наглеца, который по ходу фильма приходит к пониманию ценности каждого человека). Его начальник и основатель Отдела — Ламар Бёрджес (Макс фон Сюдов, появление которого на экране позволяет сделать безошибочный вывод о том, что он и окажется главным злодеем).
Короче говоря, в один прекрасный день провидцы предсказывают убийство, которое должно состояться через 72 часа, а преступником, к несчастью для Тома, будет он сам. Его жертвой должен стать какой-то Лео Кроу, человек, о котором Том даже не слышал. Надо сказать, что у Андертона около шести лет назад похитили и, вероятнее всего, убили единственного сына. Он играл с мальчиком в бассейне, и, пока на спор задерживал под водой дыхание, тот исчез. Больше Джон Андертон не видел своего сына. По всем признакам Кроу был убийцей. По крайней мере, нас заставляют так думать. Но в сценарии есть хитрый ход: оказывается, что Кроу в действительности был невиновен. Какой-то человек заплатил Лео, чтобы он позволил Тому убить себя, пообещав при этом полностью обеспечить семью мнимого похитителя. Том, как борец за свободу и ценность человеческой личности, не убивает Лео Кроу. Он человек, следовательно, у него есть выбор. Правда, это не очень помогает Тому: его арестовывают собственные сослуживцы и на неопределенный срок помещают в виртуальную тюрьму.
Разумеется, заканчивается все благополучно (все-таки это Спилберг). Андертон мирится с женой и даже делает ей ребенка. Со злодея сорвана маска, им оказался, как мы и предполагали, Макс фон Сюдов. После разоблачения он стреляется. Всех осужденных амнистируют, провидцев освобождают от тяжелых обязанностей и увозят в тихое, уединенное местечко, где их не мучают кошмары о будущем. Но что же из всего этого следует?
«Особое мнение» — тонкое и проницательное исследование старинного философского вопроса о свободе воли. Большая часть главы будет посвящена тому, чтобы убедить вас, что эта проблема действительно существует. Потом вы поймете ее глубину и... как бы это сказать помягче?.. В общем, сами все поймете.
Представьте такую картину: вы лежите, опутанный проводами, и электроэнцефалограмма записывает все изменения активности вашего головного мозга. Человек, проводящий опыт, просит вас несколько раз согнуть указательный палец, при этом нужно зафиксировать время, когда вы это сделаете. Если с вами проделывали нечто подобное, возможно, вы были участником серии экспериментов, проводимых знаменитым Бенджаменом Либе. Или если вы старше, то могли испытать на себе похожие опыты Корнхубера. Во всяком случае, вас удивили бы результаты любых подобных экспериментов. Оказывается, решение появлялось у вас всего на долю секунды раньше, чем вы сгибали палец, а электроэнцефалограмма фиксировала активность головного мозга, показывающую, что будет произведено физическое действие, за секунду или даже за полторы. Мысль о том, чтобы согнуть палец, приходила в голову после того, как мозг давал сигнал о действии.
Эксперименты Корнхубера—Либе заставляют предположить, что наш палец сгибался не благодаря осознанному решению и свободному волевому акту; уверенность в этом была иллюзорной. Движение пальца вызывала активность мозга, который давал сигнал нервным окончаниям до принятия волевого решения, причем этот сигнал вы даже не осознавали. Конечно, это далеко не единственный вывод, который позволяет сделать эта серия опытов. Можно сделать и множество других неожиданных заключений, но об этом вы подумайте сами. Для начала нам хватит и этого.
Мы все уверены, что свободны. Я не имею в виду политическую свободу, которая показывает, насколько правительство и общество позволяют нам делать то, что мы хотим, и как эта возможность отличается от свободы, какую (по нашему мнению) они должны нам давать. Понятие свободы, о котором мы будем сейчас говорить, гораздо значительнее. Предположим, правительство и социум дали зеленый свет: «Идите, ребята, делайте все, что хотите, абсолютно все, что вам придет в голову!» Вот тогда во всей красе встанет вопрос о свободе в философском смысле, о чем мы и собираемся говорить в этой главе. Действительно ли человек обладает свободой выбора, даже если никто и ничто не препятствует ему? То понятие свободы, которое мы собираемся рассматривать, гораздо глубже, чем понятие политической свободы. Мы будем говорить о метафизической свободе.
В экспериментах, которые проводил Либе, отчетливо заметен контраст между взглядом изнутри и взглядом извне. Изнутри нам кажется, что решение согнуть палец было свободным, оно возникло в результате желания или, как говорят в философии, волевого акта, следствием которого явилось движение указательного пальца. Поскольку решение о сгибании пальца было принято свободно и формирование волевого акта было также свободным, поэтому движение пальца тоже можно назвать свободным. Изнутри процесс сгибания пальца выглядит таким образом:
Свободно принятое решение, результатом которого является свободный волевой акт, переходящий в свободно совершаемое действие.
Вы сами принимаете решение, формируете волевой акт и совершаете действие, которое можно назвать свободным, потому что оно производится в результате свободного выбора и свободного волевого посыла.
Но при взгляде извне сразу возникают два противоречия с тем, как процесс совершения действия представляется изнутри. Во-первых, извне не кажется, что действия человека являются результатом его намерений и желаний.
Факт, что активность мозга, побуждающая палец двигаться, появляется на миг раньше принятия решения и осознанного волевого акта, — самый обескураживающий момент в экспериментах Либе. Решение согнуть палец и волевое усилие, по всей видимости, происходят в результате активизации мозга, которая на самом деле побуждает нас совершить действие. Опыты, проведенные Либе, позволяют предположить, что в действительности ни наше решение, ни осознанный волевой акт не заставляют палец двигаться. Причиной действий служит активность мозга, а не желания, намерения и решения, как это прежде считалось.
Но есть еще более серьезное и глубокое противоречие между взглядом изнутри и взглядом извне. С точки зрения извне оказывается, что человек — всего лишь крошечная точка на картине мира, он подвержен воздействию тех же неподвластных ему и неконтролируемых сил, что и любой другой живой или неживой объект. Вследствие этого, даже если предположить, что производимые им действия появляются в результате решений и волевых актов, этого недостаточно, чтобы назвать их свободными по той простой причине, что человек не является хозяином своих решений, желаний и намерений.
Например, сейчас вы читаете эту книгу, то есть производите определенное действие. Можно ли назвать его свободным? Не думаю, что вы делаете это под дулом пистолета; надеюсь, что продажи книги не будут настолько плохими, что придется прибегнуть к такому радикальному маркетинговому ходу. Но предположим, что менеджеры издательства «Эбери», чтобы поднять вялую покупаемость моего бессмертного творения, с помощью гипноза внушат вам желание прочесть книгу, причем настолько сильное, что вы не в силах будете с ним бороться. Удовлетворить духовную жажду можно будет единственным способом — прочитать эту книгу. В этом случае вы не будете управлять своими действиями, потому что решение прочитать книгу и последовавшие за ним действия возникнут в результате внушенного вам извне непреодолимого желания, над которым вы будете не властны. Если вы не в состоянии контролировать свое стремление, то, следовательно, не можете отвечать за совершаемые под его влиянием поступки. В данном случае — за желание прочесть книгу и за сам процесс чтения. В более общем виде это положение можно сформулировать так: если человек не властен над возникновением причин своих действий, которые являются неизбежным результатом этих причин, то он не властен и над самими действиями.
Есть ли основания полагать, что причины поступков не подчиняются воле человека? Да, есть; и они поддержаны аргументацией в поддержку детерминизма — учения, которое является философской подоплекой фильма «Особое мнение».
Концепция детерминизма умещается в двух положениях. Первое из них говорит о причинности, а второе, вытекающее из первого, о свободе человека:
1. У всего происходящего в мире, включая поступки, выбор и решения человека, есть причина.
2. Следовательно, выбор человека, его решения и действия не свободны.
Сначала мы должны уяснить — почему, по мнению детерминистов, из первого утверждения следует второе.
Основная идея, связывающая положения № 1 и № 2, такова: причины делают события неизбежными. Здесь нам необходимо разграничить частичные и достаточные причины. Искра, например, может послужить причиной взрыва, но одной ее недостаточно. Чтобы случился взрыв, необходимо еще наличие горючего газа и кислорода, иначе ничего не получится. Я, конечно, не собираюсь составлять полный список необходимых для взрыва условий; вы можете представить его себе. Весь этот список — искра, горючий газ, кислород и прочее — будет достаточной совокупной причиной для производства взрыва. Если все эти условия совпадут, тогда взрыв должен случиться. Наличие достаточной причины делает взрыв неизбежным.
Идея, лежащая в основе детерминизма, гласит, что лишь достаточные причины влекут за собой неизбежные следствия. Говоря, что все явления и события имеют причину, детерминист подразумевает причину, достаточную для того, чтобы произошло определенное явление или событие. Чтобы все время не писать «достаточная причина», я буду говорить о ней просто «причина». Если речь вдруг зайдет о частичных причинах, то я подчеркну это.
Итак, если идеи детерминизма верны, все наши действия, намерения и решения появляются благодаря определенным причинам. Возьмем какое-нибудь действие, которое вы совершаете. К примеру, чтение этой книги. Контролируется ли оно вами? Согласно концепции детерминизма существует определенная причина, которая делает чтение этой книги неизбежным. Поэтому ваше действие является следствием некой причины. Какого рода причина может заставить вас прочитать этот труд? Обычно она выглядит как решение. Но не стоит полагать, что для совершения действия достаточно одной причины. В случае со взрывом мы разбирали, сколько различных факторов должно совпасть, чтобы произошло воспламенение. А наши поступки зачастую возникают в результате более сложного комплекса причин.
Но мы упростим задачу, предположив, что единственным толчком вашего действия было решение. Суть проблемы от этого упрощения не пострадает.
Предположим, что вы принялись за чтение в результате решения, которое сделало процесс чтения неизбежным. Если вы не управляли возникновением этого решения, значит, и действие, ставшее его результатом, тоже вам неподвластно. Если решение, сделавшее чтение книги неизбежным, появилось независимо от вашей воли, то и действие вам неподконтрольно. Например, если вы стали читать эту книгу в результате гипнотического воздействия, то ваше решение и последовавшее за ним действие нельзя считать свободными, потому что желание, сделавшее действие неизбежным, не было проявлением свободной воли.
Может ли вообще какое-то решение или действие человека быть свободным? Одно из основных положений детерминизма гласит, что все происходящее в мире имеет причину. Следовательно, у вашего решения тоже есть причина (напомню: достаточная причина), которая сделала его принятие неизбежным. Это значит, что если причина находится вне вашего контроля, то вне его окажется и само решение. Например, если причиной решения прочитать книгу было внушенное с помощью гипноза непреодолимое желание, то появившееся решение не было актом свободной воли. Следовательно, ваше действие также не является свободным.
Здесь я вынужден напомнить, что детерминизм предполагает наличие причины у всего, что происходит в мире. Из этого следует, что и у желания прочитать книгу тоже есть причина. Желание прочесть книгу было внушено гипнотическим способом, поэтому оно неподвластно вашей воле и все вытекающие из него решения и действия нельзя считать проявлениями свободной воли. Ряд причин можно продолжать до бесконечности. Его можно представить следующим образом:
...С1 — С2 — СЗ — С4 — С5 ...
Это всего лишь маленький отрезок линии причинно-следственной связи, которая бесконечна или (если предположить, что время имеет начало и конец) простирается от начала времени до его конца.
Вопрос состоит в том, подвластно ли, например, нашей воле, событие №5 (С5)? Да, если ей подвластно событие №4 (С4), что делает неизбежным С5. Можем ли мы контролировать возникновение С4? Только если нашей воле подчиняется СЗ, потому что оно является причиной С4 и делает его неизбежным. И так далее. С5 может быть чтением книги, С4 — решением ее прочитать, СЗ — желанием, С2 — причиной возникновения этого желания, С1 — причиной причины желания.
Для любого совершаемого нами действия мы можем нарисовать подобную цепочку, которая будет длиться до сотворения мира — или бесконечно, если наша Вселенная не имеет начала и ее бытие вечно. Конечно, на раннем отрезке этой цепочки мы столкнемся с причиной, которая появилась не как проявление нашей свободной воли. Например, полазив по «родословному древу » причинно-следственных связей, мы встретимся с периодом своего детства или младенчества, когда, скорее всего, не были властны над своими действиями. Даже если мы станем утверждать, что в детстве и в пеленках контролировали свои действия и желания, то вряд ли осмелимся заявить, что нашей воле были подвластны причины появления на свет. Рано или поздно мы увидим причину, которую не могли контролировать, потому что она возникла до нашего рождения и сделала наше существование в этом мире неизбежным. Над причинами такого рода мы никак не можем иметь власти.
А когда в длинном ряду обусловленных явлений мы найдем причину, не подчиняющуюся нашей свободной воле, то придется сделать вывод, что все остальные события и поступки также не зависят от нее, являясь неизбежным следствием предыдущих. Если мы не имеем власти над С1, то не можем контролировать возникновение С2, потому что его делает неизбежным С1; тот же самый вывод можно сделать о СЗ, потому что оно появилось в результате С2 и так далее. Если хоть одна причина возникла не как следствие нашего свободного волевого акта, то весь последующий ряд событий нельзя назвать проявлением нашей свободной воли.
Как утверждают детерминисты, все в мире обусловлено, а это значит, что каждое наше действие, каждое принятое решение, каждый выбор будут иметь причины, которые, в свою очередь, появятся в результате каких-либо причин. Причины причин тоже имеют свои причины; наконец, мы увидим перед собой такую причину, которая не будет актом нашей свободной воли. Это означает, что появившийся в результате длинный ряд решений, желаний и событий также не подчинялся нашей воле, все они не были свободными. В этом и заключается основная аргументация детерминизма.
Можно подумать, что я слишком упростил проблему. Вероятно, вам покажется, что картина причинно-следственной связи, когда существует один протяженный во времени ряд обусловленных друг другом событий, слишком примитивна, и она огрубляет истинную связь между явлениями. Действительно, доля правды в этом есть. На самом деле мириады очень важных причинных цепочек, пересекая друг друга, составляют невероятно сложный узор мироздания. Одна последовательность причин неизбежно будет перекрещиваться и взаимодействовать со множеством других. То же самое будет происходить и с другими цепочками причин. Жизнь каждого из нас включена в бесконечное количество потенциальных причинно-следственных рядов. Каждое из наших действий потенциально включает нас в бесконечное число последовательностей. Почему здесь нам не допустить возможность свободного выбора? При этом допущении, собираясь что-то сделать, вы можете выбрать любую из имеющихся причинных цепочек.
К сожалению, в отношении свободы воли человека эта возможность не может быть реализована. Представим, что в каждый момент времени существуют разные причинно-следственные связи, представляющие собой бесконечный лабиринт. Такую сложную картину человеческий разум вряд ли в состоянии охватить. Но все же предположим, что мы выбрали линию икс и тот ее отрезок, где должно произойти событие игрек. Вы сделали этот выбор, чтобы в дальнейшем ваши желания, решения и поступки шли в соответствии со сценарием этой цепочки причин. Но что мы называем выбором? В соответствии с первым положением детерминизма, он должен иметь причину, которая делает его неизбежным. Выбор, который вы делаете, решая, по какой дороге направить будущие события, сам является составной частью какой-то цепочки причин: он не свободнее любого другого звена этой цепочки. И мы не в состоянии отвоевать кусочек свободы в зоне выбора между двумя цепочками причин, потому что сам выбор является составной частью причинного ряда и обусловлен предшествующими событиями.
Я приведу пример, который сделает эти абстрактные рассуждения более ясными. Представьте, что вы Том Круз в главной сцене фильма и стоите напротив Лео Кроу в комнате отеля. Вам нужно сделать выбор и решить, какую из цепочек причин активизировать. Можно убить Лео Кроу, (тому хочется этого больше всего), арестовать предполагаемого преступника, отпустить его и самому вернуться в Отдел Предотвращения Преступлений или даже убить самого себя. Перед вами открыто несколько возможностей. Согласно детерминизму, каждый из вариантов является результатом предыдущих событий, которые, в свою очередь, обусловлены более ранними причинами. А человеческая свобода выражается в возможности выбора между несколькими цепочками причин. Но если Том отпустит Лео Кроу, вместо того чтобы вышибить ему мозги, будет ли это проявлением его свободной воли? Можно мгновенно сообразить, что это не так: выбор Тома обусловлен предыдущими событиями, которые сделали его неизбежным. Поддастся Том порыву и выстрелит в Кроу или отпустит того восвояси, его выбор уже предопределен длинным рядом предшествующих причин. Мы не найдем свободу воли на маленьком пятачке выбора между разными причинно-следственными цепочками, потому что любой выбор — звено какого-то ряда причин. Следовательно, мы опять столкнулись с той же проблемой.
Мы часто путаем понятия «детерминизм» и «предопределенность», поэтому, прежде чем отправиться дальше, давайте выясним, в чем же заключается разница между ними. Эти понятия очень похожи друг на друга, и спутать их очень легко. Начнем с детерминизма. Он утверждает, что все наши поступки, желания и решения обусловлены. Мы вынуждены поступать, желать, решать именно таким, а не другим образом.
У нас нет выбора: все наши действия неизбежны вследствие событий, произошедших раньше и ставших фатальными причинами будущих желаний и поступков. То есть наше будущее неизбежно будет вытекать из этих причин.
Предопределенность — это убеждение в том, что любой выбор, поступок или желание, все, что бы мы ни делали, приведет к одному и тому же результату. Неважно, вернулись бы мы на месте Тома Круза в Отдел Предотвращения Преступлений или пустились бы в бега, но если в определенный час вам суждено убить Лео Кроу, это все равно произойдет. Наши действия в настоящем практически не связаны с будущим, потому что последнее представляет собой некую фиксированную, кем-то или чем-то предопределенную реальность.
Надеюсь, разница теперь стала понятна. Детерминизм предполагает, что человек не имеет выбора в своих желаниях и поступках, не может их избежать или изменить. Согласно детерминизму будущее предопределено настоящим и прошедшим, тесно связано с суммой предшествующих поступков и событий. Предопределенность, напротив, дает свободу действий, позволяя делать любой выбор в настоящем, которое (как и прошлое) не влияет на будущее, не зависящее от предшествующих желаний и поступков. С точки зрения детерминизма реальность выглядит иначе: будущее определяется прошлым и настоящим (которое по отношению к будущему тоже является прошлым).
Великий ученый XVII века Пьер Лаплас был детерминистом. Мироздание представлялось ему гигантским, замысловато устроенным механизмом, состоящим из множества деталей, взаимодействующих друг с другом сложным, но вполне предсказуемым образом. Однажды Наполеон во время беседы спросил у Лапласа, какую роль в этой системе играет Бог. На что ученый ответил, что она не нуждается в этом гипотетическом существе. Гигантский детерминистский механизм, каким Лапласу представлялся мир, не был совместим с идеей Бога, потому что действия Высшего существа свободны, а свободные волевые акты системой Лапласа не были предусмотрены.
Однако Лаплас предполагал, что есть некая сверхсущность, подобная Богу, которая может предсказывать предстоящие изменения в мироздании. Поскольку ей было известно начальное состояние Вселенной, она ведала обо всем, что случится и когда это произойдет. Эта умозрительная сверхсущность получила название демона Лапласа.
Провидцы в «Особом мнении» — это и есть демоны Лапласа, правда, в несколько усеченном виде. Они не видят все события, им дано предсказывать лишь убийства. Обратите внимание, что им недоступно знание мотивов или намерений преступника. Том Круз ясно показывает это в самом начале фильма, когда объясняет принцип работы Отдела и рассказывает о роли, которую играют в нем провидцы. Сверхчувствительность провидцев не распространяется на мотивы поступков, они не могут предсказать, что человек собирается сделать, а узнают лишь то, что он совершит в действительности. Они не просчитывают возможности, не пытаются выдать за реальное событие то, которое может случиться с большей долей вероятности. Предполагается, что они видят преступление, которое произойдет на самом деле, иначе основа деятельности Отдела Предотвращения Преступлений была бы слишком шаткой. Ведь нельзя же отправить человека в бессрочное виртуальное заключение только потому, что он, скорее всего, убил бы свою жену и ее любовника. Убийство — это событие, которое происходит точно, а не с долей вероятности. Уверенность в будущем событии проистекает из его обязательного свершения. Как это может быть? Это возможно только в случае, если его появление предопределено прошлым и настоящим, — точнее, если настоящее детерминировано прошлым, а будущее — настоящим. Мы пришли к основному положению детерминизма. Система правосудия может быть основана на предсказаниях провидцев только в детерминированной реальности, где будущее предопределено прошлым и настоящим. Конечно, при условии, что идеи детерминизма верны. Здесь содержится один парадокс, который в фильме показан слишком кратко и не совсем точно. Провидцы видят будущее, Том и ребята из Отдела вмешиваются в него и в большинстве случаев предотвращают преступление, готовое свершиться. Но это означает, что убийству на самом деле не суждено было произойти. Как же провидцы, способные видеть только те события, которые произойдут в действительности (а не те, которые лишь могут произойти), — как они могут предсказывать то, что на самом деле не случится? Значит, они видят событие, которое не зафиксировано в будущем и не предопределено прошедшим. Это полностью разрушает принцип работы Отдела Предотвращения Преступлений, а также лишает юридических оснований решение о бессрочном заключении в виртуальную тюрьму людей, которым не суждено было совершить убийство. Поистине, нет совершенства в этом мире!
Если признать правоту детерминизма, сразу становится ясно, откуда взялась проблема свободной воли. Ведь все, что случается на свете, неизбежно и должно происходить именно таким, а не иным образом. Для идеи свободы выбора не остается пространства. Однако не стоит особенно расстраиваться. Когда вы поймете, что аргументы детерминизма базируются на предположении, которое вы не разделяете, появится повод для надежды. Если поставить под сомнение основное положение детерминизма, которое гласит, что все на свете имеет причину, то все здание этого учения рассыплется в прах. Чтобы расстроить ряды детерминизма, нужно всего-навсего опровергнуть утверждение, что все события и явления обусловлены какими-либо причинами. Такая концепция существует и известна под различными названиями; мы выберем название «индетерминизм».
Аргументация индетерминизма широко известна, она основывается на разграничении понятий «причина» и «влияние». Меня снова могут обвинить в излишнем упрощении, выдвигая различные возражения. Но суть заключается в следующем: если предшествующие события оказывают влияние на последующие, они не могут быть причиной, делающей эти события неизбежными. Наши поступки, желания и намерения могут быть подвержены влиянию сотен различных факторов, но это не означает, что каждый из этих факторов делает их неизбежными. Словом, опять можно кричать ура человеческой свободе и достоинству!
В чем состоит суть влияния! Предположим, например, что взрыв произошел под влиянием искры. Что может означать это утверждение? Во-первых, что искра не была достаточной причиной для взрыва; необходимо еще наличие кислорода. По аналогии с этим примером можно отметить, что для совершения действия мало одного желания. Хотя это совершенно ясно, но не устраняет проблему детерминизма, который утверждает, что у каждого события и явления в прошлом есть достаточная причина, делающая его неотвратимым. Желание может не быть достаточной причиной действия, но если такая причина найдется, действие станет неизбежным, а следовательно, несвободным. Поэтому общий разговор об идее влияния не поможет обойти проблему детерминизма, если под влиянием иметь в виду частную причину.
Идея о том, что существуют действия, возникшие в результате влияния, а не причины, будет работать только в том случае, если мы четко отделим влияние от любого рода причин. Когда мы говорим о влиянии, то указываем на определенный пробел — род лазейки в лабиринте причинно-следственных цепочек, которые составляют пеструю картину мироздания. Действие может быть свободным, если оно не имеет причины. Именно это утверждает индетерминизм. Апеллируя к понятию влияния, можно сказать, что наши действия свободны, потому что они не имеют причины. Но радоваться пока рано. Индетерминизм должен привести достаточные основания, доказывающие, что человек обладает свободой выбора.
Концепция индетерминизма базируется на двух основных принципах, зеркально отражающих идеи противоположного ему учения — детерминизма:
1. Хотя бы некоторые человеческие желания и поступки не имеют причины.
2. Желания и поступки, не имеющие причины, являются свободными.
Индетерминисты не берут на себя ответственность утверждать, что все желания и поступки человека свободны. Они допускают, что некоторые желания и поступки имеют причину, делающую их неизбежными, и в этом случае действия человека нельзя назвать свободными. Но существуют желания и поступки человека, не обусловленные причинно-следственной связью; их можно назвать свободными именно потому, что у них нет причины.
Если вы думаете, что индетерминизм вытаскивает свободу человеческого выбора из клещей детерминизма, то сильно ошибаетесь. Индетерминизм не в состоянии предложить убедительные аргументы в защиту свободы воли.
Предположим, что у человека в результате психофизиологических изменений нарушилась координация. Это нарушение выразилось в движениях правой руки, которую человек то и дело непроизвольно выбрасывает в сторону. Он не в состоянии справиться с этой проблемой, потому что ее причиной служит не зависящий от воли человека неврологический недуг. Человек, к примеру, спокойно идет по улице, думая о своих делах, как вдруг его рука резко «выстреливает» в сторону, больно задевая ближайшего прохожего. Или он приглашает девушку на свидание, все идет отлично... и вдруг непроизвольным, но точным движением руки он отправляет девушку в нокаут, и та теряет сознание. Разумеется, подобные действия не подчиняются воле человека, их ни в коем случае нельзя назвать свободными1.
1 На самом деле эти непроизвольные действия большинство философов не посчитают поступками, а отнесут к физическим движениями.
В рассмотренном случае движения руки обусловлены неврологическим заболеванием. Поскольку человек не властен над причиной этих движений, он не может контролировать и неожиданные «выбросы» своей руки. Давайте немного изменим условия. Предположим, что рука дергается по-прежнему, но на этот раз без всякой причины. Нет ничего, что заставляло бы ее делать это движение. Понимаю, что представить себе такую ситуацию очень трудно; я затратил много времени, пытаясь вообразить, что у действия может не быть причины. Однако индетерминисты предлагают сделать именно это: согласно их учению, действие, совершаемое человеком, является свободным как раз в том случае, если оно не обусловлено какой-то причиной Позвольте мне поделиться своими сомнениями и предположить, что выше была приведена воображаемая, но вполне вероятная ситуация. Вопрос заключается в том, можно ли эти действия назвать свободными?
Думаю, что нет. Непроизвольное движение руки, не имеющее причины, не более свободно, чем движение, обусловленное неврологическим заболеванием. В обоих случаи человек не имеет над ним власти. Только в одном случае рука дергается вследствие недуга, делающего ее движение неизбежным, а в другом случае рука «выстреливает» в сторону без причины, но также не подчиняясь воле человек) Чтобы действие стало результатом свободного волевого акта, нужна связь между ним и человеком, который управляет этим действием. Нужно, чтобы действие было подконтрольно человеку и подчинялось его воле.
Если же действие не имеет причины, совершается независимо от воли человека, мы не можем сказать, что он является хозяином своего поступка. Действие не может быть свободным, потому что не является результатом свободного волевого акта. В чем же состоит ошибка индетерминизма? В смешении двух различных понятий: «свобода» и «непроизвольность». Если наша рука вдруг начнет без причины дергаться, это будет означать, что она совершает спонтанны беспорядочные движения, не имеющие отношения к проявлению свободы воли. Чтобы действия свидетельствовали свободе выбора, они должны совершаться по воле человека, чтобы именно его решения были причиной поступков.
