Эдвард Станиславович РАДЗИНСКИЙ

Пьесы

ЧУТЬ-ЧУТЬ О ЖЕНЩИНЕ

Первая часть

Вторая часть

СНИМАЕТСЯ КИНО...

Действие первое

Действие второе

104 СТРАНИЦЫ ПРО ЛЮБОВЬ

Часть первая

Часть вторая

ЧУТЬ-ЧУТЬ О ЖЕНЩИНЕ

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Голоса в затемнении

Ж е н с к и й. Мама... мама...

М у ж с к о й. Катастрофа... катастрофа...

Ж е н с к и й. Мама... мама... катастрофа... Катастрофа. ..

М у ж с к о й.   Прекрасно...   прекрасно...  мама... мама...

Т р е т и й   г о л о с.  Это дикторы радио разминают голоса перед выходом в эфир.

Команда: «Выход в эфир».

М у ж с к о й. ...передаем последние известия...

Ж е н с к и й. ...вести с полей.

М у ж с к о й.   ...тысяч тракторов выехали сегодня на поля.

Звук радио выключается. Освещается купе поезда. Это спальный вагон на двоих. Б купе входит Женщина и выключает радио.    Она  стоит посреди купе и молча смотрит    перед  собой.

О н а (в зал). И долго вы будете меня разглядывать?.. Ну, женщина, руки, ноги. (Со сдержанной яростью.) Вот вы такая милая, молодая. Вам бы в парке с любимым юношей целоваться... А бы, почтенный отец семейства, весь в помыслах о завтрашнем футболе. Вам бы храповецкого сейчас, а вы здесь подыхаете с тоски по повелению супруги. (Усмехнулась ) А совсем неплохо было так начать... а уж потом им прочесть лекцию о морском дне... Я привыкаю разговаривать вслух. (Включила радио.)

М у ж с к о й. ...Два один. С таким счетом динамовцы Москвы на своем поле нанесли сегодня поражение алма-атинскому «Кайрату».

Женщина садится и молча слушает радио.

Ж е н с к и й. По родной стране. Сегодня в посольстве Швеции состоялось вручение премии Нордстона за исследования в области...

Р а д и о д и к т о р   п о е з д а (прерывая передачу). Граждане пассажиры, до отправления нашего поезда остается три минуты. Просьба к провожающим выйти из вагона, а отъезжающим занять свои места.

Ж е н щ и н а. Они заняли.

Р а д и о д и к т о р. Граждане провожающие, не забудьте передать билеты отъезжающим.

Ж е н щ и н а. Они не забыли.

Ж е н с к и й    г о л о с по радио (продолжает читать последние известия). В заключение был устроен обед в честь нового лауреата.

М у ж с к о й. Погода.

Ж е н с к и й. Тепло и сухо было сегодня на Черноморском побережье Кавказа, в Крыму...

Женщина выключила радио.

Дверь купе открывается, и входит Пассажир, Это человек лет тридцати.

П а с с а ж и р. Можно?

Ж е н щ и н а. Что поделаешь...

Молчание.

П а с с а ж и р. Чуть не опоздал. Не беспокойтесь, я уже попросил проводницу, меня переведут в мужское купе.

О н а. Спасибо.

Молчание.

П а с с а ж и р. Курите?

О н а. Сейчас не хочу.

П а с с а ж и р. А я, пожалуй, пойду подымить.., Или нет, потом пойду. (Засмеялся.) Нерешителен в мелочах.

О н а. Вероятно, в крупном...

П а с с а ж и р. В крупном тоже нерешителен. (Включил радио.)

Р а д и о д и к т о р   п о е з д а. Граждане пассажиры, в нашем поезде имеется вагон-ресторан. Он расположен в шестом вагоне...

Женщина сделала рукой движение, обозначающее просьбу выключить радио. Пассажир понял, кивнул, выключил.

П а с с а ж и р. Бы жили в этом городе?

О н а. Почему?

П а с с а ж и р. Когда приезжаешь в город, где жил прежде, всегда много надежд. Поиски прошлого. Надеешься встретить кого-то... Надеешься... Но все оказывается не так, и оттого уезжаешь вот в таком дурном настроении.

О н а. У меня просьба. Устройтесь побыстрее. Я устала. Я хочу спать.

П а с с а ж и р. Вы счастливая. Я плохо сплю в поездах.

О н а. Я тоже. Но я надеюсь...

П а с с а ж и р. А я жил в этом городе. Мы с вами даже учились в одном университете и даже жили в одном общежитии...

О н а. Я вас не помню.

П а с с а ж и р. Я так и думал. Я всегда был незаметным. .. Хотел быть заметным, но не сложилось. Однажды я стоял в коридоре и дымил, а вы проходили мимо. Вы спросили у меня пробочник открыть шампанское. Вы были вся в белом. В тот день вы выходили замуж...

О н а. Я вас не помню.

П а с с а ж и р. Я никогда не ездил в таких вагонах. Дороговато. Но других билетов не было. (Берет со стола листок, который положила Женщина. Прочел.) «Праздничная анкета». Позволите посмотреть?

О н а. Вы уже смотрите.

П а с с а ж и р. Страна увлекается анкетами. Есть все виды анкет, даже, оказывается, праздничные есть. (Читает.) «Имя-отчество».

О н а. Вы собираетесь отвечать?

П а с с а ж и р. Да. В ожидании проводницы. Отвечая на анкету, всегда хочется быть остроумным. А это исключает правду. Поэтому за себя я никогда не решился бы отвечать, а вот за вас...

О н а. Вы много говорите.

П а с с а ж и р. Это у меня с детства. Итак, анкета: семейное положение... конечно, разведены.

О н а. А это почему?

П а с с а ж и р. А это — у вас в глазах. Но даже, не глядя в глаза, я бы все равно так подумал. Потому что вы вышли замуж за сверстника, даже хуже — за однокурсника. Эти браки непродолжительны... Но, вероятно, вы хотели встретить его в этом городе...

О н а. Отчего же мне хотеть его встретить, если я с ним развелась, как вы говорите?

П а с с а ж и р. А это оттого, что без него вам не живется лучше... Но вы его не встретили и печальны.

О н а. Вы ничего не знаете! Вы ничего... (Успокоилась. Насмешливо.) Я не могла хотеть его встретить хотя бы оттого, что он не знал, что я сюда приезжала.

П а с с а ж и р. Мало что он не знал... Он должен был почувствовать. Это потрясающая женская логика.

О н а. Вы упоенно болтаете. И при этом с таким восхищением слушаете самого себя... Он не мог почувствовать это. потому что он живет на маленькой станции Клин. И я хочу спать.

П а с с а ж и р. Я будто слышу ваши семейные сцены. Это не предусмотрено в анкете, но я вам о них тоже расскажу.

О н а (яростно). Вы; не боитесь, что я вас возненавижу чуть раньше, чем вы уйдете в новое купе?

П а с с а ж и р. Что поделаешь?.. Я по натуре — просветитель. Мне полагается терпеть. Дикие племена, например, обожали кушать своих просветителей. Интеллигентные люди поступают, конечно, иначе. Но тоже, знаете, не сахар... Позвольте мне рассказать про вас. Вы знаете, я не буду ждать проводницу, я сам удалюсь в поисках купе, как только ошибусь. В любом пункте. Вы позволите мне рассказать про вас. Это для меня важно. Итак...

О н а. Хорошо, что вы сами просите и сами себе разрешаете.

П а с с а ж и р. Итак, брак однокурсников. Нет отношений мужчины и женщины, потому что нет тайны. Есть два приятеля: какой-нибудь Петя и какая-нибудь Валя. Они все знают друг о друге. Более того, они все время соревнуются. Они все время считаются, как положено сверстникам. И никто не хочет уступать. Это больше похоже на совместный турпоход, чем на брак. Кроме того, они молоды, и им кажется, что все это — временно, что самое прекрасное и самое главное у них еще впереди. И они полны ощущения несерьезности этого брака, и они не боятся его разрушать. Они — смелы.

О н а. Вам придется уйти. Все это не так! Главное — это когда после его восторгов, после его жажды встреч она вдруг понимает, что он уже не рад ей. Она сидит, беременная, с глупым животом, и видит, что ему с ней скучно. Ему, который летел, который бросал все, чтобы быть с ней. И вот он с нею и не рад. И притом она все время чувствует, что он врет. И поэтому говорит с ней каким-то новым, льстивым, омерзительно ласковым голосом...

П а с с а ж и р. Вы даже сейчас считаетесь. А как же ему не врать. Его зовут приятели, или, наконец, ему просто нужно побыть одному. Это иногда необходимо побыть одному. А нельзя, потому что он все время натыкается на ее обиженный взгляд: «А может быть, ты хочешь уйти? Ну, конечно, уходи. Ведь ты свободен». И дальше идут скандалы, и, чтобы уйти без скандалов, он врет ей, что уходит на работу. На работе он врет на случай, если она туда позвонит. Далее он врет... Он весь опутан этим враньем. И он все время попадается. И умирает от унизительности этой лжи, а она сходит с ума от подозрений. А дальше — быт. Быт, где все преувеличено. Где все пахнет шекспировской драмой. Кухонной шекспировской драмой. Он всегда покупает не ту колбасу и забывает принести сыр. И когда она узнает об этом преступлении, она кричит в восторге обиды: «Единственно, что мне осталось в жизни, — это сыр. И ты, конечно, забыл его купить. Потому что ты помнишь только о себе...»

О н а. Вы давно развелись?

П а с с а ж и р. Как и вы... тогда же.

О н а. Зачем вы жили с ней, если все так плохо вспоминать?

П а с с а ж и р. Вспоминать об этом мне прекрасно. Как и вам. Есть прекрасная грусть в близко придвинутом прошлом.

О н а. Я не так спросила. Зачем же вы жили с ней, если вам было так плохо?

П а с с а ж и р. Как и вы. Я ее любил.

О н а. А что вы называете любить?

П а с с а ж и р. Это когда все время хочется плакать. Это очень страшно. Вот в мире существуют беды, огорчения, обиды и т. д. И вот все эти «неприятности» можно представить в виде одной равнодействующей — в виде одного длинного лезвия, направленного острием против нас. Люди нормальные обычно к нему боком стоят, чтобы обойти свои беды, не напороться. А вот она... та, которую любишь, к этому лезвию всем телом стоит. Глупая и нелепая. Во всяком случае, так тебе всегда кажется. Потому что когда человека любишь, кажется, что он не такой, как все, что он совсем беспомощный, что ему все время грозит опасность, и оттого вечером, после работы, всегда бежишь домой, и все время страх, что с ним что-то, что у тебя его отнимут... И однажды этот страх проходит. Это значит, что все кончилось. (Шепотом.) Я, наверно, скоро буду бояться за вас.

О н а. Вы идите.

П а с с а ж и р.  Я очень скоро буду бояться зз вас.

О н а. Ну идите, идите.

П а с с а ж и р. Я уйду, а потом буду бежать по вагонам обратно. Я потеряю вас сегодня, я обязательно вас потеряю.

Скрип тормозов. Остановка поезда.

О н а. Почему остановились?

П а с с а ж и р.  Это маленькая станция Клин.

О н а. Я не знала, что тут останавливается...

П а с с а ж и р. Знали. Вы так ждали эту маленькую станцию... Поднимите занавеску. Он там стоит. Он пришел. Он вас ждет. Он там! Он там! Клянусь! Он там!

Она вскакивает, поднимает занавеску и молча стоит у окна. Ее плечи вздрагивают.

О н а. ...Не надо было так...

Пассажир положил руки ей на плечи.

(Жутко монотонно.) Не трогайте меня. Я вас прошу... не надо... Я вас прошу. (Зло, почти кричит.) Прошу!

Он убрал руки. Молчание. Поезд тронулся.

(Повернулась и засмеялась. Спокойно.) Все, что вы рассказали, это слишком просто. На самом деле все иначе.

П а с с а ж и р. А как?

О н а. А вот этого я вам не скажу. Вы не поймете. А сейчас идите.

П а с с а ж и р. Куда?

О н а. Я не знаю. Вы потом вернетесь. А пока идите.

П а с с а ж и р. Мне с вами проститься?

Она молчит. Он уходит. Входит Проводница.

П р о в о д н и ц а. Чай пить будем?

О н а. Нет. Здесь едет товарищ, который просил его перевести в другое купе.

П р о в о д н и ц а.   Меня никто не просил.

О н а. Значит, хотел попросить.

Проводница (вдруг заулыбалась). А я вас узнала. Я для вас кого хочешь переведу. А вы сейчас в каком кино снимаетесь?

О н а. Название не придумали.

П р о в о д н и ц а. А конец хороший? Я не люблю с плохим концом.

О н а.  Я тоже. Конец хороший. Спокойной ночи!

Проводница забирает вещи пассажира, уходит.

Так... Теперь я все равно не засну. Раз, два, три, четыре. .. Сто белых слонов... Надо что-то придумать. (Берет анкету. Читает.) «Самый страшный случай, произошедший с вами в детстве, в молодости, в зрелые годы»... Как стыдливо... «в зрелые годы». Самый страшный... Это когда меня привели в детский сад, и я увидела, что там все одинаково — тумбочки, кровати и дети. И тогда я впервые поняла, что такое «не дома». Я стала бунтовать.

Стук в дверь. Она молча сидит и смотрит перед собой.

Снова сильный стук.

Голос Проводницы: «Чего расстучались? Люди отдыхать легли...» Голос Пассажира: «Но я здесь нахожусь». Голос Проводницы: «На четырнадцатом  месте  теперь  находитесь...   Люди  нагулялись, уже спать легли, а вы все...» Голоса удаляются.

О н говорил неправду. Я забыла все плохое. Я помню только, что был рай. Это были ссоры — в раю. Мой первый, мой милый, мой мужчина, мой муж. Как все просто — во всем мире был человек, который был мой. А сейчас нет, вот и все... (С усмешкой). Не трогайте первых браков. Это браки детей. Их легко уничтожить. Дети все преувеличивают. Взрослые умеют прощать. Они знают, что все в мире объяснимо. И измены тоже. А для детей — это конец. Как правило — конец. Будьте милосердны! Не трогайте первых браков!

Когда ты ушел... У них у всех был чужой голос. Они были чужие. И я никак не могла понять, как можешь ты, если у нее чужой голос. Теперь я научилась. Я тоже теперь могу. Я стала взрослой. Я не заметила этих лет, потому что я все время ждала. Ждала, когда ты вернешься, когда все закончится. И я ложилась спать и верила, что проснусь — и все будет как прежде.

Тихий стук в дверь. Снова стук.

Не надо стучать... Не надо стучать...

Голос Проводницы: «Вам просили передать снотворное. Сказали, что без этого вы не заснете».

З а т е м н е н и е

ЕЕ КВАРТИРА

Она   в халате. На полу лежат чемоданы — она только что приехала. Звонок телефона.

Во время  разговоров по телефону ее собеседники могут быть видны, а могут быть просто слышны их голоса.

О н а (взяла трубку). Да!

М у ж с к о й    г о л о с.   С приездом! Я хотел подъехать на вокзал. Встретить. Но...

О н а. Ага...

М у ж ч и н а. Как ты доехала? Что ты молчишь?

О н а. Я не молчу.

М у ж ч и н а. Ты будешь сегодня на работе?

О н а. Да, зайду на полчасика.

М у ж ч и н а. Значит, я тебя жду. До свиданья!

Она   повесила   трубку,   подошла   к   зеркалу.    Молча   смотрит в зеркало.

Снова звонок телефона.

О н а. Это наверняка на целый час. (Взяла трубку.) Алло!

Г о л о с подруги. Приехала?

О н а. Да. (Усаживается поудобней.)

П о д р у г а. Как ты жила?

О н а. Жила.

П о д р у г а. А вообще?

О н а. Жила. Опять меня приняли за эту актрису.

П о д р у г а. Ты стала похожа на нее до неприличия.

О н а. Это разнообразит мою жизнь. Все-таки актриса, в кино снималась, а не какой-то там ученый. Ну, а как ты?

П о д р у г а. Я бы сказала хорошо, но сегодня не первое апреля. Медаль-то носить можно?

О н а.    Она   несколько   похожа   на  консервную банку.

П о д р у г а. А чего — на большой цепи.

О н а. Как собачка с выставки.

П о д р у г а. А я вчера вещала о тебе в «Последних известиях». Надо же, так странно... Шмотки-то какие-нибудь привезла?

О н а. Да, зонт я тебе купила.

П о д р у г а. Я не поэтому... Видала?

О н а. Кого?

П о д р у га. Ну, хорошо, хорошо...

О н а. Нет, не видала.

П о д р у г а. А зонт кружевной?

О н а. Да.

П о д р у г а. Что ты молчишь?

О н а. Обдумываю. Хорошо бы сейчас выспаться, но нет смысла — через два часа на работу. Хорошо бы сходить в магазин, но опять же нет смысла. Потому что как только я зайду в магазин, в нем, согласно моему везенью, окажется очередь в полтора километра, И я пойду в другой магазин. Но там очередь будет в два и семь десятых километра. Тогда я вернусь в первый магазин. Но там уже ничего не будет. Тогда я разозлюсь на себя...

П о д р у г а. Поскули, поскули, старая калоша! Портнихе звонила?

О н а. Никто не подходит. Это значит — портниха отбыла на дачу, и я сижу без платья до сентября.

П о д р у г а. За что я тебя люблю? За оптимизм... Серьезно, мне не нравится твое настроение. Я к тебе заскочу. Может быть, даже сегодня вечером. Ты куда-нибудь вечером...

О н а. Никуда.

П о д р у г а. А то мой чудесный, мой распрекрасный, кажется, выматывается в очередную командировку. И я от него отдохну неделю. В общем, при всех обстоятельствах — у меня в воскресенье выходной. Устроим девичник, без треклятых мужчин. Посплетничаем. Покурим. А ну их всех...

О н а. Я люблю, когда ты ругаешься. (Вдруг.) Пожалей меня.

П о д р у г а. Пожалела.

О н а (засмеялась). Ну вот и получше стало. А то я все сама себя жалею. Можешь еще пожалеть?

П о д р у г а. Еще пожалела.

О н а. Ну вот и совсем хорошо. Подожди... (Закурила.)

П о д р у г а. Закурила! Сволочь! Закурила! Мало хрипишь, старая рваная калоша!.. Ну, рассказывай, рассказывай, чем ты занималась в столице?

О н а. Ну, сначала я читала лекцию в Политехническом. Слушали о морском дне, прямо скажем, невнимательно. Дремали. Потом был прием в посольстве. Ну это отдельный рассказ. Навесили на меня эту медаль. Потом подошел ко мне милый человечек. Он оказался из Дома ученых, проводил Праздничную анкету.

П о д р у г а. Красивый?

О н а. Кто? А, нет, приятный...

П о д р у г а. Симпатичный.

О н а. Вот-вот. А анкета глупая до трогательности. .. Ну, например, ваш любимый герой. Оказывается, у меня сейчас такового нет. Вот кто твой любимый герой?

П о д р у г а. Василий Теркин. И еще Садко — богатый гость.

О н а. «Какие качества вы больше всего цените в людях?» Опять не могу ответить. Это кошмар какой-то. И так ни на один вопрос. Потом я ехала в поезде и все думала: «Ну это же черт знает что такое!» Ведь раньше у меня были любимые герои: Айвенго, например, Пикквик. Раньше я задумывалась... А сейчас, весь этот последний год... Он как-то совершенно меня выбил. Ты пожалела меня?

П о д р у г а. Пожалела, пожалела.

О н а. Ты только успевай жалеть.

П о д р у г а. Хорошо, хорошо. Я за этим слежу.

О н а.  Понимаешь, я поглупела с возрастом. Годы идут, и абсолютно нет никакого ощущения повзросле-ния. Внутри мне по-прежнему десять лет. Но если бы это все на морде было видно. Был бы в этом какой-то толк. А то выглядишь на все свои, а внутри — дитя. Это ужас какой-то!

П о д р у г а.  И что же было в поезде дальше?

О н а  (засмеялась). Встретила очень забавного человека. Чудный, великолепный человек.

П о д р у г а. Я так и знала. Голос у тебя нехорошо вибрирует. Ну и что же?! Что?!

О н а. А вот этого я тебе не скажу. (Засмеялась.) Ни-чего!..

П о д р у г а. Мне бы твой темперамент. Я бы горя не знала. Калоша, ты — романтик! Но влюбляться тебе не надо. Ты — не модная женщина. В этом году в моде женщина-подросток, с узкими бедрами, хилой спиной и маленькой грудью... Я тебя за это тоже пожалела. (Вдруг закричала.) Старая, рваная, глупая калоша! Я на днях читала на радио статью «Женщина на работе и дома». Это двое мужчин, которым нечего делать, провели исследование: один — в Ленинграде, другой — в Польше. И там разные любопытные ци-фирки...

О н а. Это ты к моему приезду готовила?

П о д р у г а. Отстань.   Главный вопрос   к бедным женщинам: «С чем вы связываете свое участие в общественном  труде?»  Тринадцать   процентов   ответили просто: «Хотим быть   в коллективе».   Это  значит — просто хотят болтать на работе. Это — я. Семнадцать процентов хотят иметь материальную независимость от мужа. Это тоже я. Потом еще какие-то там разные проценты. А вот любят работу, как таковую, — менее одного процента. И вот ты, которая любишь работу, как таковую. Ты, счастливая калоша, гневишь бога плохим настроением. Да плюнь ты на все: «Медаль, квартира, морда в порядке». Если бы у меня была своя квартира, я никогда бы не вышла замуж, жила бы одна. Посуду мыть не надо...

О н а. Одной жить трудно. Когда живешь с матерью или с мужем, есть кого обвинять в своих неудачах. Это большое преимущество, поверь. Ну, ладно, я уже радостная. Пока! ..

П о д р у г а. Да! Что я тебе звоню? Совсем забыла. Продаются чудесные австрийские сапожки: две пары. Ты богатая, лауреат. Купи себе, если захочешь.

О н а. Я не захочу. Мне в деревню надо деньги посылать. Я письмо получила: венцы хотят к осени сменить, племянник в первый класс идет. Затем Евдокия замуж собралась — зубы починить надо. Они мне такое прекрасное письмо написали: «Слыхали, что вы уезжаете за границу». Это как по воду.

П о д р у г а.  Жаль. Таких сапог больше не будет.

О н а. Сколько тебе нужно денег, я могу заложить «песца».

П о д р у г а. При чем тут я. Я объеду всех знакомых — соберу как-нибудь. Я хотела для тебя к осени.

О н а. А! Ну ладно, я опаздываю на работу.

П о д р у г а. Значит, договариваемся на девичник в воскресенье... Позови Галку, Жанку... Часиков на шесть?

О н а. Только не надо никаких часиков. Я хочу хотя бы в воскресенье никуда не спешить. (Вешает трубку.) Начнем становиться красивой. (Усаживается у зеркала.)

Звонок.

Да.

М у ж с к о й    г о л о с. Слушай, мы как-то плохо поговорили.

О н а. Почему?

М у ж ч и н а. Не знаю. Ну ладно. Ты когда придешь на работу?

О н а. К двенадцати.

М у ж ч и н а. Только не опаздывай. А то ты все время опаздываешь. (Шутливо.) Почему ты так опаздываешь?

О н а. Это, наверно, потому, что мне не так хочется тебя видеть.

М у ж ч и н а.   Ну хорошо,   хорошо...   Поговорим.

Гудки в трубке.

О н а. Он предпочел это не услышать. Поразительно. Я не хочу с ним видеться, потому что чувствую, что он со мной не так уж хочет видеться. Но он звонит, а я иду... Или вот сейчас, мне не хотелось с ней разговаривать. Мне отвратительно, когда она называет меня «старой калошей». Мне не хочется устраивать девичник. Но я это сделаю. Это все оттого, что я не так живу. Раньше я была свободной и дерзкой, я начинала. От меня никто не ждал свершений, радость дебютантки. Теперь от меня ждут. Я должна все время поражать. И у меня появился страх ответственности. Я уже не думаю о работе. Я думаю только о том, что обо мне скажут в связи с этой работой. Я не свободна. .. Я все переменю. Я клянусь! Все переменю. Боже, до чего потолстела! Все худею, худею и опять потолстела. Так... Попрыгаем... Попрыгаем... (Начинает делать гимнастику.) Попрыгаем... попрыгаем... (Бьют часы. Она останавливается. После паузы.) Чудовищно. Прошел целый час в этой глупой трескотне по телефону. В этих идиотских мыслях — прошел целый час. И вот все эти пустяки, болтовня и есть течение моей жизни. Единственной и невозвратной жизни, которой больше не будет. (Вдруг протяжно.) Так не-ль-зя!..

З а т е м н е н и е

ЕЕ РАБОТА

Кабинет. В кабинете Мужчина, с которым Она говорила по телефону. Это ее начальник, у него в кабинете сидит Его друг.

Входит  Она.

М у ж ч и н а. А, садитесь, Ирина Николаевна. Присаживайтесь. (Другу) Знакомься. Это — наша гордость, наш лауреат. Шведская академия. Премия Нордстона. Без поллитры не выговоришь. А это мой дружок с Крайнего Севера. Учились вместе. Зовут Димитрий. Именно Димитрий, потому что мягок и женолюбив... (Другу.) Прости, прости! Итак, Димитрий и просто Ирина. Мы еще можем себе это позволить.

Она смеется.

А премию ей вручали в их посольстве. Ну как там капитализм, разлагается?

Она снова смеется.

Да, Димитрий, вот такие дела!.. Премии за исследование морского дна получаем, а морепродуктами, или, по-народному, рыбой... страну обеспечить все не можем. Наука... сложная жидкость.

Она опять смеется.

Наступает молчание. Молчание становится неловким

Д р у г   Д и м и т р и й. Да... А я хотел тебя спросить, где же сейчас Копылов?

М у ж ч и н а. Копылов у Сергеева.  

Д р у г   Д и м и т р и й. Главным?

М у ж ч и н а. Главным.

Снова молчание. Пауза.

Д р у г   Д и м и т р и й. А Фролкин?

М у ж ч и н а. Фролкин у Сапожникова.

Д р у г   Д и м и т р и й. Замом?

М у ж ч и н а. Замом.

Друг  Димитрий.  Ну так. Я, пожалуй, пойду.

М у ж ч и н а. Что ты, еще посиди. (Быстро, не дожидаясь ответа). Значит, до завтра! Все, как договорились, в семь на Площади Ногина, у остановки.

Д р у г   Д и м и т р и й. Железно!

М у ж ч и н а. Может, все-таки еще посидишь? (Нажал кнопку.) Ты в какие края?

Вошла   С е к р е т а р ш а.

Пусть отвезут товарища. Ну, бывай!

Друг уходит. С е к р е т а р ш а — за ним. Пауза.   С е к р е т а р ш а возвращается.

(Секретарше, стараясь весело.) Мы здесь с Ириной Николаевной разговоры будем разговаривать. Они у нас не такие уж важные. Так что, если кто ко мне по делу, милости прошу.

С е к р е т а р ш а уходит.

Молчание.

Мы как-то нехорошо говорили по телефону. Я так рад тебя видеть. Ты чудно выглядишь.

О н а. Ты говоришь об этом так удивленно, будто мне семьдесят лет.

С е к р е т а р ш а (входит, с удовольствием). К вам насчет Майского КВН Троянкин пришел.

М у ж ч и н а. Конечно, конечно...

Т р о я н к и н (входя). Здрасьте, Кирилл Палыч! Значит, такая задумка. Я подойду к Гаврилину и молча отрежу у него волосы. После этого задам вопрос команде Люберец: «Названию какой оперы соответствует данная сцена?»

М у ж ч и н а. Ну?

Т р о я н к и н. «Самсон и Далила».

М у ж ч и н а. А Гаврилин даст тебе волосы отрезать?

Т р о я н к и н. А ему все равно на лето стричься. И еще другая задумка. В каком произведении в наличии одно убийство и три покушения? В детской сказке «Колобок». Там Колобка хотят съесть...

М у ж ч и н а. Не сразу, Троянкин. Я над волосами Гаврилина сначала подумаю. Мы с вами завтра подробнее встретимся.

Троянкин уходит.

Должны выиграть у Люберец. Это важно морально.

Она хохочет.

Не говори, неделю в этом кабинете сижу, такой жлобяра стал. Ору, грублю,   кричу — производственник!

Она покатывается от смеха.

Перестань! Я теперь тихой наукой, наверно, заниматься больше не смогу. Привык к деятельности. Телефон даже дома не затихает. Привыкаешь к ощущению постоянной нужности. Азарт!

О н а. Как тебе нравится играть в эту игру. Как все нерешительные люди, ты обожаешь ощущение власти.

С е к р е т а р ш а (входя). Извините, пожалуйста. (Кладет бумаги.)

М у ж ч и н а. Ничего, ничего. У нас никакого особенного разговора нету. (Подписывает.)

С е к р е т а р ш а уходит.

Здесь мы все равно не поговорим. Я позвоню тебе сегодня ровно в семь. И мы встретимся...

О н а.   Скажи, тебе хоть самому все это смешно?

М у ж ч и н а. Ты о чем?

О н а. Ну, ну, ну...

Мужчина (достал бумагу). Я сейчас тебе прочту. Это из Дагестана. «Начальнику управления от фельдшера Турсункулова анонимка». Смешно, да? Фельдшер Турсункулов решил, что анонимка это разновидность документа, вроде заявления. Простодушные люди в Дагестане. А у нас здесь куда менее. Но порой той же разновидностью балуются, только без подписи... Так вот, пока я не очутился в этом кабинете, всем было до лампочки, что со мной происходит. А теперь сто глаз со всех сторон на меня смотрят. Пить нельзя. С тобой встречаться не следует. Это не нужно. То не рекомендуется. Я весь запрещен. Прометей передо мной — мальчик. Его клевал один орел. А меня тут с десяток. Притом разве это орлы, это — вороны! Сегодня на летучке мне вдруг ни с того ни с сего рассказали про какого-то икрянщика Бравикова. Старику за восемьдесят, и он не хотел передать свой опыт, как получает икру. Испугались, что так и умрет без передачи опыта, и приставили к нему девушку-помощницу подсматривать. Через месяц он бросил свою старуху и женился на девке. И вышло у меня моральное разложение. Вот этот анекдотец мне со значением рассказали. Дескать, не угодно ль этот финик вам принять. Что ты молчишь? Вчера Секретарша вошла ко мне с книгой. Спрашиваю, что читаете. «Анну Каренину», говорит, и добавляет: «А в том обществе свое рацзерно было, которое и нам перенять следует: я имею в виду единодушное осуждение порока». И все тоже со значением.

Она хохочет.

Перестань так смеяться! Я рассказываю это тебе!

О н а (сухо и спокойно). Не надо мне это рассказывать. Я уезжаю завтра.

О н. Куда?

О н а. На Каспий. Мне следует переменить обстановку. Ты оформишь командировку. Там есть наше судно...

О н. А чем ты будешь там заниматься?

О н а. Все тем же — морским дном.

М у ж ч и н а. Послушай, я все оформлю и помогу добраться. Но... (Вдруг.) А может, в этом есть сермяжная правда. Я как раз освоюсь с новым местом. Ты за это время...

О н а. Молодец! Я знала, что ты это скажешь. (Засмеялась.) Ты будешь то-ско-вать... Ах, как ты будешь... тосковать!

М у ж ч и н а. Я...

О н а. Мы не будем сначала.

М у ж ч и н а. Да... (Стараясь задумчиво.) Как же тебе добраться туда?..

О н а. Как ты торопишься.

М у ж ч и н а. Но ты ведь сама просила.

О н а. Да. Это я сама.

Вошла   С е к р е т а р ш а.

М у ж ч и н а. Соедините по срочному с Махачкалой. Узнайте, где летчик Тарелкин. (Подписывает бумагу.) Горный орел Тарелкин. Садится в горах на любую площадку в четыреста метров. Доставит куда угодно.    Завидую    вам — Каспийские    острова.     Я родился в Москве. Большие города не могут быть родиной. На Каспийских островах я прожил год после распределения. Там — моя настоящая родина. (Подписывает бумаги.) Старухи по вечерам на крышах стоят. Высматривают лодочки своих стариков. Табун одичалых лошадей в камышах. Ночью — их брачные пляски. Идиллия! Не так живем. Придется в старости, как Чичестор, от всей этой суеты сесть в лодку и уехать, через океан. И наконец спокойно подумать впервые за всю жизнь.

Она хохочет, жутко хохочет. С е к р е т а р ш а выходит.

Перестань так смеяться. Я уже просил. Я говорю ужасные слова. Я знаю. Просто я не могу здесь с тобой разговаривать.

Пауза.

С е к р е т а р ш а (входит.) Была утром радиограмма. Тарелкин должен доставить на остров Чечень директора рыбзавода. Но там плохая видимость, и он третьи сутки не может сесть. Все летает над островом вместе с директором. (Уходит.)

О н а. Странно. С моим везением я должна быть там, в кабине с Тарелкиным и с директором.

М у ж ч и н а. Мы отложим все дела. Значит, сегодня в семь.

О н а. Ну-ну-ну. Ты отлично знаешь — ни сегодня в семь, и никогда больше...

М у ж ч и н а. Ты...

Входит   С е к р е т а р ш а.

(Секретарше, грубо.) В чем дело?

С е к р е т а р ш а (насмешливо). Простите, но вы сказали...

М у ж ч и н а. Да, да, конечно.

С е к р е т а р ш а. Там товарищи приехали с рыбзавода Турали.

О н а. До свидания!

С е к р е т а р ш а (словоохотливо). В командировку собрались, на Каспий? Это хорошо. А я в этом году без отпуска. Завидую вам, море. Вы уж покупайтесь хорошенько.   (Вслед, зло.)  Только смотрите не утоните.

О н а (обернулась в дверях). Там нельзя утонуть. Там море мелкое. В том-то вся и беда, что даже утонуть нельзя, такое оно мелкое.

З а т е м н е н и е

В  затемнении голоса:

М у ж с к о й. Резиновая... Зина... Разиня...

Ж е н с к и й. Лодка... весло.. любовь...

М у ж с к о й. Разиня... разиня...

Ж е н с к и й. Любовь... любовь...

М у ж с к о й. Разиня... Зина...

Ж е н с к и й. Любовь... любовь...

Третий голос. Выход в эфир.

Свет на сцене. Снова ее квартира. В квартире Она  одна. Говорит радио.

Ж е н с к и й   г о л о с   п о   р а д и о. Факты... факты... факты...

М у ж с к о й. Три миллиарда девяносто четыре миллиона двести восемьдесят тысяч семьдесят девять. Таковы были цифры на табло, находившемся в Монреале на «ЭКСПО-67». Это было число жителей земли. Хвост этого числа непрерывно растет. Ведь каждую секунду население планеты увеличивается на два человека, и пока мы передаем это сообщение, земля отяжелела еще на сто человек.

Ж е н с к и й   г о л о с (игриво). Рекордная глубина.

М у ж с к о й. Операция «Ихтиандр»...

Звонок в квартире. Она выходит и возвращается с П о д р у г о й.

Ж е н с к и й    г о л о с. На Каспийском море находится судно-разведка экспедиции ВНИРО. Идут последние работы по организации погружения «Ихтиандра». На рекордную глубину будет опущен подводный дом.

Хрип радио, неясные слова. Потом снова отчетливо.

Как сообщили нашему корреспонденту, ожидается, что в рекордном спуске примет участие лауреат премии Нордстона...

Она выключила радио.

П о д р у г а (усмехнулась). Почему ты выключила?

О н а. Так.

П о д р у г а. Это Калинина.

О н а. Кто?

П о д р у г а. Диктор Калинина. Потрясающая артикуляция. Мой уехал... (Швыряет сумку на кровать.)

О н а.  Все уезжают. Я тоже уезжаю послезавтра.

П о д р у г а. Сейчас все расскажешь. Понимаешь, у меня внизу такси. Слушай, я ужасная женщина. Я взяла такси — поехала по знакомым одалживать деньги. Объехала двадцать четыре километра знакомых, и все попусту. А на счетчике...

Она молча дает деньги подруге.

Я чувствую себя последней... (Уходит.)

Звонок телефона.

О н а. Да.

Г о л о с мужчины. Почему ты не подходишь к телефону?

О н а. Не хочу.

Г о л о с мужчины. Я жду тебя ровно в семь.

Гудки в трубке.

Возвращается   Подруга.

П о д р у г а. Значит, уезжаешь. Жаль, девичник сгорел...

Молчание.

Я — кошмарное существо. Нету денег, а я на такси езжу. Но я думаю так: не езжу я на такси — у меня нет денег, езжу — тоже нету. Так лучше уж ездить. (Взяла зонт, стоящий в углу. Раскрыла.) Чудный! Спасибо! (Целует Ирину в щеку.) Ты не представляешь: кто кооператив строит, кто с юга приехал. Не могу же я у них брать деньги себе на сапоги.

О н а. Ты ведь мне их хотела купить.

П о д р у г а. Да. Тебе и себе. Там ведь две пары. А у меня как раз такой тулупчик есть. Специально к этому делу. Когда ты у меня будешь богатая?

Молчание.

Что-нибудь произошло?

О н а. Ничего.

П о д р у г а. А я чувствую, что ты куда-то торопишься.

О н а. Да. Меня, кажется, должны сегодня бросить в семь часов.

П о д р у г а. Ну куда же с такой головой «бросаться»? Для такого дела надо быть в порядке.

О н а. Это не тот случай. И вообще я не хочу. Я решила не идти. Все.

Звонок.

Меня нету.

П о д р у г а (взяла трубку). Алло!

Другой мужской голос. Это фабрика-кухня?

П о д р у г а. Не туда. (Повесила.) Если ты все-таки перерешишь, я позвоню Бетти. Только решай быстрее. Она до шести.

О н а.   Пожалуйста, позвони... на всякий случай.

П о д р у г а (засмеялась). В этом — все. Противно. Звони сама. 299-33-41, Бетти Ивановну.

Ирина набирает номер.

О н а. Бетти Ивановну.

П о д р у г а (подсказывает). Из дамского.

О н а. Из дамского.

Подруга, усмехаясь, глядит на Ирину, той неловко.

У пожилых парикмахерш невозможные имена. У меня была парикмахерша Клеопатра Сергеевна. Все ее звали Клепа.

Г о л о с    Б е т т и. Алло!

О н а. Здравствуйте. Это... это... (Остановилась.)

Г о л о с    Б е т т и (сразу недовольный).  Кто «это»?

Ирина умоляюще глядит на подругу, та молча усмехается.

О н а. Это... Ирина Николаевна.

Г о л о с   Бетти   (сурово). Вы что-то перепутали, дама. Я не знаю никакой Ирины Николаевны.

Гудки в трубке.

П о д р у г а. Ты даже по телефону разговаривать не умеешь. Как ты живешь? Как тебя до сих пор волки не съели на улице? (Набрала номер.)

Г о л о с    Б е т т и (не без ярости). Да!

П о д р у г а. Бетти, родненькая, солнышко мое. Это Мариша звонит с радио. Здесь к тебе зайдет одна моя знакомая...

Г о л о с    Б е т т и. Не надо слов, я до шести!

Подруга положила трубку. Тут же звонок.

М у ж с к о й    г о л о с. Это рыбкомбинат?

П о д р у г а. Какой рыбкомбинат?! (Вешает трубку.) Ну ты идешь к Бетти или ты не идешь?

О н а (насмешливо). Знаешь, почему я такая безвольная? Я из крестьянской семьи. Что ты от меня хочешь? Всего сто лет назад мои предки жили при крепостном праве.

Снова звонок.

П о д р у г а. Да!

М у ж с к о й    г о л о с.   Это завод «Гигант»?

П о д р у г а. Вам делать нечего! (Швыряет трубку.) «Я себя советским чувствую заводом».. .

О н а. Странно. Это впервые.

П о д р у г а. Может быть, это тот, который хочет тебя бросить?

О н а. Не-ет!

П о д р у г а. Но кто же это, старая романтическая калоша! И почему у тебя так вибрирует голос?

О н а (смеется). Клянусь, не знаю. (Помолчав.) А знаешь, я никуда не пойду. Пора перестать быть тряпкой, ты права. Бетти — к черту. Объяснение — к дьяволу. Сейчас мы с тобой поставим кофе... и — выпьем.

П о д р у г а. Вот это разговор.

Они засуетились. Ирина вынимает бутылки.

О н а. Что же у нас есть?

П о д р у г а. Как всегда, у нас много красивых бутылочек, и в каждой — по одной капле вина.

О н а. Мне просто жаль их выбрасывать. Они красивые, особенно когда стоят вместе. Так, мы сейчас выпьем, и все будет кончено. Я ведь не пойду к нему пьяная.

П о д р у г а. Ты? Не пойдешь.

О н а (налила). Ну, за что выпьем?

П о д р у г а.  За... Выпьем, кто за что хочет.

О н а. Даже пить не за что.

П о д р у г а. Я, когда вышла замуж, ужасно любила ходить к матери. Будто снова детство. Никаких обязанностей. Утром проснешься, и все готово. И можно улечься на кровати как хочешь. Простор! У тебя я всегда вспоминаю о маме.

О н а. А где Артемка?

П о д р у г а. Артемка — организованный, в пионерлагере.

О н а. Еще налить?

П о д р у г а. Еще. Мы с тобой знакомы с детства. Это не забывается.

Ирина наливает.

Вот сейчас ты намешаешь, и будем мы хороши.

О н а. Напьемся. Хочу напиться.

П о д р у г а. Да, зачем я к тебе приехала? Совсем забыла. Я ведь собаку тебе устроила.

О н а. Что ты говоришь?

П о д р у г а. Поехала в общество охотников. Спрашиваю болонку.

О н а. Чтобы не росла.

П о д р у г а. Для малогабаритной квартиры. Именно. Говорят, у них там очередь за болонками. Но я на этого начальника — взгляд. И — порядок. Болонка у тебя через неделю. Готовь ошейник.

О н а. Собака, собака, приходи к нам быстрее.

П о д р у г а. И такая невинная собака, ей всего месяц. Невинная до безумия.

Пьют.

О н а (восторженно). Один месяц.

П о д р у г а. Всего месяц, месяц на свете.

О н а. Такая невинная? Ничего не успела? Никаких ошибок? Никаких переживаний?

П о д р у г а. Невинная.

О н а. Выпьем за собаку! Я уже пьяная! Я тебе сейчас расскажу. Это было в поезде сегодня. Я проснулась утром. Было рано-рано. За окном был лес. И в солнце березы были белые-белые. Ты меня понимаешь? Всюду было что-то тайное... Какое-то возникновение. И мне надо было рассказать кому-то обо всем этом... утреннем мире, чудном мире... И тут я поняла, что мне некому будет рассказать. Ни сейчас, ни потом, потому что я — одна. Ты понимаешь? Я впервые страшно поняла, что «одна» — это мое название. (Кричит.) Собака, собака, приходи к нам быстрей!

Звонок по телефону.

Алло!

М у ж с к о й    г о л о с. Это булочная?

П о д р у г а (вырвав трубку). Хулиган! Ненормальный! (Бросила трубку.)

О н а. Я — одна... Мне просто жалко Кирилла. Вот он живет с этой женой... Ну, не надо. Он — мягкий и ничтожный. У меня нет детей. Я, наверно, отношусь к нему, как к ребенку. Мне жалко его все время.

П о д р у г а. Да, тебе всегда их сначала жалко. Заметь. Сначала они в тебя влюбляются «безумно», и тебе тотчас делается их жалко. И тогда они садятся тебе на шею.

О н а. Хватит!

П о д р у г а. Ну зачем же? Тебе их жалко, и ты начинаешь тратить на них все деньги под девизом: «Чтобы не быть обязанной». И каждая твоя новая любовь заключается в том, что шуба из песца отправляется в ломбард!

О н а. Оставь в покое моего песца.

П о д р у г а. А они не понимают этого. Если женщина о них заботится, значит с ней все в порядке. А раз в порядке, можно на нее плевать. Им становится скучно, и наступает пора, когда тебе следует их удерживать. Но ты ведь гордая, ты не хочешь — удерживать. Ты даже мужа, которого любила, не удерживала.

О н а (кричит). Хватит обо мне! Мы говорили о моей собаке, о моей будущей собаке...

П о д р у г а (не слушая). Ты не знаешь, что такое удерживать. Вот я люблю Борьку, я люблю его и, главное, ревную все время. Знаешь, я прихожу к нему в редакцию. Они там все сидят и спорят о гражданском пафосе. У них там все делятся, которые обладают и которые не обладают этим самым пафосом. И вот те, которые обладают и которые не обладают, сразу забывают о пафосе, как только я вхожу. Они мне на ноги смотрят, презрев пафос. И я возвращаюсь домой и думаю: «А если вхожу не я?» Значит, они так же смотрят? И он смотрит. И я умираю от ревности. И, главное, он может уехать куда хочет. По профессии может. У него дивная улыбка и чудный загар. Обаяшка! И я его ревную безумно, потому что я его люблю. И уже давно не живу с ним, а удерживаю. Ты можешь быть гордой и не удерживать, потому что у тебя в жизни есть работа. А у меня без него — ничего нет. Я просто женщина. «Отдых воина!» И все... Перестань плакать. Я ненавижу, когда ты молча плачешь.

О н а. А хочешь? Хочешь... Мы сейчас их всех разгоним к дьяволу. (Лихорадочно.) Давай! Давай!

П о д р у г а. Я сейчас ему позвоню. Правда, я обещала, что не буду звонить. Но ничего. Я позвоню и пошлю его... (Взяла трубку. Набрала.) Стол заказов Риги.

О н а. Собака! Собака!

П о д р у г а. Девочки! Девочки! Нелля Китаева сегодня работает? Это ее подруга говорит, Мариша. Приветик! Мне по быстрому гостиницу «Ригу», двадцатый номер. Китаева? (Ирине.) Сейчас выругаюсь и освобожусь.

О н а. Ты права. Мне тоже надо освободиться. Сейчас я пойду к нему, вот в этом виде, и все ему скажу.

П о д р у г а. Правильно! Освободимся!

О н а. А потом возьмем невинную собаку. Собака!.. Собака! Приходи к нам быстрее!

Звонок междугородной.

П о д р у г а. Алло!

О н а (хохочет). Освободилась! Эта не хотела звонить мужу, и звонит. А эта, клуша, поклялась не идти, и идет. Освободились! (Хохочет.)

П о д р у г а. Тише! (В трубку.) Алло! Ты в номере? Странно... Один? Что же ты делаешь сейчас в номере один? Читаешь? Прекрасно. А почему у тебя голос такой? Ненормальный? Я звоню, чтобы тебе сказать, что я... что... мне без тебя хо-ро-пю... прекрасно! Я пью без тебя! Пьяная я! (Вешает трубку. Помолчав.) Теперь быстро приедет. (Ирине.) Поплелась?

О н а. Я иду рас-ста-ваться, расставаться, и все!

П о д р у г а. В чем дело? Вот я в порядке. Можно сказать, я красивая! Нужно сказать. Но в тебя — влюбляются (поправившись), вначале влюбляются, а в меня — никогда не влюблялись... по-настоящему, чтобы «безумно». А? Ну почему? Что замолчала, калоша?

О н а. Бывают желанные и нежеланные. Ты красивая, но ты — нежеланная.

Пауза.

П о д р у г а. Посмотрим, какая ты вернешься, желанная!

О н а. Прости. Я...

П о д р у г а. Ничего. Злы мы с тобой.

Молчание.

Что ты уселась?

О н а. Перед дорогой. Ты не сердись. Вырвалось. Чепуха все это! (Пошла к двери.)

П о д р у г а. Стой! Скажи что-нибудь, не уходи так!

О н а. В детстве я думала, что у меня на небе есть ангел. Большой такой ангел, с прекрасными крыльями. И еще есть у меня бесенок. Маленький и злой. И пока мой прекрасный ангел поворачивается со своими большими крыльями, бесенок этот раз-раз — и успевает мне натворить много гадостей. И вот я всегда просила моего ангела: «Ну, поворачивайся, только поворачивайся быстрее! Ты такой прекрасный, такой белый!» И сейчас я его тоже прошу.

Звонок по телефону. Подруга взяла трубку.

М у ж с к о й    г о л о с. Это зоопарк?

П о д р у г а. Да. (Швыряет трубку.) Ну что за болван!

О н а. А может быть, это мой ангел поворачивается?

П о д р у г а.  Глупая калоша, готовь песца...

О н а. Ты сиди тихо. А я на дорожку стихи почитаю. Какие-нибудь хорошие стихи. А ты тихонечко их повторяй за мной, про себя. (Нежно.) ...И мы очистимся. Мы от всего очистимся!

Она читает стихи. Подруга молча слушает.

З а т е м н е н и е

ВСТРЕЧА

Ирина   и   Кирилл   на улице.

О н. Мы можем погулять.

О н а. Мы все можем.

О н. Даже лучше сесть в такси и поехать до Химок. И обратно.

О н а. Ты забыл прибавить — до наших Химок. Так ты их раньше называл. Правда, обратно мы не ездили... Хочешь поймать такси?

О н. Да.

О н а. Лови.

О н (бросаясь). Такси! Такси!

О н а. Как ты заторопился.

О н. Но ведь ты сама сказала.

О н а. Да, да, конечно. Это я. Это я сама. Я просто забыла. В последнее время ты заботишься о моем транспорте.

О н (кричит). Такси! Такси!

О н а. До чего смешон! Бедняжка, ты решил объясниться в такси. Так быстрее? Да? Иначе боишься потерять решительность? Ты не потеряешь.

О н. Ты пьяная.

О н а.  А  хочешь, я сейчас  крикну  милиционера,

скажу, что ты ко мне пристаешь. (Кричит.) Товарищ милиционер!

О н. Я прошу тебя...

О н а. Испугался. (Хохочет.) Не бойся, не крикну. Прости, что я пьяная. У меня торжество. Мне приносят щенка. Маленький щен. Ему — месяц один. И такой невинный! Я поменяю тебя на собачку. Около меня будет снова человеческая, то есть нет, уже собачья... жизнь... Собачка, собачка!

О н. Ты совсем пьяна!

О н а. Какой ужас в глазах! Да! Пьяная! А ты ведь благовоспитанный в душе. Хотя, говорят, теперь уж начал ругаться матом на работе. Но это ты для восполнения мужественности. А на самом деле ты тихий человечек. И оттого сейчас у тебя в душе все ужасается. Да? Как она пала! В вертепе была. На панель пойдет скоро! Дурак! Я — пьяная, но все равно все видят, что я порядочная женщина. Вот не веришь? Вот хочешь, я спрошу у того толстячка. Товарищ толстячок! (Кричит.) Товарищ толстячок! Я порядочная, или я...

О н. Я прошу тебя...

О н а. Опять боишься! И тебе не надоело всех бояться: жены, милиционера, секретарши, толстячка, меня, себя?

О н. Тебе очень хочется меня оскорблять?

О н а. Невероятно. Я только слов не могу найти. Понимаешь, мне обидно. Я давно хотела сделать одну вещь и не решалась. И вот пока я не решалась, ты сам ее делаешь.

О н. Какую вещь?

О н а. Ну-ну! Вся моя беда в том, что я все понимаю. Не хочу понимать, но понимаю. Да... о чем мы? О Химках. Так мы не поедем туда, потому что там мы сядем на пароходик, и пароходик будет тоскливо гудеть, а в репродукторе, как всегда, будут петь песенку «Женщины, моряки, неприятности», и твоя решительность угаснет, и ты возьмешь ключ от каюты. И все у нас опять потянется зачем-то. Мы не поедем в Химки. Мы лучше споем с тобой хором сами про женщин, про моряков и про неприятности. Или погудим дружно, как пароход.

О н. Перестань!

О н а. Перестань! — это я буду говорить своей собаке. Песику, которому месяц и который еще не ездил воровски в каютах и который...

О н. Что с тобой происходит?

О н а. А вот этого ты не поймешь.

О н (вдруг бешено). Куда уж мне! Мне надоело! Я всю жизнь слышу, что я не пойму чего-то! Невероятно тонкого, важного, таинственно женского! И всегда вот это произносилось так же, потрясающе загадочно! Я слышал это от всех, начиная с жены.

О н а. Кончая женой. Так будет лучше! Какие одинаковые женщины тебе попадались. И как ты заводишь себя, чтобы быть решительнее. Ну, хорошо, я тебе скажу. Женщина должна любить или быть любимой, хотя бы одно из двух. Иначе она чувствует себя старухой. Но я всегда где-то внутри знала, что этого ты боишься... Ты боялся, что я (засмеялась) тебя полюблю... и что все станет серьезно и тяжело. Но что же делать — я не умею шастать по каютам легко и весело. Мне худо, когда легко и весело. Видно, возраст не тот: и все у нас — кончилось. Только я не решалась сказать тебе это. Но ты решился раньше. Я благодарна тебе. Молодец! Мы — расстаемся!

