Антонио МЕНЕГЕТТИ

Система и личность

Введение. Опосредование бытия в исторической идентичности личности.

Глава первая. Органика социума.

Глава вторая. Общество: разум или мнение?

Глава третья. Ложные посредники.

Глава четвёртая. Потребительство индивида и обезличивание в стереотипе.

Глава пятая. Реклама: факт, корни и власть.

Глава шестая. Неблагополучные семьи: инкубатор социальной преступности и эротической дисфункции.

Глава седьмая Диалектика шизофренического.

Глава восьмая. Почему состоявшиеся остаются в тени: мужчина и женщина — у истоков системы.

Глава девятая. Идеология и политика.

Глава десятая. Деятельный участник жизни.

Глава одиннадцатая. Политик как опосредующее звено социологической реальности.

Глава двенадцатая. Метаистория некоторых психических созвездий.

Глава тринадцатая. Детерминизм морали жизни: рождение "Я".

Глава четырнадцатая. Монитор отклонения и этика жизни в декалоге Моисея.

Глава пятнадцатая. Что такое учитель.

Глава шестнадцатая. Мир как спектакль "Я есмь".

Введение. Опосредование бытия в исторической идентичности личности.

Моя весьма индивидуальная точка зрения состоит в том, что Онтопсихология как наука сама по себе очень трудна для понимания, поскольку открывает новый путь решения целого ряда актуальнейших и неотложных проблем, стоящих сейчас перед многими исследователями. Я же намерен в излагаемых ниже лекциях на тему "Система и личность" попытаться затронуть лишь часть возникающих в ходе непрерывного поиска вопросов. Подобные .вопросы возникали и у Алексиев Карреля, написавшего около сорока лет назад книгу: "Человек — этот неизвестный", и у Герберта Маркузе, обозначившего их в своем труде "Человек одномерный". Я мог бы привести и другие имена. Называя их, я хочу задать внешнюю канву этим лекциям. Каково этическое видение мира в его политическом, экономическом, рыночном и дипломатическом аспектах? Как достичь видения мира, таким, каков он есть на самом деле и как может индивид стать его полноправным членом, или хотя бы сосуществовать с ним? Является, ли это общество сильным? Если да, то почему? Если нет, то опять же, почему? Что делать, рассматривая целое с точки зрения индивида? Именно здесь заключена интрига этической проблематики философских изысканий.

Напомним, что этика подразумевает прежде всего тот образ мысли и действий, который на практике позволяет реализовать себя в среде, в обществе. Каковы же те обстоятельства бытия, которые определяют историческое место неповторимой личности человека? Как видим, этический раздел философии имеет дело с природой этоса, функционального, творческого поведения в этом мире.

В теме "Система и личность" я стремлюсь рассмотреть внутренние аспекты диады "индивид — мир" и выяснить, какова же та практическая структура, которая, прежде всего, помогает индивиду стать личностью и позволяет улучшить социальную ткань. Человек не может жить в отрыве от общества, поэтому, как ни рассматривай, социальное остается вечным целым, в котором происходит процесс индивидуации. Очевидно, что понятие системы остается почетным обозначением всего, что включает социальная биология, то есть понятием скорее формальным и устаревшим. Можно даже сформулировать так — это отношение между душой и машиной, понимаемое как некая совокупность взаимосвязанных частей, которое в конце концов делает возможным существование самой функции. Система здесь — совокупность наиболее функциональных частей, объединенных для достижения единой цели. Индивид глубинно связан с системой так же, как и система глубинно связана с ним.

Единственный практический подход, который я считаю конкретным и обоснованным — это рассмотрение взаимной функциональной ценности: личности для общества и общества для личности. Усилия настоящего исследования будут направлены на то, чтобы узнать, как найти ту критическую точку, которая прежде всего обеспечивает существование равновесия внутри субъекта, как сосуществовать с обществом, каким бы оно ни было, и, наконец, как могут высококультурные индивиды содействовать социальной эффективности, поддерживая естественное развитие, присущее любому человеку.

Я не буду говорить об идеальном обществе. Идеальное общество всегда лишь философская абстракция: оно может быть сладостной мечтой, утешающей поэзией, но никогда не сможет быть конкретной данностью, допускающей реальные события для тех, кто хочет быть и действовать в общественном "здесь и сейчас". Мы будем рассматривать фактическую связь между личностью и системой, где возможны некоторые компромиссы, но сохраняется ценность как человека, так и системы.

В итоге, я думаю, мне удастся ответить на вопрос, возможно ли при функциональности системы и объединении личностей сохранить за ними то неповторимое и неопределяемое, что и является основным доказательством трансцендентности. Не затрагивая общество в его развитии для всех, я попытаюсь указать путь к той неотложной трансценденции, которая абсолютно необходима индивиду и особенно для достижения определенных ценностей, которые будут рассмотрены ниже.

Точность Бытия заключается в точности исторического воплощения. Критерием и точкой опоры остается оптическое Ин-се[1] личности и, следовательно, коллектива аутентичных личностей.

Глава первая. Органика социума.

Отношение между индивидом и обществом всегда диалектично.

Моя аргументация сосредоточена на способе, которым можно снять противоречие, содержащееся в этой биологической и экзистенциальной связи. Ее невозможно игнорировать или устранить, так как в противном случае неизбежно был бы устранен также и индивид: индивид укоренен в обществе и общество состоит из индивидов.

Как следствие, некое изолированное решение, ограничивающееся индивидом и не рассматривающее его связь с какой-либо формой общества, не только в высшей степени наивно, но и означает, что мы практически не подступили к рассмотрению самой проблемы.

Зрелость индивида неизбежно формируется под противоречивым воздействием факторов биологического, психологического и, следовательно, политического порядка, в соответствии с формой общественного потребления.

Общество всегда представляет собой вечную матку, лоно виртуальных возможностей для реализации субъектом потенциала, заложенного при рождении. Хотя мы и рождаемся разными, это впоследствии надлежит продемонстрировать путем нахождения своего места в обществе.

Если мы поместим общество на одну чашу весов, а личность — на другую, то личность окажется более весомой, хотя без общества она абсолютно не в состоянии существовать. Жестокое течение жизни реализуется всегда через людей побеждающих, в которых, как наиболее умных и подготовленных к преодолению препятствий, максимально воплощена функция интенциональности1 природы.

Жизнь осуществляет саму себя через максимальное раскрытие потенциала побеждающих индивидов: в финале игры побеждает не индивид, а жизнь, и с этим связано значение общества.

В этот контекст я хотел бы ввести понятие "организмическое общественного". Термин "организмическое" происходит из динамической концепции психологии, получившей известность в сороковые-пятидесятые годы. Впоследствии он был вновь введен в употребление, в том числе и онтопсихологической школой, однако в несколько ином значении.

Непосредственно под "организмическим" я понимаю некое действие некоего внутреннего, которое, первоначально является невидимым, рационально неидентифицируемым; впоследствии и одновременно оно есть оправдание, то есть причина, по которой происходит нечто конкретное и что определяет этот модус конкретного.

Для научного понимания пропорций и возможностей некоей ситуации или события, горячо отстаиваемых человеком, мы должны вернуться к разумной причине, которая сама в себе остается автономной и невидимой; однако в тот момент, когда делается история, она в высшей степени рациональна, конкретна, научна, измеряема.

Термин "организмическое" обозначает тот момент, когда в рациональном порядке обретает плоть и структуру историческая индивидуация в полном объеме: а этимология слова выглядит следующим образом: "oagrd" (оргао) = быть полным, плодородным; "xsou" (нос) дух.

В понятии организмического как следствие, так и причина синергичны.

Организмическое всегда синергично, являя собой некую целостную совокупность; когда мы оцениваем его внешние выражения, мы всегда должны учитывать присутствие невидимой данности, впоследствии инициирующий феноменологический процесс. Феномен, однако, внутренне присущ ноумену2, и ноумен внутренне присущ феномену.

С другой стороны, когда мы обозначаем телесную совокупность человека термином "человеческий организм", мы имеем в виду организованную, упорядоченную для некоей цели совокупность – таково значение термина "организм". Однако жизнь проявляет себя в организме не просто как некая сила, а как сила упорядоченная, формализованная применительно к его особым функциям и их последствиям.

Понятие "организмическое общественного" вводит новую методологию в фактический анализ общества, которое видится проекцией человеческого организма. Тем самым его анализ становится подобен индивидуальному самоанализу.

Мы должны научиться оценивать общество в совокупности всех его явлений точно так же, как анализируем целостность динамики нашего существования "здесь и сейчас" через призму психоанализа и онтопсихологии.

Когда у нас заболит какая-то часть тела, мы, разбираясь с возникшей ситуацией, говорим, например: "болит палец", это "мой" палец, следовательно, у меня болит палец.

За внешней формой любой части моего организма всегда стоит "я". Любая часть тела непреклонно, настоятельно призывает ко мне, к моему думающему "я". Ко мне, участнику глубинной метафизики Бытия. Ко мне взывают также и естественные овеществления моих внешних выражений, позволяющие существовать в плане сенсорной, органической, физической и психологической реальности.

За болезнью в любой части тела всегда стоит "я", страдающее и действующее. К сожалению, большая часть людей предпочитает видеть себя пассивными субъектами будничных дел, той обыденности, которой они покорно следуют. Одним из главных грехов незрелости является объективация своей собственной ситуации: если дела идут плохо, виноваты другие, виноват случай. Следствием такого отношения является постоянное отчуждение побеждающей силы, способной лечить раны и преодолевать препятствия.

Принимая пациентов, я выявил, что когда кто-нибудь просит у меня помощи, чтобы решить какую-нибудь проблему, и излагает мне ее, обвиняя "других" (жену, мужа, закон, общество и т.п.), на самом деле он смещает контрольное звено, потянув за которое психотерапевт может добиться решения.

Приписывать вину — значит отдаляться, водить от предпосылок решения вопроса.

В глубине самого себя человек всегда каким-то образом связан с фактами, его преследующими, причем это относится не только к психологическому, но и юридическому, политическому и экономическому аспектам.

Когда возникает какая-либо проблема, надо не ссылаться на Других, а подробно разобраться с ситуацией, анализируя ее с момента появления (в том числе, когда тебя обвиняют в чем-то или хотят раздавить рационально, юридически, эмоционально). Если же проблем слишком много, достаточно начать со своей собственной безапелляционности.

Чтобы тщательно оценить и разобраться в ситуации, нужна, прежде всего, воля, так как невиновности или природной честности недостаточно. Речь идет о том, чтобы разумно объективировать систему, и тогда индивид сможет функционально использовать все ее инструменты для своего "Я"; необходимо, однако, решиться стать "главным действующим лицом" внутри системы. Когда индивид полагается исключительно на полицейского, адвоката, жену, свидетелей, служащих, мнение газетной статьи или научные данные, он лишается возможности решить "свою" проблему. Аналогией такому поведению будет отсутствие интереса к своему заболеванию при безразличной констатации его.