Эти утверждения справедливы не только для действия, но и для желаний. Если бы они появлялись без всякой причины, это было бы поистине чем-то ужасным. Представьте, что мы не играем никакой роли в появлении намерений и желаний, что они возникают спонтанно и хаотично. Можно проснуться однажды утром в прекрасном расположении духа, радоваться наступившей весне, предвкушать новые приключения, а потом решить покончить жизнь самоубийством. Почему? Да просто так. Это решение будет лишено всяких предпосылок и причинно-следственных связей. Подлинно свободные желания и решения не таковы: они имеют отношение к другим мыслям и чувствам и не приходят без каких-то оснований. Решения и желания должны подчиняться человеку, а не властвовать над ним.
Одно время было модно искать решение проблемы о свободе воли в квантовой теории — направлении физики, занимающейся изучением мельчайших частиц — квантов. И сейчас можно встретить людей, рассуждающих таким образом: поскольку на квантовом уровне некоторые явления происходят без причин, это можно допустить и в отношении свободы воли. Подобные рассуждения в первую очередь свидетельствуют о непонимании квантовой теории. Но даже если предположить, что на квантовом уровне некоторые события не подчиняются причинно-следственным связям, это свидетельствует лишь о том, что они хаотичны, а не о том, что они свободны. Даже если было бы возможно приложить квантовую теорию к проблеме свободы воли (для квантовых эффектов характерен высокий уровень неопределенности), это дало бы представление о человеческих поступках как о беспорядочном нагромождении непредсказуемых действий, а не о проявлении свободы воли.
Тех, кто верит в свободу воли, эта проблема может повергнуть в уныние. Ее источник называется дилеммой. Думаю, вам знакомо выражение, которое можно назвать образцом дилеммы: куда ни кинь — везде клин (you are damned if you do, damned if you don't). Дилемму свободы воли можно представить следующим образом:
Пункт 1: Если действия и желания человека обусловлены причинно-следственной связью, их нельзя считать свободными.
Пункт 2: Если действия и желания человека не обусловлены причинно-следственной связью, они все равно несвободны.
Пункт 3: Действия и желания человека либо обусловлены причинно-следственной связью, либо нет.
Вывод: В любом случае человек не обладает свободой воли.
Пункт 1 (П1) отражает детерминистскую идею об обусловленности поступков и намерений человека, равно как и всего происходящего в мире. Если прибавить сюда утверждение, что причины влекут за собой неизбежные следствия, мы придем к заключению, что все желания и намерения, действия и поступки человека несвободны: чему суждено, то неизбежно произойдет. Пункт 2 (П2) вытекает из неудачной попытки индетерминизма обосновать существование свободы воли. Если желания и поступки человека не обусловлены причинно-следственной связью, они непредсказуемы и хаотичны, но несвободны, потому что человек не в состоянии управлять ими. Наши намерения, желания и действия несвободны независимо от того, обусловлены они причиной или нет. Причинно-следственная связь крадет у нас свободу, невзирая на то, подчиняются ей наши поступки или нет. В этом и заключается дилемма детерминизма. Можно ли обойти эту дилемму и тем спасти нашу свободу?
Индетерминизм и детерминизм сходятся в том, что причинная обусловленность несовместима со свободой выбора. Оба учения полагают: если желание, намерение или действие появляется вследствие определенной причины, которая делает его неизбежным, оно не может считаться свободным. Причинно-следственные связи несовместимы со свободой воли. По этой причине индетерминизм и детерминизм зачастую относят к учению о несовместимости.
Многие думают, что человеческую свободу выбора можно защитить, поставив под вопрос общее для индетерминизма и детерминизма положение. Свобода желаний, намерений, действий совместима с причинной обусловленностью, утверждают они, только если эта причинно-следственная связь правильная. Эта точка зрения известна под названием учения о совместимости.
Самым известным приверженцем этой идеи был шотландский философ Дэвид Юм (1711—1776), о котором уже шла речь во второй главе. Он считал, что проблема со свободой воли возникла вследствие неразличения двух понятий: «причина » и «принуждение ». Смешивать эти понятия очень опасно, поскольку они обозначают разные явления. Одно дело, если человек совершает какой-то поступок, потому что таково его желание; совсем иное, если он делает это под дулом пистолета. В первом случае действие происходит вследствие причины, а во втором — вследствие принуждения. Согласно взглядам Юма и других ученых, придерживающихся этой точки зрения, свободу воли отменяет не причинно-следственная связь, а принуждение. Тогда действия человека несвободны, если совершаются по принуждению; в случае же наличия правильной причинно-следственной связи их можно считать свободными.
Чтобы теория совместимости имела успех, нужно дать жизнеспособное объяснение тому, что значит правильная причинно-следственная связь. Дуло пистолета у виска, видимо, относится к неправильным причинам, а желание совершить какой-то поступок — к правильным. На подобного рода основаниях приверженцы идеи совместимости утверждают, что различие между свободными и несвободными поступками равно различию между внутренними и внешними причинами. Например, дуло пистолета у виска, побуждающее человека совершить какой-либо поступок, является внешним фактором. Желание сделать что-то будет правильной внутренней причиной, потому что к действию человека будет побуждать внутреннее состояние. Теория совместимости базируется на следующих идеях:
• Действия, намерения и поступки человека, возникающие в результате внутренних причин, свободны.
• Действия, намерения и поступки, возникающие под воздействием внешних причин, нельзя назвать свободными.
В обоих случаях желания и поступки появляются в результате причинно-следственной связи. Но во втором случае действия и события обусловлены внешней причиной, следовательно, они носят вынужденный характер. А в первом случае действия и события можно считать свободными, потому что они появляются под воздействием внутренних побуждений. Итак, поступки человека свободны, если являются результатом внутренних причин, и несвободны, если происходят под воздействием внешних. Посмотрим, насколько справедливо это утверждение.
На мой взгляд, самым слабым местом у идеи совместимости является попытка объяснить существование свободы воли различием между внутренними и внешними причинами. Дело в том, что все подходящее под определение действия должно иметь внутреннюю причину, включая излюбленные сторонниками этой концепции примеры несвободных действий. Давайте убедимся в этом, взяв за образец три варианта развития событий в «Особом мнении»:
1. Лео Кроу покидает номер в отеле, желая сделать признание в том, какую роль он играл в операции, задуманной в Отделе Предотвращения Преступлений.
2. Лео покидает номер в отеле, потому что его вынуждает к этому Том Круз, приставив пистолет к его виску.
3. Лео получает пулю, выпущенную из «Магнума-44», принадлежащего Тому, и вылетает из разбитого окна.
Вариант № 1 является типичным с точки зрения теории совместимости, примером свободного действия, поскольку его источником послужило внутреннее побуждение — желание Лео Кроу. Вариант № 2 —-не менее типичный, по мнению сторонников идеи совместимости, образец несвободного действия, так как оно возникло под влиянием внешнего воздействия — оружия, которое угрожало жизни. Но верно ли это утверждение? Жизнь не имела для Лео Кроу никакого значения: он продал ее Отделу за приличное вознаграждение, которое обеспечит будущее его семьи (во что он, конечно, верит). Угроза выстрела сработала бы только в том случае, если бы Лео хотел жить. В таком случае непосредственной причиной его действия во втором варианте будет не пистолет у виска, а желание, то есть внутреннее побуждение. Это значит, что, согласно концепции совместимости, поступок Лео можно назвать свободным.
Хорошо, скажете вы, но ведь во втором варианте развития событий присутствует не только внутренняя причина (желание Лео Кроу выжить), но и внешняя — приставленный к виску пистолет. В первом варианте внешней причины не было, Лео руководствовался только своим внутренним побуждением сознаться. Поэтому (согласно той же теории) действие, совершаемое Кроу в первом варианте, будет считаться свободным, а во втором — нет. Но это утверждение все-таки не совсем верно: Лео покинул бы отель не только в результате внутренней причины — желания раскаяться, но и под влиянием внешних обстоятельств — в номере не было сотрудников Отдела Предотвращения Преступлений, чтобы сделать признание. Получается, что в обоих случаях Лео руководил сложный комплекс побуждений, включающий как внутренние, так и внешние факторы.
Обратимся теперь к версии №3. Совершенно очевидно, что в этом случае Лео покидает отель под влиянием сугубо внешних факторов. Но можно ли назвать такой уход поступком, совершаемым самим Лео Кроу? Еще более очевидно, что нет. Лео не производит никакого действия; наоборот, действие производится над ним. В фильме он с таким треском вываливается из окна, что ни у кого не повернется язык назвать этот полет свободным поступком Лео Кроу.
В этом состоит один из самых слабых пунктов теории совместимости: действие, вызванное исключительно внешними причинами, нельзя назвать действием в строгом смысле этого слова. Значит, оно не имеет отношения к вопросу о свободе воли. А действие является результатом сложного комплекса внешних и внутренних причин. Подавляющее большинство причин, побуждающих человека совершить действие, — причины внутренние (желание завтракать, жить и так далее). Следовательно, теория совместимости не в состоянии провести грань между свободными и несвободными поступками, опираясь на различие между внешними и внутренними причинами. Но даже если удастся уладить эту проблему, остаются другие, не менее серьезные. Понимание свободы выбора у сторонников теории совместимости можно свести к следующему положению: свобода — это возможность поступать согласно желанию. Когда человек делает то, что хочет, он проявляет свободу воли. Но ранее мы уже убедились, что это не так: понятие свободы включает в себя нечто большее, чем поступки, соответствующие желанию. Например, если ваше желание прочитать эту книгу возникло в результате гипнотического воздействия, совершенного беспринципными менеджерами издательства, тогда оно неподвластно вашей воле, вы не контролируете его появление. А если желание как причина действия сделало его неизбежным, следовательно, вы не контролируете и само действие. Чтобы поступки подчинялись воле человека, нужно обладать контролем над желаниями, которые их порождают. Другими словами, настоящая свобода предполагает нечто большее, чем возможность делать то, что хочется, — нужно действительно желать этого. Свобода воли выражается не только в поступке, соответствующем желанию, но и в контроле человека над этим желанием. Выходит, что теория совместимости не имеет достаточных оснований, чтобы считаться жизнеспособной.
Идея совместимости свободы и причинно-следственных связей, увы, не оправдала надежд. С ней трудно найти обоснование свободе желаний и поступков: ведь они обусловлены какими-то причинами, которые делают свободу выбора невозможной. Если же предположить, что у них нет причины, тогда действия человека будут спонтанными и неуправляемыми, то есть по-прежнему несвободными.
Последнюю опору для тех, кто все-таки надеется, что свобода воли существует, может дать теория деятеля как причины, которая исходит из логичного и правдоподобного предположения, что поступки, желания и намерения можно назвать свободными в случае, если они подчиняются воле человека, управляются им. Что это значит? Что мы подразумеваем под управлением действиями и желаниями? Человек производит определенные действия, он заставляет их совершаться. Что мы подразумеваем под утверждением, что человек сам совершает поступок? В основе теории деятеля как причины лежит идея, согласно которой любой поступок может считаться свободным только в том случае, если его причиной и действующей силой является его «я».
Эта идея в корне отличается от концепции совместимости свободы и причинно-следственной связи, которая говорит, что поступок человека можно назвать свободным, если он мотивирован внутренней причиной, например желанием. Согласно идее деятеля как причины свободным можно назвать поступок, причиной которого является сам человек, а не его желание или намерение. Может показаться, что разница невелика, но это не так. Нам всем понятно, что представляет собой действие, причиной которого служит желание, но что подразумевается под действием, причиной которого выступает «я», если сам человек, а не его желание является движущей силой поступка? В частности, что такое это «я», которое порождает поступки, намерения и желания?
В этом и заключается главная проблема теории, которую мы рассматриваем в этой главе. Ранее мы убедились в том, что не так просто дать определение «я» как субстанциальной сущности, цельность которой неподвластна воздействию времени. Но если мы не можем дать внятное определение «я», то что представляет собой поступок, причиной которого является это «я»? Проблему теории деятеля как причины можно сформулировать следующим образом: «я», производящее действия, — это материальная или нематериальная сущность? По всей видимости, на этот вопрос можно дать три ответа:
1. «Я», служащее причиной действий и желаний, материально.
2. «Я», служащее причиной действий и желаний, нематериально.
3. «Я», служащее причиной действий и желаний, ни материально, ни нематериально.
Первое положение не может служить подтверждением теории деятеля как причины, потому что любой материальный объект включен в причинно-следственный ряд. Мы объясняем активность физических объектов активностью их частей. Следовательно, если «я » представляет собой физическое тело, мы можем задать вопрос, какие части «я» несут ответственность за производимые действия. Таким образом, мы снова сталкиваемся с дилеммой детерминизма: если существует причинно-следственная связь между частью «я» и вызванным ею действием, то это действие нельзя считать свободным. Если же их не связывают причина и следствие, то действие можно назвать непроизвольным, неуправляемым, но несвободным. Следовательно, признание «я» физическим объектом не спасает нас от дилеммы детерминизма.
А если считать «я» нематериальным объектом? Тогда нам придется встретиться с одной из разновидностей дуализма, а эта теория, как я уже говорил, — одна из самых уязвимых в истории философии, и мы будем вынуждены взять на себя груз ее проблем. Не советую вам двигаться в этом направлении, потому что вы непременно столкнетесь с проблемой, которую мы уже обсуждали в третьей главе: как нематериальный объект может воздействовать на физическое тело? Если же «я» неспособно влиять на материальный объект, то как оно заставляет человеческое тело действовать? «Я» в качестве нематериального объекта не может служить причиной действия вообще, стоит ли говорить о свободном действии?
Остается последнее положение, по которому предлагается считать «я» ни материальным, ни нематериальным объектом. Но как это себе представить? Как «я » может быть ни материальным, ни нематериальным и при этом взаимодействовать с физическим телом? Обсуждая проблему дуализма, мы выяснили, что причинно-следственная взаимосвязь предполагает обмен определенными качествами. Физические тела взаимодействуют друг с другом, обмениваясь скоростью, кинетической энергией, массой, количеством движения. «Я», пусть оно не является ни материальным, ни нематериальным объектом, чтобы воздействовать на физическое тело, должно совершать с ним обмен соответствующими качествами. Но что может передать физическому объекту «я », природа которого ни материальна, ни нематериальна? Если же оно обладает качествами, достаточными для того, чтобы влиять на физическое тело, то это позволяет нам причислить «я» к объектам, имеющим материальную природу. Утверждение, что «я» ни материально, ни нематериально, совершенно неясно; только неопределенность склоняет нас к предположению, что в нем есть какой-то смысл. Забудьте о нем!
Предполагается, что в центральной сцене фильма Том должен застрелить Лео Кроу. Убийство было предсказано провидцами, причем они были единодушны, ни у одного провидца не возникло «особого мнения», не совпадающего с предсказаниями двух других. Совершение убийства было неизбежным. Или могло быть. Агата, похищенная Томом, задыхаясь, крикнула, что он человек, а значит, у него есть выбор. И — о чудо! — Том сделал свой выбор: он решил оставить Лео в живых, выступив в защиту свободы воли и человеческого достоинства. Его решение не убивать Лео Кроу якобы свидетельствует о свободе выбора. Разумеется, так казалось Тому, поскольку внутри мы все считаем, что обладаем свободой выбора и всегда можем сделать вместо одного шага другой.
Но что означает выбор Тома при взгляде извне? Неужели в причинно-следственной цепочке есть лазейка, которая позволила ему ускользнуть от жесткой обусловленности его поступков предыдущими действиями и желаниями? Но тогда его поступки были бы спонтанными и неуправляемыми, но несвободными. Если предположить, что его решение (волевой акт) не убивать Лео Кроу не было детерминировано предыдущими внутренними и внешними событиями, то раньше оно не подчинялось его контролю и не было проявлением свободы выбора. Предположим, что это действие (точнее, его отсутствие) свободно, потому что обусловлено «правильными» внутренними причинами: например, желанием оставить Лео Кроу в живых. В таком случае поступок Тома можно назвать свободным, поскольку Том контролирует появление этого желания и так далее... Но мы обязательно найдем наконец причину, над которой Том не будет властен. В итоге Том сможет делать то, что захочет, но желание не будет подчиняться ему, то есть поступки Тома нельзя будет считать свободными. Предположим, поступок Тома можно считать свободным, потому что он обусловлен его «я», а не внутренним состоянием. Но что представляет собой природа «я»? Если допустить, что оно имеет физическую природу, мы оказываемся лицом к лицу со всеми проблемами детерминизма; предположение, что «я» нематериально, вызывает многочисленные трудности дуализма; мысль о том, что «я» ни материально, ни нематериально, уводит в тьму неопределенности. Извне оказывается, что перспективы свободы воли, мягко говоря, довольно туманны.
Часто можно слышать мнение, что свобода воли является основным условием человеческого достоинства. Не уверен, что смог бы дать четкое определение этого понятия. Но кажется, что в этой идее заключено представление о человечестве как некой привилегированной части мироздания. Если понятие человеческого достоинства предполагает именно это, то я совершенно уверен, что это не так. Я думаю, что в случае со свободой воли и человеческим достоинством все происходит как обычно: изнутри мы считаем, что обладаем тем, чем с точки зрения снаружи обладать не можем. Мы не можем иметь то, чего вообще не существует.
Как я уже говорил в начале главы, именно эта философская проблема доставляет самую сильную головную боль.
Кроме фильма, посвященного проблеме личного тождества и отмеченного плодотворным сотрудничеством со Шварценеггером (см. гл. 4), голландский режиссер Пол Верхувен создал картину под названием «Человек-невидимка» (2000 г.). Здесь мы имеем дело с модернизированной версией сериала, снятого в 50-е—60-е годы XX века по одноименному произведению Г. Уэллса. К сожалению, этой картине Верхувена недостает философского наполнения, характерного для других его работ. Нет здесь ни смелой неповторимости, которой отмечена уже упомянутая лента «Вспомнить все», ни острой критики, касающейся общественно-политических проблем (как в «Звездном десанте»). По сути своей «Человек-невидимка» — переработка истории, рассказанной некогда греческим философом Платоном. «Кольцо Гигеса» — так называется эта история — можно найти на страницах «Государства», самого известного из произведений Платона.
Гигес, простой пастух, жил в стране под названием Лидия. Как-то раз, когда он пас своих овец, произошло сильное землетрясение, открывшее доступ в подземную пещеру. Набравшись храбрости, Гигес спускается в эту пещеру и находит там тело человека, превосходившего своими размерами всех живших тогда людей. На пальце у человека — золотое кольцо. Тогда Гигес, не погнушавшись мародерства, срывает с пальца покойника кольцо и спешит наверх, к своему стаду. Тем же вечером, находясь в компании других пастухов, Гигес случайно поворачивает перстень камнем внутрь и тут же становится невидимым. Его приятели, решив, что Гигес ушел, начинают говорить о нем как об отсутствующем, хотя на самом деле он сидит рядом. Повернув перстень камнем наружу, Гигес вновь становится видимым. Поняв, что за счастье ему привалило, пастух направляется в город, где он: 1) овладевает королевой, 2) убивает короля, 3) захватывает власть в стране и 4) становится родоначальником династии правителей, в числе которых был и знаменитый Крез.
Пожалуй, всякий согласится, что парень поступил хорошо, но в определенном смысле этого слова. Действительно: нищий пастух сумел достичь положения короля, поменяв тоскливые ночи в горах, когда товарищами его были одни овцы, на комфорт королевской спальни и управление целым государством. Но коль скоро с этой точки зрения Гигес поступил хорошо, возможно, существует и другая точка зрения, согласно которой он поступил плохо! Вот вопрос, который беспокоил Платона. Как человек здравомыслящий и рассудительный, греческий философ использует эту историю в качестве аллегории, выдвигая на первый план основополагающий вопрос философии нравственности: зачем быть нравственным? Имея кольцо Гигеса, задается вопросом Платон, стоит ли вам беспокоиться из-за того, чтобы ваше поведение не выходило за рамки приличий? Что помешает вам превратиться в законченного мерзавца, если отныне отсутствует всякая угроза разоблачения и наказания?
Предположим, что Гигес, не успевший еще обнаружить чудесное кольцо, все больше начинает страдать от одиночества у себя в горах. Дни сменяют друг друга, а ему нечем заняться, кроме забот о своем стаде. И вот как-то ночью ему приходит в голову мысль: «А почему бы мне не побаловаться с овечкой или даже с двумя?» К несчастью, этой ночью пастухи с соседних гор решают навестить Гигеса — и он уличен in flagrante delicto13 с овечкой № 423 (или Баффи, как он любил называть ее). Все его оправдания вроде «Баффи застряла в кустах, и я просто пытался протолкнуть ее» не достигают своей цели. И Гигес становится объектом насмешек и оскорблений, которыми принято осыпать таких «любителей» овечек. Некоторые его собратья также занимались этим, но не были уличены. А он оказывается среди уличенных «любителей» овечек.
Только подумайте, как могла бы сложиться ситуация, найди Гигес свое кольцо чуточку раньше. Что бы он получил в результате такой находки? Прежде всего — возможность действовать, не заботясь о последствиях. Получив кольцо, Гигес смог бы поступать, как ему заблагорассудится, успешно избегая при этом кары общества. Он мог бы оставаться в глазах окружающих человеком добропорядочным, даже если бы на самом деле уже не был таким. Став плохим, он без труда мог бы прикрыться маской невидимости. А тогда что было бы плохого в том, если бы Гигес решил позабавиться с Баффи? Таким образом, мы вновь оказались перед основополагающим вопросом философии нравственности. Возможно, это и не совсем то, что имел в виду Платон, но надеюсь, вам удалось получить об этом некоторое представление.
13 На месте преступления (лат.). — Примеч. ред.
Фильм «Человек-невидимка» (Верхувен, 2000 г.) по сути своей является переложением истории о кольце Гигеса. Кевин Бейкон играет в нем роль ученого с задатками мерзавца. Однако он в самом деле наделен незаурядными способностями. Уже несколько лет он и Элизабет Шу пытаются найти способ, позволяющий делать вещи невидимыми. Они уже добились значительных успехов, экспериментируя с небольшими животными. Теперь им нужно испробовать действие своего препарата на более крупном животном — например горилле. Столкнувшись с нехваткой средств, Кевин Бейкон решает провести эксперимент над собой — это ему удается. Единственная «загвоздка» заключается в том, что он не может вновь стать видимым. Поэтому коллеги по работе натягивают на Кевина жуткую резиновую маску и запирают его в лаборатории. Но Кевин не слишком доволен тем, что ему приходится сидеть взаперти, когда за стенами лаборатории открывается столько заманчивых возможностей для невидимого человека. Он сбегает и начинает совершать неприглядные поступки, раз от разу все отвратительнее. Сначала он подглядывает за обнаженными женщинами, потом пытается изнасиловать Элизабет Шу (свою бывшую подружку). Затем убивает руководителя научных исследований и пытается расправиться со своими бывшими коллегами (что почти удается). Это старая история: Кевин играет человека, уже бывшего немного мерзавцем, который вовсе теряет голову, когда понимает, что может действовать безнаказанно. Но что же тут плохого?
Вопрос, который затрагивается в «Человеке-невидимке», нередко называют главным вопросом. На самом деле это, конечно, не так, хотя его значение трудно переоценить. Зачем быть нравственным? — вот вопрос. Что это значит? А вот что: все наши поступки имеют своим источником два вида причин. Во-первых, мы желаем что-либо сделать или получить. Что заставляло Кевина Бейкона подсматривать за обнаженными женщинами? И что подтолкнуло его к нападению на Элизабет Шу? Да просто он этого хотел. Иными словами, он был заинтересован в этих поступках. Этот интерес стал причиной того, что Кевин Бейкон поступил именно так, а не иначе. Но у него были и другие, более долгосрочные интересы. Например, сохранить в тайне секрет своей невидимости. Почему он был в этом заинтересован? Да потому, что это позволило бы ему и дальше делать все, что заблагорассудится, не опасаясь разоблачения и наказания со стороны общества. Подобные основания для наших поступков можно отнести к числу благоразумных оснований. Такого рода причины возникают потому, что у всех нас есть определенные интересы, которые, в свою очередь, возникают из наших желаний. Таким образом, благоразумные основания — это следствие того, что мы желаем. Но мы можем действовать и на основании иных причин. Порой мы делаем что-то лишь потому, что полагаем: так будет правильно. Не обязательно это «правильно» для нас — наше благоразумие здесь ни при чем. Просто мы полагаем, что это правильно с нравственной точки зрения. И в самом деле: часто получается так, что нравственно оправданное не совпадает с нашими желаниями и расходится с благоразумными основаниями для наших поступков. Если бы Кевин Бейкон с самого начала не был негодяем, то он, возможно, и не решился бы напасть на Элизабет Шу, и не стал бы составлять план убийства своих коллег, поскольку это было бы неправильным с точки зрения нравственности. Когда мы делаем что-то, считая это правильным, или, наоборот, воздерживаемся от каких-то поступков, считая их неправильными, мы действуем, исходя из нравственных причин.
И наш вопрос теперь звучит так: почему мы должны действовать, исходя из нравственных причин, а не на основании доводов благоразумия? Почему в ситуации, когда нравственные доводы вступают в конфликт с благоразумными — а это происходит довольно часто, — мы должны отдавать предпочтение именно нравственным? В этом и заключается основополагающий вопрос всего нашего морального уклада.
Если мы верим в Бога, тогда все предельно просто, потому что мы знаем, что Он наблюдает за нами. Даже если для других мы невидимы, для Бога это не является помехой. Более того: если мы начинаем вести себя, как Кевин Бейкон, мы знаем, что рискуем навлечь на себя Божий гнев, и кара Его не замедлит себя ждать.
Но ссылка на Бога превращает нравственные доводы в доводы благоразумия, делая их разновидностью последних. Ибо поступать нравственно — в наших же интересах, иначе Господь может отправить нас прямо в ад, где грешников уже поджидают демоны с раскаленными докрасна вилами. Вряд ли кто-нибудь из нас жаждет поближе познакомиться с этими вилами, и потому у нас появляется очень веское основание быть нравственными. Но это основание относится к категории благоразумных. Пока ад остается тем, что он есть, в наших интересах вести себя нравственно.
Люди, которые считают это единственным основанием для нравственного поведения, искренне пугают меня. А что будет, если они по какой-то причине решат, что Бога нет? Привязывая нашу мораль непосредственно к возможности наказания, мы начинаем смотреть на вещи с социопатической точки зрения. И вообще наше общество со временем становится все менее религиозным. Это ставит нас перед следующей проблемой: если Бога нет, мы уже не можем трансформировать нравственные принципы в доводы благоразумия, апеллируя к существованию Высшей силы. Что же тогда заставит нас вести себя нравственно? И на каком основании мы должны позволять нашим нравственным принципам возобладать над доводами благоразумия? Не получается ли так, что мы продолжаем цепляться за нравственные законы, авторство которых принадлежит Богу, отрицая в то же время само существование Бога?
Один из ответов на эти вопросы подразумевает замещение Бога обществом.
Нет, это не описание Харви Кейтеля, а эпитеты, при помощи которых английский философ семнадцатого столетия Томас Гоббс охарактеризовал природу человека. Эта оценка со всеми вытекающими из нее последствиями позволяет ответить на вопрос: к чему быть нравственным? Люди, согласно идее Гоббса, по природе своей эгоисты. А это значит, что все мы — злобные, отвратительные, жадные, своекорыстные маленькие мерзавцы, которые с радостью продадут свою бабушку первому встречному. Все мы заняты исключительно удовлетворением собственных интересов. Мы не просто хотим получить от жизни как можно больше, но и готовы пойти на всё ради этого. Таким образом, главный закон жизни гласит: делай всё, на что ты способен, чтобы получить желаемое.