О н. Ты что?

О н а. Но что ж ты не радуешься? Ты ведь решил это сделать перед моим приездом. Тебе ведь объяснили, что в твоем новом положении ты не имеешь права даже так, даже легко и весело. Ты ведь рас-ста-ва-ть-ся сюда пришел. Дурак! До чего банально. Нельзя было так банально! Ну — «повернулась и пошла».

О н. Подожди.

О н а. Убери руки!

О н. Ты никуда не пойдешь!

О н а. Убери свои мерзкие руки!

О н. Ты никуда не пойдешь!

О н а. Ай-яй-яй, Конечно, предавать меня было легче, когда ты меня не видел. А сейчас ты не так уж меня боишься? Да? А завтра ты совсем не будешь меня бояться? Ты будешь бояться остаться без меня. Да? А послезавтра ты будешь тосковать. Сильно тосковать. Ничего, это пройдет. Это — привычка! Все-таки больше года вместе. Но запомни: я тебе клянусь, никогда, ничего больше не будет. Я уезжаю. Все!

О н. Как хочешь.

О н а. Ну вот и хорошо! Прощай!

О н. Я устал от всего этого! Я не жил все это время. Это было как сумасшедший дом!

О н а. Видишь, как все было плохо. Теперь отдохнешь. (Дотронулась до его лица почти нежно.) И я отдохну. Был тяжелый год! Я завишу от солнца. Есть люди, которые зависят от луны — лунатики. А я — от солнца. Я — солнечник. В этом году большая солнечная активность. Наверно, поэтому все так. (Засмеялась.) Ну, иди, иди!

Он взглянул на нее, помолчал, а потом решительно пошел прочь.

Пошел...  (Смеется.)  Молодец!  (Вдруг нежно.)   Кирилл... Кириллушка!

Он тотчас оборачивается и с ожиданием глядит на нее.

(Вдруг улыбнулась, протяжно). Да пропади ты пропадом, Кириллушка! (Убегает.)

З а т е м н е н и е

В КВАРТИРЕ ИРИНЫ

Подруга  одна. Потом входит  Ирина.

П о д р у г а (Ирине). Как там было?

О н а. Было.

П о д р у г а. Отрезвела? Можно еще.

О н а.   Нет, после этого мне плохо. Я не умею пить.  (Увидела карты в руках подруги.)  Гадала?

П о д р у г а. Гадала.

Ирина молча ставит пластинку. Музыка.

Ты чего?

О н а. Потанцуем.

П о д р у г а. С кем?

О н а. А с кем хочешь. Вообрази и танцуй.

Они танцуют поодиночке.

С кем ты сейчас танцуешь?

П о д р у г а. Не скажу. А ты?

О н а. Не знаю. По-моему, сама с собой.

П о д р у г а. А что он сказал?

О н а. Что он сказал, что она сказала... Сказала-мазала. Хватит!

П о д р у г а. Ну, дай бог!

О н а. Шумно летом. Зимой здесь тихо, и слышно, как падает снег с веток, если открыть окно. (Помолчала.) И решила, и ладно!

Продолжают танцевать. Звонок телефона.

Алло!

М у ж с к о й    г о л о с. Это водокачка?

О н а. Да.

М у ж с к о й    г о л о с. А может, это корабельная верфь?

О н а. И это вероятно.

М у ж с к о й    г о л о с. Я звоню вам целый день, почему вы меня не узнали?

О н а. Не хотела.

М у ж с к о й    г о л о с. Почему вы меня узнали сейчас?

О н а. Воскресенье кончилось, а завтра я уезжаю. Теперь можно, пассажир!

П а с с а ж и р. Ну что ж, до свиданья?

О н а. До свиданья!

П а с с а ж и р. А если я еще разок позвоню, это можно?

О н а. Это можно.

П а с с а ж и р. Только я немного подумаю, о чем звонить. Это можно?

О н а. Это можно. (Повесила трубку. Подруге.) Мне должны звонить. Пойди в другую комнату.

П о д р у г а. Как это звонить? Час ночи. Ты очумела!

О н а. Я запрещаю тебе вмешиваться в мою жизнь.

П о д р у г а. Я не буду вмешиваться в твою жизнь. Только потом ты снова будешь рыдать. Все твои дела кончаются одинаково. Готовься закладывать песца.

О н а. Иди в ту комнату!

П о д р у г а. Неужели ты не видишь, что это какой-то авантюрист. Разве порядочный человек будет звонить в час ночи и спрашивать про завод «Гигант»? Подойдешь к телефону, — я уйду!

О н а. Я подойду к телефону.

П о д р у г а. Ну и черт с тобой! Только не проси потом жалеть тебя! Калоша! (Уходит.)

О н а. Да.

Снова звонок.

Молчание.

П а с с а ж и р. У вас есть луна?

О н а. Да.

П а с с а ж и р.  У меня тоже. А у вас где она?

О н а. Слева.

П а с с а ж и р. Очень жалко, а у меня справа. Я расскажу вам сказку. Раньше люди ходили на четырех ногах, у них было четыре руки. Потом господь разрезал их на две части. С тех пор каждый ищет свою половинку. Это у Платона. Это я рассказываю, когда хочу понравиться. Мне показалось, что я вам недостаточно понравился в поезде.

О н а. А где вы сейчас?

П а с с а ж и р. На улице. Меня сейчас выставили из гостиницы. Моим соседям по номеру почему-то захотелось спать в первом часу. Странно!

О н а. А почему бы вам...

П а с с а ж и р. Мне нельзя последовать их примеру. Один из них трубач. Вы представляете, как храпит трубач... А какой ваш адрес?

О н а. Вы знаете.

П а с с а ж и р. А почему вы так решили?

О н а. Но если вы узнали телефон, наверно узнали и адрес. Вы оказались прытким.

П а с с а ж и р. Спокойной ночи, это было вступление!

О н а. Спокойной ночи! (Положила трубку, взяла карты.)

Тут же звонок.

П а с с а ж и р. Я звоню вам из следующего автомата. Я миновал две улицы.

О н а. Не быстро ли?

П а с с а ж и р. Я проехал немного на троллейбусе. Последний троллейбус, случайный... Я движусь неотвратимо, как явление природы. Вам сказать, куда я движусь?

О н а. Послушайте!

П а с с а ж и р. Не надо обсуждать. Явление природы не обсуждают. Гёте говорил, глядя на горы: «Это так!» В связи с этим я решил познакомить вас со своей биографией. Итак, этот телефон-автомат мы посвятим моему детству. Можно?

О н а. Можно.

П а с с а ж и р. Кстати, в детстве вы не любили играть в казаки-разбойники или, на худой конец, в колдунчики?

О н а. Нет.

П а с с а ж и р. Жаль. Это были мои любимые игры. Я, знаете ли, в детстве быстро бегал. Быстрее всех. Но однажды мы — всем нашим дружным четвертым «А» классом — решили избить ученика восьмого «Б» Носова Виталия. Мы должны были отомстить Носову Виталию за что-то. Я заметил его первым, и с криком: «Нос во дворе!» — мы все побежали. Я бежал быстро и вдруг почувствовал, что бегу уже один. И тут я увидел, что упомянутый «Нос» стоял вместе со своими друзьями. Я приближался к ним тихими стопами. А он ждал. Потом он ударил меня. Потом я сидел на земле, приложив пятак к глазу, а мои коллеги по классу, окружив меня, говорили укоризненно: «Что ж ты так быстро бегаешь?» С тех пор я стал бегать медленнее. Все стало на свои места. Я это рассказываю, чтобы вы не удивлялись некоторым странностям, — что делать, у меня необычное прошлое.

О н а. Вы очень славный. Я даже с вами сейчас потанцую, а то я никак не могла придумать, с кем бы мне потанцевать.

П а с с а ж и р. Спасибо. Но, может быть, для этого вы хотя бы меня подождете? Я скоро приду.

О н а. Вы не придете, я вам не открою.

П а с с а ж и р. Хорошо, что я к вам приду, правда?

О н а. Чудесно, что я вам не открою.

П а с с а ж и р. Великолепно, что я к вам приду. До свиданья!

Она положила трубку, танцует одна.

Звонок.

О н а. Я уже потанцевала с вами. Это было чудесно. Спасибо!

П а с с а ж и р. Я проехал метро Новослободское. На чем мы остановились?

О н а. Вы перестали быстро бегать.

П а с с а ж и р. И поступил в университет. Я обрадовал своих родителей. Дело в том, что я всегда был маменькиным сынком и заботился, чтобы их радовать. И вообще я очень похож на свою мать и на своего отца. Я унаследовал все их привычки. Мне это очень нравится. Мой отец, например, ужасно любил все повторять. Он все повторял до тех пор, пока собеседник не забывал, о чем он просил. Я тоже полюбил повторять. Поэтому я вам повторю: «Хорошо, что я к вам приду, правда?»

О н а. Хорошо, что я вам не открою. Да?..

П а с с а ж и р. Я ужасно боюсь к вам идти. Я к вам привяжусь. Я буду прибегать к вам днем и вечером, потому что мне будет все время казаться, что с вами что-то случилось. Я буду врываться к вам в дом с безумными глазами и очень вам надоем.

О н а. Это вы уже говорили в поезде.

П а с с а ж и р. Я похож на отца. Очень хорошо, что вы меня все время осуждаете. Мне, знаете, всю жизнь твердили, что я несовершенен. И когда я долго не слышу об этом, я начинаю тосковать. В юности, например, мне объясняли, что Лермонтов и Эварист Галуа в мои годы сделали то-то и то-то. Теперь я стал старше Лермонтова, и, очевидно, скоро мне начнут объяснять, что Рамзес Первый в возрасте ста десяти лет стал великим полководцем. Жаль, что вы не смеетесь...

О н а. Я больше, наверно, не буду подходить к телефону. ..

П а с с а ж и р. Будете. Очень хорошо, что вы будете подходить к телефону...

Молчание.

О н а. Что вы там... молчите? .. Меня бросили сегодня. С меня уже достаточно.

П а с с а ж и р. Это вы нарочно, чтобы мне было неприятно. Послушайте, я стою у самого вашего дома. Но почему-то не вижу никакой луны. (Повторил.) Я стою у вашего дома.

О н а. Вы врете? (Потушила свет.)

П а с с а ж и р. Вы потушили свет... Я поднимаюсь.

О н а. Прощайте!

П а с с а ж и р. До свиданья... Я поднимаюсь.

Она положила трубку, снова взяла карты. Звонок в дверь. Она не двигается. Снова звонок. Она вынимает из колоды карты одну за другой. Звонок... Еще звонок... Снова звонок. Бесконечный звонок... Звонок затихает. Она продолжает вынимать карты. Звонок телефона.

О н а (сняла трубку). Ну и как?

П а с с а ж и р. Почему вы не открыли?

О н а. Наверно, у меня просто не хватило женственности, чтобы открыть. Вот так, сломя голову...

П а с с а ж и р  (тихо). Что вы наделали?!

О н а. Я тоже жалею. Но ничего не поделаешь. Работаешь, как мужчина. Сама себя кормишь, как мужчина. Постепенно превращаешься в мужчину, и тут от тебя требуют женственности.

П а с с а ж и р. Вы откроете?

О н а. Можете считать, что все уже было...

П а с с а ж и р. ...Что было?

О н а. Можете считать, что я уже открыла. Вообразите, что это произошло летом. Жаркий день. Город. В душном городе мы с вами встретились. Городской роман. А вот у нас и крестовая семерка.

П а с с а ж и р. Какая семерка?

О н а. Это так... Это я гадаю... Это значит, что наш роман протекает среди наших с вами рабочих будней... А вот уже я открыла   вам   дверь,   и   идут встречи, чудные червовые встречи, легкие и необязательные. Потом вы уезжаете. Перрон. Я провожаю вас среди пьяных командировочных. И чувствую, что всеми мыслями вы уже в своем городе. Но вы держитесь молодцом. Заботливо. Но от этой заботливости мне почему-то хочется удавиться. А дальше пики-пики-пики. .. Вы понимаете?

П а с с а ж и р. Нет!

О н а. Ясно. Можно другой вариант. Попробуем. (Вытаскивает другую карту.) Дальняя дорога... Это значит — вариант романтический. Мы оба отправляемся с вами на Каспий. Нас везет туда горный орел Тарелкин. Потом чудесная неделя на острове среди диких лошадей, песка... Идиллия... (Замолчала.)

П а с с а ж и р. Вы плачете?

О н а. Еще рано... еще идут сплошные черви. А потом вы уезжаете, но только не на поезде, а на фелюге. Это рыбачье судно с мотором в сто двадцать лошадиных сил... Но почему-то один и тот же конец! Один и тот же! Один и тот же! Бросили!

П а с с а ж и р. Я все равно буду стоять у вашего дома...

О н а (не слушая). Впрочем, понятно. Это просто статистика. Наибольшее количество одиноких женщин приходится на возраст двадцать семь лет, с высшим образованием. Слишком много лет и слишком много запросов... Прощайте!..

П а с с а ж и р. Я буду стоять здесь до утра.

О н а. Будьте умницей. С луной сегодня очень плохо. Вы правы — не видно луны. Идите!

П а с с а ж и р. Я буду ждать вас. Все равно. Завтра на вокзале.

О н а. Вот видите, а то говорили, будете стоять до утра. Да-да, конечно, на вокзале, так, конечно, цивилизованнее.

П а с с а ж и р. Я буду ждать вас на вокзале. Я не уеду без вас.

О н а. Уедете! Уже светает. Спокойной ночи!

П а с с а ж и р. Я буду ждать вас на вокзале! Спокойной ночи!

Ирина  повесила    трубку.

Вошла  Подруга,

Ирина    бросила карты

О н а  (бешено). Я никуда не пойду, не бойся!

П о д р у г а (удивленно). Что ты кричишь? Куда ты должна идти? Что с тобой?

О н а (усмехнулась). Он сказал, что все равно будет меня ждать.

П о д р у г а. Кто он?

О н а. Тот, кто звонил. Ты что, спала?

П о д р у г а. Нет, я читала...

О н а. Ты ничего не слышала?

П о д р у г а. А что? (Помолчала.) Я, наверно, заснула...

О н а (после паузы). Да... Уже утро. Давай спать! (Гасит свет.)

В темноте.

П о д р у г а. Спокойной ночи!

Молчание.

Я сплю на новом месте. На новом месте всегда можно загадать желание. Что мне пожелать?

О н а. Спи...

П о д р у г а. Тогда я сама себе пожелаю. «Пусть на новом месте приснится жених невесте»...

З а т е м н е н и е

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Из затемнения — голоса:

М у ж с к о й. Надя.. . Надежда... Ночь.

Ж е н с к и й. Больно. .. Балет... Бал.

М у ж с к о й. Надежда... Ночь...

Ж е н с к и й. Больно... Больно...

М у ж с к о й. Надежда... Надежда...

Ж е н с к и й. Больно... Надежда...

Т р е т и й   г о л о с. Выход в эфир.

М у ж с к о й    г о л о с. Слушайте программу наших сегодняшних передач.

Ж е н с к и й. По первой программе. «Жемчужина русских народных песен» — в девять тридцать. «Растет страна — растешь и ты» — радиокомпозиция, в десять часов. В одиннадцать тридцать — «Программа радиостанции «Юность». «Быль земли Воронежской» — в тринадцать тридцать. В пятнадцать часов — «Международные обозреватели за круглым столом». В шестнадцать часов — «Концерт воспитанников детского сада № 67 Бауманского района».

В квартире Ирины. Ирина   и   Подруга   спят. Тихо звучит радио, которое забыли выключить. Резкий звонок телефона.

П о д р у г а (вскакивая). Кто это?

Звонок.

Какой гад в такую рань!

Звонок.

Я не подойду — я сплю. (Накрылась с головой.)

Ирина подошла к телефону, по дороге выключила радио.

О н а (взяла трубку). Да!

Ж е н с к и й   г о л о с. С приездом, милочка! Рада слышать твой голосочек. Я тебя не разбудила?

О н а. Разбудила...

Ж е н с к и й   г о л о с. Ну вот, так и знала... Мир, котик, принадлежит тому, кто встает — когда? — рано! Знаешь, в чем твоя беда?

О н а. Я знаю.

Ж е н с к и й. Десять минут на сборы. Я жду тебя внизу.

О н а. Ты сошла с ума?

Ж е н с к и й. Ладноть, пятнадцать минут на сборы. У меня к тебе срочное дело. Я — на машине. Проедемся, по дороге поговорим. А чаво? — ничаво предложение? (Хохочет.)

О н а. Какая ты веселая... Сейчас оденусь. (Положила трубку.)

П о д р у г а. Кто это сошел с ума в такую рань?

О н а.  Это очень разумная женщина. Она не сможет сойти с ума, даже если захочет...

П о д р у г а. А что ей надо?

О н а (одеваясь). Не знаю.

П о д р у г а. Понятно. Значит, у нее к тебе дело, а не наоборот. Почему же ты должна вставать?

О н а (одеваясь). Я тоже об этом думаю, но, как видишь, — встаю.

П о д р у г а. Я ее знаю?

О н а, Это моя коллега по работе. Такая жизнерадостная — хохочет все время.

П о д р у г а. Это которая слова по-идиотски коверкает?

О н а. Она не коверкает, она просто для юмора. У нее такой юмор... Пока я вернусь, сходишь и заложишь песца?

П о д р у г а. Думаешь, пора?

О н а. Я через пару часов вернусь, и мы поедем куда-нибудь. Пообедаем как следует. Потом поужинаем. Черт с ним, с похуданием... Что же мне надеть? Сегодня, кажется, будет жарко...

П о д р у г а. Надень зеленую юбку.

Гудок машины.

Вот сволочь, а!

О н а. Никак не могу сделать к этой юбке зеленую блузку. Дело к тридцати, а у меня никогда не было в жизни настоящего туалета.

П о д р у г а. Ансамбля.

О н а. Никогда не стану модной женщиной. Жаль! Но   пусть    это   будет   моим   единственным   горем! А вообще одежда должна быть удобной, чтобы во дворец в ней пойти и на паперть... Я пошла. (Пошла к дверям.)

П о д р у г а (вслед). Так я заложу песца, да? А может, заодно мне купить и эти сапоги? Я тебе деньги быстро отдам.

О н а. А! Давай! И мне тоже купи. Черт с ними, с деньгами!

П о д р у г а. Да, конечно... Там... две пары. Но за это время могли продать одну. Что тогда?

О н а. Тогда купи себе. Тебе нужнее...

П о д р у г а. Благородная ты женщина, калоша! Мне очень стыдно, но я не буду отказываться. У меня есть такой тулупчик. Под него как раз нужны эти сапожки.

О н а. Ты уже говорила: у тебя тулупчик, ансамбль. Ну, я побежала. Я не обиделась, честное слово!

Гудок машины.

З а т е м н е н и е

В МАШИНЕ

В машине Ирина и ее коллега по работе. Даже точнее ее называть — «Старшая   коллег а».  Это — женщина, «входящая   в возраст», но еще вполне привлекательная.

С т а р ш а я  коллега  (Ирине). Куда поедем?

О н а. Не знаю.

С т а р ш а я. Сегодня утречком сняла с машины сирену. Знаешь, Ростик поставил на машину сирену, чтобы воры не залезли. А актеры — это такие дети. Представляешь, каждый раз, когда Ростик готовится выйти на сцену, его коллеги нарочно залезают в машину, и сирена гудит. Но Ростик, конечно, борется между любовью к машине и долгом...

О н а. Но долг, конечно, побеждает?

С т а р ш а я. Да, но в результате у него седые волосы появились. Вот такие у нас семейные делы... Куда мы поедем? Может быть, в какое-нибудь романтическое место, — например, на могилу Веневитинова?

О н а.  Ты знаешь, не надо могил, у меня и так...

С т а р ш а я. Ну, хорошо. Поедем в усадьбу Тютчева. Это двадцать пять километров... Как настроение?

О н а.  Еще утро, так что испортить не успели.

С т а р ш а я. Человек — сам творец своего настроения. Я готова повторять это бесконечно. Надо раз и навсегда сказать себе: «Я не позволю себя волновать. Беды проходят, а расстроенные нервы остаются». И чаще улыбайся. Вот и весь секрет. Если ты помнишь, когда объявили, что меня не послали за границу, а послали тебя, все обернулись, чтобы увидеть, как я буду реагировать. Но я взяла себя в руки. Тотчас при всех подошла к телефону и позвонила Ростику. И сказала буквально следующее: «Ростик, милый, такая радость. Я не еду за границу, и мы наконец-то сможем выбраться с тобой в Суздаль». И с этой секунды даже не вспоминала об этом огорчении. Знаешь, в последнее время мы с Ростиком полюбили осматривать древние храмы. Это очень красиво, с одной стороны, а с другой стороны, — все ведь на воздухе... Да, кстати, ты у нас сегодня пообедаешь? Будут разные люди...

О н а. Я не хочу разных людей. Кроме того, у меня подруга сейчас...

С т а р ш а я. Ничаво. Бери подругу...

О н а. У нее юбка на двадцать сантиметров выше колен. Она пересоблазнит всех твоих разных людей, включая Ростика!

С т а р ш а я. Какие глупости!

Молчание.

Лады! Как полагается женщинам, мы уже достаточно поговорили о чепухе... Вот!

О н а. Что же «вот»?

С т а р ш а я. Давай начистоту. Иначе я не умею, ты знаешь. Я не одобряю твою идею насчет отъезда на Каспий. Во-первых, я не понимаю, чем ты будешь там заниматься. Во-вторых, никто не поверит, что ты сама уезжаешь, а решат, что по каким-то причинам тебяотсылают... Но это все сторона вопроса практическая, а мы с тобой — идеалисты, нам на это наплевать, я знаю. (Гудит.) Но есть и другая сторона. Бензин кончается... Сегодня утром я созвонилась... с ним...

Молчание.

О н в ужасном состоянии. Ты прости, что я вмешиваюсь, но, по-моему, сейчас не время...

О н а. ...что «не время»?

С т а р ш а я. Он еще не настолько окреп на новом месте. И этот удар... А я поняла по разговору, что это для него большой удар! Он не вынесет! Он прекратит заниматься делом. У него попросту опустятся руки. Наконец, он может бросить все и уехать за тобой...

О н а. Ты, кажется, пишешь с ним сейчас работу?

С т а р ш а я. Ты сказала это... очень нехорошо. Речь не обо мне. То, что он стал сейчас директором института, лучше для всех. Он...

О н а. Я знаю, кто он. Дальше...

С т а р ш а я. Ты можешь стать его добрым ангелом, или... И наконец, я просто не понимаю...

О н а. Милая, то, что ты не понимаешь, это ладно. Вот я не понимаю, по какому праву ты вмешиваешься...

С т а р ш а я. Это не твоя жизнь. Это касается института.

О н а. Я рада помочь институту. Но я не могу ради института...

С т а р ш а я. Да, да. Конечно, ты любишь. Это прелестно в семнадцать лет. Но после двадцати семи — это несерьезно. Любишь, не любишь — это беллетристика, время трудное, время напряженное, и сейчас — совсем другие проблемы. (Мудро.) Надо быть умнее! Милая, женщина уже давно равна мужчине. Сейчас большинство разводов исходит от женщин. И поэтому нам надо уметь поступать, как положено сильным, как положено мужчинам. Ты возьмешь себя в руки и поймешь — что сейчас НАДО.

О н а. «Надоть»... (Хохочет.) Тебе что, делать нечего?

С т а р ш а я. Я понимаю, что ты наплюешь на мои слова. Но я не имею права их тебе не сказать.

Ирина хохочет.

Ты  всегда была  талантлива,  но,  прости,  ты всегда была глупая...

О н а. Да, я в школе «Москва» писала через «а» до шестого класса. Мне казалось нечестным по отношению к словам писать не те буквы, которые слышатся, а которые почему-то условились писать... И ты хочешь, чтобы я поняла слово «НАДО».

Молчание.

С т а р ш а я. Это романтично... Но что касается твоей судьбы, твоей научной судьбы...

О н а. Я понимаю, ты о ней волнуешься. Но ты ошибаешься, — все будет в порядке. Я тебе объясню. Для того чтобы мне спокойно работать, мне нужно, как минимум, себя уважать. А для этого мне нужно забыть хотя бы на время о своей проклятой личной жизни и начать заниматься делом. Здесь у меня это не выйдет. А мне надо заниматься делом. У меня нет мужа — Ростика, который седеет от страха за автомобиль. У меня уже нет даже любовника. У меня хотя бы должна быть работа, в которую я верю. В этом — мое спасение. Там я смогу работать, как вол. И, поверь мне, скоро получу результат. И я заключаю с тобой пари — через полгода ты и «разные люди» скажут: «Ну и хитрая эта баба! Опять сообразила, куда дует ветер! Нарочно сделала вид, что уехала... из-за, а сама уехала из-за... И, как всегда, выгадала». И, самое смешное, — среди этих людей будешь ты. А о нем не беспокойся. Он никуда и никогда не уедет. В том-то вся его и беда!

С т а р ш а я. Мне очень жаль все это от тебя слышать — я тебя люблю.

О н а. Но это ведь ты меня любишь, а не я тебя. (Усмехнулась.) Все мои трудности оттого, что я чувствую правду. Не хочу иногда ее чувствовать... но чувствую. Когда я приехала и он решил со мной расстаться, я уверена, что в числе первых, кто советовал ему сделать это... на правах друга и хорошо относясь ко мне, — была ты, да?

С т а р ш а я (мудро). Бог с тобой!

О н а. Чудно ответила, не солгала!.. А теперь ты, значит, поняла, что если он без меня — так, может быть хуже для тебя. И ты... совершенно искренне решила... Я подчеркиваю — искренне, потому что ты умеешь делать искренне сразу несколько вещей. В этом твоя сила.

Молчание.

Значит, он разговаривал с тобой обо мне. Надо ведь с ума сойти, чтобы говорить с тобой... обо мне! (Засмеялась.) Но все-таки не обижайся.

Длинное молчание.

С т а р ш а я. Мы приехали.

О н а. Пустовато.

С т а р ш а я. Неужели усадьба закрыта?

О н а. Мое обычное везенье.

С т а р ш а я (погудела, вздохнула). Поехали обратно.

О н а. Там кто-то спит, прямо на веранде. Еще посигналь.

Гудок машины.

(Кричит.) Эй, товарищ!

М у ж с к о й    г о л о с. Да!

С т а р ш а я. Закрыта усадьба?

Г о л о с (не оборачиваясь). Вы видите.

О н а. Я с ним поговорю.

С т а р ш а я. Не поможет. Он в «свой выходной» работать не будет.

О н а. Отгони машину, пожалуйста.

З а т е м н е н и е

УСАДЬБА. ВЕРАНДА

На веранде прямо на полу лежит человек. Лежит спиной. Это Пассажир.

О н а (подходит). Музей открыт?

П а с с а ж и р   (спиной). Если вам так хочется.

О н а. Отчего же замок?

П а с с а ж и р. Значит, музей закрыт.

О н а. А может быть, можно кого-нибудь попросить...

П а с с а ж и р. Директор в Москву уехал, сторож на рынок пошел.

О н а. А заместитель директора?..

П а с с а ж и р. Это было бы слишком роскошно для одной усадьбы.

О н а. Почему вы не хотите обернуться?

П а с с а ж и р. Наверно, мне просто неприятно, что вы меня здесь увидели. Вам бы это понять и уйти.

О н а. Странно. Мы не встречались целую жизнь и вот встречаемся... Когда вы приехали сюда?

П а с с а ж и р.   На рассвете... Рассветное солнце.

О н а. Значит, вы действительно были. Вы действительно звонили. Что вы здесь делаете?

П а с с а ж и р. Здесь работает мой друг, но мы с ним разминулись. Я здесь тоже работал прежде.

О н а. А где вы работаете ныне?

П а с с а ж и р. Какая жажда точности. То, что мог, я вам сказал вчера.

О н а. Вы обиделись, и зря.

О н. Нет. Просто все оказалось...

О н а. Я все поняла...

П а с с а ж и р. Какие у вас были выразительные глаза, когда вы меня узнали. В них был ужас и жалость. И я еще мог подумать, что вы чего-то ждете! А сейчас в вас появилась эта спокойная уверенность, которая отличает людей, причастных к техническому прогрессу. Ну еще бы вам не быть уверенными — ведь вы раскурочиваете этот самый атом. Вы ведь познали, что a + b равно a + b. Как это важно! Как же вам не быть гордой и уверенной. С точки зрения этой уверенности разве можно посреди ночи открыть дверь незнакомому человеку, о котором ничего не знаешь! Ведь для вас, причастных к этому самому прогрессу, не знать ничего, это значит — не знать цифр. То ли дело, если бы вы знали мои цифры: сколько мне лет, номер дома, где я проживаю, или, на худой конец, точный адрес моей работы. Но теперь вы успокоились. Вы догадываетесь о моих цифрах. Вы уверены снова.

И конечно, вам с точки зрения этой уверенности следует незамедлительно пожалеть человека, который занимается каким-то никчемным делом — он работает в старинной усадьбе!

О н а. Да, вы злой!

П а с с а ж и р. Ну что вы еще тут хотите? Может быть, романтики, ее здесь по уши. Мы можем залезть для романтики в дом и улечься в кровать под балдахином... Ладно, перестанем.

О н а. Ничего.

П а с с а ж и р. Вы пошли?

О н а. Да. Вы хотели меня ждать на вокзале?

П а с с а ж и р. Зачем? Там будет давка, плацкартный вагон, пассажирский поезд, идущий в Псков. (Повернулся.)

О н а. Приятного послеобеденного сна!

П а с с а ж и р. Спасибо! Здесь прекрасные места окрест, прогуляйтесь. Тютчев их любил.

Нетерпеливый гудок машины.

(Засмеялся.) Подруга на машине. Она славно выглядит. У нее наверняка есть любимый муж, моложавый, с благородной сединой. Он ходит в импортном, поблескивающем костюме, будто облитом соплями. У вас со временем тоже будет такой же муж!

О н а. Помолчим секунду.

Молчание. Гудок автомобиля. Она пошла.

П а с с а ж и р   (вслед). Только вы ошиблись.

Она повернулась.

Я не звонил вам вчера. Я вчера весь вечер был здесь и ночь здесь! Я вам не звонил!

О н а. Я поняла.

Гудок машины.

Здесь странен гудок машины. Он тут чужой.

П а с с а ж и р. Да. Здесь иногда вдруг понимаешь, что среди скоростей, среди всех этих бесконечных ритмов и гудков мы можем забыть что-то очень важное, без чего все бессмысленно... и что знали те, кто жил до нас.

Молчание.

Все получилось хорошо.   Я   вас   измучил   бы.   Прощайте!

О н а.  Да, все получилось хорошо. Вот вы и бросили меня. (Рассмеялась.)

З а т е м н е н и е

В МАШИНЕ

С т а р ш а я. Кто это был?

Ирина молчит.

Так и будем молчать? Значит, мы тебя ждем на обед... (Без энтузиазма.) Только учти, ровно в шесть. У меня все точно... И знаешь, я ненавижу все эти приготовления, поэтому все будет попросту, но с выдумкой: все приходят со своими кружками и мисками. Сначала мы сотворим картофель в мундире...

О н а. Вино с собой приносить, или будет торговать буфет?

С т а р ш а я.  Если не хочешь, не приходи.

О н а. Я не хочу, я не приду. Не бойся, моя подруга не соблазнит твоего Ростика. Я не хочу есть картошку в мундире. Мы сегодня будем ужинать в ресторане «Москва». Скромненько и со вкусом. Все-таки — последний день в столице

З а т е м н е н и е

ОНА И ПОДРУГА ПРИШЛИ В РЕСТОРАН

Два столика в ресторане «Москва». За первым сидят   Кирилл и Друг   Димитрий.   Рядом пустой столик с надписью: «Для делегатов!» Появляются Ирина и Подруга. Они в нерешительности оглядывают пустой столик.

П о д р у г а. Садись! (Усаживаются.)

О ф и ц и а н т к а (появляясь с подносом). Здесь для делегатов, девушки!

П о д р у г а.  А Тамара Черная у вас работает?

О ф и ц и а н т к а. Ее на лето перевели в кафе в ЦПКО.

П о д р у г а. Я ее подруга...

О ф и ц и а н т к а. Сидите, сидите, конечно... Я обслужу. В парк... ее перевели; на воздух. (К Кириллу и Другу.) Несу, мальчики, не волнуйтесь! (Подходит к столику Кирилла, снимает тарелки с подноса.)

Д р у г   Д и м и т р и й. Хорошо сидим! (Весело.) Вот интересно, почему я должен жить на краю света — тундра, олешки бегают. А вот ты здесь. Ну чем я хуже тебя?! (Заметил Ирину и Подругу.) Ты погляди, какие делегаты! (Узнал.) Старик, это твоя лауреатка!

К и р и л л (будто не слышит, поднял рюмку). Будем здоровы, и пусть все у нас сбудется!

Официантка берет заказ у Ирины. Уходит.

Д р у г   Д и м и т р и й. А она — очень-очень. И эта с ней тоже очень-очень. Они обе «очень». (Вскрикнул.) Мамочки, как я жизнерадостен!

П о д р у г а (Ирине). Перестань есть хлеб с горчицей. Неужели не можешь подождать?

Д р у г   Д и м и т р и й. Народились красивые женщины. А теперь эти мини-мини-юбки. У меня такое ощущение, что у них ноги растут прямо из-под мышек. Кружение головы! Возросли автомобильные катастрофы... Черт подери, поехали, мамочки! (Пьет.)

П о д р у г а (перехватила взгляд Димитрия). Как глазеют на женщин в ресторанах. Почему-то у нас абсолютно не принято женщинам заходить в рестораны одним, а вот в Прибалтике...

О н а. Интересно, когда две бабы с горя приходят в ресторан, им становится так неловко, что одна из них тотчас произносит эту идиотскую фразу про Прибалтику. Дорогая, все абсолютно верно! Женщинам нельзя ходить в ресторан одним. Это омерзительно. Болтают о чепухе и при этом все время пудрятся и поправляют прическу. Это могут вынести только хладнокровные прибалты.

Кирилл поймал наконец взгляд Ирины и поздоровался. Она ответила.

Д р у г   Д и м и т р и й. Мы узнаны, ура! А их, между прочим, двое. И нас с тобой, между прочим, двое. А что, если, между прочим...

П о д р у г а (Ирине). Это еще кто?

О н а. Это, по-моему, никто. А о чем мы говорили?

П о д р у г а. Вот что, калоша...

О н а. Знаешь, я давно хочу тебя попросить. Я начинаю сейчас свою новую, свою одинокую жизнь, и в этой жизни я решила позволить себе маленькую роскошь: не слышать, как ты остроумно называешь меня «калошей».

П о д р у г а. Что с тобой?

О н а. Все хорошо. Просто я думаю о своей будущей жизни. Как положено одинокой бабе, я решила тратить свое свободное время на искусство. Я поступлю в самодеятельность — в ансамбль гусляров. (Засмеялась.) Раньше я не понимала этих глупых, несчастных баб. которые обожают певцов и актеров. А теперь пойму, пожалуй. Это мои коллеги — одинокие женщины, которым нужно куда-то истратить умение любить. (Помолчала.) Я давно не видела твоего Артемку. Сколько ему?

П о д р у г а. Восемь лет.

О н а. Мужчина.

П о д р у г а. Чудный человечек. Только ничему не удивляется. Я повела его в ресторан. А он уселся нога на ногу, как будто все восемь лет не выходил оттуда. Зимой мы с ним были на елке. Дед-мороз был мой знакомый, и я упросила лично вручить подарок Артемке. Я умерла бы от восторга, а этот — бровью не повел. Весь в отца.

Д р у г   Д и м и т р и й. А может быть, мы подсядем к ним, а? Мы уже переговорили все наши маленькие мужские беседы...

К и р и л л (яростно). Ты замолчишь?!

Д р у г   Д и м и т р и й. В чем дело, старик?! (Растерянно.) Ну, хорошо, мы подсядем к ним альтруистично. Прекрасные женщины! Чистота! Альтруизм! Подсаживаемся с чистейшими намерениями.

Оглушительно заиграл оркестр.

К и р и л л (поднявшись, Димитрию). Сиди. Я скоро. (Пошел к столику Ирины.)

Друг  Димитрий.   Наконец-то!   Вот истинный руководитель! Цезарь! Доктор наук! Пошел в разведку! Вызывает огонь на себя!

К и р и л л (подходя к столику, Подруге). Простите, пожалуйста. (Ирине.) Я хочу вам сказать... Вам не надо завтра получать командировочные...

И р и н а. Я ничего не слышу.

К и р и л л (перекрикивая оркестр). Не нужно получать  командировочные.    Командировку  отменили.

И р и н а.   Не надо так кричать о командировках.

К и р и л л. Может быть, мы потанцуем немного. Ваша подруга меня простит. Мне следует с вами поговорить...

О н а (Подруге). О командировке... Кирилл Павлович не устает говорить о командировках. Он прозаик. (Начинают танцевать.)

Подруга с усмешкой следит за ними, а Димитрий неотрывно глядит на Подругу, пытаясь, как ему кажется, гипнотизировать ее взглядом.

Ты даже подошел трусливо... Значит, все это правда? Значит, ты действительно советовался с нею обо мне? Я ведь нарочно ей сказала про ресторан «Москва»... Ты ведь не соврешь мне сейчас?

К и р и л л. Не совру.

О н а. Значит, говорил с нею... Ничего, ничего, она — твой соавтор, интеллигентная женщина, из тех, кто читает журнал «Новый мир» в очереди в парикмахерской, а для здоровья посещает древнерусские храмы. Это все чудесно! Но делиться с нею обо мне... Ну ладно... Зачем ты сюда пришел?

Д р у г    Д и м и т р и й (встает и, стараясь быть максимально светским и развязным, подходит к Подруге). Я осмелюсь... и вы позволите... пригласить вас протанцевать, точнее потанцевать...

П о д р у г а. Я не танцую. У меня подруга танцует за нас двоих.

О н а (Кириллу). А твой знакомый посмелее. Он мне начинает нравиться.

К и р и л л. Я пришел сказать, что ты никуда не поедешь. Раз! Во-вторых...

О н а. Тогда, во-первых, я брошу наше благословенное учреждение...

К и р и л л. Что ты хочешь?! Ты хочешь, чтобы я ушел из дома? Я уйду. Еще что ты хочешь⁷

О н а. Я не хочу, чтобы ты уходил из дома. Я не хочу, чтобы ты двигал своим домом, как шахматной фигурой, когда попадаешь в трудное положение, но... я также не хочу, чтобы меня унижали, чтобы обо мне смели рассказывать тупой, озверевшей от хорошего настроения клуше...

К и р и л л. Перестань!

О н а. Как ты мудро на меня смотришь!

К и р и л л. Перестань... Ты плачешь?

О н а. Ты увидишь... Ты думаешь... я поговорю... поговорю, и все будет по-старому? «Она ведь не сможет остаться одна?» Смогу! Я клянусь тебе! Мне некем, к сожалению, клясться... Но я клянусь собой... что больше ничего не будет... Ну, еще улыбнись так же мудро... Ну вот, отлично, а сейчас ты увидишь. (Подошла к Подруге.) Мы пересаживаемся за тот столик.

П о д р у г а. Ты что?! Зачем они тебе нужны?

О н а. Мне они нужны. Если хочешь, ты можешь уйти.

П о д р у г а. Я хочу уйти, но я не уйду.

О н а (подходя к столику Кирилла вместе с Подругой). Принимайте гостей.

Д р у г    Д и м и т р и й (в восторге). Здоровеньки булы! Грандиозно! Обхождение! Столица! Наливаю штрафную девочкам!

П о д р у г а (усмехнулась). «Девочкам»!

Д р у г   Д и м и т р и й. Тост! За что будем пить?! Как я рад! (Он в восторге. Он совершенно не замечает мрачных лиц Кирилла и нарочито скучающей Подруги.) Мой первый тост известен от Магадана до Воркуты. «За любовь, мадам!»

О н а (хохочет). До чего веселый!

Д р у г   Д и м и т р и й. Я — веселый?! Я такой веселый!

О н а. Но тогда вы расскажите что-нибудь. А то Кирилл Павлович все про командировки всегда болтает.

Д р у г   Д и м и т р и й. Мы давно знакомы с Кириллом. Мы познакомились с ним еще в те времена, когда образовали совнархозы, а Площадь Ногина стала называться Площадью павших министерств.

Ирина хохочет.

(Продолжает, ободренный ее смехом.) А почему ваша подруга, я не знаю, простите, ее имени, такая мрачная?

О н а. Мариша ее зовут... Маруся, или Мара... Кто как. Она — марачная, как говорит в таких случаях одна наша общая с Кириллом Павловичем знакомая. И Кирилл Павлович наш тоже не в ударе. Печален. Может быть, мы с вами, Дима, уйдем от их мрачных физиономий и потанцуем слегка?

К и р и л л  (торопливо). Нам, к сожалению, пора!

Д р у г   Д и м и т р и й. Что ты! Почему? Так весело!

О н а.   Конечно, «так весело», потанцуем...

Д р у г    Д и м и т р и й (в восторге). Потанцуем! Потанцуем! (Танцует с Ириной.) Я с вами глуп, как осел. Я вообще — остроумный. У меня просто сегодня перерыв... Здесь хорошо. Знаете, там все время — стройка, стройка, план. А я ж москвич. Так иногда тянет обратно. Вырываешься на какую-то неделю... надеешься...

И р и н а (насмешливо). Ай-яй-яй. Вы тоже становитесь марачным. Это, видно, в воздухе здесь... (Помолчав.) Мне тут не нравится. (Медленно.) А вам?

Д р у г   Д и м и т р и й. Мне тоже. (Не отрывая от нее взгляда.) А где вам нравится?

О н а. А это уже ваше дело...

Д р у г   Д и м и т р и й. Мы уедем с вами отсюда, да?.. Надо только что-то придумать.

О н а. А зачем придумывать. Мы с вами — люди смелые. Попрощаемся и уедем. Или даже не так. Я попрощаюсь за вас. А вы идите вниз и ловите такси.

Дмитрий в восторге исчезает.

Шустрый! (Возвращается к столику Кирилла, Подруге.) Я ухожу. Ключ. (Отдает Подруге.) (Кириллу.) Мариша за все заплатит. У нее есть деньги. Было очень мило, спасибо за компанию!  (Уходит.)

К и р и л л. Она сошла с ума!..

П о д р у г а. Почему? Почему мужчина может пойти с любой женщиной, которая ему понравилась, а почему женщина не может? Мы работаем на равных. Давайте уж с этого на равных...

Кирилл вскакивает и выбегает.

З а т е м н е н и е

В раздевалке пусто. Кирилл догоняет Ирину.

К и р и л л. Простите_; пожалуйста!

О н а. Насчет командировки?

О н. Ты никуда не пойдешь!

О н а. Пойду.

О н. Не пойдешь! Он мой товарищ.

О н а. Значит, не надо иметь таких товарищей.

О н. Он же ничтожество...

О н а.   Ну зачем же так о товарище... Всё?

О н. Ты... (Бьет ее по лицу.)

О н а  (засмеялась). Этого можно было ожидать... от такого мерзавца...

О н. Ну еще скажи!

О н а. Гад!..

Он бьет ее снова.

(Смеясь, спокойно.) Ничтожество... Подонок... (И вдруг Она начинает плакать. Она почти рыдает.)

О н. Прости... Прости меня... я виноват... Я жутко виноват... Ты права... Я люблю тебя!

О н а. Все! Уже все!

О н. Так нельзя! Так не расстаются.

О н а. Все... все...

О н.  Ну давай, ну в последний раз, поговорим...

Она чуть успокаивается. Он хочет дотронуться до ее руки.

О н а (вдруг снова яростно). Не смей!.. Да... Пусть у нас будет сегодня день расставанья... А потом ночь... А потом мы будем еще неделю вместе... А потом — весь этот ад начнется сначала...

О н. Ну в чем дело, ну скажи...

О н а (плачет, тихо). Ты все убил... Быть вместе, потому что мы боимся быть одни... Это... это... недостойно; это...

О н. Тише... тише...

О н а.   Возьми у Мариши платок...   и пудреницу.

Он уходит; она секунду раздумывает, потом убегает.

Он возвращается с пудреницей.

О н (после паузы). Ну что ж, теперь действительно все. Ну что ж, даже к лучшему!

З а т е м н е н и е

В КВАРТИРЕ ДРУГА ДИМИТРИЯ

Она  и   Димитрий.   Они только что пришли.

О н а. Как у вас славно!

Д и м и т р и й. Это квартира моей тетки.

О н а. Я рада, что у вас такая чудесная тетка. Телефон у нее есть?

Д и м и т р и й. Что?

О н а. Телефон...

Д и м и т р и й. Да-да, в той комнате...

О н а. Прекрасно. Вызовите мне такси, пожалуйста.

Д и м и т р и й. На когда?

О н а. На сейчас.

Д и м и т р и й. Я не понял.

О н а. Поняли. (Закурила.)

Д и м и т р и й. А почему?

О н а. Это долго объяснять... С какой собачьей преданностью вы смотрите... Я хочу, чтобы вы сохранили этот взгляд до тех пор, пока я уйду. И поэтому... (Помолчала.) Вы серьезно думали, что так бывает? Нет, так, наверно, бывает. Но это как в петлю идут. Представляете, до какой беды надо довести женщину, чтобы она полезла в постель к первому встречному...

Д и м и т р и й. Вы зря меня обижаете... Я знаю, что вам очень плохо...

О н а.  У нас не выйдет задушевный разговор.

Д и м и т р и й (после паузы). Зачем вы все это сделали?

О н а. Простите.

Молчание.

У вас есть жена?

Д и м и т р и й. Да.

О н а. Она красивая? Вы ее любили?

Д и м и т р и й.   Я ее и сейчас люблю... наверное.

О н а. Так зачем же... (Остановилась, усмехнулась.) Да, все это пошлейшие, глупые вопросы, и мои, и ваши... Когда приезжает иностранец в чужую страну, ему дают переводчика. А мы с вами — мужчина и женщина. Нам переводчик нужен поболее, чем иностранцам...

Д и м и т р и й. Я объясню. Маленький город. Работы до черта! Работа, работа, работа! Кроме того, она ужасно стала похожа на свою мать. Она была совсем другая, она не была сварливой. У нее был юмор.

О н а. Я поняла. Вы со мной из-за отсутствия у нее юмора.

Д и м и т р и й. А если я вас не выпущу?

О к а. Ну-ну! Для этого мы слишком...

Д и м и т р и й. Да, я вас выпущу.

О н а. Значит, она без юмора. (Потушила сигарету.) Хотите, я вам расскажу одну вещь в виде компенсации за мой неладный приход? Женщина... любая... — она как зеркало. Она — такая, как вы к ней относитесь. Если ее любят — она красивая. Если при этом восхищаются ее юмором — она с юмором. Представляете, какое же вы ничтожество, если вы из женщины, которую любили, сделали старуху и жалуетесь еще мне!.. Кажется, у меня появился гражданский темперамент. Мы можем поссориться, а это ни к чему. (Встала.) Прощайте, я обойдусь без такси! Если увидите вашего друга Кирилла, можете передать ему что угодно, чтобы не страдало ваше самолюбие.

Д и м и т р и й. Вы очень...

О н а. Да... странная, странная... И я хочу уже перестать быть странной. Мне надоело это... Я желаю вам счастья. Это правда, вы поверьте. Завтра у вас все будет чудесно. И не огорчайтесь, все сложилось к лучшему: я уйду. Вас тотчас потянет в семейный уют. Закажите междугородную, поговорите с супругой и почувствуете вдруг облегчение. Ну... (Чуть погладила его по волосам.) Будьте счастливы! (Ушла.)

Д и м и т р и й (помолчал). Да ну их всех... (Подумал.) А ну их всех! (Набрал телефон.) Междугородная...

З а т е м н е н и е

КВАРТИРА АКТРИСЫ

В затемнении звонок телефона. Свет на сцене. Актриса, очень похожа на Ирину.

А к т р и с а  (разговаривает  по  телефону).  Алло!

Г о л о с    И р и н ы. Будьте любезны Нину Антоновну!

А к т р и с а. Да!

Г о л о с    И р и н ы. Это Нина Антоновна?

А к т р и с а. А кто это?

И р и н а.  Вы, наверно, получили мое письмо?

А к т р и с а. Я получаю много писем.

И р и н а. Письмо, где вложена фотография. Я очень похожа там на вас...

А к т р и с а. Да, да. Есть общее. Только я никак не поняла, что вы от меня хотите.

Молчание.

Что вы молчите?

И р и н а. Я просто думаю, что я от вас хочу. Пожалуй, ничего. Просто, когда я вас вижу на экране... мне почему-то кажется, что я все о вас знаю, будто я со стороны смотрю на себя. Я почему-то уверена, что вы трудно живете... Нет, не материально. Материально, я знаю, вы живете хорошо. А вообще... Что вы молчите?

А к т р и с а. Нет, ничего. Просто думаю.

И р и н а. Я давно хотела вам позвонить, но не решалась. А сегодня мне стало вдруг так плохо...

А к т р и с а. Так что же я все-таки могу для вас сделать?..

И р и н а. Я хочу купить собаку. Придумайте ей имя...

А к т р и с а. Лайма... У меня в детстве была собака Лайма. Она была очень добрая. Ее машина задавила в эвакуацию.

И р и н а. Я так и назову. Ну... прощайте!

А к т р и с а. А где вы работаете?

И р и н а. Я — по морю. По морскому дну. Рыба... и т. д.

А к т р и с а. Да... В магазинах почему-то плохо с рыбой.

И р и н а. Трудный морепродукт. Портится быстро... У нее чересчур нежная кожа. В этом все дело. Счастья вам, и пусть будет с вами бог!

Гудки в трубке.

А к т р и с а. Какие морепродукты?.. Отупела... Надо было что-то сказать... А может, не надо... Может быть, так лучше...

З а т е м н е н и е

НА УЛИЦЕ

Ирина  подошла к дому. У парадного — Кирилл.

О н. Ты была — там?

Она молчит.

Ты не была там?

Она молчит.

Я так и знал. Самое страшное, пока я ждал, я понял, что я прощу тебя. Что бы ни случилось. Я прощу тебя. Я не знал, что за это можно прощать! Конечно, я сам виноват во многом... Только по правде, ты ведь не была там?

Молчание.

Знаешь, сколько я стою здесь? С тех пор, как ты ушла.

О н а. Это подвиг! Ты сам потрясен.

О н. Ты не была там, да?

Молчание.

Я так и понял. Я уйду к тебе. Я решил.

О н а. Нет. Меня всегда будет несколько смущать обездоленная... И вообще не будет счастья. А кроме того, через два дня жизни со мной ты удавишься. Со мной трудно. Боже мой, мы с тобой дрались. Это уже совсем что-то нечеловеческое.

О н. Пойдем! Ну пойдем!

О н а. Я хочу тишины. Я хочу наконец покоя!

К и р и л л. Ну пошли... Ну пусть... Ну в последний раз...

О н а. Зачем ты меня тащишь?

К и р и л л. Ну пойдем. Ну поговорим... Ну так нельзя...

О н а. Дикость... дикость...

К и р и л л.  Ну объяснимся... объяснимся...

З а т е м н е н и е

Они объяснились.

Из затемнения голос Кирилла: Люблю тебя... люблю... Да! Да!

Музыка. Потом затихает. Видно, прошло время.

Его голос (но уже с другой интонацией). Зажечь свет?

О н а. Не надо.

О н (совсем рассудительно и спокойно). Я уйду от нее. Только давай обсудим, как это сделать.

Молчание. Смех.

Что ты смеешься?

О н а. Хочешь скажу, о чем ты думаешь? Ты думаешь, как все опять осложнилось... И... молчи! Я не осуждаю, если я захочу, ты действительно ко мне уйдешь. Но я не хочу. А своей воли у тебя нет. (Вдруг раздельно.) Послушай меня. Сейчас слова значат. Ты лучше многих. Ты славно выполняешь свою работу. Но мне не на работу с тобой ходить. Мне с тобой жить. С тобою, который и не добрый и не злой, и не смелый и не трус, и не самолюбивый и не самовлюбленный, и не... Я никак не могу вспомнить, какой ты еще не... Ты — никакой!.. Молчи! Я не ругаюсь и не оскорбляю тебя. Поверь, я хочу объяснить все... и себе тоже. Женщина по-настоящему становится женщиной, наверное, когда она вдруг ощущает жажду покоя. Точнее... жажду нормальной женской жизни, то есть семьи, детей... Конечно, можно и от кого-нибудь. Многие так: спят, рожают детей, имеют семью, лишь бы иметь все это — все равно от кого. Моя беда в том, что я не могу так. Я не могу смириться... Ты помнишь улыбку Мадонны... Это потрясающая улыбка покоя и воли. Ее называют «улыбкой материнства». Но не оттого только, что у нее этот свет в улыбке, а потому свет, что ее материнство от того, кому она поклонялась. Это — символ. В этом гармония. Милый, я не могу иметь детей от ничтожества... а спать с человеком, от которого не хочешь детей, — это уже грех, это против природы. Поэтому мне плохо. И поэтому не надо тебе уходить от нее. И поэтому я ухожу от тебя. Вот теперь все! Милый!