Понятие "организмическое общественного" позволяет также опосредовать институты системы. При внимательном исследовании всех взаимосвязей современного общества становится очевидным тот факт, что в любой ситуации заинтересованные лица вынуждены общаться между собой через кого-то еще, всячески оправдывая свою отстранённость. Повсюду один вербализует другого через "эксперта", постоянно аннулируя свое участие. "Эксперт", в свою очередь, сосредоточен на своей работе и заработке и действует так же отстранённо, поскольку ему лично ничто не угрожает.

Индивид, внутреннее развитие которого отлично от нуля, не может полностью перекладывать на другого свою личную ситуацию. Прежде всего, он должен выяснить, является ли выбранный эксперт действительно экспертом, а во-вторых, принимает ли он близко к сердцу ту работу, за которую ему платят. В сущности, эксперт это инструмент, выбранный субъектом, следовательно, именно субъект и должен постоянно наблюдать за ним.

С моей точки зрения, полностью доверять проблему эксперту — проявление инфантилизма: ответственность эксперта всегда ограничена его способностями и интересом, так что он всегда остается инструментом. Решение заключается в рациональном и ответственном использовании труда профессионалов, неослабном и тщательном его контроле с тем, чтобы не устраняться от бытийной ответственности; в противном случае индивид будет подвергаться атакам со стороны бессознательного, стремящегося склонить его к непрерывному переложению вины на других. На самом же деле, таким образом компенсируется нарушение равновесия между сознанием и подсознанием, вызванное поверхностностью решения переложить на других ответственность за вопрос, решение которого является исключительно вашей прерогативой.

Умному разностороннему человеку, получающему удовольствие от работы на благо общества, нередко мешают и строят всевозможные козни невежды, легкомысленно провоцирующие всевозможные препоны в виде буквы закона, несчастного случая, опозданий и т.п.

Первое, фундаментальное оскорбление, которое закон наносит человеческому интеллекту, заключается в утверждении: "Перед законом все равны".

Это истинно для закона, но не для жизни. В жизни мы все различны; жизнь есть результат непрерывной гениальности, которая может позволить себе роскошь создавать всех людей непохожими друг на друга и по-своему заботиться о каждом.

В такой формулировке закон неполноценен, поскольку прямо уничтожает возможность реального прогресса. Но мы не можем изменить закон, и он остается исходным элементом проблемы.

Умный человек знает, что закон не может быть ни совершенным, ни справедливым, он всегда далек от истины. Закон — это одно из средств диалектического противоборства в обществе, поскольку защищает интересы некой прослойки, имеющей превосходство в капитале, численности и организации. Так как он представляет собой категорическое предписание, представляется разумным соблюдать его и помнить.

Индивид-лидер, давая поручение эксперту, должен контролировать его исполнение, поскольку лидер несет неизмеримо большую ответственность перед жизнью по сравнению с остальными: на кону его душа, ум, все его помыслы. Страждущее большего бытия в жизни "Я" знает, что закон — это благо, необходимое как правило и мера для всех, но не являющееся самодостаточным.

Последовательное соблюдение любого закона (я имею в виду законы разных эпох, находящиеся в распоряжении историков Запада) неизбежно привело бы, в конечном счете, либо к патологии как органическому экзистенциальному неврозу, либо к уничтожению личностей, которых он хочет взять под свою опеку. Тому, что многие хорошие вещи продолжают до сих пор существовать, мы обязаны вмешательству гениальности, время от времени, к счастью, проникающей к нам из областей, не предусмотренных законом. В свете изложенного, личности удается выжить благодаря проницательности разума, выходящей за рамки закона.

На мой взгляд, люди, возглавляющие систему, являются наиболее отсталыми: в сущности, министр это индивид, сумевший сказать то что надо, получивший одобрение большой группы людей и таким образом добившийся своей должности. Однако в культурном плане он не имеет специальной подготовки и принимает решения, руководствуясь скорее разрешенным, нежели внутренней истиной вещей. Вследствие этого, в зависимости от уровня, положения, которое мы занимаем, необходимо контролировать свое мнение и учитывать чужое, что не особенно приятно, – хотя истина, выше всего этого.

Если я хочу защищаться, я должен учитывать посторонние мнения. Если я стремлюсь к истине, я должен действовать почти в одиночку, но по-прежнему уважать чужое мнение. Депрессивные факторы системы, вредные для индивида, реализуются таким же образом, как соматизируемые в психике человека недостатки психологической незрелости.

Каждую вещь следует изучать изнутри. Там кроется источник любой силы. Только через зрелый, развитый духовный мир можно реализовать возможности, предлагаемые жизнью.

Проведенное мною исследование показывает, что все общество представляет собой огромное психосоматическое скопление индивидуальных фрустраций, способствующее периодическому возникновению ошибок в каждом из нас, которые вступают в противоречие с базисными ценностями, присущими каждому человеку. В свою очередь, наши фрустраций суть следствие нашей отчужденности.

Рассмотрим в качестве примера выборы депутата парламента. Он выбирается решениями тех, кто видит в нем возможность реализации своих целей. Признавая силу и ответственность голосования, следует заметить, что фактически это совокупность мнений, впоследствии переходящая в законодательную власть. Кроме этого, как только общая совокупность мнений большинства соматизируется в обладающую влиянием структуру, политический лидер будет следовать доводам большинства, а уже не мнениям отдельных индивидов. Таков удел индивидуальных соображений в условиях значимости политического имиджа некоей общественной функции.

Политический деятель, может поддерживать доводы отдельного индивида, если это помогает ему осуществить свою функцию, состоящую в управлении ситуациями, относящимися к тысячам граждан, управлении, в котором уравновешиваются многие интересы. Политический деятель может помогать отдельному индивиду до тех пор, пока это работает на его политический имидж; но он не может дискредитировать всю функцию во имя индивидуальной справедливости. Любой гражданин должен понимать это, не претендуя на наивность младенца, думающего, что честными должны быть все. Даже если бы так и было, в нашей ситуации необходимо приспосабливаться к тем структурам, которые стремятся к утверждению ценностей побеждающей в данный момент группировки.

Сначала следует уделить внимание решению безотлагательных вопросов, которые, будучи не решены, могли бы разрушить целое; отсюда интерес к тем, кто гарантирует стабильность частного. Определив, какие проблемы уравновешивают друг друга, их приоритетность, необходимо взять на себя ответственность и взяться за немедленное решение ключевых вопросов, позволяющих "развязать" решение остальных. Когда дольше ждать невозможно, необходимо воздействовать на структуру изнутри проблемы. В этом смысле Макиавелли многого достиг, так что его опыт не мешало бы пересмотреть и в чем-то взять на вооружение.

Когда вас начинает беспокоить какая-то проблема, вы думаете о ней, занимаясь любым, самым маленьким делом: вы бросаете все, не обращаете внимания на друзей, забываете о своих хобби, понимая, что необходимо решить главное. В этом случае вы поступаете как Макиавелли: в глубине вашей индивидуальности вы запускаете механизм, нацеленный в первую очередь на достижение вашего замысла, что позволяет затем достичь всего остального. Действуя по-макиавеллевски, лидер подписывает на исполнение только те решения, что воплощают в жизнь его властные планы.

Многим людям часто присуще заблуждение, заключающееся в абсолютизации собственного мнения, в том смысле, что оно объективирует все остальные мнения: как будто собственная логика является единственно возможной из тех, что предлагает жизнь. Ошибка заключается в инфантильной инструментализации бога, который должен прийти и уничтожить всех, возвысив вас "единственного", как своего "любимого сына".

Надо привыкнуть к внутренне присущей обществу метаболической структуре, составляющей ткань, в которой наше "Я" осуществляет становление.

Серьезный ученый, социолог, должен понимать, что общество представляет собой организм, следовательно, его внешние проявления предопределены некими внутренними процессами, действующими лицами которых мы все являемся. Приоритетным их участником является группа, сильнейшая в "контексте семантической констелляции "коллективного бессознательного", превосходство которой затем внешне трансформируется в политическую, технологическую и идеологическую власть. Чтобы это понять, следует перенести в социальное правила психической констелляции, описанные Юнгом в его глубинной психологии.

Обратимся теперь к проблеме, ставшей уже фактом журналистской хроники — проблеме наркотиков — и рассмотрим ее с точки зрения бессознательной мотивации. Согласно точке зрения исследователей онтопсихологической школы, индивид обращается к наркотикам в тот момент, когда психологически он уже является наркоманом. Наркоманами не становятся от того, что начинают курить "травку"; субъект одурманен наркотиком уже раньше, в своей психике, в своем мозгу и, как следствие, вынужден реализовать эту потребность и в форме фармацевтического препарата. Таким образом, наркотики сами по себе являются следствием, а не причиной.

Рассмотрим теперь страны, производящие наркотики. В Колумбии сейчас идут многочисленные сражения, но они представляют собой лишь фрагмент ситуации. Существует целый народ, народ бедняков — так называемые обездоленные третьего мира, которые видят в наркотиках свое торжество, ибо в их легендах рассказывается о том, что однажды вырастет листочек, который уничтожит варварскую орду белого человека, вторгшуюся на их землю, и благодаря этому листику не придется сражаться с белым народом-захватчиком, пришедшим из-за моря. Сами боги изобретут уловку, с помощью которой вся белая, господствующая раса будет уничтожена: этот листик или уловка – наркотики.

С точки зрения обездоленных так называемого третьего мира, восточных народов, бедных крестьян, их выращивающих, наркотики являются средством господства, с помощью которого можно получать деньги от белого человека; и, кроме того, этот листочек убивает капиталиста, янки, того, кто манипулирует банковской, политико-рабовладельческой властью.

Из этого следует, что маленький человек третьего мира не заинтересован в том, чтобы наркотики исчезли.

На первом плане, следовательно, стоят не денежные интересы и не какой-то специфический тип мафии, а психическая интенциональность возмездия. Раса стремится к возмездию, чтобы установить свою власть с помощью средства, для него безвредного, и в то же время смертоносного для господствующей расы.

Ранее я упоминал о том, что народы третьего мира наделены чувством гордого презрения по отношению к белому капиталисту, их хозяину и работодателю и ничуть не считают себя бедными, зависимыми или живущими за счет милостыни, — совсем наоборот! Они считают себя выше и полагают справедливым пользоваться средствами белого человека, являющегося, в конечном счете, иностранным агрессором и воплощением зла.

В прошлом случалось, что некоторые цивилизации неожиданно исчезали, не оставляя никаких следов разрушения: в реальности самые великие силы общества исчезали по причине самопоглощения изнутри.

Если белая раса исчезнет, то это произойдет не благодаря атомной бомбе, а вследствие одной из уловок не эволюционировавшего бессознательного. Можно неожиданно рухнуть вследствие скрытого психического безумия, семена которого прорастают годами, а затем неожиданно вызывают тотальное исчезновение.