Однако не все так просто, как кажется на первый взгляд. Ведь в то время как вы делаете все, чтобы получить желаемое, точно так же поступают и другие. Вы — эгоист, но и вокруг вас тоже одни эгоисты. Возможно, вы жаждете переспать с Элизабет Шу, но ее вряд ли привлекает эта идея. И если вы попробуете силой принудить ее к этому, она сделает так, чтобы ваш поступок не остался безнаказанным. Не исключено, что вы жаждете разделаться со всеми коллегами по работе. Но, если вы решите осуществить это на практике, ответные меры, причем самые суровые, не заставят себя ждать. Иными словами, если вы стараетесь испортить жизнь окружающим, они, скорее всего, попытаются проделать то же самое с вами.
А это весьма опасное предприятие. Как отмечает Гоббс, подобная ситуация неизбежно превращается в борьбу каждого со всеми, и жизнь людей при таком подходе будет «бедной, одинокой, примитивной и к тому же недолгой». Куда разумнее договориться с окружающими следующим образом: вы не покушаетесь на мою жизнь, а я не стану покушаться на вашу. Вы не станете насиловать меня, а я не отправлю на ваши поиски братьев, вооруженных ножами и паяльной лампой.
Намного разумнее заключить с окружающими какое-то соглашение, которое наложит определенные ограничения на вашу свободу в обмен на такие же ограничения в свободе других людей. Подобная идея составляет основу теорий нравственности, опирающихся на принцип общественного соглашения.
Суть этих теорий заключается в следующем.
Действительно, все люди по природе своей эгоисты, но мы можем быть эгоистами двух видов: глупыми или разумными. Все эгоисты настроены на удовлетворение собственных потребностей, но разумные действуют при этом умнее, чем глупые. В частности, разумные эгоисты понимают, что получить желаемое они смогут легче, если заручатся помощью других людей. То, в чем мы нуждаемся больше всего — пища, кров, безопасность, — обретается намного быстрее, если мы действуем в согласии с окружающими. От нас требуется в данном случае несколько ограничить собственную свободу, если окружающие согласны поступить так же. Например, вы чешете мне спину, а я в ответ оказываю вам ту же любезность. В результате у нас возникает своеобразный общественный договор, регулирующий действия разумных эгоистов. Но если вы относитесь к разряду глупых эгоистов, пытаясь любыми способами получить желаемое, ваши шансы будут ничуть не выше, чем у разумных эгоистов, которые действуют в согласии с окружающими. Почему? Да потому, что все разумные эгоисты, которые договорились друг с другом, быстро объединятся и разберутся с вами должным образом. Даже эгоистичные, злые и мелочные, мы скорее сможем удовлетворить свои нужды внутри рамок общественного соглашения, а не вне его. Таким образом, мы подошли к главной идее теории нравственности, опирающейся на принцип общественного соглашения: нравственно поступает тот, кто подчиняется условиям договора. Следовательно, любой поступок, совершенный в рамках этого договора, нравственно оправдан или справедлив. А любой поступок, который выходит за рамки договора, относится к разряду безнравственных.
Но, когда мы говорим об общественном соглашении, мы не имеем в виду какую-то конкретную историческую ситуацию. Не следует думать, что люди, жизнь которых была изначально бедной, грубой, унылой и беспросветной, решили в один прекрасный момент собраться и заключить друг с другом соглашение. Интересно, как они организовали договорную ситуацию, когда «сядут за стол переговоров»? На самом деле в такой ситуации можно без труда избавиться от самых опасных противников. А почему бы и нет? Поэтому, чтобы без помех обсудить условия соглашения, нужно заранее обговорить другое соглашение — предварительное, которое регламентирует наше поведение во время переговоров. Но как заключить это предварительное соглашение? Только обговорив заранее все его условия. Но, собравшись для такого обсуждения, мы вновь получим удобную возможность расправиться кое с кем из своих недоброжелателей. И потому нам потребуется соглашение, регламентирующее наше поведение во время этого обсуждения. И так далее. Перед нами пример того, что в философии называется бесконечным регрессом.
Таким образом, идея общественного соглашения никак не проецируется на конкретную историческую ситуацию. Да это, собственно, и неважно, ибо речь в нашем случае идет не о фактическом, а о гипотетическом соглашении. Дело ведь не в том, что некто в один прекрасный день согласился принять условия договора, — сама жизнь в обществе вынуждает нас существовать в рамках определенного соглашения. Общественный договор — всего лишь набор правил, которые устанавливает для себя та или иная группа разумных эгоистов, чтобы добиться быстрого удовлетворения своих желаний.
Зачем быть нравственным? Согласно теории общественного договора этот вопрос равнозначен следующему: к чему подчиняться условиям договора? Ответ в данном случае прост: если вы не будете подчиняться условиям соглашения, вас обязательно накажут. Все очень просто. Только карательную роль Господа берет на себя государство.
Но что мы можем сказать о Кевине Бейконе с точки зрения теории общественного договора? Или о том же Гигесе?
Можно ли назвать безнравственной попытку Кевина Бейкона убить своих коллег? Теперь, когда он стал невидимым, ему уже не нужно бояться наказания. Но если мы должны вести себя нравственно только в связи с угрозой наказания, что заставит нас держаться в рамках морали, если подобной угрозы больше не существует? В данном случае теория общественного соглашения может порекомендовать нам только одно: не стоит беспокоиться.
Здесь-то и содержится наша главная проблема. Зачем мы заключаем соглашение с другими людьми, ограничивая свою свободу взамен на такое же ограничение со стороны окружающих? А вот зачем: мы рассчитываем таким образом достичь скорейшего осуществления собственных желаний. Однако добиться этого при помощи соглашения можно только в том случае, если будет соблюдено хотя бы одно из двух условий.
1. Во-первых, все окружающие представляют для вас угрозу (реальную или потенциальную). Если они перестают быть угрозой для ваших интересов, нет никакого смысла заключать с ними соглашение.
2. Окружающие могут способствовать продвижению ваших интересов. Если же они по какой-то причине не в силах оказать вам такую помощь, тоже нет никакого смысла заключать с ними соглашение.
Согласно теории общественного договора, мы заключаем соглашение с другими людьми лишь для того, чтобы содействовать продвижению собственных интересов. Но это необходимо, если окружающие представляют для вас потенциальную угрозу или способны оказать потенциальную помощь. Таким образом, нет никакого смысла заключать соглашение с тем, кто не вписывается в рамки этих условий. При этом, как утверждает теория общественного договора, данный договор определяет объемы и границы нашей нравственности. И с этой точки зрения нравственным для человека будет подчиняться условиям соглашения, а безнравственным — выходить за его пределы. А еще это означает, что у вас нет моральных обязательств перед теми, кто по разным причинам оказался за рамками договора. В этот список, как мы уже выяснили, входят все, кто не представляет для вас угрозы и не может оказать вам никакой помощи. На этих людей уже не распространяются законы нравственности, которых вы придерживаетесь в обычной жизни. Неважно, как вы будете вести себя по отношению к таким людям: ваше поведение, по определению, уже не может считаться безнравственным.
Теперь представьте себе всех, кто не вписывается в рамки нравственности, определяемой общественным соглашением. Сюда входят младенцы, дети, старики, а также калеки и умственно отсталые личности. Правда, обычно такие люди тоже входят в соглашение, но не прямо, а «по доверенности ». У детей, как правило, есть родители и много других родственников, которые способны сильно подпортить вам жизнь, если вы поведете себя неадекватно по отношению к их детям. Но так бывает далеко не всегда. Представьте: вы и беременная женщина попадаете в результате крушения на необитаемый остров. Женщина умирает во время родов, но ребенок остается жив. Сочтете ли вы нравственным вести себя по отношению к ребенку так, как вам заблагорассудится, поскольку на острове нет никого, кто мог бы защитить малыша, включив его в общественное соглашение?
Подобная ситуация бросает вызов всем нашим представлениям о нравственности. Однако теория общественного договора подразумевает, что все, кто не является для нас угрозой или не способен содействовать (прямо или косвенно) осуществлению наших желаний, выходят за рамки нашей морали. У вас нет обязательств перед этими людьми, и ваше поведение по отношению к ним — что бы вы ни сделали — не может считаться нравственным или безнравственным.
Нравственность, опирающаяся на общественное соглашение, — ложная нравственность. Трансформация Кевина Бейкона в невидимое существо кардинальным образом меняет для него целый класс людей, которые могли бы представлять для него угрозу или, наоборот, способствовать его интересам. Теперь все эти люди — в частности, Элизабет Шу и прочие коллеги Бейкона — оказываются, согласно теории общественного договора, за рамками нравственных обязательств. Во всяком случае, они «уходят» из рамок обязательств самого Кевина.
Таким образом, пытаясь убить их, Кевин не совершает ничего плохого. Вот это и есть, с моей точки зрения, ложный взгляд на мораль. Подобно другой, религиозно обусловленной теории, теория общественного соглашения не отделяет нравственное поведение человека от возможного наказания — на этот раз со стороны общества, а не Бога. Мысль о том, что мы в состоянии поступать нравственно лишь под угрозой общественного наказания, является одной из разновидностей социопатической точки зрения на мораль.
Мы по-прежнему находимся в поисках ответа на вопрос: к чему быть нравственным? Иными словами, почему мы должны больше считаться с доводами нравственности, чем благоразумия? Согласно одной из точек зрения, которую разделял и наш старый знакомый шотландский философ Дэвид Юм, мнение о том, что все мы по природе своей злобные, жадные, эгоистичные твари, готовые продать свою бабушку едва ли не первому встречному, не совсем верно. Большинство из нас ни за что не продали бы своих бабушек, даже если бы сам Роберт Редфорд пообещал нам за ночь с ней миллион долларов. Просто некоторые из нас любят своих бабушек. Некоторые из нас с симпатией относятся к окружающим. Некоторые из нас с полным правом могут считаться симпатичными людьми.
Следовательно, как можно заключить из высказываний Юма, далеко не все мы похожи на невидимого Бейкона. Некоторые из нас действительно любят своих друзей и коллег; мы рады видеть их и сожалеем, когда их нет рядом с нами. Таким образом, далеко не все мы — законченные мерзавцы. А это значит, что мы способны действовать, исходя из нравственных принципов, а не на основании доводов благоразумия: действовать благодаря чувствам любви, привязанности, симпатии, сострадания, которые мы испытываем по отношению к друзьям, коллегам и незнакомым людям.
Лично я не сомневаюсь в истинности данного утверждения. Разумеется, все мы в разной мере наделены способностью любить и сострадать, и все же подобные чувства живут в сердцах многих людей. И мы нередко позволяем нашим моральным принципам возобладать над доводами благоразумия, так как по природе своей мы не такие уж плохие создания. Но достаточно ли этого, чтобы со всей убедительностью ответить на вопрос: зачем быть нравственными?
Увы, нет. Что нам требуется сейчас в качестве ответа — это своеобразное оправдание тому, что моральные принципы должны в любой ситуации возобладать над доводами благоразумия. Иными словами, нужно отыскать причину, определяющую приоритет одних принципов над другими. Юм предлагает нам не оправдание, но простое объяснение. В чем тут разница? А вот в чем. Допустим, вы говорите что-то из ряда вон выходящее, например: «Мне кажется, овечка № 423 была сегодня изнасилована». Ваши коллеги, шокированные этим донельзя, восклицают: «Как ты мог такое сказать?!» На что вы отвечаете: «Очень просто. Я открыл рот и произнес эти слова». Но они-то хотели услышать от вас оправдание сказанному ранее (поскольку, как всем давно понятно, № 423 не идет ни в какое сравнение с № 271). Вы же предложили им простое объяснение.
Вот так и с Юмом. Поскольку в большинстве своем мы с симпатией относимся к окружающим, то позволяем нравственным принципам возобладать над доводами благоразумия. Мы просто поступаем так, а не иначе — как в том случае, когда открываем рот и произносим ту или иную фразу. Но это нельзя считать оправданием тому, почему мы отдаем предпочтение нравственным принципам перед доводами благоразумия. Но зачем нам нужно это оправдание? А затем, что нам требуется своего рода оружие, которым мы могли бы поразить невидимого и распоясавшегося Кевина Бейкона. Нам хотелось бы как можно убедительнее доказать, что ему следует держаться в рамках приличия, даже если никто не принуждает его к этому. А чтобы наши слова не оказались пустыми, нам нужен «оправдательный документ», подтверждающий незыблемость следующего правила: нравственные принципы должны преобладать над доводами благоразумия. Мы не можем в данном случае просто положиться на утверждение — пусть даже справедливое, — что у многих людей все так и происходит.
Несколько иначе отвечает на вопрос, зачем быть нравственным, немецкий философ XVIII века Иммануил Кант. Его ответ можно выразить одним словом — последовательность. Если вы поступаете безнравственно, значит, вы, по сути своей, непоследовательны. Безнравственность сводится здесь к непоследовательности.
Отвечая на вопрос «зачем быть нравственным?» с точки зрения общественного договора, мы волей-неволей пытаемся свести нравственные принципы к доводам благоразумия. Когда мы говорим: вам следует (по моральным причинам) сделать то-то и то-то, — это означает, что вам следует поступить так, исходя из соображений благоразумия. Это в ваших интересах — долгосрочных или краткосрочных. Но гений Канта заключался в том, что он смог разглядеть еще один смысл этого «следует» — логический, или разумный. С этой точки зрения, если вы верите, что Пол Верхувен снял фильм «Человек-невидимка», то — исходя из соображений логики — вам следует поверить и в то, что Пол Верхувен снял хотя бы один фильм. Но если вы верите только в первое и отрицаете второе, то вы логически непоследовательны.
Таким образом, идея логической последовательности подводит нас к третьему значению «следует» — в дополнение к нравственному и благоразумному. Если вы верите в А, то, рассуждая логически, должны верить и во все, что проистекает из этого А. Иными словами, Кант пытается свести нравственное «следует» к логическому, а не к благоразумному.
Согласно Канту, благое — или нравственно оправданное — деяние всегда является результатом доброй воли. Под «волей » он в данном случае подразумевает «намерение» или «побуждение». Существует философский термин, наиболее точно отражающий позицию Канта. Подобную точку зрения принято называть деонтологической теорией нравственности.
Согласно этой теории, определить, нравственный или безнравственный характер действия, можно по тому, каким было намерение лица, совершившего это действие. В данном случае характер поступка напрямую увязывается с характером побуждений, подтолкнувших человека к этому поступку. И в этом деонтологическая теория нравственности кардинально расходится с консеквещиализмом, согласно которому нравственность или безнравственность любого поступка определяется только последствиями этого поступка. Как утверждают консеквенциалисты, узнать, насколько нравственно вы поступили в том или ином случае, можно, лишь оценив последствия совершенного поступка. Что же касается вашего побуждения, то оно никак не влияет на характер самого действия.
Кант, в отличие от сторонников этой теории, деонтологист. Поступок может считаться благим (с нравственной точки зрения), если в основе его лежит благое побуждение. Однако, чтобы понять это, мы должны выяснить, что же такое «благое побуждение». Как утверждает Кант, побуждение можно определить как благое, если оно ведет к исполнению долга. Ваш поступок нравственно оправдан, если в его основе лежит намерение исполнить свой долг. Только это, по мнению Канта, позволяет причислить ваш поступок к разряду благих.
Правда, чтобы разобраться в этом, необходимо установить, в чем заключается наш долг. И не стоит забывать, что у разных людей имеются свои представления на этот счет. Поинтересуйтесь хотя бы у члена вашей местной Аль-Каиды. Как же нам выяснить, что такое наш долг?
Согласно Канту, главное наше обязательство заключается в подчинении так называемому категорическому императиву: «Я должен поступать таким образом, чтобы мой принцип действий мог стать универсальным законом ». Что в данном случае имел в виду немецкий философ? Он лишь хотел сказать, что нравственно оправданные действия, в основе которых лежит понятие о долге, неизменно вписываются в рамки логической последовательности, чего не скажешь о поступках безнравственных.
Возьмем, к примеру, обычай нарушать обещания всякий раз, когда вам это удобно. Это яркий пример превосходства доводов разума над нравственными принципами. Обычай, или правило поведения, Кант называл «принципом действия». Так вот, согласно взглядам немецкого философа, вряд ли вы захотите, чтобы обычай нарушать обещания стал универсальным законом. Что в данном случае означает понятие «универсальный закон»? Это закон, или правило, которое принято всеми и каждым. Обычай лгать каждый раз, когда вам это удобно, не может быть принят всеми людьми. Чтобы понять, почему это так, спросите себя: «Что случится, если каждый начнет нарушать свои обещания всякий раз, когда это будет в его интересах?»
Во-первых, если обещания будут регулярно нарушаться, вскоре сама практика обещать что-либо потеряет всякий смысл. В результате люди перестанут давать друг другу обещания. Да и зачем? Но если нет обещаний, то и нарушать тоже нечего. Но подобная практика саморазрушительна по своей природе. Если каждый начнет нарушать обещания, то вскоре люди просто перестанут обещать — и тогда уже нечего будет нарушать. Таким образом, подобную практику можно назвать непоследовательной. А это значит, что нарушать обещания — безнравственно.
Постарайтесь, однако, правильно понять основную идею Канта. Он вовсе не утверждал, что нарушение обещания безнравственно, так как это создает много проблем. Не говорил он и того, что, если вы. хотите ладить с другими людьми, вам следует научиться держать свое слово. С точки зрения Канта, нравственность безусловна, так что нравственные заявления нельзя формулировать таким образом:
«Если хочешь получить А, сделай (не делай) Б». Например: «Если хочешь сохранить хорошие отношения с соседом, не спи с его женой». Нечто подобное мог бы сказать сторонник теории общественного соглашения. По Канту, мораль выражается в категорической форме: «Делай то-то, не делай того-то».
Согласно Канту, нарушать обещания — безнравственно, поскольку такой обычай логически непоследователен: большинство людей не станут последовательно перенимать его. Поэтому вы и сами не можете желать, чтобы такой обычай стал универсальным законом. В этом заключается предложенный Кантом критерий для различения того, что нравственно и что безнравственно. Действие считается нравственно оправданным, если лежащий в основе его принцип может быть последовательно принят другими людьми. Таким образом, безнравственность сводится в итоге к логической непоследовательности.
И потому, с точки зрения Канта, очень легко ответить на вопрос: «Зачем быть нравственным?» Если вы пренебрегаете моралью, значит, вы ведете себя непоследовательно. Просто, не правда ли? Но насколько действенна подобная мысль?
Лично я считаю — в главе седьмой мы поговорим об этом более подробно, — что идея последовательности неотделима от идеи нравственности. В частности, мы можем доказать ошибочность моральных установок того или иного человека, указав на их непоследовательность. И все же я не считаю, что только этим исчерпывается наша нравственность. К тому же мы пытаемся найти решение проблемы: зачем быть нравственным? Я не думаю, что теория Канта дает окончательный ответ на этот вопрос.
Чтобы понять, почему это так, рассмотрим внимательнее наш вопрос: «Зачем быть нравственным?» Сразу бросается в глаза некоторая двусмысленность, позволяющая двояко интерпретировать этот вопрос:
1) почему лично я должен быть нравственным?
2) почему люди вообще должны быть нравственными?
Если все люди начнут нарушать обещания в угоду своим интересам, то вскоре обычай держать свое слово исчезнет и не останется обещаний, которые можно было бы нарушать. Но такая «политика» окажется саморазрушительной и непоследовательной.
Вот почему люди не должны нарушать обещаний в угоду своим интересам.
Но разве это доказывает, что и я всегда должен держать свое слово? Обычай нарушать мои собственные обещания, когда это выгодно лично мне, не будет считаться саморазрушительным и логически непоследовательным в отличие от такой «политики» в целом, когда в процесс будут вовлечены все другие люди.
Таким образом, точка зрения Канта будет верна лишь в том случае, если речь пойдет об общей практике нарушения обещаний. Но это нельзя считать доказательством того, что обычай нарушать мои личные обещания в угоду моим личным интересам не оправдан с моральной точки зрения.
Вряд ли мы сможем ответить на вопрос, зачем быть нравственным, апеллируя только к идее последовательности. Метод, который считается логически непоследовательным, если к нему прибегают все без исключения, не обязательно будет таким, если один я решу применить его на практике. Тогда мы не вправе отвечать на вопрос: «Почему я должен быть нравственным?» — пытаясь представить это «должен » как логический императив.
Ответ на вопрос: «Почему я должен быть нравственным?» подразумевает выявление причины, по которой нам следует поставить моральные соображения выше доводов благоразумия и выше своих интересов. Вы всегда находитесь перед выбором: заняться ли вам сексом с овечкой Баффи или нет; напасть на Элизабет Шу или нет; убить своих коллег по работе или не убивать. Не исключено, что все это в ваших интересах, — если вы испорчены настолько, чтобы отдавать предпочтение подобного рода занятиям. Таким образом, вопрос «Почему я должен быть нравственным?» можно с полным правом интерпретировать так: почему я должен позволять моральным соображениям взять верх над тем, в чем я кровно заинтересован, будь то симпатичная овечка, красивая сотрудница или устранение опасных соперников? Чтобы ответить на этот вопрос, нам следует найти разумное объяснение тому, почему нравственные принципы должны возобладать над нашими собственными интересами. Не исключено, что найти ответ на этот вопрос невозможно.
Отметим для начала, что основания для преобладания моральных принципов над доводами благоразумия сами по себе не могут относиться к категории нравственных. Пытаться ответить на наш вопрос, апеллируя к моральным принципам, — значит не ответить на него вовсе. Мы можем лишь допустить, что нравственные основания всегда должны иметь для нас первостепенное значение, не объясняя, почему это так. Точно так же мы не ответим на данный вопрос, обращаясь к доводам благоразумия. Ибо вопрос наш подразумевает объяснение того, почему моральные принципы должны возобладать над нашими собственными интересами, или наоборот. И потому, положив в основу доводы благоразумия, мы не ответим на вопрос, а сочтем такое решение само собой разумеющимся. В этом случае также можно лишь допустить преобладание личных интересов над нравственными принципами, не объясняя его причины.
В этом и заключается проблема. Чтобы ответить на вопрос «Почему я должен быть нравственным?», нам следует объяснить, почему мы должны отдать предпочтение одним принципам перед другими — моральным перед эгоистическими или наоборот. Но мы уже выяснили, что существует три типа таких «должен».
Во-первых, нравственный: мы должны сделать то-то и то-то, потому что так будет правильно, — даже если нам и не хочется. Однако, как мы уже успели убедиться, «должен» не годится в качестве ответа на вопрос, поскольку выдвигает на первый план нравственные, а не какие-то другие принципы. Но слово «должен» можно использовать и в другом значении. Так, мы говорим, что должны сделать то-то и то-то, поскольку это в наших интересах (даже если нам претит подобный поступок). Но и это мы не можем использовать в качестве аргумента для ответа на вопрос, ибо тогда просто отдадим предпочтение нашим своекорыстным интересам.
Проблема заключается в том, что мы почти исчерпали все значения слова «должен ». Есть, правда, еще одно — логическое, к которому прибег в свое время Иммануил Кант. Например, мы должны верить в одну гипотезу при условии, что уже верим в другую, а иначе мы будем непоследовательны. Так, если вы верите, что Кевин Бейкон сыграл лучше в «Дрожи земли», чем в «Человеке-невидимке», то должны верить и в то, что роль человека-невидимки — не лучшая в карьере Бейкона. Если же вы так не думаете, то вы логически непоследовательны. Как мы уже отметили, именно Кант сумел понять, что ответ на вопрос «Почему я должен быть нравственным? » требует иных оснований, кроме моральных или своекорыстных. И он предложил свести нравственное значение к логическому. Однако (об этом мы тоже говорили) вряд ли усилия Канта в этом направлении можно счесть полностью успешными.
Таким образом, мы исчерпали все значения нашего «должен», так и не ответив на вопрос «Зачем быть нравственным?». Уже создается впечатление, что этот вопрос относится к типу тех, на которые просто не существует ответа. Но, как ни парадоксально это звучит, возможно, именно это и будет наилучшим способом решения волнующей нас проблемы. Не следует переживать из-за того, что вы не можете справиться с вопросом, если он по своей природе не подразумевает ответа.
Вопросы, на которые нельзя получить ответ, — явление неоднозначное. Некоторые считают, что такие псевдовопросы вообще не имеют права на существование, будучи полной бессмыслицей, которой мы забиваем себе головы. Я лично с этим не согласен и считаю, что эти вопросы способны многое рассказать о нас самих и тех допущениях, которые мы склонны делать. Такие вопросы подталкивают нас к границам разума, побуждая выйти за его пределы. Как подчеркивал в свое время австрийский философ Людвиг Витгенштейн, любые объяснения рано или поздно подходят к концу. В какой-то момент все наши доводы исчерпывают себя. Думаю, это именно та ситуация, с которой мы столкнулись, пытаясь ответить на вопрос «Зачем быть нравственным?».
Люди нередко думают: если мы не в силах объяснить наш выбор, то он по своей сути иррационален. Будь это так, мы могли бы сказать, что выбор нравственного или, наоборот, эгоистичного является иррациональным. Но такое предположение неверно, поскольку явление, которое нельзя считать рациональным, не обязательно будет иррациональным.
Скорее его следует назвать нерациональным. К подобному типу явлений относятся те, до чьих причин мы просто не в состоянии докопаться. Но это ни в коей мере не делает их иррациональными.
Таким образом, выбор, которым мы руководствуемся, отдавая предпочтение нравственным принципам или эгоистичным интересам, относится скорее к числу нерациональных. По большому счету, он свидетельствует о самоопределении, ибо совершается под воздействием наших представлений о том, какими людьми мы хотим быть. Но разве наши представления сами по себе не являются таким основанием? Не совсем, поскольку наше желание быть тем или иным типом личности не имеет ничего общего с доводами разума.
Один из афоризмов Ницше звучит так: «Что говорит твоя совесть? Будь таким, каков ты есть». И потому, выбирая для себя определенный образ жизни, в котором нравственные принципы будут преобладать над эгоистическими интересами, или наоборот, вы становитесь тем, что вы есть на самом деле. Вполне возможно, не существует окончательной причины, которая объясняла бы, почему мы ведем себя так, а не иначе. Мы просто делаем это — вот и все. Именно поступки, а не причины, подтолкнувшие нас к совершению этих поступков, лежат в основе нашего самоопределения. Нравственность начинается с вопроса «зачем быть нравственным?» и следующего за ним деяния.
OCR: Марсель из Казани, 21 дек. 2006 г. www.MarsExX.ru/
Как мы уже выяснили в предыдущей главе, выбирая, быть ли нам нравственными в противоположность законченным эгоистам, мы совершаем отнюдь не моральный выбор. Невозможно дать нравственное оправдание тому, почему мы должны действовать, не выходя за рамки морали. Но, с другой стороны, подобный выбор нельзя назвать рациональным. Мы просто ведем себя нравственно или нет — и это не тот случай, когда требуются объяснения. Наши действия определяют отношение к морали. Причем наш выбор во многом является самоопределяющим, поскольку позволяет судить о том, какие мы на самом деле и какими хотели бы стать.
Предположим, мы решили, что относимся к категории нравственных личностей. И что же из этого следует?
Сквозь всю моральную тематику проходят два главных понятия, так или иначе связанные между собой: последовательность и беспристрастность. Объясняется это тем, что наша нравственность была полностью пропитана — некоторые сказали бы, заражена — христианской моралью. Главное правило христианской нравственности, которое можно было бы назвать золотым, звучит следующим образом: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы и они поступали с тобой. Большинство теорий нравственности, появившихся на свет за последние несколько столетий, развивают ту же идею.
Что же лежит в основе этого правила? Предположим, вы собираетесь совершить какой-то поступок: например, нарушить обещание или убить соперника. Теперь вам следует спросить себя: «А каково было бы мне, если бы кто-нибудь захотел поступить так же со мной? » Если вы решите, что вам это не понравилось бы, то следует отказаться от своего намерения. Неважно, кого вы представили в данном случае на своем месте: супруга, который собирается нарушить обещание или убить вас, либо кого-то еще. Дело здесь не в конкретном человеке. Если вы считаете себя вправе поступить так или иначе по отношению к другому лицу, то и все остальные имеют право поступать точно так же по отношению к вам. Эта идея лежит в основе системы нравственности, автором которой стал один из величайших философов всех времен и народов — наш старый друг Иммануил Кант.