ОНА ОДНА

Она  одна. Молча сидит. Потом смеется. Потом перестает смеяться и снова сидит я молчит. Долго молчит.

Ее квартира.

В квартире Подруга. Говорит радио.

Р а д и о.   Сегодня — традиционный   день   цирка. Красочная кавалькада проследует по улицам города...

Входит Ирина,  выключает радио.

П о д р у г а.  Приползла?

О н а. Ага!.. Чем занималась⁷

П о д р у г а. Думала. Раздумывала, пока ты...

О н а. Замолчи!

П о д р у г а. Потом звонила по телефону. Отменила девичник. Все расстроились, особенно Клара. Ты знаешь Клару? Это манекенщица, моя знакомая, и модельер к тому же. Она прошла все размеры — от 44 до 52-го. Она как бы символ нашего короткого бабьего века. Впрочем, надо было мне их все равно пригласить, пока ты там... Молчу. Да, тебе опять звонили.

О н а. Кто?

П о д р у г а. Авантюрист.

О н а. Какой авантюрист?

П о д р у г а. А вот этого я уже не знаю, какой он... Наверное, как полагается авантюристам, он или интересный брюнет, или высокий блондин. Он сказал, что будет тебя ждать на вокзале в одиннадцать. Чего улыбаешься?

О н а. Какие роскошные женские определения, я уже забыла, что есть блондины и брюнеты. Ну что ж, это хорошо. Пусть меня ждет на вокзале высокий брюнет. (Начинает собирать чемодан.)

П о д р у г а (упрямо). Я сказала — высокими бывают блондины, а брюнеты — они интересные. Прекрати собирать чемодан, ты ведь завтра смываешься. Это блондин уезжает сегодня и все-таки ждет тебя на вокзале...

О н а. Перестань пить!

П о д р у г а. Ты ведь пила, когда тебе хотелось. Теперь моя очередь. Как осуждающе ты на меня смотришь. Ну, конечно, куда нам, я ведь нежеланная, да еще и глупая; и подруги у меня все глупые, конечно, кроме тебя. Клара какая-то — модельерша. А вот с этим я не согласна. В ее работе есть философия. Что такое современная мода? Это прежде всего сдержанность, недоговоренность, отказ от чрезмерной деталировки. Почему в моде блестящие ткани? Они подчеркивают сложность, неуловимость характера современного человека. Вот если я, например, купила сапоги на твои деньги... это еще не значит, что я дрянь и ты можешь меня презирать. Это значит...

О н а. Послушай...

П о д р у г а. Что я женственна и неуловима. И все. ...Что ты молчишь? Что смотришь?! Вот я не люблю тебя.

О н а. Перестань...

П о д р у г а. Даже, точнее, я ненавижу тебя. Кстати, ты наверняка тоже, только ты об этом молчишь, а я нет. И вообще я все говорю тебе, что со мной происходит, а ты — фиг! У тебя ведь с типом, который в ресторане... Фиг ты мне про него когда-нибудь рассказывала. Да, ты желанная! Высокий блондин ждет в одиннадцать. Тип в ресторане — безутешен. Сама пошла... Молчу... А мой подонок даже мне не позвонил. Какая ты умная! Как ты точно сказала про меня — «нежеланная».

О н а. Я прошу тебя...

П о д р у г а. Я — дура. Я ведь о тебе все думаю. Мне всегда кажется, что однажды ты мне объяснишь что-то самое важное. Но ты занята только собой, а я как собачка вокруг тебя прыгаю. Попеть хочется. Ну спой! Спой хотя бы! Ты ведь скоро убежишь на вокзал, я по глазам вижу. Ну, бабоньки, родные мои, тише! Желанная петь будет. Пой! Пой! Пой! (Хватает гитару, начинает петь.) «Очи черные... Очи какие-то...» Пой, я сказала.

Ирина берет гитару и поет.

Навзрыд рыдаю. Рыдайте, девочки! Рыдайте на уровне лучших мировых стандартов! (Плачет.) Как поет! Ну, шуруй на вокзал, тебя там ждет блондин. Я ненавижу тебя, ты — желанная!

О н а. Прости меня. Я не умею с людьми. Я их часто обижаю. А потом я переживаю, но уже поздно. Ты мне очень дорога. В тебе мое детство. В детстве мир един. Он гармоничен, он еще не делится на жизнь и работу... Мы действительно — разные. Я не умею прощать, я не умею не замечать. Я невеселая.

П о д р у г а. Да, ты особенная. А мне всюду удобно, я — калачиком, калачиком свернусь, как кошка...

О н а. Не надо. Я отпугиваю людей, я знаю... И у меня, кроме тебя, никогда не будет подруг. Ты моя подруга. И я знаю, что ты прекрасная; что ты любишь меня, и я готова на колени перед тобою встать за все нехорошее, что говорила...

П о д р у г а. Что ты... Что ты...

О н а. Я уеду, далеко, и все переменится, надо только собраться с силами и уехать. Только не смей плакать, а то мы все время ревем по очереди, это уже смешно.

П о д р у г а.   Ты опоздаешь к блондину...

О н а. Тсс. Сиди тихо-тихо. Мы заведем с тобой одну пластинку. (Достает пластинку.) Это, когда я вышла замуж и он начал «привыкать», я ужасно хотела, чтобы он снова ревновал меня, чтобы... И купила сама себе эту пластинку, надписала на ней эпиграф из «Гранатового браслета» и послала сама себе по почте... Так хотелось, чтобы он меня ревновал, а чтобы кто-то меня безумно любил. Но он не ревновал, и никто меня не любил... Это Бетховен. Он любил... Только сиди тихо-тихо.  (Ставит пластинку.)

Музыка.

«К Элизе»!.. Какая нежность. Это был толстый человек, с толстыми пальцами. А ты слышишь, какая божественная нежность... Это как ласка... Это прикосновение его губ. Он прекрасен... Это израненное человеческое сердце. Оно идет своим тайным путем через горести и слушает свою надежду... А вот его пути... Нарушена гармония: нет дома, нет семьи, только работа, только творчество! А вот взрыв! Буря! Негодование! Протест! А вот успокоение и просветленная мудрость. Слышишь, валторны: «Это моя доля». Надо просто понять свою долю и любить живущих рядом! А вот тихо-тихо — это скрипки. Это уже молитва. Он шепчет ее своему неповоротливому, своему незадачливому ангелу. Слышишь:

О, пусть будет любовь к живущим! И ненависть к самому себе.

О, пусть будет презрение к работе, легкой и поспешной,

И ярость к своему труду!

О, пусть будет мудрость осени

И долгое солнышко лета!.. и любовь...

О, пусть мы наконец станем большие!..

П о д р у г а. Иди, иди на вокзал!

З а т е м н е н и е

НА ВОКЗАЛЕ

Перрон. На перроне у автомата с газированной водой стоит ч е л о в е к: он в костюме клоуна, лицо его вымазано белилами и рыжий парик. Входит Ирина.

О н а. А где здесь поезд в одиннадцать?

К л о у н. Поезд в одиннадцать ушел. (Пьет газировку.) Что вы так на меня смотрите? Я отстал от красочной кавалькады. Я устал. Я пью газировку. Если ты клоун, то и газировку выпить нельзя...

О н а. Здесь стоял высокий блондин...

К л о у н. Да, он стоял. Он был тревожен. Он был печален. Он даже подарил мне три копейки. Но прогудел поезд, и он уехал. Я пью газировку на его три копейки. Можно сказать, что стакан хранит тепло его рук.

О н а   (засмеялась). Высокий блондин уехал.

К л о у н. Уехал. О, поезда, которые идут в неизвестность! О, корабли, которые плывут в никуда! Вы будете плакать?

О н а. Навряд ли.

К л о у н. Но вам хочется плакать?

О н а. Очень.

К л о у н. Я поплачу за вас. Я — клоун, мне все можно. Я могу плакать, могу хохотать. Даже могу быть рыжим, и никто не удивится. Очень удобно. Я все могу! (Плачет.) Так достаточно?

О н а. Нет.

К л о у н (рыдает). Подходяще?

О н а. Маловато.

К л о у н.  Больше я не умею, я все-таки мужчина.

О н а. Откуда я вас знаю?

К л о у н. Вы меня не знаете.  Это так кажется. Клоуны все похожи друг на друга. И вообще, когда встречают клоуна, вспоминают о детстве.

О н а. Да, да, конечно, я вас видела в детстве. Как же я могла вас забыть?! Я все вспомнила. Вы мне приснились однажды. Вы шли впереди и играли на дудочке. А я бежала сзади по теплым лужам. И мне было хорошо...

К л о у н.  Вам будет хорошо. Я вынимаю дудочку.

О н а. У вас она есть?

К л о у н. Клоун не может ходить без дудочки. Это неприлично... Я буду играть, а вы идите за мной.

О н а. Куда мы идем?

К л о у н (не оборачиваясь). И шепчите, как в детстве, перед сном, когда верят, что все исполнится завтра.

О н а. Какое высокое небо, и голос дальней птицы... Куда мы идем?

К л о у н. Зеленая трава... Все зелено. Исполнится, что шепчется, что шепчется — исполнится... Вы не шепчете... Шепчите, ну, шепчите! (Играет на дудочке, а она идет за ним и шепчет свою молитву.)

Занавес

СНИМАЕТСЯ КИНО...

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Над сценой надпись: «Павильон № 2». Уголок съемочного павильона на киностудии. «Ставят свет»: зажжены юпитеры, Кинооператор прильнул к камере. Перед камерой стоит Киноактер. Чуть поодаль — массовка: Старец с бородой и ослепительная Блондинка.

В течение сцены Старец саркастически усмехается, а Блондинка крайне озабочена тем, чтобы незаметно встать поближе к съемочной камере.

Все это происходит в глубине сцены.

Ближе к зрителям стоит режиссер фильма Нечаев. Ему около тридцати. Рядом с ним — ассистент режиссера Зина. Коротко стрижена и в брюках — облик подростка. Нечаев, как и подобает подлинному режиссеру, совершает одновременно тысячу разных дел: руководит установкой света, подписывает что-то Зине и беседует с руководителем джазового трио — Трубачом. Двое других джазистов из трио — Гитара (рассудительный пожилой человек) иУдарник (опечаленный молодой человек) — сидят на стульях на самом переднем плане и, отставив инструменты, неторопливо беседуют.

У д а р н и к (печально). Сейчас они установят свет, потом начнется репетиция, а потом уже будет съемка.

Г и т а р а. Вы все знаете. Это очень хорошо так много знать в молодом возрасте.

У д а р н и к (вздохнув). Просто когда я был дрессировщиком, у меня снимали тигра Акбара. Он отгрыз потом ухо у укротителя Сорокина-старшего. Дельный был тигр. Он мне часто снится по ночам.

Г и т а р а (рассудительно). Ночью старайтесь спать без снов, пусть отдыхает голова.

К джазистам подходят Нечаев и Трубач.

Т р у б а ч (представляя). Режиссер-постановщик фильма и автор сценария — Федор Федорович Нечаев. А это — мои молодцы. Сидорук — барабан и электрогитара, товарищ...

Г и т а р а (поспешно, так как его фамилию всегда неприлично путают). Жгунди...

Т р у б а ч. Вот именно. (С энтузиазмом.) Обстановочка такова — мы будем одновременно джазовым трио и греческим хором...

Н е ч а е в. Знаете ли вы, что такое греческий хор?

Г и т а р а (рассудительно). Это хор, который состоит из греков.

Н е ч а е в (что-то заметив и сразу переключаясь, Зине). А где товарищ Фекин?

З и н а (тотчас кричит). Фекин! Товарищ Фекин! (Не без радости.) Фекина нет.

Н е ч а е в. Интересно! Бороды у массовки приклеены черт знает как, а Фекина нет. Посмотрите, как держится борода у того старца. Она косая! Зина, подойдите, дерните его за бороду и отнесите бороду Фекину.

З и н а (решительно подходя к Старцу). Простите. (Дергает его за бороду.)

С т а р е ц. Что вы делаете?

З и н а. У вас косо приклеена борода. (Дергает снова, борода не отрывается, и Зина, уже все поняв, от испуга снова дергает.)

С т а р е ц. Это моя! Это моя!

З и н а. Ой, ради бога... простите! (Возвращается к режиссеру.)

Неловкая пауза.

Н е ч а е в. Тем хуже. Бороды у массовки настоящие, а выглядят как приклеенные. Это значит — они плохо подстрижены. А это уже ваша вина, Зина. И вообще я не могу сам за всем следить!

В  этот момент Блондинка,  воспользовавшись   суматохой,   незаметно подвинулась к съемочной камере.

К и н о о п е р а т о р (не отрываясь от камеры, умоляюще). Федор Федорыч, а она опять...

Н е ч а е в (тотчас переключаясь, Блондинке). Скажите, девушка, почему вас все время столь непостижимо тянет к съемочной камере? Почему вы не хотите понять, что вы массовка, что вы должны стоять на заднем плане, что вы... (Махнул рукой, джазистам.) Греческий хор в нашем фильме будет представлять, что ли... пародию на излишний модернизм. Короче, в самых ненужных местах вы будете вламываться в действие, произносить речитативом какой-нибудь абсурдный  текст,  потом играть и в заключение — глубоко вздыхать: «А-а-а!» Как греческий хор. Непонятно?.. Ну, в порядке бреда приведу один пример. Предположим, один из вас говорит: «О, весна! Весной мы все влюблены! О, весна!» Другой подхватывает: «О, весна! Весной не хватает витаминов!..»

Г и т а р а (серьезно). Это очень большая правда — весной плохо обстоит с витаминами. А в конце концов главное — чтобы мы были здоровы.

Н е ч а е в (в восторге). Заиграли!

Т р у б а ч. Заиграли!

Трио играет.

Вздохнули!

Т р и о (хором). А-а-а!

Н е ч а е в. Вы отлично сымпровизировали, товарищ...

Г и т а р а. Жгунди.

Н е ч а е в. В дальнейшем мы, может быть, даже попробуем импровизацию.

Блондинка в это время попыталась вновь приблизиться к камере.

К и н о о п е р а т о р. Федор Федорыч, а она опять...

Блондинка тотчас отступает, но Нечаев уже стремительной походкой идет в глубь павильона наводить порядок.

Т р у б а ч (джазистам). Итак, мы греческий хор с типовым вздохом: «А-а-а!» Вопросы есть? Заиграли, мальчики родимые

Играют.

Вкуснее заиграли. Пошел ударник. Все верно. (Стонет от восторга.) Все верно...   как у Жюля  Верна. (Трубит, обрывает.) Типовым вздохом вдарили!..

Т р и о. А-а-а!

В продолжение картины трио репетирует, играет и периодически глубоко вздыхает.

Н е ч а е в   (в глубине павильона,  Зине).   Начали!

З и н а. Тишина в павильоне. Репетиция.

К и н о а к т е р   (говорит текст сценария).   «Так».

Н е ч а е в. Стоп!.. Еще прибавьте мучительной сосредоточенности. Понимаете... как только вы входите в парадное... (Вдруг вновь что-то вспомнил, кричит.) Фекин! Где этот Фекин, черт его побери!

З и н а   (радостно кричит). Товарищ   Фекин!   Фе кин!..

В павильон вбегает Фекин.

Н е ч а е в (изысканно). Рад вас видеть, Борис Григорьевич!

Ф е к и н. Вы хотите узнать, где я был.

Н е ч а е в. Несомненно.

Ф е к и н (скороговоркой, вдохновенно). Я ходил узнавать, во-первых, когда вам выдадут зарплату...

Н е ч а е в (столь же изысканно). Я получил ее час назад.

Ф е к и н (не теряясь). Во-вторых, в проходной ждет ваша жена, я ей должен выписать пропуск. И наконец, в-третьих, в комнате отдыха по-прежнему не-исправлен замок, и я искал слесаря.

Н е ч а е в. Но не нашли?

Молчание.

(Зловеще, Зине.) Что написано в сценарии, прочитайте, пожалуйста, товарищу Фекину.

З и н а. «Кадр сто двадцать пять — от среднего до крупного. Виктор входит в парадное. В парадном стоит целующаяся пара».

Н е ч а е в. Где?

Ф е к и н. Кто?

Н е ч а е в. «Целующаяся пара», очевидно... Насколько я помню, мы вчера с вами договорились...

Ф е к и н. Здесь возникли  такие обстоятельства...

Н е ч а е в (зловеще спокойно). Борис Григорьевич, мы договорились с вами раз и навсегда: почему вы не сделали чего-то и какие на то были обстоятельства, вы мне впредь сообщать не будете. Вы мне будете сообщать...

Ф е к и н. Я попрошу вас, Федор Федорович!..

Н е ч а е в. ...вы мне будете сообщать лишь в тех редких случаях, когда вы что-то сделали. А сейчас я спущусь за сигаретами в буфет. Надеюсь, когда я вернусь, «целующаяся пара» будет на месте, а поцелуи отрепетированы. До скоро свидания. (Уходит.)

Т р и о (вздыхает). А-а-а!

Фекин начинает ругаться. Он ругается без слов, беззвучно раскрывая рот. Зина с усмешкой наблюдает за ним.

Ф е к и н. Целующаяся... и пара...

И сразу перед ним возникает Блондинка. Критически ее оглядывает, качает головой. Блондинка отступает назад. Жестом подзывает к себе Зину, и они напряженно вглядываются в глубь сцены, туда, где сидит на скамейках невидимая нам массовка.

Вон ту... хорошенькую, наивную... и этого... хилого, в шарфе. Ведите их!

Зина выводит из глубины сцены Девушку   лет двадцати   и Парня,   одетого со  щегольской   бедностью:   старая   ковбойка, лыжные ботинки, узкие брюки и шарф.

(Оглядев пару.) Это ему понравится. (Деловито.) Целуйтесь!

Девушка от изумления даже потеряла дар речи.

П а р е н ь (не смутившись). А собственно, почему?

Ф е к и н (устало). Потом, товарищи, потом все выясним. А сейчас целуйтесь!..

П а р е н ь. Все-таки я хотел бы понять...

Ф е к и н. Снимать вас будем. Все понятно? Активнее, товарищи, мало времени. Целуйтесь!

Д е в у ш к а (обретая дар речи). А я не хочу!

Ф е к и н. Чего не хотите?

Д е в у ш к а (от испуга затвердила одну фразу). А я не хочу!

Ф е к и н. А кто вас спрашивает? Вы на работе, девушка, ясно? Ну, поупрямились, и довольно. Вся страна узнает ваш поцелуй. Вас будут потом снимать в советско-аргентинском фильме. Целуйтесь!

Д е в у ш к а. Ая не хочу!

Ф е к и н. Ну и не надо. (Трагически.) Не целуйтесь. Пусть меня с работы из-за вас выгонят... (Подумав.) И Зину тоже. Ну, что нам, понимаете, на колени перед вами встать? Давайте встанем! Зина, иди становись перед ней на колени. Я, немолодой, семейный человек, я тоже сейчас   встану на колени.  (Не двигаясь с места.) Можете считать, что я уже встал. Вы видели нашего режиссера? Он — не человек. (Ударнику.) Как звали этого тигра, который отгрыз. ..

У д а р н и к   (радостно). Акбар его звали...

Ф е к и н. Вот! Он — Акбар. Он не станет снимать без «целующейся пары». А как устали люди... Вымотались люди. Ждут вас люди.

Девушка   совсем  растерялась,   а   Парень   насмешливо   следит   за происходящим.

Голуба, я вижу: вы — чистая, вы — скромная, вы — ангел. Но ведь искусство — ему жертвы подавай, ис-кусс-тву! (Кричит неожиданно повелительно.) Целуйтесь !

Парень наклоняется к Девушке, та испуганно на него смотрит. Они целуются.

Н е ч а е в (входя). Стоп! (Мягко.) Не так. Так не целуются, товарищи, когда любят. (Шепотом, Фекину.) По типажу очень хороши...

Ф е к и н (тоже шепотом). А вот вы всегда наброситесь. .. Иду выписывать пропуск вашей жене. (Тотчас исчезает.)

Н е ч а е в (походив по павильону, обращается к «паре»). Мы снимаем фильм про любовь... Зина потом передаст вам сценарий... Сейчас снимается сцена в парадном. По замыслу, куда бы ни пошел наш герой в этот вечер, всюду на заднем плане будет проходить «целующаяся пара». Это бесконечно «целующаяся пара». Это — символ. Вы будете как бы олицетворять... Ненавижу это слово. (Вдруг застенчиво улыбнулся.) Ну, в общем, понятно. Теперь попробуем.

Девушка и Парень целуются.

Опять не так. Понимаете, это их первый поцелуй. Первые поцелуи — безумные. Они только что раскрыли радость поцелуя, у них ничего нет, кроме этого, и поэтому они целуются — смертельно!

Ф е к и н (вбегая, торжественно). Федор Федорович, перерыв на обед!

З а т е м н е н и е

Над   сценой — надпись:    «Комната   отдыха».     Нечаев    и   его Жена. Она, видно, только что вошла. Накладывает еду из принесенных с собой каких-то нелепых судков. Нечаев молча, почти машинально ест.

Ж е н а. Ты чувствуешь, что ты сейчас ешь? Ты съел сейчас половину моего дня.

Н е ч а е в. Действительно,   глупо  носить  обед  из дома.

Ж е н а. Да, умнее, если бы ты питался в творческом буфете. А потом неделю ходил бы с больным желудком, а я целый день варила тебе бульон.

Нечаев молча ест.

Отчего люди так противно едят? И вообще все эти тарелки!.. Боже мой, кто придумал эту еду?

Н е ч а е в (поднял голову, молча смотрит на нее, потом, стараясь не торопиться, снова ест. После паузы.) Что-нибудь произошло?

Ж е н а. Ничего... Да, сейчас встретила на улице нашу ботаничку Софу. Она шла в коротеньком девичьем платьице. «Здравствуйте, Софа». А Софе за пятьдесят, и все над ней смеются. А мне вот страшно на нее смотреть. Она тридцать лет в одной школе сначала была пионервожатая Софа, потом молоденькая учительница Софа. И так все тридцать лет, и все в одной школе, и все: «Софа», «Софа». И она не заметила, как прошло время. И для себя она по-прежнему Софа в коротеньком платьице. И вот так же пройдет моя жизнь. И ничего ты не увидишь, и ничего ты не заметишь: обеды, ужины, зарплата. Смешно! Раньше ко мне часто приставали на улицах, и я сердилась. А сейчас почти никто не пристает, и скоро я уже буду сердиться от этого.

Н е ч а е в. Да, я получил зарплату...

Ж е н а (яростно). Надоело! Эти деньги, деньги! Потом их вечно не хватает, потом.. .

Н е ч а е в. Да, конечно. Когда я получал восемьдесят рублей, нам хватало. Теперь я получаю...

Ж е н а.   Мне скучно от этих разговоров!

Н е ч а е в. Я просил тебя поехать в дом отдыха!

Ж е н а. Дура, что не поехала! Торчать в свой от пуск в городе, с обедами! Что ты молчишь?

Н е ч а е в. Думаю.

Ж е н а. О чем же?!

Н е ч а е в. О том, что после этой сцены мне придется идти снимать.

Ж е н а. Ах да, конечно. Творить фильм о любви. Интересно, как ты можешь снимать фильм о любви, если ты абсолютно не знаешь, что это такое? Нет, по-моему, тебе нужно влюбиться в какую-нибудь девицу из массовки. Например, в ту — «целующаяся пара». Милая современная девчушка... Впрочем, ты этим не интересуешься. Нет, тебя даже совершенно не в чем упрекнуть! Ты даже не пьешь. А лучше бы ты пил, бегал бы за каждой юбкой, но был бы мужчина! Как мне все это надоело! Я устала! Что делать! Я устала от «великого творчества». Я хочу серости. Я устала!

Н е ч а е в. Тише... Тише... Тише...

Молчание.

Ты была удивительно восторженная когда-то. Только в девушках есть эта восторженность. Есть принцессы среди девушек, но нет королевы среди женщин. Это такая пословица.

Ж е н а. Прости, я виновата — я повзрослела. Я виновата, что хочу нормальной человеческой жизни. Чтобы ты возвращался домой к ночи, как все люди. Чтобы не я руководила домом, а чтобы мной руководили и чтобы мне говорили... хотя бы иногда... как меня любят, потому что я женщина! Почему ты опять молчишь?

Н е ч а е в. Мне не хочется с тобой ссориться. Когда-то у нас были великолепные ссоры. Насмерть. Такие ссоры бывают только у влюбленных.

Ж е н а. Ты прав, у нас все было. Ну ладно.

Н е ч а е в. Что — ладно?

Ж е н а. Я уезжаю на юг ночным поездом. (Пауза. Не двигается, ожидая, когда он начнет ее уговаривать. Нечаев молчит.) До свиданья!

Н е ч а е в. До свиданья!

Ж е н а. Чистое белье я сложу в твой шкаф.

Н е ч а е в. Спасибо.

Ж е н а. До свиданья.

Н е ч а е в. До свиданья!

Ж е н а (поворачивается, медленно идет к двери, толкает дверь, но дверь не открывается. Она толкает ее снова, тот же результат. В гневе.) Ну, я не знаю!

Тогда Нечаев разбегается и бьет плечом в дверь. Дверь распахивается.

З а т е м н е н и е

Снова павильон № 2.

Юпитеры потушены. Павильон почти опустел. Остались только Блондинка, двое джазистов, Гитара и Ударник, и «целующаяся пара». Девушка ест сосиски из целлофанового пакета. А Парень, искоса наблюдая за ней, что-то рисует на листе бумаги. Джазисты неторопливо беседуют.

У д а р н и к. В жизни много странных совпадений. Мне, например, очень не везет на фамилию Сорокин. После истории с тигром Акбаром дали мне тигра по кличке Гамлет.

Г и т а р а   (любознательно).    Отгрыз   что-нибудь?

У д а р н и к. Именно. Отгрыз руку у укротителя Сорокина-младшего.

Г и т а р а. Что вы говорите!..

У д а р н и к. Сорокин-младший потом полгода на приживление ходил. Но руку тебе отгрызет кто хочешь, а вот попробуй ее приживить! За Сорокина-младшего я получил второе предупреждение.

Т р у б а ч (ходя). Углубились в работу. (Раздавая листочки.) Это — листочки для импровизации. Здесь вся импровизация написана. Начали учить импровизацию наизусть.

Трио углубляется в листочки.

Д е в у ш к а (протягивая Парню сосиску). Говяжья!

П а р е н ь. Спасибо. Но в час ночи я почему-то привык спать, а не есть.

Д е в у ш к а. А у меня, знаете, всегда аппетит, как у Ноздрева. А вы сейчас меня рисуете? (Ест.)

П а р е н ь. Нам бы познакомиться надо. Мы ведь с вами в некотором роде даже целовались.

Д е в у ш к а. Ну ладно, ладно!..

П а р е н ь   (представляясь, гаерски.)   Петя я.   Художник я, Петя. Подрабатываю на ночных съемках.

Д е в у ш к а. Аня. (Проглотила кусок.) Сосисочки как не бывало. (Напевая.)   «Тира-рира, полюбила  я жокея...»

П е т я. И как же вы очутились, Аня, на ночной съемке?

А н я (засмеялась). Как я очутилась... Глупо. У моей тетки наступил день рождения. Я ей фартук купила в подарок. Правда, похвально? А потом вышла из магазина, разворачиваю фартук, а он на улице совсем другого цвета. Я бегом обратно и прошу продавщицу: «Девушка, перемените!» А она: «Нет!» Тогда я ее очень попросила, а она как заорет. И мне вдруг стало жутко. Представляете, у меня, может быть, были последние деньги, и я так прошу, а она орет! И тут я вдруг разревелась... Все смотрят, а я бросила фартук на прилавок и убежала. Пусть ей будет плохо. А ей будет плохо, потому что до нее дойдет потом, что она сделала. Ну какой же день рождения без подарка? И тут мне подвернулось это дело. Вообще здесь довольно интересно из познавательных соображений, Может быть, все-таки съедите сосисочку за маму, за папу?

Т р у б а ч. Начали импровизацию...

Т р и о (хором).

Едят люди искусства,

Едят молодые и старые.

Они пьют свою чашечку кофе

В творческом буфете.

А у аэропортов вздрагивающие розовые глаза,

И глобус одет в клетку

Из параллелей и меридианов.

(Вздохнули.) А-а-а!

Входят Зина  и   Фекин.

Ф е к и н. Тишина в павильоне! Все на местах!

Входит Нечаев.

Н е ч а е в (мрачно, Фекину). В комнате отдыха по-прежнему неисправлен замок.

Ф е к и н (Вине, тихо). Наш — не в духе. (Нечаеву.) Будет починен.

Н е ч а е в (думая о ссоре с женой, опять мрачно). На чем мы остановились?

З и н а. На поцелуях.

Ф е к и н (деятельно). Встали на места и начали поцелуи.

Петя и Аня целуются.

Н е ч а е в (очень устало). Не так. (Фекину). Я ведь вас просил отрепетировать это без меня...

Ф е к и н. Во-первых, вы не просили. Во-вторых, у меня был обед.

Н е ч а е в. У вас целый день — обед. Неужели вы не могли... Целуйтесь снова, товарищи...

А н я (решительно). А я не буду! Я говорила, что я не умею!

Н е ч а е в (подумав). Вы правы. И не надо.

Ф е к и н (испугавшись). Мы сейчас научим.

Н е ч а е в. Не надо. Этому нельзя научить. Это или умеют, или не умеют. На сегодня закончим.

Блондинка тотчас делает шаг вперед.

Ф е к и н  (шепотом). Мы можем ее попробовать?

Н е ч а е в. Мы все можем, мы только не можем сделать ей другое лицо. Сколько отсняли сегодня?

Ф е к и н. Сорок метров.

Н е ч а е в. Чудно. На завтра ту же массовку. В «целующуюся пару» подберете другую девушку. До завтра, товарищи, благодарю всех! (Уходит.)

Тотчас погасли юпитеры. Все начали расходиться.  Петя, усмехнувшись, взглянул на Аню.

А н я. Бедная я. (Открыв сумочку.) И все-таки, несмотря ни на что, наступил священный миг пудры. Попудримся, друзья!

П е т я. Вы только не огорчайтесь. За сегодня они вам все равно заплатят трешник. За трешник вы купите великолепный подарок.

Аня, попудрившись, молча сидит.

О чем вы думаете?

А н я. Ни о чем.

П е т я. Да... Если... (Неловко.) Если вам идти далеко, моя мастерская через переулок.

А н я. Благодарю вас. Познавательные соображения не столь широки.

П е т я. Ясно.

А н я. Я сказала глупость?

П е т я. Нет, вы просто меня не поняли. (Насмешливо.) Я хотел взять своего друга и коллегу Юрочку и уйти с ним в ночь к нему домой. У нас все равно сегодня ночная работа... Ну да ладно... (Передавая рисунок.) На память о наших поцелуях...

А н я. Это я!

П е т я. Нет, это Бармалей. Там, на обратной стороне, начертан адрес мастерской. Если когда-нибудь захотите навестить, милости просим.

А н я. Все понятно. Помахали ручками на прощанье и разошлись. (Разглядывая рисунок.) «Тира-рира, полюбила я жокея...»

Петя уходит. Аня взглянула на часы и печально покачала головой.

Т р у б а ч (репетируя). И в заключение пошла элегия. В гитарочке осень... листочки, понимаешь, кружатся... Все печально,.. то ли осень, то ли весна, то ли было, то ли будет...

А н я (решительно поднимаясь). Наплевать. Даже интересно. (И пошла к выходу.)

Т р у б а ч. И по-гречески, ляпнули!

Т р и о. А-а-а!

З а т е м н е н и е

Комната отдыха.   Нечаев   один. Голос Фекина: «До завтра!»

Н е ч а е в. До завтра.

Снимает пальто с вешалки, надевает шляпу, останавливается перед зеркалом, потом сдвигает шляпу набекрень и показывает себе в зеркало язык. Подходит к телефону и начинает набирать номер. Но, не набрав, кладет трубку и снова стоит у зеркала.

«В день нашей смерти

Приходит ветер

Стереть следы наших ног на песке...»

Он замолкает и стоит перед зеркалом. И молчит.

З а т е м н е н и е

Ночь. У входа в киностудию. Над входом длинный крзырск. Над козырьком — светящаяся надпись: «Киностудия». Под козырьком, на ступеньках сидит Аня.  Шум дождя. Из дверей выходит Нечаев.

Н е ч а е в. Доброй ночи! Почему вы не уехали со всеми на автобусе?

А н я. Доброй ночи. Поцелуйчики закончились, так что можно я посижу здесь, без руководящих вопросов?

Н е ч а е в (садится тоже на ступеньки). Дождь... Ни одной машины. Слушайте, вы зря на меня обижаетесь. Я не виноват, что вы не умеете целоваться. А вообще, если я что-то не так сказал, вы уж простите. Когда идет съемка...

А н я. А сейчас съемка не идет. Идет дождик, и вам скучно, и хочется со мной поразговаривать. Ну разговаривайте. Только не надо всех этих «простите», «съемка». Что было, то было.

Молчание.

Ну что вы там приуныли? Ну давайте, разговаривайте.

Н е ч а е в. Ну давайте.

А н я.  Ну давайте... Мне заплатят за съемку?

Н е ч а е в. Да. Три рубля.

А н я. Дождь...

Н е ч а е в. Дождь... (Помолчав.) Вы помните какие-нибудь детские стихи про дождь?

А н я. Нет.

Н е ч а е в. Жаль. Я раньше помнил, а теперь забыл. Очень жаль. Дождь!

А н я. Знаете, на худой конец я могу прочитать стихи про ежика.

Н е ч а е в. Ну что же, давайте про ежика. Тоже выход.

А н я. Про ежика... Значит, про ежика.,. «Кто и спать тебя уложит, снял бы шкурку прочь. Глупый ежик, глупый ежик, как тебе помочь...» Не плохо? Нечаев. Отлично... Сейчас я вам тоже прочту стихи. Я их просто сразу прочесть постеснялся. Я их целую неделю хочу кому-нибудь прочесть. И все не приходилось. А сейчас прочту. Это песня индейцев:

«В день нашей смерти

Приходит ветер

Стереть следы наших ног на песке.

Ветер несет с собою пыль,

Которая скрывает

Следы, оставшиеся там, где мы прошли.

Потому что если было бы не так,

То было бы, будто мы еще живы.

Поэтому ветер

Приходит

Стереть

Следы наших ног на песке».

Молчание.

А н я. Интересно, когда мне что-нибудь очень нравится, у меня бегают мурашки по позвоночнику.

Н е ч а е в. Да. Мне тоже очень нравится.

А н я. А что у вас случилось сегодня?

Н е ч а е в. Почему вы так решили?

А н я. Не надо. Я на эти дела мастер. У нас на работе меня называют «старче», за мудрость, видимо.

Н е ч а е в. У вас хохол на голове торчит, от мудрости.

А н я. Он у меня всегда торчит. Как у петуха. У меня и зуб передний выпирает. Правда, зато у меня есть две макушки. Говорят, это к счастью. Так что же у вас случилось?

Н е ч а е в. Действительно, что?.. Пожалуй, ничего особенного. Вы ошиблись на этот раз, старче. Сначала было утро. Сегодня было удивительное утро — солнце, весна. И все беды, огорчения казались глупыми по сравнению с этим утром.  И очень хотелось жить. И весь ты был сильный, и были надежды. Вот что может сделать солнце и утро! На работу я шел медленно, и все вокруг тоже медленно шли. И все говорили: «Скоро лето». И все были добрые от солнца. А потом была съемка. И, как всегда, началась какая-то беготня, и я стал таким же, как всегда: занимался очень важными делами, с кем-то ругался, бегал. И об утре и о солнце, конечно, забыл... Что же дальше? А дальше пришел другой человек. И поссорился со мной. Это тоже бывает всегда. А потом съемка закончилась оттого, что я к вам придрался. А потом я стоял перед зеркалом и показывал себе язык. Взрослые дяди, когда они остаются одни перед зеркалом, становятся ужасными детьми. И тут я опять вспомнил об утре, и мне захотелось пойти куда-нибудь в совершенно необыкновенное место. Быть свободным и чтобы что-то случилось. Но я не знал этого места. Но зато я отлично знал, что все кончится тем же, чем всегда: я просто пойду домой спать... Ну вот, кажется, дождь прошел.

А н я. Давайте прощаться.

Н е ч а е в   (после паузы, усмехнулся). Давайте.

А н я. Я желаю вам не горевать. И если у вас будут какие-нибудь неприятности, вы всегда повторяйте про себя, как заклинание: «Ерунда, все перемелется, и такая мука будет, хоть пеки из нее ватрушки». Это помогает.

Н е ч а е в. А что пожелать вам?

А н я. Что-нибудь земное. (Насмешливо.) Чтобы хохол у меня не торчал. И зуб не так уж выпирал. И чтобы к концу года у меня ноги досрочно выросли на два сантиметра... Ну, прощайте!

Н е ч а е в  (усмехнувшись). Нет. Здравствуйте!

А н я. Я не поняла.

Н е ч а е в. А что ж тут не понять? Вам некуда идти. Вы здесь сидите, потому что наврали что-то дома... чтобы уйти на съемку на всю ночь. И теперь вы должны торчать где-нибудь до утра...

А н я (нервно). Нет, какой вы проницательный! Удивительно! С кем бы вас сравнить? Я покорена! Я в восторге!

Н е ч а е в. Перестаньте меня бояться.

А н я. А я не боюсь.

Н е ч а е в. Вы боитесь, что я предложу вам что-то. Я не предложу.

А н я (засмеялась). Черт возьми, сколько во мне бодрости. Я когда-нибудь погибну из-за своей бодрости. (Вскочила.) Послушайте! Я вас очень прошу! Пойдемте со мной в одно совершенно необыкновенное место! Ведь вы мечтали сегодня попасть в необыкновенное место?

Н е ч а е в. Например?

А н я. Ночь. Мастерская, и сплошные художники. Меня туда пригласили, только я туда боюсь идти одна. А мне очень нужно туда идти.

Шум подъехавшего такси.

З а т е м н е н и е

Мастерская художника Пети.

Стеллаж с керамическими   вазами — стилизация   под   греческие амфоры и грубые необожженные сосуды кочевников. В мастерской Петя  и  Нечаев.

П е т я. Какая неожиданность! Потрясен, изумлен! (Кричит.) Юрочка, иди потрясаться... Мой друг Юрий готовится к встрече, завязывает галстук. А где же застряла моя партнерша по поцелуям? (Кричит.) Поцелуи, где вы?

Голос Ани: «Мы тут, мы переодеваем ботинки».

Поцелуи переобуваются. (Нечаеву.) Чем бы вас занять?

Н е ч а е в. Ничего-ничего. Я просто посижу... Посмотрю. ..

П е т я. Правильно. Оглядывайтесь вокруг. Изучайте жизнь. (Замахал руками.) Нет, не верю! Вы пришли! Вы — Зевс, громовержец! И вдруг посетили скромного человека из массовки. До чего демократично наше искусство! Да, позвольте представиться. Мы с Юрочкой, так сказать, рядовые художники. Состоим на службе оформителями в журнале «Юная техника». В тот незабываемый миг, когда вы, так сказать, пересекли наш порог, мы как раз отражали взрыв в галактике М-62. Это радостное событие произошло двенадцать квадрильонов лет назад. Но человечество об этом узнало лишь вчера. У нас ведь все с опозданием — провинциальная планета!

Входит   Аня.

Не прошло и получаса, как поцелуи переобулись. Какова прическа!

А н я. Да ну вас!

П е т я. Да ну меня. Нет, до чего она прекрасна! О! Юрочка, иди быстрее смотреть, как она прекрасна.

Молчание.

Чем бы вас занять?

А н я. Если можно, поставьте чай, а то я крайне забочусь о своих гландах...

П е т я. Конечно, ваши гланды предпочли бы... Но мы ее, проклятую, не держим по причине дорогой ее стоимости. Все деньги тратим на глину. Так что ограничимся чаем с сахаром. (Включает чайник.) Вообще наша мастерская нетипичная. Всюду сейчас на гитарах играют. Испания. А у нас даже гитары нету... по причине, что играть не умеем. Правда, магнитофон есть. Юрий смастерил. Золотые руки этот Юрий. (Кричит.) Юрий, золотые руки! (Нечаеву.) Завязывает галстук. Знаете, вы пишите с него типа. Редкий человек. Встретились мы с ним необычайно. Иду я как-то в спокойствии чинном мимо витрины магазина «Колбасы». Смотрю, человек висит, за ногу привязался и колбасы фигурно укладывает. Это и был он, о Юрий!.. А кроме того, Юрий — мыслитель. Пишет трактаты по искусству. Как Леонардо да Винчи. Он даже заимствовал у Леонардо восклицание «о». Все трактаты у Юрия начинаются с «о». «О художник!» А заканчиваются: «Да будет так!» (Кричит.) О Юрий, тебя ждут. Да будет так!.. Ну ладно, в ожидании Юрочки заведем магнитофон. О наш спаситель! Как хорошо, что ты есть. Без тебя, собравшись, пришлось бы о чем-то разговаривать, о чем-то думать, а так заведешь — и всласть погрустишь, безмолвно. Начнем?

Н е ч а е в (он очень стесняется и совсем потерялся). Вы знаете... В общем, это необязательно...

П е т я. Да, конечно, дурной тон! Да будет так! А зря, в магнитофоне есть своя истинность. Ну лады! Пойду поглядеть на Юрия, а то он от смущении, может быть, галстуком удавился. (Уходит.)

А н я. Вам здесь не нравится?

Н е ч а е в. Я им почему-то не нравлюсь. (Усмехнулся.) Ну, в общем, ладно.

А н я. Странно, вчера я не знала ни вас, ни его. Когда люди не знают друг друга, они как будто живут на разных планетах.

Возвращается   Петя   с  Юрочкой.   Юрочка — аккуратно одет и в галстуке.

П е т я. До чего хорош! И она тоже до чего хороша! Они оба до чего хороши!

Юрочка молча и невозмутимо разливает чай.

Нет, серьезно, пишите с него типа. Во-первых, молчалив. В наше время — редкость. Все ныне болтают и болтают. А у Юрия есть теория: «Человеку дан один язык и два глаза». В этом Юрий видит как бы намек на то, что нужно говорить в два раза меньше, чем видишь. Поэтому он молчит совсем. И я вынужден говорить за нас обоих. Так, Юрочка?

Молчание.

Юрий отвечает, что именно так. Сахару?

Н е ч а е в. Спасибо.

П е т я. Ну, если вы когда-нибудь придете с водочкой и напоите Юрия, на него сразу стих находит. Только стихами и пуляет. Юрий, пульни стихами в честь гостей.

Молчание.

Юрий говорит, что не пульнет.

Н е ч а е в. Можно мне мастерскую посмотреть?

П е т я. Да будет так. О Юра, покажи ему мастерскую.

Юрочка уходит с Нечаевым.

(Ане.) Вторая встреча... Не много ли для одного дня?

А н я. Почему... вы такой?

П е т я. Я другой. Да? Вы тоже сейчас другая. Мы все и всегда другие. В этом жизнь... Вы знаете, когда я вас увидел, я испугался. Я подумал, что вы наивны и что вас просто съедят на стезе кинематографа... как ту сосисочку... О, я святая простота! Она сама режиссера с ходу цап-царап — и съела. Правильно, глотай их, болезных! А вообще меня все это не интересует. Мне лучше сохранять с вами хорошие отношения. Нам, по всему видно, опять придется целоваться завтра?

Возвращаются Ю р оч к а и Нечаев.

(Нечаеву). О чем же мы дальше поговорим? О ваших фильмах, конечно. К сожалению, не видели. Времени у нас с Юрием мало. Мы с Юрочкой смотрим лишь те фильмы, которые нам понравились в детстве. Боимся рисковать, так сказать... Поэтому «Бемби» мы смотрели пятьдесят семь раз. Так что эта тема отпадает. Нет-нет, мы знаем, что вы достаточно известный режиссер. Не так чтобы очень, но достаточно. Но будете еще известнее. Я это сразу понял, как ваш джаз увидел. А что, если вам для необычности ввести в картину еще Ивана Грозного и запузырить какой-нибудь двусмысленный диалог типа... ну сами знаете... (Остановился.) Вы достаточно обиделись на меня?

Н е ч а е в. Достаточно.

П е т я. Значит, настало время спросить, как вам понравились мои вазы?

Н е ч а е в.  Очень понравились.

П е т я. Это почему ж так?

Н е ч а е в. Есть какое-то поразительное ощущение материала. Эти вазы сами по себе — скульптура.

П е т я. Чушь! Все вазы, которые вы видели, дрянь, декадентство. Это для меня пройденный этап. В них слишком много крику. Вот были Бах, Шекспир. Они могли позволить себе быть простыми. Они могли разговаривать с господом богом о подтяжках. И бог их слушал, потому что внутри было много. В искусстве есть художники. Они отражают то, что сами чувствуют. И инженеры. Они конструируют вещи. Им плевать на то, что они чувствуют. Для них главное, чтобы вещь нравилась. Часто все это перемешано в одном человеке. Я желаю, чтобы в вас победил инженер. Так для вас будет легче.

А н я. Уже пять часов. Туфли высохли.

П е т я. О радость! У поцелуев высохли туфли. Мы их, пожалуй, принесем с Юрочкой. Ты хочешь их принести, Юрочка?

Молчание.

Юра говорит, что хочет. (Уходят.)

Н е ч а е в (после паузы). Вы приходите завтра на съемку, ладно?

А н я. Зачем?

Молчание.

Может быть, приду. Смешно. Сейчас мы выйдем из этого дома, и потом наступит завтра. И мы опять будем на своих планетах.

Н е ч а е в. Если вы не придете, вы позвоните мне со своей планеты. Как там у вас насчет зуба и хохла? Мой телефон...

А н я. Не надо. Терпеть не могу записывать телефоны. Нужно будет, сама найду. Дайте вашу ладонь. (Берет его руку.) Ну вот... (Гадая по руке.) Все у вас будет замечательно. Вы зря грустили.

Н е ч а е в. Я тоже в этом уверен. Только это правая рука, а гадают по левой.

А н я. А у меня две макушки, я могу гадать по любой руке.

Возвращаются   Юрочка   и   Петя.   У каждого по туфле.

А н я (надевая туфли, смеется). Спасибо.

П е т я  (усмехаясь). До завтра, видимо?

А н я. До завтра.

Н е ч а е в. Спасибо за чай.

Аня и Нечаев уходят.

Ю р о ч к а (весомо, после паузы). Она мне очень понравилась.

П е т я (усмехнувшись). Не про нас с тобой эта девушка... не про наши с тобой рожи.

Ю р о ч к а. Да будет так!

З а т е м н е н и е

Квартира Нечаева.

Нечаев   открывает дверь, входит в комнату, садится в кресло и молча сидит.

Ж е н а (из другой комнаты). Ты?

Н е ч а е в. Да.

Ж е н а (ласково-ворчливо). Ну вот, разбудил, конечно.

Н е ч а е в. Спи. Еще очень рано.

Ж е н а. Как хорошо, что ты меня разбудил. (Смех.) Как хорошо, что я не уехала... Да?..

Н е ч а е в. Да.

Ж е н а. Ну где ты там?

Н е ч а е в. Сейчас я докурю.

Ж е н а (уже играя сонное состояние). Докурить можно и здесь.

Н е ч а е в. Спи, спи!

Ж е н а. Нет, я уже проснулась. (Смех.) Как съемка?

Н е ч а е в. После твоего ухода я ее отменил.

Ж е н а. А где же ты был до сих пор?

Н е ч а е в. Пошел в мастерскую к художникам!

Ж е н а. А я здесь тебя жду! Всю ночь!

Н е ч а е в. Я не знал, ведь ты сказала...

Ж е н а. Боже! Ну какое имеет значение, что я сказала... Ты должен был все почувствовать! Но разве ты можешь что-нибудь чувствовать?

Н е ч а е в. Прости, милая...

Ж е н а. Только не надо: «милая», «хорошая»... Боже, как это скучно. Ты бы придумал хотя бы какое-нибудь новое слово... или посоветовался с кем-нибудь...

Н е ч а е в. Послушай...

Ж е н а. Нет, не уходить, от тебя бежать надо... Вот придет первый, кто мне скажет настоящее ласковое слово, и я к нему сама на шею брошусь!

Н е ч а е в (помолчав). Я виноват, прости.

Ж е н а. А я... вздорная дура. Просто глупо вышло. Я в парикмахерскую пошла, чтобы быть красивой. Потом ждала тебя полночи. И мы опять поссорились. Все равно я тебя люблю. Ты знаешь, я действительно решила уехать, а потом собрала чемоданы и... не смогла. Ты меня любишь?

Н е ч а е в. Да.

Ж е н а (стараясь лукаво). А не врешь? Ну-ка повтори.

Н е ч а е в. Люблю.

Ж е н а. Ну скоро ты там?

Н е ч а е в. Скоро. Открыть окно?

Ж е н а. Открой, а то душно... Ссорятся люди, ссорятся. И вдруг возникает островок нежности, и это все оправдывает.

Н е ч а е в. Обе половинки открыть?

Ж е н а. Обе.

Нечаев открывает окно, потом снимает пиджак. З а т е м н е н и е. Конец первой ночной съемки.

На следующий вечер. Павильон № 2.

В  павильоне — ассистент    Зина,   Киноактер,    Блондинка,    Петя.   На стульях сидят джазисты:    Гитара   и   Ударник.  Входит  Нечаев.

Н е ч а е в. На чем мы остановились?

П е т я. Как обычно, на поцелуях.

З и н а.  Вы сказали, что придет вчерашняя целующаяся девушка, но она не пришла...

Пауза.

Н е ч а е в (взглянув на часы). Странно. А кто же вместо нее? Где Фекин?

З и н а (тотчас). Фекин! Товарищ Фекин! (Радостно.) Фекина нет.

Н е ч а е в. Вечер начался. Разыщите Фекина, а мы подождем, у нас времени очень много.

Зина уходит.

Нечаев трагически разгуливает по павильону, глядя на часы.

У д а р н и к. После Гамлета мне поручили тигра Наполеона.

Г и т а р а. Отожрал чего-нибудь?

У д а р н и к. Нет. Наполеон у меня убежал на гастролях. Из вагона — в город. А там уже откусил ногу у сторожа. Тигруля был что надо!.. И вот тут-то меня уволили из цирка. А я тигров люблю! Тигры — мое призвание!! (Героически.) Тигры мне по ночам снятся!

Т р у б а ч (входя). Кончили травить, сразу включились, заиграли... Вкуснее... Вкуснее надо. И по-гречески — раз!

Т р и о (вздохнули). А-а-а!

В   продолжение сцены  джаз   репетирует.   Вбегает   Фекин,   за ним — Зина.

Ф е к и н. Все в порядке — утрясал дело с «целующейся парой».

Н е ч а е в (саркастически). Утрясли?

Ф е к и н. Дело в том, что у нас сегодня должен быть просмотр отснятого материала... Затем опять же замок в комнате отдыха неисправлен — я искал слесаря...

Н е ч а е в. Все-таки непонятно, кто сейчас будет изображать целующуюся девушку. Может быть, вы, Борис Григорьевич?

Ф е к и н. Я попрошу вас, Федор Федорович!..

Б л о н д и н к а (решительно шагает вперед). Здрасте!..

Ф е к и н. «Я ваша тетя». .. (Тихо, Нечаеву.) В конце концов, это задний план...

К и н о а к т е р (поймав обольститеяьную улыбку Блондинки, Нечаеву). В ней даже что-то есть...

Н е ч а е в (взглянув на часы, махнул рукой). Ставьте... ее!

Фекин и Зина начинают что-то объяснять в сторонке Блондинке и Пете.

Н е ч а е в (Киноактеру). Начали движение по лестнице.

Зажглись юпитеры. Киноактер делает два шага, изображая крайнюю печаль на лице.

Стоп!

Ф е к и н (тихо, Зине). Наш не в духе.

Н е ч а е в (Киноактеру). Вы сентиментальны. У меня такое ощущение, что вы не переживаете, а взбалтываете «некое чувство». И когда у вас появляется пена, вы считаете, что переполнены чувством до краев. А это только воздух!