В истории Европы, несомненно, были сомнительные, достойные критики ситуации. Так, христианство ввергло одну нацию в конфликт с другой, заставляя воевать друг с другом народы, бывшие братьями во Христе. Обе войны, первая и вторая мировые, были войнами братоубийственными, в которых христиане сражались с христианами. Эти события не могут не вызвать острой критики в отношении идеологического осадка, именуемого "христианством' или "католицизмом".

Однако я верю в Европу, в тот гений, который может появиться в европейской среде. Присутствие Европы ощущается во всем мире: порожденные Европой идеи отличает определенный тип рациональности, появившийся в Италии благодаря Великому Риму и составляющий и по сей день основу лингвистических и юридических наук.

Наблюдения показывают, что и люди третьего мира, пытаясь поразить белого человека, пользуются рациональными средствами, открытыми западноевропейской философией.

В настоящее время язык будущего, которым будет пользоваться все человечество Земли, формируется, по-видимому, на территории Бразилии и СССР, крепкие корни психики населения которых по-прежнему произрастают из семян Рима (Москва называет себя "третьим Римом"). Мы на пороге более соответствующего нашему времени гуманизма.

Целый пласт европейской культуры до 1800 года находился в стадии духа и пока продолжает свое развитие. На мой взгляд, в Европе' рождается спасение мира, который путем ряда осторожных, взвешенных мер постепенно должен будет прийти к взаимопониманию и предоставить всем желающим возможность прогрессивного развития.

Определение социума как организмического следует применять и в случае индивидуальной психосоматики: болезнь, которую субъект выявляет в самом себе, всегда есть вопрос психологический, и если субъекту плохо, то это значит, что он сам создает болезнь там, где он ее ощущает.

Любое психоаналитическое, и особенно онтопсихологическое обследование показывает, что болезнь вызывается ошибочным, пусть даже и без злого умысла, образом действий.

Анализируя общество как систему, мы должны обладать знанием "социального организма". Вместо того, чтобы с легкостью обвинять во всем правительство, врачей, учителей, университет или молодежь, необходимо понять предпосылки проблемы. Например, откуда появляются врачи? Ведь они — это мы: у прекрасных родителей рождается малыш, который впоследствии идет в школу к учителям, потом получает образование в университете, в том университете, который мы сами как законопослушный, народ и создали... Где-то среди них и наше "я", созданное не для того, чтобы заниматься политикой группировок, а для того, чтобы, не перепрыгивая через Указанную Бытием дорогу, осуществить реализацию того метафизического смысла, к которому Бытие призывает каждого человека.

После первого индивидуального тела вторым субстанциальным телом является система, то есть общество.

Система между тем является совокупностью моделей, структурированных эманацией интенциональности коллективного бессознательного — они приходят к нам не извне. Мы сами создаем то, что потом квалифицируем как убийство. Это надо учитывать — не для того, чтобы обвинять самих себя, а для того, чтобы распознавать мотивы любых политических феноменов. Когда, например, одна группа резко противопоставляется другой, это означает, что, в основе, эти две группы очень схожи. В самом деле, в соответствии с одним из законов бессознательного, то, что имеет близкие корни, в итоге перетекает в любовь или ненависть.

Понять эти отношения – значит уметь ориентироваться в сфере парламентской, социально-экономической деятельности, быть способным вносить цельные предложения по ее улучшению.

Недавно я разговаривал с итальянским представителем книготорговцев, обеспокоенным возможным проникновением маркетинга и в сферу книгоиздания. Будут проводиться маркетинговые исследования книг, и как следствие, могут исчезнуть книготорговцы, работающие по старинке. Но я посоветовал им самим первыми ввести маркетинговые исследования. Сегодня все переходит в распоряжение машин, так как это дешевле и ведет к меньшей ответственности.

Мы подготавливаем систему, которая упразднит проблему служащих, которые мало того, что плохо подготовлены в профессиональном отношении, но еще и стоят дороже, чем производимый ими продукт.

Начинают испытывать нужду те люди, которые могли бы работать творчески, но устаревшее оборудование не позволяет им этого. Устраивая постоянные забастовки, мы можем добиться лишь отношений, при которых люди, как роботы-автоматы, будут заниматься однообразным, обезличивающим их делом.

Машина есть благо и огромный выигрыш в скорости, если она используется подготовленным и более развитым сознанием ответственного хозяина. Безусловно, машина в руках инфантильного индивида, стремящегося поскорее к обладанию без учета обстоятельств бытия, становится запрограммированным убийством разума.

Может случиться, например, что некий гениальный ученый создаст некое сложное устройство, которое потом будет продано обществу, станет объектом бизнеса и предметом массового спроса, а в дальнейшем превратится в сеятеля смерти, хотя его изначальная функция была вполне безобидна.

В качестве более простого и чаще встречающегося примера можно привести случаи гипнотизирования компьютером разума оператора, который вместо контроля над машиной, сам попадает под ее контроль. Здесь у человечества только два пути: отказаться от машины либо развиться до такой степени, чтобы добиться господства над ней.

Сегодня мы идем вперед к обществу безусловно энергичных, приятных, красивых людей, которое, однако, постоянно подстегивает изнутри: "Стань лучше!". Поэтому в роли разрушителя выступит не машина, а несовершенство человека, который окажется не в состоянии координировать машину. Виновен, в сущности, всегда человек.

Изучая отдельные эпизоды истории, мы видим, что некоторые общества становятся чрезвычайно богатыми, а другие разоряются. Из этого вовсе не следует, что это произошло в результате действий явно преступной силы.

Возможно, в обществах первого типа существовал круг профессионалов высокого класса, умевших заставить "вещи" работать, организовывать их надлежащим образом.

Общества другого типа, не обладавшие психической зрелостью, хотя и пытались контролировать ход вещей, оказались разрушены своими собственными "генераторами" силы. Великие изобретения требуют превосходящих их потомков. В противном случае возникает вавилонское столпотворение.

Машина есть продукт нашего высшего разума. Это очень по-человечески: самые способные придумывают и реализуют нечто такое, что другие не могут даже представить. И косвенным путем возвышенный разум обязательно становится смертоносным для низших. Жизнь движется вперед. Если ты находишь решение, то идешь вперед вместе с жизнью, не находишь — остаешься позади.

Встречающиеся нам на каждом шагу проявления неравенства зависят не только от неправильного распределения денег. Известно, например, что на юге Италии было всегда очень много денег, однако юг никогда не мог сравниться с северным "savior faire", то есть "умением жить" — это системный вопрос, в том • смысле, что надо уметь "управлять системой". Бывает, впрочем, что лучшие представители юга, люди в высшей степени умные, отправляются служить на север, где действует система. А на юге, представляющем по сути часть третьего мира, остается большинство, не способствующее развитию.

Самые умные, не находя подходящей среды, переезжают и еще больше обедняют ту среду, которую покидают.

Отдельно стоит рассмотреть вопрос о положении молодежи в обществе.

Жизнеспособный молодой человек прежде всего должен знать, что его все любят, все ищут, всем он нужен, но исключительно для использования и потребления его потенциала. Взрослый ищет его в качестве слуги для своей власти, а не для того, чтобы помочь ему строить будущее, отличное от окружающего его настоящего.

Любому взрослому нужен молодой человек для решительного укрепления системы, печатью которой уже отмечен взрослый. Под "взрослым" я понимаю социальный истеблишмент, систему в малом и большом — от семейного круга до объединения наций.

Сознавая эту ситуацию, молодой человек должен притвориться, что приспосабливается к системе, изучая ее, пока не получит в свои руки власть и возможность регулировать ее в соответствии со своим творческим измерением.

Но в начале он должен быть терпелив, браться за ту работу, которая дает в настоящем наибольшие преимущества для экономического выживания, даже если она и не отвечает его высшим устремлениям.

Если молодой человек не приемлет такую переходную ситуацию, у него может пропасть интерес к жизни. Часто молодой человек не хочет жить и занимается поиском и разбором беспокоящих его изъянов; или же, отдавая себе отчет в этом антагонизме, низводит себя до такой посредственности, что нападает на систему, вместо того, чтобы изучить ее, впитать ее силу и затем изменить. Впрочем, молодой человек способен победить настолько, насколько его в свое время научили этому сами взрослые. Единственное эффективное и ведущее к победе решение состоит в притворном приспособлении системе при одновременном и постоянном самосовершенствовании, беспрерывном движении вперед.

Общество немедленно разрушилось бы, если бы мы отдали его в руки молодых людей, так как они к этому профессионально не готовы. Необходим гибкий опыт старика, взрослого, для того, чтобы постоянно находить все лучший и лучший ответ на все новые вызовы времени. Молодой человек часто теряет потенциал, имевшийся у него в отрочестве, так как он совершает профессиональные ошибки. Сначала он должен "переварить" обучение в соответствии с обстоятельствами, непрерывно стремясь достичь совершенства и повышать квалификацию до тех пор, пока в один прекрасный день не сумеет проторить свой собственный путь, Наступит день, когда в соответствии с законами биологии ему будут переданы полномочия. Понятно, что рано или поздно, молодые люди займут свое место у кормила власти, однако они должны согласиться с тем, что существуют определенные стадии, через которые надо пройти, чтобы достичь соответствия этой роли.

Для молодежного вопроса также характерна описанная выше организмическая синергия, вина за которую лежит на взрослых, не дающих молодым продвинуться, но молодой человек не должен останавливаться в развитии, обвиняя семью: он должен принять ситуацию к сведению и искать средства, ведущие к его цели.

Возвращаясь к изучению с помощью нашей методики индивидуальной психосоматики, мы замечаем, что поражается прежде всего та ее часть, которая была наименее развита, хотя она же, как правило, наиболее чувствительна. Часть разума субъекта стремится к развитию, пробует тем или иным образом двигаться вперед, осуществляя, следовательно, постоянный рост "я", другая же его часть, которой он пренебрегал, в конце концов, отстает в развитии.

В этой части обычно и прокладывает себе дорогу болезнь, которая, если ее вовремя не обнаружить и не вылечить, полностью поражает субъекта. Часть, которой пренебрегли, признав чуждой, убивает потом всю личность.

То же самое происходит и в обществе. Каждый раз, когда более ответственный и критически настроенный индивид не берет на себя внутреннее обязательство решить проблему — в том смысле, что она не становится его внутренним психическим приоритетом, — его впоследствии убивает то, чему он не уделил должного внимания.

Смещая акцент на систему, я утверждаю, что если правящий класс не проявляет в той или иной форме обеспокоенности по поводу беспокоящих массы социальных проблем и не находит путей их решения, они будут все больше и больше нарастать, пока не уничтожат все.

Глава вторая. Общество: разум или мнение?

Рассмотрение темы "Система и Личность" продиктовано необходимостью решить проблему экзистенции индивида в этом мире с учетом подробного исторического контекста.