В предыдущей главе нам уже случалось затрагивать теорию нравственности Канта. Сам философ назвал главное правило своей системы категорическим императивом: «Поступай всегда так, чтобы твой принцип действия мог в то же время стать универсальным законом». Таким образом, правду следует говорить не потому, что ложь может навлечь на вас много неприятных последствий (как мог бы сказать консеквенционалист), и не потому, что другие люди могут рассердиться на вас, если вы будете лгать им (как сказал бы сторонник теории общественного договора), а только потому, что политика лжи непоследовательна. Ведь если каждый начнет лгать, то вскоре люди совсем перестанут говорить правду, так как никто не будет им верить. Но коль скоро ни от кого нельзя будет услышать правды, то и ложь тоже перестанет существовать.
Таким образом, привычка лгать всякий раз, когда это служит вашим личным интересам, является саморазрушительной — в итоге она искореняет саму себя. Вот потому-то, как считал Кант, лгать — плохо.
Категорический императив Канта — не что иное, как философское переосмысление золотого правила, ибо говорится в нем о том же: если вы вправе совершить тот или иной поступок, значит, и другие вправе поступать так же. Если же другие не имеют морального права вести себя каким-то образом, значит, то же самое можно сказать и о вас. Иными словами, если вы собираетесь что-то сделать, спросите себя прежде: возможно ли, чтобы и все остальные вели себя подобным образом? И если выяснится, что нет, то вам следует избегать таких поступков.
Таким образом, перед нами интерпретация золотого правила. Нравственность или безнравственность поведения, по мнению Канта, определяется прежде всего последовательностью такого поведения. Если тот или иной обычай не может быть последовательно перенят всеми людьми, его нельзя считать нравственно оправданным.
Во-вторых, идея последовательности неразрывно связана с идеей беспристрастности: правило, которое может быть последовательно перенято, должно быть перенято всеми людьми вне зависимости от их качеств. То, что будет правильно для вас, будет правильно и для остальных — кем бы они ни были. Чтобы лучше понять роль, которую играет в философии Канта идея беспристрастности, следует обратиться к альтернативной формулировке категорического императива.
Несмотря на то что данная формулировка выражает по сути то же самое правило, называется она несколько иначе — практическим императивом: «Поступай так, чтобы все люди, включая тебя самого, были для тебя не только средством, но в то же время и целью». Попробуем разобраться в том, что это значит.
С самого начала ясно одно: Кант предлагает поступать со всеми людьми так, как если бы они были не только средством, но и целью. Но что значит обращаться с людьми как со средством? Давайте прежде всего разберемся с тем, что такое средство. По сути своей это нечто такое, что мы используем для достижения цели. Так, например, лекарства — это средство, позволяющее нам достичь поставленной цели, а именно — выздороветь. И гоночные машины тоже будут средством; только с их помощью мы рассчитываем достичь совсем иной цели — испытать захватывающее ощущение скорости или произвести впечатление на противоположный пол. Деньги тоже будут средством, ибо позволяют приобрести то, что нам необходимо. При этом все средства обладают определенного рода ценностью — но лишь в той степени, в которой помогают нам достичь поставленной цели. Подобную ценность принято называть вспомогательной.
Все, что служит средством для достижения определенной цели, обладает вспомогательной ценностью.
И потому обращаться с человеком как со средством означает обращаться с ним таким образом, как если бы он был инструментом, позволяющим реализовать ваши желания. Обращаться же с ним только как со средством означает попросту использовать его в своих интересах. С вашей точки зрения, такой человек будет простофилей, пешкой, марионеткой, лакеем — короче говоря, простым инструментом. Вполне естественно, что в связи с этим возникает вопрос о ценности такого человека. Так что если кто-то служит для вас обычным средством, таи ценен он лишь постольку, поскольку помогает вам в достижении ваших целей.
Но люди, по утверждению Канта, не просто средства. Каждый из нас ценен сам по себе. Отчасти это связано с тем, что у каждого из нас есть свои цели, планы, интересы, намерения, которые невозможно свести к интересам, планам и намерениям других людей. И эти независимые интересы определяют нашу истинную ценность. Ее принято называть внутренней ценностью человека. И потому, согласно Канту, мы не только средства, но еще и цели. Каждый из нас обладает не только вспомогательной, но и внутренней ценностью.
Если мы желаем следовать практическому императиву Канта, то к каждому, включая самих себя, должны относиться не только как к средству, обладающему вспомогательной ценностью, но и как к цели с ее внутренней значимостью и неоспоримой ценностью. Те люди, которые читали Канта не слишком внимательно, ошибочно полагают, что этот императив помешает им заключать коммерческие сделки. И действительно: если я нанимаю водопроводчика, чтобы он прочистил трубу, разве я не обращаюсь с ним как со средством, которое должно способствовать достижению моих целей? Разве не представляет он для меня в этом случае лишь вспомогательную ценность? Да, разумеется, я обращаюсь с ним как со средством — но не только. Согласно практическому императиву, нет ничего плохого в том, чтобы осуществлять при помощи других людей свои намерения. Плохо, когда мы начинаем использовать этих людей, не замечая присущей им внутренней ценности. Так, нанимая водопроводчика, я не обращаюсь с ним исключительно как со средством — во всяком случае, до тех пор, пока плачу ему за работу.
Итак, согласно Канту, мы имеем право обращаться с другими людьми как со средством, но — и это самое главное — не только как со средством.
Не менее важна для практического императива идея беспристрастности. Любой человек заслуживает того, чтобы в нем видели не только средство, но и цель. Это верно как для вас, так и для всякого другого. Например, если ваши отношения с партнером складываются таким образом, что вы цените себя лишь потому, что содействуете целям этого человека, то вы рассматриваете себя исключительно как средство, но не как цель. А с точки зрения практического императива это совершенно недопустимо — точно так же, как использовать других только в качестве средства, забывая о присущей им внутренней ценности.
Итак, основная идея практического императива — это идея беспристрастности. Все мы заслуживаем равного к себе уважения: и как цели-в-себе, и как средства, способствующие реализации намерений других людей.
Таким образом, Кант создает систему нравственности, основанную на понятиях последовательности и беспристрастности. Нравственность немыслима без последовательного отношения к другим людям, а это, в свою очередь, требует от нас полной беспристрастности: каждый человек заслуживает равного к себе уважения, будучи не просто средством, но и целью-в-себе.
Еще один способ раскрытия основополагающих концепций последовательности и беспристрастности неразрывно связан с теорией нравственности, известной как утилитаризм. Среди наиболее известных приверженцев этой теории мы можем назвать английского философа восемнадцатого века Иеремию Бентама и английского философа девятнадцатого века Джона Стюарта Милля. Утилитаризм во многом отличается от системы Канта. Основное отличие состоит в том, что утилитаризм ставит во главу угла последствия наших поступков. Согласно этой теории, нравственность или безнравственность поступков определяется исключительно последствиями, к которым приводят наши действия, и ничем более. Кант же, напротив, был деонтологистом: с его точки зрения, нравственность или безнравственность поступка определяется лежащим в его основе принципом действия — иначе говоря, намерением, приведшим человека к совершению данного поступка. Наверняка вы слышали утверждение: «Дорога в ад устлана благими намерениями ». Так вот: утилитаристы с этим бы согласились, а Кант — ни за что.
Но, несмотря на значительную разницу между двумя теориями, обе в значительной степени опираются на понятия последовательности и беспристрастности. Правда, для сторонников утилитаризма понятие беспристрастности несколько отличается от того, каким привыкли оперировать деонтологисты. Большинство классических форм утилитаризма исходит из предположения, которое берет свое начало в концепции гедонизма, а именно: наша конечная цель — это счастье. В основе такого предположения лежит идея о том, что счастье — единственное, чего мы на самом деле добиваемся, тогда как все остальное (деньги, дома, машины, друзья) нужно нам лишь постольку, поскольку мы считаем, что это может сделать нас счастливыми. К счастью же мы стремимся не потому, что это поможет достичь нам какой-то иной цели — оно просто необходимо нам, необходимо само по себе. И потому гедонисты утверждают, что счастье — наша конечная цель, единственная вещь, обладающая внутренней ценностью. Ценность же других вещей мы можем определить лишь как вспомогательную, ибо они не более чем средство к достижению счастья. В этом заключается главный принцип гедонизма — системы взглядов, берущей свое начало в Древней Греции.
Эту гедонистическую идею утилитаризм выводит на социальный план, из-за чего его нередко называют общественным гедонизмом. Допустим, мы решили, что счастье — наша конечная цель, то единственное, что обладает внутренней ценностью. Оно стоит для нас на первом месте. А вот чье это счастье и когда оно должно прийти — это, можно сказать, дело десятое. И потому, согласно утилитаризму, мы просто должны стараться наполнить наш мир счастьем. В этом заключается наша главная цель, по сравнению с которой все остальное второстепенно.
Таким образом, счастье каждого отдельно взятого человека не более и не менее важно, чем счастье любого другого человека. И потому в любой ситуации нравственно оправданным будет такое поведение, которое поможет сделать счастливыми как можно больше людей.
Та же идея находит свое отражение в словах знаменитого утилитариста Иеремии Бентама: величайшее благо для максимального количества людей. Все наши действия должны быть направлены на то, чтобы счастье стало уделом возможно большего количества людей.
Не менее важна для утилитаризма и идея беспристрастности. Счастье — вот цель и смысл всех моих поступков. Но чье это будет счастье — мое или ваше, — не столь уж важно.
Наши представления о нравственности неразрывно связаны с понятиями последовательности и беспристрастности. Неудивительно поэтому, что тема эта прошла красной нитью во многих научно-философских фильмах, включая снятый в 1996 году боевик Роланда Эммериха «День независимости». Многие из тех, кто смотрел этот фильм, считают его просто потрясающим. Однако есть немало тех, кто с полным правом назвал бы эту патетику ложной. Возьмем в качестве примера сцену, в которой умирает жена президента.
Надо сказать, я и сейчас не могу вспоминать ее без некоторой доли раздражения. Вообще-то, жена президента умирает большую часть фильма — после увечий, полученных в вертолетной катастрофе. Но при этом она умудряется обойти едва ли не полстраны, попутно изливая свои слащавые поучения на подружку Уилла Смита (а заодно и на нас). Однако заключительная сцена в военном госпитале превосходит все остальные по своей тошнотворной неискренности. Мне кажется, без нее можно было прекрасно обойтись.
Но тут перед нами встает на редкость интересный вопрос: насколько безнравственно поступают чужие (в данном случае — инопланетяне), пытаясь разграбить нашу планету и уничтожить нас? Попытка ответить на этот вопрос поможет нам лучше понять значение последовательности и беспристрастности в нашей системе моральных ценностей. Эту же проблему мы могли бы разобрать и на примере замечательного фильма Пола Верхувена «Звездный десант» (1998). Эта лента являет собой великолепный образец общественно-политической критики. Люди, которых мы с полным правом могли бы назвать фашистами, атакованы доселе мирными жителями Клендата — планеты насекомых. Обычная история человеческой экспансии — попытка утвердить свое существование на территории громадных насекомых, которые предпочитают обособленный образ жизни. Борясь против инопланетных захватчиков, аборигены изменяют орбиты астероидов и направляют их прямо к Земле. Не стоит врываться на планету, даже если ее обитатели пошли попить пивка. Кто прав и кто виноват в этом фильме? Кто знает... Однако те же стандарты последовательности и беспристрастности могут помочь нам дать правильную оценку ситуации.
Но, как бы ни хотелось мне порассуждать на тему «Звездного десанта», придется все же отказаться от этой мысли — иначе получится, что мы посвятим Верхувену целых три главы! И потому вернемся к «Дню независимости », значительно уступающей по своим качествам картине Верхувена.
На Землю вторгаются инопланетяне — назовем их чужаками. Захватчики обладают высокоразвитым интеллектом, однако не блещут нравственными достоинствами. По Вселенной они передвигаются на кораблях-городах, каждый из которых — размером с маленькую планету. По образу жизни эти существа напоминают космических викингов: они странствуют по Вселенной, высаживаясь на встречные планеты, и полностью опустошают их. Если же обитающие на этих планетах существа пытаются сопротивляться, их просто уничтожают. Затем чужаки вновь пускаются в путь. Вот так они бродили от планеты к планете, извлекая оттуда природные ресурсы, которые могли бы принести им пользу, пока наконец не добрались до Земли.
Однако они не приняли в расчет героического американского президента, которого столь же героически играет Билл Пулман, не говоря уже об энергичном летчике ВВС США, роль которого исполняет энергичный Уилл Смит, а также о докучливом компьютерном гении, не менее докучливо сыгранном Джеффом Голдблюмом. В конце концом победа остается за нами. Вернее, Америка спасает мир. Ну, разумеется. А как же иначе?
Отношение чужаков к природным ресурсам Земли неизбежно приводит к размышлению о том, как относятся к Земле населяющие ее люди. По сути, это отношение наиболее ярко выражено в следующем лозунге: «Сначала Земля! Затем придет черед других планет!» Казалось бы, цивилизация чужаков могла выработать и менее потребительский подход к жизни. По идее, они могли бы понять: развитие любой ценой — не то, о чем следовало бы трубить на всю Вселенную. Но образ жизни чужаков оказался исключительно потребительским: используй все до последней крошки, а затем двигайся дальше. В принципе то же самое делают и люди — с тех пор, как спустились с деревьев. Другое дело, что мы еще не стали настолько «развитыми», чтобы распространить эту стратегию на другие планеты. Данную проблему — центральную для научно-фантастических и научно-философских фильмов — можно сформулировать так: чужие — это зеркало, в котором мы можем лучше разглядеть самих себя.
Однако я отвлекся. Возвращаясь к нашему феномену, давайте предположим, что Билл Пулман, Уилл Смит и Джефф Голдблюм решили спасти мир более деликатным способом. Допустим, что вся наша троица — президент, летчик и компьютерный гений — превратилась в группу философов, которые намерены использовать в качестве оружия философские аргументы. «Конец человечеству», — скажете вы и, скорее всего, будете правы. Тем не менее попробуем предоставить им такую возможность.
Сами они считают, что у них есть неплохой шанс преуспеть в этом начинании, так как обширные социологические исследования показали, что нравственная система чужаков мало чем отличается от нашей. В частности, нравственная правомочность поступков определяется у них концепциями последовательности и беспристрастности. Чужаки верят, что в отношениях друг с другом они должны следовать принципу беспристрастности. Каждый чужак не менее значим, чем любой другой, поскольку все чужаки были созданы равными. И потому в своем отношении друг к другу они придерживаются идей беспристрастности в рамках своей морали. Каждый чужак заслуживает одинакового к себе внимания и уважения. Вот на чем решили сыграть наши герои: они намерены использовать чувство справедливости чужаков против них самих. Воистину змеиная уловка!
Прежде всего следует установить, почему чужаки ставят во главу угла идею беспристрастности. Думается, что в основе этой идеи лежит следующий принцип:
Каждый чужак заслуживает одинакового к себе внимания и уважения.
Это и есть принцип беспристрастности чужаков. Теперь нам предстоит выяснить, почему они верят в это утверждение. Неужели у них был свой мессия, заповедавший им нечто вроде золотого правила? Конечно, нет. В своем мышлении чужаки привыкли опираться на логику и потому точно знают, что в основе принципа беспристрастности лежит принцип последовательности:
Никаких нравственных отличий без иных — заслуживающих внимания — отличий.
Чужаки давно осознали, что любая система нравственности, опирающаяся на идею последовательности и беспристрастности (в том числе и наша), не требует мессии с его золотым правилом, ибо данная система покоится не столько на библейском, сколько на логическом принципе: никаких нравственных отличий без иных — соответствующих — отличий.
Что это значит? Попробую объяснить на примере. Допустим, существуют два чужака, Ворф и Сворф, обладающие схожими качествами и даже характерами. Оба они — честные, мужественные и милосердные (во всяком случае, по стандартам чужаков), и оба весьма негативно (психопатически) относятся к иным формам существования. Иными словами, в этом плане между Ворфом и Сворфом нет никакой разницы. Но мы уже знаем, что без иных — заслуживающих внимания — отличий не может быть и моральной разницы. И потому Ворф и Сворф заслуживают одинаковой нравственной оценки. Иными словами, оба они либо хороши, либо плохи. Разумеется, характер оценки будет зависеть от того, кто выступает в роли судьи — чужак или человек. Но даже если люди и чужаки разойдутся во мнении о нравственных достоинствах Ворфа и Сворфа, они все-таки должны будут согласиться с принципом последовательности, который лежит в основе любой моральной оценки. А такая оценка всегда зиждется на изучении сходств и различий между людьми. Если предположить, что Ворф и Сворф имеют одинаковые качества, то и в нравственном плане между ними нет разницы. Как мы уже отметили, нравственное отличие оправдано лишь тогда, когда имеет место качественная разница между двумя субъектами, а это не наш случай.
То же самое можно сказать обо всем, что позволяет нам произвести нравственную оценку. Если оба наших чужака, Ворф и Сворф, помогли пожилым дамам перейти через дорогу, то при условии, что между этими поступками нет существенной разницы (обе дамы хотели перейти через дорогу), мы можем смело утверждать: коль скоро поступок Ворфа хорош, то и поступок Сворфа также хорош. А если Ворф поступил в этом случае плохо, также плохо поступил и Сворф.
И мы, и чужаки даем нравственную оценку практически всему: людям, поступкам, правилам, установлениям. Но разница в оценке двух объектов одного рода (двух человек, двух поступков и т.д.) оправдана лишь при условии, что между ними существуют еще какие-то важные отличия. Там же, где таких отличий нет, не может и быть разницы в нравственной оценке.
Итак, нам удалось проследить приверженность чужаков принципу беспристрастности до самого его основания — принципа последовательности, суть которого заключается в том, что идея нравственного различия между двумя субъектами оправдана лишь в том случае, если имеют место иные — заслуживающие внимания — отличия. Теперь нам осталось только объяснить чужакам, что не существует какой-то значимой разницы между ними и нами — между инопланетными захватчиками и людьми, которых эти захватчики намерены уничтожить. Тогда, если они не желают прослыть непоследовательными, им придется изменить свое отношение к человечеству, признав его заслуживающим не меньшего уважения, чем сами чужаки. Как говорится, проще не бывает.
На самом деле вряд ли все будет так просто. Вполне возможно, что наши аргументы не произведут никакого впечатления на чужаков. Разумеется, они охотно согласятся с утверждением, что разница в нравственной оценке невозможна без иных, заслуживающих внимания отличий. И потому люди заслуживают не меньшего уважения, чем чужаки, если между ними и чужаками нет существенных различий. Беда в том, что сами чужаки склонны думать, будто таких различий более чем достаточно.
Первым в этом списке будет, без сомнения, интеллект. Действительно, по сравнению с чужаками мы и вправду кажемся существами недалекими. Они умеют строить корабли размером с планету и странствуют на них по всей Вселенной, а мы не способны овладеть даже основами закона искривления пространства, что позволяет чужакам путешествовать на такие расстояния. Это, по мнению чужаков, может считаться той самой разницей, которая позволяет им относиться к людям, как к простым отбросам.
Но можем ли мы согласиться с этим ответом? Неужели уровень интеллекта представляет то самое качество, на основе которого возможна нравственная оценка? Я лично думаю, что в своих предположениях чужаки исходят из того, что принято называть маргинальными случаями. Действительно, большинство чужаков обладает более высокоразвитым интеллектом, чем большинство людей. Тем не менее существуют и исключения. Во-первых, мы должны учесть чужаков с травмами головного мозга, что отразилось на их мыслительных способностях. Нельзя забывать и о том, что уровень интеллекта маленьких чужаков во многом схож с уровнем интеллекта взрослых людей. Наконец, многие представители старшего поколения чужаков начинают страдать от ухудшения функций головного мозга: их умственные способности не больше, а зачастую даже меньше умственных способностей взрослых людей.
Если чужаки намерены настаивать на прежней оценке людей (из-за невысокого уровня их интеллекта), им придется — если они желают быть последовательными — отнести к этой категории и все перечисленные группы чужаков. К счастью для нас, а также для нашей героической троицы, такое поведение несовместимо с чувством справедливости гостей из космоса. Мы уже отмечали: чужаки строго придерживаются моральных принципов, основанных на идее беспристрастности, что заставляет их с одинаковым уважением относиться и к взрослым чужакам, отличающимся высокоразвитым интеллектом, и к тем, кто значительно уступает им по этому критерию, — к детям, старикам и инвалидам. А поскольку чужаки отличаются не только беспристрастностью, но и последовательностью мышления, им волей-неволей придется признать, что уровень интеллекта ни в коей мере не может быть критерием, позволяющим говорить о разнице между людьми и чужаками.
То же самое можно сказать и о большинстве аргументов, которые могли бы выдвинуть в свою пользу чужаки. Возьмем, к примеру, телепатические способности, которых нет у людей, но которыми обладают наши инопланетяне. Можно ли назвать это тем отличием, которое оправдывало бы уничтожение человеческой расы? Нет, так как существуют различные травмы мозга, в результате которых любой чужак может потерять способность общаться телепатически, — как существуют и травмы мозга, после которых многие люди теряют способность к речи. Вряд ли кто-то из чужаков — за исключением разве что горстки помешанных — решится утверждать, что эти несчастные (назовем их «телепатически несостоятельными») заслуживают меньшего уважения, чем их более удачливые соплеменники.
Таким образом, способность к телепатии тоже не должна влиять на нашу нравственную оценку.
Рассмотрение маргинальных случаев способно нейтрализовать большинство предполагаемых отличий чужаков от людей. Что бы мы при этом ни затронули — коэффициент интеллекта, который у чужаков доходит до 900, или умение общаться при помощи телепатии, или что-то еще, — обязательно выяснится, что, хотя большинство чужаков наделены данными способностями, некоторые инопланетяне, увы, лишены их. Следовательно, такие отличия лишь в том случае оправдывают жестокое отношение чужаков к людям, если чужаки готовы распространить это отношение и на менее удачливых особей своего вида. В противном случае — учитывая хорошее отношение инопланетян ко всем представителям своего вида — их патологическое стремление уничтожить все человечество не может быть оправдано.
Но существует одна особенность, которой обладают только чужаки, причем все, — это привилегия быть чужаком. Каждый чужак, по определению, наделен этой привилегией, и каждый человек ее лишен. Следовательно, эта особенность не может быть рассмотрена с помощью категории маргинальных случаев, в связи с чем некоторые чужаки сочли ее тем самым отличием, которое оправдывает их жестокое отношение к людям. Не стоит распространять на людей собственные моральные принципы, поскольку они не чужаки. Вот так. Все очень просто. Но, к счастью для нас, и у этого аргумента есть серьезные недостатки. Разница между людьми и чужаками сводится в данном случае к генетическим особенностям. Именно генетический склад определяет, к какому виду вы принадлежите. Но, чтобы счесть его достойным аргументом в споре чужаков с людьми, необходимо выяснить, может ли генетическая разница влиять на нашу моральную оценку.
Для начала имеет смысл провести разграничение между генами и производимым ими эффектом. Такой эффект принято называть фенотипическим. Различия в интеллекте между людьми и чужаками являются по сути своей результатом генетических различий. И потому уровень интеллекта можно причислить к разряду фенотипических эффектов. То же самое можно сказать и о телепатии. Теперь нам следует выяснить, какой из подобных эффектов мог бы повлиять на нашу моральную оценку. Как мы успели установить, уровень интеллекта и способность к телепатическому общению явно не входят в их число. Однако существует фенотипический эффект, в значимости которого вряд ли можно усомниться, — сознание. В частности, различные генотипы людей и растений определяют разницу в их фенотипах. Благодаря этой разнице моральный статус людей значительно отличается от статуса растений. Так, например, люди наделены способностью страдать и радоваться, а также сознательно воспринимать этот мир. Растения же лишены такой способности. Вот эта разница и считается значимой с моральной точки зрения. Способность сознательно воспринимать мир наделяет своих обладателей особым нравственным статусом, которого лишены все иные сущности. Поэтому только определенные — но далеко не все — результаты воздействия генов можно счесть нравственно значимыми. Однако мы не можем сказать то же самое непосредственно о генах. И правда, трудно понять, каким образом определенное расположение молекул в органической цепочке пептидов может быть нравственно значимым.
Ни гены, ни генетические различия не могут служить критерием для определения морального статуса того или иного существа. И потому важно обращать внимание не на сами гены, а на эффект их воздействия. Не имеет смысла задаваться вопросом, каковы генетические отличия между людьми и чужаками. Правильный вопрос в этом случае будет звучать так: «В чем заключаются фенотипические отличия, порожденные разницей генотипов людей и чужаков?» Затем нам предстоит выяснить, могут ли эти фенотипические отличия считаться нравственно значимыми.
Как мы уже выяснили, и люди, и чужаки обладают развитым сознанием. И те, и другие наделены способностью сознательно воспринимать этот мир, что позволяет им испытывать (в зависимости от обстоятельств) чувство радости или страдания. Таким образом, пока мы не нашли особых фенотипических отличий. Иное дело, когда речь заходит о таких вещах, как уровень интеллекта или способность к телепатическому общению. Здесь разница более ощутима. Однако и эти отличия не могут считаться нравственно значимыми, ибо, как мы успели убедиться, тут вступают в действие маргинальные случаи.
История о вторжении чужаков, изложенная в «Дне независимости», разумеется, иносказание, при помощи которого мы можем оценить наше отношение друг к другу и к другим существам. Рассмотрим три «изма», что фигурируют в нашей философии нравственности: расизм, сексизм и видовой расизм.
Возьмем для начала расизм. Аргументы чужаков для оправдания своего отношения к людям весьма напоминают доводы расистов, желающих доказать обоснованность негативного отношения к представителям других рас. В их основе всегда лежит идея о нравственном отличии привилегированной расы (скажем, белых) от расы непривилегированной (допустим, от черных). Это отличие служит оправданием пренебрежительного обращения с теми, кому не повезло родиться среди избранных. Разумеется, в основе подобного допущения лежит знакомая нам идея о том, что разница в нравственном подходе к двум объектам возможна лишь при серьезных отличиях между ними. Таким образом, и тут мы встречаем молчаливое признание принципа последовательности.
Однако теперь расисту предстоит определить, в чем заключается это отличие. Первым в его списке, как и в списке наших потенциальных завоевателей, станет, скорее всего, уровень интеллекта. Согласно утверждениям некоторых расистов, те же белые заслуживают лучшего к себе отношения, так как уровень их интеллекта выше, чем у черных. При этом расисты оказываются даже в худшем положении по сравнению с чужаками, ибо их утверждение изначально ошибочно. Не существует расы, чей интеллект от природы был бы выше, чем у других. Но, даже если мы предположим, что утверждения расистов в данном случае оправданны, эта ситуация неизбежно попадет в категорию маргинальных случаев. Все равно найдутся такие представители белой расы, чей интеллект окажется ниже среднего. И в этом случае, как подсказывает логика, нашим расистам придется распространить свое негативное отношение и на этих белых.
То же самое можно сказать и о сексизме. В этом случае в роли чужаков обычно выступают мужчины, пытающиеся оправдать пренебрежительное отношение к женщинам разницей в моральном статусе. Здесь, как мы видим, прослеживается тот же принцип последовательности. Главная проблема, с которой сталкивается любой сексист, — необходимость определить отличия, которые могли бы оправдать его обращение с представительницами женского пола. Однако любой из этих доводов окажется либо несущественным с моральной точки зрения (вроде генетической разницы), либо попадет в категорию доказательств, опирающихся на маргинальные случаи.