Г о л о с. Друг Федор, не говори красиво!

Это вошел Кирилл   Владимирович,   барственный, высокий, медлительный и красивый. Лет ему за сорок. И говорит он тоже барственно и медлительно.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Как живется-можется, как успехи множатся?

Н е ч а е в. Размножаются успехи на два, на три и на четыре.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Спешу вас обрадовать — сейчас состоится просмотр отснятого вами материала.

Н е ч а е в. То есть как сейчас? Они что, с ума посходили? У нас сейчас съемка! Это невозможно!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Мой дорогой! В кино все возможно.

Ф е к и н (радостно). Не беспокойтесь, сейчас мы все изменим.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (Фекину). Приветствую вас, дорогой Фекин!

Н е ч а е в (Фекину). Объясните ему, что у нас съемка...

Ф е к и н. Все сделаем, вернусь через минуту. (Исчезает.)

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. На просмотр придут гости — Кирьянова с теткой...

Н е ч а е в. Ну зачем же? Я ведь вас просил, чтобы никто...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Вы забияка! Кирьянова — это популярный киновед, это общественное мнение. Ее тетка — великая актриса, которую вы по молодости не застали на сцене, а я застал. (Насмешливо.) Короче, вы, как творец-художник, можете не понимать, зачем их надо приглашать, а я, как ваш редактор, не могу этого не понимать... Молодость-молодость, как хочется вздохнуть.

Т р и о (хором). А-а-а!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. В этом духе... Да, затем у меня к вам еще один важный разговор...

Н е ч а е в. Если можно, потом... (Взглянув на часы.) В ожидании Фекина я сбегаю за сигаретами. (Уходит.)

П е т я  (Блондинке). Значит, целоваться будем?

Б л о н д и н к а. А вы кем в жизни работаете?

П е т я. Как вам сказать... Я — художник, оформитель и рекламист. «Пусть в каждом доме стар и мал прочтет газету и журнал». «Кто рано утром кофе пьет, тот никогда не устает». Последний мой шедевр — «Парк закрыт на просушку»...

Б л о н д и н к а. Вам бриться надо. А то целоваться будем — все щеки мне исколете.

Входит  Аня.   Огляделась. Неловко поздоровалась.

П е т я. А мы вас ждали.

Б л о н д и н к а (с ненавистью). Опоздали!

П е т я. А мы волновались с Юрочкой, как вы добрались вчера...

А н я.   Спасибо. Все в порядке. (Оглядываясь.)

П е т я. А его нет. А он ушел...

Б л о н д и н к а. Проспят, а потом являются, радость какая!..

П е т я (Ане). Вы очень понравились моему другу Юрию. Он даже взревновал вас. И так расправил от ревности свои могучие плечи, что я их потом целый час вправлял обратно.

А н я. Послушайте...

П е т я. Я ему так и сказал: «Послушай, ведь ничего не случилось. Просто девушка ушла с другим в ночь... И она ушла с ним вдвоем по дороге жизни».

Б л о н д и н к а.  Тр-р-р... Трещат, как пулемет!

Возвращается   Нечаев.   Аня здоровается с ним. Тот сухо кивает.

Н е ч а е в. Так... Пока Фекина нет, продолжим репетицию. (Ане.) Выйдите из кадра.

Пауза. Аня отходит.

З и н а. Тишина в павильоне.

Н е ч а е в (Киноактеру). Начали движение по лестнице одновременно с поцелуями.

Киноактер делает шаг вперед. Блондинка и Петя целуются.

Б л о н д и н к а (целуясь, шепотом). Вы колетесь щеками! Я вас ненавижу!

П е т я (шепотом). А вы хотели бы меня любить, целоваться со мной и получать при этом еще три рубля?

Н е ч а е в. Разговоры! Поцелуй! Больше любви!

Б л о н д и н к а (целуясь, Пете). Кактус!

Н е ч а е в. Еще! Еще! Не вижу любви!

Б л о н д и н к а (страстно). Ненавижу!

Н е ч а е в. Хорошо. Вижу любовь. Теперь ясно вижу!

Ф е к и н (вбегая). Был у Овсянникова, был у Аверченки и у Гуслицера...

Н е ч а е в. Но?

Ф е к и н (оптимистически). Но ничего не вышло. Придется сейчас прервать съемку и смотреть материал, иначе зала не получить.

Н е ч а е в (вздохнув, Зине). Пока порепетируйте сами. Если придет моя жена, объясните ей, что я в просмотровом зале.

З а т е м н е н и е

Надпись над сценой: «Просмотровый зал № 7». Уголок зала у пульта. Видны пульт и несколько кресел. В креслах — Ирина Кирьянова и ее тетка — актриса Надежда Леонидовн а. Кирьянова элегантна, еще молода, ей за тридцать, но не сорок. Надежда Леонидовна стара, но без тени дряхлости. У нее сильный   звучный   голос — голос  трагической   актрисы.   Говорит подчеркнуто напевно, с легким жеманством.

Входят Нечаев  и  Фекин. Поздоровавшись, садятся за пульт. Следом появляется Кирилл Владимирович.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (Кириллу Владимировичу, нараспев). Дорогой, как я рада вас видеть. Я надеюсь, вы помните, Кириллушка, что сегодня в два часа ночи я рождаюсь.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Надежда Леонидовна, а полночь я у вас. У вас необычайное имя — Надежда. «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде».

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (Ирине). Он ужасен. Почему он так ужасен?

Ф е к и н (поймав раздраженный взгляд Нечаева). Тишина в зале, товарищи! Начали просмотр!

Гаснет свет. Все освещено лучом от киноаппарата. Голоса с невидимого экрана.

Г о л о с    З и н ы. Кадр двести тридцать, дубль один. Голос киноактера. В конце концов, в любви всегда сильнее тот, кто любит слабее.

Ж е н с к и й    г о л о с. Пошлость.

Г о л о с    З и н ы.   Кадр двести тридцать, дубль два.

Текст повторяется.

Кадр двести тридцать, дубль три.

Снова повторяется тот же текст.

Н е ч а е в. Берем второй дубль. (Снимает трубку на пульте.) А сейчас поставьте весь отснятый материал. (Вешает трубку. Кириллу Владимировичу.) Так что же вы собирались мне сказать?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Говорят, сегодня утром у директора раздался очень неприятный звонок. По поводу нашей картины.

Н е ч а е в. Откуда вы это знаете?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Говорят...

Н е ч а е в. Вот так рождаются слухи на киностудии. Их рождаем мы сами.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Мой совет — все-таки выяснить.

Н е ч а е в. Еще раз, очень прошу вас...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Я понял.

Звонок телефона на пульте.

Н е ч а е в (взяв трубку). Хорошо. Начинайте... Тишина, товарищи! Сейчас будем смотреть весь отснятый материал!

З а т е м н е н и е

Тот же просмотровый зал. Только что закончился просмотр.

Н е ч а е в.  Спасибо за внимание. До свиданья!

Хотел ускользнуть, но Кирилл Владимирович перехватил его за руку.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Ирина Максимовна сейчас выскажет нам свои впечатления. (Ирине.) Обаятельная, вам слово.

И р и н а. Сразу говорить трудно. (Она говорит ровно и чуть устало, но как-то весомо устало, будто она знает какую-то важнейшую и одной ей известную тайну и изнемогает под бременем этой тайны.) Ну, во-первых, вам спасибо. Мне понравилось. Я считаю, что для вас это большой шаг вперед.

При словах «для вас» Нечаев усмехается.

У меня есть свои замечания, если они вас заинтересуют, я могу их высказать. (Не дожидаясь ответа.) Например, в каких-то вещах вы могли бы быть посмелее. Впрочем, сейчас... (Она чуть усмехнулась.)

Кирилл Владимирович тоже понимающе усмехнулся.

А может быть, и нужно быть смелым сейчас!.. Ну, во всяком случае, все, что я видела, — это правдиво, и, кроме того... в этом есть что-то молодое... лермонтовское. ..

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Это превосходно. Именно лермонтовское...

И р и н а (вдруг обрадовавшись, как ребенок). Правда есть? И действительно лермонтовское?

Н е ч а е в  (сухо). Благодарю вас, но я...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (перебивая). Мы вас благодарим. По молодости лет, мы еще не можем понять до конца, какая вы несравненная. У Шиллера есть гениальное определение молодых людей. Среди перечня действующих лиц «Разбойников» идет в конце такая фраза: «Молодые люди, впоследствии разбойники». В этом все! До свиданья, лучезарная! Надежда Леонидовна, до полуночи! (Нечаеву.) «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде!»

Ирина и Надежда Леонидовна уходят. Дверь из просмотрового зала открыта, и на протяжении всей последующей сцены какие-то  головы заглядывают в  зал,  здороваются  и  тотчас  исчезают.

Н е ч а е в (бешено). А почему лермонтовское? А почему, например, не шолом-алейхемовское или иоганн-себастьян-баховское?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Федор Феодорович — Тореадор Тореадорович, не воюйте! Ей абсолютно наплевать, что вы отсняли. Ей важно лишь ее мнение о том, что вы отсняли.

Голова, просовываясь: «Здрасте!»

Здрасте! (Нечаеву.) И как только она нашла вам определение — она довольна, и вы ей нравитесь. Уже оттого, что она вас удачно определила. А иметь лишнего союзника... Почему вы грустны?

Н е ч а е в. А вам понравилось... самому?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Я не судья. Я прочел столько и видел в своей жизни столько, что меня могут взволновать только  самые примитивные вещи.

Н е ч а е в. А мне не понравился материал. И с каждым разом он мне не нравится все больше и больше. Все это мило, все это вроде бы как в жизни, но теперь так не могут снимать только ленивые.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Тореадор Тореадорович, от усталости люди всегда становятся взыскательными. Я рад, что у вас будет три дня отдыха.

Н е ч а е в. Все надежды я возлагаю на эпизод «Ночью». Если его снять так, как я задумал...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. «Не возлагай надежды ты...»

Дверь открывается, и входит  Жена   Нечаева.

Н е ч а е в (сразу, торопливо). Просмотр только что закончился...

Ж е н а (она взбешена и оттого говорит подчеркнуто медленно и спокойно). Да-да, конечно. Всего полчаса назад. Ты просто чуть-чуть подзадержался с Кириллом Владимировичем. Небольшая часовая беседа. (Полна сарказма.) Ведь вы с ним так давно не виделись. Здрасте, Кирилл Владимирович!

Кирилл  Владимирович  здоровается  и  бочком-бочком   исчезает.

Н е ч а е в. Я тебя прошу. Мне сейчас опять идти снимать.

Ж е н а, Только оставь эти телячьи нежности: «снимать», «не снимать»...

Голова, просовываясь: «Здрасте!»

Н е ч а е в. Здравствуйте! (Жене.) Так что же мы стоим? Идем!

Ж е н а. Нет!

Н е ч а е в. Я тебя прошу...

Ж е н а. Чистое белье будет в твоем шкафу. Обед тебе передаст Фекин. Истощилась! Я уезжаю на вокзал сейчас же! До свиданья!

З и н а (входя). Федор Федорович, все готово к съемке!

З а т е м н е н и е

У входа в киностудию. Съемка закончилась. Час ночи.

На ступеньках сидит   Аня.   Из дверей выходит   Нечаев.

Молчание.

А н я. Вы на меня сильно разозлились?

Н е ч а е в. Знаете, если вы что-то обещали... Работа есть работа, и из-за одного человека не должны страдать...

А н я. А дальше я все знаю. Когда я училась в третьем классе, мне уже все объяснили. Однажды у меня по дороге в школу соскочил чулок, и, пока я его поправляла, я опоздала на построение звена. И вожатая сказала, что из-за моего опоздания все звено не получит пятерки по построению. А это, в свою очередь, может помешать отряду в целом получить малый вымпел. А это уже, в свою очередь, может отнять у нашей дружины большой вымпел. И потом я шла домой и горько плакала и рыдала. И все думала, какой странный этот большой вымпел, если его судьбу может решить чулок, спустившийся у девочки по дороге в школу.

Молчание.

Но вы совсем злой. А я вас ждала, чтобы извиниться. Я не виновата, у меня по дороге всегда случаются какие-то тридцать три несчастья. И я их преодолеваю за счет своей бодрости и от этого всегда опаздываю.

Молчание.

А вы уже не злитесь.

Н е ч а е в. А я и не злился. Просто очень устал. Вот и все!.. Давайте поедим на свежем воздухе. У меня есть чудные ватрушки из творческого буфета. Держите! (Разворачивает сверток.)

А н я. Держу. Вы лучше поезжайте домой и выспитесь.

Н е ч а е в. Сейчас не заснешь. А заснешь — полночи будешь снимать и искать во сне этого Фекина. Что у вас хорошего?

А н я. Когда я ем, я глух и нем! (Жуя.) У меня хорошего — мне дали отгул за праздники, три дня.

Н е ч а е в. Совпадение. У меня тоже три дня свободных. Что у вас еще хорошего?.. У вас есть любимая подруга?

А н я. Нет.

Н е ч а е в. Как же вы без любимой подруги?

А н я. У меня была сестра. Она была моей подругой. Но она умерла. В прошлом году.

Н е ч а е в (после паузы). Да...

А н я. Скоро мне идти. Сегодня у моей тетки день рождения. Она родилась ровно в два часа ночи. Вы знаете, когда вы родились?

Н е ч а е в. Не знаю. У меня в этом году вообще нет дня рождения.

Аня удивленно глядит на него.

Я родился двадцать девятого февраля. У меня день рождения раз в четыре года.

А н я. Это ужасно... Но я должна исчезнуть.

Н е ч а е в. У меня есть еще одна ватрушка. Давайте и ее съедим. В честь моего неудачного дня рождения.

А н я. Ну ладно, съедим и ее.

Н е ч а е в. В вас очень много детского. Это славно!

Далекие удары часов. Часы бьют два раза.

А н я. Два! Я погибла! Сейчас родилась моя тетка! Только бы сестры не было дома.   Боже, сделай так, чтобы моей единственной, моей неповторимой сестры. .. (Замолчала под взглядом Нечаева.)

Н е ч а е в   (насмешливо). Ничего-ничего. Это, видимо, другая ваша сестра, уже живая!

А н я.  Вот никогда я не могу соврать. Хороший я человек!.. Что вы так глядите?

Н е ч а е в.  Пытаюсь понять,  зачем  вы схоронили свою сестру.

А н я.  А вы этого не поймете. Вы ведь ничего не понимаете. Ни-че-го. Вы все время жалуетесь! С той минуты, как мы познакомились. Еще бы, приятно, когда тебя жалеют. И я вот тоже захотела, чтобы вы меня пожалели. Я не виновата, что не могу так красиво рассказывать, как я устала в своем магазине головных уборов. И день рождения у меня самый примитивный — десятого августа. А я вот тоже захотела необычайного! И чтобы меня необычайно пожалели. И похоронила живую сестру! Только не смотрите на меня так мудро. Все-то вы знаете. А вдруг вы ничего не знаете? Хотите докажу? «Ах, как в вас много детского, ах, какая вы неиспорченная!» Вы — глупец! Я — тщеславная   баба!  Ясно?    И я невероятная  врунья! И сначала я хотела быть знаменитой. Не вышло! Потом я вдруг стала бояться, что никогда не выйду замуж и останусь старой девой. И все надо мной будут смеяться. И это прошло. А теперь я испугалась, что в жизни у меня не будет ничего невероятного. И когда я с вами познакомилась, я верила, что случится невероятное!

Н е ч а е в (усмехнулся). И не случилось.

А н я. Успокойтесь, случилось! Не с вами, до вас!

Н е ч а е в. Вы врете!

А н я. Случилось!

Н е ч а е в. А я не хочу вас сейчас слушать!

А н я.  Вы просто боитесь слушать! А я все равно буду рассказывать.   Слушайте! Слушайте!   Вот однажды... я познакомилась... Он был летчик-испытатель. Он приехал на испытания.

Н е ч а е в. Это он вам так сказал?

А н я. Это так и было! И мы с ним познакомились! И он мне рассказал всю свою жизнь! Знаете, у него какая была жизнь?!

Н е ч а е в. Это он вам так сказал?

А н я. И вот всю свою жизнь он рассказал мне... девчонке... дуре! А потом мы с ним встретились... после испытаний. И он был голоден. И мы пошли в ресторан. И он сразу опьянел. И на обратном пути он начал себя ужасно вести. И я его толкнула, и он упал. И я убежала. А потом я вернулась, потому что он был совершенно беспомощный. И я его подняла. А он не понял. И мне его опять пришлось толкнуть. И он опять упал. И так я его тащила полночи. И у меня все платье было разорвано. Но счастливые макушки меня спасли. А потом я его положила на скамейку, укрыла плащом и сидела рядом до утра. И он был для меня уже вроде братишки. И я на него совсем не сердилась. А утром он проснулся и целовал мне руки, просил простить. А вечером он улетел к себе. Теперь он женился и шлет мне поздравительные письма на Новый год. И, несмотря на то что все было ужасно, он все равно был моя первая любовь. Понятно? Я его потом долго любила, после того как он уехал. Так что совсем я не детская и не наивная... А теперь еще немного подышим воздухом... Сделаем пять вдохов и пять выдохов и разойдемся.

Н е ч а е в. Этого не было. Вы просто хотели, чтобы так было?

А н я. Ну, разошлись. Мы уже сделали тысячу вздохов, наверное.

Нечаев подошел к ней и положил ей руки на плечи.

(Вдруг шепотом.) Я побежала!

Н е ч а е в. Да.

А н я (не двигаясь с места). А я все боялась и решала, идти на съемку или не идти. И пока решала — опоздала. Я побежала. (Не двигаясь.) Прощайте!

Н е ч а е в. Прощайте! (Наклонился и поцеловал ее.)

А н я  (не вырываясь). Не надо.

Он целует снова.

Ну, я это плохо делаю.

Он целует ее.

Ужас-ужас-ужас! (Она уткнулась ему лицом в плечо.)

Н е ч а е в. Ну...

А н я. Я не могу теперь на вас смотреть.

Н е ч а е в. Ну где ты?

А н я. Я  побежала-побежала-побежала!    (Отчаянно.) Побежала! (Убегает.)

Нечаев один. Гудки машин. Шум ночного города.

З а т е м н е н и е

Квартира Надежды Леонидовны.

Справа — комната, где накрыт праздничный стол. Слева — коридор, где стоит телефон. Когда высвечивается коридор, комната затемняется.

Сейчас освещена комната. За столом — Надеж да Леонидовна,   Кирилл  Владимирович и  Ирина.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. С днем ангела, Надежда Леонидовна! И сразу же за вас! (Пьет.) Вы — языческая женщина! Вы нам в наследство от Древнего Рима! (Снова пьет.)

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (певуче). Дорогой! Ну как вы лихо пьете...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Знаете, однажды я сел в поезд и узнал, что в буфете не продается водка. Я тотчас слез с поезда и пошел пешком.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (смеясь). Он ужасен! (Ирине.) Дорогая, почему нет Ани? Где Аня?

И р и н а. Я разрешила Ане задержаться сегодня до часу ночи. У них на работе какой-то вечер. Я хочу, чтобы она была вместе со всеми.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. У вас тяга к демократизму. Это правильно. Пусть она будет поближе к народу. У всех прогрессивных критиков была тяга к народности. Вы — Стасов!

И р и н а. Кирилл Владимирович, по всему заметно, что вы уже перевыполнили норму.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ирина, не мешай ему. (Наивно-жеманно.) Кириллушка, почему вы так много пьете?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Как вам сказать... Одни люди пьют для того, чтобы им стало лучше, а другие... я, например... чтобы им не стало вдруг хуже. Сегодня я особенно боюсь, что мне станет вдруг хуже...

И р и н а. Что-нибудь случилось?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Час назад, направляясь к вам, я узнал нечто...

Звонок по телефону.

(Ирине.) Это, конечно, вас.

З а т е м н е н и е, высвечивается коридор. Ирина говорит по телефону.

И р и н а (устало и значительно). Да, Аверкий Борисович... Да, я сегодня смотрела материал... Ну что вам сказать? Абсолютно самостоятельно... И самое интересное, что во всем этом есть... ну как бы вам сказать... какое бы слово здесь подобрать... Ну, нечто лермонтовское, что ли.

З а т е м н е н и е в коридоре. Та же комната. За столом те же.

И р и н а. Так что же случилось, Кирилл Владимирович?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Пожалуй, я скажу вам об этом потом. Сейчас не хочу. Оставим дела в передней вместе с телефоном и шляпами. Каламбур для бедных!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Как я люблю джаз. Пусть на моих похоронах...

И р и н а. Тетя, тетя...

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ну что тут такого... Мы все умрем, в этом нет ничего особенного. А может быть, это и хорошо. К старости мы становимся несколько карикатурны... Так вот... пусть на моих похоронах играет джаз. (Спохватившись.) Дорогая, где карандаш?

И р и н а. Тетя! Тетя!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ну что тут особенного? Да, я суеверна, как все интеллигентные люди. Я не боюсь в этом признаться. И Кириллушка не станет смеяться надо мной. Я родилась ровно в два часа ночи. И пока часы будут бить два, я должна успеть записать все свои желания, а потом бросить листочек в бокал и выпить вместе с шампанским. И тогда все осуществится. . . Это ужасно. Ударов всего два... а желаний так много.

Звонок телефона.   З а т е м н е н и е  в   комнате.   В   затемнении   голос Ирины.

Г о л о с    И р и н ы. Да, Гаврила Захарыч... Это свежо. Ну что еще? Понимаете, во всем этом есть, ну как бы вернее и образнее выразиться... ну, если хотите... есть нечто лермонтовское.

Свет. Та же комната. Те же, без Ирины.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. И что же вы загадали, Надежда Леонидовна?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Это секрет. Какой холодный в этом году май! Дожди! Почему до сих пор нет Ани? Я тревожусь... Аня выросла. У нее стали фиолетовые глаза. Ирина этого, конечно, не видит. А я знаю эти глаза. И я ужасно боюсь за нее. У нее мой характер. Она будет много страдать от любви. Вот так, Кириллушка. Я уже научилась понимать красоту чужой любви и чужого поцелуя. Значит, я стала мудрой. Оказалось, старость приносит нам истинное успокоение. Она дарит нам покой и возможность точнее различать краски мира. Я всегда боялась, что состарюсь раньше, чем во мне умрет женщина. Но природа оказалась милостива. Все произошло красиво. Это большое счастье. (Помолчав.) Я хотела попросить вас об одной вещи.

Возвращается Ирина.

(Шепотом.) Я вас попрошу об этом без нее.

Ирина усмехнулась.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Надежда Леонидовна, если не секрет, сколько вам... лет... приблизительно?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ну зачем же, я могу точно. Если в прошлом году мне было семнадцать, то в этом, очевидно, шестнадцать. Что делать, дорогой друг, я уже в том возрасте, когда можно только молодеть.

Телефонный звонок. З а т е м н е н и е. Из затемнения — голос Ирины.

Г о л о с    И р и н ы. Да, искренне... И экспрессия... В этом есть... ну... я даже боюсь точно определить... определения всегда несовершенны... но в этом есть... нечто... лермонтовское.

Свет. Та же комната. Надежда Леонидовна и Кирилл Владимирович.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. О чем я вас прошу?.. Понимаете, однажды раскрылась дверь и вошел он.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (испуганно). Кто?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Он работает диктором на стадионе «Динамо» и вдруг вообразил себя актером. Причем Гамлет, Ричард II, никак не меньше... А я, вместо того чтобы позвонить в психолечебницу, стала с ним заниматься. Что делать? Вы знаете, я не умею отказывать. Для этого нужна какая-то клеточка в мозгу, а у меня ее нет. Она выпала при моем рождении. Короче — с театром у нас не получилось. Так я думаю, может, он для кино сгодится? Поговорите с вашим режиссером, пусть он его посмотрит. Или нет. Лучше я сама с ним поговорю. Вы устроите мне встречу?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Я устрою.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Это ужасно. Бедная Иринушка, ее разорвут по телефону. И так каждый вечер. Я боюсь за вас, дорогой, вы много пьете. Это ужасно, что вы так редко к нам приходите. Приходите чаще. Я буду читать вам свою «Рашель». Я пишу о ней книгу. Пишу, и при этом оказалось, что я не могу писать без реакции. Поэтому я читаю страницы вслух своей кошке. И в патетических местах она мяучит. Видимо, ей нравится? Дорогой, я просто влюблена в свою Рашеличку. Это была гениальная актриса. И женщина! Она не боялась страсти! Вы знаете, когда эту книгу напечатают, я приглашу вас в ресторан и мы устроим такие вспрыски... Тьфу-тьфу-тьфу!   Только бы не сглазить. Постучим по деревянному. Жаль, что с вдохновением плоховато. Кириллушка, вы великий умник. Почему вдохновение так редко посещает людей?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Вдохновение — это как ребенок, которого посадили на горшок: «Умейте обождать!»

Вбегает Ирина.

И р и н а. Тетя! Без пяти два!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Боже! А где же Аня? Где карандаш? Я погибла!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Возьмите авторучку. (Протягивает.)

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Я отравлюсь чернилами. Боже-боже!

Ирина сует ей карандаш. Шипение часов.

Лейте мне шампанское!

Кирилл Владимирович наливает. Удар часов.

(Лихорадочно записывает,   бросает листок в бокал.)

Удар часов.

(Пьет.) Успела! Успела!

И р и н а. С днем рождения, тетя!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. С днем рождения! Ура! Ура!

Звонок телефона. З а т е м н е н и е в комнате.  Высвечивается коридор. Ирина заканчивает разговаривать   по   телефону.    Во   время разговора   входит Кирилл Владимирович. Снимает плаo с вешалки.

И р и н а (говорит по телефону). Да, Иван Кузьмич. Это я... Именно, лермонтовское... А кто вам это передал? .. (Смеется). Ах, этот Аверкий Борисович... Да, по-моему, это тоже удачное определение... Что вы говорите? (Выслушивая ответ.) Ну-ну... Ну... Ну-ну... Побеседуем завтра. Спокойной ночи! (Вешает трубку.)

К и р и л л   Владимирович.   Что вы наделали?

Ирина удивленно глядит на него.

Значит, все эти четыре звонка вы прославляли наш

фильм?

И р и н а. Я ничего не прославляла. Мне действительно понравилась картина, и я сочла своим долгом...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Зря сочли...

И р и н а. Я вас не понимаю.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Дело в том, что картину, в которой есть нечто лермонтовское, закрывают.

И р и н а. То есть как?..

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. То есть просто... Завтра к нам вылетает Трофимов из главка. Будет просмотр материала. Потом обсуждение, а потом... Видимо, где-то в лучезарно-далеком «там» кто-то посмотрел отснятый нами материал, и.. .

И р и н а.  Кто вам все это сказал?!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Восхитительная! Существует первая и вторая сигнальные системы. Их открыл и описал наш знаменитый русский физиолог Павлов. А есть еще третья сигнальная система, ее он не описал. По ней текут все министерские слухи. Короче, два часа назад мне позвонили и сообщили... Я пытался дозвониться нашему любимому режиссеру. Но режиссер затерялся в ночи.

И р и н а. Что же делать?

Звяканье ключа.   Открывается входная дверь.  Входит Аня.

А н я (пытаясь бодро). Здравствуйте!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (радушно). Здравствуйте, молодые люди, впоследствии разбойники!

А н я (Ирине, поспешно). У нас был вечер. И вдруг сообщили, что завтра нас срочно посылают в совхоз... С агитконцертом. Ну, разразилась ужасная дискуссия. Все были недовольны. Пока туда, пока сюда... В общем, завтра я уезжаю, горели мои выходные!

И р и н а (даже не понимая, что она сказала, думая о своем). Иди к тете. Она вне себя.

Аня уходит.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Так что же вы решили делать?

И р и н а. По-моему, ясно. Я приду на обсуждение и выступлю.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Не понял, лучезарная! Зачем вы выступите?

И р и н а. То есть как это зачем? Я видела материал, я должна его защищать.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Опять не понял. От кого защищать?

И р и н а.  Слушайте, перестаньте!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Нет, я серьезно хочу понять. От кого вы собираетесь защищать... (Насмешливо.) Защищать в данных условиях — это значит обречь себя...

И р и н а. Я редко думаю о себе.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Кто же этого не знает, великолепная! Но ради других... Ведь вы еще столько должны сделать... Стольких защитить... Наконец, ради него самого...

И р и н а (с надеждой). А почему ради него самого?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Не знаю. Но я почему-то чувствую, что ради него самого вы не должны его защищать. И наконец, главное... Мне отчего-то с самого начала... интуитивно... показалось, что картина вам совсем не понравилась. Вы просто были снисходительны... Вы увлеклись.

И р и н а (после длинной паузы). Вообще... честно говоря...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч.   Ну вот видите!

И р и н а. Ну что же делать! Не защищать его нельзя!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Безусловно. Никак нельзя. После ваших звонков вы просто обязаны его защищать. Приходите и защищайте его, лучезарная... Но... молча.

И р и н а. То есть как — молча?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. А так... (Вдохновенно.) Защищайте его всем своим видом: походкой, жестами... но не выступая... Защищайте его молча. Как говорили древние римляне: «Храня молчание, мы тем самым громко заявляем». Заявляйте, но без слов! Это будет великолепно. Этого еще никто не сумел. Но я в вас верю, вы сумеете!

И р и н а (помолчав). А вы что скажете на обсуждении?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (пожав плечами). Что я могу сказать? Зачем мне говорить? У меня больное сердце, я должен думать о своем сердце, и я о нем думаю. Оно может не выдержать. Оно много испытало в свое время. Он ведь... не жил тогда. Вообще они мало что пережили, эти, молодые... Опять вижу облачка сомнений! Перестаньте, мягкосердечная! Не думайте о нем, он сам о себе подумает. «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». Это девятнадцатый век. Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал — и прохожих раздевал. Это наш двадцатый. Он сам себя защитит, поверьте!

И р и н а. А если... не защитит?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. А это даже будет лучше для него, для его творчества. Без сомнения, люди искусства должны быть несчастны! Только тогда они творят. Сервантес был без руки. Лермонтов — урод. Пушкин — арап. Достоевский — эпилептик. Ну, о художниках... и говорить нечего — все были шизофреники. Так что во всех случаях верьте латыни! «Храня молчание, мы громко заявляем». И спокойной вам ночи! (Засмеялся.) «Не подавай надежды ты, а подавай пальто Надежде!» (Целует руку, уходит.)

В коридор входит  Надежда  Леонидовна

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Я уже думала, что он до завтра не уйдет... Все говорят, что он умный. А у нас он почему-то всегда глупый. Это, наверно, оттого, что он в тебя влюблен. Я всегда замечала, что от любви они глупеют.

И р и н а. Давайте спать, тетя!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. А тебе не кажется, что Анина поездка в совхоз...

И р и н а (думая о своем). Нет, это хорошо, что она с коллективом. (Уходит.)

Надежда   Леонидовна   возвращается   в   комнату.   Входит   Аня с чемоданом.

А н я. Я, пожалуй, сейчас соберусь, чтобы отмучиться.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Сейчас нужно спать. Зачем ты берешь в совхоз новое платье? (Подходя к ней вплотную.) Спрячь свои глаза. Замажь их чем-нибудь. Так нельзя. Ты не умеешь шептать о счастье. Ты о нем кричишь. Ты будешь несчастна.

А н я. Не буду. У меня две макушки.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. У тебя сумасшедшие глаза. У тебя в глазах март. Я молчу. Я знаю, с тобой сейчас ничего не сделаешь.

Аня смеется.

Ну хорошо, поезжай! А я буду стоять на лесенке. На кривой лесенке из прожитых дней, и буду благословлять твой совхоз.

И р и н а (входя). Ну, товарищи, ну давайте же спать наконец. Половина третьего!

З а т е м н е н и е

Конец второй ночной съемки. Дальше идут выходные дни.

Комната в квартире Нечаева. Утро. Нечаев один. Бреется. Жужжание электробритвы. Он в чудесном настроении. Заканчивает бриться. Напевает. Открывает шкаф и вынимает рубашки.

Н е ч а е в (безмятежно). Эта рубашка несчастливая, в ней нам не везет. (Вынимает другую.) Эта грязная. Что лучше? Предпочтем гигиену. (Он надевает чистую, но несчастливую рубашку, потом с сожалением оглядывает ботинки и чистит их газетой.)

Звонок телефона.

Наверняка неприятности! Вот почему-то в воскресенье по телефону сообщают одни неприятности. Для контраста, что ли?

Звонок.

Фиг я пойду.

Звонок.

Мерзавец, а не телефон. (Берет со стола стакан, подносит его ко рту, потом снимает трубку и говорит по телефону через стакан, оттого голос у него глух и неузнаваем.) Алло!

Г о л о с    К и р и л л а    В л а д и м и р о в и ч а. Будьте добры Федора Федоровича.

Н е ч а е в. Федор Федорович уехал за город.

Г о л о с Кирилла Владимировича. Простите, но мне нужно передать ему очень важную вещь...

Н е ч а е в. Это вряд ли возможно, Федор Федорович вернется через три дня. (Вешает трубку.) Явная неприятность. А черт с ними! Неприятности подождут. Да, но все-таки... (Он снимает несчастливую рубашку, надевает грязную. Стал задумчив. Настроение явно испортилось.) Нужно было подойти, мальчишество.

Снова звонок.

(Тотчас снимает трубку.) Алло!

Г о л о с    А н и. Федор Федорович?

Н е ч а е в. Да.

Г о л о с    А н и. Доброе утро!

Н е ч а е в. А кто это?

Смех в трубке.

Ну кто это, кто?

Г о л о с    А н и. Вы опять злитесь. И почему вы такой злой? Это Аня. Здравствуйте!

Н е ч а е в. Здравствуйте! А как вы узнали мой телефон?

Г о л о с    А н и. А так вот, взяла и узнала. Я же вам сказала, когда я что-нибудь захочу...

Н е ч а е в. Вы молодец, что позвонили.

Г о л о с    А н и. Чепуха! А чем вы сейчас занимаетесь?

Н е ч а е в. Так, стою.

Г о л о с    А н и (засмеялась). А вы опишите мне комнату, где вы стоите.

Н е ч а е в. Описать... Ну, стол стоит...

Г о л о с    А н и. А стол у вас большой? Сейчас-сейчас... Это я не вам, это я очереди.

Н е ч а е в. Стол средний, заурядный такой стол.

Г о л о с    А н и. А на нем ручка лежит?

Н е ч а е в. Лежит.

Г о л о с    А н и. А она обгрызенная?

Н е ч а е в. Что?

Г о л о с    А н и. Обгрызенная ли она? Я, например, люблю грызть ручки. Я из породы грызунов. Ну, в общем, ладно...

Н е ч а е в. Что ладно?

Г о л о с    А н и. Ну, в общем, пока... Я просто хотела справиться о самочувствии.

Н е ч а е в. Алло! Алло!

Гудки в трубке.

(Усмехнулся, походил по комнате.)

Снова звонок.

(Берет трубку.) Алло!

Г о л о с    А н и. Это опять я. Вы знаете, я подумала, что я вас отрываю от дел, а потом все-таки решила позвонить и узнать, отрываю ли я вас.

Н е ч а е в. Знаете что?

Г о л о с    А н и. Нет, не знаю.

Н е ч а е в. Давайте мы с вами сегодня встретимся.

Г о л о с    А н и. Да нет, я не смогу встретиться. У меня такая история — вдруг пришла подруга и купила у меня совершенно мне ненужное шерстяное платье, и у меня оказались свободные деньги и как раз свободные дни... Вот...

Н е ч а е в. Что вот...

Г о л о с    А н и. Ну вот... Я решила взять и махнуть на юг на пару дней. Правда, в этом что-то есть? (Смеется.)

Н е ч а е в. Да, пожалуй. И когда вы летите?

Г о л о с    А н и. В четырнадцать сорок. Но вообще, конечно, можно встретиться до полета. На пару минуток, пожмем друг другу руки. Скажем пару словечек и... разойдемся.

Н е ч а е в. Хорошо.

Г о л о с    А н и. А сейчас вы позавтракайте. Только не торопясь. И аккуратно прожевывайте пищу. Ну пока!

Н е ч а е в. Слушайте, слушайте!

Гудки в трубке.

(Походил по комнате.)

Снова звонок.

Алло!

Г о л о с    А н и. Это я. Слушайте, я забыла спросить, а где же мы встретимся?

Н е ч а е в. Действительно, а где?

Г о л о с    А н и.  Я не знаю... Давайте предлагайте.

Н е ч а е в (помолчав). Давайте у билетных касс Аэропорта. Я вас буду ждать там, где...

Г о л о с    А н и. Ну хорошо, хорошо... Я вас сама там найду. Пока! Да... Когда вы будете уходить из дома, похлопайте себя по карману и скажите: «Это я, это я, это все мои друзья!» Я это всегда делаю, чтобы ничего не забыть. (Смеется.)

В трубке гудки.

З а т е м н е н и е

Сухуми. Маленькая комната. В комнате — Агент по сдаче жилплощади приезжим, Нечаев   и   Аня.   На полу стоят их чемоданы.

А г е н т. Вот эта комната.

Они оглядывают комнату. Аня растерянно отходит.

Все едут из больших городов. У меня в большом городе живет брат. Он работает музыкантом. Мы с ним близнецы. Но он почему-то никогда ко мне не приедет. Интересно, когда у музыкантов отпуск?

Н е ч а е в. Мы берем эту комнату.

А г е н т. Вы ее берете. (Усмехнулся.) Когда я вас увидел, я сразу понял, что вам нужно. Я стою на вокзале и жду. Приходит поезд, сходят двое. И я сразу вижу, что им нужно. Отдельная и изолированная. Двое на юге — это грустно.

Где-то ударила музыка.

Это в ресторане. Вы можете слушать музыку, не выходя из дома. Пляж в двух шагах. Ночью здесь слышен шум моря. (Тушит верхний свет. Становятся видны разноцветные блики на стенах.) Красиво! Это от парохода. Он пришел вчера ночью и будет стоять еще два дня. У вас будет иллюминация. Музыка, иллюминация и море. Что вам еще нужно?

Нечаев передает ему деньги.

У вас очень славная девушка.

Н е ч а е в  (тихо). Мою жену зовут Аня.

А г е н т (тихо). Зачем мне знать, что это ваша жена? Юг как война: он все спишет. Будьте счастливы! (Уходит.)

А н я. Что он сказал... Вообще я поняла...

Н е ч а е в (неловко). Отнесемся к этому с юмором.

А н я. Я так и сделала. Мне было почему-то его очень жалко. Он милый и славный старичок и совсем один. А кругом юг, праздник и все по двое. Он подумал, что я...

Н е ч а е в. Не надо.

А н я. Ну подумал, ну что тут сделаешь! Ладно. Выключи свет, пожалуйста!.. Какой красивый пароходик. (Глядя в окно.) Он будет стоять два дня. Потом он уедет. И мы тоже. (Села на стул, скороговоркой.) Стыдно-стыдно-стыдно. Все, уже не стыдно! (Вскочила, заходила.) Так, давай распаковываться. Ну что ты сидишь? Распаковывайся! Как смешно стоят наши чемоданы, как маленькие человечки — один побольше, другой поменьше. (Вываливает на кровать содержимое чемоданов). Ладно, потом разберемся. (Подходит к окну.) Как хорошо на пароходе! Разноцветные лампочки... Как Новый год. Ты любишь Новый год?

Н е ч а е в. Любишь.

А н я. Новый год... Новый год... Здравствуй, Сухуми, жаркий город! Пошли в ресторан. Или нет... Давай пока никуда не пойдем. Давай пока посидим в комнате. Это все-таки наша комната. Наша. Я сейчас быстренько сооружу ужин. Ты голоден?

Н е ч а е в. Да.

А н я. Как хорошо. Просто прекрасно. Смотри, что у меня есть. (Выставляет на стол бутылку вина. Накрывает на стол).

Н е ч а е в. Это откуда?

А н я. Это моя подруга. Вдруг взяла и принесла зачем-то. Глупая, правда? А я очень хочу выпить, не знаю, как ты. Знаешь... (храбро) мы выпьем, а потом пойдем в ресторан и потанцуем. А потом всю ночь будем бродить по городу. Давай?

Н е ч а е в. Давай.

А н я. Что ты улыбаешься? Мы с тобой в первый раз пьем вместе. Мы вместе только ели ватрушки. А теперь сидим и пьем в нашей комнате.

Она ставит свою рюмку на стол,  проводит по стене пальцем.

Н е ч а е в. Что ты?

А н я. Это я глажу стену. Почему-то вдруг захотелось... Очень милая стена. И еще мне сейчас захотелось чего-нибудь спеть. Только у меня с голосом подкачало. Ну ничего. Я немного спою. «Тира-рира, полюбила я жокея...» Вот и все... Ты смеешься надо мной?

Н е ч а е в. Нет.

А н я. Тогда скажи мне все...

Н е ч а е в. Что все?

А н я. Все-все-все... Только не про нас с тобой, а про себя одного. Все-все-все!

Н е ч а е в. В юности люди живут на горах. Высокие мечты, святое искусство, еще там чего? Романтика нищеты. И конечно, через все — признание и победа. Путь Гогена... Хемингуэй, Достоевский и тэ дэ. А потом юность проходит. И незаметно и удобно мы начинаем спускаться с гор в долину... Есть хитрая лесенка, по ней мы спускаемся с облаков, только не разбейтесь, когда будете спускаться с облаков... Потом — первый успех. Ты сделал совсем не то, о чем мечтал... (насмешливо) на горах. Но ты уговорил себя: «Я это делаю, только чтобы начать». И успех твой был потому, что фильм про молодежь должен был понравиться. И смелость твоя по мелочам тоже должна была понравиться. И стиль твой был общий, уютный... Но успех был. И ты поверил, что, в общем, ведь не так уж плохо. Во всяком случае, не хуже других. Во всяком случае, даже где-то лучше других. И вообще вещь хороша! А дальше — то же. И ты стал мастером вещей, обреченных нравиться. А потом... идет время, и начинает звучать один мотив, как заклинание, один мотив: «Но бог избави, до седых дожить волос, служа пустой забаве...» Но бог избави... но бог избави... И все возвращается... Ты снова вспоминаешь горы. Круг. И ты вдруг точно видишь цену сделанного. И ты хочешь делать другое. Но ты уже не можешь. Или тебе кажется, что не можешь. Во всяком случае, то, что позади, это уже не годится. А что годится... (Замолчал.)

А н я. Ты все сделаешь. Я тебе клянусь! Я тебе это предсказала по ладони. И ты мне поверь!

Н е ч а е в. Я тебе верю! Я все сделаю! (Тихо и мягко.) Иди сюда!

А н я. Да-да, я сейчас. Я все же выпью... Раз, два, три... (Пьет, продолжает говорить.) Я не опьянела. Совсем. Я так хотела опьянеть, и ни в одном глазу. Трезва, как бобик!

Он глядит на нее.

Вот я уже сама к тебе иду. (Подходит.) Вот я пришла. Вот я!

Н е ч а е в (тихо). Это ты.

А н я. Да, это я. Знаешь... я хочу, чтобы ты сейчас меня поцеловал.

Н е ч а е в (ласково). Врешь!

А н я (она трезва, действительно страшно трезва). Вру. Знаешь, я в городе ужасно хотела тебя поцеловать. Всю ночь ты мне снился. И когда ты рассказывал, я тоже хотела. А сейчас нет.

Н е ч а е в. А сейчас ты боишься меня...

А н я. Действительно, немного... То есть я никого не боюсь. Нет, пожалуй, я тебя боюсь. Смешно, я купила эту гадость, чтобы быть пьяной и ничего не бояться. А я как трусливый еж! Нет, ежик — это скучно. Под листьями там разными... Чушь! Я — трусливый заяц. У нас в классе был мальчик, у него была фамилия Заяц... А звали его Лев. Лев Заяц. Это я... Я лев, и я заяц. «Тира-ри...» Ну хорошо. Я иду к тебе. (Подходит снова.) Вот я опять пришла.

Он целует ее.

Можешь еще поцеловать, только слегка. Или не надо. Нет, я лучше похожу. Что-то я хочу походить. Что ты так смотришь? (Лихорадочно.) Знаешь, как я звонила тебе? Просто ужасно. Из автомата. И все на меня шипели. А я им наврала, что у меня болен двоюродный дядя и я звоню в больницу. Я, пока тебе звонила, уложила кучу родственников. Ну хорошо. Я опять иду к тебе. (Подходит.) Вот и я. Ты смеешься надо мной?

Н е ч а е в. Нет.

А н я (прижалась к нему, так они и стоят). А мне сейчас хочется плакать. Не бойся, я не буду. Когда мне хочется плакать, я начинаю болтать, и все проходит. Как слышна музыка! Пароход стоит два дня, и мы тоже будем два дня. И у нас есть комната, и нам ничего не надо... Милый! Милый... Вот теперь я тебя уже не боюсь. Поцелуй меня.

Н е ч а е в. Слегка?

А н я. Нет-нет. У меня сейчас бегают мурашки по спине. (Шепчет.) И такая к тебе нежность. Просто все жжет напропалую. Я просто раскалываюсь от нежности на две половинки. Смешно! Я сама тебя поцелую. (Целует его.) Я уже чемпион по поцелуям. И ты возьмешь меня наверняка на съемку. (Шепчет.) Смешно. Раньше ты говорил, а сейчас ты молчишь и думаешь. А ты не думай! Ни о чем! Я уже обо всем подумала. Все так, как я хочу! И молчи!

Она плачет. Он вытирает ей лицо.

Это случайно. Это мне просто хорошо. Это меня уже нет. Я уже твой раб. Только не гладь мне волосы. Лучше поцелуй меня в лоб. Как покойника. Хочешь, я сейчас прощусь с собой: «До свиданья, до свиданья, до свиданья! Я люблю тебя. Все!»

В ресторане ударил джаз.

З а т е м н е н и е

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

На сцене двойная декорация. Слева — часть комнаты в квартире Нечаева, телефон, стол, на полу раскрытый чемодан. Нечаев один, молча стоит над чемоданом. Справа — автомат в большом универсальном магазине. В автомате — Аня, в халатике продавщицы. Набирает номер. Звонок в квартире Нечаева.

Н е ч а е в  (берет трубку). Алло!

А н я. Это я.

Н е ч а е в. Доброе утро!..

А н я. Добрый день! Я уже на работе. Нам шляпы привезли мохнатые, польские. Толкучка, ты себе представить не можешь. Да, все спрашивают, где я так загорела. (Смеется.) Ну как ты там?

Н е ч а е в. Хорошо. А ты как?

А н я. Не поймешь. Ты сейчас ешь?

Н е ч а е в. Скорее, бреюсь. Но и ем попутно.

Стук в автомат.

А н я. Сейчас-сейчас... Это я очереди... Да, у твоей двери шарик к ручке привязан. Открой и возьми. (Смеется.) Это когда я на работу бежала, решила по дороге так поприветствовать вас с добрым утром.

Стук в автомат.

Сейчас-сейчас! Ну пока,..

Н е ч а е в. Как мы договоримся?

А н я. Как хочешь, как удобнее.

Н е ч а е в. Позвони мне... в восемь или... даже от восьми до девяти.

А н я. Нет. Знаешь, я не люблю звонить. Ну ладно, хорошо, позвоню. Ну пока... (Вешает трубку и выходит из автомата со словами.) А сейчас, между прочим, можно разговаривать сколько угодно.

Затемняется автомат.

Нечаев вешает трубку, выходит из комнаты, потом возвращается обратно с воздушным красным шариком. Он привязывает шарик к спинке стула, глядит на него и усмехается. Звонок. Справа высвечивается комната отдыха на киностудии. У телефона — Кирилл  Владимирович.

Н е ч а е в  (берет трубку). Алло!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Федор Федорович? Говорит ваш друг и соратник. Я пытаюсь дозвониться к вам три дня подряд...

Н е ч а е в. Во-первых, здравствуйте, Кирилл Владимирович...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Во-вторых, я хочу сообщить вам пренеприятное известие — картину закрывают... видимо.

Нечаев после паузы засмеялся.

Чего вы веселитесь?

Н е ч а е в. Я думаю, как все сразу упростилось... И все-таки здравствуйте, Кирилл Владимирович!..

З а т е м н е н и е

Двойная декорация. Слева — съемочный павильон № 2. Справа — комната отдыха. В комнате отдыха Ф е к и н   беседует   с кем-то по телефону.

Ф е к и н. Да? .. Да-да... Да? Да-да...

В павильоне № 2. Юпитеры потушены. У камеры — никого. По павильону бесцельно слоняется Блондинка   и порой проносятся какие-то люди.  На переднем плане — Трио.   Они репетируют; играют и вздыхают.

Г и т а р а. Самотоха, самотоха!!

У д а р н и к, Говорят, съемку сегодня отменяют, кто-то приезжает...

Т р у б а ч. Это не наше дело! У нас своя работа. Пусть не думают, что мы какие-нибудь веселые рассказчики анекдотов. Я хочу, чтобы своей работой мы заслужили какое-нибудь трудовое прозвище, например «Товарищи   тракторы».   Вздохнули   по-гречески.

Т р и о. А-а!

Т р у б а ч.   Неактивно вздыхаете, товарищ...

Г и т а р а. Жгунди.

Репетируют. В павильон входит   Нечаев.   За ним, как тень, — ассистент Зина.

Н е ч а е в (ко всем). Здравствуйте!

З и н а (кричит). Товарищ Фекин!

В комнате отдыха. Фекин   необычно поспешно кладет трубку и опрометью бросается из комнаты.

Ф е к и н (врываясь в павильон). Я составлял акт об отмене сегодняшней съемки. Да. Вы знаете, Федор Федорович, что я подумал? (Торжественно.) Что бы ни случилось, мы должны верить, что снимаем фильм, нужный людям. Вот так! Где вы так загорели? Вы просто индус.

Н е ч а е в. Будьте любезны, разыщите Кирилла Владимировича.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (входя). Он тут, народы! Любезный Фекин, там, внизу, стоит Трофимов из главка.

Ф е к и н.  Будет встречено. (Хочет бежать.)

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. И еще. Если придет старая, но гордая женщина по фамилии Кирьянова и по имени Надежда Леонидовна, сразу проводите ее к Федору Федоровичу.

Ф е к и н. Будет проведено. (Исчезает.)

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (Нечаеву). Она хотела с вами встретиться и просить вас о чем-то. Поговорите с ней перед худсоветом, это доброе дело.

Н е ч а е в. Кто придет на худсовет?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Обычные члены плюс знатный карусельщик с завода. Потом Кирьянова — наша кинокритическая мысль. Слушайте, где вы так побурели?.. Вы просто...

Н е ч а е в. Индус?

К и р и л л   Владимирович.   Нет, араб.

Б л о н д и н к а (решительно подходя к Нечаеву). Здравствуйте. Я играю у вас «целующуюся пару». Вас закрывают, и я хочу, чтобы вы рекомендовали меня на роль козы на фильм «Серый волк».

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Я уверен, что Федор Федорович рекомендует вас козой, антилопой и любым другим млекопитающим. Только не надо поддаваться ложным слухам. Картину не закрывают.

Просто сегодня просмотр материала, и поэтому отменили съемку.

Блондинка мрачно отходит назад.

(Нечаеву.) Теперь об обсуждении картины на худсовете... и о степени моего участия в нем.

Н е ч а е в (неловко). Я знаю, у вас больное сердце...

Т р у б а ч (подходя). Простите, что перебиваю. Мы кое-что наворожили. Получается вкусно. Может, вы сейчас нас прослушаете?

Н е ч а е в. Приехал товарищ из главка, лучше в другой раз, если можно...

Т р у б а ч (бодро). Можно. Все на свете можно, только осторожно. (Отходит к трио.) Заиграли, завздыхали.

Трио репетирует.

Н е ч а е в (Кириллу Владимировичу). Так, значит... если вы не придете на обсуждение... на что-нибудь сославшись... я не обижусь.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Главное — не считать людей лучше, чем они есть... Спасибо. Я так и поступлю.

Входит Трофимов,   за ним — Ф е к и н.    Общее приветствие.

Ф е к и н. Я пойду выяснять насчет зала. (Тихо Нечаеву, кивнув на Трофимова.) Серьезный человек! Но ничего... что бы ни случилось, Федор Федорович, мы верим, что снимаем фильм, нужный людям, и будем с вами. Вот так! (И с возгласом «Через минуту вернусь!» направляется к выходу, на ходу Зине шепотом.) Наш сегодня какой-то не такой. Видимо, дела — труба. (Исчезает.)

Т р о ф и м о в (Нечаеву). Рад тебя видеть, старик! Где ты так загорел? Ты просто...

Н е ч а е в. Индус?

Т р о ф и м о в. Нет...

Н е ч а е в. Араб?