Поскольку существует взаимосвязь между трансцендентальной гипотезой существования человеческого субъекта и повседневностью его бытия — банальной, суровой, отчаянной, четко опирающейся на общественные предписания, как в таком случае соотнести духовные первоначала индивида с условиями реальной или кажущейся примитивности повседневных обстоятельств, как пробиться через допускаемые противоречия и насилие? Что скрывается за тем огромным аппаратом, который мы определяем как государство, законы, справедливость и который, в конце концов, становится подобен гигантскому Молоху, великому Левиафану из страшных снов или гоббсовских реминисценций, ведущих к допущению "человек человеку — волк"? Кроме того, в обществе существует узаконенная агрессивность в отношении тех бытийных потребностей, испытываемых так или иначе, отчаянно или невротически, любым индивидом.

Идея Бога также является сублимацией некой массы насилия, накапливающегося в обществе. При мысли о Боге каждый испытывает страх перед большинством, властью, "другими" людьми. Все религии, как бы они ни пытались выйти за рамки этого мира в трансцендентность, на поверку оказываются той культурной формой, в которой созревает превосходство, придающее "жесткость" повседневности, которую мы все испытываем. Является ли идея единственного Бога, кажущаяся самой великой и истинной, установкой, априорно восходящей от трансцендентных, философских представлений, результатом логических изысканий или же напротив, это адаптация к исторической и политической необходимости, вызванной зарождением империализма? Гениальность великого классического Рима впитала идею единого христианского Бога, как наиболее примиримую с идеей Императора. Идея сообщества богов, возглавляемых Юпитером, немного легкомысленным в плане соблюдения законов, им самим устанавливаемых, более соответствовала идее республики, способствуя тому, чтобы собрать вместе и привлечь всех, кто способен внести достойный вклад в общее дело. Таким образом реформа, успешно осуществленная Константином в 313 году, была назревшей необходимостью, выраженной в обществе в виде идеи единственного императора, Бога над Сенатом, консулами, над всем тем, что включает в себя понятие "res publica"1. Конечная мотивация многих эпизодов истории религии должна рассматриваться через призму психосоматической необходимости общественного развития. В таком случае обычно принимается как не вызывающее возражений то мнение, которое более подходит властной группировке, являющейся победителем на данном историческом отрезке.

Вопрос вот в чем: что истинно в обществе? Согласно вечному закону, указанному религиями, каждое общество должно руководствоваться какими-то писанными правилами. Все законы космоса, будучи предварительно написанными единым разумом, должны уважаться всеми, независимо от стадии развития народа или исторической эпохи. А единственный закон таков, что все, кто ему подчиняются будут спасены и всегда правы, что оправдывает по сути примат власти и насилие над другими. По этой причине идея единого вечного закона обеспечивает превосходство над остальными, тот, кто ее поддерживает, имеет привилегии, землю и посмертные преимущества.

Изучая изнутри религиозную психологию различных народов, можно обнаружить, что этот закон вечен и, вместе с тем, изменчив: в католическом или еврейском монотеизме он на стороне абсолютизма, в монотеизме ислама он абсолютно преображается, то есть, в каждой религии он полностью меняет свой смысл, порой на противоположный.

Почему система так часто использует идею трансцендентного? Почему, чтобы овладеть человеческой душой, необходимо структурировать или насиловать то оптическое, трансцендентное, которое выводит любое человеческое существо за пределы его собственной истории. Если закону не удастся связать внутренний мир человека, этот закон всегда будет иллюзорным, относительным. В таком случае мы имеем дело с самой системой, которая для уничтожения любой формы сопротивления, способного разрушить незыблемость закона, опирается на область абсолютного, метафизического с целью гарантирования собственной жесткости и объективности. Можно было бы дать и такое объяснение: этот переход неизбежен, поскольку большинство людей — пока не достигнет высшего состояния сознания — может нести ответственность только подчиняясь. Рассуждения великих идеологов, как стоящих у власти, так и навязывающих власть другим, всегда одни и те же: человек, если его не направить по каким-то заранее определенным рельсам, так, чтобы он испытывал страх, будет вести себя глупо и безответственно. В подобной ситуации уже не может идти речь о многоплановой ответственности одного человека, для движения вперед становится необходимым подогнать всех под одну гребенку и укрыть все многообразие идей каждого под единообразным мундиром, чтобы полученный результат можно было синхронизировать с различными мерками, законами, бесконечными бюрократическими проявлениями внешнего аппарата.

Когда я говорю об этом, я не пытаюсь кого-либо обвинять. Это фактическая сторона существования человеческого коллектива. Потому что самые удачливые, или побеждающие в данный момент, находясь на императорском пороге или накануне получения перевеса в парламенте, оправдывают идеологическую голословность, политические ошибки и даже пустяковые вещи, необходимостью дисциплинировать массу, которая дегенерировала бы в противном случае. Возможно, что это правда.

Вечный закон существует. Одни выводят его от некоего Бога, другие считают его законом природы, предвосхищая таким образом теорию естественного права. Каждый коллектив, каждая группа искала свою "forma mentis" — форму мышления для своего воплощения, то есть отправной точкой для материальной формализации какого бы то ни было аспекта всегда является психическая система. Основой человека является психическое, которое мы называем потом его идеей, логикой, рациональностью — это все равно. В итоге, если имеет силу естественное право, то есть право, основанное на категорической интенциональности натуры, предполагается, что у природы есть только одно направление, и что все законы, любые формы поведения, приспосабливающиеся к этому направлению, являются выигрышными, единственными, имеющими силу.

Понимаемая таким образом, парадигма так называемого вечного закона видится в новом свете. На мой взгляд, более разумен подход исторического позитивизма, считающего справедливым и законным то, что последовательно признается истинным на различных исторических стадиях общественного сознания. Однако, анализ этого позитивного права, опирающегося на общественные институты, формализующие то одну, то другую группу людей, показывает, что оно возвращает нас вновь в глубины Теории естественного права, так как впоследствии эта группа оказывается выделенной как хранитель истины и справедливости и, следовательно, ощущает себя вправе осуществлять насилие в отношении всех, кто не входит в нее.

Приведу пример: в Италии, где большинство считало себя последователями Муссолини, или в Германии — последователями Гитлера, как оправдать себя Бенедетто Кроче2 , посчитавшего справедливым мнение меньшинства? Это принцип вновь использует, на мой взгляд, навязывание собственной идеологии в качестве приоритетной, и затем, когда она утвердилась в качестве высшей, дает право на насилие в отношении сторонников иных мнений. Если бы мы могли узнать реальную внутреннюю мотивацию некоего лидера, то к удивлению многих обнаружилось бы, что истоки представлений Гитлера о культуре коренились в доктрине тибетского далай-ламы, содержащей вдохновляющие философские формулы, оправдывавшие его действия, суть которых была не в желании оккупировать кого-либо, а в желании спасти, очистить мир.

Существует идеология, полагающая, что для спасения мира необходимо действовать, невзирая на жертвы, попирая целомудрие, другие полагают, что действовать надо политическими методами, третьи предпочитают конкретные дела, а четвертые выбирают меч. Последний путь — самый быстрый, и он часто становился непреодолимым искушением для многих великих полководцев и диктаторов, сверхзадачей которых выступало риторическое намерение отправить в ад силы невежества, то есть и здесь осуществить некое освящение, давая привилегии одним и уничтожая других, не заслуживших права пользования преимуществами коллективных благ. Определенные личности, согласно идеологии Гитлера, приводили в упадок не биологическую расу, а духовную.

Этим я хочу показать, что все начинается с мнения. Обращайтесь осторожно с умом: были бы у Гитлера другая психология, взгляды, культура, мы, возможно, получили бы еще одного .святого, еще одну Мать Терезу из Калькутты или же Шарля Де Фоку.

Так называемые примитивные народы, которых мы относим к третьему миру, весьма часто считают нас существами низшего порядка, поскольку наша идеология ниже их собственной. Любую попытку цивилизации они воспринимают как оккупацию их душ и разума. Магия бога, предков, традиций у многих народов являются коллективными останками инфантильного или даже рационального всемогущества, тем не менее эти воззрения, как бы там ни было, управляют властью.

Я не собираюсь критиковать или нападать: я анализирую различные ситуации, чтобы в конце концов прийти к разумной терпимости в отношении всех вещей с тем, чтобы в любом месте, где бы мы ни находились, не вставая ни на чью сторону, пребывать устремленным к единой цели — исполнить лихорадочную, жгучую потребность реализации себя в совершенном акте бытия в соответствии с имеющимися историческими средствами. Тогда, активизируя личный эгоизм, можно будет благоприятно воздействовать на эгоизм социальный.

В ходе исследования нынешнего общества, непрерывно стремящегося стать еще жестче, мы замечаем, что любое законодательство в экстремальной ситуации всегда утверждает по сути примерно следующее: "Я есмь Бог и нет иного бога кроме меня". В этом выявляется истинная сущность любой идеологии. Однако, так же поступает любая личность, любая группа, стремящаяся узаконить собственное превосходство над другими. Справедливы ли они? Это еще надо посмотреть.

Возвращаюсь к упоминанию о Кроче, поскольку, на мой взгляд, для того, чтобы понять эти вещи, надо прочувствовать изнутри логику либерализма и нацизма. Нацизм рождается из социализма. народ создает эту реальность, высшей точкой которой становится одно имя или личность. Ни один диктатор не приходит без согласия разъяренных масс. Недостаточно убить одного Грамши, как было с Муссолини, или отнять Веймарскую республику, как в истории с Гитлером. Руководить этой гигантской силой можно, располагая конкретной властью, источником которой является народ: тот, кто движет массами, может потом навязать свою идеологию с помощью насилия.

Сегодня закон, Сенат, борцы за экологию и т. д. второстепенны по отношению к идеологии, принимаемой индивидом в качестве своей собственной, которую он с юности впитывает и с которой в дальнейшем идентифицируется и сосуществует. В сущности, все наши законы суть воззрения группы, имеющей в данный момент конкретную власть. А наши действия в обществе опираются в основном на представления (а не на истину) другой группы, занимающей силовые точки общественной структуры, воплощаемые в следующей форме: "Я имею больше тебя, и существую выше, следовательно, я важнее тебя". В конце концов любой индивид должен отступить перед нетерпимым для вечного закона, закона природы фактом. По взаимному соглашению или в силу малой численности мы живем по законам прослойки, которая в течение одного, двух, трех столетий занимает приоритетное, властное положение по отношению к остальным слоям населения.

Справедливость законов изменяется не в связи с функцией, которую они должны были бы выражать, а в соответствии с представлениями, которым удастся завоевать большее число людей. Противоречить закону равносильно выступлению одного человека против целого войска. Воплощенное в законе мнение отражает не истину, а организованную массу людей, которая может тебя уничтожить не моргнув глазом, и если надо, уничтожает без колебаний.