Более всего иносказание о вторжении чужаков применимо для освещения нашего собственного отношения к представителям иных видов. Здесь, на Земле, люди выступают в роли чужаков, а различные животные оказываются в положении людей из фильма. Кроме расистов и сексистов в человеческом обществе распространен еще один тип людей — видовые расисты. Так можно определить тех, кто считает, что представители других видов заслуживают меньшего к себе уважения только потому, что они не люди. Чтобы лучше понять, о чем идет речь, обратимся к целой серии фильмов, начало которым положила лента Ридли Скотта «Чужой» (1979).
Впервые мы встречаемся со злодеем, давшим название фильму, еще в 1979 году, когда он откладывает яйцо в одного из членов команды космического корабля (эту роль исполняет в фильме Джон Херт).
В одной из самых известных (и самых надуманных) сцен такого типа чужак вырывается на волю из груди Херта, оставив после себя одно ужасное месиво. Дальнейшие события развиваются в картине Джеймса Кэмерона «Чужие »(1986). Спустя 57 лет после всего, что случилось в первом фильме, в космосе обнаруживают Рипли, роль которой блестяще исполнила Сигурни Уивер. Рипли — единственная, кому удалось уцелеть после стычки с чужаком. Теперь ее вместе с группой морских пехотинцев отправляют на далекую планету, чтобы выяснить, как оттуда исчезли земные колонисты. Не слишком удачное поручение, ибо на этот раз им придется иметь дело не с одним, а с тысячами чужаков. Естественно, не обошлось без моря крови и скрытого подстрекательства злодеев из военно-промышленного комплекса, желающих использовать ситуацию в собственных целях. Стоит отметить неплохую роль второго плана — я имею в виду Ланса Хенриксона, сыгравше-го в фильме робота-гуманоида (теперь благодаря усилиям Арни, описанным в третьей главе нашей книги, мы можем отнестись к этому серьезно).
В следующем фильме, «Чужие-3» (1992), Рипли, которой все-таки удалось уцелеть, обнаруживает себя — после очередного сна в космосе — на планете каторжников, в окружении не слишком-то симпатичных личностей. Когда Рипли решает, что счастье ей на этот раз совсем изменило, она обнаруживает, что чужаки успели проникнуть и на эту планету, а она (во втором фильме), сама того не зная, была «оплодотворена » одним из этих злодеев. Теперь Рипли носит внутри себя зародыш, которого «произведет на свет» в конце фильма, когда погибнет, бросившись в огонь.
Наконец, перед нами четвертая часть этого захватывающего сериала — «Чужой: Воскрешение». Здесь мы вновь встречаемся с Рипли, которой — опять-таки единственной — удалось уцелеть после событий предыдущего фильма. Но на этот раз Сигурни Уивер играет не Рипли, а ее клона, в организм которого (как и следовало ожидать) входит ДНК чужаков. Вайнона Райдер исполняет в этом фильме роль робота-гуманоида, способного подать людям пример по части мужества и порядочности. И вновь все заканчивается весьма печально. Рипли, правда, удается уцелеть — на этот раз в компании нескольких счастливчиков. Интересно, скольким из них придется встретить безвременный конец, прежде чем мы увидим «Чужих-5»?
Как вы понимаете, чужаки играют в этих фильмах роль злодеев. По правде говоря, они и впрямь обладают отвратительной привычкой откладывать яйца в тела людей, что доставляет тем много неудобств, особенно в тот момент, когда чужак вырывается на свободу. Не слишком-то это приятно, и к тому же может поставить вас в неловкое положение. Только представьте, например, что это произошло во время деловой встречи за обедом!
Но действительно ли чужаки так плохи? Или они сами стали жертвой нашего предвзятого суждения? Ведь они — существа иного вида, так почему же мы требуем от них корректного с точки зрения нравственности поведения? В конце концов, наше собственное отношение к другим видам тоже не назовешь безупречным. Поинтересуйтесь хотя бы у тех свиней и цыплят, которых откармливают на убой, или посетите как-нибудь бойню.
По крайней мере, чужаки просто убивают нас. Пусть эта смерть и небезболезненна, зато длится считанные секунды. Мы же в своем стремлении к дешевой пище обрекаем на ужасное существование и не менее ужасную смерть миллионы и миллионы живых существ.
Ну, конечно же, я преувеличиваю! Разве можем мы сопоставить отношение людей к животным — даже к тем, которых мы едим, — с отношением к нам злобных чужаков? Или все-таки можем? Думаю, что да. И вообще, по сравнению с нами те же чужие — образец мягкости и милосердия. Чтобы убедиться в этом, возьмем, к примеру, того же цыпленка. Кем вы пожелали бы стать — человеком, вынашивающим зародыш чужака, или же цыпленком, выращиваемым для гастрономических целей?
Предположим, вы — цыпленок и только-только появились на свет. К сожалению, дальше все будет не так уж здорово. Если вы родились на ферме, где разводят несушек, но при этом вы •— самец, то ваше мясо могут счесть не слишком пригодным для употребления в пищу. Тогда жизнь ваша будет на редкость короткой. В лучшем случае вас отравят газом, в худшем — бросят в пластиковый мешок, где вы задохнетесь под тяжестью других цыплят. А может, вас, еще живого, закопают в землю.
Если же вы родились курицей-несушкой, ваши мучения только начинаются. Для начала, пока вам не исполнилось десять дней, хозяин подвергнет вас процедуре обрезания клюва. Делается это при помощи специального устройства, напоминающего гильотину, лезвие которой накаляется докрасна. Вам еще повезло, что вы не родились в 40-х годах XX века: тогда бы вам прижгли клюв паяльной лампой! Но это не больно, скажете вы. Ведь клюв — это всего лишь роговой нарост, так что обрезать его — все равно что состричь ногти, разве не так? Разумеется, нет. Под клювом находится слой высокочувствительной ткани, пронизанной нервными окончаниями. Он во многом напоминает тонкую кожу, находящуюся под человеческими ногтями. И потому срезание клюва напоминает стрижку ногтей при условии, что вместе с ногтем вы срезаете и часть пальца.
После того, как ваш клюв подрежут еще раз, вас пересадят в специальную клетку для несушек. В Соединенных Штатах размеры такой клетки — 12 на 20 дюймов, ну а в Европе — 46 на 51 см. Кроме вас в клетке будет еще от трех до шести птиц, так что на особый простор можете не рассчитывать. Любой несушке среднего размера, чтобы удобно усесться, требуется около 630 квадратных сантиметров. Если же вы хотите не только сидеть, но еще и поворачиваться в разные стороны, в этом случае необходимо как минимум 1700 квадратных сантиметров пространства. Если же клетку размером 12 на 20 дюймов вы делите с четырьмя другими птицами, то на вашу долю приходится лишь 300 квадратных сантиметров. Вот и все. Чтобы вы лучше поняли, о чем идет речь, могу вам сообщить, что лист бумаги формата А4 имеет площадь около 500 квадратных сантиметров. Если вам очень повезет и в клетке, кроме вас, окажется всего три птицы, то вы сможете занять пространство в 375 квадратных сантиметров. В любом случае вам придется забыть о роскоши расправить свои крылья, размах которых равняется примерно 30 дюймам (75 см).
Разумеется, вы уже поняли, насколько ограниченной будет ваша жизнь в такой неволе. Дело не только в том, что вам нельзя будет даже как следует повернуться. Цыплята — общественные создания, им для нормального существования необходима строгая иерархия (ее иногда называют «порядком клевания»). В обычных условиях цыплята, чей иерархический статус не слишком высок, стараются «не путаться под ногами» у своих более агрессивных сородичей. Похвальная предусмотрительность, но она мало чем поможет вам, если вы и еще несколько цыплят стиснуты в клетке размером 12 на 20 дюймов. Самым слабым в таких условиях придется несладко. А если вы находитесь в самом низу иерархии, вас могут заклевать до смерти.
Теперь, разумеется, вам понятно, для чего всем цыплятам обрезают клювы: выгода уменьшается с каждой погибшей птицей. Вот так мы поступаем с животными в целях экономии. Помещаем их в неестественные и неблагоприятные условия, а в результате у них появляются неестественные и малоприятные привычки. Что бы нам стоило поменять эти условия? Но нет, это слишком невыгодно. Вместо того мы калечим животных, чтобы они не нанесли нам слишком большой ущерб своим неестественным поведением.
Спустя несколько месяцев такой жизни (когда вы все время третесь о прутья клетки, а другие птицы с остервенением клюют вас) вы теряете большую часть своих перьев. Кожа ваша становится красной и влажной, особенно вокруг хвоста. К тому же вы наверняка страдаете от остеопо-роза: если человек возьмет вас в руки, у вас могут сломаться ноги и крылья, а то и проломиться ребра. Вдобавок к этому моменту все птицы в клетке стали не просто истеричны, а почти наверняка безумны; многие развили склонность к каннибализму. Через год-другой подобного существования (если вы еще живы, ибо 35% ваших товарок уже успели отправиться в мир иной) ваша продуктивность начнет сокращаться, и хозяину станет невыгодно содержать вас.
В итоге вы превратитесь в бульонные кубики, куриные котлеты или корм для домашних животных. Таков конец обычной несушки.
Если же вы родитесь бройлером, можете считать себя счастливчиком: вам не придется жить так долго. В возрасте одного дня вас и прочих цыплят (от 10 000 до 100 000 штук) отправят в специальное помещение для бройлеров, где всем в обязательном порядке обрежут клювы. Помещение это представляет собой большой сарай без окон. Если вам повезет, вы будете жить прямо на полу, хотя некоторые хозяева, желая запихнуть внутрь как можно больше цыплят, используют для этой цели специальные клетки. Поначалу, пока вы (и прочие птицы) еще не успели подрасти, у вас будет достаточно места, чтобы свободно двигаться, но с каждой новой неделей возможностей для этого будет все меньше.
К тому моменту, когда вы достигнете нужного веса, в возрасте семи недель, у вас останется не более половины квадратного фута пространства.
По мере того как все вы растете, вместе с вами растет и гора экскрементов на полу, а острый запах аммиака все сильнее пропитывает воздух. Аммиак настолько едок, что представляет серьезную проблему для здоровья, вызывая ожоги дыхательных путей и тканей тела. По сути, вас сжигает ваша собственная (и чужая) моча. А еще на полу вокруг вас постепенно начинают скапливаться тела ваших менее удачливых собратьев по заточению. В таких условиях у вас начинают вырабатываться не самые приятные привычки. Не в силах установить общественную иерархию в стае, численность которой достигает 50 000 тысяч птиц, вы постоянно деретесь с соседями, а еще — подобно своим сестрам-несушкам — стремительно развиваете склонность к каннибализму. Однако каннибализм (да простится мне эта игра слов) способен съесть часть прибыли ваших хозяев. Что же им делать в таком случае? Улучшить условия, напрямую влияющие на ваше поведение? Обеспечить вам больше жизненного пространства? Ни в коем случае, ибо это тоже сократит прибыль. Вместо этого вам обрезают клюв, а яркость освещения снижается до двух люксов (для сравнения — яркость свечи равна примерно 10 люксам). Как показали исследования, в результате этих мер снижается агрессивность цыплят, поэтому остаток жизни вам придется провести почти в полной темноте.
Если передо мной и впрямь встанет выбор: стать «инкубатором» для чужака или жить подобной жизнью, я предпочту завернуться в клеенку и разгуливать в таком виде вместе с чужаком у меня в груди. А ведь я даже не упомянул о том, как живут те, кому приходится еще хуже цыплят, — например, выращиваемым на убой свиньям или телятам. Да и смерть их отнюдь не так безболезненна и гигиенична, как это представляет большинство людей.
Так мы поступаем каждый год с миллиардами животных. И что может оправдать такое чудовищное отношение к ним? Мы практически уверены, что животные обладают сознанием и испытывают немалые страдания от наших злоупотреблений. Следовательно, способность осознанно воспринимать действительность не может считаться тем отличием, которое оправдывает разницу в моральном статусе. Разумеется, животные — не люди, но это обстоятельство вряд ли следует принимать в расчет. Сравнивая людей и чужаков на примере «Дня независимости», мы решили, что видовая разница не входит в число значимых отличий. Интеллектуальный уровень свиней и цыплят обычно ниже, чем у людей, но вряд ли мы можем использовать это обстоятельство как аргумент, поскольку сразу столкнемся с проблемой маргинальных случаев. Люди, получившие травму головного мозга, маленькие дети, а также те, кого принято называть умственно отсталыми, — все они отличаются не большим интеллектом, чем обычные свиньи, которых, невзирая на предвзятое мнение, смело можно назвать разумными и чувствительными существами. Так что же, выходит, со всеми этими людьми мы должны обращаться так же, как со свиньями? Полагаю, мы еще не настолько свихнулись, чтобы всерьез отнестись к подобному предложению. Да, животные не обладают даром речи и потому не могут рассказать нам о своих страданиях. Но вряд ли это может считаться значимым отличием — как и способность чужаков общаться телепатически.
Злодеяния, творимые чужаками, бледнеют по сравнению с тем, как сами люди поступают с животными. А ведь у инопланетян есть, по крайней мере, хоть какое-то извинение для своего поведения: откладывая в нас яйца, они преследуют жизненно важный интерес — воспроизведение вида. А что заставляет нас есть свиней и цыплят? Неужели без их мяса мы не смогли бы выжить? Или оно необходимо нам для поддержания здоровья?
Ничуть не бывало, ибо миллионы вегетарианцев во всем мире прекрасно обходятся без этого продукта. Мы едим мясо по одной простой причине: нам нравится его вкус. Когда чужаки откладывают в нас яйца, они обрекают нас на смерть, но делают это, чтобы выжить самим. Мы сами обрекаем ежегодно миллионы свиней, цыплят, телят и прочих животных на ужасное существование и не менее ужасную смерть. И делаем это все не ради выживания, а исключительно ради желудка.
Поступая так с животными, мы нарушаем собственные принципы последовательности и беспристрастности. Так неужели чужаки хуже нас? Или вы рискнете упрекнуть их в недостатке добросердечия? Я лично не стал бы настаивать на этом. Если мы считаем чужаков злыми и испорченными, нам стоит повнимательнее взглянуть на себя в зеркало. В этом, я полагаю, заключается огромная заслуга научной фантастики, в рамках которой было описано немало встреч с представителями иной, чуждой нам формы жизни. Любое столкновение с чужими помогает лучше понять самих себя. Каждая такая встреча становится своеобразным зеркалом, в котором отражаются наши моральные, эмоциональные и психологические контуры.
Иными словами, давайте посмотрим на все с внутренней и внешней точек зрения. Пытаясь определить свой собственный нравственный статус, мы рискуем сильно ошибиться, ибо смотрим на себя как бы изнутри. В такой ситуации мы склонны преувеличивать собственную моральную значимость. Мы забываем, что на нас можно взглянуть и со стороны, как мы смотрим на все прочие создания. И потому встреча с принципиально чуждой нам формой жизни не только помогает вспомнить об оценке извне, но и дает возможность реально определить свой моральный статус. Если мы считаем себя нравственными существами, нам необходимо учитывать не только то, как выглядят наши действия изнутри, но и какими они представляются извне — в том числе тем, чью жизнь они затрагивают.
И что это, как не то же золотое правило?
Что мы можем сказать о Джордже Лукасе? Как режиссер научно-фантастических фильмов он выше всяких похвал. Но если взглянуть на его ленты с научно-философской точки зрения, вряд ли мы назовем мистера Лукаса тонким знатоком человеческих душ. Весь мир представляется ему в черно-белых тонах. Даже та сторона Силы, для которой он делает исключение, названа им темной стороной. Однако Лукас, с присущей ему творческой фантазией, догадался одеть Кэрри Фишер в бикини и приковать ее в таком виде к Джаббе Хатту.
Уже ради этой непревзойденной сцены стоило бы упомянуть о фильме Лукаса в нашей книге. К тому же как пройти мимо того факта, что трилогия «Звездные войны» (правда, теперь это уже не трилогия) стала одним из самых успешных проектов в жанре научной фантастики? Это тоже заслуживает нашего внимания.
В своих картинах, принесших ему миллионные сборы, Лукас знакомит нас с мировоззрением, известным как манихейство, названным так по имени своего персидского основателя Мани, «апостола Бога» (около 216 — 276 гг. до н.э.).
Согласно этому учению, мир, и прежде всего человеческая жизнь, представляет собой грандиозную арену борьбы между добром и злом, которые, как считают манихейцы, с одной стороны, равнозначны свету и тьме, а с другой — Богу и материи. И посему добро и зло следует понимать как реально существующие и независимые принципы бытия. Никто не знает, какой из них в итоге одержит верх, но борьба будет продолжаться до тех пор, пока один из принципов не возобладает над другим. Сами манихейцы традиционно выступали на стороне света, а не тьмы.
Подобная философия характерна и для «Звездных войн». Фильмы Лукаса повествуют о добре и зле, свете и тьме, но прежде всего — о задатках добра и зла в каждом из нас, создавая порой немыслимые комбинации. Но в состоянии ли мы разделить эти элементы? Может ли свет существовать отдельно от тьмы? И на самом ли деле тьма — нечто безусловно плохое? Или мы не полностью понимаем этот принцип?
Вот на эти и подобные вопросы как раз и пытается ответить Джордж Лукас в сериале «Звездные войны».
Первоначально в трилогию входили «Звездные войны» (1977), «Империя наносит ответный удар» (1980) и «Возвращение джедая» (1983).
Эта трилогия описывает противостояние Люка Скайуо-кера (Марк Хэмилл) и Дарта Вейдера (голос Джеймса Джонса, соединенный с телом Дейва Прауза), который в итоге оказывается отцом Люка. Это происходит на фоне галактического господства Империи зла, которой управляет не менее злой император, чьей правой рукой является лорд Вейдер. Так вот...
Давным-давно в одной галактике... И так далее. Все это знают чуть ли не наизусть. Короче говоря, Люк Скайуокер вместе с Ханом Соло (Гаррисон Форд), принцессой Лейей (Кэрри Фишер) и большим мохнатым парнем по имени Чу-бакка сражаются с Империей зла. А если совсем коротко — они побеждают в этой войне. Конец истории.
Если здесь есть счастливчик, не смотревший эту трилогию, для него я готов рассказать чуть подробнее. Остальные могут смело переходить к следующему разделу.
Итак, Люк Скайуокер в самом деле является сыном Дарта Вейдера. Он рожден от брака последнего с принцессой Амидалой (Натали Портман), но об этом мы узнаем лишь во второй части «Звездных войн», которая по своей сути предшествует первой. Разумеется, прелестная мисс Портман не так глупа, чтобы вступать в интимные отношения со злыми тиранами, у которых к тому же металлические тела и большие проблемы с дыханием. Но когда она выходила замуж за Дарта Вейдера, тот был вовсе не злым лордом Вейдером, а Эннекином Скайуоке-ром, учеником джедаев, который позднее перешел на сторону сил зла.
Люк — не единственный ребенок, рожденный в этом браке. У него есть сестра-близнец, и мы без труда угадываем, что ее играет Кэрри Фишер, поскольку кроме нее и Натали Портман других женщин в «Звездных войнах» просто нет. Когда дух Алека Гиннеса (который играет удалившегося от дел рыцаря-джедая Оби Ван Кеноби) сообщает Люку, что Лейя — его сестра, то повергает юношу в шок, так как тот явно намеревался переспать с ней на протяжении двух последних фильмов. И тут вдруг это неожиданное известие... А Дарт Вейдер вскоре после женитьбы обратился к темной стороне Силы и стал верным слугой злого императора. Тогда он и превратился в лорда Вейдера.
Он отправляется укреплять империю. Люка отсылают жить в какое-то захолустье, а Лейя становится принцессой и сенатором. Однако оба они — и брат, и сестра — оказываются участниками мятежа против Империи, так что пути их в конце концов пересекаются.
Вместе с молодым Гаррисоном Фордом Люк и Лейя сумели нанести Империи ряд сокрушительных ударов, включая знаменитое уничтожение Звезды Смерти (эпизод, показанный в первом фильме).
Этой удаче способствовало то обстоятельство, что в Люке, как и в его отце, была немалая часть Силы (его долгое время обучали джедаи — древний орден хранителей галактики). Завершается эта трилогия «Возвращением джедая» — фильмом, в котором Дарт Вейдер искупает собственные злодеяния, уничтожив императора, когда тот готов убить Люка. Сам Дарт Вейдер тоже умирает, вновь обратившись к светлой стороне Силы.
Вторая часть «Звездных войн» начинается с «Призрачной угрозы» (2000), за ней следует «Атака клонов» (2002). На момент выпуска этой книги третий, заключительный фильм еще не был выпущен в прокат.
По сути, эти фильмы предшествуют первым трем. Речь в них идет о том, как Эннекин Скайуокер перешел на темную сторону Силы, превратившись из маленького белокурого паренька (хотя мне лично кажется, что было бы куда правильнее назвать его маленьким поганцем) в злого лорда Вейдера. Я предполагаю, что нам должны открыть тайну этого превращения в третьем фильме, который еще не был представлен публике. Удачно выступив в гонках машин на воздушной подушке, Эннекин становится учеником юного джедая Оби Ван Кеноби. Эту роль исполняет в фильме Юэн Мак-Грегор, изо всех сил старающийся походить на Алека Гиннеса. Повзрослев, Эннекин (теперь его играет Хейден Кристиансон) влюбляется в принцессу Амидалу. Раскрыв очередной заговор против Республики, Эннекин покидает орден джедаев, женится на Амидале, а вскоре переходит на темную сторону Силы.
Согласно «Звездным войнам», зло существует. Оно реально. И оно повсюду. Зло представлено темной стороной силы — прошу прощения, той Силы, что пронизывает нашу Вселенную, наполняя жизнью все сущее в ней. Вероятно, в прежние (прошедшие под знаком инквизиции) времена Лукаса сожгли бы на костре за пропаганду подобных взглядов. Дело в том, что манихейство тогда считалось не отдельной, самостоятельной религией, а одной из еретических сект внутри христианства. Открыто выражая свои манихейские воззрения, Лукас выступает против официальной доктрины христианской церкви, которая всегда рассматривала зло не как нечто реальное, а как отсутствие добра.
Разумеется, эта идея возникла не на пустом месте и появилась задолго до христианства. Мысль о том, что зло — вовсе не реально существующее явление, а просто отсутствие добра, возникла еще во времена древнегреческого философа Платона (около 428 — 348 гг. до н.э.), а может быть, и раньше. Согласно Платону, высшую реальность можно сопоставить с добром в самой чистой и совершенной форме. И чем больше та или иная вещь, то или иное явление отклоняются от высшего совершенства, тем сильнее они меняются, от чего становятся менее благими и менее реальными. А конечная цель человеческой жизни заключается в постижении того, что Платон назвал формой добра.
Представления Платона о форме просочились в современные языки. Так, мы можем сказать о ком-нибудь, что он находится в хорошей форме. В частности, так нередко говорят о спортсменах, чья карьера складывается удачно.
Или такие слова могут относиться к человеку, который, вопреки обыкновению, появился на работе в приподнятом, жизнерадостном расположении духа. Употребление слова «форма» восходит в данном случае непосредственно к Платону. Нет необходимости объяснять, что, говоря о ком-то «он в хорошей форме», мы утверждаем: этот человек близок к тому, чтобы считаться образцом в своем кругу. Это берет начало из представлений Платона о характере высшей реальности.
Платон считал, что подлинная структура этого мира отражена в математике14. Имеет смысл использовать примеры, которые были близки греческому философу. Предположим, мы нарисовали на бумаге несколько кругов. Одни из них вышли у нас лучше, чем другие; некоторые больше напоминают овалы. Мы ясно видим, какие круги получились у нас лучше, а какие — хуже. Что позволяет нам определять подобные отличия?
14 Эту идею он позаимствовал у пифагорейцев — мистического течения, основанного Пифагором (около 572 — 510 гг. до н.э.). Наверняка все вы слышали это имя в связи с теоремой, согласно которой квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов.
Понятно, что у нас должна быть какая-то основа для сравнения. Если мы способны отличить лучшие образцы кругов от худших, значит, у нас есть четкое представление о совершенном круге. Иначе как мы смогли бы понять, какие круги нарисованы хорошо, а какие — плохо? Только благодаря этому представлению мы способны отличить хорошее изображение круга от плохого. Но откуда могло появиться такое представление?
Платон утверждает, что мы не могли получить его из физического мира. Какими бы точными ни были наши инструменты, все равно эти рисунки будут отличаться некоторой погрешностью. Какой бы круг мы ни начертили, в нем обязательно найдутся отклонения от совершенства. И это касается всех без исключения физических кругов. Но если понятие совершенного круга пришло к нам не из физического мира, то откуда?
Согласно Платону, мы получили его извне. А это значит, заключает философ, что кроме нашего должен существовать иной, нематериальный мир. В этом мире находится все совершенное: совершенный человек, совершенная лошадь, совершенный треугольник, совершенное облако, совершенный меч и т.д.
Эти безупречные образцы Платон называл формами вещей, а мир, в котором они находятся, — миром форм.
Согласно утверждению философа, все эти формы расположены в иерархическом порядке. Во главе иерархии находится, по Платону, форма добра; мы могли бы назвать ее истинным благом. Идея здесь та же, что и в примере с кругами: одни люди, правила, поступки и явления представляются нам хорошими, другие — плохими. А между ними существует еще целая шкала оттенков хорошего и плохого. Но даже то, что мы считаем хорошим, на самом деле далеко от совершенства. Неважно, насколько хорош тот или иной человек, — он может быть лучше. Всегда будет существовать хотя бы малое отклонение от истинного блага, и люди, обладающие нравственной восприимчивостью, способны его уловить.
По мнению Платона, все это свидетельствует о том, что мы располагаем представлением, правда, смутным и хаотичным, об истинном благе. Но подобное представление не могло родиться в этом мире, ибо здесь нет ничего совершенного. Следовательно, должен существовать другой мир —нематериальная сфера бытия, — в котором находится совершенное добро (иначе говоря, форма добра), входящее в нематериальный мир форм.
Таким образом, Платон утверждает, что в дополнение к обычному миру существует нематериальный мир форм. И он не просто существует, но и превосходит в достоверности наш физический мир. Для подобного утверждения у Платона было два основания. Во-первых, он отдавал безусловное предпочтение вечному и неизменному над нестабильным и преходящим. Физический мир постоянно преображается: что-то появляется в нем, что-то исчезает, и все меняется во времени. Но то, что по-настоящему реально, может быть лишь вечным и неизменным. Как мы уже поняли, физическому миру эти качества не свойственны, значит, остается лишь мир форм. Только эту действительность мы можем назвать реально существующей; а все реальное в нашем физическом бытии позаимствовано из этого мира форм.
Любые отдельно взятые вещи — например, тот же круг, нарисованный на бумаге — являются тем, что есть, лишь постольку, поскольку они соотносятся с определенной формой. Рисунок на бумаге потому и считается кругом, что напоминает нам идеальный круг.
Следовательно, заключает Платон, именно соотнесенность с формой делает материальную вещь тем, что она собой представляет. Зато формы существуют независимо от нашего физического мира. И это, замечает Платон, свидетельствует о том, что формы более реальны, чем материальные вещи.
Чтобы объяснить вторичность физического мира, Платон использовал известную аналогию с пещерой.
Представьте, что вы заключены в пещеру. Вместе с другими узниками вы сидите там, прикованный цепями к столбу. Хуже того: вы провели в этой пещере всю свою жизнь. Единственный источник света здесь — огонь, тени от которого ложатся на стены пещеры. Вам эти тени представляются истинной реальностью. Иной действительности вы не знаете, ибо вся ваша жизнь прошла среди теней. И это верно в отношении любого обычного человека: он — узник физического мира, ошибочно принимающий тени действительности за саму действительность.