Т р о ф и м о в. Нет. Ты эфиоп.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Как, вы знакомы с режиссером этого опасного фильма?

Т р о ф и м о в.  Вы старомодны. Теперь не говорят «опасного», теперь говорят «смелого».

Т р у б а ч (репетируя). Вздохнули...

Т р и о. А-а-а!

В комнате отдыха. Входит   Фекин   и тотчас усаживается к телефону.

Ф е к и н. Двести семьдесят. «Серый волк»? Да? Да-да-да... Да? Да-да-да...

В павильоне.

Т р у б а ч. На сегодня хватит. Будем свободны от вздохов, товарищи!..

Женщины расходятся. Остается Гитара.

Т р о ф и м о в (Нечаеву). Есть смысл, старикан, побеседовать до просмотра.

Н е ч а е в. Нет. Лучше после.

Т р о ф и м о в. Странно. Я думал, тебя заинтересует побеседовать со мной.

Н е ч а е в. Ты знаешь, сейчас нет.

В комнате отдыха.

Ф е к и н (по телефону). Да? Да-да-да!

В комнату входит  Надежда Леонидовна.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а.   Простите, вы...

Ф е к и н (Надежде Леонидовне). Да-да-да... (В телефон.) Да-да-да...

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а.     Мне    товарища...

Ф е к и н. Я информирован... (В телефон.) Да-да-да. ..

Надежда Леонидовна садится. Фекин продолжает упоенно разговаривать.

В павильоне № 2.

Входит Ирина Кирьянова. Она очень холодно здоровается с Трофимовым и  необычайно проникновенно  с   Нечаевым.

И р и н а.   Очень-очень-очень рада вас видеть.

Нечаев  изумленно   глядит на нее.   Ирина  отходит   к   Кириллу Владимировичу.

З и н а (Нечаеву). Пора звать Фекина?

Нечаев кивнул.

(Кричит.) Товарищ Фекин!

Ф е к и н (в комнате отдыха). Иду! (В телефон.) Да-да!

З и н а (в павильоне, кричит). Товарищ Фекин!

Ф е к и н (в комнате отдыха). Он уже пошел!.. (Вешает трубку. На ходу Надежде Леонидовне.) Все будет чудно, голубушка! (Убегает.)

Ф е к и н (вбегая в павильон № 2, Нечаеву), С залом большие трудности, но я их преодолел. Отвоевал директорский зал. Можем идти, товарищи!

Кирьянова и Трофимов идут впереди, Нечаев, Зина, Кирилл Владимирович и Фекин — сзади.

Ф е к и н (Нечаеву), Да. Что я вам хочу сказать?.. Мой племянник просто в восторге от сценария. Это просто хамство будет, если нас закроют. Но я ведь состою в кооперативном доме... (И, не докончив фразы, он догоняет Трофимова и Кирьянову. Они уходят.)

З и н а (Нечаеву). А Фекин договорился с «Серым волком».

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Как он нехорошо поступил... Ай-яй-яй! Уважаемая фея в брюках, вы знаете, что Фекин живет в крохотной комнатке и у него очень большая семья. Что делать, наш Фекин плодовит, и он не ворует и живет на жалованье. И посему, для того чтобы строиться, у него не должно быть перерыва в съемках. Ему нужны постановочные — быстрее и больше. Кто знал, что под развязным обликом Фекина таится чуткое сердце семьянина?

Н е ч а е в (Кириллу Владимировичу). А вы что же это... идете на худсовет?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Да. Решил посидеть на худсовете... но тихонечко...

Нечаев, Кирилл Владимирович и Зина уходят. В павильоне остаются Блондинка и тихо и задумчиво играющий что-то на гитаре Жгунди. В павильон поспешно входит  Киноактер.

К и н о а к т е р (Блондинке). Привет. Шесть часок назад я еще был в Астрахани. Представляешь, нелетная погода. Ну, я к начальнику. Баба. Она меня сразу узнала...

Б л о н д и н к а (лениво). Врешь, поди...

К и н о а к т е р. Честное слово! Я ей: так и так, снимаюсь сразу в двух концах Союза, нужно доставиться! (Остановился, игриво.) А наши, никак, обедают? (Хочет обнять Блондинку.)

Б л о н д и н к а (грозно). Но-но...

К и н о а к т е р (удивленно). В чем дело?

Б л о н д и н к а. Вас закрывают. Я теперь в «Сером волке» буду сниматься с Кободоевым.

К и н о а к т е р. То есть как закрывают?

Блондинка ничего не ответила и, вильнув бедрами, ушла в глубь павильона. Киноактер очумело оглядывается: потушены юпитеры, в павильоне никого, только Жгунди тихо наигрывает на гитаре.

В комнате отдыха, поглядывая на часы, сидит Надежда Леонидовна. Вбегает Фекин. Бросается к телефону.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ну как?

Ф е к и н   (останавливаясь).  А!..  Я...  Я  сказал...

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а.   Ну и что же?

Ф е к и н. Он... Он сказал. Что же он сказал? Понятно. Он сказал, что извиняется и просит вас зайти в другой день. Убедительно просит, заходите в другой день, только обязательно. Обязательно заходите. (Снимает трубку.) Два семь три. «Серый волк»?

Надежда Леонидовна молча поднимается со стула. А   в   павильоне №2   по-прежнему   тихо   наигрывает   на   гитаре Жгунди  и,   прислонясь    к   стене,    неподвижно   и  устало    стоит Киноактер.

З а т е м н е н и е

Двойная декорация. Справа — часть просмотрового зала. Слева — коридор перед просмотровым залом. В коридор из зала выходят какие-то люди. Выходят  Первый   и   Второй   члены худсовета.

Первый — желчный, нервный,  говорит   с  вызовом,  будто   мстит кому-то.

Второй — добренький, в очках.  В  продолжение разговора он вес время снимает очки, обеспокоенно разглядывает их, потом снова надевает.

П е р в ы й (желчно). И что же теперь будет с картиной? Трофимов разнес ее в пух и прах.

В т о р о й (разглядывает очки). А Кирилл Владимирович — молодец. Довольно рискованно выступал. Вот не ожидал...

П е р в ы й (раздраженно). Я вас спрашиваю, что будет с картиной, а вы мне — Кирилл Владимирович. Я вам про Фому, а вы мне про Ерему...

В т о р о й. Судя по ситуации, картину могут закрыть.

П е р в ы й (желчно). Закрыть совсем не закроют, а вот законсервировать на время — законсервируют. (Нервно.) Слушайте, что вы меня все время разглядываете?

В т о р о й. У вас есть бородавка над веком?

П е р в ы й (почти отчаянно). Какая бородавка? Зачем мне бородавка?

В т о р о й. Видите ли, я, кажется, обменял очки во время обсуждений с Лысоцким. У нас с ним одинаковые футляры...

П е р в ы й. Чепуха! Вечно вы о чепухе... (Уходит.)

Входят   Нечаев, Кирилл Владимирович.  В  продолжение всей сцены Второй член худсовета внимательно разглядывает Нечаева.

Н е ч а е в   (Кириллу Владимировичу).  Ну что ж, спасибо!

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (насмешливо). Да, под маской циника таилось храброе сердце бойца. Как сказал кто-то: люди лучше, чем они кажутся.

Появляется  Трофимов.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (Трофимову). А вот введенному в худсовет товарищу, знатному карусельщику, в отличие от вас, картина понравилась. Как сказал кто-то, она понравилась ему всесторонне: как члену худсовета, знатному карусельщику и просто русскому человеку.

Т р о ф и м о в. Скажите, Кирилл Владимирович, почему вы так любите говорить какими-то нелепыми и обязательно чужими словами?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Очевидно, талант. Талант, он всегда возьмет свое... и чужое тоже.

Появляется   Ирина   Кирьянов а.

И р и н а (невероятно ласково, Нечаеву). До свиданья, Федор Федорович! Кирилл Владимирович, я вас жду сегодня.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Обязательно, несравненная!

И р и н а (Нечаеву, очень ласково). Еще раз до свиданья!   (И, сухо кивнув Трофимову, она уходит.)

Остаются Нечаев, Трофимов и Второй член худсовета, неотрывно разглядывающий Нечаева.

Т р о ф и м о в. Много куришь. Так долго не проживешь.

Н е ч а е в.   Мы все проживем до своей смерти.

Т р о ф и м о в. Поедем к тебе?

Н е ч а е в. Да, конечно. (Второму члену худсовета.) Вы... очевидно... хотите у меня что-то спросить?

В т о р о й (истомленно). Простите... Вы не можете мне подсказать, есть ли у вас чернильное пятно за правым ухом?

Нечаев не  успевает ответить,   так  как  в   коридоре    появляется Блондинка   с авторучкой и листком бумаги в руках.

Б л о н д и н к а (протягивая авторучку, грозно). Федор Федорович, я подумала и все-таки решила просить вас рекомендовать меня козой...

3 а т е м н е н и е

Двойная декорация. Слева — квартира Надежды Леонидовны. Коридор с телефоном. Справа — квартира Нечаева. Комната пуста. В квартире Надежды Леонидовны. Часы бьют восемь. В коридор выходит  А н я,   подходит  к  телефону,   набирает  номер. Звонок в квартире Нечаева. Никто не подходит.

Аня кладет трубку. Входная дверь открывается. Входит Н а д е жда   Леонидовна.   Она в пальто.  Не раздеваясь, садится  на стул.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Я очень люблю возвращаться домой и всегда тревожусь, когда не горят окна.

А н я. Что случилось, тетя?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Просто я загадала одно желание, а глупая прохиндейка судьба его не выполнила. А зря! Мы бы пригласили судьбу в ресторан. Мы бы устроили ей вспрыски.

Аня хочет уйти.

Ты загорела в совхозе.

А н я. Было много солнца.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. И солнце было горячее. . .

А н я   (поспешно). Что же у вас случилось, тетя?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ничего хорошего. Ничего дурного. Все как надо, и забудем об этом. (Снимает пальто.) Да, солнце уже горячее. Видимо, будет солнечное лето. Как нетерпеливо люди ждут нового времени года. Они надеются, что тогда-то все будет по-другому. А пока спешат доживать старое по-старому.

Аня вновь поднимает трубку, начинает набирать номер телефона.

И р и н а (выходя). Аня, освободи, пожалуйста, телефон.

Аня молча кладет трубку к выходит, но Ирина не решается звонить сразу. Она расхаживает по коридору и что-то обдумывает.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а.   Аня загорела...

И р и н а   (расхаживая). Бы были на студии, тетя?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Да. Мы договорились с Кириллом Владимировичем. Он просил, чтобы я зачем-то пришла к режиссеру.

И р и н а. И зачем же он вас так просил?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Я, собственно, не знаю, у нас не состоялось свидание, и я поехала на выставку цветов.

Ирина   подходит   решительно   к   телефону,   снимает   трубку.

Да. Я получила рукопись от машинистки. Я хочу дать тебе прочесть.

И р и н а (положила трубку на рычаг, снова расхаживает). Тетя, почему вы занимаетесь не своим делом? Вы не можете написать книгу о Рашель, это совершенно ясно...

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Почему уж так ясно?

И р и н а. Потому что вы не знаете, о чем нужно сейчас писать.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Но Толстой говорил...

И р и н а (привычно). Вы не Толстой.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Но я хотела там написать. ..

И р и н а   (механически). Это не читается.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (отчаянно). Но ведь ты еще не читала!

И р и н а (затверженно). Это демагогия. (Опомнившись.) Простите, тетя, я думала о своем. Но, поверьте, я знаю, что вы можете и чего вы не можете. (Продолжая расхаживать и обдумывать.) Ну, так о чем же вы хотели написать?

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Я хотела написать о трагической актрисе. О Рашель, о символе яркого театра. Мы все научились быть правдивыми и настолько простыми, что искусству стало скучно. Оно зевает. Оно становится похожим на диетическую столовую. Украден пафос, и взлет, и скорбный рот трагического актера. А вместо них — застенчивый шепот. Но шепот не потрясает. Талант властвует на взлете, он на пределе виден. Есть страсть, есть яркость, и есть необычайные слова, похожие на спелые плоды. Когда они падают, слышно, как вздыхает земля. Ты не слушаешь?

И р и н а (не слушая). Я слушаю... но все это слова... Хорошо, я прочту. А сейчас, тетя, мне нужно поговорить по телефону.

Надежда Леонидовна молча уходит.

(Решительно набирает номер.) Аверкий Борисыч?.. Да, это я... Ну что вы скажете о сегодняшнем худсовете? (Выслушивает.) Знаете, если совершенно честно говорить, мне этот фильм... не то чтобы... не нравится... Нет, он мне нравится,  но не очень. Да... но не поддержать его в этой ситуации я не могла, и поэтому я пришла. И знаете, я немного тревожусь: а вдруг не прочлось, что я «за»? (Выслушивает.) Так-так... (Радостно.) По-моему, тоже прочлось. Вы заметили, как я сухо поздоровалась с этим Трофимовым?.. Заметили, да. А потом с каким лицом я его слушала?.. По-моему, тоже, это было очень заметно... Вот именно... А как я с ним попрощалась?.. Значит, все это было заметно?.. Ну вы меня утешили... Ну хорошо-хорошо, я успокоилась... Ну, звоните, звоните, дорогой... (Вешает трубку, набирает новый номер.) Да, Гаврила Захарыч, это я... Честно говоря, с самого начала фильм мне не очень понравился, то есть понравился, но не так чтобы «ах-ах!». Но я все-таки сочла своим долгом... (Выслушивая ответ.) Да-да-да... и я решила тоже его поддержать. И знаете, о чем я тревожусь? А вдруг не совсем было ясно, что я «за»! (Выслушивая.) Значит, это было понятно. А вы заметили, как я поздоровалась и попрощалась? (Выслушивая ответ.) Ну, знаете, у меня от сердца отлегло. Ну, звоните, звоните, дорогой!

Звонок.    Ирина   открывает   входную дверь.    Входит   Кирилл Владимирович.   Она здоровается с ним. И тут же звонок по телефону.

(Берет трубку.) Да, я... Здравствуйте, Иван Кузьмич!.. Да нет, я не беспокоюсь... А откуда вы знаете? (Выслушивая ответ.) Ах, этот Аверкий Борисыч. Ну вот вечно он... Значит, вы тоже считаете, что было заметно? Вот смотрите, вы уже третий человек... Ну хорошо, хорошо, я успокоилась. До завтра... (Вешает трубку. Кириллу Владимировичу.) Все-таки иметь телефон — это ужасно! (Выключает телефон.)

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Да.

И р и н а. Раздевайтесь.

Кирилл Владимирович не двигается.

Понимаете, я очень тревожилась, что я недостаточно его поддержала... Что это не прочлось. Но все говорят...

К и р и л л   Владимирович.    Я   уже   слышал.

И р и н а (расхаживая по коридору). Все-таки правильно, что я его поддержала...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Да.

И р и н а. А вы заметили, как Трофимов смотрел на меня во время обсуждения?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Заметил.

И р и н а. Как он ждал, что я выскажусь. И когда я не высказалась, а всем своим видом показала свое отношение, это вышло даже страшнее. Что вы не раздеваетесь?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Остались от козлика рожки да ножки. . .

И р и н а. Вы пьяны?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Нет. Еще впереди целый вечер. Еще ополоснемся. Я всегда подозревал, что вы глупая. И знал... молчите!.. что вы эгоистка. Но вы были для меня образцом принципиальной эгоистки. Я был почему-то уверен, что принцип для вас — прежде всего. И что когда дело дойдет до принципов, эгоизм и глупость отступят...

И р и н а. Послушайте...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Я бы хотел быть уверен в этом. Потому что я вам нравился. Мне хотелось быть уверенным, что я могу нравиться женщине, для которой принципы — это главное. Вы были мое оправдание, если хотите.

И р и н а. Кирилл...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (перебивая). Ну, я ошибся! Ну?! Что тут страшного?! Я привык ошибаться. (Фиглярски.) Я начинал историком. И моя первая работа была о Шамиле. Шамиль как вождь национально-освободительного движения. Но взгляды переменились... И в конце тридцатых годов он стал считаться агентом империализма. И я признал свою ошибку. Потом, во время войны, он вновь стал освободительным движением. И тогда я признал, что я ошибся, что признал свою ошибку. Потом, в сорок девятом году, он снова стал агентом, и я признал, что я ошибся, что признал ошибкой, что я ошибся. Я столько раз ошибался, что однажды мне показалось, что я сам ошибка. Но потом, по привычке, я и это признал ошибкой, и, следовательно, я — не ошибка. (Засмеялся.) А теперь вот вы — ошибка!

Входит Аня,   подходит к телефону, включает его.

И р и н а (Ане). Мы разговариваем. Иди отсюда, пожалуйста.

Аня молча уходит.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (тихо). Если бы вы... не испугались... Что вы наделали?.. (Вдруг гаерски.) Ну? (Кладет ей руку на плечо.)

И р и н а (тихо). Что?

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Остались от козлика... Бросьте! Вы просто женщина! И все! И вам приятно сейчас чувствовать себя просто женщиной!

И р и н а. Кирилл Владимирович...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Вам очень приятно. Ну будьте же до конца... дрянью. Едемте!

И р и н а. Что вы...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Вы почти согласились. Да? Если я соблюду хотя бы некоторые словесные приличия... Хорошо. Я их соблюдаю. Я не приглашаю вас со мной спать. Назовем это иначе. Я приглашаю вас на ужин вместе с завтраком. Идет? (Ласково-ласково, почти прекрасно.) Дрянь!

Она дает ему пощечину.

(Не изменяя тона.) А все-таки прелестно чувствовать себя просто женщиной...

Входит А и я.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. До свиданья, Ирина Максимовна, до свиданья, молодые люди... Рожки да ножки... (Уходит.)

Аня подходит к телефону, набирает номер. Звонок в квартире Нечаева. Одновременно со звонком Ани входят Нечаев и Трофимов.   Нечаев хотел подойти к телефону, но раздумал.

Н е ч а е в (Трофимову). Садись.

Т р о ф и м о в. Сними трубку.

Н е ч а е в.   Не надо.   Устал.   Я сейчас спущусь... Трофимов. Стоит ли, старик?

Н е ч а е в. Стоит. А ты посиди здесь и, если будут звонить, не подходи к телефону.

Трофимов усмехается. Нечаев уходит. В квартире Надежды Леонидовны. Аня вешает трубку, надевает плащ.

А н я  (Ирине). Дай мне две копейки.

И р и н а. У меня нет.

Аня молча выходит из квартиры.

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (входя). Чай готов!.. А где же?..

И р и н а. А он сумасшедший. И вообще мне кажется, что я здесь одна — нормальная. Дом разрушен! Обед не готов...

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Обед готов.

И р и н а. Аня, которая не отходит от телефона, как я ее ни прошу! Этот маньяк, который... И наконец, вы, тетя (расхаживая по коридору), вы — старая женщина, но вы ходите на девичьих каблуках. Как же, это красиво! Вы плохо видите, но вы не носите очков! Как же, это вас старит! Вы — моя бабушка, но я вас называю тетей. Нет, это повальное безумие!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а. Ирина... Ирина...

И р и н а. Вы подготавливаете какого-то психа показываться в театр, и все думают, что вы возитесь с ним по своей доброте... А вы возитесь с ним, потому что верите, что когда вас увидят на сцене, все будут настолько потрясены, что пригласят вас снова играть. Но никто не будет потрясен! Потому что вы уже старая. Понимаете? И мало того, что вы показались с этим кретином буквально во все театры. Нет, вы едете на киностудию, где вас даже не принимают! И ставите этим меня в дурацкое положение! Теперь вы вообразили, что написали какую-то книгу. Нет, вы сумасшедшая! И все вокруг сумасшедшие!

Н а д е ж д а    Л е о н и д о в н а (глухо). Я отвечу тебе. Сейчас. (После паузы.) Я видела Сару Бернар, когда ей было пятьдесят лет. Она играла Жанну д'Арк, которой было восемнадцать. Пьеса начиналась с допроса Жанны, и первая фраза была: «Сколько тебе лет, Жанна?» И Бернар должна была ответить: «Мне восемнадцать!» И весь Париж съехался на позор пятидесятилетней Бернар. И раскрылся занавес, и она вышла, и судья спросил: «Сколько тебе лет, Жанна?» И она обвела глазами затаившийся партер, готовую взорваться галерку, будто прося у них прощения. А потом выкрикнула, гортанно и с вызовом: «Мне восемнадцать лет!» И они заревели от восторга. Они поняли: актрисе всегда восемнадцать лет. Да, я хочу играть! Я хочу. Я хочу! И буду всегда хотеть! И никогда не признаюсь, что я старуха, и буду ходить на каблуках! И не буду носить очков! Потому что я — актриса, даже если я твоя прабабушка!

Ирина стоит спиной,  и плечи ее чуть вздрагивают.  Так что может показаться, что она плачет. Но если она и плачет, то совершенно беззвучно.

Что ты, Иринушка?!

И р и н а (после паузы, обернулась, спокойно). Вы даже здесь не смогли удержаться от мелодрамы, тетя!

Ирина   уходит,   потом   уходит   Надежда   Леонидовна.   Коридор пуст.

В квартире Нечаева. Возвращается  Нечаев.   Он ставит на стол бутылку и стаканы. Разливает.

Т р о ф и м о в. Ну, за тебя! Эх, Федюха, все пройдет. Вся эта бодяга, все забудется. И останется только то, что учились мы с тобой когда-то вместе и когда-то дружили... Будь здоров! (Пьет.) С тобой что-то сейчас происходит?

Н е ч а е в. Зачем это тебе?

Т р о ф и м о в. Всегда интересно, что происходит со сверстником. Особенно в личной жизни. А где Инга?

Н е ч а е в. Давай о деле.

Т р о ф и м о в. Как хочешь. Ну давай о деле. Что ж, худсовет, старик, в большинстве пощипал тебя крепенько.

Н е ч а е в. Не совсем точно. Худсовет в большинстве молчал... Крепенько щипал меня ты.

Т р о ф и м о в. Давай условимся. Меня нету. Я — это не я. Я — это учреждение, которое я представляю и которое пока руководит по крайней мере вашей киностудией. Вот так! Значит, вопрос — что же делать дальше? (Засмеялся.) Газет ты, конечно, не читаешь. Что газет?! Вы, когда картину снимаете, алфавит забываете. Но все-таки про абстракционистов ты знаешь... Короче, твой джаз и все эти кретинические вздохи, — как это называется?

Н е ч а е в. Это называется пародией.

Т р о ф и м о в. Я знаю, что это пародия. Кирилл Владимирович знает. И ты знаешь. А кто-то может и не знать. Короче, был джаз, нет джаза. Затем эпизод «Ночью». (Пьет.) Когда твои герои, говоря деликатно, сходятся... И сам факт, что твои герои быстро сходятся...

Движение Нечаева.

Да нет, я все понимаю, что этот эпизод нужен и что этот эпизод хороший и тэ дэ и тэ пэ. Но эпизод может быть воспринят как воспевание... Я нарочно сейчас все утрирую и разговариваю с тобой, как идиот...

Н е ч а е в. А может быть, ты как-нибудь иначе будешь со мной разговаривать?

Т р о ф и м о в. Не надо демагогии, старик, а то я уйду. Короче, этот эпизод ты вырезаешь.

Н е ч а е в. Это ты вырезаешь...

Т р о ф и м о в (ласково). Нет. Это ты. Я тебе советую, а ты уже вырезаешь... Но это все частности. Эх, если бы дело было только в ножницах... Хороший коньячок! Армяне умеют это дело. Знаешь этот анекдот? «Кто такой Дарвин, знаете? Грузвин — знаю. Арменвин — тоже знаю, а Дарвин...» (Смеется.) Эх, Федюха, коза-дереза, упрямые глаза... Модно, чтобы молодые ошибались, и были малоидейными, и не уважали отцов.

Н е ч а е в. Дорогой, мне скоро тридцать. Это, деликатно говоря, не совсем молодость. И отцов у меня в картине нет...

Т р о ф и м о в. Найдутся. «В Греции все есть». Потому что в картине у тебя все уязвимо. Начиная с темы. Про что твоя картина? Про любовь... Я опять буду сейчас говорить с тобой, как идиот. Ты не обращай внимания. Про какую любовь? Не про ту. Почему не про ту? А потому, что про любовь. Личная тема не в моде. Ты посмотри, как радиоприемник на тебя уставился. Укоризненно смотрит. Вон, зеленый глаз выставил, как кот. У, кот-котофеич! Совестно ему за тебя! В мире столько событий. Масштабных. Строительство ГЭС, открытие какого-нибудь сигма-альфа-гиперона. Огромен мир! А ты жизненный фон сузил — любовью занялся. Узкая у тебя тематика, Федя! Как полоска света, падающего из-за двери!

Н е ч а е в.   Это ты уже «там» выступаешь?

Т р о ф и м о в. Да, уже «там».

Н е ч а е в. Я тебе «там» отвечу. Любовь... (Остановился.) Ладно! Тебе ведь абсолютно наплевать на любовь... как и на строительство ГЭС, впрочем...

Т р о ф и м о в. «Оправдаться — это можно, да не спросят — вот беда!» Идет студеное время. И пройдет только верняк. (Вскочил. Вдруг выкрикнул дискантом.) Лупит дождик — хорошо; бьют по морде — хорошо, все на свете хорошо! Вот что пройдет! Ты понял?

Н е ч а е в. Ты выпил.

Т р о ф и м о в. Мне нравится твой фильм, Федя. В нем что-то есть. Я люблю твой фильм, как любят уродца, как любят дефективного ребенка, только за то, что он твой сын. Я разрешил твой сценарий, и я его люблю! И, любя, говорю. Сейчас — не время. Над тобой собираются тучи... (Жест наверх.) Там!

Н е ч а е в   (вдруг). Коля, скажи мне правду.

Т р о ф и м о в. Ты что?

Н е ч а е в. Только правду. Слышишь? Всю правду... Пей!

Т р о ф и м о в. Пью.

Н е ч а е в. Ну, скажи мне правду, Коля... И я тебе за это тоже расскажу всю правду — про себя, про что угодно. Ведь тебе до смерти интересно, что со мной произошло. Ты ведь любишь личную тематику. (Тихо.) Колька! Нет студеного времени...

Т р о ф и м о в. Но может быть...

Н е ч а е в.  И никаких туч над фильмом тоже нет! «Там» даже не знают о моем фильме... Да?

Т р о ф и м о в   (шепотом). Но могут узнать.

Н е ч а е в. И ты сам пустил этот слух. Про «там». Да? Пусть худсовет испугается. Пей!

Т р о ф и м о в. Дурак! Да, сейчас «там» никто не знает. Но когда узнают...

Н е ч а е в. И ты профилактически меня долбанул... Да?

Т р о ф и м о в. Я сделал это для тебя. Пусть лучше сейчас тебя остановят, чем потом... (Помолчав.) И для себя. Потому что я разрешил твой сценарий. А мы с тобой дружили. И все это знают... (Вскочил.) Иди к черту! Короче... Ты не будешь подставлять под удар себя и меня... Даю тебе мысль, а ты держи ее за хобот; ты пишешь бумагу: «В связи с тем, что заболела актриса тра-та-та... А также в связи с тем, что жизнь властно ворвалась в мои творческие планы, тра-та-та-та... прошу разрешить мне внести поправки в сценарий, для чего прошу съемки картины приостановить временно...» Подпись, и все. (Засмеялся. Нечаев тоже.) Ну, что ты смеешься?

Н е ч а е в. Как я все-таки тебя знаю... А тебе очень трудно... Ты хочешь быть сразу начальником, карьеристом и человеком... Это... не выходит. Потому что по натуре ты — ни то, ни другое, ни третье. (Усмехнулся.) Прости!

Т р о ф и м о в. Ничего.

Н е ч а е в. А про личную историю я сейчас тебе расскажу. Как обещал. Потому что тогда нам будет легче с тобой договориться. Значит, так. Есть человек... вернее, не человек, а режиссер. Это — на пути к человеку. И сей режиссер мучается. (Насмешливо.) Постоянная проблема: так ли он творит или не так. И хочется ему с кем-то поделиться. Пей, проехали! И в перерывах приходит жена. Скучная, издерганная. Ну, в общем, жена. И в результате он поделился своими творческими исканиями...

Т р о ф и м о в. С красивой девушкой.

Н е ч а е в. Ты догадлив! И кончилось бы все это... Ты опять догадлив... тем, чем должно кончаться... Но когда она протянула свои руки и говорила: «До свиданья! До свиданья!» — за это нужно было на колени встать, а он не мог. Потому что в этот момент он вспомнил, что всего десять лет назад его жена была точно такой же потрясающей  девушкой.   И он так же смертельно любил ее руки, ее колени... Ну почему вес это ушло?!

Т р о ф и м о в. А дальше... с девушкой?

Н е ч а е в. Мне очень жаль тебя расстраивать. Ну ты уж прости. Он ее пожалел. Так что... (Замолчал.) Да... Зачем я тебе это рассказывал? Да. И в результате всего происшедшего наш режиссер стал мучиться втройне. Он уже не только не знал, как снимать, ему вдруг показалось, что он не знает, что снимать. И он стоял над раскрытым чемоданом и думал: «А кому нужна вся эта история о любви? Любовь, даже самая несчастная, это все равно праздник... Это так — история для восемнадцатилетних! А вот есть другая история, она наступает потом, когда начинается семья. И один интеллигентный человек превращает жизнь другого, тоже интеллигентного и когда-то любимого, чудного человека... в нечто обыденное и сварливое. Он убийца! Ты понимаешь это? И может быть, об этом надо снимать. О конце «праздника». (Вновь насмешливо.) И опять он начал мучиться. И наступила полная неуверенность. И все это было правильно. Потому что это вызревание какой-то истины. А это — неуверенность и муки. «Семя, чтобы прорасти, должно истлеть!» Но все это понятно... Речь о другом. О том, как в разгар всех этих поисков, мучений приходишь ты — и все прекращается. Оказывается, все эти поиски от лукавого! С жиру! А все гораздо проще: к черту творчество! Нужно думать о том, чтобы выжить! Чтобы чудом доснять до конца! И только! И больше ни о чем!

Т р о ф и м о в. Я...

Н е ч а е в. Стоп! Спасибо тебе. Мучения прекратились. Ты поверь! Есть трезвость, и есть ясность. Пока есть подлость и есть предательство... история о любви, о двух руках, тянущихся над миром друг к другу, прекрасна. И я ее досниму до конца, ты уж мне поверь!

Т р о ф и м о в. Как ты себя заводишь. Но ты мне тоже поверь. Как сказал старый Тарас: «Я тебя породил, я тебя и... (засмеялся) убью!» Так он сказал. И еще запомни, ты — режиссер, другой профессии у тебя нет. И если ты начнешь со мной бороться...

Н е ч а е в.  Слушай.

Т р о ф и м о в. Ты видел, как струхнула Кирьянова? А ты ведь на нее надеялся, старик? И вообще, вспомни время, когда художнику говорили: «Делай!» И он отвечал: «Будет сделано!» В этом было свое рациональное зерно.

Н е ч а е в. Интересно. Ты сидишь в моем кресле. В моем доме. Пьешь мое вино. И при этом меня же пугаешь. И ты абсолютно уверен, что я испугаюсь. У тебя даже мысли нет, что я могу не испугаться.

Т р о ф и м о в (насмешливо). Конечно, муки, которые я смогу тебе доставить, — ничто по сравнению с творческими муками, которые ты испытываешь во время работы. Я все это понял, я все это знаю. Но я все же надеюсь на тебя. Понимаешь, старичок, есть милое русское выражение: «Болтаться, как дерьмо в проруби». Сейчас ты завелся, и тебя бросило к одному краю проруби. А ты остановись, подумай... и не спеша... передвигайся к другому краю. Короче, мое дело на тебя надеяться, и я надеюсь.

Звонок  в   коридоре.   Движение   Нечаева.   Пауза.   Новый   звонок.

Не бойся! Если это твоя красивая девушка, я умотаю. Ах ты, кот! Старик, ты кот! А еще говорил: «Пожалел». Ну да что там, все мы грешники! Только советую: делай что хочешь, а с Ингой не расходись! Она хорошая. Это бывает не так часто.

Нечаев молча встает и выходит. Возвращается с Женой. Она тщательно причесана. В новом платье.

Здравствуйте, Инга!

Ж е н а. Коля! Как хорошо, что вы зашли... Ой, накурили! Накурили-то как!

Н е ч а е в. Мы вообще не курили.

Ж е н а. Да. Значит, мне показалось. (Кокетливо.) Ах, вы пили без меня! Не могли меня обождать... Сейчас мы поставим чай. (Уходит.)

Ее голос: «Когда мужчины остаются один. . .»

(Возвращается.) Да, что же я хотела? .. Ах да, Коля, вы не обидитесь, если мы вас в другой раз позовем, а то мы вас не ждали...

Т р о ф и м о в (засмеялся). Конечно, не обижусь, Инга. Ну, счастливо вам.

Жена уходит.

Значит, ты все помнишь? Так, мол, и так, прошу временно законсервировать фильм...

Н е ч а е в, Я помню.

Т р о ф и м о в. И помирись с ней.

Возвращается  Жена.

Ухожу-ухожу. «Не бойтесь гостя сидящего, а бойтесь гостя стоящего». Адью. (Уходит.)

Нечаев — на ним. Слышен голос Трофимова: «И помни, что скапал старый Тарас...» Нечаев возвращается.  Пауза.

Ж е н а. Знаешь, я никуда не поехала. Я просто у мамы жила... А маме я сказала, что ты уехал и мне стало скучно дома. А потом пришел папа и спросил: «Ну, как поживает твой хозяин?» А потом пришел Боря Фейгельсон и спросил: «Ну, как вы обставили с хозяином новую квартиру?»... И вдруг мне стало так ужасно тоскливо...

Н е ч а е в. Ты знаешь...

Ж е н а. Я знаю. С картиной неприятность. Ну и бог с ней! Может быть, это и к лучшему. Нам опять будет трудно, и все опять будет по-старому.

Звонок телефона. Нечаев чуть вздрогнул.   Жена   это   заметила. Звонки телефона.

Кто же это может быть? (Жалко.) А мы не будем подходить.

Звонки.

А мы не подойдем. Пусть звонят, правда?

Звонки.

Н е ч а е в. Видишь ли...

Ж е н а. Я не хочу ничего видеть! И ничего слышать! (Поднимает трубку и тотчас вегиает.)

Звонки прекращаются.

А у нас сменили лифтершу.

Пауза. Снова звонки. Он направляется к телефону.

(Хватает его за руку.) Нет, я тебя прошу! (Поднимает трубку и бросает на рычаг.)

Звонки прекращаются.

Понимаешь! Во всем мире я твоя жена, и когда тебе плохо, я к тебе пришла. Ты меня любишь? Ну хоть немножечко еще любишь?

Звонки.

Молчи! Потом скажешь. И чаще об этом только говори.

Звонки

А то вы всегда почему-то стесняетесь говорить женщине, как вы ее любите. Только немножечко слов, и я все сделаю!

Звонки.

Ты не представляешь... Ты без меня не сможешь работать! И кроме того, у тебя плохое здоровье! А кто за тобой будет смотреть?

Звонки прекращаются.

Я говорю чепуху. Ты без меня, конечно, проживешь. А я вот не проживу. Пусть я унижаюсь. Да, я унижаюсь, но что тут такого? Я борюсь за свое счастье. Молчи! Я всю жизнь прожила с тобой. У меня, кроме тебя, никого не было! Ты мой единственный мужчина, и ты знаешь, как меня ничего не стоит обидеть! Слышишь? И ни о чем не думай! Если что... было... ты ни в чем не виноват! Ты просто слабохарактерный. А эти девчонки, они пользуются...

Н е ч а е в. Прошу тебя...

Ж е н а. Я говорю ужасные вещи. Прости меня! Я не понимаю, что я сейчас говорю. Ты меня любишь? Хоть немножечко? Ну, скажи, скажи, скажи!

Н е ч а е в. Да.

Ж е н а. Ну вот. Все хорошо. А теперь будем пить чай, как раньше. Там в холодильнике — торт. Принеси!

Нечаев уходит. Жена подходит к стулу, отвязывает от спинки красный шар и выпускает его в окно. Звонок к дверь. Секундная пауза. Потом Жена торопливо открывает входную дверь. На пороге — Аня.

(Шепотом.) Вы что?

А н я (так же). Металлолом у вас есть?

Ж е н а. Нету. (Она захлопывает дверь.)

Возвращается   Нечаев.

Н е ч а е в. Звонили?

Ж е н а.   Да. Дети   за   металлоломом.   Ну,   давай пить чай.

З а т е м н е н и е

Двойная декорация. Комната отдыха на киностудии и павильон № 2. В павильоне № 2 юпитеры потушены, в темноте — странные очертания декораций. В комнате отдыха — Ф е к и н, выдает зарплату.

Присутствуют Гитара,   Блондинка   и   Старец   с  бородой.

Ф е к и н  (держит речь). Мы прощаемся с вами и, возможно, не скоро встретимся, ибо, по всей вероятности, нашу картину закрывают. Сегодня у нас с вами расчетный день по эпизоду «В парадном». Лозунг такой: «Получим дензнаки в порядке очереди и неторопливо». Выдачу зарплаты можно превратить в большое огорчение или в милое светлое ожидание. Начнем по алфавиту: на «А» — нету. Мм! На букву «Ж», кто у нас на букву «Ж», простите за выражение. Товарищ...

Г и т а р а. Жгунди...

Ф е к и н.    Вот    именно.    А    где    же    остальной джаз?

Г и т а р а. Одному оркестранту вернули тигра — у него сегодня большой праздник. А товарищ Трубач пошел на тематический концерт. Они будут к часу.

Ф е к и н. Я рад вам выдать зарплату, товарищ Жгунди! Вы вздыхали, как настоящий грек!

Звонок по телефону.

(Снимает трубку.) Да-да... Режиссер не приходил еще... Да-да! На девяносто пять процентов — прикроемся... Да-да... с пятнадцатого буду на «Сером волке». Да-да.

Входит Зина.

(Тотчас вешает трубку.) Зинуля, я там уже выдал часть зарплаты. У меня очень неважно сейчас со временем... Может быть, ты?

З и н а (язвительно). Я понимаю.

Ф е к и н (сразу оскорбленно). А я отказываюсь понимать вашу иронию. И... все! (И, прежде чем она успевает что-то ответить, исчезает.)

В это время в павильоне № 2 появляется   Нечаев,   оглядывает павильон, пожимает плечами и быстро выходит.

В комнате отдыха Зина садится за стол.

З и н а. Сейчас, товарищи, сейчас. Я только войду в курс дела.

Гитара послушно сидит и ждет. Появляются художники Петя  и Юрочка.

П е т я. Знакомьтесь, Юрочка, это Зина. Она выдает мне плату за поцелуи. Я — на букву «Г», я раньше всех. (Кивнув на Блондинку.) А вот с этой девушкой я целовался двадцать шесть раз. Ты можешь поверить в это счастье, Юрий?.. Юрий говорит, что не может.

Б л о н д и н к а.   Влезают всякие без очереди!

П е т я. Зина, у нас к вам дело. Мы отмечаем сегодня окончание кинематографической карьеры, по этому случаю состоится небольшой бал. Именины сердца! Мы вас приглашаем.

Движение Зины.

Понятно. Отказываетесь. Сожалеем... Но когда придет девушка Аня, с которой я столь неудачно целовался, передайте ей эту записочку.

З и н а. Хорошо. (Протягивает деньги.) Распишитесь!

П е т я. Благодарю. А теперь (трагически) прощайте, Зина! Примите наши соболезнования по случаю закрытия фильма. Прощайте и вы, желтоволосая девушка. И привет актеру Кободоеву, воплощающему ныне роль Желтого льва.

Б л о н д и н к а. Во-первых, совсем не Желтый лев, а Серый волк! И вообще, Кободоев, если хотите знать, снимался в двадцати фильмах!

П е т я. Не может быть!

Б л о н д и н к а. Ему пишут письма со всего Союза!..

П е т я. Не верю!

Б л о н д и н к а. А вы... Вы...

П е т я (шепотом). А я... я ухожу, и Юрочка тоже. (Уходят.)

Блондинка вдруг расплакалась.

З и н а. Ну что ты?

Б л о н д и н к а (всхлипывая). И так все плохо, а он еще... И так на козу меня не взяли, а тут еще вас закрывают. А я уже всем родственникам рассказала, что я у вас снялась. Теперь никто не поверит. И всегда мне не везет; или картину закроют, или мою роль вырежут. Невезучая я! (Всхлипывая.) До свиданья! Если, может, вас откроют, вы мне по рабочему телефону позвоните. Я всегда приду... Я очень люблю кино... (Уходит.)

Г и т а р а. Бедная девушка!

З и н а (вдруг зло). Она не бедная! У этих бедных за день случается в личной жизни столько, сколько у меня за всю жизнь!.. Как ваша фамилия?

Стремительно входит Нечаев.

Н е ч а е в. Добрый день! Я что-то ничего не понимаю! Почему во втором павильоне — никого? Где художники? Почему в рабочее время затеяли выдачу зарплаты?

З и н а. Но ведь мы же... закрываемся...

Н е ч а е в. Кто вам сказал?

З и н а (радостно). Фекин.

Н е ч а е в. Где этот Фекин?

З и н а (счастливо кричит). Фекин! Товарищ Фекин!

Н е ч а е в (это вновь прежний деспотичный режиссер из первого действия). И договоримся, Зина, если в следующий раз вы не будете знать, где Фекин...

З и н а (нежно). Я поняла...

Н е ч а е в (чуть неловко). Да... Кстати... Здесь не приходила за зарплатой эта девушка, которая в первый раз...

З и н а (усмехнулась). Целовалась, да? Нет, не приходила.

Н е ч а е в. Ясно. Идите в павильон, Зина. Чтобы к часу художники были на месте и декорация готова. (Кричит.) Фекин!

Зина  убегает,   сталкиваясь   на  ходу   с   вбегающим   Ф е к и н ы м.

Ф е к и н. Я!

Н е ч а е в. Давно не виделись! Здравствуйте! Где же это вы пропадаете?

Ф е к и н. Я был...

Н е ч а е в. Вы были на «Сером волке»! Вы слишком рано решили уходить... И вы еще не один раз об этом с ужасом вспомните!

Во время его речи павильон   № 2 освещается,   вбегают Зина, Кинооператор,   какие-то   люди.    Масса   суеты.    Павильон ожил.

Ф е к и н   (Нечаеву). Но ведь мы же закры...

Н е ч а е в. Кто?! Кто сказал?!

Ф е к и н  (оперативно). Все будет сделано!

Н е ч а е в. Что «все»?

Ф е к и н. Не знаю. Но все будет сделано!

Входит Аня.

(Обрадовавшись возможности прекратить разговор.) Приветствую вас. (Бодрячком.) Так. Будем получать зарплату. Давайте ваш паспорток. (Берет у Ани паспорт. Просматривая ведомость.) Так! Вот ваши деньги, и вот вам какая-то записочка. Корреспонденция! Расписывайтесь здесь. Чудненько!

Н е ч а е в. Борис Григорьевич, идите, пожалуйста, в павильон. Я туда скоро приду. И мой совет, чтобы я вас там застал.

Фекин исчезает.

(Молча стоит у стола. Потом вопросительно глядит на преспокойно сидящего в стороне гитариста.)

Г и т а р а (извинительно). Мне должны выдать зарплату и все никак не выдадут.

А н я. До свиданья!

Н е ч а е в. Подожди!

Но Аня уже повернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Нечаев бросается к двери, толкает ее, но дверь не открывается. Он  пытается  открыть  ее,  но  дверь   безнадежно  закрылась.   Он колотит руками, но безрезультатно.

В павильоне № 2 идет суета. Все бегают.

Ф е к и н,   вошедший  в  павильон, тотчас  включился   в   беготню. Вдруг остановился, заслышав отдаленный стук. Выбегает из павильона.

В комнате отдыха Нечаев бессильно опускается на стул.

Г и т а р а   (тихо улыбнулся). Я хочу вам прочесть стихи. Их сочинил мудрый поэт:

«Все будет хорошо.

Оставьте ваши спешки!

Все будет хорошо,

И выйдут в дамки пешки,

И будут сны к деньгам,

И дождички по четвергам.

Все будет хорошо!»

Нечаев молча вскакивает и снова колотит в дверь. Неожиданно дверь  распахивается.   На   пороге —   Фекин.

Н е ч а е в (будто с зубной болью). Дверь...

Ф е к и н. Да.

Н е ч а е в. Должна быть...

Ф е к и н.  Починена.

Н е ч а е в. Через двадцать минут!

Ф е к и н.  Будет.

Н е ч а е в. Нет, через десять!

Ф е к и н. Сделаем.

Н е ч а е в. Сейчас же!

Ф е к и н. Сейчас же не могу. (Он боится паузы и понимает, что его спасение в том, чтобы без конца говорить. Скороговоркой.) Жил был шах, у него была собака, он ее любил. Он позвал визиря: «Хочу, чтоб через год собака говорила, как человек». «Сделаем», — ответил визирь. «Ты что, с ума сошел?» — спросили его. «Нет, — сказал визирь, — главное — никогда не отказывать! А кто знает, что случится за год: или я умру, или шах умрет, или собака сдохнет». Мораль — любое желание можно выполнить, дайте лишь время! (Стараясь весело.) Ха-ха-ха!

Н е ч а е в (устало). Я понял. Выдайте зарплату товарищу Жгунди. И возвращайтесь в павильон.

Входит   Кирилл  Владимирович.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Приветствую вас, Тореодор Тореодорович! Я поздравляю вас со смелым решением. Итак, вопреки всему, вы решили продолжать снимать.

Н е ч а е в. Вопреки.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Следующий эпизод у вас по плану — «Ночью»?

Нечаев молчит. Кирилл Владимирович удивленно глядит на него.

Н е ч а е в (после паузы). Я как раз хотел посоветоваться с вами.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. О чем же?

Н е ч а е в. Вот о чем. (Замолчал.) Значит, так, (Снова замолчал.)

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (после паузы). Я кажется, понял... А может, этот эпизод «Ночью»... мы... действительно, хотя  бы временно... изымем?

Нечаев молчит.

Правда, я боюсь, что, если  мы  его   сейчас   не  снимем... мы его вообще не будем снимать..,

Нечаев молчит.

Правда, это лучший эпизод... Что вы говорите?

Н е ч а е в. Я ничего...

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч.  Значит, с «Ночью» мы расстались...

Нечаев молчит.

А как же с джазом? . . Может, и его заодно? Конечно, временно и тэ дэ и тэ пэ.

Нечаев молчит.

Ну, тогда заодно и джаз... И то, что герои сходятся столь поспешно... Я понимаю, что в этом есть большой смысл и без этого многое будет непонятно... Но уж если резать, так резать...

Нечаев молчит.

А заодно и фон несколько расширим. Ну вот и порядок!  (Глухо.) Там, правда, мало что останется...

Н е ч а е в   (отчаянно). А что же делать? Вы сами видели, как Кирьянова... (Замолчал.)

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Вам очень хочется сейчас... рыдать? Рыдайте, милый! Рыдайте, и вам сразу станет легче. Рыдайте... Я тоже часто рыдал в свое время. Уступал себя, а потом рыдал. Это помогает. Слезы бесценны! Порыдав, мы жалеем себя и прощаем себе многое. Чаще рыдайте! И вспоминайте при этом чужую слабость или подлость. Это помогает! Только один вопрос, риторический. Почти афоризм. Понимаете, не то страшно, что есть плохие люди... А страшно то, когда плохих людей боятся... Ну, я там, к примеру, боялся, потому что тогда и посадить могли. Такое было время. Я не оправдываюсь, я поясняю... А вы-то почему сейчас боитесь? Вы поясните.

З и н а (вбегая). Сколько человек массовки готовить на завтра?

Н е ч а е в (глухо). Я завтра вам все расскажу. А сегодня... На сегодня все свободны. Хватит на сегодня...

З а т е м н е н и е

Двойная декорация.    Слева — телефон.   У  телефона    Нечаев. Справа — мастерская художника Пети. Уголок у вешалки, в беспорядке свалены пальто. За сценой веселье в разгаре.

Н е ч а е в   (разговаривает  по  телефону).   Можно Аню?

Г о л о с   Надежды     Леонидовны.   Ани   нет дома.

В мастерской. Появляется  А н я,   за ней   Петя.

А н я. Хорошо, когда где-то музыка и поют. Я пьяная. Вот возьму сейчас и бухнусь у двери.

П е т я. Тсс! Она, кажется, споткнулась на дороге жизни и сейчас упадет у двери.

А н я. Наступил час пудры. Что бы ни случилось! (Пудрится.)

У телефона.

Н е ч а е в (набрав номер). Можно Аню?

Г о л о с   Надежды   Леонидовны.   Ани   нет дома.

В мастерской.

А н я. Смешно! У меня к одежде всегда пристают какие-то бумажонки. Я их почему-то притягиваю, как эбонитовая палочка. Ну, ладно! Я, пожалуй, пойду, а то у меня с весельем сегодня не ладится!

П е т я (вдруг серьезно). Плюнь! Слышишь! Что бы ни случилось...

А н я. Молчи!

У телефона.

Н е ч а е в  (набрав номер). Можно Аню?

Г о л о с   Надежды   Леонидовны.   Ани  нет дома.

Нечаев уходит.

В мастерской. Петя вдруг взял Аню аа руку.

А н я (судорожно болтая под его взглядом). А вот в прошлом году у меня был прекрасный год. Хохол у меня почти не торчал. И еще обнаружилось, что у меня две макушки. А теперь по закону должна быть полоса невезения. Жизнь идет полосами и похожа на тигра... Слушай, я тебя сейчас... немного боюсь... А где Юрочка?

П е т я. Ты зря меня боишься. Раньше я думал, что я по натуре бобыль, а теперь неожиданно выяснилось, что я попросту моногамен. Я познал себя.

А н я. А что такое «моногамен»?

П е т я. Это значит единобрачен. Я могу любить только одну, на которой и женюсь. Моногамная семья образовалась на ранних ступенях человеческого развития, на пороге второго тысячелетия до новой эры. Кстати... (Остановился.)

А н я. Что?

П е т я. Слушай, а ты бы не хотела, для смеха... выйти за меня замуж на пороге третьего тысячелетия новой эры?

А н я. Петя... Петечка...

П е т я.  Ясно! Я пошутил. А ты молчи. Ты пьяная!

Звонок и дверь. Пауза. Снова звонок. Петя не двигается.

А н я. Ну открывай. . . Ну что ты!

Петя открывает. Входит Нечаев.

П е т я. Здрасте! А мы вас так ждали! Особенно я. Раздевайтесь. Как хорошо, что вы пришли. (Берет у него пальто.) О Юрий, возрадуйся, к нам пришел великий! (Петя убегает.)

Н е ч а е в (помолчав). Я не знал, что она вернется.

А н я. Это не важно. Она все равно вернулась бы. Ты это знал... Только ты не подходи ко мне. Ладно?..

Н е ч а е в. Ладно. Ты...

А н я. В конце концов, она твоя жена. А между нами ничего не было. Ты пожалел меня. Большое спасибо. Откуда ты узнал, что я здесь?

Н е ч а е в. Узнал.

А н я.  И я тоже знала, что ты сюда придешь.

Н е ч а е в. Аня...

А н я. Не надо. Мы не будем объясняться. Все эти объяснения... (Махнула рукой. Потом подходит к нему и, осторожно коснувшись пальцами, проводит по его лицу.) И не переживай из-за меня. Я была готова к этому с первой секундочки. Мой милый Иосиф Прекрасный! Мой милый Иосиф Пугливый!

Н е ч а е в. Я...

А н я. Нет. Все, что ты сейчас скажешь, будет не то. Понимаешь? У нас уже ничего больше не будет. Никогда! После того как я ее увидела, я уже не смогу... Мне ее жалко. Или не жалко... В общем... И все! Все! Все! (Засмеялась.) Странная штука жизнь. Если бы мне сказали год назад, что все это со мной может случиться... Ладно. А теперь пообещай, что ты сделаешь одну вещь. Только пообещай.

Н е ч а е в. Обещаю.

А н я. Ты не будешь меня провожать. Не бойся! Я сейчас совершенно трезва. Я притворялась. Ну вот! Прощай! Мы с тобой часто расставались... Ты только помалкивай. Я все знаю. Тебя никто так не знает. (Коснувшись пальцем его щеки.) Ух, щеки-то горячие! Я буду вспоминать о тебе часто-часто. И буду за тебя молиться в душе, чтобы у тебя все было хорошо. «Молись за меня, бедный Николка!» А теперь постоим до трех: раз, два... три. «И убежали мышки, серые пальтишки!» (Поворачивается и быстро выходит.)