Исследуя психологическую мотивацию масонских движений прошлого или даже нашей недавно возникшей мафии, возникает вопрос, что же их отличает, каковы их правила чести? Не могу сказать, что закон какого-нибудь государства справедлив, а закон мафиозной группы — нет; это просто разные мнения с тем преимуществом у легального закона, что его поддерживает абсолютное большинство, а за другим стоит меньшинство. Это противоречие возникает от различия в силе мало — и многочисленных групп, в результате которого подавляющему большинству тем или иным образом удается выразить свое мнение и навязать его всем остальным.

Итак, согласно моей точке зрения, если мы собираемся идти вперед, как в индивидуальном, так и в общественном плане, необходимо анализировать вещи, факты, не лакируя их метафизическими, абсолютными истинами, влияние которых прямо пропорционально толщине исторического слоя, который неодинаков У разных народов.

Когда Ганди на исходе жизни осознал, что в сущности, он победил английскую идеологию, вытеснив ее другой идеологией индийской, он подумал, что сумел найти решение, панацею для всех проблем Индии. На самом же деле английская власть поддерживала (пусть даже с применением определенного насилия) некое спокойствие. Ганди был убежден, что истина, им осознанная, окажет важную услугу Индии, а потом и всему миру. А коли так, то это оправдало в его глазах отмену несправедливых английских законов. И опять мы имеем дело с мотивом: "Я есмь Бог и нет иного Бога помимо меня". Эта ловушка переходит из одной головы в другую, и в результате создается атмосфера "человек человеку — волк", пропитывающая каждое движение человека.

Мы должны быть внимательными к бесконечному калейдоскопу масок, постоянно сменяющих друг друга в обществе, потому что в большинстве случаев мы атакуем в другом то, что в реальности необходимо для нас самих. Дойдя до понимания того, что все относительно, что все вокруг лишь мнения, что абсолютной справедливости не существует, мы не оправдываем нашего особого права на насилие или на превышение власти. Речь идет о подъеме на одну ступеньку ментального превосходства. Нужно научить наш разум спокойно управлять идеологиями так же, как мы справляемся с молотком и гвоздями, пилой и доской.

Все это относится к человеку, но необходимо не упускать из виду и то, что он отдает взамен, как формализует свой мир. Общество неизбежно, это кислород, родное диалектическое пространство для эгоистического созидания и осуществления самих себя. Но имеется и потребность в другом, в диалектике "я" — "ты", каким бы оно ни было. Мы интенсивно любим, мы вынуждены приспосабливаться, чтобы внутренне сосуществовать, взаимодействуя с другими, даже если потом испытываем чувство горечи и разрушения.

Одиночество как факт социальный, биологический — немыслимо. Даже отшельник может существовать только потому, что ему удается выделить, отличить себя от других. Важно, однако, чтобы общество каким-то образом знало об этом, и тогда он пожинает дивиденды от осознания себя другим и, следовательно, он как-то участвует в борьбе мнений внутри группы.

В необозримых полях коммуникаций, национальных отношений все это трансмутируется в конечном счете в ситуацию бизнеса, денег, власти. Или же это вынужденное сосуществование, при котором каждый стремится превзойти всех остальных с абсолютным перевесом? Является ли достижение этого превосходства концом некоего внутреннего величия в себе или некоего внешнего зрелища, всем нам необходимого? Борьба ли это за утверждение внутренних ценностей (если таковые существуют), или же мы бросаемся на абордаж подобно Гитлеру или любому парламентарию, но иным способом?

Существует бесконечное число форм малых индивидуальных империй, начиная от совершенно беспомощных и заканчивая монопольной диктатурой. Все то, что мы определяем как жесткое, как абсолютное — или слышим, как дают такое определение за границей — всегда представляет собой слияние многочисленных индивидов в одно целое — процесс, который мы констатируем, режиссерами которого являемся, в котором затем общество становится действующим участником.

Для того, чтобы наше восприятие было научно объективным, мы должны подвергнуть анализу и самих себя, чтобы не впасть в ошибку, характерную для многих "актеров", выступающих в роли единственного спасителя, и видевших только чужие, но не свои ошибки.

Когда возникает желание удостовериться в великой идее, надо внимательно отнестись к маленькому человеку. Великие исторические потрясения всегда возникают в недрах масс так называемых маленьких людей. Когда появляется очередной "великий" манифест, он представляет собой продукт, если угодно, психосоматический эффект, высшее волеизъявление некоего конгломерата маленьких людей, составляющих большинство и представляющих конкретную власть, которым в определенный момент удалось получить власть в неком демократическом обществе. Вот почему мои интересы всегда лежали в плоскости движения индивидуальной души: бесполезно браться за великие реформы, пока все неизменно сводится к схватке конкурирующих сил.

Даже когда закон становится сегодня жестким, не нужно обвинять в этом логику партии, вождя и т.д. Действия вождей определяются контекстом большего, чем они, масштаба, не в смысле еще более высокого вождя, а в смысле власти объемов, цифр, непрерывно слагаемых из суммы действий маленьких индивидов. В Иране, например, после смерти Хомейни проблема оставшихся у власти вождей состояла в том, что люди хотели еще одного Хомейни. Как смягчить волю такого народа, как дать ему вождя, который хоть немного спас бы его идеологию? Мнение массы ужасно, оно навязывает вердикт, "ipse dixit"3 и вкладывает меч в руки власти.

В определенный момент, какая-либо группа лиц не имея на своей стороне никакого закона, может вооружиться всеми имеющимися средствами и уничтожить то, что, по ее мнению, не должно существовать. Неважно, будет ли это справедливо, это факт насилия, обычного для исторического детерминизма. Так что, надо учитывать, что вовсе не честность является приоритетом исторического детерминизма. Это не означает, что в итоге торжествует разумное. Надо понять суть вопроса, беспристрастно отнестись к мнению лиц, выбранных массами, которые непрерывно сводят на нет как истинное, так и ложное.

Следовательно, ответ на поставленный выше вопрос: "Что превалирует в обществе: разум или мнение?" звучит так: приходится констатировать, что разумом фактически становится то, что мнение масс навязывает как единственную силу, следовательно, фактически все мы подчиняемся разуму силы, а не силе разума. Мнение, получающее вследствие доступа к власти превосходство над другими группами, легализует свое содержание, которое, становясь законом, связывает индивида.

Таким образом, этимологическим, социально-историческим и психологическим основанием закона выступает превалирующее мнение властной группы, олицетворяющей, власть масс, власть большинства, которая формализует в законе превосходство своего мнения над остальными. Закон падет, когда к власти придет другая сила и создаст некий другой закон. К сожалению, однако, следует констатировать, что как раз сила большинства и получает всегда превосходство над другими группами, находящимися в процессе формирования или формализации, именно эта сила обладает возможностью налагать узы на всех остальных. Так что же на что опирается: ум — на массы или масса — на ум?

Глава третья. Ложные посредники.

В скрупулезном социологически-философском исследовании проблем личности невозможно избежать анализа текущей ситуации. Прежде всего надо попытаться уяснить, что включает в себя это общество, эта среда. Моя точка зрения заключается в том, что нет такого явления, которое не являлось бы частью общества. Мафия, наркотики, кино, религия, существующие институты — все это общество. Институтами его являются дети, больные, ущербные, техника, медицина, психология. "Система" — это данность прежде всего, устанавливающая себя в качестве опорной точки социальной диалектики. Я не буду вдаваться в детали относительно самостоятельной ценности каждого из этих институтов, которые на деле сосуществуют уже на протяжении многих столетий. Не удивляйтесь, если я скажу, что в социальную структуру входит и преступник. Преступность — тоже одна из опорных точек системы. Попробуйте устранить вора из нашего общества. На его существовании держится огромный бюджет. Мы сооружаем окна и двери не только, чтобы защититься от холода или жары, но прежде всего, чтобы защититься от воров. Все службы безопасности, полиция, юстиция, возглавляемые достойными уважения личностями, существуют только потому, что их мотивирует преступник. Получается, что институты, наделяемые общественным мнением определенными достоинствами, фактически опираются на существование коррумпированного, грязного, патологического; этот аспект следует принимать во внимание.

Если проанализировать правила игры нашей социальной системы, мы увидим, что они главным образом исходят из предполагаемого присутствия насилия. Хочу напомнить мимоходом, что говорю не об итальянском государстве, а о социальной системе. Мои слова сохраняют смысл и применительно к Италии, Англии, США, Норвегии. Они сохраняют смысл в любой ситуации технологического и юридического сосуществования группы людей на этой планете. В связи с этим мы должны иметь в виду, что у нас неправильное видение общества. Мы склонны характеризовать его лишь в образах, выступающих прообразами абсолютных и тяготеющих к исключительности, забывая о формах, отличающихся от так называемых "общественных институтов" (или признаваемых таковыми, потому что для меня общественными институтами являются и вор, и мафия, и любой вид политики).

Когда мы читаем различные коммюнике, сообщения газет, смотрим новости по телевидению, нас переориентируют на диктаторский, инфантильный, но не научный подход. В сущности, забываются корни происхождения наркомана, преступника, судьи, полицейского, политика, профессионала, а именно — семья. Мы наблюдаем рождение различных институтов, множества индивидов, которые затем собираются, объединяются в те или иные структуры по своему выбору, но все они происходят из единой базовой природной среды. Таким образом, мы опускаемся до артефакта, в котором смешаны навязываемая идеология и голословная априорность.

Анализируя историю, я часто говорю, что мы знаем ее в изложении победивших, тех, кто оплатил публикацию соответствующих сведений. До нас не дошли доказательства того, что существовало в действительности. "Божественная Комедия", например, не дошла бы до нас, если бы не было заранее ясно, что она послужит на пользу системе. В этой поэме Данте Алигери атакует папство, но если бы не было папства, мир сегодня не знал бы "Божественной Комедии". Институт папства не только послужил объектом для внутренней логики произведения, но и сделал возможным его последующую публикацию, так что дантовская мысль в дальнейшем структурировала в смысловом и логическом отношении многие проповеди, пасторальные и теологические выступления, разошедшиеся среди правоверных католиков во всем мире.

История в сущности написана не ее участниками, а ее победителями. Выиграли ли они с помощью оружия или с помощью идеологии, сейчас уже неважно. Кстати, считается, что в истории победили лучшие. И это неправда. Возможно, семена лучших цивилизаций исчезли. Победили самые жестокие, возможно, самые здоровые с точки зрения биологии. Поэтому, цитируя прошлое, мы цитируем всегда аргументы жестоких, необязательно лучших. Даже сегодня можно видеть подтверждение этому в том факте, что мы пьем, покупаем, едим то, что реклама представляет, подает нам как самое лучшее. Мы пьем кока-колу, едим определенный сорт попкорна и многое другое известное всему миру, слушаем музыку определенного типа и т. д. Лучшую музыку? Нет, насаждаемую побеждающим капиталом. Все структуры, которые мы считаем сегодня результатом высшей эволюции, на самом деле представляют собой осадок, отстой экономик, добившихся с помощью тех или иных средств превосходства над другими. Нынешняя система аннулирует индивидуацию ремесленника, занимающегося народным промыслом, свободного мыслителя и им подобных.