В один прекрасный день вы сбрасываете с себя цепи и подбираетесь к выходу из пещеры. Но свет снаружи для вас еще слишком ярок. И поначалу вы довольствуетесь тем, что смотрите на тени на стенах пещеры — уже от солнца, а не от огня. Наконец, после должной подготовки вы способны покинуть пещеру и выйти во внешний мир, где вашему взору предстают реальные предметы. Вполне возможно, что когда-нибудь вам удастся взглянуть даже на солнце. Покинуть пещеру в данном случае — все равно что стать философом. Постепенно, шаг за шагом, вы знакомитесь с вещами, которые обретают все большую реальность. Те объекты, которые открываются вашему взору, соответствуют формам, а источник их видимости — солнце — соответствует форме добра.
Идея Платона заключается в следующем.
Обычные вещи, относящиеся к миру материи, и сам этот мир черпают свою реальность из мира форм — как тени получают свою реальность от тех объектов, которые их отбрасывают. Таким образом, материальный мир существует лишь постольку, поскольку соотносится с миром форм. Первичен именно мир форм. Что касается реальности материальных объектов, то она зависит от того, насколько эти объекты напоминают исходные формы. Чем сильнее отклоняются они от соответствующих форм, тем явственнее происходящие с ними изменения. Такие объекты становятся не только менее совершенными, но и менее реальными.
Как мы успели заметить, наиболее важная из всех форм, а значит, и самая реальная — это форма добра. И потому, согласно утверждению Платона, чем больше объекты удаляются от формы добра, тем менее реальными они становятся. В этом ином, нематериальном мире не существует формы зла — так утверждал греческий философ. Зло — лишь отсутствие, зияние, дыра; и отсутствие не чего-нибудь, а именно добра. Это означает, что зло нереально. Оно — не что иное, как иллюзия. Чем хуже становится та или иная сущность, тем больше она утрачивает свою реальную форму.
По Платону, когда Эннекин Скайуокер перешел на темную сторону Силы и превратился в Дарта Вейдера, он не только стал менее совершенным, но и менее реальным. Но это не согласуется с позицией Джорджа Лукаса в «Звездных войнах ». Хотя Дарт Вейдер на протяжении трех фильмов скрыт под маской, шлемом и плащом, он остается чрезвычайно действенной фигурой. Его присутствие и воплощенное в нем зло прямо-таки осязаемы. Лорд Вейдер оказался в центре всей истории, как и злодеяния. Когда Дарт Вейдер вместе с адмиралом, роль которого исполняет Питер Кашинг, использует Звезду Смерти для уничтожения целой планеты, его поступок — отнюдь не прореха на ткани действительности, а одна из составляющих этой ткани.
Я думаю, не имеет смысла далее задерживаться на Платоне и учении христианской церкви. Зло существует — и не просто как иллюзия или отсутствие добра. И злодеяния, совершенные лордом Вейдером, являются злом сами по себе, а не потому, что в них чего-то не хватает.
Само собой, Дарт Вейдер не принадлежит к тем, кому после смерти будет открыт путь на небеса. Ведь если в рай начнут допускать людей, которые угнетали целые галактики и разрушали по собственной прихоти целые планеты, туда придется пустить и юристов, агентов по недвижимости и всю подобную публику. Согласно христианскому учению, судьба лорда Вейдера весьма печальна. Если кому и суждено попасть в преисподнюю, то именно ему.
И в этом нет ничего удивительного, ибо христианская церковь многим обязана Платону, чьи идеи она попросту позаимствовала. Именно Платон с величайшей убедительностью отстаивал идею о том, что существует нематериальная действительность — и не только существует, но и превосходит по реальности обычную материальную действительность. Позже эта идея нашла свое отражение в трудах римского неоплатоника Плотина (около 204 — 270 гг. н.э.). Затем она была воспринята человеком по имени Августин — святым Августином из Гиппона (354—430 гг. н.э.). Благодаря ему идея о нематериальной действительности прочно вошла в христианскую литературу. Ведь до той поры у христиан просто не было времени на потустороннее, и церковь учила не столько о вознесении души на небеса, сколько о воскресении нашего (физического) тела в Судный день. Но благодаря Августину все изменилось: мы получили душу как нематериальный объект, созданный по образцу платоновского мира форм; а этот мир, словно по волшебству, превратился в небеса. Так все и произошло.
С этого момента истинной реальностью стали небеса. А что же Земля и наши физические тела? Для чего они? Прежде всего чтобы помочь нам оказаться на небесах. Наше существование на Земле имеет смысл лишь с этой точки зрения: мы должны провести здесь отпущенный нам срок, чтобы затем по возможности подняться вверх, а не скатиться вниз. Во многом такая точка зрения объясняет и отношение церкви к злу: мы здесь для того, чтобы после смерти попасть на небеса, где нет места злу. Поэтому все, что нам остается, — искоренить зло, которое есть в нас. Все злое и дурное в нашем характере должно быть полностью уничтожено. Таково отношение христианства ко всему, что в нас есть плохого или сомнительного. Если рука твоя искушает тебя, отрежь ее. Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его. Ну и так далее, в том же духе. Иными словами, темной стороне нашей натуры следует дать хорошего пинка.
Фридрих Ницше (1844—1900), известный немецкий философ, ни за что не смог бы примириться с подобной точкой зрения. К концу своей жизни он ясно и недвусмысленно (как и все, что делал прежде) выразил свое мнение, противопоставив его христианской морали: «Поймут ли меня? — Дионис против Распятого».
К тому моменту, когда он писал это, Ницше уже стоял на пороге безумия — скорее всего, результат сифилиса, подхваченного по молодости в публичном доме. Поскольку это было единственной неосторожностью, допущенной Ницше при посещении этого заведения, а скорее всего — вообще единственным неосторожным поступком его молодости, можете понять, как ему не повезло.
Но что он имел в виду, когда утверждал: «Дионис против Распятого»? Что ж, для начала обратимся к Дионису. В первой своей книге «Рождение трагедии » Ницше отстаивает собственную точку зрения на природу греческой души. По его мнению, греческий гений, проявивший себя буквально во всем — в искусстве, архитектуре, философии и т.д., — имел своим истоком то, что Ницше позднее называл сублимацией («возвышением», «очищением»). По природе своей греки принадлежали к темной ветви народов. Им были присущи разного рода темные чувства, желания и устремления, порой прорывавшиеся на поверхность из глубины души. Время от времени греки давали выход этим импульсам, устраивая празднества, посвященные богу вина Дионису. Празднества эти продолжались днями, а то и неделями и были отмечены неумеренной выпивкой и разгулом, в том числе и сексуальным. Отголоски этих празднеств и поныне можно обнаружить в таких местах, как Ибица или Корфу. Но куда им до древних греков! Вот те действительно знали, как нужно праздновать! Или, как выразился бы в данном случае Дарт Вейдер, древние греки умели ценить мощь темной стороны.
И в то же время, как отмечает Ницше, этот народ создал такое количество шедевров в искусстве, архитектуре, философии и т.п., что греческая культура по праву считается одной из величайших в мире. Но как же им это удалось, если под тонким налетом благовоспитанности скрывалась толпа разнузданных дебоширов и извращенцев? Ницше объясняет это так: грекам удалось создать величайшую в мире культуру именно потому, что они были гуляками, а не вопреки этому. Скрытая в них темная сила стала не препятствием, а толчком на пути к величию. Для того чтобы лучше понять точку зрения Ницше, следует ознакомиться с его представлением о сублимации.
Предположим, вы от природы тяготеете к темной стороне Силы. А это значит, что вас постоянно донимают различные темные страсти и желания — причем не исключено, что вы и сами не в состоянии разобраться в них. Однако это не меняет сути проблемы: желания — вот они, и далеко не последней и этом списке стоит жажда господства над целой галактикой. И что же прикажете делать с темной стороной своей натуры? Судя по всему, из этой ситуации есть три выхода.
Первый из них, следуя Ницше, мы можем назвать христианским: отрицай эти желания, не позволяй им просочиться наружу, вырви их с корнем. Это плохие, злые желания, и потому их следует решительно отвергать. Следовательно, если вам близок христианский подход к этой проблеме, то, вместо того чтобы с утра пораньше разрушить парочку-другую планет, вы останетесь дома и будете переживать из-за своих греховных помыслов. Вы будете с тоской размышлять об испорченности собственной натуры и заодно сделаете все возможное, чтобы полностью очистить себя от этой скверны. А для этого вам, образно говоря, придется вырвать и отсечь все то, что вводит вас в искушение.
При этом, конечно, трудно представить, чтобы лорд Вейдер запирался по утрам у себя дома и скорбел над недостатками собственного характера. К тому же так легко спутать образное и буквальное понимание того, что следует вырвать и отсечь. А это было бы просто гибельно для Дарта: у него и так не хватает многих частей тела.
Если же говорить более серьезно, то христианская тактика обладает, по мнению Ницше, двумя недостатками. Во-первых, мы теряем прекрасную возможность для развития. Во всех этих примитивных желаниях, нацеленных на уничтожение, разрушение и господство, содержится немалое количество энергии, которая — перестань вы их отрицать — полностью поступит в ваше распоряжение. Во-вторых, попытка отвергнуть собственные побуждения не только не приведет к желаемым результатам, но и самым печальным образом скажется на вашем здоровье. Все эти побуждения, равно как и заключенная в них энергия, не могут быть отвергнуты или уничтожены — они просто найдут другую форму выражения. И прежде всего они обратятся против того, кто пытается преградить им выход вовне. Результатом подобных попыток неизменно становится болезнь: психическая, психосоматическая, а возможно, и обе сразу. Сегодня мы называем этот процесс подавлением. Впервые эту мысль высказал Фрейд, а затем уже о подавлении заговорили многочисленные последователи ученого. В частности, Фрейд утверждал, что источником многих нервных болезней стало подавление субъектом мощных чувств или желаний, которых этот субъект попросту стыдится. И вот все эти импульсы и побуждения обратились против самого человека, что и проявилось, допустим, в нервном параличе. Человек парализован, хотя для этого, казалось бы, нет никаких реальных причин.
Идея о связи между подавлением и психосоматическими расстройствами, а также завязший в зубах совет не загонять свои чувства внутрь — все это на самом деле восходит непосредственно к Ницше.
Следовательно, лорд Вейдер прав хотя бы в одном — в том, что не стал подавлять собственные чувства и желания. И каким бы законченным мерзавцем он ни был, невротиком его уж точно не назовешь. Но как же быть тем, кто понимает, что на галактическое господство замахиваться не с руки, а невротиком тоже становиться не хочется? И если мы не можем использовать христианскую тактику отрицания собственных желаний, что же нам остается делать?
Что ж, один выход напрашивается сам собой: дай волю своим желаниям, детка! Если тебе так уж хочется уничтожить парочку-другую планет, подавить какой-нибудь мятеж и отдать галактику во власть злого деспота, сделай это! И кто посмеет осудить тебя? Скрывая собственные чувства, не позволяя им выйти наружу, ты рано или поздно станешь невротиком. Так что давай, вырази себя, дружок!
Ницше никак не именовал подобную стратегию, но мы могли бы назвать ее стратегией хиппи. Не потому, разумеется, что хиппи так уже заинтересованы в господстве над галактикой, а потому, что именно представителям этого направления свойственна тенденция открыто выплескивать собственные чувства и эмоции.
Но этот подход тоже был неприемлем для Ницше. Разумеется, с его помощью можно было избежать всех тех неприятных последствий, которые несла в себе христианская тактика. Однако и у «стратегии хиппи» есть свои недостатки. И главный из них тот, что вновь теряется прекрасная возможность для самосовершенствования. Вся энергия, заключенная в стремлении господствовать, разрушать и покорять растрачивается непосредственно на разрушение и покорение. Все это, без сомнения, забавно, но вам-то какая польза от господства над целой галактикой? С точки зрения Ницше — никакой. И в то время как христианская тактика подавления делает вас даже хуже, чем вы были прежде, тактика хиппи оставляет вас практически в том же состоянии.
Величие же, по мнению Ницше, не может быть достигнуто при помощи подавления или, наоборот, свободного выражения низменных чувств и желаний. Для этого требуется нечто совершенно иное — сублимация. Что это значит? Просто все ваши низменные желания следует преобразовать в другие, более ценные и достойные. Таким образом, внешнее их проявление будет значительно отличаться от тех импульсов, что служат для вас незаменимым источником энергии.
Возьмем того же Дарта Вейдера. Все его темные чувства и устремления вполне можно преобразовать в нечто совершенно иное. Дело лишь за ним, точнее — за его волей. В первоначальной трилогии «Звездных войн» Дарт Вейдер, образно говоря, плывет по течению: не он управляет своими желаниями, но они управляют им. Но для того, чтобы стать великим, Дарту, как и всем нам, требуется обуздать свои желания — не ослабляя их при этом.
Вместо того чтобы пытаться уничтожить свои низменные устремления или, наоборот, дать им полную волю, вы должны преобразовать их в нечто более ценное. Так, например, тому же Дарту следовало бы взять свое желание подавить очередной мятеж, уничтожив при этом целую планету, и самым кардинальным образом изменить его. Как именно? Ну, допустим, он мог бы остаться дома и написать роман или же нарисовать картину, а то и сочинить симфонию. В этом случае сила первоначального желания направляется в иное русло — она возвышается, или сублимируется. И если все было сделано правильно, у Дарта появился бы прекрасный шанс стать гением в избранной им области: ибо гений, по мнению Ницше, — это человек, сумевший правильно распорядиться заложенной в него энергией. Следовательно, темные желания лорда Вейдера, направленные на разрушение планет, не только не являются препятствием для его творческой деятельности, но и служат необходимым для нее условием.
Способность достичь истинного величия непосредственно связана с умением сублимировать — видоизменять, перенаправлять энергию своих примитивных желаний, сделав их более возвышенными, а значит, и более духовными. Подобного рода стратегию мы с полным правом могли бы назвать ницшеанской. Война со своими примитивными желаниями не просто истощит вас, но, скорее всего, приведет к какой-нибудь болезни. Свободное их выражение оставит вас на прежнем — т.е. на среднем — уровне развития. И лишь сублимация этих желаний, кардинально отличающаяся от подавления и непосредственного проявления, приведет вас к истинному величию.
И чем сильнее в вас эти низменные импульсы, тем больше у вас шансов стать великим человеком — при условии, конечно, что вы сумеете правильно распорядиться этим потенциалом. По мнению Ницше, сила таких примитивных желаний варьируется от человека к человеку, причем уровень силы служит показателем здоровья: чем больше в человеке этой изначальной энергии, тем он в принципе здоровее. Человек, обладающий по-настоящему сильными основными желаниями и научившийся при этом трансформировать их в более возвышенные устремления, становится, по мнению Ницше, сверхчеловеком (Ubermensch).
Получается, что сверхчеловек — это тот же мерзавец, сумевший, однако, очистить и возвысить, то есть сублимировать собственные желания.
Но многие из нас не стремятся ни к галактическому господству, ни к разрушению планет. А если мы и стыдимся каких-то своих желаний, то, скорее всего, не жестоких и деструктивных, но чисто гедонистических. Однако и здесь действует тот же самый принцип. Вместо того чтобы, пробормотав пару отговорок, отправиться в гости к последнему объекту вашего сексуального влечения, вы также могли бы сублимировать свои желания — попросту преобразить их в нечто более возвышенное и благородное. По мнению Ницше, именно в непрерывном процессе очищения собственных желаний и следует искать ключ к истинному величию.
То же самое можно с полным правом сказать не только об отдельных людях, но и о целых культурах. Именно способность греков оценить ту мощь, что крылась в их темных желаниях, и позволила их культуре стать одной из ведущих в мире.
«Чем сильнее и чем чудовищнее страсти, скрытые в эпохе, нации или отдельном человеке, тем выше состояние их культуры — при условии, конечно, что они используют эти страсти как средство для достижения величия»15.
15 Ницше. Сумерки богов.
В известном изречении Ницше «Дионис против Распятого » Дионис предстает сверхчеловеком — лицом, наделенным мощными инстинктивными желаниями, который непрерывно преобразует их в нечто более высокое. Тем внушительнее выглядит здесь сопоставление с Распятым, который, по мнению Ницше, олицетворяет человека, впустую растратившего свою жизнь в бесплодных попытках отвергнуть собственные страсти и устремления.
Но как же вписывается в эту схему наш друг Дарт? Вполне понятно, что лорд Вейдер — не тот человек, который будет сидеть дома, стараясь обуздать свои примитивные желания. И без слов ясно — христианская стратегия не для него. Выходит, он — не кто иной, как ницшеанский сверхчеловек? Увы, нет. Думается, Ницше назвал бы это неудавшейся попыткой стать сверхчеловеком. Для этого у лорда Вей-дера были все возможности, но он их так и не реализовал. Давайте посмотрим почему.
Но прежде всего зададимся вопросом: зачем вообще обсуждать возможность стать сверхчеловеком? Не проще ли уступить собственным желаниям (чем бы в итоге это ни кончилось), чем сидеть дома и корпеть над сочинением книг или рисованием Бог знает чего? И даже в разрушении планет есть своя — особая — привлекательность, что делает этот процесс куда интереснее повседневного творчества. Наконец, не станете ли вы куда счастливее, приняв на вооружение не ницшеанский подход, но тактику хиппи? Возможно. Но что с того? Рассуждая подобным образом, мы, по сути, исходим из предположения, что человек рожден для счастья (в прошлой главе мы определили эту точку зрения как гедонизм). Но Ницше ни за что не согласился бы с подобным предположением. Он ненавидел гедонизм, как ненавидел и утилитаризм, а заодно — и страну, ставшую родоначальницей этого учения: «Люди не стремятся к счастью, чего не скажешь об англичанах».
Согласно Ницше, мы живем здесь не для того, чтобы быть счастливыми, — во всяком случае, если понимать под «счастьем » те незамысловатые удовольствия, что зачастую ассоциируются с утилитаризмом. Если в этой жизни есть хоть какой-то смысл, то он не столько гедонистический, сколько эстетический по своей природе: «В масштабах вечности человеческое существование может быть оправдано лишь как эстетический феномен». Согласно утверждению Ницше, мы должны превратить собственную жизнь в произведение искусства. А для этого нам необходимо постоянно преодолевать себя, сублимировать свои желания, превращая их в возвышенные устремления. Причем весь этот процесс должен протекать в рамках гармонии. В самообладании, а не в злоупотреблении свободой заложена возможность подлинно эстетического существования. Что же касается Дарта Вейдера, то он явно далек от требований Ницше. Действительно, лорд Вейдер использует энергию своих темных желаний, но он ничего не делает для ее очищения, без чего невозможно стать подлинным сверхчеловеком. Желания властвовать, покорять и разрушать относятся к разряду низменных. Но Дарт Вейдер более озабочен тем, чтобы просто дать им волю, вместо того чтобы попытаться хоть как-то возвысить их. В результате перед нами не сверхчеловек, но неуравновешенный тип, страдающий к тому же манией величия.
В Эннекине Скайуокере было много Силы. Весьма значительной была и ее темная сторона, благодаря чему он мог бы достичь со временем подлинного величия. Ибо у того, чьи примитивные желания недостаточно сильны, нет никакой возможности стать когда-нибудь сверхчеловеком. У Эннекина Скайуокера темной энергии было больше, чем достаточно, однако превращение в Дарта Вейдера сопровождалось у него простым следованием собственным желаниям. А это значит, что он ни в коей мере не соответствует представлению о сверхчеловеке, ибо для того, чтобы стать таковым, необходимо перенаправить энергию своих низменных желаний в иное, более подходящее русло. Именно эта возможность и была утрачена при превращении Эннекина Скайуокера в Дарта Вейдера.
Скорее всего, лорд Вейдер вызвал бы у Ницше примерно те же чувства, что и Цезарь Борджиа. В своей последней книге Ессе Homo («Вот человек») Ницше с насмешкой отмечает, что даже Цезаря Борджиа он предпочел бы Парси-фалю (герой немецкой мифологии, главное действующее лицо в одноименной опере Вагнера). Парсифаль представляет в данном случае тип христианина — человека слабых страстей или же, напротив, человека, стремящегося искоренить собственные страсти. В свою очередь, Цезарь Борджиа прославился тем, что давал волю любым своим желаниям, какими бы жестокими и низменными они ни были. И вот даже такого человека Ницше предпочитает Парси-фалю. Почему? Да потому, что здесь прослеживается хотя бы возможность величия. Цезарь Борджиа не стал великим, но он, по крайней мере, мог им стать, свидетелем чему — мощь тех его устремлений, которые принято называть низменными. Если бы только Борджиа научился сублимировать собственные желания, возвышая и очищая их все больше и больше, не нашлось бы такой силы, что смогла бы помешать ему стать великим.
И все же облик Дарта Вейдера во многом напоминает не Цезаря Борджиа, но Наполеона. Ницше и восхищался Наполеоном, и в то же время презирал, считая его кем-то вроде сверхчеловека и недочеловека (Ubermensch и Untermensch). По мнению Ницше, величие Наполеона заключалось не в его военных успехах, но в умении взять под контроль собственные желания и распорядиться ими таким образом, чтобы подняться над уровнем обычного человека. Однако в данном случае процесс сублимации оказался незавершенным, в результате чего на свет вышли далеко не лучшие качества французского полководца. Наполеон, по мнению Ницше, «был развращен теми средствами, которые вынужден был использовать, из-за чего и утратил благородство характера».
Процесс сублимации должен идти непрерывно, и им ни в коей мере нельзя жертвовать ради необходимости, скажем, покорить Европу. Таким образом, начавшийся было процесс преображения Наполеона в сверхчеловека оказался прерванным из-за неуемной страсти к господству и тех методов, которые использовались для удовлетворения этой страсти. И это, как мне кажется, в большей или меньшей степени относится и к лорду Вейдеру.
В каком смысле Дарта Вейдера можно назвать плохим парнем? Я имею в виду, что в его поступках было и впрямь уж такого плохого? Что касается его попыток прикончить Марка Хэмилла, то вряд ли у кого-то из нас возникли бы с этим особые проблемы (то, что Вейдер, в конце концов, оказался отцом Люка — это уже другая история). И не объясняется ли наша антипатия к Дарту тем, что в своих оценках мы привыкли опираться на платонически-христианскую систему ценностей? И не стоит ли нам взамен этого рассматривать лорда Вейдера как одного из тех супергероев, которые сумели творчески использовать всю мощь темной стороны своей натуры? Увы, нет. Дарт Вейдер — это некая смесь сверхчеловека и недочеловека. Ему так и не удалось превратить свою жизнь в произведение искусства. Ну а страх (намек на это можно встретить в конце «Призрачной угрозы») пробудил в нем желание властвовать, ибо давно известно: именно страх перед чем-либо ведет к желанию взять это «нечто » под свой контроль. В свою очередь, жажда власти вынудила Вейдера прервать процесс сублимации, благодаря которому он мог в конце концов достичь подлинного величия.
С другой стороны, трудно представить, во что бы превратились «Звездные войны», если бы Дарт умудрился в конце концов стать сверхчеловеком. Скорее всего, мы бы обнаружили, как этот парень в черном плаще и шлеме мечется по всей галактике в поисках материала для своей новой книги или же желая запечатлеть на картине какой-нибудь особенно красивый водопад. Не совсем понятно, правда, как бы это помогло Лукасу собрать его бесчисленные миллионы. К тому же, если именно это и значит быть сверхчеловеком, я лично предпочел бы стать тем лордом Вейдером, каким он показан в «Звездных войнах». В конце концов, быть порочным — куда забавнее!
OCR: Марсель из Казани, 21 дек. 2006 г. www.MarsExX.ru/
Разумеется, моя книга оказалась бы неполной, если бы я не упомянул здесь о фильме, который по праву считается одним из лучших в жанре научной фантастики. Я имею в виду ленту Ридли Скотта «Бегущий по лезвию бритвы» (1982).
Лос-Анджелес 2019 года. И что же это за дыра! Большинство жителей Земли, за исключением явных неудачников, давно переселилось на другие планеты. Да и кто бы упрекнул их за это? В Лос-Анджелесе 2019 года все время идет дождь. К тому же иные миры привлекательны не только с точки зрения климата. Большинство работ, за которые не хотят браться люди, выполняют здесь так называемые репликанты — порождение генной инженерии, нечто среднее между роботом и организмом. Репликанты почти не отличимы от людей, однако превосходят их в силе, ловкости, выносливости и уж, конечно, в сообразительности. Репликанты были созданы в лабораториях корпорации Тирелла для выполнения опасных, тяжелых и просто малоприятных работ за пределами Земли. В этот список входят профессии полицейского, солдата, дворника и т.п.
После восстания репликантов на иных планетах — нечто вроде «Репликанты всех планет, объединяйтесь: вам нечего терять, кроме своих грязных работ!» — все представители этого типа существ изгоняются под страхом смерти с Земли. Тех репликантов, что осмелились тайком вернуться на Землю, выслеживают и уничтожают особые группы солдат. Их-то и называют бегущими по лезвию бритвы.
А убийство репликанта, как сообщает нам рекламная надпись в самом начале фильма, считается не казнью, а устранением.
И вот на Землю, смешавшись с остатками ее населения, проникают четыре репликанта — Рой, Леон, Прис и Зора. Все они относятся к модели Нексус VI, т.е. являясь лучшими в своем роде. Возглавляет их команду Рой, солдат по профессии. Дэрил Ханна играет в этом фильме Прис — девушку-репликанта, к которой неравнодушен Рой. Этой четверке удалось захватить космический корабль. Уничтожив его команду и всех пассажиров, они направляются к Земле, желая попасть в Лос-Анджелес. Зачем им это нужно? Дело в том, что в каждого репликанта при создании был вживлен специальный ограничитель жизни. Элдон Тирелл, которого можно было бы назвать «отцом репликантов», поясняет по ходу фильма, что такое ограничение было внесено из-за развития в репликантах эмоций, каковых роботам, даже такого высокого класса, иметь не положено. Однако спустя некоторое время у репликантов начинает вырабатываться эмоциональный отклик на окружающую действительность. И поскольку мало кому хотелось бы, чтобы вокруг толпились репликанты, обуреваемые эмоциями — такими, например, как ненависть к своей грязной работе и неприязнь к людям, обрекшим их на такую работу, — в каждого робота заранее был вживлен ограничитель, не позволявший им жить более четырех лет. Рой, Прис, Леон и Зора прожили уже по три года из отпущенных им четырех. И вот они прилетают на Землю, надеясь каким-то образом увеличить этот срок. Как об этом заявляет сам Рой при встрече с Элдоном Тиреллом: «Я хочу жить дольше, ты, ублюдок!»
Харрисон Форд играет в этом фильме Декарда, одного из «бегущих по лезвию бритвы». Сам он вроде как не желает возвращаться к своей профессии, но бывший босс вынуждает его к этому при помощи шантажа. Во время розысков Декард встречает девушку-репликанта, которая и не подозревает о том, кто она такая. Декард влюбляется в нее, и в итоге это помогает ему лучше понять, что представляют собой те, за кем он охотится (что не так уж и плохо, ибо, как можно понять из книги Филиппа К. Дика, легшей в основу данного фильма, Декард и сам принадлежит к этой категории). Выясняется, что репликанты по природе своей — весьма восприимчивые существа, причем как в эмоциональном, так и в интеллектуальном плане. Они ясно осознают, что все они смертны, и боятся скорого конца. Именно об этом — о неизбежности смерти — и повествует фильм Ридли Скотта.