Стук двери. Нечаев один. Он хотел надеть пальто, но не успел. С криком: «Юра, давай!» — вбегает Петя,  за ним — возбужденный   Юрочка.

Ю р о ч к а.  Утром в газете, а вечером в куплете!

П е т я.  Ура! Юрочка выпил, на Юрочку стих нашел.

Ю р о ч к а. Ах, я страдала, страданула, прямо в речку сиганула!

П е т я. Жарь, Юрочка! Возьмите Юрочку сниматься!

Ю р о ч к а. Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать! Не раскинуть ли умишком, не послать ли за винишком!

Нечаев молча стоит.

П е т я. Здесь была девушка небывалой красоты. Она что ж, совсем ушла?

Н е ч а е в. Вы очень похожи на Кирилла Владимировича, вас будто одна мать родила.

П е т я. Я не могу быть... я никак не могу быть на него похож. Потому что он живет в сострадательном наклонении, а я — в повелительном. Что же касается внешней оболочки...

Ю р о ч к а. Оболочка-то сотрется, свиная кожа — остается.

П е т я. Браво, Юра! Юра, гляди, он надел пальто! Он уходит от нас! Такой потрясающий! Такой утонченный! Интеллигентный! Ах, как нам всем не хватает интеллигентности! Ну поглядите хотя бы на мою рожу: лоб один на два—будка! Но на прощание скажите  нам, интеллигентный, вы   бросили девочку?

Молчание.

Бросили или нет?

Н е ч а е в. Послушайте...

П е т я. Не хочу! Бросили или нет? Бросили или нет? Бросили или нет?

Н е ч а е в. Бросил.

П е т я. Опа! И вернулись в лоно семьи. Да? Вернулись в лоно или нет? (Бешено.) Вернулись или нет? Вернулись или нет?!

Н е ч а е в. Вернулся.

П е т я. Опа! И это наверняка из благородства? Из чувства человечности?! Да здравствует человечность! Человечность нас спасет! Эпохе не хватает человечности! Лей, Юра, незримые миру слезы по поводу такой нехватки!

Ю р о ч к а. Лью.

П е т я.   А вот фильм свой вы тоже будете переделывать из чувства человечности? Будете или нет? Будете или нет?! Будете или нет?!

Ю р о ч к а. Будет!!

П е т я. Опа! Что и требовалось доказать. А в завершение пойдет баллада под названием «В конце концов».

В   продолжение   последующего   монолога   Нечаев  молча   стоит у двери и очень спокойно слушает.

Близится первый счастливый конец! В результате творческих исканий он снимет тихохонький благополучненький фильмик! Но при этом будет очень мучиться. Второй счастливый конец! В результате личных переживаний он все-таки останется с преданной супругой. Конечно, из чувства человечности. Он будет жить с ней в чудной благоустроенной квартире. Потолок пять метров, отдельный санузел. А по вечерам к нему будут приходить гости. Все сплошь знаменитости... Какой-нибудь Лоренцо Медичи Великолепный, Бенвенуто Челлини, Бабаевский. И, сидя в мягких креслах, вы будете беседовать с ними о том, как хорошо шахтеру... где-нибудь под землей... рубать уголек для семилетки. Или художнику в полутемной мастерской творить для будущего. И при этом, конечно, будете мучиться от своей обеспеченности. И еще оттого, что вернулись к жене. И в результате этих нестерпимых мук вы станете жить с женой и с той девушкой тоже. Из чувства человечности, конечно. И опять же страдать от этого! Дорогой, вы — мученик! Вы — чемпион по страданиям! Вы — символ человечности! Только один вопрос, дорогой символ. Отчего у вас такие удобные муки? Отчего в результате всех ваших мучений ломают себе шею другие? А вы остаетесь страдать, но в самых безопасных и комфортабельных условиях? Отчего? Отчего, несмотря на все ваше благородство... из вас так легко сделать дерьмо?!.. Слушайте, а может быть, у вас в порядке с человечностью? Может быть, чего другого не хватает?

Ю р о ч к а. Пусть в каждом доме стар и мал прочтут газету и журнал!

Н е ч а е в   (усмехается, Пете).  Видите ли...   Бабочки живут один день. И если этот день был дождливым, им кажется, что вся земля — это дождь. В вашей жизни было дождливое утро, и вы привыкли считать, что вокруг дождь и вы честнее других. И от этого вы стали злым. Целенаправленно злым. А когда есть злость — ничего не понятно. Видна, как вы точно сказали, только оболочка.

Ю р о ч к а. Неправда! Он добрый! Вы его не знаете. (Наливая вино из принесенной бутылки.) И давайте выпьем на прощание. А то у меня уже стих прошел! Милки, за то, чтобы мы были здоровы! Пусть с нами все будет хорошо! И пусть мы будем жить до ста лет! (Передает стаканы.)

П е т я (Нечаеву). Я не хочу, чтобы вы были здоровы. Я буду пить за то, чтобы вы сдохли!

Н е ч а е в   (глухо).   Согласен. За ваше   здоровье!

З а т е м н е н и е

У входа в киностудию.   На ступеньках   сидят   Гитара   и Кирилл   Владимирович.   Глубокая   ночь.   Гитара тихонечко играет. В темноте вспыхивает и гаснет надпись:  «Киностудия». Появляется  Нечаев.   Изумленно глядит на сидящих.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Теплая ночь! Не захотелось идти домой. Мне и товарищу. . .

Г и т а р а. Жгунди. (Нечаеву.) Мы с вами знакомы. Я вздыхал в вашем фильме.

Н е ч а е в   (усаживаясь рядом).   Вы давно   здесь сидите?

КириллВладимирович. Давно.

Н е ч а е в. Сюда не приходила девушка небывалой красоты?

К и р и л л    Владимирович.    Сюда   никто   не приходил.

Н е ч а е в. Тем лучше... Тогда будем сидеть втроем. Теплая ночь.

Жгунди тихонечко играет ну. гитаре. Все молчат.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч (Нечаеву). От вас несет фруктовым вином. Вы плодоовощник, вы были в бедных гостях.

Н е ч а е в (Гитаре). Хочется плакать, когда вы играете.

К и р и л л    В л а д и м и р о в и ч. Он играет про человека. Человек стоит на земле, над ним солнце. И человек просит: «Остановите землю, я хочу слезть».

Н е ч а е в. Зачем же он так торопится, этот человек? К чему тревожить галактику... Мы и так не очень-то задерживаемся на нашей доброй планете. Идите спать! Сегодня у вас не выдался день афоризма!

Г и т а р а. Грустно играть на исходе ночи, когда слабеют звезды. Многое вспоминаешь. У меня на юге живет брат. Он работает агентом в конторе по сдаче жилплощади. Мы с ним близнецы. Но он почему-то никогда ко мне не приедет... А я уже в том возрасте, когда есть что вспоминать... и улыбаться.

Н е ч а е в. Дайте мне поиграть немного.

Г и т а р а. Не могу.

Н е ч а е в. Почему?

Г и т а р а. Вам нельзя. У вас такие глаза. Если вы станете играть, вам подадут.

Н е ч а е в. А вам?

Г и т а р а. Я артист. Мне не подадут.

Н е ч а е в. Ясно. Вы неправы, древний грек, товарищ Жгунди! И вы зря слушали иносказания доброго Кирилла Владимировича. Да, мне некуда идти, потому что у меня нет дома. Точнее, я не вернусь в свой дом. И я все сделал, чтобы потерять ту, к которой нужно было идти. И работать мне сейчас трудно, потому что во мне проснулся трусливый раб! Что делать? Что делать? Я не оправдываюсь. Я просто верю. И еще я люблю. Пусть ее нет со мной. Но я люблю. И еще надеюсь. А это все же три ниточки, и пока они есть, не надо останавливать землю. Дайте мне поиграть, Жгунди.

Жгунди молчит.

Жизнь не всегда путь на гору. Иногда это цепь гор. Мы поднимаемся,  а потом  опять спускаемся, чтобы идти к вершине. И тут главное — понять, когда ты спускаешься. И не погибнуть от отчаяния на пути вниз.

К и р и л л   Владимирович.     Дайте    ему    поиграть, товарищ Жгунди!

Жгунди молча протягивает гитару Нечаеву. Нечаев играет. Жгунди тихо покачивается в такт мелодии. З а т е м н е н и е.   Только звучит в темноте гитара Нечаева.

Занавес

104 СТРАНИЦЫ ПРО ЛЮБОВЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Над сценой — светящаяся вывеска «Молодежное кафе «Комета».

В кафе. Два столика.

За одним столиком сидит Девушка. Она одна. На стуле стоит ее чемоданчик. На чемоданчике — букет в целлофановой обертке.

За другим столиком — Парень.  И он тоже один.   За сценой мальчишеский голос поэта читает стихи.

МОТОГОНКИ ПО ОТВЕСНОЙ СТЕНКЕ В ОГАЙО

Мы — мотоциклисты —

Мчимся вверх,

Ввинчиваясь в стенку

Круг за кругом.

Над нами звезды,

А внизу — огонек у входа,

Так похож на червовую карту

Или проще — на чье-то сердце.

А кругом почтеннейшая публика,

Как ей спокойно

Смотреть за пятиалтынный,

Как мчатся к звездам,

Круг за кругом,

Шальные мотоциклы,

Играя с судьбою в червовую карту.

А потом сердце у входа гаснет,

И публика расходится,

И ты говоришь мне немного устало,

Снимая со лба мокрый шлем:

—   Придет время — мы станем толстыми

И будем смотреть, как другие мальчишки,

Круг за кругом,

Рвутся к звездам

По отвесной стенке.

Но пока...

Мы — мотоциклисты.

Поэт закончил читать стихи. Аплодисменты.

Г о л о с    п р е д с е д а т е л я общественного совета кафе. Мы обсуждаем стихи и песни «молодого, начинающего.., и т. д. и т. п.»   поэта  Жени Даля. Кто-нибудь хочет высказаться? Ну давайте, ребятки, в бой!

Д е в у ш к а (за столиком). Я только два слова. Можно? (Встала.) Мне очень понравились стихи. Большое спасибо.

Смех, аплодисменты за сценой.

Г о л о с    п р е д с е д а т е л я. Еще кто-нибудь. Только помногословнее...

Молчание.

Ну, ребятки. Кто родил хоть какую-нибудь идею?

П а р е н ь. Я родил... (Встает.) Вы знаете... передо мной здесь выступала девушка...

Г о л о с    п р е д с е д а т е л я. Ваша профессия?

П а р е н ь. Анкета необязательна... Так я продолжаю... Вот передо мной здесь выступала девушка... Довольно необычная. Мне даже показалось, что она...

Г о л о с    п р е д с е д а т е л я. Я не понял. Вы собираетесь обсуждать стихи или девушку?

Смех.

П а р е н ь (тоже усмехнулся, невозмутимо). Нет. Стихи я обсуждать не буду. А девушка мне понравилась. Все.

Смех, аплодисменты.

Г о л о с    п р е д с е д а т е л я. Ясно. С идеями у нас... не выходит. По этому случаю предлагается маленькая врезочка в наш вечер... Прошу!

И тотчас женский голос за сценой запел песенку. А Парень преспокойно подходит к столику,  где сидит Девушка,  снимает со стула ее чемоданчик и цветы и садится рядом.

Д е в у ш к а  (даже задохнулась). Ну!..

П а р е н ь (ровно). Да, такие шутки я ценил в средней школе. Думал, что вырос. Оказалось — нет.

Д е в у ш к а.   Нет, это... ну... на нас все смотрят!

П а р е н ь. Несущественно. Кстати, стихи были довольно дрянные. Вам всегда нравятся дрянные стихи?

Д е в у ш к а. А может быть, этот товарищ писал их от чистого сердца? Может быть, у него просто не получились хорошие?

Свет на сцене медленно гаснет. Освещен только их столик.

П а р е н ь. Тоже довод... Вы, видимо, очень чуткая девушка?

Д е в у ш к а. А вы приставучий товарищ.

П а р е н ь. А вам нравится, что я к вам пристаю. Красивые девушки страшно тщеславные. У вас сегодня целый вечер будет чудесное настроение.

Д е в у ш к а  (засмеялась). Вы... веселый товарищ.

Проходит   спортивного   вида,   тщательно    одетый    очкастый парень.

Очкастый  (дружелюбно). Привет.

П а р е н ь  (сухо). Салют.

Очкастый   (обескураженный его  тоном).  Ну, я к тебе лучше потом подойду.

П а р е н ь. Да, лучше потом.

Очкастый уходит.

Д е в у ш к а. Это ваш знакомый?

П а р е н ь. Это мой знакомый... Что же это вы одна?

Д е в у ш к а.  Одна — не одна... Не все ли равно?

П а р е н ь. Не все. Я боюсь, что к вам сейчас кто-то придет.

Д е в у ш к а. Чепуха какая... Я просто с аэродрома, ужасно проголодалась и зашла. (Махнула рукой.) А! Все это не важно... Часто вы так пристаете к девушкам?

П а р е н ь. Часто.

Д е в у ш к а. Не надоело?

П а р е н ь. Нет... Людям моложе ста двух лет свойственна вера в «необыкновенную встречу». Без этой веры можно было бы умереть от скуки. Идет по улице человек. Упал и умер. Все думают — он от инсульта. А он — от скуки.

Д е в у ш к а (засмеялась). Вы невероятно веселый товарищ.

П а р е н ь.  Вы уже два раза об этом сказали.

Д е в у ш к а. Вы грустный?

П а р е н ь. Да, я пессимист. (Чуть насмешливо, чуть серьезно.) Иногда вдруг отчетливо понимаешь, что жизнь проходит. И довольно быстро. Люди смешны. Вот если я потерял два рубля — я огорчусь. А каждую секунду мы теряем секунду жизни. И ничего, не замечаем.

Д е в у ш к а. Да... Вы очень странный...

П а р е н ь. Товарищ...

Д е в у ш к а (опять засмеялась). Вот именно, товарищ.

П а р е н ь (встал, перенес бутылку вина со своего столика). Давайте выпьем. По поводу моей странности.

Д е в у ш к а. А... зачем?

П а р е н ь. Только не надо ханжить, хорошо?.. Кстати, это сухое вино.

Д е в у ш к а. Сухое — мокрое, это не важно. Терпеть не могу, когда меня кто-то угощает.

П а р е н ь.   Хотите оставаться независимой?

Д е в у ш к а. Хочу!

П а р е н ь. Проблема. Ну что ж... Тогда давайте пить как мужчина с мужчиной. Кончим эту бутылку — вы купите следующую. Подходит такое решение?

Д е в у ш к а (отважно). Подходит.

П а р е н ь. Ну, вот. А теперь поехали?

Д е в у ш к а. Поехали.

Он наливает.

Д е в у ш к а (торопливо). Только не очень много. А то я рано утром опять улетаю...

Парень засмеялся.

Чего вы смеетесь?

П а р е н ь. Так... Значит, то прилетаете, то улетаете? Веселая у вас жизнь. Где же вы работаете?

Д е в у ш к а. «Где», «что» — кому нужны эти уточнения! И вообще... А! Вы все равно этого не поймете.

П а р е н ь. Я отлично понял.

Д е в у ш к а. Что же вы поняли?

П а р е н ь. Человек — не тот, кто он есть на самом деле, а тот, кем он мечтал стать. Просто в силу тех или иных причин часто что-то не получается в жизни. А вот встретишь незнакомого человека — и ничего он о тебе не знает, и ты можешь держать себя с ним так, будто все у тебя вышло. С незнакомыми людьми легко. Вы это хотели сказать?

Д е в у ш к а (тихо). Да... Вы здорово все понимаете.

П а р е н ь (так же). Вам... со мной легко?

Пауза.

Д е в у ш к а. А! Ерунда! Просто вы мне попали под настроение. (Опять засмеялась.)

П а р е н ь. Часто смеетесь. (Сухо.) Вам, наверное, кто-то сказал, что у вас красивый смех. А он у вас довольно глуповатый.

Д е в у ш к а. Ну!..

П а р е н ь. Простите, сорвалось.

Д е в у ш к а. Нет, это даже хорошо. Я люблю людей, которые говорят то, что думают.

П а р е н ь. Налить?

Д е в у ш к а. Как мужчина мужчине... Вообще, правда, я сегодня часто смеюсь. Вы знаете, я заметила, есть какой-то закон: если плачешь, всегда потом будешь смеяться. И наоборот. Вот однажды я плакала два дня подряд. Мне это так надоело. И вот на третий день я решила: буду смеяться — и все! И целый день ходила и смеялась сквозь слезы, как идиотка... А! Вот странно. С той минуты, как мы познакомились, мы трещим, трещим...

П а р е н ь. И все равно мы ничего не сможем сказать друг другу.

Д е в у ш к а. Знаете, это тоже правда. Я тоже об этом часто думаю. Хорошо бы все люди лет на пять замолчали. Вот тогда у всех-всех слов появился бы снова большой смысл. Непонятно? Вот когда я думаю — понятно, а говорить не умею. Юморочек один... Что вы так на меня глядите? Вообще, что вы все время улыбаетесь?

П а р е н ь. Так.

Д е в у ш к а. Так, да?.. (Чтобы что-то сказать.) У вашего знакомого очень грустное лицо... Нет, но почему вы все-таки улыбаетесь?

П а р е н ь. Так.

Д е в у ш к а. Так — не так... Я ненавижу, когда улыбаются. Вы... вы просто мне попали под настроение.

П а р е н ь. Нет. Я вам понравился. Еще когда там сидел и на вас смотрел — уже понравился. Да?

Д е в у ш к а. А! Да — не да... Чепуха все это.

П а р е н ь. Понравился?

Д е в у ш к а. Нет... Ну понравились! Ну и что с того! Мало ли кто мне нравится...

П а р е н ь. На будущее. Мы постараемся говорить друг другу только правду. Этого еще никто не сумел. Идет?

Д е в у ш к а (засмеялась, потом спохватилась и опять засмеялась). Буду смеяться своим глуповатым смехом... Кстати, неплохо бы узнать, как вас зовут.

П а р е н ь. Неправда первая. Вы давно хотите, чтобы я вам сказал это. И вас ужасно бесит, что я молчу? Да?

Д е в у ш к а. Нет!.. То есть — да.

П а р е н ь. Как вас зовут?

Д е в у ш к а.   Наташа.

П а р е н ь. А меня — Евдокимов.

Д е в у ш к а. Как?

П а р е н ь. Евдокимов. Я люблю, когда меня называют по фамилии.

Танго за сценой.

Вам очень хочется, чтобы я вас пригласил сейчас танцевать?

Н а т а ш а.   Нет... То есть хочется.   Ну хочется.

Что тут особенного? Я люблю, когда меня приглашают танцевать, вот и все.

Они танцуют.

Давно не танцевала... Не надо. Не смотрите на меня все время... Мы сегодня будем здесь недолго, хорошо?

Е в д о к и м о в. Плохо... Когда мы с вами встретимся?

Н а т а ш а. Не знаю. Завтра я, возможно, улетаю. Завтра или через несколько дней.

Е в д о к и м о в. Вы не улетайте завтра. Улетайте через несколько дней.

Н а т а ш а. Это от меня не зависит.

Е в д о к и м о в. Все зависит от нас. Если вы очень захотите...

Н а т а ш а. Вообще действительно все зависит от нас.

Е в д о к и м о в. Так вы хотите встретиться со мной завтра?

Н а т а ш а. Ну, ладно. Хочу! Ну и что с того? Ну почему вы все время смотрите. . . А!

Е в д о к и м о в.  Здорово у вас звучит это «а!».

Н а т а ш а. Это раньше, когда мне мама что-нибудь неприятное говорила, я всегда хмыкала. Потом мы решили покончить с хмыканьем, и я ей теперь на все неприятное говорю: «А!» Ну не смотрите на меня все время!

Е в д о к и м о в. Буду смотреть. Здорово, что вас зовут Наташа.

Н а т а ш а.  «Здорово», да? Почему «здорово»?

Е в д о к и м о в.   Не знаю. Здорово — и все!

Н а т а ш а. Чепуха какая... Ну не смотрите на меня так.

Е в д о к и м о в. Буду. У вас невероятные глаза. У вас желтые глаза. У вас, наверное, лучшие глаза в СССР.

Н а т а ш а. Желтые, серые, зеленые... (Вдруг кокетливо.) Вот один человек называет меня лучшей девушкой Москвы и Московской области.

Е в д о к и м о в. Он дурак. Вы лучшая девушка в СССР.

Н а т а ш а. Не надо смотреть.

Е в д о к и м о в. Буду... (Тихо.) Вы хотите, чтобы я вас поцеловал.

Н а т а ш а. Нет!.. То есть... А! Хочу — не хочу... Нет... это кошмар какой-то.

З а т е м н е н и е

Одинокий столбик с шашечками. Надпись: «Стоянка такси». Прямо на тротуаре, под столбиком, сидит Парень. Он что-то чертит    в    записной    книжечке.    Подходят    Евдокимов    и Наташа.

Н а т а ш а. Пусто... А вчера было сколько угодно машин, да?

Е в д о к и м о в. Просто вчера мы вышли из «Кометы» рано, а сегодня поздно.

Н а т а ш а.   Какой   вы   рассудительный   товарищ (Смеется.   Парню   на тротуаре.)    Простите,   вы   на такси?

П а р е н ь (с достоинством). Нет, я на троллейбус.

Н а т а ш а.   Разве еще ходят троллейбусы?

П а р е н ь. В час двадцать «букашка» по кольцу. Таксистов подбирает.

Е в д о к и м о в. Здорово, что ты не улетела.

Н а т а ш а. Вот интересно. . . Вчерашний, сегодняшний день... Это все будто один день... Какой-то долгий-долгий. Я еще с утра... (Махнула рукой.) А! Юморочек.

Е в д о к и м о в.   Понятно. Кстати. Ты счастливая?

Н а т а ш а. Нет.

Е в д о к и м о в. Зря. У меня сейчас решается одно важное дело. Постарайся принести мне счастье.

Н а т а ш а. Постараюсь. Сколько сейчас?

Е в д о к и м о в  (глядя на часы). Стоят.

П а р е н ь   (услужливо). Двенадцать сорок.

Н а т а ш а.  Мне осталось спать шесть часов.

Евдокимов чуть обнял се. Она отстранилась.

Е в д о к и м о в. Ты не бойся.   К   часу  ты   будешь дома.

Н а т а ш а.   Я не боюсь — ты сам не бойся.

Е в д о к и м о в. А знаешь (показывает на виднеющийся силуэт дома), это мой дом.

Н а т а ш а (будто не слыша). Ну ни одной машины. Вот всегда так, когда тебе нужно что-нибудь позарез...

Е в д о к и м о в.   А вон мое окно... Шестой этаж, первое справа.

Н а т а ш а  (неловко, чтобы что-то ответить). У вас темно.

Е в д о к и м о в. Просто нет никого в квартире. Я там один сейчас живу.

Молчание.

П а р е н ь.  Прости, закурить не найдется?

Е в д о к и м о в. Найдется. (Передавая сигарету, взглянул в записную книжку парня.) Мыслишь? Не так уравнение написал. Топтыгин. (Наклонился, что-то черкнул в записной книжке парню.)

П а р е н ь. Понял. (Доброжелательно.) Стрельни мне еще сигарету, про запас.

Евдокимов протягивает сигарету.

(Словоохотливо.) Начал боксом заниматься, выбросил сигареты. Смех: девушку проводишь, пока сидишь здесь, ждешь «букашку», так закурить разбирает — обязательно согрешишь. Ничего, с понедельника начнем жизнь сначала.

Е в д о к и м о в. Ага. Пятьдесят процентов людей каждый понедельник начинают жить сначала.

Появляется веселый   Гражданин   с цветком георгина.

Г р а ж д а н и н. За Саврасушкой очередь, рыбочки мои, воробушки?.. Кто последний?

Е в д о к и м о в. Мы.

Г р а ж д а н и н. Все Саврасушки в парк едут... Храп-храп делать... Да здравствует ночь — друг молодежи. Ночью нахально блестят скамейки и по пустым улицам пощелкивают каблучки. «А я усталый старый клоун... и в испуге даже дети убегают от меня». (Строго.) О прекрасная наша молодежь! Вы не подумайте, что я пьян. Не подумали?

П а р е н ь. Ну что вы.

Г р а ж д а н и н. Просто я — балалаечник. Представляете, в двадцатом веке быть балалаечником? Ужас. Каждый вечер я порчу настроение современной публике. Трагедия. Ну можно быть после этого трезвым? Ведь правильно? Ведь точно?

П а р е н ь. Несомненно.

Г р а ж д а н и н. А я трезв. (Вынимая из-под пальто четвертинку.) Малыш еще не начат. (Парню.) «Бип-бип-бип... я Земля, ищу спутника».

П а р е н ь.Нет, мил человек, поздновато.

Н а т а ш а (Евдокимову). Всегда так, когда машина нужна позарез...

Е в д о к и м о в.  Есть предложение...

Н а т а ш а. Не надо никаких предложений.

Г р а ж д а н и н (Евдокимову). Можно к вам обратиться?

Е в д о к и м о в. Нет, нельзя.

Г р а ж д а н и н. А я нарушу и обращусь. (Протягивая Наташе цветок.) Возьмите этот георгин. Как дань восхищения...

Н а т а ш а. Спасибо. (Вынимает из чемоданчика яблоко.) А вы возьмите яблочко. Очень хорошее, из Ташкента.

Г р а ж д а н и н. Прекрасно... Вся история человечества началась с яблока. Прекрасно... Вы добрая. А он злой. Вы от Чернышевского. А он от Достоевского. Я тоже добрый. А мир не приемлет доброту. Вот я говорю: «Дайте мне большое, чистое, настоящее». А мне отвечают: «Возьмите слона и вымойте его в ванне». Вот тебе большое, чистое, настоящее. Уйти из мира, рыбочки мои, воробушки?

П а р е н ь. Сделайте одолжение.

Е в д о к и м о в   (тихо).  Слушай,  Наташа...

Н а т а ш а. Нет, нет!

Е в д о к и м о в. Ну перестань. Пойдем ко мне, и от меня вызовем такси по телефону.

Н а т а ш а. Я не спешу!

Е в д о к и м о в. Ну, пойдем. Ты с трудом держишь этот чемодан. Я все могу вытерпеть в жизни, только не ханжество! Ведь днем ты бы пошла?

Н а т а ш а. Но я не спешу.

Шепотом, бессвязный разговор.

Е в д о к и м о в. Ты спешишь.

Н а т а ш а. Нет.

Е в д о к и м о в. Боже мой, вызовем по телефону. Я прошу...

Н а т а ш а. Не надо!

Е в д о к и м о в. Ну, по телефону. Идем!

Н а т а ш а. Идти, да?

Е в д о к и м о в. Да, туда.

Н а т а ш а. Туда идти, да?

Е в д о к и м о в. Туда.

И они уходят.

Г р а ж д а н и н. Тысячелетняя поэма. И он увел ее, как Ромео увел Джульетту... как Фауст увел Маргариту... и еще кто-то увел еще кого-то... Ведь правильно я говорю, ведь точно?

П а р е н ь (равнодушно). Несомненно.

Г р а ж д а н и н. Эй, таксист! Саврасушка! Саврасушка! (Бросается за проезжающей машиной.)

З а т е м н е н и е

Квартира Евдокимова. Очень пустая комната. Наташа   и   Евдокимов.

Е в д о к и м о в (говорит по телефону). ...Дом семь, квартира пять.

Г о л о с из трубки.  Когда нужна машина?

Е в д о к и м о в. Сейчас.

Г о л о с. Заказ пятьдесят семь. Позвоним в течение часа.

Евдокимов вешает трубку; глядит на Наташу. Она сидит, не раздеваясь, в плаще, на краешке кресла.

Е в д о к и м о в. Конфеты на столе.

Н а т а ш а. Спасибо.

Молчание.

Е в д о к и м о в.  Вы меня сейчас очень боитесь?

Н а т а ш а. Почему? Вы ведь не волк.

Е в д о к и м о в. Да, я тоже так думаю... Вы можете снять плащ... А то в этом есть нечто вокзальное.

Н а т а ш а. Да нет, я так посижу.

Евдйкимов. Смешно. Мы опять перешли на «вы».

Молчание.

Н а т а ш а (стараясь весело). Почему смешно? Я до сих пор не знаю вашего имени.

Е в д о к и м о в. Это не бог весть какая потеря. Меня зовут довольно нелепо... Видите ли, я появился на свет, когда моя мать защищала кандидатскую... У нее было плохо с юмором... Короче, меня назвали Электроном. Электрон Евдокимов.

Н а т а ш а (смеется). Смеюсь глуповатым смехом.

Е в д о к и м о в (без юмора). Зря смеетесь. Может быть, человечество выучит наизусть это странное имя.

Н а т а ш а. А вы все-таки страшно смешной товарищ, когда говорите самоуверенным тоном. Просто не тон — а юморочек.

Е в д о к и м о в. Вы лучше ешьте конфеты.

Молчание.

Мне подарили эту коробку на день рождения. Я всех угощаю, а она никак не кончается.

Н а т а ш а (усмехнулась). Ну если... всех угощаете, — я возьму.

Е в д о к и м о в.   Да вы снимите наконец плащ.

Н а т а ш а. Ничего, ничего.

Е в д о к и м о в. Вы хотите спросить, где мои родители?

Н а т а ш а. Вообще, да.

Е в д о к и м о в. Они на юге. Отчим скоро должен вернуться.

Н а т а ш а. Вы тоже без отца?

Е в д о к и м о в. Тоже. (Хочет пододвинуть стул к ней.)

Н а т а ш а. Вы сидите там, ладно? (Чтобы что-то сказать.) А я хочу купить себе мотороллер и черные перчатки. Вот буду носиться по городу... Глупость, конечно, но все-таки мечта.

Е в д о к и м о в. Да... Поэтому давайте договоримся. Это будет ваша зона. (Жест на ее стул.) А вот здесь — моя... А здесь будет проходить условная граница, и я не буду переходить эту границу. Так будет безопаснее. Идет?

Сразу наступило какое-то облегчение.  Будто это заявление решало все вопросы.

Н а т а ш а (очень радостно). Идет.

Е в д о к и м о в. Скоро позвонят.

Н а т а ш а. Спать хочется ужасно. Мне осталось до самолета...

Е в д о к и м о в (перебивая). Давайте поставим кофе.

Н а т а ш а. Давайте!

Е в д о к и м о в. У меня есть потрясающая кофеварка. Я ее сам сконструировал. Это лучшая кофеварка в СССР. (Идет в угол комнаты.)

Жужжание кофемолки.

Вы не сидите как именинница, вы ставьте чашки.

Н а т а ш а. Где чашки?

Е в д о к и м о в. На потолке, наверное.

Н а т а ш а (снимает плащ, хозяйственно вынимает из буфета чашки, расставляет на столе). Мы сейчас похожи на столетних супругов. Вам снятся сны?

Е в д о к и м о в. Нет.

Кофемолка затихла, потом опять пошла

Н а т а ш а (доставая ложки). А мне снятся каждую ночь. Вы не улыбайтесь. Очень пророческие сны. Однажды я с Котиком... это так моего старшего брата зовут... купила облигацию. Больше для юморочка... И вот мне приснилось: плывет корабль, а на мачте у него наша облигация. Представьте, мы выиграли.

Он подходит к ней сзади.

А еще... Что вы там стоите?.. Мне часто снится такой сон: ночь. Поле. Какой-то кол. Почему-то каска. Она звонит на колу от ветра. Как колокол.

Он вдруг резко обнял ее.

(Вырвалась.) Ну не надо... Ну оставьте... Ну! Не надо же!

Он   попытался  ее  поцеловать,   но  она   вырвалась,  поцарапав   ему щеку. Он отступил.

Успокоились?

Е в д о к и м о в. Да.

Н а т а ш а (почти грубо). Все?

Е в д о к и м о в. Да.

Пауза.

Вы поймите...

Н а т а ш а. Не надо!

Е в д о к и м о в. Я хотел...

Н а т а ш а (грубо). Да не надо! Все ясно! «Потянуло на любовь», как говорят в Аэрофлоте.

Молчание.

Е в д о к и м о в. В каком-то Аэрофлоте...

Н а т а ш а. Смешно. С той минуты, как вы появились, я подумала: какой одухотворенный товарищ. Вообще, вы мне здорово прожгли обшивочку. Я думала, вы... А вы... А!

Е в д о к и м о в. Ерунда. Ведь ты хотела, чтобы я тебя поцеловал! Хотела?

Н а т а ш а. Не так! Понимаешь?!

Он сидит какой-то растерянный. Почти жалкий.

(Искоса взглянула на него, и в ней проснулась жалость, которой так боятся женщины; примирительно.) Какой вы... взъерошенный сейчас.

Е в д о к и м о в. «Одухотворенный»... «взъерошенный». .. У тебя жуткий лексикон.

Н а т а ш а. Ну вот. И смех глуповатый, и лексикон... Все плохо. А вообще я люблю, когда меня ругают... Я вас здорово оцарапала?

Е в д о к и м о в. Прилично.

Н а т а ш а. У меня есть духи. Вы продезинфицируйте.

Е в д о к и м о в. Это только когда кошки царапают, нужно дезинфицировать.

Н а т а ш а. Ну вот, я уже кошка. При чем тут кошка?

Е в д о к и м о в. Ладно, успокоились. (Презрительно.) Хватит об этом. Я вас больше никогда в жизни не буду целовать.

Н а т а ш а. Ну и хорошо.

Молчание.

Не будете?

Молчание.

Вообще не будете?

Молчание.

Телефон что-то не звонит... Вы сейчас совсем как обиженный мальчик. Вот таким вы мне нравитесь... Вы обиделись?

Молчание.

(Милостиво.) Ну, хорошо... Ну поцелуйте меня, если вам это так нужно...

Е в д о к и м о в. Ханжа и трусиха.

Н а т а ш а. Ну, ладно уж, поцелуйте.

Е в д о к и м о в. Я сказал!

Пауза.

Н а т а ш а. Тогда я сама вас поцелую.

Е в д о к и м о в. Я не хочу.

Н а т а ш а. А когда я не хотела...

Она не доканчивает фразы, потому что он поцеловал ее. Это очень долгий поцелуй, оттого что оба они боятся тех слов, которые   нужно  говорить   после   этого  поцелуя.   Потом   она   только махнула рукой и сказала свое «а»!

З а т е м н е н и е

В затемнении звонок телефона. Телефон звонит безостановочно. И затихает.

Шестой этаж большого дома. Раскрытое окно квартиры Евдокимова. За окном слышны голоса — его и ее.

О н а. Качается фонарь.

О н. Ветер.

О н а. Я не могу объяснить. Я все понимаю и ничего не могу объяснить. Как собака. (Смех.) Кошка, собака... (Смех, и вдруг скороговоркой, как заклинание.) Я люблю тебя... люблю, люблю... (Тревожно.) Ты меня любишь?

О н. Да.

О н а. Молчи! (Мстительно.) А ты всем предлагал конфеты и чертил границу?

О н. Не говори пошлостей.

О н а. Я, конечно, понимаю... Но все это гадко! Гадко!

Молчание.

Слышны шаги на улице...

О н. Да.

О н а. А знаешь, жалко, что кончилось детство. Это все-таки самое лучшее. (Смеется.) Странно. Я вот откалываю какие-то дикие номера. Но это самый дикий. Моя мама мне всегда говорит: «Худая, худой и останешься. Потому что злая и сумасшедшая».

О н. Тебе попадет, что ты не вернулась?

О н а. О какой чепухе мы говорим. Разве об этом надо сейчас говорить!

Молчание.

Опять кто-то прошел...

Слышны шаги на улице.

О н. Кому ты несла вчера букет?

О н а. Цветочки, да? (Засмеялась.) Одной личности. Мы с ним живем в одном доме. Он был «моя первая любовь». Все уже давно кончилось, а я всегда посылаю ему цветы в день рождения. И он не знает, от кого. (Засмеялась.) Ловко? (Вдруг встревоженно, как заклинание.) Я люблю тебя, люблю, люблю. А ты меня любишь?

О н. Знаешь, не надо все время говорить это слово. Надо быть сдержанной.

Молчание.

Наташка?.. Ты что?.. Ты плачешь?

О н а (спокойно). Что ты. Я редко плачу. Я обычно сдержанная.

3атемнение

Комната Евдокимова. Утро. Евдокимов спит на кровати. Наташа стоит, одетая, рядом. Смотрит на него. Задумалась. Вдруг подошла к столу. Взяла коробку конфет, вышвырнула ее за окно. Опустила голову, еще постояла. Ее обычный жест: «А!» Она включает на полную мощь радиоприемник. Раздается веселая песенка «Угадайки». Голоса дикторов.

Г о л о с (изображающий мальчика Борю; с большим энтузиазмом). Ой, сколько мы писем получили сегодня, дедушка! В каждом из них ребята отвечают на наши вопросы.

Б л а г о р о д н ы й    м у ж с к о й    г о л о с (игриво). В прошлой «Угадайке» мы, кажется, передавали голоса птиц и зверей. Кто правильно ответил на наши вопросы? Ну-ка, Боренька?

Г о л о с    Б о р е н ь к и. «Первым вы передавали стрекотание кузнечика, — пишет нам Лева Пысин из города Брянска. — Я часто слышу пение кузнечика на лугах». Леве шесть лет... Он всегда помогает своей маме.

Б л а г о р о д н ы й    м у ж с к о й    г о л о с. Смотри, какого кузнечика нарисовал Лева Пысин из города Брянска.

Г о л о с    Б о р е н ь к и. Ой, какой хороший кузнечик! Маленький, настоящий!

Б л а г о р о д н ы й    м у ж с к о й    г о л о с. А вот Володя Спицын из города Гомеля Белорусской ССР не узнал стрекотание кузнечика и решил, что это кричит крокодил.

Смех в репродукторе.

Е в д о к и м о в (просыпается, благодушно). Вы не сон... к счастью?

Н а т а ш а. Я быль, к счастью.

Евдокимов садится на кровати.

Г о л о с из репродуктора. «Вторым вы передавали по радио крик слона», — пишет Володя Воробьев, пяти лет, из города Сольвычегодска. Володя не умеет писать, и письмо за него написала мама. А слона Володя видел в зоопарке.

Е в д о к и м о в. Брось мне конфеты.

Н а т а ш а. Конфет нету.

Е в д о к и м о в.  Где они?

Н а т а ш а.  Я их в окно выбросила, чтобы они наконец у тебя кончились.

Е в д о к и м о в. Ясно.

Г о л о с по радио. А вот Коля Бурмистров из города Выборга не узнал слона. И решил, что это кри чит жаба.

Е в д о к и м о в. Быстро ты оделась.

Н а т а ш а. Я немного проспала.

Е в д о к и м о в. Тебе попадет?

Н а т а ш а. Попадет — не попадет, не важно.

Е в д о к и м о в.   Мне снился сегодня в первый раз сон. Странно. Тебе снились сегодня сны?

Н а т а ш а. Снились.

Е в д о к и м о в. Ну и что же тебе снилось?

Н а т а ш а. Что-то большое... чистое... настоящее... Потом пришел вчерашний гражданин и объяснил мне, что это был просто слон, которого вымыли в ванне. А я его и не узнала. Совсем как Коля Бурмистров из города Выборга.

Е в д о к и м о в. Перестань, ладно?

Н а т а ш а  (стоя у окна). Какое чистое небо! Чистое-чистое... Ну я пошла.

Е в д о к и м о в. Не поворачивайся. Я оденусь, провожу.

Н а т а ш а.  Не хочу, чтобы ты провожал...

Е в д о к и м о в.    Как   знаешь...   Когда   ты   вернешься?

Н а т а ш а. Денька через три.

Е в д о к и м о в. Быстрые у тебя полеты. Значит, встретимся в понедельник в восемь вечера. У метро «Динамо». Идет?

Н а т а ш а. В восемь вечера у метро «Динамо».

Е в д о к и м о в.     Если    что    изменится,    позвони 295-50-00, добавочный 365. Легко запомнить. В номере есть какой-то ритм.

Н а т а ш а (резко повернулась, подошла к нему вплотную). Поцелуй меня, ну, быстро! (Засмеялась.)

Е в д о к и м о в   (поцеловал ее).  Я  был неправ — у тебя дивный смех.

Н а т а ш а. Просто — утро. Прощай, Электрон Евдокимов. Вы очень милый товарищ.

Е в д о к и м о в.    Салют,   Наташка,   до   понедельника.

Она уходит. Стук захлопнувшейся двери.

(Вскакивает с кровати, напевая, подходит к столу. Ищет сигареты и вдруг натыкается на записку, читает.) «Ты ничего не понял. Я думала, ты поймешь... И получился — юморочек. Встречаться не надо. Наташка».

З а т е м н е н и е

Большая комната в НИИ. Четыре стола — в ряд, как парты. В углу комнаты стоит доска. У доски — В л а д и к (очкастый парень, которого мы уже видели в кафе «Комета») и Евдокимов. Оба одновременно пишут на доске. Что они пишут, мы не видим, а видим только оборотную сторону доски, на которой мелом торжественно начертано разными почерками:

Евдокимов — лапочка.

Евдокимов — дуб.

Евдокимов — душечка.

Евдокимов — кретин.

В противоположном углу комнаты сидит третий научный сотрудник — Галя Острецова. Она тоже что-то пишет. В комнате два телефона. Один — на столе у Гали, другой в противоположном углу, за доской, — на столе, у руководителя группы Семенова. Звонок телефона на столе у Гали.

Г а л я   (сняв трубку). Семенова нет. Он на установке «Альфа».

В продолжение картины все заняты делом. Весь разговор идет «между делом». Это привычная, никого не отвлекающая болтовня. Далекие удары, похожие на разряды.

Опять Гальперин начал рвать свои проволоки... Кстати, мальчики, с этими проволочками получается трудно объяснимый эффект...

Звонок телефона на столе Гали.

(Подняв трубку). Семенова нет. Семенов на «Альфе»... (Продолжая работать.) Кстати, в девяносто третьем ящике все установки называют именами цветов. Установка «Флокс». Звучит?

Е в д о к и м о в   (у доски, мрачно). Целый день хочется жрать. К чему бы это?

Г а л я. Я думаю, к дождю.

Молчание.

Евдокимыч, сыграем после работы в шахматы? Мне надо сыграть «с заведомо слабым противником».

В л а д и к (у доски). Одни люди живут, чтобы есть. Другие едят, чтобы жить. Острецова ест и пьет, чтобы играть в шахматы.

Г а л я. Владюша, ты вдумчивый мальчик. Но ты ошибся. Шахматы для меня не страсть, а цель. Человек должен все время ставить новые цели и добиваться. Я добилась первого разряда по лыжам. Потом стала мастером по пинг-понгу. Теперь я буду мастером по шахматам... Потом добьюсь еще одной вещи... Хочешь, скажу какой, Евдокимыч?

Е в д о к и м о в. Ну?

Г а л я. Фигушки. Ничего я тебе не скажу. (Собирая бумаги.) Я ушла на «модель». (Выходит из комнаты).

В л а д и к.  Эта твоя... в кафе... ничего была.

Е в д о к и м о в. Да, неплохая...

В л а д и к. Я вас вчера искал перед закрытием. Но вы куда-то исчезли.

Е в д о к и м о в. Мы исчезли.

В л а д и к. Не понял. Поподробнее.

Е в д о к и м о в,   Я не люблю поподробнее...

Молчание. Возвращается   Галя.

Г а л я. Мы пробирки заказывали?

Е в д о к и м о в. Нет, это Владик-маленький заказывал. Из тридцать девятой лаборатории.

Г а л я (садится за свой стол). Драма, мальчики. Мы работаем вместе целый год и до сих пор не придумали друг другу прозвища. Есть предложение называть Евдокимова «многообещающим». Я буду — «элегантная». «Элегантная Острецова из почтового ящика». А вот Владюша...

Входит Феликс,   высокий  красивый  парень. Он медлителен, даже величав. Он разговаривает выспренне, патетически и в тоже время очень серьезно. Так что нельзя понять, шутит он или говорит всерьез.

Ф е л и к с.  Здорово, отцы. Принес переводы.

Г а л я  (не отрываясь). Как живешь, Феликсончик?

Ф е л и к с. Мог бы лучше, мать. Плохо живу. Очень я огорчен. (Трагически.) Понимаете, много платят, а вот я считаю, что истинный человек должен получать мало. Он должен работать ради энтузиазма! Ради дела! Может, я неправильно считаю, пусть старшие товарищи меня поправят. (Евдокимову.) А ты все тоскуешь по мне, отец?

Е в д о к и м о в. Не говори.

Ф е л и к с. Я вот тоже. Я всегда тянусь к тебе, Евдокимов, как тянется цветок навстречу утреннему солнцу.

Е в д о к и м о в. Отчего-то мне всегда хочется говорить тебе гадость, Топтыгин. К чему бы это?

Г а л я. Я думаю, к дождю.

Ф е л и к с. По-моему, все проще. Ты очень много кушаешь, Евдокимов. А диалектика жизни такова: когда кони сытые — они бьют копытами. (Уходит.)

Звонок телефона.

Г а л я (подняв трубку). Семенова пет, Семенов на «Альфе».

Е в д о к и м о в. Ученый, который взялся заведовать отделом информации. Переводики составляет, кретин.

Г а л я. Ты очень впечатлительный, Евдокимыч. Ученого из него все равно бы не получилось. А там и оклад у него большой, и сидит на своем месте.

Е в д о к и м о в (встал). Не могу!.. Если придет Семенов, я в буфете. (Уходит.)

В   комнате остаются Галя и Владик. Владик по-прежнему стоит у доски, что-то пишет. Галя усмехается, снимает трубку своего телефона,  набирает номер. Звонок телефона на столе у Семенова, за доской.

В л а д и к (бросаясь к телефону). Алло!

Г а л я (тихо, в своем углу). Здравствуйте, Владик, это опять я.

В л а д и к (не без кокетства). Кто же мне все-таки звонит?!

Г а л я. Красивые девушки, Владик, пе прощают, когда их не узнают по телефону.

В л а д и к. Ну, совершенно не могу вас вспомнить. У вас весьма знакомый голос. Но вспомнить не могу. Ну, скажите... ну примерно, откуда вы меня знаете?

Г а л я (роковым голосом). В жизни, Владик, так много ясного. Пусть у вас будет хотя бы одна загадка... Нет, пока вы меня сами не узнаете, я вам ничего не скажу.

В л а д и к. Вы меня не разыгрываете?

Г а л я. Что вы, Владик! Мы взрослые люди. Вы просто мне нравитесь. Поэтому я вам звоню.

Входит Семенов, за ним Евдокимов   с бутербродами.

С е м е н о в (глядя на разговаривающих). Любопытно! (Саркастически.) Был один телефон — занимали. Добился — поставили два телефона. Два занимают! Поставим десять телефонов!.. (Махнул рукой, начинает быстро расхаживать по комнате.)

В л а д и к (шепотом в трубку). Здесь пришли. Позвоните завтра, хорошо?

Г а л я (так же). Хорошо.

Вешают трубки. Семенов молча продолжает расхаживать.

Бегуны прошли половину дистанции.

С е м е н о в. Каждый раз... я мысленно расстреливаю себя за то, что взял в лабораторию Острецову.

Г а л я. Вы очень впечатлительный, Петр Сергеевич.

С е м е н о в (походил, вдруг остановился, неожиданно заулыбался). Так вот. Трубы на «Альфе» в норме, герметичность — экстра. Короче, разрешение на опыт Евдокимова я даю. И Гальперин тоже дает.

Е в д о к и м о в   (стараясь небрежно). Ясно.

С е м е н о в. Ты не стесняйся, ты улыбайся, Электрон. (Расхаживая.) Только нужна будет осторожность, ребятки. И главное — меньше темперамента. А то Евдокимов Электрон со своим темпераментом...

Е в д о к и м о в.   Все ясно, Петр Сергеевич.

С е м е н о в (поднимая трубку телефона, заученно). Третий? Алло! Милая, красивая, хорошая, Семенов Петр Сергеевич тебя беспокоит. Оформи мне ззявочку...   Значит, машина на установку   «Альфа». Часикам к трем... Молодежь свою на экскурсию повезу. (Вешает трубку.) Ну, по домам! (Надев какую-то разбойную, помятую кепку и допотопное пальто, начинает на ходу делать записи в журнале.)

Г а л я (одеваясь). Вы бы хоть кепку приобрели новую, Петр Сергеевич. Все-таки руководитель группы.

С е м е н о в (не отрываясь). Зачем? Симпатичная кепка с остатками былой красоты.

Г а л я. Знаете, Петр Сергеевич, современный человек может ходить в чем угодно. Только у него должны быть в порядке обувь и головной убор.

Уходит, за ней Владик.

С е м е н о в (по-прежнему не отрываясь от журнала, добродушно). Все вы тряпичники, забодай вас комар. Я в вашем возрасте водку пил, а вы тряпьем занимаетесь. (Засмеялся.) Хорошая девушка эта Острецова. Только язык — лезвие.

Е в д о к и м о в.  До свидания, Петр Сергеевич.

С е м е н о в. Подожди, вместе пойдем... Да, был у меня друг, понимаешь, на фронте. Было ему тогда столько, сколько мне сейчас. Один раз приходит и говорит: «Полюбил». Я ему вопрос: «Красивая?»—«Да нет, не особенно...» — «Характер, спрашиваю, у нее, что ли, экстра или душа?» — «Да нет, отвечает, ничего особенного, просто молодая». Я тогда удивился, не понял... (Грустно.) А вот сейчас иной раз встретишь девушку и засмотришься. Потом думаешь: да что в ней особенного?.. Ничего. Просто молодая. Значит, стареть стал?

Е в д о к и м о в. Не знаю.

С е м е н о в. Когда-нибудь узнаешь. (Усмехнулся.) Тяжелая будет неделя... Только ты... смотри... постарайся обойтись эту неделю без своих «ля-ля».

Они выходят. Кабинет пустеет. Бьют часы. Бьют шесть. З а т е м н е н и е

В затемнении — голос Наташи: «Товарищи пассажиры, в восемнадцать ноль-ноль мы будем пролетать над городом Ждановом».

Самолет. Кухня в самолете. Наташа в синей форме стюардессы, раскладывает обед на подносы. Входит вторая стюардесса — Ира,   очень  маленькая,  очень  молчаливая  девушка  по   прозвищу «Мышка».

Потом появляется штурман Лева   Карцев.

К а р ц е в. Что у вас хорошего, девочки?

Н а т а ш а. Как всегда — характер.

К а р ц е в.   В Адлере — тридцать восемь градусов.

Н а т а ш а. Очень интересная публика. У меня сидит такой пожилой товарищ, похож на Жана Габена. Он чтец и все время говорит: «В данном театральном сезоне». Хочешь яблочка?

К а р ц е в (взял). Наташка, ты лучшая девушка Москвы и Московской области.

Н а т а ш а. Ты ошибся. Я лучшая девушка в СССР.

К а р ц е в. Почему ты не носишь серую форму? Она тебе очень идет.

Н а т а ш а. Пошел говорить глупости.

И р а. Серая у нее в чистке.

Н а т а ш а. А ну, Мышка, шустри в салон!

Ира выходит с подносом.

К а р ц е в. Почему ты опоздала на рейс?

Н а т а ш а (вдруг сделав «па»). Левка, мне предлагают стать манекенщицей. Согласиться? «Для полных женщин мы по-прежнему рекомендуем строгие формы... В этом году войдет в моду застроченная встречная складка...». Сойдет?

К а р ц е в.   Так я не понял, почему ты опоздала?

Н а т а ш а. Это и понимать не надо. Проспала — и все. Ти-ра-ри-ра. (Повернулась, взглянула на себя в зеркало.) Ах! Ну до чего же прелестна эта женщина!

К а р ц е в.  Что с тобой сегодня происходит?

Н а т а ш а. Не знаю. Я несчастная сегодня, Лева... и почему-то счастливая. И где счастье, где несчастье — никто ничего не знает. (Засмеялась.)

К а р ц е в. У тебя отличный смех, Наташка!

Н а т а ш а. Ты ошибся, Левушка. У меня глуповатый смех.

Возвращается   И р а.

К а р ц е в (сразу официально). Слушай, лучшая девушка Москвы и Московской области. Ты что, серьезно переходишь на спецрейсы?

Н а т а ш а. Ага. С конца месяца буду летать в Европу. Хорошо! Только вот по Мышке буду тосковать.

Ира вновь уходит с подносом.

К а р ц е в. Слушай, Наташка!

Н а т а ш а. Опять, да?

К а р ц е в. Не надо со мной шутить. Ты меня знаешь.

Н а т а ш а. Еще что?

К а р ц е в. Я люблю тебя. Люблю!