Говоря об этом, я хочу предложить вам быть немного более релятивистами, отказаться от абсолютистских суждений, признать простоту фактов, признать, что в конечном счете дело, быть может, в разных оттенках: человек может стать преступником, а может стать и судьей. Как бы глубоко ни анализировать, мы не УВИДИМ такой добродетели или заслуги, которых было бы достаточно, чтобы назвать одного — действительно самым лучшим, а Другого — самым худшим; это лишь общественные ситуации. Однако эти предварительные соображения, к более подробному рассмотрению которых я еще вернусь, подводят нас к проблеме ложных посредников.

Уточню эту мысль. В прошлом общественному мнению предлагался концентрат наиболее ответственной, взвешенной мысли. До 1930-1940 годов можно было быть уверенными в том, что каждая впервые публикуемая книга представляла собой плод некоей культуры. Не всегда, конечно, эти книги содержали истину, но во всяком случае писатели пытались творчески опосредовать свое время, насколько позволял их опыт, и уж во всяком случае они обладали писательским мастерством, способностью критического изложения, у них были свои ученики и выстраданные убеждения. А кто сегодня поставляет на-гора культурную информацию? Как выносятся суждения о ней? В большинстве случаев, людьми, не имеющими представления об элементарных ценностях. Но не они виноваты в этом. Причина это скудости познаний в исторической стремительности, все ускоряющей свой бег. Сегодня, когда в обществе доминирует сфера услуг, информация особенно важна, она в основе всего. Но информированы ли мы? Нет, конечно. Иногда, когда все благополучно, мы знаем о мнениях, господствующих в идеологических подходах, колебаниях той или иной группы. Это не удивительно – ведь, в сущности, миллионы людей работают в информационной сфере по причине биологической необходимости – чтобы иметь средства к существованию.

Вот почему, первое, что сегодня необходимо, – прекратить читать. Я сам, если в течение недели читаю прессу, от газет до бестселлеров, то теряю самокритичность, которая, как я считаю, у меня достаточно высока. Вся эта информация опустошает критический "настрой", позволяющий контролировать нужные мне факты и жить легко и свободно. Следуя сообщениям СМИ, я оказываюсь погруженным в дезинформацию о фактах. Я узнаю мнения какой-то группы, получаю представление о каком-то моменте, месте, но остаюсь дезинформирован относительно своих личных проблем: где сесть на трамвай, как противостоять забастовке, какую еду, одежду купить на рынке. Читая документы, я теряю критерий здоровья, критерий биологической автономности, мне уже не удается вести здоровый образ жизни. Например, летая на самолетах, что можно есть из той пищи, а что не стоит? Ведь все эти блюда для обслуживания потока людей, которые каждую минуту садятся в самолет, хранятся в герметично закрытых коробках и банках, а сальмонеллез, как известно, не знает границ. Как обеспечить их спокойствие? Как накормить эту толпу? Она может внезапно превратиться в одержимую фобией ораву, возможно, агрессивную. Тогда спешка в приготовлении этих блюд отражает злую волю того, кто хочет сколотить капитал, или же это, принципиальная невозможность делать приличные вещи, соблюдая все законы? Ответственность за эти проблемы я, индивид, не возлагаю ни на государство, ни на авиакомпанию. Я обвиняю в этом ментальную посредственность, не умеющую поставить себя внутрь ситуации, чтобы лучше организовать решения, тысячами предлагаемые нам существованием.

Когда наступит осень, надо готовить учебники. Хорошо ли сделаны эти книги, в которых наши дети приобретут первые семена знаний? Соответствуют ли они исторической действительности? Каким образом? Для нас неважно, действительно ли в 1226 году скончался великий уроженец этих мест, например, Св.Франциск Ассизский. Для меня, сегодняшнего индивида, важно узнать, какие исторические течения, процессы, произвели этот тип эксзистенции. Заключается ли величие Ассизи в его средневековой истории, его Франциске Ассизском, Кьяре Ассизской и других святых и выдающихся личностях? Или, возможно, он стал великим, потому что представляет собой благоприятное место для определенного склада ума, подталкивающее умных людей, рождающихся здесь, на решения высшего порядка?

В Ассизи, возможно, особым образом соединились некие химические, экологические и геологические процессы, создавшие в этом городе благоприятные условия для неординарного развития. Возможно, поэтому Ассизи еще во времена древнего Рима был процветающим городком в эстетической, торговой и политической сферах.

Так, изучение исторических документов подводит меня к пониманию, что Ассизи — это красивый город, в котором возможен расцвет все новых умов, не привязываемых к необъятности феномена, догматически признанного идеологическим.

Теперь изменим постановку вопроса. Отличие в следующем: Ассизи дал миру в том числе и Франциска Ассизского так что не Франциск Ассизский сделал его великим. Если, например, сказать ребенку еще в начальной школе: «Этот город всегда был процветающим", он начинает лучше понимать данность земных мест. Точно так же менталитет тосканцев отличается от менталитета калабрийцев, но вовсе не благодаря какому-то святому или, скажем, Джотто. Таким образом начинается изучени относительности, изменчивости вещей, которое затем, по мере того как человек растет, позволяет подойти к моменту встречи с ними с большей обнаженностъю ума, а не со стереотипами идеологии, лишь штампующей роботов. Для меня важно быть уверенным. Снова приводя в пример книги, необходимо, чтобы они давали азбуку действительных решений проблемы, потому что если человек в самом начале получит неверные исходные данные, то каждый раз когда он будет ими пользоваться, они будут подводить его, то есть из "азбуки" не составятся слова. Следовательно, важна точная информация без абсолютизации идеологической, политической или какой-то еще.

В вопросе о книгах надо учитывать и безжалостную конкуренцию на рынке из-за которой придается значение не качеству ее содержания, а факту присутствия на витрине, чтобы она была известна некой группе людей. Эта ситуация приведет в один прекрасный день к тому, что мы столкнемся с массой неинформированных молодых людей, которые занявшись высшей наукой, окажутся для нее неподготовленными.

Тогда объективная данность останется для них закрытой, и мы потеряем годы исследований. Вот почему надо быть очень внимательными к информационным посредникам.

Мне выпала удача пройти обучение во многих школах, противоречащих друг другу. Особенно полезны католическая и марксистская, а также медицинская и психологическая школы. Именно там, через противоречия, я познал путь к единому (здесь это то, что позволяет в данных обстоятельствах найти требующееся решение). Быть знакомым со всеми книгами и газетами, которые сегодня печатаются, не значит знать. Это знание рыночного типа, знание напоказ, а не знание путем развития.

Когда существует массовое насилие, бесполезно беспокоиться о том, как его уничтожить. Этот факт существует, надо его обдумать: "Мой ли долг его устранять? Это не мой долг, я не глава государства". Всегда есть путь, спокойно допускающий и социальное и личностное, но сначала следует проанализировать границу, посредственность, просчитать среднюю ошибочность, присущую всем информационным посредникам нашей системы. Книги и газеты сегодня – это средство получать деньги. Газеты служат для того, чтобы давать работу и той, и другой стороне. С другой стороны читатели требуют определенный тип новостей, в связи с чем не стоит обвинять писателей и журналистов – они бросаются туда, где есть спрос.

Другой факт – большинству людей не хватает средней культурной базы. Само по себе это большинство жестоко, грубо, оно всегда хочет определенного языка, определенной уголовной хроники, хочет форм неполноценности, в которых можно оправдать и утешить самое себя, обвинить то, что на виду, и оправдать собственную деградацию.

Все чрезвычайно относительно. Нужно иметь спокойствие, позволяющее не абсолютизировать факты. В банковском системе, например, сильнее тот банк, у которого больше кредитных средств. Это не значит, что у него на самом деле есть деньги. В большинстве случаев деньги не у того, кто говорит о них. Когда говорят, что на первом месте находится какой-то банк, такой-то человек – это рынок мнений, это нужно для создания рынка. Когда сообщается новость, то сначала подготавливается целая информационная модель, просчитывающая, как увеличить число поддерживающих данный рынок, данный банк, данную партию.

В первую очередь следует принять как неизбежность ограниченность и посредственность информации о фактической ситуации. Новости, мнения, статистические данные должны иметь товарный вид, должны придавать достоверность чему-то, что нужно для упорядочения и успокоения толпы, которая может неожиданно превратиться в дикого зверя. Все вожди, слугами какой бы группы они себя ни называли более всего бояться, что эта группа может неожиданно сорваться с цепи и истребить все. Решение приходит не сверху, верх может начать, но потом ему остается только наблюдать за зверем.

Другая ошибка состоит в представлении некоторых наций высшими. Третий мир, например, не является ли случайно первым в психологическом мире? Он кажется последним в обладании, но может оказаться первым в семантизации психологии тех могущественных, кто на виду. Когда я говорю «третий мир», я не подразумеваю цвет кожи или нацию, я подразумеваю тех, кто стоит, так сказать, на последней ступеньке. Является ли их ситуация объективно нашей виной, виной представителей Запада – капиталистов, или же это их собственное решение, вытекающее из их характера?

Я проанализировал множество ситуаций во многих частях света, жил в разных семьях. Вспоминаю, как я жил в Бразилии, в районе, покинутом почти всеми. Напротив моего пристанища на другом берегу реки жила семья, состоявшая из жены, мужа и четверых детей. Я замечал, как эти дети весело и празднично играли на земле и были психологически здоровы со всех точек зрения. Они с утра до вечера играли, никогда не работали, не учились, не ходили в школу. Вопрос вот в чем: бедность ли это или сознательный выбор? По зрелому размышлению надо признать, что это таков их выбор. Когда старшему исполнится семнадцать – восемнадцать лет, ему захочется иметь ботинки и разные другие вещи, возникнет социальная проблема. «Ведь он не умеет ни читать, ни писать!» Но почему он не умеет читать и писать? Почему семья скрыла существование этих детей от общественных институтов? Они видели меня, из своего дома они постоянно видят людей нормально живущих, умеющих читать и писать. Отец семейства считал меня одним из тех белых «недоумков», которые думают, что если написать что-то на бумаге, это реализуется. Я ощущал их искреннее презрение. В этом моменте и есть выбор: либо они, возможно, реализовали жизнь на природном плане в форме взаимного сосуществования животных, природы и человека, либо же их выбор – это выбор неразвитости, нежелания работать.

Любой из нас знает, как тяжело учиться, всем нам пришлось ходить в школу. Этот третий мир представляет собой результат психологической особенности тех же самых людей, которые нам кажутся несчастными или жертвами. Я ставлю проблему очень решительно: как же так – одна раса развивается, а другая не смогла этого сделать, хотя и имела лучшую землю по сравнению с той, которую имеют норвежцы, англичане, русские? На такой земле, как Африка или Латинская Америка достаточно немного поработать, чтобы иметь все, но, несмотря на это, нищета там просто чудовищна.