Как бы то ни было, но все возрастающая уверенность Декарда в подлинной природе репликантов не мешает ему расправляться с большинством из них. Правда — и об этом тоже стоит упомянуть, — делается это прежде всего в целях самозащиты. Во всяком случае, окончательное преображение Декарда происходит в тот момент, когда Рой, имевший возможность убить своего врага, оставляет его в живых. Сам Рой вскоре после этого умирает, подведя итог своей жизни в одном из самых трогательных за всю историю кинематографа предсмертных монологов: «Я видел то, что вам, людям, и не снилось. Я был в том сражении у созвездия Ориона, когда корабли сгорали один за другим. Я видел, как лучи танцуют у ворот Таннгаузера. Теперь же все эти мгновения будут утеряны в вечности, как слезы под дождем. Время умирать».
В каком смысле смерть — это плохо? Причем плохо не вообще, а именно для того, кто умирает? Если говорить вообще, то смерть может быть даже благом — в противовес, например, перенаселению или как разумная предосторожность против генетических вариаций. А уж смерть некоторых конкретных людей, таких, например, как Гитлер или Усама бен Ладен, тем более может считаться благом для всего человечества. Но за исключением очень редких случаев смерть не несет в себе никакой выгоды тому, кто умирает. Напротив, принято считать, что она причиняет вред этому лицу. Так думал Рой и все репликанты, и так же считает большинство людей.
Разумеется, мы не обязаны разделять подобную точку зрения. Смерть наносит урон тому, кто умирает, лишь в том случае, если это и в самом деле колец, завершение существования данного конкретного лица. Но возможно, что все обстоит совсем иначе. Не исключено, что все мы попадем на небеса, где и будем жить вечно, наслаждаясь неземным блаженством (или не все, а только некоторые из нас). Но я лично все же склонен думать, что смерть — это конец. Если же вы принадлежите к тем счастливчикам, которые не могут поверить в это, тогда вам просто следует переформулировать вопрос: почему мы склонны считать, что завершение существования — когда бы оно ни произошло — это плохо} Почему смерть, или прекращение нашего существования, попадает в категорию негативных явлений? Если же вы полагаете, что людям и в самом деле суждено жить вечно, тогда спросите себя: если бы смерть все-таки наступила, была бы она в этом случае чем-то плохим? И если да, то почему? Мы все так воспитаны, что привыкли считать подобного рода вопросы чем-то неприличным. Ну почему бы, скажете вы, мне не сформулировать это как-то иначе — не столь прямолинейно? Но на самом деле я не собираюсь говорить о смерти только ради нее самой. Я куда больше заинтересован в том, почему жизнь — хорошая штука, а не почему смерть — плохая. Рой и прочие репликанты стремились избежать скорого конца, потому что хотели дольше жить. А в основе этого желания, без сомнения, кроется убеждение в том, что жизнь — это здорово (с чем, я думаю, согласятся не только репликанты, но и большинство людей). Смерть отнимает у нас жизнь. И если уж нам удастся выяснить, почему смерть — это плохо, одновременно мы сможем понять, почему жизнь — это хорошо. Иными словами, осознав цену того, что отнимает у нас смерть, мы в то же время поймем цену жизни, а это, в свою очередь, позволит нам хотя бы немного приблизиться к ответу на вопрос, с которого мы и начали эту книгу: в чем заключается смысл жизни?
Давайте попытаемся понять, почему смерть — это плохо. На самом деле разобраться в этом не так-то легко, как может показаться. Проблема заключается в том, что смерть неизбежно происходит вне жизни. Как заметил философ Людвиг Витгенштейн, смерть — это предел существования, следовательно, она не может находиться в самом существовании — точно так же, как граница зрительного пространства не может быть расположена внутри этого пространства. Любой рубеж, к чему бы он ни относился, всегда находится вне того, что он ограничивает, иначе он просто не был бы рубежом.
Согласившись с подобным утверждением, мы неизбежно окажемся перед тем самым аргументом, который использовал греческий философ Эпикур, пытавшийся доказать, что смерть не может причинить нам вреда. Суть его утверждений заключалась в следующем.
Смерть не в состоянии причинить нам вреда, ибо, пока мы еще живы, смерти просто-напросто нет. Когда же мы умираем, не остается того, кому можно было бы причинить вред. Смерть не может нанести нам урона, пока ее еще нет. Когда же она наконец приходит, исчезнет тот, кто мог бы пострадать от нее. Но если смерть не в силах причинить нам вреда, значит, смерть — это не так уж и плохо, во всяком случае, для того, кто умирает.
Но так ли это на самом деле?
Если смерть — предел существования, значит, она не может быть частью этого существования. С этим, как говорится, трудно спорить. Выходит, что смерть может причинить нам вред лишь в том случае, если ее негативное воздействие не привязано непосредственно к тому моменту, когда мы расстаемся с жизнью. Так, например, если человек умер во время X, то вред, причиненный этой смертью, не ограничивается данным конкретным временем. Так и только так смерть может нанести нам урон, ибо с ее приходом мы просто-напросто исчезаем из этой жизни. И теперь нам остается лишь выяснить: возможен ли такой вред, о котором мы только что упоминали?
Я думаю, да. Существует такой урон, который можно было бы назвать растянутым во времени. Иными словами, есть определенный вид ущерба, который просто не может существовать в какой-либо конкретный момент действительности, но только на протяжении определенного отрезка времени — исключительно по контрасту между прошлым и будущим. Такое, в частности, происходит, когда человека лишают чего-то неотъемлемо важного.
Чтобы лучше понять, о чем идет речь, вспомним тот эпизод из фильма, где Рой нападает на Элдона Тирелла. Рой начинает сжимать его голову, ну и так далее. Предположим, однако, что у нашего репликанта выдался неудачный день, в результате чего ему так и не удалось довести до конца свою работу. Итак, Тирелл остался жив, однако заработал серьезное повреждение мозга, что низвело его — в умственном плане — на уровень трехмесячного ребенка. Без сомнения, большинство из нас согласится с тем, что Тиреллу нанесли серьезный ущерб. Но что именно за ущерб? До травмы этот человек мог жить вполне счастливо, однако то же самое возможно и после травмы. Другое дело, что теперь понятие счастья для него кардинально изменилось. Если прежде это были игра в шахматы и создание репликантов, то теперь, после травмы, счастьем стал сухой и чистый подгузник.
Да, Тиреллу нанесен серьезный ущерб. Однако этот ущерб не отразился ни на его состоянии до травмы, ни после.
Лишь сопоставление двух этих состояний позволяет обнаружить характер нанесенного ущерба. Без сомнения, Тиреллу был причинен вред. И заключается он в том, что создатель репликантов оказался «отлучен» от своего прежнего состояния. Однако понять это можно лишь в том случае, если сравнить, каким он был до травмы и после.
Итак, перед нами вид ущерба, который существует во времени, а не в какой-то его конкретный момент. Вот это и есть так называемый ущерб от потери. К подобному же типу относится и смерть, так как и она наносит ущерб, лишая нас чего-то очень важного.
Разумеется, сопоставление смерти с травмой мозга — далеко не идеально, ибо как человек существовал до травмы, так он продолжает существовать и после нее. Правда, не совсем понятно, та ли самая это личность или уже нет. Зато в результате смерти человек перестает существовать полностью.
И все же это ни в коей мере не опровергает нашу аналогию. Вспомним хотя бы четвертую главу этой книги, когда нам удалось установить, что понятие личности лучше всего прослеживается в терминах психологической последовательности. И в этом случае получается, что Элдон Тирелл до травмы и после нее — совсем не одно и то же лицо, ибо здесь явно нарушена психологическая последовательность. И дело вовсе не в том, что более поздняя личность отличается от более ранней. Просто тот Тирелл, с которым мы имеем дело до травмы, перестает существовать после этого несчастья. Травма мозга кладет предел его существованию точно так же, как смерть кладет предел нашей жизни. Следовательно, когда случилось несчастье, прежний Тирелл перестал существовать — и это значит, что ему уже нельзя причинить вред. И все же вред причинен. Но как такое возможно? Нам необходимо понять природу такого ущерба — будь то в случае со смертью или с травмой мозга. Сказать, что смерть наносит нам ущерб, поскольку лишает нас чего-то очень важного, значит, сделать лишь первый шаг. Далее нам необходимо разобраться в том, каким образом утрата чего-либо может причинить нам вред, если в тот момент, когда происходит эта утрата, мы сами уже не существуем.
Итак, нам предстоит разобраться в том, каким образом та или иная утрата может причинить нам вред, если событие, повлекшее за собой эту утрату, выходит за рамки нашей жизни. Иными словами, необходимо осмыслить тот факт, что существуют такие события, которые способны воздействовать на нашу жизнь, даже если сами они не вписываются в рамки нашего существования. Если мы сумеем понять, как такое возможно, то тем самым приблизимся и к разгадке смысла жизни.
Некоторые полагают, что для решения этой проблемы необходимо обратиться к понятию возможностей. Идея заключается в том, что человеку может быть нанесен урон, невзирая на то, существует ли данный человек в момент причинения ему вреда или нет. А объясняется это все как раз нереализованными возможностями. Иными словами, смерть способна причинить нам вред, так как она препятствует осуществлению наших возможностей. Но способна ли эта идея решить все наши затруднения?
Лично я думаю, что нет. Проблема в данном случае заключается в том, что понятие возможностей чрезмерно расплывчато.
Возьмем, к примеру, смерть Роя. Прискорбное событие, во всяком случае, для самого Роя. Но прискорбное оно вовсе не потому, что Рою так и не удалось, например, стать цветоводом. Без сомнения, такое тоже было возможно, но вряд ли эта возможность — вернее, ее утрата — поможет нам понять, почему смерть носит для Роя негативный характер. Насколько мы можем судить по фильму, Рой не слишком-то заинтересован в том, чтобы стать цветоводом. И уж, конечно, смерть не может причинить нам вред, лишив того, в чем мы и не были заинтересованы.
Итак, вы уже, должно быть, поняли, что существует слишком много разных возможностей. При этом в них нет ничего такого, что делало бы ту или иную возможность неотъемлемо моей (или Роя, или вашей).
Вот эта-то расплывчатость и создает дополнительные трудности. Первоначальная же проблема, которую мы намеревались решить, обратившись к понятию возможностей, заключалась в следующем: каким образом человек может быть связан с такими событиями, что лежат вне временных рамок его жизни, — как, например, та же смерть?
Следовательно, нам нужно определить характер связи человека с этими событиями, благодаря которым он и в самом деле оказывается подвержен их воздействию. Нам необходимо это сделать, если мы хотим объяснить, каким образом смерть может причинить нам вред, если в тот момент, когда она наступает, мы перестаем существовать. Ссылка на возможности вряд ли поможет нам прояснить этот вопрос — мы просто подменим одну проблему другой.
Итак, на данный момент нам удалось выяснить следующее: если смерть — это плохо, то прежде всего потому, что она наносит ущерб, лишая нас чего-то очень важного. Но что же может отнять у нас смерть, если в тот момент, когда она приходит к нам, мы перестаем существовать? Речь в данном случае идет не о возможностях, ибо, как мы уже успели понять, это понятие слишком расплывчато, чтобы принимать его всерьез. У каждого из нас слишком много возможностей. К тому же мы связаны с ними не настолько тесно, чтобы их утрата могла причинить нам серьезный ущерб. Но если мы пришли к выводу, что смерть равнозначна для нас лишению чего-то очень важного, нам необходимо выяснить, что бы это могло быть — что-то такое, с чем мы связаны более прочно, чем с возможностями, что-то, чем мы обладаем фактически, а не потенциально.
Но кое-что смерть действительно отнимает у нас — это наше будущее. Подумайте о том, что происходит в вашей жизни в любой отдельно взятый момент действительности.
Все это, безусловно, варьируется от вида к виду, а также — с определенными оговорками — от человека к человеку. И все же как у людей, так и у репликантов каждый момент действительности наполнен всевозможными идеями, желаниями, планами и надеждами, а также самой разнообразной деятельностью и т.д. А теперь попытайтесь представить, что спустя какое-то время наступит новый момент действительности, который также будет наполнен очередными планами, надеждами и т.п. Поняв, о чем я веду речь, вы сможете понять и то, что я подразумеваю под словом «будущее». По сути, я использую этот термин для краткого описания данного рода чувств и событий. Вот это будущее мы и теряем, когда приходит пора умирать. Именно в этом смысле смерть наносит нам ущерб. Все просто.
Или не очень. Простота здесь на самом деле кажущаяся. Если как следует подумать, мысль об утрате будущего представляется достаточно странной — хотя бы потому, что странным представляется и само понятие будущего. Ведь оно еще не существует. Так как же мы можем его потерять? И в самом деле, утратить будущее можно лишь в том случае, если мы им уже обладаем. Но — и тут мы вновь возвращаемся к тому, с чего начали — в состоянии ли мы обладать чем-то, что еще не существует? Чтобы разобраться в этом, необходимо прежде всего понять: обладать и терять имеют в данном контексте несколько иное значение, чем то, к которому мы привыкли. Мы и в самом деле можем сказать, что у нас есть будущее, но не в том смысле, как про кого-нибудь говорят: у него широкие плечи или же — у него есть часы «ролекс». И если отступники-репликанты вдруг вознамерятся лишить вас будущего, то потеря эта будет заметно отличаться от всех прочих — таких, например, как утрата с возрастом широких плеч или утрата часов после встречи с грабителем.
Так в каком же смысле мы обладаем будущим? И что, если будущее — это та же возможность? Тогда мы вновь возвращаемся к мысли о том, что смерть наносит нам ущерб, поскольку лишает нас возможностей. Однако, как мы уже выяснили ранее, эта идея вряд ли приблизит нас к решению проблемы. Следовательно, нам необходимо понять, в каком смысле будущее — это не просто очередная возможность, но что-то такое, что есть у нас на самом деле. И при этом мы не просто обладаем этим будущим, но и обладаем им на данный момент действительности, несмотря на то что оно еще не существует. Трудновато для понимания — и все же попытаться стоит.
На самом деле существует несколько вариантов, согласно которым та или иная вещь, то или иное существо могут располагать будущим. В первом, минимальном смысле, будущее есть у всего, что существует (во всяком случае, до тех пор, пока не наступит его внезапная гибель). У этой книги — физического объекта, который вы держите сейчас в своих руках — тоже есть будущее. Это значит, данная книга существует не только в настоящий момент, но будет существовать и позже — на следующем временном отрезке. Разумеется, если вы вдруг ошибочно сочтете, что книга эта представляет собой набор никчемной болтовни, и решите предать ее огню, то у книги уже не останется будущего. Как только пламя испепелит последние страницы, уже не будет времени, выходящего за пределы настоящего, в котором эта книга могла бы существовать. Очевидно, что буквально у всего может быть подобное будущее, которое, впрочем, так же легко может быть и отобрано. И к этому случаю применимо понятие ущерба: мы можем сказать, например, что книге был нанесен ущерб, когда ее швырнули в огонь. Понятно, однако, что это не тот ущерб, который наносит человеку смерть. И объясняется это, скорее всего, тем, что и утрата в двух этих случаях совершенно неравнозначна.
В первом случае обладание будущим сводится к простой возможности. То, что будут существовать моменты действительности, выходящие за рамки настоящих, вполне возможно, хотя и необязательно. И потому будущее здесь очень близко к возможности, которая, скорее всего, превратится в действительность. Опять же: мы не делаем в настоящем ничего того, что связывало бы нас с этим будущим. Так что, если мы хотим понять, как именно сочетается ущерб, наносимый нам смертью, с утратой будущего, необходимо выяснить, не связывает ли нас с ним что-то такое, что делает эту утрату по-настоящему ощутимой.
Если мы хотим понять, почему смерть — это плохо, необходимо установить более существенный способ нашей связи с будущим. Важно также осознать, что мы и в самом деле располагаем будущим на данный момент действительности, несмотря на то что оно еще не существует. Однако это и в самом деле так — иначе смерть не смогла бы отнять его у нас. Так как же такое возможно?
Начнем, пожалуй, вот с чего: существует определенный тип умонастроений, который мы могли бы назвать обращенным в будущее. Эти умонастроения есть у нас сейчас, в настоящий момент действительности. Следовательно, идея заключается в том, что мы и в самом деле можем обладать будущим, поскольку уже сейчас, в настоящее время, обладаем умонастроениями, нацеливающими нас на грядущее.
В качестве примера тут можно привести наши желания, цели и планы.
Но в каком смысле наши желания направлены в будущее?
Что ж, попробуем разобраться. Все желания могут быть удовлетворены или не удовлетворены. Так, мое желание выпить пива будет удовлетворено, если я подойду к холодильнику и достану оттуда бутылку. Но оно может остаться неудовлетворенным, если я открою дверцу холодильника и не найду внутри пива. Желание Роя убить пассажиров космического корабля будет удовлетворено, если он преуспеет в содеянном, и останется неудовлетворенным, если ему это не удастся.
Суть, однако, заключается в том, что для удовлетворения любых желаний требуется время. Необходимо время, чтобы дойти до холодильника и открыть бутылку с пивом. Точно так же невозможно мгновенно отследить и уничтожить всех людей на борту космического корабля. И в этом смысле наши желания направлены в будущее, ибо для удовлетворения их требуется время.
Еще более это заметно в отношении целей и планов, которые по сути своей равнозначны долговременным желаниям. Какие бы планы я ни строил (скажем, тренироваться шесть дней в неделю, чтобы стать когда-нибудь олимпийским чемпионом), все это займет у меня определенное количество времени. Точно так же и намерение Роя угнать космический корабль, добраться на нем до Земли, похитить Элдона Тирелла и заставить того уничтожить встроенный в Роя ограничитель жизни, потребует немалого времени. Желания могут быть удовлетворены или не удовлетворены, а планы и намерения могут быть исполнены или же не исполнены. Но как для удовлетворения, так и для исполнения требуется время.
И потому уже сейчас, в настоящем, я обладаю умонастроениями, которые направляют меня в будущее. То же самое касается и Роя, и всех остальных. При этом, разумеется, не все желания связаны с будущим. Вполне возможно, например, что вам хотелось бы кое-что изменить в своем прошлом... Но как бы то ни было подавляющее большинство желаний направлено в будущее, и для их удовлетворения требуется время. Поскольку само будущее еще не существует, единственное, что позволяет нам и в самом деле обладать им, — это наличие у нас умонастроений, нацеленных на грядущее. Подобные умонастроения, существующие уже в настоящем, связывают нас с будущим, отдавая его таким образом в нашу собственность. И потому мы можем утверждать, что то или иное лицо располагает будущим — причем не в минимальном смысле этого слова, — если для этого лица характерны такие умонастроения, что нацелены непосредственно на грядущее.
Все это позволяет нам сказать вслед за Мартином Хайдеггером, что человек — это личность, нацеленная на будущее. Каждый из нас по сути своей направлен в будущее, которое пока еще не существует, однако в силу этой направленности принадлежит нам уже сейчас, в настоящее время. Но это лишь первый шаг на пути к решению проблемы, ибо далее нам предстоит уточнить характер умонастроений, нацеленных на будущее. На самом деле подобные умонастроения делятся на два типа. И к первому из них относятся те, которые включают в себя концепцию будущего. Подобные умонастроения мы можем назвать концептуальными.
С другой стороны, могут существовать умонастроения, также нацеленные на будущее, но лишенные при этом какой-либо определенной концепции. В отличие от первых мы могли бы назвать их неконцептуальными настроениями.
При том, что и те, и другие направляют нас в будущее, делают они это совершенно по-разному. Нам предстоит разобраться в этой разнице, если мы желаем понять, почему смерть и в самом деле способна причинить нам вред.
Концепция будущего
Существует большая разница между двумя нижеследующими ситуациями и характерными для них умонастроениями.
Ситуация 1.
Рой желает уничтожить пассажиров и команду космического корабля. Чтобы удовлетворить это желание, он должен выследить их одного за другим, а затем убить. Таким образом, желание Роя направлено в будущее, ибо для удовлетворения его требуется время — до тех пор, пока задача не будет выполнена. И в этом смысле желание связывает Роя с будущим.
Ситуация 2.
Прис просит Роя рассказать о его планах на будущее — после того как Тирелл уничтожит ограничитель жизни. Чем он тогда намерен заняться, где планирует оказаться лет через двадцать и т.д. Для того чтобы выполнить свои намерения, Рою необходимо время, следовательно, все его планы также направлены в будущее. Однако в данном случае Роя связывает с будущим нечто большее, ибо он и сам прекрасно понимает, что все его намерения выходят за рамки настоящего. Рой осознает, что не в силах достичь этого сейчас, и в то же время понимает, что нынешние его поступки могут внести значительный вклад в осуществление стоящих перед ним задач. Возьмем, к примеру, желание Роя встретиться с Тиреллом, чтобы с помощью последнего продлить свою жизнь на много, много лет. Только поэтому он и угоняет космический корабль, а затем совершает на нем рискованное путешествие к Земле. Рой понимает, что все его нынешние усилия направлены на то, что неосуществимо в настоящем, однако, при определенном везении, он сможет добиться этого в будущем.
Вторая ситуация, в отличие от первой, включает в себя концепцию будущего. Желание Роя убить пассажиров и команду космического корабля также нацелено на грядущее, поскольку для осуществления данного желания требуется время. Однако Рою совсем необязательно формулировать свое намерение следующим образом: «Убийство людей на корабле, призванное удовлетворить мое желание, — это событие, которому отведено место в будущем». Для того чтобы осуществить свое намерение, Рою совсем необязательно иметь концепцию будущего. Безусловно, желание выводит его за рамки настоящего, однако совершается это неконцептуально.
Что же касается второй ситуации, то тут Рой прекрасно осознает, что все его нынешние желания и поступки направлены к цели, которая может быть достигнута лишь в будущем. И этим данная ситуация кардинально отличается от первой, ибо тут Рою никак не обойтись без ясной концепции будущего.
Итак, мы пришли к выводу, что некоторые наши умонастроения — такие, как планы, желания или намерения — могут связывать нас с будущим двумя различными способами. Первый из них — мы бы могли назвать его неконцептуальным — не включает в себя ясную концепцию будущего. В качестве примера тут можно привести желание Роя убить всех людей на космическом корабле. Второй способ, в отличие от первого, включает в себя концепцию будущего, и потому может быть назван концептуальным. Ввиду подобного различия я предлагаю говорить в дальнейшем о тех умонастроениях, что концептуально направлены в будущее, и тех, что связаны с ним неконцептуально.
Два разных способа связи с будущим определяют и те две возможности, в рамках которых вы, я или Рой способны располагать будущим. Мы можем обладать им в концептуальном смысле, при условии, что желания наши концептуально направлены в будущее, или же не в концептуальном — если в планах наших отсутствует ясная концепция будущего.
Как подсказывает мне интуиция, тот, кто обладает будущим в концептуальном смысле, связан с ним более тесно, чем тот, кто обращен в будущее неконцептуально. Вопрос лишь заключается в том, можем ли мы как-то обосновать это предположение?
Я думаю, да. Человек, обладающий будущим в концептуальном смысле, куда более способен правильно организовать свое нынешнее поведение, чем тот, чьи желания неконцептуальны. Лишь потому, что Рой обладает ясной концепцией будущего, он способен уже сейчас, в настоящем, направить всю свою энергию на то, чтобы попасть в лабораторию Элдона Тирелла. И, поскольку Рой направляет свою энергию на цель, которая может быть достигнута лишь в будущем, он вкладывает в это будущее немало времени и сил. Таким образом, более прочную связь Роя с грядущими событиями можно объяснить с точки зрения большей дисциплины, которую он прилагает к своим действиям и умонастроениям в настоящем, ориентируя их на цель, что может быть достигнута лишь со временем. А такое невозможно без ясной концепции будущего.
Почти все мы склонны жить «для завтрашнего дня». Многое из того, что мы делаем в настоящем, предназначено не для настоящего, но для будущего. Для этого мы получаем образование, делаем карьеру; невзирая на многочисленные искушения, сохраняем верность своему партнеру; следим за весом, спешим застраховать свою жизнь и т.п. Но даже самые обыденные, не заслуживающие нашего внимания решения также нередко обращены в будущее. Нет, я не стану больше пить, иначе завтра встану совсем больным. Нет, я не стану есть шоколадку, а то это перебьет мне аппетит. У некоторых людей ориентация на будущее граничит с неврозом. Но даже у тех, кого принято считать нормальными, подавляющее большинство поступков не просто связано с будущим, но концептуально ориентировано на него.
Тот же Рой, чьи желания концептуально направлены на будущее, вложил в него куда больше сил и энергии, чем всякий, кто связан с будущим неконцептуально. Именно ясное представление о том, каким должно быть его будущее, заставляет Роя тщательно обдумывать все его нынешние поступки. И потому, учитывая вышесказанное, я намерен использовать следующую терминологию: человек обладает слабым будущим, если он устремлен к нему неконцептуально. Тот же, кто связан с будущим на концептуальной основе, обладает его сильной версией. Следовательно, разница между сильным и слабым будущим объясняется прежде всего тем количеством усилий, которые были затрачены нами в настоящем в расчете на грядущие достижения.
Соотношение между двумя этими типами будущего примерно таково: если у вас есть сильное будущее, значит, автоматически есть и слабое. Рой, направивший все свои помыслы и поступки на достижение грядущих целей, располагает сильным будущим (а следовательно — и слабым). Но бывает и иначе: человек — или репликант — может иметь слабое будущее, не обладая при этом сильным. Как правило, это случается с теми, у кого нет ясно выраженной концепции будущего. Для удовлетворения наших желаний требуется время, и это, без сомнения, связывает нас с будущим. Но связь эта остается слабой, ибо отсутствие концептуального подхода не позволяет нам должным образом организовать свои действия, направив их на достижение грядущих целей.
Смерть наносит нам ущерб, поскольку лишает нас будущего. Однако мы уже знаем, что будущее может быть слабым или же сильным. Способна ли эта разница повлиять на ущерб, наносимый нам смертью? Как знать, не страдает ли от нее прежде всего тот, чье будущее можно назвать сильным?
Я лично склонен утвердительно ответить на этот вопрос. Тот, кто строит свое настоящее таким образом, чтобы сформировать для себя определенный тип будущего, связан с ним намного теснее, чем тот, кто ориентирован на будущее более слабо. Следовательно, первый теряет в случае смерти куда больше, чем второй.
Для того чтобы лучше понять эту мысль, обратимся к следующей аналогии. Два человека отправляются на Олимпийские игры, чтобы состязаться там в троеборье. Один из них тренировался годами, подчинив всю свою жизнь заветной цели. Другой — ленив и инертен, так что и на Олимпиаду он попал едва ли не случайно. Ни одному из них не удается победить — проще говоря, они лишаются возможных медалей. Но чья утрата будет в данном случае ощутимее? Разумеется, первого спортсмена — ведь он куда больше вложил в достижение намеченной цели. Так что и потерю свою он воспримет куда острее.
То же самое можно сказать и об ущербе, наносимом нам смертью. Чем больше вы вложили в будущее, сориентировав на него свои нынешние поступки, тем значительнее будут ваши потери в случае утраты этого будущего. И потому человек, обладающий сильным, или концептуальным будущим, теряет в случае смерти много больше, чем тот, кто располагает лишь слабым, или неконцептуальным будущим.
Итак, мы сумели выяснить, почему смерть наносит ущерб тому, кто умирает. Происходит это по той простой причине, что смерть лишает нас будущего. Но тут важно отметить, что мы обладаем будущим лишь постольку, поскольку все мы нацелены на него. Только этим и объясняется тот факт, что смерть способна причинить нам вред, хотя в тот момент, когда она приходит, мы перестаем существовать. Однако было бы разумным предположить, что ущерб, наносимый нам смертью, определяется ценностью того, что она забирает у нас, — иными словами, ценностью жизни. Смерть лишает нас будущего, но это возможно лишь потому, что все мы нацелены на будущее. Следовательно, ценность жизни, а вместе с этим и смысл жизни должны быть непосредственно связаны с нашей устремленностью в будущее. Вопрос лишь в том — каким именно образом?