Н а т а ш а. Не надо повторять это слово. Нужно быть сдержанным... Ты чудный парень, Левка... Когда ты водишь самолет и свою машину... ты ужасно значителен. Мужчинам идет заниматься делом... Но когда ты начинаешь объясняться...

К а р ц е в. Это все из-за Мыши?

Н а т а ш а. Что ты! Если бы я любила, ни на Мышь... ни на что...

К а р ц е в. Понятно. Ты просто восторженная дура!.. И пропадешь ты с этим ожиданием любви абсолютно ни за что!

Н а т а ш а. Может, я уже пропала... Ну смеюсь, смеюсь. Я когда пропаду — сразу тебе дам знать.

Возвращается   Ира.

Ну, до свидания, до свидания, Левушка.  Не мешай нам работать.

Карцев уходит.

И р а. Зачем он приходил?

Н а т а ш а. А! Спрашивал, почему я опоздала на рейс. (Взглянув на Иру.) Глупая ты моя Мышь... Ты очень его любишь?

Пауза.

И р а. Очень... Иногда мне кажется, что он меня позовет, и я за ним — вот куда угодно!

Молчание.

Наташик,  интересно, ты бы могла... куда угодно... только вот сразу?

Пауза.

Н а т а ш а. Нет... Не могла.

Молчание.

Вообще, Мышь, все эти разговоры   тебе ни к чему. Выкинь из головы все эти глупости. Тебе только семнадцать, ты еще зеленая! Ира. Да...

Молчание.

Счастливая ты, Наташка.   Все  за  тобой  ухаживают. Счастливая ты!

Н а т а ш а   (вдруг села, сжала виски, глухо). Иди в салон, Мышь.

И р а. Что ты, Наташка?!

Н а т а ш а (сразу спокойно). Ерунда... немного прожгло обшивочку. Эх ты, Мы-ышь! (Встала, привычным жестом одернула юбку. Взглянула в зеркало.) Ах! Ну до чего же прелестна эта женщина! (И ритмичной походкой стюардессы она направилась в салон.)

Ее веселый голос: «Товарищи пассажиры! Полет проходит на высоте восемь километров. Скорость полета шестьсот пятьдесят километров в час. В девятнадцать часов две минуты мы будем пролетать над городом Харьковом».

З а т е м н е н и е

Улица. Справа — огромное окно парикмахерской. Окно раскрыто. В глубине, за окном, видна голова женщины. Линии проводов вокруг головы придают ей нечто марсианское. У окна, рядом с креслом, парикмахерша Лилька. Она переговаривается со стоящей на улице Наташей. Наташа, как всегда, с чемоданчиком и букетиком цветов. Слева на улице, на скамейке, — очередь: интеллигентный мужчина, всхлипывающая девушка, ее подруга, толстая женщина.

Н а т а ш а   (Лильке). Только ты мне как следует уложи. Мне сегодня очень нужно «выглядеть».

Л и л ь к а  (она в очень свободном халате). Милая ты моя, да я тебе такую прическу отгрохаю! Осень ты моя золотая, румяные щечки...

Интеллигентный мужчина (безнадежно). Вика! Ну скоро, наконец, там?!

Л и л ь к а. Не волнуйтесь, гражданин! Ваша дама на сушке. (Опять затараторила, Наташе.) Я к тебе вчера забегала с Нелькой Комаровой. Ты была в полете... Да, совсем забыла спросить, как я в рыжем цвете?

Н а т а ш а. Ничего.

Л и л ь к а. Значит, мы с Нелькой к тебе заходим — и твоя благоверная так на тебя разорялась!

Н а т а ш а. Да?

Л и л ь к а. Что ты дома последнюю ночь не ночевала... И если это повторится — она тебя вообще выгонит из дому... Такое наговорила!

Н а т а ш а. Нервы.

Л и л ь к а. Ты не расстраивайся! Я когда с моим Ленькой гуляла, моя благоверная...

Н а т а ш а. Ну, ладно! Благоверные какие-то пошли... Хватит!

Д е в у ш к а в очереди (Подруге). Соня, ты не плачь! У тебя все права есть!.. Товарищи, так же нельзя — она невеста.

Т о л с т а я. Все мы невесты.

И н т е л л и г е н т н ы й    г р а ж д а н и н. Все-таки вы, я полагаю, не невеста.

Т о л с т а я. Ты про меня не полагай — ты про жену свою полагай.

Д е в у ш к а. Нет, так же нельзя, товарищи! У нес номерок на девятнадцать часов во Дворец бракосочетаний! Она на свадьбу опаздывает. Товарищ парикмахер!

Л и л ь к а (сразу сварливо). Невест, девушка, у нас отдельный парикмахер обслуживает. Он на бюллетене. А у меня не тысяча рук — я разорваться на клиентов не могу! Невесты в порядке общей очереди.

Невеста безнадежно всхлипывает, глядя на часы.

(Снова шепотом, Наташе.) Эх и дуры мы... какие мы все дуры. Я иногда на своего Леньку смотрю — и чего я в нем нашла?  За мной дипломаты ухаживали.  Но вот появился этот бес Ленька...

Н а т а ш а. Когда... у тебя?

Л и л ь к а. Через пять месяцев.

Н а т а ш а. Боишься?

Л и л ь к а. Да... Он у меня уже там ручками-ножками шевелит... Так хорошо бывает! Мы с Ленькой теперь как заведенные ходим — имя ему придумываем... Ух! Я тебе сейчас такую голову отгрохаю. («Марсианке».) Гражданочка, у вас в норме. (Освобождает ее от проводов. Наташе.) Садись.

Н а т а ш а. Я, пожалуй, невесту пропущу.

Л и л ь к а. Да ты что?

Молчание.

Ты ведь спешишь?

Н а т а ш а.  Ага, спешу...   Я пойду, а то опоздать могу. Не люблю опаздывать.

Пауза.

Л и л ь к а. Я думала, тебе действительно нужно сегодня... «выглядеть».

Н а т а ш а. До свидания, Лилька.

Л и л ь к а. Сумасшедшая ты.

Н а т а ш а. Ну хватит, хватит!.. Яблочко возьми. Из Адлера.

Л и л ь к а. Эх, Наташка, и всегда ты кушаешь на ходу. (Раздельно.) Слушай... Если тебе... жить все-таки станет негде... ты к нам переезжай.

Н а т а ш а. Опять пошли какие-то глупости... Я побежала.

Л и л ь к а. Да, а как звать «твоего»?

Н а т а ш а. Какого моего?

Л и л ь к а. Ну ладно, ладно!..

Н а т а ш а. Ясненько. Моего любимого мужчину зовут Электрон. (Уходит.)

Л и л ь к а. А чего — Электрон? (Заулыбалась.) И необычно... и современно... (Кричит.) Ну кто там невеста? Эй, невеста!

З а т е м н е н и е

Площадка перед метро «Динамо». На площадке сейчас пустынно. Идет матч. Доносится рев и свист стадиона.

Г о л о с    р а д и о д и к т о р а.    Одиннадцатиметро вый удар назначен судьей Клавсом за игру Иванова, номер четыре.

На площадке разгуливает Евдокимов.   Глядит на часы. Появляется Н а т а ш а   с тем же чемоданчиком и цветами. Они стоят и молчат.

Н а т а ш а. Чего же ты пришел, Эла... Я ведь написала, чтобы ты не приходил.

Рев стадиона.

Г о л о с    р а д и о д и к т о р а. Мяч в ворота «Кайрата» забил Кожемякин, номер девять.

Е в д о к и м о в. Я на всякий случай... Кстати, тебе очень идет косынка, Наташа.

Н а т а ш а. Ничего мне не идет. Просто в парикмахерскую никак не выберусь. Ненавижу ходить по парикмахерским, Эла.

Е в д о к и м о в. Как ты здорово меня называешь — «Эла». Знаешь, «Эла» — это мысль! Просто выход из моего положения. (Смеется.) Ну давай твой чемоданчик.

Она отрицательно качает головой.

Самостоятельная?

Н а т а ш а (кивает). Я пришла... просто... узнать, как у тебя твои важные дела?.. Я принесла тебе счастье?

Е в д о к и м о в. Ясно. Принесла.

Н а т а ш а. Честно?

Е в д о к и м о в. Честно... Слушай. Ты сегодня что-то ужасно красивая.

Н а т а ш а (засмеялась). Ты в хорошем настроении, да?

Е в д о к и м о в. Я в потрясающем настроении. Я тебя сейчас, наверное, поцелую.

Н а т а ш а. Не надо! Не люблю, когда целуются на улицах. Вообще не люблю, когда что-то афишируют.

Е в д о к и м о в.   Ты мне просто невозможно   правишься... К чему бы это? Я думаю — к дождю.

Н а т а ш а. К какому-то дождю... Ты просто поглупел сегодня. Стоишь очень глупый и не такой самоуверенный. Это тебе идет.

Е в д о к и м о в (заметил ее букет). Ой, Наташка, простите, я не купил вам цветы.

Н а т а ш а. Какая чепуха. Ненавижу, когда мне дарят цветы. Я сама себе все дарю.

Е в д о к и м о в. Опять забыл, ты ведь самостоятельная... И куда же мы двинемся?

Н а т а ш а (торопливо). Мы просто погуляем сегодня, хорошо?

Пауза.

Е в д о к и м о в, Да.

Н а т а ш а. Всю жизнь хочу выбраться в зоопарк. Там что-то родилось у бегемота...

З а т е м н е н и е

Г о л о с    п о    р а д и о. Сегодня в зоопарке демонстрируются вновь поступившие животные: пантера Роза с потомством, вьетнамская свинья и камерунские козы...

Пионеры, школьники и другие посетители! Клуб любознательных при зоопарке объявляет конкурс на лучшую фотографию отечественных животных зоопарка. Принимаются черно-белые и цветные фотографии размером восемнадцать на двенадцать, в двух экземплярах. Лучшие фотографии будут премированы свинками, белыми мышами и книгами.

Зоопарк.  Вольер с надписью: «Вилорог». Указатель со стрелками: «К носорогу», «К бегемоту», «К тиграм и львам». Скамейка у вольера. На скамейке сидит   Евдокимов,   рядом стоит    Наташа.   Вдоль  вольера  прогуливается   Сторож.

Н а т а ш а. Что ты сел? Мы ведь не посмотрели камерунскую козу.

Е в д о к и м о в. Может, лучше навестить носорога? Все-таки у него рог есть. Хоть какое-то развлечение. Интересно, отчего меня всегда мутит в зоопарке?

Н а т а ш а. Наверное, ты не любознательный, Эла.

Е в д о к и м о в. Нет. Скорее всего, это от клеток. Слишком много клеток... Слушай, может, нам сфотографироваться на фоне жирафа, на память?

Н а т а ш а. Опять ты смеешься. Ну пойдем к козе.

Е в д о к и м о в. Я не могу идти к козе. Я лучше задам тебе один вопрос. Из чисто познавательных соображений.

Н а т а ш а. Да? Какой вопрос?

Е в д о к и м о в. Отчего мне все время хочется сегодня тебя поцеловать? К чему бы это?

Н а т а ш а. Я думаю — к дождю, как ты говоришь всегда... Ну вставай, ну пойдем. Вьетнамскую свинью посмотрим, а то ее на обед скоро закроют.

Е в д о к и м о в. Ну и пусть. Пусть свинья спокойно пообедает... Наташка, мне осточертели лисицы, свиньи, козы и жирафы... Слушай, с тобой очень трудно ходить рядом. На тебя все смотрят, как ненормальные. (Смеется.) Нет, я определенно хочу тебя поцеловать.

Н а т а ш а. Ты просто ужасный «чмокальщик». Что с тобой сегодня?

Е в д о к и м о в. В каком смысле?

Н а т а ш а. Ты совсем другой товарищ.

Е в д о к и м о в. Просто раньше я был сосредоточенный. А сегодня я счастливый. Я по натуре величайший оптимист СССР... Ну сядь!

Н а т а ш а. Нет.

Е в д о к и м о в. Ну не бойся.

Н а т а ш а. Я не боюсь. Я уже сказала: не люблю, когда целуются при всех.

Е в д о к и м о в. Что ж, резонно. Слушай, Наташка, вот ты меня не хочешь поцеловать, да? А может, я великий ученый... Смейся, смейся. Вот я сижу здесь среди орлов с обрезанными крыльями. А может быть, я разработал такой опыт...

Н а т а ш а. Ты, да? (Смеется.)

Е в д о к и м о в. Ну вот, не веришь? Ну удавиться — разработал! Ты знаешь вообще, кто я по профессии?

Н а т а ш а. Ты хвастун.

Е в д о к и м о в. А ты не хочешь меня поцеловать!.. Может быть, я «кувырнусь» во время опыта...

Н а т а ш а.  Как «кувырнешься»?

Е в д о к и м о в. Ну как, как... Погибну. Знаешь, как в этом фильме...

Н а т а ш а (кричит). Перестань! И никогда не смей так шутить!

Е в д о к и м о в (засмеялся). Сядь, а?

Н а т а ш а. Не сходи с ума.

Е в д о к и м о в. Ты боишься сторожа? Давай на компромисс: я тебя буду целовать, пока этот Топтыгин пойдет в ту сторону... Знаешь, я еще никогда не целовался среди тигров и бегемотов. (Целует ее.)

Сторож тотчас же оборачивается.

Е в д о к и м о в  (Сторожу). Привет.

С т о р о ж. Здравствуйте. (Проходит.)

Е в д о к и м о в. Зверей охраняете, шеф?

С т о р о ж. Зверей.

Е в д о к и м о в. От кого же вы их охраняете?

С т о р о ж. От людей.

Е в д о к и м о в. Правильно. Человеку дай волю— он сразу тигра загрызет. Давно вы здесь работаете?

С т о р о ж. Четвертый год.

Е в д о к и м о в. Все вилорога охраняете?

С т о р о ж. Зачем? Я и моржа охранял, и львов. Я подсменный сторож.

Е в д о к и м о в. Здорово. А лев моржа съест?

С т о р о ж.  Съест. Лев всех съест. Он царь зверей.

Е в д о к и м о в. Вот зверюга. А морж много рыбы у государства жрет?

С т о р о ж. Много.

Е в д о к и м о в. Безобразие. А тысячу рыб морж сожрет?

С т о р о ж. Морж и две и три сожрет. Сколько дашь — столько и сожрет.

Е в д о к и м о в. Почему у вас звери такие молчаливые? Не кричат, не орут.

С т о р о ж. Чего им орать?! Сыты, никто не обижает. Зверь, он кричит, когда тоска на него находит... Или в постный день. Вот тут он легкие развивает. Зверь — искренний. (Проходит.)

Н а т а ш а. Вот интересно. (Замолчала.)

Е в д о к и м о в. Что?

Н а т а ш а.  Что ты подумал, когда я ушла?

Е в д о к и м о в. Эх, ты! (Целует ее.)

Сторож тотчас же оборачивается.

А гиппопотама лев съест?

С т о р о ж. Лев и гиппопотама съест. Лев всех съест.

Н а т а ш а. Возьмите яблочко. Очень хорошее. Из Адлера.

С т о р о ж. Спасибочки. (Проходит.)

Е в д о к и м о в (Наташе). Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

Н а т а ш а. А! Ни о чем я не думаю. Глупость все это.

Е в д о к и м о в. И почему ты написала то письмо... тоже знаю.

Н а т а ш а. Ну ладно, ладно!

Евдокимов целует ее, сторож тотчас же оборачивается.

Е в д о к и м о в.  Так как же насчет тигра, шеф?

С т о р о ж (радостно). И тигра лев съест. Лев всех съест. Он царь зверей. (Проходит.)

Е в д о к и м о в. Легче нужно относиться ко всему, Наташка!

Н а т а ш а (тихо). Я и так, Эланька, очень легко отношусь.

Е в д о к и м о в. Ты относишься, а потом себя грызешь. Понимаешь...

Н а т а ш а. Ну молчи, молчи.

Е в д о к и м о в. Ведь я знаю, как тебе было трудно... потом...

Н а т а ш а. Не надо.

Е в д о к и м о в.   Улыбнись. Все хорошо, да?

Н а т а ш а. Да, все хорошо, Эла.

Е в д о к и м о в. Давай простимся с этими бегемотами и пойдем в нашу «Комету».

Н а т а ш а. У нас уже есть что-то «наше»... Только, Эла... Я сегодня... к ночи должна быть обязательно дома.

Е в д о к и м о в. Нереально.

Н а т а ш а. Нет, это нужно. Обязательно.

Евдокимов ее целует, сторож тотчас же оборачивается.

Е в д о к и м о в. А вот... какаду лев съест?

С т о р о ж   (радостно). Съест! Лев и какаду съест. Лев всех съест. Царь зверей.

З а т е м н е н и е

Ночь. Та же стоянка такси. Тот же   Парень   сидит на  тротуаре. Проходят Наташа  и   Евдокимов.

Н а т а ш а (увидела Парня  и  почему-то   безумно обрадовалась). А, здравствуйте, здравствуйте.

Е в д о к и м о в. Ждем «букашку»?

П а р е н ь. Ждем.

Е в д о к и м о в. Дать сигарету?

П а р е н ь. Не дать. Сегодня понедельник.

Н а т а ш а. Опять нету такси...

Молчание. Они стоят обнявшись.

Ты какого писателя больше всех любишь?

Е в д о к и м о в. А что?

Н а т а ш а. Ничего. (Отчаянно.) Нет, не то! Вот с тобой я отчего-то дура. А без тебя — я столько хочу тебе рассказать. А! Все не то! Я просто, наверное, очень мало читала. У меня, как ты сказал, жуткий лексикон...

Молчание.

Хочешь, скажу одну вещь?

Е в д о к и м о в. Скажи одну вещь.

Н а т а ш а. Знаешь, где я тебя увидела первый раз?

Он удивленно глядит на нее.

Нет, не в «Комете». (Смеется.) Это было три года назад, в Политехническом музее. Там был вечер «Кем быть»... и ты тоже выступал от университета... Я тебя сразу узнала в «Комете».

Е в д о к и м о в. А ты что делала в Политехническом?

Н а т а ш а. Решала «кем быть». (Смеется.) И до сих пор не решила... Почему я все время с тобой смеюсь?.. Такси нет... Интересно, вот мы стоим сейчас, будто все это так и надо. А потом... когда-нибудь... я буду вспоминать об этом дне как об ужасном счастье.

Е в д о к и м о в (шепотом). Ничего не понимаю. Никогда у меня так не было. Вот всегда...

Н а т а ш а. Я не хочу знать, как у тебя было всегда... Куда исчезли такси?

Е в д о к и м о в.  Пойдем?

Н а т а ш а. Опять все то же!

Е в д о к и м о в. Ты боишься?

Н а т а ш а. Какая ерунда.

Е в д о к и м о в. Значит, боишься. Идем.

Н а т а ш а. Идти, да?

Е в д о к и м о в. Да. Туда.

Н а т а ш а. Туда?

Е в д о к и м о в. Смешно. Когда ты волнуешься, ты всегда повторяешь слова.

Н а т а ш а. Совсем я не волнуюсь. А! (Она махнула рукой, и они пошли к парадному.)

П а р е н ь. Эй, друг!

Евдокимов обернулся.

(Смеется.) Одну.

Е в д о к и м о в. Держи всю пачку. (Бросает пачку.) Эх ты, Топтыгин.

П а р е н ь. Спокойной ночи.

Е в д о к и м о в. Салют, Топтыгин.

З а т е м н е н и е

Раннее утро. Звуки радиоприемника (передают гимн).

Г о л о с     р а д и о д и к т о р а.   Доброе утро,   товарищи. ..

Лестничная клетка.  Перед дверью квартиры Наташи. Прямо на лестнице стоит чемодан, привязанный веревкой к дверной ручке.

Сначала раздается Наташин голос, поющий песенку. Потом на лестничной площадке появляется сама Наташа.

Останавливается, рассматривает чемодан.

Н а т а ш а. Ясненько. (Начинает отвязывать.) А! Переживем.

По  лестнице   сверху  сходит   Лилька.    Волосы  у  нее  теперь выкрашены в черный цвет.

Л и л ь к а. Доброе утро! Ты чего это?

Н а т а ш а. Ничего. (Отвязывает чемодан.) Улетаю.

Л и л ь к а. Выгнала, значит, благоверная?

Н а т а ш а. Опять благоверные какие-то пошли. Просто улетаю. Ясно? Никто меня не выгонял. (Поднимает чемодан.) «Что нам, летунам», — как говорят в Аэрофлоте... Значит, стала черная?

Л и л ь к а. Да, нужно черной попробовать. На всякий пожарный. (Волнуясь.) Ну как я?

Н а т а ш а. Очень прилично. Я побежала.

Л и л ь к а. Чемодан ты можешь к нам поставить... И вообще можешь у нас пока пожить.

Н а т а ш а. Какая чушь,

Л и л ь к а. Дуреха. Гордая дуреха.

Н а т а ш а. Знаешь, мне что-то уже надоело. Все: дура, дуреха, глуповатый смех... Никакая я не дура. Ясно? (Поправила волосы, откинула голову, пошла по лестнице.) Ах, до чего же прелестна эта женщина. (Уходит.)

Лилька остается на площадке. Дверь соседней квартиры открывается. На площадку выходит   Феликс,   вынимает   газеты из ящика.

Ф е л и к с. Здравствуй, мать.

Л и л ь к а. Здравствуй.

Ф е л и к с. Ты что же, мать, стала цвета маренго?

Л и л ь к а. Ну тебя! Наташку мать выгнала.

Ф е л и к с. Это что, в связи с новой любовью?

Л и л ь к а. Да.

Ф е л и к с (помолчав). Ты бы к себе ее пока поселила, а?

Л и л ь к а. Не хочет. Она улетела.

Молчание.

Поговори с ней. Ведь вы... когда-то...

Ф е л и к с (резко). Ну и скоро ты увеличишь население голубой планеты Земля?

Л и л ь к а (заулыбалась). Скоро.

Ф е л и к с. Приглашай меня крестным отцом. Всю жизнь мечтаю быть крестным отцом. Имя-то хоть придумали?

Л и л ь к а (счастливо). Придумали.

Ф е л и к с. Ну?

Л и л ь к а (улыбаясь). Электрон...

З а т е м н е н и е

Комната   в  НИИ.  Далекие    разряды.    На   часах — без   четверти шесть.    За   своими   столами   Евдокимов,   Влади к,   Галя Острецова.

В л а д и к. Сегодня будем сидеть допоздна... Посетить, что ли, столовую?

Г а л я. Нецелесообразно. Там только что побывал могучий Евдокимов. После посещений могучего Евдокимова в столовой как-то становится нечего делать.

Молчание.

Впрочем, тебе это даже лучше, Владюша. Ты ведь бережешь свое телосложение.

Е в д о к и м о в. «У него не телосложение. У него — теловычитание», как сказал поэт!

Разряды.

Входит Феликс  с цветком в петлице.

Ф е л и к с. Принес переводы, парубки. Статья американского кибернетика Эшби «Интеллектуальные машины»... Это, я считаю, прямо для Евдокимова.

В л а д и к. Разреши, Феликс, я сначала прогляжу. А то я уезжаю.

Разряды.

Ф е л и к с. Вас не раздражает этот стук? У меня голова трещит из-за этих гальперинских проволочек. (Владику.) Куда же это ты уезжаешь, парубок?

В л а д и к   (проглядывая статью). На «Альфу».

Ф е л и к с (усаживаясь). Как хорошо сказал!.. Готовитесь к опыту, отцы? Очень я вам завидую. Вот я считаю, что все подлинные ученые должны бесстрашно рисковать жизнью во имя науки. Вот интересно, правильно ли я считаю?

Е в д о к и м о в (не поднимая головы). Топтыгин ты...

В л ад и к  (просматривая статью). Сильная статья.

Ф е л и к с (Гале). А ты, мать, все такая же целомудренная. Сидишь в финской юбке, мохнатой, как медведь.

Г а л я. Откуда у тебя цветы, сынок?

Ф е л и к с. Подарок любимой. Даже точнее — экс-любимой.

Г а л я. Что же это у тебя за экс-любимая?

Ф е л и к с. Кстати, мать, отчего все целомудренные девушки так интересуются подробностями моей биографии...

Г а л я. Динозавр ты все-таки, Феликс... Просто интересно, откуда человек может доставать сейчас такие цветы.

Ф е л и к с. Человек не может. Человек слаб. Могут только стюардессы. Любите стюардесс, мальчики. Они привезут вам с юга такие же цветы. Любите их, тонких, изящных и длинноногих. Любите стюардесс.

В л а д и к. Просто отличная статья.

Ф е л и к с. Вот так, Галчонок, Каждый свой день рождения я получаю по почте эти цветы. Она шлет их мне... анонимно. Представляешь, какая романтика? (Патетически.) Вот, по-моему... не знаю, прав я или нет... но мне кажется, что романтика и чистота — основные качества наших девушек. Вот интересно, правильно ли я считаю?

Г а л я. Хохмач ты, Фелька.

Разряды.

Ф е л и к с.   Все-таки этот Гальперин безобразник.

Звонок телефона.

Г а л я (берет трубку). Семенова нет. Семенов в столовой... Нет, просто мы задерживаемся после работы, он пошел поужинать... Ясно. (Вешает трубку.) Владик — к Гальперину! (Уходит, за нею Владик.)

В комнате Евдокимов и Феликс.

Ф е л и к с. Прочитал в «Леттр франсэз», что итальянские стюардессы избрали своей покровительницей святую Боннету... Это была самая длинноногая из всех святых. Кроме того, она имела склонность к путешествиям.

Молчание.

Я тебя видел с ней.

Е в д о к и м о в. С кем... с ней?

Ф е л и к с. Со святой Боннетой, естественно. Ты ее провожал. Мы со святой Боннетой живем в одном доме.

Молчание. Разряды.

Е в д о к и м о в.   Что ж, ты ее хорошо знал?

Ф е л и к с. Неплохо знал.

Е в д о к и м о в. Да?

Ф е л и к с. Да. (Насмешливо.) Мы с ней дружили. Мы ходили вместе в кино и на каток, читали вслух статьи об «интеллектуальных машинах». (С пафосом.) Вот я считаю, что дружба...

Е в д о к и м о в (резко встал). Ты врешь! Все врешь!

Ф е л и к с (отступая, свалил стул). Вру.

Е в д о к и м о в (бешено). Ты Топтыгин. Ясно?! Говори: «Я Топтыгин!..» Не скажешь, да?

Ф е л и к с (очень спокойно). Скажу, Я Топтыгин. Все? (Поправляя галстук, так же спокойно.) Она — настоящая... Это не так часто бывает... Ее мать выгнала из дому. Из-за тебя... Ты это учти.

Г а л я (заглядывая в дверь). Семенов не возвращался?.. Что это у вас стулья на полу? (Исчезает.)

Ф е л и к с. Это — диалектика жизни. Она такова. Когда кони сытые — они бьют копытами. (Уходит.)

Евдокимов один, возвращается В л ад и к.   Глядит на стул, лежащий на полу. Поднимает, потом набирает номер телефона.

В л а д и к. Это из семьдесят девятой лаборатории. Здесь заказывали машину на «Альфу»... Хорошо, я жду вашего звонка по сорок девятому. (Положил трубку.) Очень сильная статья у этого Эшби. Охватывает страх, что никогда не сумеешь так мыслить... Понимаешь, мысль...

Е в д о к и м о в. Удивительно. Раньше мне очень нравилась твоя манера постоянно все анализировать. Теперь она меня раздражает. Почему?

В л а д и к. С возрастом люди становятся примитивнее.

Е в д о к и м о в. Ты очень похож на английского физика. И еще тебе бы очень пошла пыжиковая шапка. Есть люди, просто созданные для пыжиковых шапок.

Звонок по телефону.

В л а д и к (берет трубку). Хорошо... «Волга» 15-53?.. Я сейчас выхожу, спасибо. (Положил трубку.)

Пауза.

(Невозмутимо.) У всех у нас за неделю скапливается большое количество лишних эмоций. Они мешают нам мыслить. Короче — одни играют на трубе... Другие бросают стулья на пол... Но все мы так или иначе избавляемся от лишних эмоций.

Молчание.

Ты, вероятно, хочешь меня о чем-то попросить?

Е в д о к и м о в   (засмеялся). Как ты догадался?

В л а д и к. Когда нормальные люди хотят о чем-то попросить, они становятся предупредительными. А ты становишься невыносим. Ты ненавидишь просить.

Е в д о к и м о в (совсем развеселившись). Владька, ты отличный парень... Понимаешь, сегодня прилетает один человек... Мы с ней должны встретиться у метро  «Динамо». В половине седьмого. А Семенов сегодня затеял работать. Короче, у меня горит свидание.

В л а д и к. У тебя их мало «горело»?

Е в д о к и м о в (небрежно). Да нет, я мог бы наплевать. Но оказалось, что этому человеку негде будет сегодня ночевать... Ты не сможешь подъехать к метро и передать записочку?

В л а д и к. Исключается. В половине седьмого я должен быть на «Альфе». (Идет к дверям, повернулся.) Что касается комнаты, я могу отдать свою. И переехать пока к брату.

Е в д о к и м о в. Спасибо. Ты чуткий. Но это не понадобится. У меня родичи на юге.

В л а д и к. Ну, я рванулся.

Е в д о к и м о в. Рвись.

Владик уходит. Часы бьют шесть. Евдокимов снимает с вешалки свой плащ. В комнату входит   Семенов, за ним Галя.

С е м е н о в (глядит на одевающегося Евдокимова). Вы что, Евдокимов?

Е в д о к и м о в. Простите, Петр Сергеевич, я, к сожалению, должен отлучиться на часок.

С е м е н о в. Вы сошли с ума, да?

Е в д о к и м о в. Нет, я не сошел. Мне просто нужно отлучиться на часок.

С е м е н о в. То есть как это «отлучиться»? У нас, кажется, опыт на днях, забодай вас комар. Последние дни...

Е в д о к и м о в. Я вернусь через час.

С е м е н о в. Я договорился с вами: без «ля-ля». Договорился?.. Я не разрешаю вам. Точка.

Е в д о к и м о в. Так я пошел. Петр Сергеевич? Я через час вернусь...

Пауза.

С е м е н о в. Идите.

Евдокимов уходит.

Вот черт!.. (Начинает расхаживать по комнате.) Ладно, всякое бывает. (Расхаживает.) Да... Мне нужно с вами поговорить, Галя. Это лучше сейчас. (Резко, безапелляционно.) Существует инструкция шестьдесят седьмого года. Женщинам работать на установках типа «Альфа» при намечаемых нами условиях... Короче, есть приказ: вас придется освобождать от опыта...

Г а л я (помолчав). Что ж... переживу.

Вновь молчание. Разряды слышнее.

Вы очень любите Евдокимова, Петр Сергеевич. Он вас тоже. Крайне трогательно... Евдокимов способный человек?

С е м е н о в. У него есть интуиция. В конечном счете ученый отличается от вахтера не знаниями, а интуицией. (Расхаживает.)

Разряды.

Г а л я. О чем вы сейчас думаете?

С е м е н о в. О войне... И об интуиции...

Г а л я.  Почему у вас такие мужественные мысли?

С е м е н о в. Вы очень похожи на одну девушку, Галя. Я был знаком с ней в войну.

Г а л я (тихо). И далее?

С е м е н о в. Далее вступает интуиция. И говорит: что абсолютно не похожи. (Резко.) Вам придется завтра съездить на «Альфу» забрать режимы. Но это я вам потом объясню.

Молчание.

(Расхаживает.) Все похоже... Все очень похоже...

Молчание.

У меня во дворе стоит дуб и скамейка. (Думая о чем-то.) Дуб и скамейка... Да, дуб и скамейка...

Г а л я. Я уже усвоила: дуб и скамейка.

С е м е н о в. И под этим дубом всегда пары сидят. Раньше сидели и теперь. Посидят, посидят. Потом перестанут. Потом, уже днем, под тот же дуб вывозят коляску. А вечерами на скамейке уже сидит другая пара. Непрерывность жизни... Потом откроешь ночью окно... Их ребенок кричит. А ты слушаешь: орет! Молодец! Порядок!.. Потом затихает, мать, наверное, подошла...

Г а л я.  Вы   очень  впечатлительный,   Петр   Сергеевич.

Пауза. Разряды.

Скажите, почему вы живете один?

С е м е н о в  (сухо). Потому что живу один...

Молчание. Разряды.

Вы хорошая девушка, Галя. Только немного язвительная... и сухая. Это мешает.

Г а л я. Вы тоже очень хороший человек, Петр Сергеевич. И даже не язвительный... и не сухой. (Вдруг почти отчаянно.) А что толку?! Вот я хорошая. Вы хороший. Мы хорошие... Да кому нужны хорошие? Не любят сейчас хороших!

Оглушительные разряды.

С е м е н о в  (глухо). Дает Гальперин!..

Г а л я. Вот она, уверяю вас, нехорошая. А он — побежал к ней! Видали как: забыл все и побежал! Потому что — нехорошая!.. Вот!..

З а т е м н е н и е

Двойной номер в гостинице. У столика с телефоном Наташа. На кровати спит Ира (Мышка).

Г о л о с телефонистки. Москва, говорите.

Г о л о с Евдокимова. Да.

Н а т а ш а. Алло, кто это?

Г о л о с    Евдокимова.    Александр   Сергеевич Пушкин, поэт.

Н а т а ш а. Эла, это ты?  (Смеется.) Элочка, прости, что я не пришла сегодня к метро.

Г о л о с Евдокимова. Прощаю.

Н а т а ш а.  Да нет, мы в Ташкенте сидим... Нам вылета не дают. Элочка, ты был сегодня у метро?

Г о л о с Евдокимова. Не важно.

Н а т а ш а.   Был! Был! Я знаю. (Смеется.)

Г о л о с Евдокимова.  Почему это тебя так радует?

Н а т а ш а. Не важно. Просто так. А где ты шляешься допоздна? Я тебе сегодня весь вечер звоню — никто не подходит.

Г о л о с Евдокимова. На работе был до одиннадцати.

Н а т а ш а. Это хорошо. Ты давай там работай шустрее, чтобы девушка могла тобой гордиться... Да, я сейчас начала читать... Ой, ты знаешь... Я это тебе потом расскажу. (Смеется.) Мне почему-то стало очень хорошо жить.

Г о л о с Евдокимова. Серьезно?

Н а т а ш а. Ага. Ну как твои дела-то?

Г о л о с  Евдокимова. Хороши. А твои?

Н а т а ш а. В порядке.. . О какой чепухе мы сейчас говорим.

Г о л о с Евдокимова. Ну а ты как живешь? Небось веселишься направо и налево.

Пауза.

Н а т а ш а (чуть задумалась). Да. Веселюсь так, что пыль летит.

Пауза.

Г о л о с Евдокимова. Серьезно?

Н а т а ш а. Абсолютно... (Усмехнувшись.) Ты даже не представляешь, как я развернулась.

Г о л о с Евдокимова. Приедешь — расскажешь.

Г о л о с телефонистки. Последняя минута.

Н а т а ш а. Эла, ну, я тебя... ну, в общем...

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. В общем, ты меня целуешь, и я тебя тоже. Как прилетишь, позвони.

Н а т а ш а. До свидания, Элочка.

Гудки в трубке. Наташа задумалась. Стук в дверь. Входит Карцев.

К а р ц е в.   Вылетаем завтра в ноль тридцать.

Н а т а ш а. Премиленько. Хочешь яблочка?

К а р ц е в. Мышь!

Н а т а ш а (торопливо). Спит, спит.

К а р ц е в. Люблю людей, которые умеют рано засыпать. Жить будут долго. (Берет со стола брошюру, читает.) «Программа для поступающих на филологический факультет МГУ». Чего это ты?

Н а т а ш а. Понимаешь, Левушка, я очень некультурная. Запас слов у меня маловат.

К а р ц е в.   Понятно. Решила учиться в самолете.

Н а т а ш а. Ага. Буду схватывать на лету. (Смеется.)

К а р ц е в. Обожаю твой смех. Остроумная девушка... Остроумная женщина.

Н а т а ш а. Под газом?

К а р ц е в. Несущественно. Ты читала Сент-Экзю-пери? Я люблю Сент-Экзюпери. Он был летчиком. Он летал над землею людей. Ему было до чертиков одиноко в воздухе. Он стал писать. Он был настоящий мужчина. Он хотел выразить идею... (Громко.) Мышь!

Н а т а ш а. Тс!.. Ну ты же видишь! Человек спит. Обязательно надо кричать.

К а р ц е в. Я к тебе заезжал перед полетом. Хотел тебя подвезти на аэродром.

Н а т а ш а. Да?

К а р ц е в. Тебя выгнала из дому мать.

Н а т а ш а. Все?

К а р ц е в. Нет. Начнем с того, что я тебя сейчас поцелую.

Н а т а ш а. Ты для этого выпил?

К а р ц е в. Начнем с того, что пока с вами ведешь себя как человек, вы...

Н а т а ш а.  Ты очень хочешь сказать гадость?

Он молча встал.

(Ловя последнее мгновение, резко и повелительно.) А ну, сядь! Быстро!

К а р ц е в   (сел, стараясь небрежно). Не бойся.

Н а т а ш а. Я не боюсь.

К а р ц е в. Боишься. Тогда ты тоже боялась. Я помню, как мы с тобой тогда горели... над степью... Ты ужасно боялась — и никто этого не заметил. Ты улыбалась — ты умеешь скрывать страх. Ты — «молоток».

Н а т а ш а. «Молотки» пошли. Сплошной Аэрофлот.

К а р ц е в. И еще я тебя любил за то, что ты была... Когда при тебе говорили гадости, ты уходила и ревела. Как же ты...

Н а т а ш а. Не надо. Ты ведь ничего не знаешь, Левочка.

К а р ц е в. Сент-Экзюпери — человек. Ты его почитай... Прости, я хотел совсем по-другому.

Н а т а ш а. Знаю.

К а р ц е в (вдруг резко). Слушай! Все ясно! Только одного я не понимаю: какого дьявола ты посылала мне поздравления на каждый праздник?! Какого дьявола...

Н а т а ш а. Не надо ругаться. Ну почему все надо понимать наоборот. Просто всем знакомым на праздники я посылаю открыточки. Людям приятно, когда о них помнят. В жизни не так уж много тепла. Вот в прошлый Новый год я послала девяносто две открытки.

К а р ц е в. Восторженная девчонка!

Н а т а ш а. Не надо. Если у меня есть друг на свете, то это, наверное, — ты.

К а р ц е в. А когда-нибудь, не сейчас...

Н а т а ш а. Не надо!

К а р ц е в. Значит, в следующий раз ты полетишь на спецрейсах?

Н а т а ш а. Ага.

К а р ц е в. Ну, прощай, Наташка. (Пошел к дверям, вдруг повернулся.) Наташка, поцелуй меня на прощанье... сама.

Н а т а ш а. Поцеловать, да?

К а р ц е в. Да... Только в губы.

Н а т а ш а. В губы?

К а р ц е в. Не бойся.

Н а т а ш а. Я не боюсь. (Подходит, целует его.) Какой ты смешной товарищ, Левка.

К а р ц е в. Все-таки ты лучшая девушка Москвы и Московской области.

Н а т а ш а. Я тебя прошу, будь с ней (кивает на кровать, где спит Ира) человеком. Понимаешь, Левушка, что бы ни случилось, главное — уметь остаться человеком.

К а р ц е в (помолчав). А Экзюпери я тебе подарю. (Уходит.)

Ира садится на кровати.

Н а т а ш а. Ты не спала?

И р а. Нет, я не спала.

Н а т а ш а. Это даже хорошо.

И р а. Да, это хорошо! Ты лучшая! Московской области! А ну-ка, идем, идем к зеркалу! (Лихорадочно.) Сними каблуки.

Наташа подходит к зеркалу, покорно снимает туфли.

(Надевает их.) Вот я уже такого роста, как ты_: или даже чуть выше!

Она не доходит на каблуках даже до виска Наташи.

Н а т а ш а. Да, чуть выше, Мышь.

И р а.   И лицо у меня... Какое у меня лицо, разбирай меня!

Н а т а ш а. У тебя удивительное лицо.

И р а. Красивое!

Н а т а ш а. Больше чем красивое. У тебя родное лицо, Мышь. И ноги у тебя отличные.

И р а, Талия у меня сорок восемь! А ты туфли всегда кособочишь! Лицо у тебя — глупое! И мамка тебя выгнала! И дома ты не ночуешь! Так почему же?!

Н а т а ш а. Ну зачем... Мышка?

И р а. И всегда ты смеешься. А я знаю, отчего ты всегда смеешься. Все знаю. (Торжествующе.) Потому что, если ты перестанешь смеяться... ты задумаешься над своей жизнью! И тогда ты умрешь! И я не позволяю называть себя «мышью»!

Длительное молчание.

(Тихо, сквозь слезы.) Наташа...

Н а т а ш а. Да, Ира.

И р а. Сходим вечером в кино?

Н а т а ш а. Конечно.

И р а. Ты прости.

Н а т а ш а. Выключи свет.

Ира щелкает выключателем. Темнота.

Ты права, Мышонок. Во всем...

И р а. Зачем, Наташа?

Н а т а ш а. Ты послушай. Полезно. В восемнадцать лет мы ужасные дуры. Кино, книжки, все — про него. И вот мы ждем его. Необыкновенного  его.

И р а. Ну зачем, Наташа?

Н а т а ш а. Молчи, слушай, слушай. Это для тебя, Мышонок. И вот — он. Наш первый. И вот уже все случилось, потому что мы все ему готовы отдать, — ну он и берет. А оказалось, он — так... обычный... Многие ошибаются в первом. Понятно, ведь первый. Да и глупые мы еще. Ох, какие мы... глупые... Но ведь все случилось, И тебе уже кричат со всех сторон: «Безнравственно! Ты что, девкой хочешь стать? Немедленно выходи за него замуж!» Дома, вокруг... И ты унижаешься, делаешь вид, что боготворишь его по-прежнему, — только бы он женился, И не дай бог, если он женится, потому что тогда... ну, я видела эти семьи.

И р а. Зачем, зачем, Наташа...

Н а т а ш а. Дальше, он не женился. На всё тебе стало наплевать. Но одной трудно. У всех ведь есть он. Как же отстать-то! И еще — ошибочка... Но вот однажды ты говоришь себе: «Стоп! Стоп!» С этой минуты ты уже живешь одна. И ты начинаешь смеяться, и сама уже веришь, что тебе теперь все до лампочки! И твой девиз теперь: «выдержка, выдержка и еще раз выдержка»... Но иногда бывает очень трудно... Идут девчонки с цветами. Ты тоже идешь с цветами. Только ты их сама себе подарила... Но самое трудное — это жить без кумира. Даю тебе слово, ужасно трудно... И вот однажды выдержка погорела. Я его увидела сначала в Политехническом. Он там неплохо выступал. Здорово выступал. Невероятно одухотворенный товарищ. Кумир! Но для него это все оказалось... так... Я бы его бросила, честное слово, как ни трудно! Но иногда мне кажется, что я для него... Знаешь, однажды мы ехали в такси, и он положил мне голову на плечо. Он очень устает. Вот я бы никому не положила так голову на плечо!.. Потому что — выдержка... Главное, Мышь, ты не торопись. Все успеется. И никогда не теряй достоинства. Вот я проверю... Если я действительно для него — просто... я уйду. Возьму и совсем уйду! (Включает свет.) А! Все бабья болтовня.

И р а. Наташка, неужели мы расстанемся!.. Обидно!

Н а т а ш а. Нет, это здорово, Мышонок. Нам теперь никогда не будет так хорошо... как прежде. Никогда.

Ира вдруг прижалась к ней.

Ну что?.. Что, глупая Мышь...

И р а (торжественно). Я хочу, чтобы ты была счастливой. Будь, Наташа, за всех!

Н а т а ш а. Какие могут быть разговоры. Конечно, буду, и ты тоже, ладно?

И р а. И я тоже. Ладно...

З а т е м н е н и е

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Комната Евдокимова. Он   и   Натаща.   Она только что вошла, се плащ брошен на диван. Наташа в форме стюардессы. На стуле ее чемоданчик.

Н а т а ш а. Эла, дай, пожалуйста, кувшин... Я поставлю гвоздики... Кстати, у меня здесь еще веточка эвкалипта. Она очень славно пахнет. (Выкладывает из чемодана на стол завернутую в целлофан эвкалиптовую ветку, потом достает из чемодана бесконечные яблоки.) Знаешь, яблоки в Ташкенте — просто чудо. Что ты на меня так смотришь?

Е в д о к и м о в. Я еще никогда не видел тебя в форме. (Усмехнулся.) Стюардесса!

Н а т а ш а. Не люблю этого слова. Я бортпроводница, понятно?.. Слушай, Элочка, дай какой-нибудь другой кувшинчик, а то этот уж очень облезлый.

Е в д о к и м о в. Поставь в бутылку... Какой у тебя великолепный орел на груди.

Н а т а ш а (рассмеялась). Нет, это просто птичка, Эла. «Птичка», как ее у нас называют. Хватит Аэрофлота... (Удовлетворенно оглядывает цветы на столе.) Очень прилично, по-моему.

Е в д о к и м о в. Иди сюда.

Она подходит, он положил руки на плечи, так они стоят посредине комнаты.

Здравствуй, Наташа!

Н а т а ш а. Здравствуй, Эла!

Е в д о к и м о в. Как ты жила, Наташа?

Н а т а ш а. Знаешь, неплохо.

Е в д о к и м о в. Да? (Стараясь шутливо.) Небось целовалась в Ташкенте с разными?.. Чего это ты мне по телефону болтала?

Н а т а ш а. Ты как жил?

Е в д о к и м о в. Нормально. Через четыре дня опыт.

Н а т а ш а.  А я сегодня улетаю, в ноль тридцать.

Е в д о к и м о в. Чего это ты скачешь с рейса на рейс?

Н а т а ш а. Долг зовет.

Е в д о к и м о в. А я знаю, почему ты скачешь с рейса на рейс.

Молчание.

Тебе жить негде. Тебя мать из дому выгнала.

Пауза.

Н а т а ш а. Чепуха какая. Если я захочу, я с мамой сразу помирюсь. Приду и скажу: «А!» — и помирюсь... Откуда ты знаешь, что меня выгнали?

Е в д о к и м о в. Я все знаю. Ты к этому привыкни. Что ж ты от меня утаила, Топтыгин?

Н а т а ш а. А! Я вообще считаю, что никому не интересно слушать о чужих несчастьях. У людей своих хватает. Терпеть не могу, когда жалуются, и хватит об этом, ладно?

Е в д о к и м о в (величественно). У меня в записной книжке есть телефоны трехсот шестнадцати друзей. Они все сейчас ищут тебе комнату. К десяти вечера мы ее снимем.

Н а т а ш а. Знаешь, Элочка, давай договоримся: ты сообщи своим тремстам друзьям, чтобы они ничего не искали. Я вообще одолжений не принимаю. Разве что от очень-очень близких друзей.

Е в д о к и м о в. А я не «очень близкие друзья»?

Н а т а ш а. Нет. Ты только мой «любимый мужчина». Но ты не мой друг.

Е в д о к и м о в. Ты точно это знаешь?

Н а т а ш а. К сожалению, точно. Во всяком случае, я сегодня это проверю.

Е в д о к и м о в. Подожди, я только повешу картину, и ты начнешь проверять. (Прикалывает к стене плакат: «Летайте самолетами Аэрофлота».)

На плакате изображена стюардесса. Внизу надпись карандашом: «Здравствуй, Наташа!»

Н а т а ш а (смеется). Почему всегда нужно издеваться?

Е в д о к и м о в. Есть картина. Обстановка создана. Сейчас я буду петь песни.

Н а т а ш а. Какие песни?

Е в д о к и м о в. Ты не знаешь самого главного: я сочиняю песни. Нет, совершенно серьезно. У нас в академгородке все поют мои песни... Представляешь, картиночка: сидят доктора наук, пожилые, лысые... и поют песни про пиратов.

Н а т а ш а. А почему про пиратов?

Е в д о к и м о в. Вполне естественно. Они очень положительные люди. В жизни они были начисто лишены... буйства, что ли. А в этих песнях для них и удаль и буйство. Страшно смешно.

Н а т а ш а. Только не надо говорить так самоуверенно. Все люди в какой-то мере смешные. Кстати, ты тоже.

Е в д о к и м о в (на плакат). Она ничего девочка...

Н а т а ш а. Да ну тебя. Я ужасно хочу уничтожить твою самоуверенность.

Е в д о к и м о в. Это невозможно. Поцелуй меня. Ну!

Н а т а ш а. Не хочу.

Е в д о к и м о в. Ну!

Наташа целует.

Начали песню.

Время стекает со стрелок часов,

А часы все бормочут насмешливо.

Дальше я еще не сочинил. Там будет кусок о нежности. Нежность. Ее все время стыдятся. Ее прячут далеко в боковой карман. И еще о смерти... «Не бойтесь смерти. Смерть — это так, добродушный сторож в парке, который сгоняет со скамеек засидевшихся влюбленных. А они не хотят уходить, а смерть все причитает надоевшим голосом: «Попрошу на выход, закрывается». Это будет лучшая песня в СССР. Я ее сочиню для тебя.

Н а т а ш а. Спасибо, Эла.

Е в д о к и м о в. Ну все-таки: что же было с тобой в Ташкенте?

Н а т а ш а. Я вот точно знала, что ты все время хочешь задать этот вопрос.

Е в д о к и м о в. Просто интересно. Из психологических соображений.

Наташа повернулась спиной. Весь дальнейший разговор она ведет спиной к нему, потому что она не в силах видеть его лицо.

Так что же там было?

Н а т а ш а (весело). Ничего особенного... Увлеклась одним летчиком.

Е в д о к и м о в (стараясь небрежно, но голос у него срывается). Ну... и дальше?..

Н а т а ш а. Чепуха... Поцеловались немного.

Е в д о к и м о в. Ну... и дальше?..

Н а т а ш а. Перестань.

Е в д о к и м о в. Мне-то, собственно, все равно... Я просто...

Н а т а ш а. Да, ты из чисто психологических соображений.

Молчание.

Ты молодец, я бы так не сумела.

Е в д о к и м о в (почти яростно). И что же... серьезное было?!

Н а т а ш а.  По-моему, ты сам учил: не ханжить.

Е в д о к и м о в. Нет, ты...

Н а т а ш а. Ну было! Было! Что с того?! И вообще, какое это имеет значение? И прекратим этот глупый разговор.

Молчание.

Эвкалипточка очень славно пахнет.

Молчание.

О чем ты сейчас думаешь?

Е в д о к и м о в. О работе. У нас там Гальперин взрывает проволочки. Очень непонятный эффект. (С ненавистью.) А ты... (Замолчал.)

Н а т а ш а. Что?

Е в д о к и м о в  (презрительно). Ничего.

Вновь молчание. Она стоит спиной. Он сидит и бессмысленно трет себе голову.

Н а т а ш а (резко повернувшись). Брось плащ, пожалуйста.

Он почти с радостью бросил ей плащ. Она надела, пошла к дверям.

Е в д о к и м о в, Я тебя провожу.

Н а т а ш а. Не надо.

Е в д о к и м о в (не глядя на нее). Ну зачем же. Провожу... (Презрительно.) Все-таки в последний раз. (Надевая плащ.) Мы никогда так рано не уходили.

З а т е м н е н и е

Из  затемнения   голос   радиодиктора,   объявляющий   остановки: «Станция «Ботанический сад», следующая станция «Новослободская».  Стук колес.   Вагон  метро.   Евдокимов   и    Наташа. Они стоят в пустом углу вагона. Молчат.

Р а д и о. «Новослободская»... Следующая станция «Белорусская».

Е в д о к и м о в. Тебе на следующей.

Н а т а ш а. Спасибо.

Стук колес.

Е в д о к и м о в. Ну прощай.

Н а т а ш а.  Прощай. Я хочу напоследок дать тебе один совет.

Е в д о к и м о в   (сухо). Не надо никаких советов.

Молчание. Стук колес.

Н а т а ш а. Я все-таки дам. Не будь никогда таким самоуверенным.

Она засмеялась презрительно, даже зло.  Он посмотрел на нее. В глаза.

Р а д и о.  Станция «Белорусская».

Е в д о к и м о в. Ты наврала, да?!

Н а т а ш а.  Дурак! (Хотела пройти к дверям.)

Е в д о к и м о в (загородил ей дорогу). Наврала, да?

Н а т а ш а. Пусти! Пусти!..

Е в д о к и м о в   (счастливо). Ты все наврала!

Стук захлопнувшихся дверей.

Р а д и о.    Следующая    станция    «Краснопресненская».

Н а т а ш а.  Пусти.

Е в д о к и м о в. Наврала!

Н а т а ш а. А я дура! Я поклялась не говорить тебе ничего! Если ты в это поверишь.

Е в д о к и м о в. Наврала!