В свое время я видел Ямайку, когда ее покинули англичане, построившие там железные дороги, больницы, школы. Когда они ушли, джунгли вернулись на железные дороги, то есть все то, что было построено на благо общества, было отвоевано джунглями. Также и музыка, например, изначально находится в руках третьего мира (джаз, блюз и т. д.), делами же занимается белый человек.

Я не хочу говорить о расовых различиях в интеллекте, но в бедности есть определенная доля вины, и я приписываю ее лени как принципу жизни, состоящему в неиспользовании ума для выращивания растений, добывания минералов, как сделали другие народы, которые сегодня кажутся победителями.

Любой народ, если придерживаться исторических доказательств, произошел от пещерного человека, от варварства. Почему же одни народы пошли и идут, а другие стоят на месте? Я рассматриваю проблему третьего мира как одну из бесчисленного множества идеологий, разработанных для подтверждения научной неточности.

Существует определенная фактическая ситуация: есть третий мир, это автономное порождение лени, болезнь, которая себя поддерживает, а время от времени используется отдельными пройдохами для завоевания рынка, денег, власти не в ущерб третьему миру, а в ущерб миру побеждающему, то есть происходит борьба между сильными за внешнее использование бедного, в которой он спокойно себя чувствует.

Когда я еду в Лондон, в Нью-Йорк, в любую крупную столицу, я вижу, что большая часть людей бездомных, живущих на улице — из третьего мира. Возможно ли, чтобы эта молодежь третьего мира познала только разрушение? Следовательно, благотворительность не попадает по адресу и не улавливает сути проблемы.

Однако, все-таки первую ошибку в этой цепочке, которую я берусь атаковать, составляет фальшивость информационных посредников, так как они нам навязывают не соответствующее действительности видение фактов. В этом процессе явления абсолютизируются, а на поверку оказываются совершенно иными, что не позволяет решить проблему изнутри.

Я с удовольствием замечаю, что люди, ставшие на путь развития прекращают чтение. Я сам, если читаю газеты или книги, то делаю это для получения информации о расхожем мнении или мнении власти в каком-то месте, следовательно, я инструментализирую новость в той мере, чтобы мне хватило ее для адаптации к ситуации при неизменности моего внутреннего мира.

Много раз во время своих путешествий я сталкивался с различными непредвиденными ситуациями или оказывался в местах действия стихийных бедствий, и имел возможность сравнить с фактическим их описание в немецких, итальянских газетах. Например, когда я возвращался в последний раз из Лондона, все английские авиакомпании бастовали, все рейсы были отменены, в том числе и в Рим. Я обратился за информацией в ближайшее окошко авиакомпании другой страны, рассудив, что ее служащие могут и не знать о забастовке и поменяют мне билет. Так, и получилось, и я спокойно долетел до Рима. По этому поводу я задаюсь вопросом: возможно ли, чтобы я один знал о другом рейсе? Дело очень серьезное: современный самолет спокойно отправляется в рейс, когда тысячи людей его ждут. Саботаж английской службы информации, сообщившей, что ни один самолет не вылетает и что в другие авиакомпании обращаться бесполезно, причинил огромные неудобства сотням людей. На самом деле, другие авиакомпании работали и поменять билет было не сложно, поскольку для авиакомпаний это совершенно обычное дело.

С аналогичным случаем дезинформации я столкнулся во время наводнения в Бразилии, в Рио-де-Жанейро: итальянская пресса что только ни писала, но я был там, можно сказать, прямо в воде, и это казалось просто приключением. В худшем случае, был затруднен проезд такси. Жертвы? Их оказалось много. Но разве кто-нибудь подсчитывал, например, сколько людей погибает в Рио-де-Жанейро в воскресный день? С другой стороны, если не нагнетать напряжение, рынок не будет работать.

Сегодня, вместо того, чтобы полагаться исключительно на благотворительность, помогая бедняку, в глубине души презирающему нас, и считающему существами низшего порядка или, добычей, почему бы не заставить его разделить с нами не только наше богатство, но и наши обязанности образования и обучения? Если мы должны делить с ними наше благосостояние, было бы справедливо, чтобы они платили за это, а также уважали наши законы поведения в обществе.

В заключение скажу, что речь идет о необходимости как следует перетряхнуть наше сознание, устроить ему ревизию. Приступая к анализу общества, мы вступаем на рыночную территорию, где царит постоянная конкуренция, и не следует быть наивными, абсолютизируя этот миф в ущерб другому. Необходимо не забывать о здравом смысле одного китайского высказывания—"тай ги ту": «где белое, там и черное». Не потому, что это внутренне присущая вещам правда, но потому, что это есть черта общества, которую мы знаем по опыту. Великий герой не мог бы существовать, если бы не было массы, которую надо одолеть. С точки зрения идеологической, прав может быть герой, но с точки зрения анализа некоей системы, я считаю, необходимо обдумывать валентности, видеть, каково состояние равновесия, каковы реакции, могущие детерминировать конфликт силовых точек, какова будет последующая ситуация. Надо обладать холодностью, если мы хотим быть серьезными в наблюдении за системой.

Быть гуманным необходимо: я должен быть человечен по отношению к нуждающемуся из уважения к самому себе как к человеку. Но я не могу, ради того, чтобы помочь ему, проституировать себя и конкретизировать себя в качестве сообщника тех предпосылок, которые в конечном счете гарантируют для развития "неработу".

Ложные посредники, однако, продолжают укреплять и поддерживать неточности, которые логически атрофируют или ставят под угрозу многих производителей жизни.

Глава четвёртая. Потребительство индивида и обезличивание в стереотипе.

Вот уже лет двадцать нашу цивилизацию называют цивилизацией потребления, в которой поведение индивидов (особенно наиболее цивилизованных) сводится исключительно к таким лишенным функциональности действиям, как приобретение, использование и предметное потребление "благ". Причем благ, не ведущих к саморазвитию, подпитке и, следовательно, росту, развитию, а используемых и потребляемых как таковые.

Суть цивилизации или общества потребления в том, что его субъекты посвящают себя объектам (объектам массового использования) и становятся инструментализированными этими последними. Кока-колу пьют не потому, что испытывают жажду — важно что человек пьет именно кока-колу, именно эту марку воды. В этом точный смысл цивилизации потребления: действие, жизнь, мышление, суждение опираются исключительно на служение объекту, не являющемуся в силу каких-либо внутренне присущих ему свойств более ценным или лучшим по сравнению с другими объектами. Просто он изначально заявлен как приоритетный среди других: реализация через этот объект обеспечивает первенство (даже если в реальности никакого первенства нет), дает возможность в результате оказаться "в рамках", "в форме", "на уровне" принятого стереотипа или кодекса поведения.

Главное здесь в том, что все действия индивида, все его "вещи" (автомобиль, дом, счет в банке, социальный имидж и т.д.) направлены на инструментализирование личности. Следовательно, реальной ценностью и целью становится объект и остается очевидно отклоненной вся установка субъективности. Итак, сегодня масштабы деятельности цивилизации потребления исключительно широки, особенно с учетом впечатляющего развития сектора услуг, в котором информация является наиболее выгодным бизнесом. В самом деле, не нефть, не зерно, не вода, не плоды земли или человеческого труда определяют богатство, но оно поддерживается, направляется и обуславливается круговоротом информации.

Было бы великолепно, если бы информация опиралась на ценности, открытия, на сообщения о действиях, совершенных человеческим умом; фактически же сегодня средства информации не стремятся сообщать, например, о таком деликатном вопросе, как хорошо или плохо жили до XIX века. Это не значит, что в XIX веке жили лучше, чем сейчас, тогда были другие проблемы. Тем не менее, в то время информация предназначалась для сообщений о наиболее важных вещах, которые в наибольшей степени служили становлению человека, предоставляя ему, или, по крайней мере, желая предоставить возможность добиться наибольшего успеха. При этом и способность трудиться руками, и создаваемые объекты оставались на втором плане, поскольку в обществе имелось стремление обнаружить то, в чем мог быть достигнут определенный образ ума человеческого существа, некоей дисциплины, некоей науки, некоей философии.

Сегодня вся информация аккумулирует, аккуратно ранжирует нас в соответствии с заранее определенными официальными установками и статистическими данными, в которых на первом месте возвышается "вещь", объект, а человек оказывается зависимым от него, поруган в своем достоинстве личности автономной, отличной от прочих, высшей. Сегодня сила и действенность личности определяются только ее соответствием статистической данности объектов. Другими словами, превосходство человека зависит от его информированности об уровне и образе потребления; следовательно, информация об основах высших дисциплин, наук, моральных норм и т.д. остается невостребованной.

Посмотрим внимательно на сегодняшнюю молодежь во всех частях света (от 14 до 26 лет), биологически являющую собой «завтра» нашей цивилизации, при этом исключим уже испорченных субъектов и ярко выраженную делинквентную и патологическую группы. Ограничим анализ только теми молодыми людьми, которые так или иначе стремятся утвердить свою позитивную эгоистичность в мире работы, в будущем, в жизни. При этом не будем принимать во внимание различия рас, цивилизаций, культур — то есть, возьмем биологически значимое ядро современной молодежи.

Прежде всего, это будет молодежь Европы и Южной Америки, поскольку молодежь США вот уже ряд лет демонстрирует симптомы преждевременного старческого упадка, ибо лишена жизненного порыва, новизны в области искусств и фантазии. Может быть, последним проблеском новизны была культура "хиппи", после которой все, что американская молодежь возвещала миру, оказывалось уже изведанным и пережитым в прошлые столетия другими нациями. Вся находящаяся в движении молодежь от Индийского до Тихого океанов, от мира африканского до мира арабского или индийского, инстинктивно движется в сторону усиливающегося потребления, и эта тенденция вполне может привести ее к тому, что она окажется в таком же футляре преждевременной старости, как и молодежь США.

Иными словами, молодежь афро-азиатско-индийская, хотя и не находится позади в отношении ценностей, отстает по времени, поскольку лениво движется по направлению к целям, которые сегодня представляют собой лишь надгробия, реликвии, годные для изучения и анализа, но не более. Аналогичным образом молодежь за "железным занавесом" отстает по части менталитета, обычаев, политических взглядов, которые сейчас сравнимы с теми, что пережила Европа и другие части света в период 60-70-х годов. Тем не менее, уже заметно, что как только они .достигнут так называемого "экономического благосостояния", они тоже начнут погружаться в такую же мелочность и узость, все скорее приближаясь к стереотипам, характерным для нынешнего североамериканского общества. Освободиться от хозяина не означает обрести свободу: устраняется физическое препятствие, но при этом по-прежнему остается задача стать личностью, реализоваться, сформировать себя.

К сожалению, многие "бедняки" считают, что освободиться от хозяина физического — это все. Но это лишь кое-что. Свобода предваряет любое действие эволюционного характера, но этого недостаточно, чтобы утверждать, что она внесла вклад в высшее развитие возможного.