В своих рассуждениях мы исходили из того факта, что смерть — это предел жизни, следовательно, она не может быть частью жизни, так же как граница зрительного пространства не может быть частью этого пространства. Но то же самое можно сказать и о любом моменте действительности. Разделим жизнь обычного человека на произвольные отрезки времени. Неважно, какой они при этом будут длины, — просто для ясности назовем каждый из них моментом. И теперь, вместо того чтобы рассматривать человеческую жизнь в целом, обратим наше внимание на эти отрезки. Попробуем представить, что происходит, когда один момент сменяется другим. В точке перехода образуется своеобразный рубеж — конец предыдущего момента и начало нового. Однако сам этот рубеж не входит ни в один из отрезков времени — а иначе бы он не был рубежом. Следовательно, конец, или смерть каждого момента человеческой жизни не может быть частью этого момента.
И потому, когда мы говорим, что нацелены на будущее, это по сути означает, что в каждый момент нашей жизни мы связаны с будущими моментами, даже если они пока еще не существуют. Благодаря этому подобные моменты и становятся нашими. Рождение каждого такого момента в то же время означает смерть предыдущего. Мысль о том, что рождение чего-то, принадлежащего лично мне, служит одновременно концом того, что также принадлежит мне, позволяет сделать заключение о линейности времени.
Неотделимо от этого и понятие исключения. Осуществление одного желания неизбежно исключает осуществление другого. Почему? Да потому, что время линейно. Удовлетворение одного желания за счет другого, реализация одного плана взамен остальных, — все это в совокупности и определяет характер нашего существования. Именно выбирая, мы становимся тем, что мы есть.
Однако подобное становление возможно лишь за счет исключения всего остального. Вы становитесь чем-либо только потому, что следование одному — избранному — плану исключает другие планы и намерения. Любой способ существования возможен лишь в том случае, если он автоматически вычеркивает все прочие. Если бы это было не так, мы бы представляли из себя не более чем бесформенную онтологическую массу.
Именно благодаря линейности времени один способ существования исключает все прочие — так же как один момент нашей жизни исключает другие. А это, в свою очередь, возможно лишь потому, что все мы нацелены на будущее. И только благодаря этому мы что-то представляем из себя.
Итак, если мы не хотим быть бесформенной онтологической массой, нам не обойтись без линейного времени, в рамках которого рождение одного момента знаменует собой смерть предыдущего. Переход одного момента в другой — это и есть тот рубеж, или горизонт, благодаря которому мы можем не просто существовать, но существовать определенным способом. А крайний предел, крайний горизонт нашей жизни — это смерть.
Попробуем, например, ответить на такой вопрос: что делает зрительное пространство зрительным пространством? И каким бы оно было, если бы у него не было границ? Такое трудно даже представить. Для того чтобы зрительное пространство было тем, что оно есть, ему необходима строгая организация. Взгляните вокруг: стол в вашей комнате расположен слева от окна и справа от стеллажа. Но пространственная организация подобного рода невозможна без определенной точки отсчета, позволяющей устанавливать всевозможные соотношения. Обычно мы ведем свой отсчет от центра зрительного пространства: стол находится чуть слева от центра, а стеллаж — еще левее. Но если у зрительного пространства нет границ, значит, у него нет и центра. Без границ зрительное пространство теряет структуру, а вместе с ней — и смысл.
В свою очередь, наше существование также невозможно без некоторой упорядоченности, и этот порядок вносит в нашу жизнь время. Это вовсе не значит, что время создает пространство, просто оно является необходимым условием для того, чтобы все, что существует в пространстве, обрело свой смысл. Возьмем, к примеру, предсмертный монолог Роя. В чем смысл этого монолога? Будь он произнесен в какой-нибудь иной момент жизни Роя, и значение у него было бы совсем иным. Так, слова эти приобрели бы комический оттенок, если бы Рой произнес их, а затем внезапно выздоровел. А если бы он решил озвучить свой монолог задолго до приближения смерти, мы бы наверняка сочли его невротиком и просто посоветовали бы ему заткнуться — точнее, могли бы посоветовать, не будь он спятившим репликантом-убийцей.
Значение любого события напрямую зависит от того, когда это событие происходит. Но без временного порога, ограничивающего нашу жизнь, ни одно событие в этой жизни не имело бы своего места с точки зрения времени — так же как ни одна вещь не имела бы определенного места в безграничном пространстве. Как мы уже говорили, зрительное пространство, лишенное каких бы то ни было границ, — это уже не зрительное пространство. Также и жизнь, лишенная временных границ, — по сути, уже не жизнь. Граница нашей жизни — это своеобразный горизонт, придающий смысл нашему существованию. Без него все превратилось бы в бесформенную, а значит, и бессмысленную онтологическую массу. Именно время — переход одного момента в другой — и есть тот самый горизонт, что позволяет нам быть самими собой. Все мы, по существу, нацелены на будущее. Ну а смерть служит для нас тем дальним горизонтом, относительно которого выстраиваются все события нашей жизни. И потому мы не просто нацелены на будущее: все мы по сути своей нацелены на смерть.
Именно смерть, будучи тем горизонтом, благодаря которому мы обретаем законченность, придает смысл нашему существованию. Да, она забирает у нас жизнь, и все, что в ней есть ценного. Однако без смерти жизнь просто потеряла бы смысл. И ценность нашей жизни, и ущерб, наносимый нам смертью, определяются именно тем, что все мы так или иначе нацелены на смерть. Действительно, когда мы умираем, все прожитые моменты исчезают, как слезы под дождем. Однако подобные моменты смогли воплотиться в жизнь лишь потому, что все мы попросту неотделимы от смерти.
Время умирать.
Возможно, основная черта человеческого существования; фигурирует преимущественно в философском течении, известном как экзистенциализм. Абсурд возникает из противоречия между взглядом изнутри и взглядом извне на человеческое бытие. Это же противоречие характерно и для глубоких философских проблем. Следовательно, абсурд лежит как в основе философии, так и человеческого бытия.
Одна из точек зрения на природу человеческой свободы. Согласно этой теории, действия человека можно назвать свободными только в том случае, если источником их является личность, или «я» данного человека. Слабость этой теории заключается в том, что невозможно дать четкое определение «я», а также понять, каким образом оно действует.
Греческий философ, один из лучших. Учился в школе Платона — так называемой Академии, а позже сам стал учителем Александра Великого. Внес значительный вклад практически во все сферы философии, включая метафизику, этику и политику. После Ренессанса и научной революции семнадцатого века влияние Аристотеля пошло на убыль, однако он по-прежнему остается официальным философом на удивление реакционной католической церкви.
Ирландский философ и епископ восемнадцатого столетия. Сторонник идеализма. Утверждал, что действительность носит исключительно умозрительный характер, представляя собой нечто вроде собрания мыслей в сознании Бога. Когда вы смотрите на окружающий вас мир, Господь посылает вам соответствующие мысли и образы. Согласно этой идеалистической схеме вещей, Бог, старающийся связать все воедино, также поглощен своей задачей, как тот одноногий, что пытается дать кому-то пинка.
Точка зрения, согласно которой именно тело определяет тождественность личности. Неизменное ядро личности — это тело и только тело. Эта идея была опровергнута Арни в фильме «Вспомнить все», когда Шварценеггер убедительно доказал, что одно и то же тело могут занимать по очереди две разные личности — Куэйд и Хаузер.
Воображаемая ситуация, призванная проиллюстрировать основные идеи скептицизма относительно внешнего мира. Если бы мы были помещенным в контейнер мозгом, деятельность которого поддерживалась бы талантливыми учеными, мы вряд ли смогли бы осознать, что мы представляем собой на самом деле. Если это так, мы не можем быть уверенными в том, что мы и вправду не являемся мозгом в контейнере. Следовательно, мы не можем знать наверняка, что человек обладает телом. А это, в свою очередь, означает, что нам не следует доверять собственному представлению о внешнем мире. Эта тема нашла свое отражение в «Матрице» — фильме, представляющем собой современное осмысление идей Декарта.
Точка зрения, согласно которой именно мозг определяет тождественность личности. Наличие одного и того же функционирующего мозга свидетельствует о том, что перед нами все та же личность.
8. Камю, Альбер
Французский философ-экзистенциалист двадцатого века, друг Сартра. Камю был единственным экзистенциалистом, не отрицавшим свою принадлежность к этому течению. Написал немало книг об отчуждении и бесплодности человеческого существования. Считал, что способность удержаться в этом мире от самоубийства может быть приравнена к истинному героизму.
Основополагающее правило нравственности, выдвинутое Иммануилом Кантом: «Я должен поступать таким образом, чтобы мой принцип действий мог стать универсальным законом». Данное правило напрямую увязывает нашу нравственность с последовательностью: нравственные поступки — это те, что могут быть последовательно переняты всеми людьми.
Латинское: «Я мыслю, следовательно, существую». Одно из самых известных философских утверждений Декарта. Выражает мысль о том, что невозможно усомниться в собственном существовании: чтобы сомневаться, должен существовать тот, кто сомневается.
Точка зрения, согласно которой свобода воли совместима с системой причинно-следственных связей. Одним из самых известных сторонников этой теории был Д. Юм. Поступки человека можно считать свободными в том случае, если они обусловлены «правильными» причинами, то есть его желаниями и намерениями. Иными словами, человек свободен, если его действия согласуются с его желаниями. Однако для того, чтобы действительно обладать свободой воли, нужно не просто поступать так, как хочешь, но и быть хозяином своих желаний. Именно это условие делает теорию совместимости весьма уязвимой.
Может иметь по меньшей мере 27 различных значений. В философии это понятие обычно соотносится с опытом постижения или восприятия. К примеру, вы поранили палец, и он болит. В данном случае можно говорить о так называемом феноменальном сознании. Психологи используют этот термин в совсем ином значении, что лишь усиливает то пренебрежение, которое представители двух этих наук испытывают друг к другу.
Система взглядов, согласно которой нравственность или безнравственность наших поступков определяется исключительно последствиями данных поступков. Ничто иное в расчет не принимается — и прежде всего это касается наших мотивов и побуждений. Изречение о том, что дорога в ад устлана благими намерениями, придумано, без сомнения, консеквенциалистом. Данная точка зрения противоположна деонтологическому взгляду на нравственность.
Теория нравственности называется деонтологической, если она утверждает, что нравственность или безнравственность наших поступков хотя бы отчасти объясняется намерениями, лежащими в основе этих поступков. Последствия наших действий тоже принимаются в расчет, однако главный упор все же делается на намерения. Деонтологическая теория нравственности во многом противоположна консеквенциализму.
Французский философ, математик, естествоиспытатель семнадцатого века. Его нередко называют «отцом современной философии». Один из создателей теории дуализма. Ошибался практически во всем, но до сих пор — что не редкость в истории философии — считается одним из самых великих мыслителей прошлого. Говорят, был весьма ленив и утром любил поспать подольше. Умер после того, как ему пришлось взяться за работу, для которой надо было вставать в 5 утра.
Точка зрения, согласно которой люди не обладают свободой воли, ибо у всего, что существует или происходит, есть свои причины. Эти причины порождают неизбежные следствия, лишая поступки и желания человека свободы выбора. Опровергнуть данную идею достаточно трудно. В «Особом мнении» Спилберг и Круз попытались было это сделать, однако попытка их, на мой взгляд, оказалась не слишком удачной.
Теория, согласно которой душа — субстанция нематериальная, и потому каждый человек представляет собой сочетание нематериальной души и физического, материального тела. Эта теория неоднократно опровергалась, однако и поныне находятся те, кто продолжает в нее верить. Дуализм обычно ассоциируется с Декартом.
Точка зрения, согласно которой любой человек должен действовать только в собственных интересах. Кевин Бейкон сыграл такого эгоиста в «Человеке-невидимке». Эгоисты бывают двух видов — глупые и разумные. Разница между ними заключается прежде всего в том, что разумные эгоисты более хитрые: на первый взгляд они ведут себя весьма мило и корректно. Однако все это лишь видимость — на самом деле они намеренно вводят вас в заблуждение, желая поживиться на ваш счет. Большинство ученых относится к типу разумных эгоистов.
Учение, согласно которому знание приходит исключительно из опыта. Однако не всякое: не требуется опыта, чтобы понять, что на свете нет женатых холостяков. Об этом можно догадаться уже по значению слов. Это еще называют обыденным знанием. Следовательно, эмпиризм — учение о том, что из опыта можно получить нетривиальное знание. Известными эмпириками были Беркли и Юм.
Греческий философ, живший в 4-3 вв. до н.э. Подавляющее большинство людей считает, что Эпикур был необузданным гедонистом, превыше всего ценившим мирские удовольствия. На самом же деле этот философ отстаивал мысль о том, что именно умеренность в желаниях позволяет нам достичь счастья. Известен благодаря своему утверждению о том, что смерть не может причинить нам вреда.
Учение о познании и способности человека к постижению мира. От греческого эпистеме (знание) и логос (логика). Значительный вклад в это учение внесли Платон и Декарт.
Философская дисциплина, изучающая природу нравственности. С тех пор как Платон объединил в своей теории форм действительность с благом, все философы считают своим долгом высказаться по этому поводу. Коль скоро действительность и благо — одно и то же, значит, изучая одно, мы в то же время изучаем и другое. Некоторые утверждают, что подобный аргумент был изобретен Платоном с той целью, чтобы привлечь как можно больше учеников в свою школу, что существовала в Афинах в IV веке до н.э. Между нами говоря, если бы мне потребовалось разобраться в природе нравственности, философ — это последний человек, к которому бы я обратился за помощью.
Один из способов, при помощи которого Декарт пытался доказать, что человек не может быть уверен в существовании внешнего мира. Вполне возможно, что мирозданием управляет злой демон, для которого нет большего развлечения, чем постоянно вводить нас в заблуждение. Многие ученики считают, что подобные мысли явно свидетельствуют о существовании наркотиков во Франции семнадцатого века.
Философское течение двадцатого века, возглавляемое Хайдеггером и Сартром. Основная идея экзистенциалистов состоит в том, что люди, не будучи сотворенными Богом, обречены на свободу. В обладании безусловной свободой и заключается единственная несвобода человека. Отрицать это — значит быть неаутентичным или предубежденным. Самое интересное, что практически все экзистенциалисты отрицали свою принадлежность к этому течению (из-за чего их тоже можно было бы причислить к предубежденным). Хайдеггер яростно отвергал это всю свою жизнь, невзирая на то, что занимался исследованием основополагающих концепций экзистенциализма — таких как аутентичность, тревожность и нацеленность на смерть. Знаменитая статья Сартра, озаглавленная им «Экзистенциализм — это гуманизм», также указывает на принадлежность философа к данному течению. Позднее, однако, Сартр стал марксистом, написал «Критику диалектического разума» и вообще заявлял, что не в силах поверить, будто придерживался прежде иных взглядов. Камю был единственным экзистенциалистом, который не считал для себя позором признаться в этом.
Термин, используемый экзистенциалистами для обозначения тех качеств и тех ситуаций, над которыми мы не властны. Предположим, вы — уродливый придурок со смехотворно маленьким пенисом и коэффициентом интеллекта 73. Слишком плохо, дружок, ведь это и есть твое истинное социальное самобытие. Но подобный термин можно использовать и применительно к ситуации. Так, проснувшись однажды утром, вы обнаруживаете рядом с собой настолько отталкивающего представителя противоположного пола, какого только можно вообразить (опять же, если сами вы — уродливый придурок со смехотворно маленьким пенисом, кого вы хотели увидеть рядом, Жизель?). Снова плохо, поскольку и это — истинность социального самобытия. Однако данное понятие может использоваться и в положительном смысле. Так, проснувшись рано утром, вы и в самом деле обнаруживаете рядом Жизель, ибо вы не кто иной, как Леонардо Ди Каприо, уже успевший блеснуть в «Титанике». Что ж, и это — истинность социального самобытия.
Основное возражение против теории памяти, согласно которой критерием человеческой тождественности следует считать именно память. Так, если человека клонировать, а затем уничтожить его тело, предварительно поместив все воспоминания в новоиспеченного двойника, то, согласно теории памяти, личность человека останется неизменной. Но если в результате случайной ошибки человек будет клонирован дважды, то тут мы окажемся перед серьезной проблемой, ибо воспоминания будут помещены в два одинаковых тела. Вследствие этого неизбежно возникнет вопрос: какой из клонов будет тождественен прежней личности? По логике вещей, невозможно отдать предпочтение ни одному из них, однако считать их обоих единой цельной личностью также нельзя. Неправомерным будет и утверждать, что в данном случае процесс клонирования закончился неудачей, ибо двойной успех не может обернуться провалом — уничтожением предыдущего «я». Эта проблема была детально исследована оксфордским ученым Дереком Парфи-том, который, в свою очередь, получил убедительную поддержку в лице Арни, снявшегося в фильме «Шестой день».
Метафизическая теория, созданная Платоном.
Высшая реальность представляет из себя нематериальное царство форм — совершенных образцов всего сущего в нашем мире. Ну а самой совершенной из этих форм является форма блага — идеальное благо. Однако постичь его можно лишь в том случае, если вы прошли должную подготовку — то есть у самого Платона.
Легендарный родоначальник династии лидийских царей. Согласно преданию, обладал кольцом невидимости, благодаря чему смог совершить то, что одни считают низким и бесчестным, а другие — остроумным и находчивым, в зависимости от того, смотрите.ли вы на вещи с точки зрения Канта или же теории общественного договора. Нет никаких явных свидетельств того, что Гигес и впрямь был большим любителем овечек.
Теория, согласно которой удовольствие — неотъемлемое благо любого человека. Вопреки тому, что утверждает большинство религий, искать удовольствия — отнюдь не грешно. По сути, в этом и заключается цель нашей жизни.
Немецкий философ двадцатого столетия. Никогда и ни в чем не упускал своей выгоды. По существу поддержал Гитлера и нацизм в своем выступлении в 1933 году, после чего был назначен ректором Фрайбургского университета (простое совпадение, я полагаю). Неприятный тип. При этом был весьма неплохим философом. Одна из самых известных его работ — «Бытие и время».
Греческий философ 5 века до н.э. Самым известным его утверждением считается следующее: нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Безумец, но при этом вполне безобидный.
Английский философ семнадцатого столетия. Отстаивал теорию общественного договора, позволявшую ему пропагандировать абсолютную монархию — такую форму власти, которую он сам именовал Левиафаном. Так же называется и самое знаменитое из его произведений. Судя по всему, Гоббсу были бы не чужды некоторые из идей фашизма. Живи он в настоящее время, несомненно, стал бы одним из почитателей Саддама Хусейна.
Шотландский философ восемнадцатого столетия и вообще неплохой парень. Отстаивал идеи эмпиризма, но при этом ухитрился высказать множество других интересных идей.
Философское учение, согласно которому действительность представляет собой исключительно умозрительный характер. Беркли отстаивал такую форму идеализма, главная действительная роль в которой отводилась Господу Богу: действительность, по мнению Беркли, не что иное, как собрание мыслей в разуме Бога, которые он и вкладывает в сознание людей. Кант тоже был сторонником идеализма, но в более умеренной его форме. Сам Кант называл это трансцендентальным идеализмом. Действительность существует независимо от наших мыслей, однако мы не в силах постичь ее. Подобную действительность он называл ноуменальной, отделяя ее от иной, или феноменальной действительности, которая доступна нашему восприятию.
Тождественность, понимаемая в буквальном смысле этого слова. Мы тождественны себе и только себе, а не своему вредному брату-близнецу Скиппи, даже если нас практически невозможно отличить друг от друга. В этом смысле Адам Гибсон, главный герой фильма «Шестой день», тождественен только себе, а не своему клону.
Равна очень сильному или точному сходству. Мы качественно тождественны своему противному братцу Скиппи, поскольку являемся точной копией друг друга. Адам Гибсон качественно тождественен своему клону, хотя в нумерологическом смысле это разные личности.
Точка зрения, согласно Которой свобода несовместима с системой причинно-следственных связей. Если у всех наших решений и поступков есть свои причины, значит, они несвободны. К данной системе взглядов относятся как детерминизм, так и индетерминизм.
Точка зрения, согласно которой, по крайней мере, некоторые наши решения и поступки не имеют определенных причин и потому могут считаться свободными. Чаще всего индетерминизм упрекают в том, что он путает свободу со случайностью и спонтанностью.
Ценность, которой обладают те вещи, при помощи которых вы можете достичь чего-то еще. Так, например, деньги и лекарства ценны не сами по себе, но лишь постольку, поскольку они способствуют вашему выздоровлению.
Направленность сознания на определенный объект. Уверенность в том, что Кеану Ривз является звездой «Матрицы», связана именно с этим человеком. Наша уверенность определенным образом направлена на Кеану, и потому можно утверждать, что она относится именно к нему. Говоря об интенциональности, философы имеют в виду подобную направленность.
Ценность вещей или явлений, не зависящая от чего бы то ни было еще. Согласно утверждениям гедонистов, подобной внутренней ценностью обладает удовольствие, так как мы стремимся к нему ради него самого, а отнюдь не ради того, что мы можем получить посредством этого удовольствия. Ницше, напротив, был уверен в том, что явлением, обладающим внутренней ценностью, следует считать власть. Подобную ценность называют еще неотъемлемой.
Немецкий философ восемнадцатого столетия; пожалуй, наиболее влиятельный за последние двести лет. Внес значительный вклад в развитие метафизики, эпистемологии и этики. Про самого Канта сказать практически нечего, ибо этот человек вел на редкость размеренную жизнь. Разве что стоит упомянуть его большой нос.
Гипотетическое сверхсущество, обладающее исчерпывающими знаниями о состоянии Вселенной и способное на основе этого точно предсказывать будущие изменения. Вспомните хотя бы пролов из «Особого мнения»: если бы они могли видеть не только грядущие убийства, но и все события, которые должны произойти в будущем, то в этом случае они стали бы точной копией демона Лапласа.
Точка зрения, согласно которой действительность носит исключительно материальный характер. В контексте проблемы разума и тела означает, что разум — понятие чисто материальное, и связан он непосредственно с нашим мозгом. Эту точку зрения отстаивал Арни в «Терминаторе» I и II.
Точка зрения, согласно которой тождественность личности определяется именно памятью человека. Сущностное ядро личности кроется в лабиринте наших воспоминаний. Теория памяти получила серьезную поддержку в лице Верхувена и Шварценеггера в фильме «Вспомнить все» — до того как Арни изменил свой взгляд на проблему в «Шестом дне».
Раздел философии, посвященный природе действительности. Почти то же самое, что и онтология.
Вопрос о природе души и ее отношения к телу. Все попытки разрешить эту проблему сводятся в итоге к двум точкам зрения: дуализму и материализму.
Немецкий философ девятнадцатого столетия. Обычно это имя ассоциируется у людей с такими понятиями, как воля к власти и сверхчеловек, хотя сам он, скорее всего, был слабаком, которому нередко доставалось в школе от других учеников. Сифилис, подхваченный еще в молодости, в конце концов, привел его к потере рассудка.
Изучение бытия или природы действительности. От греческого onta (сущее) и logos (логика).
Греческий философ 5-4 вв. до н.э. Утверждал, что истинная реальность неотделима от мира форм и что люди в состоянии постичь этот мир — особенно если будут посещать школу Платона, так называемую Академию. Согласно утверждению Альфреда Норта Уайтхеда, вся история западной философии представляет из себя не более чем ряд сносок к произведениям Платона, однако следует учесть, что Уайтхед был попросту безумен.
Переработка Кантом категорического императива: «Поступай таким образом, чтобы все люди — включая и тебя самого — были для тебя не только средством, но и целью». Иными словами, Кант хотел сказать, что следует быть внимательным и заботливым ко всем без исключения.
Точка зрения, согласно которой все, что случается в будущем, предопределено и потому не зависит от того, что происходит в настоящем. Заметно отличается от детерминизма, несмотря на общую тенденцию смешивать два эти понятия.
Французский писатель и философ-экзистенциалист двадцатого века. Во время Второй мировой войны участвовал во французском Сопротивлении (о чем впоследствии не раз напоминал своим читателям). Самое известное из его произведений — «Бытие и ничто». Пожалуй, один из самых уродливых философов всех времен и народов, однако пользовался большой популярностью у женщин (с которыми обращался на редкость плохо).
Точка зрения, согласно которой объективное познание действительности невозможно. Так, скептический взгляд на окружающий мир предполагает, что человек не может знать, имеет ли он дело с объективной реальностью или же со своим представлением о ней. Скептический взгляд на нравственность предполагает, что мы не в силах понять, где добро, а где зло и т.д.
Сущностная основа личности, уберегающая ее от разрушительного воздействия внешних обстоятельств. Вполне возможно, что никакого «я» попросту не существует. Не исключено, что именно это и пытался доказать Арни в «Шестом дне».
Теория, согласно которой границы нравственности определяются условиями общественного договора — гипотетической сделки, которая призвана урегулировать отношения между разумными индивидуумами. В данном случае нормы нравственности сводятся к условиям общественного договора. Сторонником этой теории был Томас Гоббс.
Греческий философ 5 в. до н.э., отличался на редкость непривлекательной внешностью. Сам он считал себя тем «оводом», укусы которого призваны тревожить совесть и сознание афинских сограждан. У афинян же он был как бельмо на глазу, так что многие из них только и мечтали избавиться от докучливого философа. После того как он самым неблагодарным образом умудрился уцелеть в Пелопоннесской войне, афинские граждане вконец потеряли терпение и заставили его выпить яд (в 399 г. до н.э.).
Точка зрения, согласно которой тождественность личности определяется наличием в теле нематериальной души. Иными словами, душа — это сущностная основа личности. Наличие одной и той же души свидетельствует о том, что перед нами — все та же личность. Одна из форм дуализма.
Точка зрения, согласно которой представители вида X обладают пониженным моральным статусом по сравнению с представителями вида У просто потому, что они не принадлежат к виду Y. Так, например, некоторые считают, что те, кому не повезло родиться человеком, не столь уж значимы с моральной точки зрения просто потому, что они не люди.
Латинское: «С точки зрения вечности».
Связана с мыслью о перспективе, которая не зависит от чьих бы то ни было своекорыстных интересов и предвзятых мнений.
Теория нравственности, наиболее яркими представителями которой были английские философы XVIII и XIX веков Иеремия Бентам и Джон Стюарт Милль. Счастье — это неотъемлемое благо всех людей, и потому нравственно оправданными будут те поступки, которые приносят наибольшее количество счастья для максимального количества людей. Иногда эту теорию называют формой общественного гедонизма.
Волевой акт — в особенности тот, что предшествует физическому действию.Способность принимать решения,выбирать или действовать.
Австрийский философ двадцатого столетия. По мнению Витгенштейна, наличие философской проблемы объясняется прежде всего тем, что мы введены в заблуждение нашими языками. Среди наиболее известных работ этого философа можно назвать «Логико-философский трактат» и опубликованные уже после его смерти «Философские исследования».
Подготовил к обнародованию:
Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель,
искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»
www.MarsExX.ru/
marsexxхnarod.ru
P.S. Впрочем, я полагаю, что «"си$тему" рабов» надо демонтировать: /demontazh.html
|
Добрые, интересные и полезные рассылки на Subscribe.ru Подписывайтесь — и к вам будут приходить добрые мысли! | |
| copyright: везде и всегда свободно используйте эти тексты по совести! © 2003 — 2999 by MarsExX (Marsel ex Xazan, Марсель из Казани) www.marsexx.ru Пишите письма: marsexxхnarod.ru Всегда Ваш брат-человек в труде за мир и братство Марсель из Казани |
• Самая свежая информация двери стальные гост тут. |