Н а т а ш а. Ух, какая я глупая, что сказала! Пусти меня.

Е в д о к и м о в. Не пущу.

Н а т а ш а   (с ненавистью). А он поверил! Пусти меня!

Е в д о к и м о в. Не пущу.

Н аташа. Как же ты мог. Какой же ты гад! Если ты мог сразу поверить, что я... Отпусти меня!..

Е в д о к и м о в. Послушай...

Н а т а ш а. Как же ты ко мне относишься! (С ненавистью.) Ух ты-ы!!

Р а д и о. Станция «Краснопресненская». Следующая станция «Киевская».

Н а т а ш а. Я ненавижу тебя! Я уйду!

Е в д о к и м о в. Нет.

Стук захлопнувшихся дверей.  Вновь стук  колес.  Рядом с ними становится Щеголеватый   гражданин.

Н а т а ш а (в порыве самоунижения). Неужели у тебя реле не сработало, что ты для меня такое!.. Ну пусти! Пусти меня сейчас же!!

Евдокимов кладет ей руку на плечо.

Не трогай! Я не хочу! Пусти меня. Ну я сказала, я не хочу тебя больше видеть!

Щ е г о л е в а т ы й. Кажется, ясно тебе, уважаемый, не хочет тебя девушка видеть.

Е в д о к и м о в. Идите... пока я...

Щ е г о л е в а т ы й. Не беспокойтесь, девушка...

Н а т а ш а (невероятно зло). А я, между прочим, не прошу вас вмешиваться!

Щеголеватый пожал плечами: ненормальные. И отошел.

Р а д и о. Станция «Киевская».

Н а т а ш а. Пусти меня — я выйду.

Е в д о к и м о в. Я сказал — не выйдешь.

Н а т а ш а. А еще хорохорился: я не ревную! Работа!.. А сам сидел весь красный, пятнами покрывался! Придумываешь ты из себя что-то, тоже сверхчеловек нашелся!.. Ну отпусти меня, ну я не хочу с тобой быть.

Е в д о к и м о в. Ну что ты... Ну не плачь... Не надо.

Н а т а ш а. Ая не плачу.

Е в д о к и м о в. Ну, перестань, Наташка.

Н а т а ш а (сквозь слезы). А еще говорил... А сам...

Е в д о к и м о в. Ну, не плачь, милая.

Н а т а ш а. Я не плачу. Я просто... А еще говорил: я твой друг... Какой ты мне друг, если ты так, с ходу поверил.

Е в д о к и м о в. Успокойся.

Н а т а ш а. Над другими смеешься. А сам смешнее всех. В миллион раз! Вот в миллион миллионов раз!

Е в д о к и м о в.  Ты хочешь сказать в миллиард?

Н а т а ш а. Все равно я с тобой не пойду никуда! И песня мне твоя не нужна. Ну пусти меня... Ну...

Е в д о к и м о в. Только ты не плачь.

Р а д и о.   Следующая станция «Добрынинская».

Н а т а ш а. Убери, пожалуйста, свои руки. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался... Интересно, когда я придумывала эту шутку... вот точно знала, что ты в нее поверишь! Все боялась и знала!

Е в д о к и м о в.  И ты ни с кем не целовалась?

Н а т а ш а (почти с радостью). Целовалась!

Е в д о к и м о в. Врешь.

Н а т а ш а. Клянусь!

Е в д о к и м о в.  С кем?

Н а т а ш а. С летчиком!

Е в д о к и м о в. Зачем?

Н а т а ш а. Нужно было!

Е в д о к и м о в. Зачем нужно было?

Н а т а ш а. Этого ты не поймешь! За тысячу лет! Потому что ты эгоист! Понятно? Я его поцеловала... за то, что он человек. Мы с ним два раза горели! Он — человек!.. И те, с кем мы горели, — тоже были люди! Я их привязала ремнями, и они сидели тихие, как огурчики! (В порыве уничтожения.) Все люди! Один ты эгоист! Отпусти меня!

Е в д о к и м о в. Нет. А я ремнями никогда не привязываюсь в самолетах. Ясно?

Н а т а ш а. Думаешь, смелый? Вот когда-нибудь тебя так шлепнет — ух! (Даже засмеялась от ярости.) Пусти!

Е в д о к и м о в. Ладно. Буду привязываться ремнями.

Н а т а ш а. Не смешно.

Е в д о к и м о в. Наташка, посмотри на меня.

Н а т а ш а. Не хочу я на тебя смотреть. И откуда ты такой появился?

Р а д и о. Следующая станция «Октябрьская»... Следующая станция «Курская»... Следующая станция «Комсомольская»...

Н а т а ш а (она немного отошла). Целое кругосветное путешествие.

Е в д о к и м о в. Может, выйдем?

Н а т а ш а (глядя на часы). Нет, почти ничего не осталось... Знаешь, я ужасно проголодалась от всех этих объяснений. Ненавижу объяснения...

Е в д о к и м о в. Ты хочешь уйти?

Н а т а ш а. Нет... У меня вчера была зарплата. Хочу пригласить любимого мужчину в ресторан.

Е в д о к и м о в. Спасибо.

Н а т а ш а. Хорошо быть мужчиной. Я бы, наверное, десять лет жизни отдала... чтобы быть мужчиной!

З а т е м н е н и е

Аэропорт. Угол зала у окна. Здесь днем торговал буфет, но сейчас буфет закрыт. И оттого угол зала почти не освещен: он пуст и темен. Свет — только от фонаря из окна. Два пустых «стоячих» столика. Прислонясь к подоконнику, стоит Наташа, рядом у столика — Евдокимов. Методичный голос радиодиктора передает объявления.

Р а д и о. Вылет самолета, следующего рейсом пятьсот восемьдесят шесть Москва — Хабаровск, задерживается на один час по техническим причинам. Прибывший рейсом шестьсот тринадцать Тбилиси — Москва пассажир Цихмиладзе, просьба зайти в коммерческий склад... Пассажиры, вылетающие рейсом четыреста пятнадцать Москва — Сочи, просьба пройти на посадку...

Н а т а ш а. Мне пора.

Е в д о к и м о в. Посмотреть, как ты будешь взлетать?

Н а т а ш а. Нет. Это будет не скоро...

Молчание.

Да, так и забыла рассказать... как я читала. Ты знаешь, я действительно очень мало читала. Я даже не думала... (Остановилась.)

Р а д и о. Пассажиры, вылетающие рейсом Москва — Сочи, просьба пройти на посадку.

Н а т а ш а. Понимаешь, нам было очень легко... сначала... за это нужно расплачиваться. Дальше нам будет все тяжелее, тяжелее... потому что я хочу уважения. А я его, в общем, не заслужила... а я его хочу... потому что... ну я... я хорошо к тебе отношусь. Если бы я хуже относилась... я бы могла...

Молчание.

А сегодня я точно поняла... ты никогда не будешь... так ко мне относиться, как я хочу. Я всегда буду, в общем, чуть-чуть случайной...

Е в д о к и м о в.  Ты дурочка... «в общем»...

Н а т а ш а. Ну вот, мы так все время: «Дурак, дурочка...», и больше ничего не можем сказать.

Молчание.

А опыт будет... опасный?

Е в д о к и м о в. Чепуха. Прокрутим одну машину—и порядок.

Н а т а ш а. Я почему-то думала — опасный. Мне всегда лезут в голову какие-то глупые мысли...

Е в д о к и м о в. Когда ты вернешься, у нас как раз будет вечеринка... по случаю отъезда на «Альфу». Я тебя познакомлю с моими друзьями... Только не надо...

Н а т а ш а. Нет, нет, я не буду плакать. Я — все... Скажи только одну вещь:  ну зачем я тебе нужна? Ведь тебе никто не нужен! Ты сам сильный!

Е в д о к и м о в (вытирая ей лицо). Ну что ты, Наташка.

Н а т а ш а. Молчи. Я все равно буду плакать, наверное... Просто есть дни, когда все время плачешь. Глаза на мокром месте.

Р а д и о. Бортпроводницу Александрову Наталью Федоровну просят пройти к самолету.

Н а т а ш а. Дай я хоть немного попудрюсь. Что-то я вообще сегодня несдержанная. Опять погорела выдержка. (Вдруг.) Поцелуй меня... еще... еще, ладно?

Е в д о к и м о в (целует ее в мокрое лицо и шепчет). У тебя невероятные волосы. Я каждый раз удивляюсь, какие у тебя волосы.

Н а т а ш а. Тихо, Эла, тихо... На нас все время смотрят.

Е в д о к и м о в. Пусть смотрят. (Опять шепчет какую-то чепуху.) На нас целый день смотрят. На нас всю жизнь смотрят... У тебя абсолютно золотые волосы.

Н а т а ш а. Да, у меня лучшие волосы в СССР.

Е в д о к и м о в. Я напишу стихи о твоих волосах. Сентиментальные стихи о твоих волосах.

Н а т а ш а (счастливо). Выдержка, Эла, выдержка...

Р а д и о. Бортпроводницу Александрову Наталью Федоровну просят срочно пройти к самолету.

Н а т а ш а. Я побежала, Эла.

Е в д о к и м о в. Давай, Александрова.

Н а т а ш а. И пошустрее там с твоими машинами. Чтобы девушка могла тобой гордиться... Салютик, Эла.

Е в д о к и м о в. Салютик, Наташа,

З а т е м н е н и е

Комната   в   НИИ.   За   столом — Галя.    Входит   Евдокимов, просматривая на ходу «Вечерку».

Е в д о к и м о в.   Первоклассное объявление:   «Сто семьдесят пятая школа покупает скелет для ботанического кабинета. С предложениями о скелетах обращаться по телефону 221-32-05. До четырех часов». Загнать бы скелетик.

Молчание.

Евдокимов, усаживаясь за свой стол, напевает.

Звонок телефона.

(Берет трубку.) Семенов вышел... Знаете, я не в курсе... (Кладет трубку.) К нам рвется некий «корреспондент Владыкина». К чему бы это?

Г а л я   (механически). Я думаю, к дождю...

Е в д о к и м о в. Да, Семенов объявил... что тебя окончательно освободили от «Альфы»...

Г а л я. Я знаю.

Е в д о к и м о в (напевает). «Эх, разрядушка, бухнем, а реакция сама пойдет...»

Г а л я. Это даже к лучшему. У меня будет свободная среда. Ты знаешь, в среду в шахматном клубе... (Остановилась, помолчала, небрежно.) А я вчера вечером ездила на «Альфу».

Е в д о к и м о в. Чего это вдруг?

Г а л я. Семенов посылал за режимами.

Е в д о к и м о в. Красиво там, да? Белые березы... «Эх, разрядушка, бухнем...»

Г а л я. У меня там была уйма свободного времени. Я там... разглядела...

Молчание.

Е в д о к и м о в. Видишь ли... Мы с Владюшей с самого начала знали, что тебе не разрешат... И поэтому...

Г а л я (небрежно). Евдокимыч, это все довольно рискованно...

Е в д о к и м о в. Да, есть кой-какой процент риска. (Читая газету.) «Киностудия покупает седые волосы и французские зажигалки...»

Г а л я. Я даже думаю, что в двух случаях из четырех... вы кувырнетесь, да?

Е в д о к и м о в.  Отличное слово «кувырнетесь».

Молчание.

Да, ты заметила, там на березах невероятное количество грачей? Миллиард грачей. Они так орут, точно у них круглый день идет местком.

Звонок телефона.

(Берет трубку.) Семенов не приходил... Нет, не знаю. (Кладет трубку.) Опять безутешная Владыкина. Чтобы к нам пройти, нужно заполнить тысячу заявок.

Г а л я. Да, вы здорово меня провели. Вы и Семенова, наверное, так же провели. Он такой спокойный ходит. Вы, ребята, — молодцы.

Молчание. Далекие разряды.

Слушай, если говорить серьезно, Владик из нас всех... из всего выпуска... самый «сильный», да?

Е в д о к и м о в. Да.

Г а л я. Ты помнишь, как его любил шеф? Он просто с ума от него сходил.

Е в д о к и м о в. Он сходил.

Г а л я. Евдокимыч, не нужно его брать на «Альфу».

Звонок телефона. Евдокимов не подходит.

Слушай, он не поедет на «Альфу»!

Е в д о к и м о в. Он поедет.

Телефон звонит безостановочно. Евдокимов не подходит.

Опять этот корреспондент. Я просто умру от этого трагического корреспондента.

В дверь просовывается голова Феликса.

Ф е л и к с. Здравствуйте, отцы! Есть информация, что вы завтра уезжаете на «Альфу».

Е в д о к и м о в. Все правильно, Топтыгин.

Ф е л и к с. Есть информация, что у вас сегодня вечер по случаю этого радостного события.

Е в д о к и м о в. И это точно.

Ф е л и к с. Вот, все я знаю... Где Семенов? Его разыскивает какой-то корреспондент.

Е в д о к и м о в. Семенов на «модели».

Феликс исчезает. Разряды.

Да, мы здорово выросли. Может быть, пройдет время — и этот опыт будет считаться классическим.

Г а л я. Так вот. Если ты возьмешь его на «Альфу», я сейчас же все объясню Семенову. Придет Семенов, и я Семенову все объясню. Семенов не захочет за вас отвечать.

Е в д о к и м о в. Семенов, Семенову, Семеновым, о Семенове...

Г а л я. Я тебя в последний раз прошу.

Е в д о к и м о в  (жестко, коротко). Нет.

Молчание.

(Читает.) «Киностудия покупает седые волосы»... да, это я уже читал.

Входит   Семенов.

Г а л я. Петр Сергеевич!

С е м е н о в. Да.

Молчание.

В чем дело, Галя?

Г а л я (после паузы). Там какой-то корреспондент все время звонит.

С е м е н о в. Уже... корреспонденты появились. Где Владик?

Е в д о к и м о в. Ушел домой.

С е м е н о в. Передадите ему, что машина завтра придет за ним в ноль десять... Личная просьба, Галя. Вы сейчас посвободней всех, побеседуйте, пожалуйста, с корреспондентом. (Уходя.) Если будут звонить, — я в проходной... вызволяю эту Владыкину. (Уходит.)

Е в д о к и м о в. У тебя хватило предусмотрительности сдержаться.

Молчание.

Кстати, Семенов обо всем, конечно, знает. Семенов первоклассный инженер. Смешно было подумать... Ну, ладно, проработаешь с ним побольше...

Г а л я. Меня не интересует Семенов.

Е в д о к и м о в. Если что случится, Семенову снимут за нас голову. Но он рискует.

Г а л я. Элик, ты пойми... Он — Владик!.. Нескладный и нелепый Владик! Я не хочу, чтобы он... Я его люблю. И он меня тоже!

Е в д о к и м о в. Отлично. Когда же это вы объяснились?

Г а л я. Не важно. Я его люблю. И мы поженимся. А ты все хочешь уничтожить. Ты не человек. У тебя вчера одна, сегодня — другая, завтра — десятая! Ты сам... твои девчонки! Вы все — пошлые! Вы... Вы... (Замолчала.)

Е в д о к и м о в. Я в первый раз видел, как ты потеряла чувство юмора. Ты, оказывается, тоже впечатлительная.

Г а л я. Замолчи.

Е в д о к и м о в. Ты очень здорово сказала о любви. Я даже вспомнил третий курс. Помнишь третий курс?

Г а л я. Я просила: замолчи!

Е в д о к и м о в. Я тебе нравился на третьем курсе. Очень... Помнишь, нас послали на картошку... и мы шли с тобой ночью, к бревнам?

Г а л я. Я не хочу слушать.

Е в д о к и м о в. Я тебе тогда невероятно нравился. Тебе потом никто так не нравился. Но ты испугалась. Ты рассудила: дело может зайти далеко. Я ведь считался веселым мальчиком. Но тебя не интересовало, с чего это я был тогда такой «веселый». Ты интересовалась только собой... И во имя себя ты предпочла от меня... держаться подальше.

Г а л я. Я прошу тебя...

Е в д о к и м о в. А ты мне тогда ужасно нравилась. Я тебя любил тогда. Но ты сбереглась. Ты молодец. Потом появился Владик. Ты рассудила, что в него можно спокойно влюбиться. В него не страшно влюбиться.

Г а л я (еле слышно). Ну, хватит...

Е в д о к и м о в. Но даже тебе нужно немного романтики. И ты придумала эти глупые звонки по телефону. И он знает, что это ты звонишь. И ты знаешь, что он это знает. Сентиментальные развлечения кибернетической машины.

Г а л я. Хватит!

Е в д о к и м о в. Все будет в порядке, Галка. Ты выйдешь за него замуж. Ты ведь сейчас беспокоишься за него тоже во имя себя. Бессознательно, но во имя себя... Не теряй юмора. Ты никогда не любила. Ты даже не знаешь, что это такое... И за это, если ты заметила, тебя вокруг тоже никогда не любили.

Разряды.

А насчет «Альфы» не беспокойся. Участвуют двое: я и Семенов. Владик стоит у приборов.

Молчание.   Разряды слышнее.   Входит   молоденькая   девушка с портфелем.

Д е в у ш к а.   Здравствуйте, вот наконец и я.

Е в д о к и м о в. А кто же это «вы»?

Д е в у ш к а. «Я» — это корреспондент.

Е в д о к и м о в.   Как же вас зовут, корреспондент?

Д е в у ш к а. Меня зовут Владыкина.

Е в д о к и м о в. Очень хорошо. Я Элик, а это — Галя.

В л а д ы к и н а (поняла, засмеялась). Ясно. А я Вера... Як вам по такому делу. Мы проводим анкету среди молодых талантливых ученых. Что вы смеетесь?

Е в д о к и м о в. «Талантливых» здесь не говорят. У нас употребляют термин «сильный» или еще «тянет», «не тянет».

В л а д ы к и н а. Понятно. Среди «сильных» ученых, которые «тянут». Я отлично знаю, что ваша работа закрытая. Поэтому вопросы будут только общего характера.

Е в д о к и м о в. Ну например?

В л а д ы к и н а.   Например: «Ваш любимый поэт?»

Е в д о к и м о в. Больше всего я люблю греческого поэта Нофелета... Вы, наверное, слышали о нем?

В л а д ы к и н а. Да... что-то слышала.

Е в д о к и м о в. А ничего не читали?

В л а д ы к и н а. Что-то читала. Точно не помню.

Е в д о к и м о в. Поразительно. Как вы сумели? Нофелет — это телефон, но только наоборот.

В л а д ы к и н а.  Да ну вас, я ведь серьезно.

Е в д о к и м о в. Нет. Я не верю, что вы серьезно. Для этого вы слишком неглупая девушка. И я тоже — несерьезный... Ну, вы не обижайтесь на меня. У меня зарез со временем, я завтра уезжаю. А Галя на все ответит. Она по любимым поэтам у нас мастерица. Она у нас — физорг.

Г а л я. Не нужно.

Е в д о к и м о в. Не буду. Ну до свидания, Галка. Я, может быть, не то сказал...

Г а л я. Нет, все то. Ты что же, больше не зайдешь до отъезда?

Е в д о к и м о в. А ты не идешь сегодня на вечерок?

Г а л я. Нет. У меня сегодня в шахматном клубе...

Е в д о к и м о в.   Ну, тогда до свидания, Галчонок.

Г а л я. Я желаю тебе...

Е в д о к и м о в. Я знаю. Все будет хорошо... А Веру проводи к Гальперину. Пусть ей покажут, как рвутся проволочки. Это всегда впечатляет. Салютик, Вера Владыкина. (Уходит.)

В л а д ы к и н а. Он очень странный.

Г а л я. Да.

В л а д ы к и н а. Он, наверное, голодный. Я заметила: когда мужчины голодные, они становятся психами. Вот у меня брат...

Г а л я (помолчав.) Ну, ладно, давайте рассказывать про любимых поэтов.

З а т е м н е н и е

Комната в квартире Владика. Звуки магнитофона, шум голосов за сценой. В комнате — торшер, наряженная маленькая елочка на шкафу, бесконечные книги. Входят   Наташа,   Евдокимов, Владик.

Е в д о к и м о в. Запри дверь.

Владик запирает.

(Берет гитару. Садится.) Мы молоды, в меру пьяны. Он, Друг, и Любимая девушка. И он поет песню в честь друга Владика. (Наташе.) Можно?

Н а т а ш а. Можно.

Стук в дверь.

Голос из-за двери: «Эй, Евдокимов, куда вы исчезли?»

Е в д о к и м о в. Мы не исчезли. Мы философствуем.

Второй голос: «Эй, вы, философы у торшера! Отдайте гитару!»

Е в д о к и м о в.  Не отдадим. У вас магнитофон.

Н а т а ш а (Владику). А у вас здесь очень много книг...

Е в д о к и м о в. Светские разговоры. Ну, вы! Кончайте стесняться. Давайте, знакомьтесь. (Представляет.) Наташа, лучшая девушка в СССР. Кроме того, она летает по воздуху.

Н а т а ш а. Хватит?

Е в д о к и м о в. Стюардесса на международных линиях.

Н а т а ш а. Ни на каких международных линиях я не летала. И вообще...

Е в д о к и м о в. Ну, ладно, ладно... Очень скромная. Завтра она полетит первый раз в Брюссель, между прочим. Вот так, друг Владюша. Мы с тобой поедем на «Альфу», а она полетит в Брюссель. Где справедливость?

Н а т а ш а. Всегда ты смеешься. Больше никогда тебе не буду ничего рассказывать!

Е в д о к и м о в. Ты молчи, скромная. Мы теперь будем встречать тебя в аэропорту. А то к ним пристают там разные пассажиры.

Н а т а ш а. Ой, какая чепуха... Откуда ты это взял?

Е в д о к и м о в. Как откуда? Я сам всегда пристаю. Ну давайте что-нибудь споем хором.

Голос из-за двери: «Евдокимов, привет!»

Е в д о к и м о в. Ура! Появился шумный Гальперин. «Герой всех наших вечерин — Петр Семеныч Гальперин».

Голос:  «Евдокимов!  Я  только что прочел твою  статью в «Вестнике». По-моему, это бред сивой кобылы».

Е в д о к и м о в. Уберите Гальперина!

Голос: «Евдокимов! Я бы даже сказал, что это бред сива-фиолетовой кобылы».

Хохот.

Е в д о к и м о в. Остроумные люди, однако, наши современники!

Голос: «Слушай!  Правда, ты привел какую-то потрясающую девушку? »

Е в д о к и м о в. Привел.

Голос: «Ну открой, дай посмотреть».

Е в д о к и м о в. Не дам.

Голос: «Почему?»

Е в д о к и м о в. Сглазишь.

Голос Феликса из-за двери: «Отцы!   Почему вы так уединились?

Мы грустим о вас».

Голос Гальперина: «Я Феликса с собой притащил».

Голос Феликса:   «Чувствую вашу   радость   при этом   известии. Я мечтаю увидеть вашу девушку. Я стремлюсь к вам, как усталый путник стремится к живительному ручью».

Евдокимов встает, открывает дверь. Входят Феликс   и   Гальперин.

Г а л ь п е р и н (здороваясь с Наташей). Петя Гальперин. (Евдокимову.) Кое-что получается с проволочками. Нужно поболтать.

Ф е л и к с. Петя Гальперин, ты — Прометей. Ну не томись. Поздоровался с хозяевами и исчезай. Отпустите, пожалуйста, Прометея Гальперина на побывку на танцы. Там с ним пришла такая золотистая корреспондентка...

Г а л ь п е р и н (задумчиво). Странная вещь. Почему-то летом и весной появляется большое количество красивых девушек. А вот зимой совсем не так.

Ф е л и к с. Зимой у них спячка.

Гальперин уходит. Молчание.

(Евдокимову.) Что же ты не познакомишь меня с девушкой, отец?

Н а т а ш а. Не надо притворяться. Мы с тобой отлично знакомы, Феликс.

Ф е л и к с (почти удивленно). Действительно... знакомы... Мы живем с Наташей в одном доме. Соседствуем, так сказать.

Н а т а ш а (тихо, отрывисто Евдокимову). Знаешь... это... он.

Е в д о к и м о в. Знаю.

Н а т а ш а (удивленно глядит на него). А ты... правда очень умный.

Ф е л и к с. С Новым годом! С новым счастьем! Как будто у кого-то старое счастье. (Усаживается.) Хорошо, что я к вам пришел в гости. Вот Владик не находит? Ну и не надо. Я все равно пришел... Можно мне немного с вами помыслить? Представляете, где-то там, в просторах вселенной, вертится голубая планета Земля. И вот в одном из тысяч городов, на одной из миллионов улиц,, в одном из миллиардов домов сидят грустные мальчики — мужчины и грустная девочка — женщина. И мыслят. Давайте, мальчики, помыслим.

Е в д о к и м о в. О чем же помыслим, Топтыгин?

Ф е л и к с. Несущественно. Теперь все время о чем-то мыслят. Как у Гоголя. Помните, у Чичикова был какой-то лакей. Он ужасно любил читать. Ему было абсолютно все равно, что читать. Ему нравился сам процесс чтения. Так вот, помыслим ради процесса, мальчики?.. А Евдокимов ужасно бесится, когда его называют мальчиком. Он в институте всегда прибавлял себе годы. Тяга к зрелости... Евдокимов, ты у нас старикан-старичище...

В л а д и к. К чему вся эта болтовня?..

Ф е л и к с. Какой ты конкретный человек, Владик. Вот ты сидишь такой умный. Невероятно меня презирающий. Вечно невозмутимый. Оракул из почтового ящика... А на самом деле ты очень прост. И вообще сентиментален. И твоя отроческая любовь к Г. О. ...

Е в д о к и м о в. Слушай, Топтыгин...

Ф е л и к с. Молчу. Кстати, ты тоже очень прост. Ты все время хочешь походить на Владика. Но у тебя это плохо получается... Эта голубая планета ужасно вертится. Не могу сосредоточиться. Трясет.

Н а т а ш а. Я никогда не думала, что ты станешь фигляром. (Евдокимову.) Потанцуем.

Е в д о к и м о в. Сиди.

Ф е л и к с. Поймал!

Е в д о к и м о в. Что?

Ф е л и к с. Мысль... Я просил Семенова разрешить мне вернуться в отдел.

Е в д о к и м о в. Дальше.

Ф е л и к с. Семенов сказал, что он не возражает. Он сказал, что я неплохой человек.

В л а д и к. Неплохой человек — это еще не профессия.

Ф е л и к с.   Ясно. Деловая часть закончена. Элик, сыграй что-нибудь.

Е в д о к и м о в. Нет.

Ф е л и к с. Зря. Я очень люблю, когда ты поешь... Предлагаю (Евдокимову) игру.

Е в д о к и м о в. Что же это за игра, Топтыгин?

Ф е л и к с. Народная игра. Собираются на голубой планете Земля двое. Чуть «поддают» и начинают говорить друг другу правду... А они пусть потанцуют.

Н а т а ш а. Я не хочу.

Е в д о к и м о в. Потанцуй.

Н а т а ш а. Потанцевать, да?

Ф е л и к с. Не волнуйтесь, Наташа. Мы мирные люди. Игра у нас будет совершенно мирная. Вы потанцуйте пока.

Владик усмехается, начинает танцевать с Наташей.

(Евдокимову.) А здорово ты ее подмял. Полная потеря индивидуальности. Каждая женщина — немного «Душечка»... Итак, правда первая. Вы не возьмете меня обратно в отдел?

Е в д о к и м о в. Нет.

Ф е л и к с. Почему?

Е в д о к и м о в. Потому... что.

Ф е л и к с. Правда вторая. Ты можешь успокоиться.  Она сама меня бросила. Твое глупое тщеславие может быть удовлетворено. Для таких, как ты, это важно.

Е в д о к и м о в. Может, хватит, Топтыгин?

Ф е л и к с. Я не Топтыгин. Я животворный оптимист. Кстати, хотите узнать третью правду: как становятся животворными оптимистами? Это самое интересное. Это интересно всем! Даже тебе... Наташа.

Н а т а ш а. Может быть, хватит, Феликс?

Ф е л и к с. Наташа плюс Элик. Получится «НЭ». Нэ хватит, как говорят восточные мальчики... Итак, начали: жил человек.

Е в д о к и м о в. Это ты человек?

Ф е л и к с. Нет, не я. Аноним. Его жизнь мы сравним с движущимся автобусом. Такой блестящий автобус. Люкс! В нем сидит интеллигентный мальчик. Тишайший маменькин сынок. Из будущих гениев. Автобус движется точно по расписанию: школа — призы на олимпиадах — золотая медаль... автобус движется... университет... автобус движется... первоклассное распределение... И бах: что-то сломалось. Берется за одну работу — не выходит... За другую — то же! Третья — побоку! Автобус явно остановился. Вылезает он из автобуса — все правильно: блестящий автобус. Люкс. Шел точно по расписанию, но, кажется, не в ту сторону.

Е в д о к и м о в. Ай-яй-яй, как образно!

Ф е л и к с. А знаешь, ты прав: это смешно. Невероятно смешно. Ему тоже стало смешно. Так смешно, что он до сих пор не может остановиться. Все смеется на голубой планете Земля. Давайте смеяться! Он полон смехом, как беременная рыба икрой. Впрочем, рыбы называются не беременными, а как-то иначе.

Н а т а ш а. Не надо больше, Феликс.

Ф е л и к с. Чего не надо?

Н а т а ш а. Говорить больше не надо. И пить тоже.

Ф е л и к с. А я это не им рассказывал, Наташа.

Н а т а ш а. Я... все поняла. (Мягко.) Но больше не надо, ладно?..

Е в д о к и м о в. Ты сложный человек.

Ф е л и к с. Не говори.

Е в д о к и м о в. Ты простой человек. Ты прост как... как...

Ф е л и к с.   Потом придумаешь,  как что я прост.

Е в д о к и м о в. И еще, Топтыгин, я ненавижу людей, которые...

Н а т а ш а. Перестань, Эла.

Е в д о к и м о в. ...которые всю свою жизнь не живут, а оправдываются... собственной слабостью. И еще рыдают при этом от жалости «к себе, любимому».

Н а т а ш а (подойдя к Феликсу, тихо). Ты знаешь, Феликс, вот мне отчего-то кажется... что все у тебя будет хорошо. Поверь мне... У меня на это нюх... Все будет просто великолепно. А сейчас иди домой.

Ф е л и к с. Можно мне с тобой потанцевать?

Н а т а ш а. Потанцевать, да? Ну конечно, давай потанцуем.

Ф е л и к с. Нэ. Пожалуй, нэ надо. Ты грустная девушка, я тоже грустный. Двое грустных — это уже коллектив. А вот, по-моему, мы все должны быть веселыми, как утренние воробьи. Как скворцы в мартовской роще... Вы когда уезжаете завтра?

В л а д и к. В ноль десять.

Ф е л и к с.  Желаю удачи... Проводи, хозяин.

Феликс и Владик уходят.

Е в д о к и м о в   (Наташе). Чего ты сидишь?

Н а т а ш а. А что мне делать?

Е в д о к и м о в. Танцевать. Или, может, пойдешь поцелуешь его, как того летчика?

Н а т а ш а. Вообще надо бы.

Е в д о к и м о в. Слушай, серьезно, ты шизофреничка?

Н а т а ш а. Ты знаешь, Эла, я на тебя не обижаюсь. Тебе все это очень трудно понять. У тебя всегда было в жизни все... не плохо. А вот у него — не вышло. Пускай по его вине. Ну что ж. Не все люди такие сильные, как ты... Но с возрастом, наверное, у всех появляется потребность уважать себя. У него — тоже... Я не понимаю, о чем он вас просил. Но он что-то просил. И хотел тебе по-своему все объяснить. А ты на него плюнул.

Е в д о к и м о в. Закончила, да?

Н а т а ш а. Ну что с тобой говорить? В тебе есть один... дефект: ты совершенно, ну ни капельки не умеешь жалеть людей. Это потому, что тебя еще ни разу не трахнуло в жизни. Вот когда-нибудь разочек трахнет... и ты сразу станешь все понимать.

Е в д о к и м о в. Так как же насчет поцелуя?

Н а т а ш а. Какой ты дурачок сейчас.

Е в д о к и м о в. Вот что, умница. (Бешено.) Бери своего Феликса, свой плащ... и все втроем — двигайтесь отсюда!

Н а т а ш а. Хорошо. (Пауза.) До свидания.

Он молчит.  Она уходит.  Возвращается   В л а д и к,   усмехнулся, сел.

Е в д о к и м о в (хмуро). Ерундой много занимаемся. Работать перестали.

В л а д и к. Я сразу понял, что ты в нее влюбишься. Единство противоположностей.

Е в д о к и м о в. Спасибо, что объяснил. Никак не мог понять, чего это я в нее влопался.

В л а д и к. Ты ужасно разговариваешь. Впрочем, жаргон — это язык шиворот-навыворот. Это язык молодости. Однажды мы заговорим правильно — и это будет означать, что молодость прошла.

Е в д о к и м о в. Нет, как ты умеешь все объяснить! До завтра.

В л а д и к. До завтра...

Евдокимов выходит. Владик один. За сценой звуки магнитофона, смех, говор.

З а т е м н е н и е

На следующий вечер. Квартира Евдокимова. Евдокимов один. Часы бьют половину одиннадцатого. Звонок телефона. Евдокимов бросается к трубке.

Г о л о с     В л а д и к а   (из трубки). Привет.

Е в д о к и м о в  (разочарованно). Ты...

Г о л о с     В л а д и к а. Звонил Семенов: машина за тобой придет к двенадцати.

Е в д о к и м о в. Ясно.

Г о л о с     В л а д и к а.  Ты что сейчас делаешь?

Е в д о к и м о в. Читаю.

Г о л о с     В л а д и к а. Ждешь ее?

Е в д о к и м о в. Не люблю, когда ты разговариваешь на эти темы. Кстати, захвати карты, а то в свободное время мы взбесимся от скуки. (Кладет трубку. Продолжает расхаживать по комнате.)

Резкий звонок у входной двери. Евдокимов улыбается, бросается открывать. Шум, голоса. Евдокимов возвращается очень хмурый с Матерью и Отчимом. Мать — моложавая женщина в очках, тип «красивых женщин — научных работников». Отчим — ее возраста, сухой, кашляющий, очень застенчивый.

М а т ь. Никогда не предполагала, что ты вечером будешь дома. Сразу открой форточку — здесь отчего-то ужасно пахнет клопами. (Открывает форточку.) Электрон, унеси из передней чемоданы Аникина.

О т ч и м. Зачем же. Я сам могу их унести. (Выходит.)

М а т ь (шепотом). Ты понимаешь, такое событие: Аникина выдвинули в завкафедрой. Мы сразу вылетели. А Генку оставили. Ему там очень хорошо. Я только боюсь, что он сойдет с ума от свободы...

Евдокимов выходит.

Нет, отчего так пахнет клопами? (Вдруг что-то заметила на полу. Подняла. Разглядывает. Усмехнулась. Положила в карман.)

Звонок телефона.   Евдокимов   бросается   к  телефону.   Из  своей комнаты бросается к телефону и Отчим.

Е в д о к и м о в (успевает раньше). Алло... (Хмуро, Отчиму.) Вас.

О т ч и м (берет трубку). Да, я. Здравствуй, Семен... Невероятно комическое обстоятельство... Сегодня заключительный тур... Ну, если я скажу, что это мне беразлично, ты ведь все равно не поверишь... (Смеется.)    Варианты   такие:   Федосевич — слишком молод... Попов — вообще никогда не обременял себя наукой. Он деятель больше общественный... Ваш покорный слуга тоже сделал в науке весьма маловато. (Замолчал, выслушивая с улыбкой ответный поток слов, в котором содержалась вся высокая степень оценки его заслуг.) Ну, ну, ну... Может быть, Репин? Но он всем и вся насолил. Так что остается пока гадать... Ну, звони, звони. (Вешает трубку. Матери.) Борисов передает тебе привет.

М а т ь. Но откуда у нас все-таки пахнет клопами? Может быть, они к нам переползли?

О т ч и м. Я, собственно, ничего не чувствую.

М а т ь. Мужчины никогда ничего не чувствуют. Нет, они определенно переползли из двенадцатой квартиры... Электрон, почему ты не интересуешься братом Геннадием?

Е в д о к и м о в. Интересуюсь.

М а т ь. Он становится до невозможности похож на тебя. Он у всех знакомых девушек спрашивает, не знают ли они Нофелета. Помнишь эту твою шутку, которую ты придумал в девятом классе?

Е в д о к и м о в. Помню.

М а т ь. Дивный парень! Абсолютно влюблен в математику. И при этом пижон страшнейший. Он читал какие-то стихи и что-то перепутал. А Нинель Борисовна его поправила. И он абсолютно невозмутимо ей сказал: «С точки зрения трехзначной логики это все несущественно». Чем привел своего отца, гуманитария Аникина, в совершенный восторг.

Е в д о к и м о в  (тихо). Кретин.

М а т ь. Что с тобой?

Е в д о к и м о в. Ничего. Вспоминаю, какой я был кретин. Кстати, что это за записочки валяются на всех столах? (Читает.) Федосевич — шесть, Репин — восемь.

М а т ь. Тсс... Это Аникин подсчитывает варианты. (Смеется.) А говорит, что ему все равно. Отлично!

Евдокимов хочет уйти.

Электрон, почему на кровати должны лежать мыльницы?

Е в д о к и м о в. Я уезжаю сегодня на «Альфу».

М а т ь.  Как — уезжаешь?!

Е в д о к и м о в. В двенадцать.

М а т ь.  Ну что же ты молчал? Что у вас там?!

Е в д о к и м о в. Да так.

М а т ь. Любопытное что-нибудь?

Е в д о к и м о в. Да нет, обычная ерунда.

М а т ь. Передавай привет Семенову. Так. Значит, тебе нужно сесть и внимательно продумать, что ты с собой возьмешь, а не бегать все время к телефону, как опаленный таракан. Главное, не забудь зубную щетку.

Звонок. Отчим и Евдокимов тотчас бросаются к телефону.

Е в д о к и м о в (успев раньше). Алло! Вы не туда попали. (Вешает трубку, выходит.)

В комнате Мать и Отчим.

М а т ь (вынимая что-то из кармана). Аникин, что это?

О т ч и м. По-моему, это шпилька.

М а т ь. Так. Я нашла ее на полу.

О т ч и м. Он вроде не мальчик.

М а т ь. Не в этом дело. Я удивляюсь, что ты ничего не видишь. Он стал очень странный. Эта беготня к телефону... Он влюблен! Неужели ты не видишь! А я совершенно не знаю, кто она! (Нюхает ветку эвкалипта. Торжествующе.) Так вот! (Выдергивая ее из вазы.) Значит, от этой страшной ветки пахло клонами! Ее нужно немедленно уничтожить. (Выходит.)

Звонок телефона.   Евдокимов  и   Отчим   бросаются   к  телефону.

Е в д о к и м о в (успевая раньше). Алло! (Мрачно.) Вас.

О т ч и м (берет трубку). Здравствуй, Николай!.. Понимаешь, комическое обстоятельство. (Замолкает, выслушивая поток слов собеседника.) Ну, спасибо, спасибо. (Кладет трубку, уходит.)

Возвращается Мать.

М а т ь.  Ты положил в чемодан зубную щетку?

Е в д о к и м о в.  Положил.

М а т ь. Боже мой, пятнадцать минут двенадцатого. Нужно что-то тебе сготовить. Куда-то девались все сковородки. После лета все сковородки куда-то исчезают. Ты понимаешь, кажется, Аникина все-таки изберут.

Е в д о к и м о в.  Меня это мало интересует.

М а т ь.  Тебя сейчас ничего не интересует.

Е в д о к и м о в. Здесь стояла ветка. Куда ее дели?

М а т ь. У нее был клопиный запах. Я ее выбросила.

Е в д о к и м о в. Это была моя личная ветка! И я никого не просил!..

М а т ь. Ну, ладно... Ладно...

Молчание. Он собирает чемодан.

Элик!

Е в д о к и м о в. Да?

М а т ь. Мы с тобой редко разговариваем. Я всегда занята. Я, наверное, неважная мать. Но я бы хотела, чтобы ты мне ее показал.

Е в д о к и м о в. Кого... ее?

М а т ь. Ее... твою ее.  (Выходит.)

Евдокимов один. Часы бьют половину.

Е в д о к и м о в   (грустно усмехается). Все...

М а т ь (входя). Одну сковородку я обнаружила в ванне. Почему?.. Ну, серьезно, Элик, я хоть раз ее видела?

Е в д о к и м о в. Кого?

М а т ь. Ну, ее... которая сюда приходила.

Е в д о к и м о в. Не нужно, мамочка. Чушь все это. Приходила, уходила... Одна, другая... все это несерьезная чушь. (Уходит.)

М а т ь. Аникин! Аникин!

Из своей комнаты выходит   О т ч и м.

Неужели я опять ошиблась?

О т ч и м. В чем?

М а т ь (трагически). Он, кажется, ни в кого не влюблен!

О т ч и м. Ну вот и хорошо, а ты волновалась.

М а т ь. Чего ж тут хорошего, Саша. Ну почему он такой? Ну почему он не умеет любить?!

З а т е м н е н и е

Парадное дома Евдокимова. В парадном Наташа,   в форме и с чемоданчиком. Стоит, прислонясь к клетке лифта.

Надпись: «Лихта не работает».

По лестнице спускается   Евдокимов,   тоже с чемоданчиком Они стоят и смотрят друг на друга.

Е в д о к и м о в. Ясно.

Н а т а ш а.  Я просто проходила мимо и решила...

Е в д о к и м о в. А позвонить ты не могла?

Н а т а ш а. Понимаешь, я не знала, удобно ли это. Я как раз по лестнице поднималась... Там к тебе кто-то приехал... Я и решила подождать здесь... немного.

Е в д о к и м о в. Значит, ты ждешь два часа?

Н а т а ш а. Два или двадцать два... не помню и не важно.

Е в д о к и м о в. Я люблю тебя, Наташа.

Н а т а ш а (почти испуганно). Что ты?

Е в д о к и м о в. Я очень люблю тебя.

Н а т а ш а. Ну, тише, тише... А наверное, справедливость все-таки есть. Я загадала, если мы с тобой встретимся сегодня, значит, есть справедливость.

Евдокимов целует ее.

Ну, не надо. Ну, не хочу я... Ну вот, всегда ты пользуешься своей силой.

Он целует ее.

Н а т а ш а. Да не любишь ты меня. Ты просто так, «чмокальщик». Ну целуй! Целуй! Все равно тебя брошу. И мы совсем не подходим друг к другу.

Он целует ее.

Ты эгоист. Ты терпишь меня за то, что я к тебе хорошо отношусь. А доброту вообще... ты не понимаешь! Брошу я тебя! Вот соберусь с силами и брошу... Просто у меня сейчас с выдержкой плохо.

Е в д о к и м о в. Я люблю тебя, люблю...

Гаснут и вспыхивают фары, освещая парадное.

Я ходил к тебе домой.

Н а т а ш а. Я знаю. Я у Лильки жила. Я только сегодня с матерью помирилась. Она мне трет морковный сок. Но я все равно не поправлюсь. Она говорит, что не в коня корм... Элка... Я больше не могу так... Я все думаю... и реву... Ты молчи, молчи... Я каждое утро с тобой разговариваю. Вот проснусь и спорю с тобой, как идиотка. Ты только молчи. Все как надо. Так и должно было быть. И всегда ты обо мне бог знает что будешь думать. И правильно! Девчонка, с которой ты познакомился в кафе... А! Это невозможно. Ты не имеешь права обо мне так думать! Потому что... Элка — мой, мой, мой. Я люблю тебя. Я немыслимо... я даже не знала, что так можно... Элка, я хочу, чтобы ты... чтобы... я хочу этой дурацкой чистоты! Я не виновата! Откуда я знала, что я тургеневская барышня! А ты все равно будешь на меня так смотреть! Потому что... Ты молчи, молчи... Это нам — за все... Что это светит?

Е в д о к и м о в. Машина. За мной.

Н а т а ш а. Вот и хорошо. Иди, иди.

Е в д о к и м о в. Наташка.

Н а т а ш а. Молчи. Потом... А сейчас иди, иди.

Е в д о к и м о в.  Боишься, как всегда, быть обузой?

Н а т а ш а. Знаешь, я тебе подарю этого орла. (Снимает с груди птичку.)

Е в д о к и м о в. Тебе не попадет?..

Н а т а ш а. Уезжай, уезжай наконец.

Е в д о к и м о в. У нас все дела закончатся к двадцать первому. Двадцать второго мы с тобой встречаемся у метро «Динамо».

Н а т а ш а. Я тоже улетаю сегодня утром.

Е в д о к и м о в,  К двадцать второму-то прилетишь?

Она кивает.

Значит, двадцать второго у метро «Динамо». В семь часов.

Н а т а ш а.  Ну, разлетелись в разные стороны?

Е в д о к и м о в.  Ты вспоминай там обо мне.

Н а т а ш а. Все твои дела будут хороши! Иди. иди, Эла!

Е в д о к и м о в. Салют, Наташка. Привет Брюсселю!

З а т е м н е н и е

У метро «Динамо»,  Владик и  Евдокимове цветами. Очень солнечный день. Бравурная музыка. Рядом щит с плакатами. На одном   из    плакатов — стюардесса   с   поднятой    кверху   рукой.

Надпись: «Летайте самолетами Аэрофлота».

Е в д о к и м о в (в сторону плаката). Здравствуй, Наташа... Сто лет не покупал цветы девушкам.

Г о л о с. Нет лишнего билетика?

Е в д о к и м о в. Нет... Ты знаешь, когда мы сегодня утром уезжали, я посмотрел на Семенова. У него была такая счастливая рожа. И только тогда я понял: «Выиграли». Вот, наверное, ради таких минут живут люди... Завтра все это будет очень привычным.

Г о л о с. Есть лишний билетик?

Е в д о к и м о в.  Есть... в баню.

Г о л о с.  Охламон ты!

Е в д о к и м о в. Согласен, друг, я — охламон... Люблю ходить на футбол, Владька. Азарт. Вот ты знаешь, эта Наташа — действительно лучшая девчонка в СССР. Вот она сейчас придет, и я при тебе ей это скажу. (Смеется.)

Появляется  Ира.    Оглядывается. Замечает Евдокимова и  останавливается в стороне.

В л а д и к. Только не при мне.

Входит Веселый   гражданин.

Г р а ж д а н и н (Евдокимову). Здорово!

Е в д о к и м о в.  Привет деятелям балалайки.

Г р а ж д а н и н. Ну как сложится игра?

Е в д о к и м о в. «Динамо» штуки две положит на калитку.

Г р а ж д а н и н. Вот такие дела... Вот окончилась эра колониализма? Ушла, значит, в безвозвратное прошлое? Вот так же точно закончилась эра господства московских команд. Стремительный Мунтян в Москве есть?

Е в д о к и м о в. Нет в Москве стремительного Мунтян а.

Г р а ж д а н и н. А искусный Онищенко где, в Москве? (Владику.) Ты как считаешь?

В л а д и к. Когда я вижу, как двадцать два взрослых человека гоняют один надутый шар, я отчего-то сразу вспоминаю, что всего двести пятнадцать миллионов лет назад землю населяли гигантские ящеры.

Е в д о к и м о в. Не обращайте внимания, он сухой. (Владику.) Ты посмотри, как на нас смотрит эта кроха. (Шепотом.) Владюша, ты ей нравишься.

Г р а ж д а н и н (Евдокимову). А где же твой Чернышевский?

Е в д о к и м о в. Вот скоро должен подойти... А я вот точно знал, что я вас сегодня встречу.

Г р а ж д а н и н. Откуда же ты знал?

Е в д о к и м о в. Я всегда знаю, что со мной случится. У меня на небе есть специальный человек. Он заведует моими удачами... Ну, как ваша балалайка?

Г р а ж д а н и н. Бросил.

Е в д о к и м о в. Чего так?

Г р а ж д а н и н. Понимаешь, чувство юмора не позволило. Бросил балалайку — и ушел в цирк.

Е в д о к и м о в. Что вы говорите! Чем же вы занимаетесь в цирке?

Г р а ж д а н и н. Иллюзией... Достаю из воздуха разные чашки, ложки...

Е в д о к и м о в. Очень полезная вещь. А вот бифштекс вы не смогли бы достать из воздуха? А то я с утра сегодня голодный.

Г р а ж д а н и н. Нет.

Е в д о к и м о в. Чего ж так слабо?

Г р а ж д а н и н. Иллюзия так не делается. Для иллюзии, пташечки мои, букашечки, всегда нужен партнер. (Усмехнулся.) Для иллюзии нужны двое. (Уходит.)

И р а (подходя к Евдокимову). Простите, вы Евдокимов?

Е в д о к и м о в. Допустим.

И р а. Можно вас на минутку?

Е в д о к и м о в. Можно.

Отходит в сторону. Теперь они стоят на проходе.

Г о л о с.   Не намечается лишний билетик?

И р а. Нет... Вы ждете Наташу?

Е в д о к и м о в. Да.

Г о л о с. Нету лишнего билета?

И р а. Нету... Она мне объяснила, что вы ее должны здесь ждать. Она очень хорошо описала вас...

Е в д о к и м о в. В чем дело?

Г о л о с. Нет лишнего билета?

И р а.  Нет... Она не придет. Потому что...

Г о л о с. Нет билетика?

И р а. Она ужасно волновалась. У вас там сегодня что-то происходило на работе. Она не придет.

Г о л о с. Нет билета?

И р а. Нет... Они сели на аэродром. Я как раз была на поле. У них загорелось. Ну, она всех выпускала, выпускала...

Г о л о с.  Молодежь, нет лишнего билетика?

И р а. Выпускала пассажиров и не успела... Потом она пришла в себя... и все говорила... и все волновалась, как у вас там.

Г о л о с. Ребята, есть билетик?

И р а. Она еще долго жила, два часа... Она просила передать вам, что главное — выдержка. Я пойду.

Е в д о к и м о в. Да.

И р а. Я вам еще позвоню. У меня есть ваш телефон.

Г о л о с. Нет лишнего?

И р а. Нет... Я записала ваш телефон. А сейчас я пойду. До свидания. (И она резко повернулась, почти побежала.)

Евдокимов   молча   стоит.   Потом   повернулся  лицом   к   Владику.

В л а д и к. Элька!! Ты что?!

Е в д о к и м о в.  Ничего. Ты иди. (Подошел к барьеру. Сел.)

Владик неподвижно стоит рядом. Начинают передавать составы играющих команд. Звук постепенно затихает. Шум стадиона уже не слышен. В мире — тишина. Они не двигаются. Сколько прошло времени? Наверное, очень много. Потому что начал гаснуть свет. Они недвижимы. Темнота сгущается. Видны уже только огоньки их папирос.

Г о л о с    Е в д о к и м о в а.  Так не бывает.

Е е    г о л о с. Бывает, Эла.

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. Я даже не подарил тебе цветов. Но ты и не хотела.

Е е    г о л о с. Я очень хотела.

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. А моя подушка пахнет твоими волосами. Когда мы заканчивали опыт, я все время об этом вспоминал.

Е е    г о л о с. Смени наволочку — вот и все. Потрясающе, что у тебя вышел опыт. Девушка будет тобой гордиться. (Смех.)

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. Я все время слышу твой смех. У тебя невероятный смех.

Е е    г о л о с. Лучший смех в СССР.

Г о л о с    Е в д о к и м о в а.  Было очень страшно?

Е е    г о л о с. Да... Когда пошел дым, все туристы повскакали. Это тебе не геологи, тихие, как огурчики. Я их успокаивала. .. И забыла слово по-английски. И все вспоминала... и потом... А!

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. Я идиот. Все было не так!

Е е    г о л о с. Все было так. Я ни о чем не жалею.

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. Ты была такая грустная в парадном.

Е е    г о л о с. Я была счастливая. Ты знаешь, я просто сдерживалась, чтобы не заорать от счастья, потому что я поняла, что ты меня вправду любишь.

Г о л о с    Е в д о к и м о в а. Нет, так нельзя! Так не бывает!

Е е    г о л о с. Выдержка,  Эла.   Главное, выдержка! По-английски выдержка — это...

Становится чуть светлее. У метро по-прежнему двое.

Е в д о к и м о в. Кончились сигареты.

В л а д и к.   Я сейчас где-нибудь достану...

Молчание.

Е в д о к и м о в. Не надо. Пошли...

Они встают и молча уходят. Совсем светает. Появляется первая расклейщица   афиш.   Насвистывая, она заклеивает старые афиши. На доске остается только один старый плакат — стюардесса с поднятой кверху рукой.

Занавес

Подготовил к обнародованию:
Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель, искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»
www.MarsExX.ru/
marsexxхnarod.ru

P.S. Впрочем, я полагаю, что «"си$тему" рабов» надо демонтировать: /demontazh.html