Итак, анализируя лучшую молодежь, мы видим, что ее развитие ограничено рамками индивидуального потребительства, для которого не требуется самовыражение в слове, в разговоре и, следовательно, недостижимо обретение смысла, порыва, направленности, позитивной альтернативы.

Чтобы лучше определить это понятие, мы могли бы сказать, что все молодые люди отправляются на поиски самоутверждения: все они изначально имеют обстановку некоего благосостояния, снисходительных, либерально настроенных родителей, жертвующих собой, чтобы детей порадовать. Они происходят как из очень сплоченных, так и разобщенных семей. Кажется даже, что более умные молодые люди происходят из семей разобщенных, поскольку часто разделение семейного ядра в юридическом смысле, может привести к раннему развитию, выгодному для ребенка. Юридически крепкая семья, понимаемая в традиционном смысле, когда-то могла более подходить для продолжительного созревания ребенка, но в реальности часто обнаруживается, что при избыточности воспитания или обучения ребенок закрывается в кокон, внутри которого и умирает. Родители же желают достичь совершенства в формировании ребенка, но в итоге он лишается изначальной свободы движений.

Итак, молодые люди, по крайней мере в избранном круге, имеют возможность быть свободными, свободными психологически, имеют свободу, немыслимую в другие времена, в эпоху, когда, например, суждения отца и матери были окончательными и не подлежали обсуждению. Сегодня молодые люди знают, что родители такие же люди, как и другие и, как таковые, могут подвергаться обсуждению. Но в условиях ставшего относительным значения всех общественных институтов, молодые люди, фактически, не пользуются надлежащим образом этим огромным благом, а попадают в удивительно сложную, продуманную, мастерски скомпонованную сеть, отлаженную менеджерами, психологами, людьми, имеющими богатый опыт в бизнесе. Эту сеть можно ассоциативно определить как сеть "работорговцев".

В современной системе есть нечто, напоминающее рынок рабов прошлого, где немногие умели создавать условия для развития масс низших. Сегодня же в условиях абсолютной физической свободы, культивируются рабы внутренние, создаваемые посредством потребительских марок: сигарет, шоколада, попкорна, напитков, обуви, Джинсов, определенного рода сережек, особенной стрижки, определенного способа нанесения макияжа и т. д.

Разговор идет не о моде, понимаемой как предложение лучшего стиля, определяемого теми, кто считается более опытным в области прекрасного, и к которому обращаются за поддержкой как к символу, обладающему определенной значительностью. Сюда можно отнести и любой тип науки, философии или законотворчества — это мода, предопределенная системой знаний, которая считает именно ее более ценной, чем любую другую. Мы же, напротив, имеем в виду тщательное "причесывание" этих молодых людей, пытающихся обрести нечто новое, в котором они могли бы восславить себя в своей неповторимости.

Эти молодые люди выходят из семьи, неся бремя стольких кодексов, стереотипов, и спокойно отправляются в путь — без споров, с почти болезненной религиозностью, сила которой могла бы подвигнуть их на любые эксцессы, если бы у них был перекрыт доступ к тому детально продуманному упрощенчеству, которое, в сущности, их внутренне блокирует и порабощает.

Сравнительный анализ манер одеваться, говорить, двигаться многих сотен молодых людей различной национальности, расовой принадлежности, темперамента выявляет суть понятия "индивидуального потребительства": молодые люди сближаются между собой, надев маску поверхностности, тщательно скрывая при этом действительно терзающие их изнутри проблемы, и как только кто-нибудь из них отважится сказать: "Мне плохо, я больше не могу...", он слышит издевательский ответ: "Ну и болван! Выпей кока-колы, покури травки....". Таким образом, мы имеем дело с оглуплением субъекта, выхолащиванием его активности, низводимой к ряду банальностей.

В сущности, спонтанная организация этих групп вокруг оглушающей музыки, курения и т. д. структурирует посредственность, поверхностность, в которой молодой человек все больше отрывается от своего внутреннего мира. Определенная манера слушать музыку, носить самую некрасивую футболку, самые рваные джинсы, серьгу в ухе или в носу представляет собой ни что иное, как попытку обозначить себя в качестве первого среди хаоса.

Эта тщательно разработанная в лучших традициях работорговцев стратегия, вместо насилия над физической свободой, как было принято в те времена, меркантилизирует чистый внутренний мир молодежи всего земного шара. Но молодые люди не позволяют себя обсуждать, потому что, выделяясь из общего ряда, они теряют свою общность с молодежью всего мира, при этом они не отдают себе отчета в том, что попались в сеть рынка, в гигантскую паутину, которая под прикрытием торговли тем или иным товаром, на самом деле ловит всех, не сумевших проснуться. Таким образом, именно эта часть молодежи является вожделенной целью операторов мирового рынка, крупных международных корпораций. Ибо в мире не счесть всех тех, кто не растет, кто беспрерывно тратит деньги на покупку всяких пустяков, на которые они в действительности расходуют собственную личность. Поэтому, наряду с анализом потребительства в сфере коммерции, следует отметить, что в реальности оно затрагивает важнейшие чувства человека, и особенно молодой человека, в руках которого наше будущее.

Сказанное не означает, что человечество идет к катастрофе. Это было бы безответственным утверждением. Жизнь всегда спасается. Проигрывает индивид, и тот, кто попадает в эту сеть, не будет участвовать в игре победителей. Решение этой проблемы возможно но прежде всего надлежит распознать столь многочисленные ситуации манипулирования, которые мы считаем победными, но которые на самом деле смертоносны для личности индивида. Идентифицировав такую ситуацию, тот, кому это действительно небезразлично, должен привести себя в соответствие с текущим моментом и предусмотреть возможность прогрессивно утверждать себя, где это возможно, в порывном действии.

Это личное потребительство востребовано всеми рынками. Например, витрины обворовывают эстетический и духовный мир всех прохожих, они открыто провоцируют, призывая людей зайти и обменять на какой-нибудь предмет часть своего достоинства. Впрочем, известно, что чем более пустячна вещь, тем менее она долговечна, детерминируя тем самым очарование первенства обладания ею — вот молодежь и летит на огонь.

А взрослые смотрят и не понимают: ведь если бы понимали, то, глядя на молодых, почувствовали бы огромное чувство вины за столькие годы разрушенной жизни в них самих. Глядя на этих молодых людей, которые могли бы сделать все и иметь все, но не делают этого, взрослый человек косвенно ощущает свою персональную вину, чувствуя себя повторно использованным и теперь уже навечно сосланным в некую историческую несостоятельность. В определенном возрасте—после сорока лет—тот, кто строил, продолжает строить и приходит к истинной силе жизни, а кто не строил, приходит к неподвижности, к преждевременной старости, он должен примириться с тем, что жизнь отправила его на пенсию.

Рядом с этим обнаруживается более сложная и тонкая проблема, которая стратифицировалась в течение многих веков социальной разработки: потребление человека в стереотипе.

Под стереотипом следует понимать связующий фактор, конфигурирующий и предписывающий поведение и отношения в рамках какого-либо общественного института, закона, религии, любой общественной группы. В результате сплочения людей под воздействием этого фактора возникают профессиональные объединения, в основном, это касается "свободных профессий" (от адвоката до каменщика), внутри которых устанавливаются мощные моральные субкодексы (определяющие, что честно, а что нечестно, признаки принадлежности к группе, правила сотрудничества или изоляции в отношении других групп и т. д.).

Как только возникает ситуация, в которой, вследствие процесса равновесия силовых точек, тот или иной стереотип определяет себя как побеждающий, все члены объединения, им сформированного, считают себя людьми, одерживающими победу. И наоборот, когда стереотип терпит поражение, все люди этого стереотипа, его приверженцы, считают себя потерпевшими провал. В качестве примера можно вспомнить ситуацию, в которой любой человек велик постольку, поскольку его партия выигрывает; и ничтожен и мелок, поскольку она проигрывает. За рамками нормальности или ненормальности этого явления остается неоспоримым, что наша изначальная сила, способность структурировать власть самозащиты, самоопределения безвозвратно уничтожается, когда мы связаны рамками стереотипа, образующего вокруг нас своего рода клетку.

Например, если индивид, оказываясь во враждебной ситуации вверяет себя исключительно или адвокату, или прокурору, суждениям соседей и друзей, это означает, что он уже свергнул сам себя с единственной выигрывающей точки, которую природа и жизнь вкладывают в сердце каждого человека. Стереотипы надо использовать, а не переживать как высшие цели нашего бытия, ибо все они суть факторы обезличивания индивида. Истинным объектом рынка любого стереотипа, типа поведения, вида культуры, захватывающих сегодня лучшую часть молодежи, является обезличивание личности.

Поскольку индивид отказывается от своего изначального величия и не способен диалектически управлять им в исторической одновременности различных событий, очевидно, что он обретает способность управлять другими параметрами ума — более прагматическими и гибкими, ведущими к успеху и объективируемыми в своего рода масках различных общественных институтов, через которые "вещь-структура" управляет как материей, как объектом, всеми индивидами.

Поскольку субъект, вместо того, чтобы осуществлять процесс своего становления, отправляется на поиски бесчисленных родителей и защитников, пусть в лице закона — он приходит к диктатуре "бумаги", документа, нормальности превосходства "бумаги" над субъектом. Все вокруг сводится к документу. Закон — "документ", деньги—"документ", контракты тоже; вот уж сама "бумага" не нужна, а достаточно ее нескольких характеристик: какого-нибудь числа, кратких сведений, какой-нибудь буквы.

Документ, таким образом, разрушает всю изначальную правду, совокупность фактов, составляющих индивида: есть искомая "бумага", значит, мнение человека уже не принимается во внимание. Побеждает уже даже не машина, а один из ее продуктов, сателлитов; иерархическое место "документа", его "исходящий №", дата, год, имя, фамилия: вся их ценность определяется в соответствии с бумажной "табелью о рангах". Это есть крайнее выражение обезличивания личности, которая как бы оказывается зашифрованной, низведенной до нескольких строчек в вещи, за которую она не только не несет ответственности, но которая имеет многовековую историю формирования. И вот нет уже воли к победе, упорства, способности "воспрянуть духом" и начать жизнь заново. Что означает "начать заново": "бумага" говорит, что ты "вот такой", но правда ли, что ты представляешь собой только ту малую часть, зафиксированную в ней? Индивид умеет быть иным. Но если при этом он отстранен от своей инаковости посредством документа и зажат в тиски цивилизацией, для него становится нормальным вести себя по-рабски, растворяясь в огромной массе других людей, власть которых создана гегемонией бумаги, и помогая большинству играть роль палачей, объединившихся против индивида. Индивид одинок, но огромно число тех, кто, будучи порабощен, выступает палачом подворачивающихся под руки людей, компенсируя тем самым свою фрустрацию, возникшую из жертвы, принесенной на алтарь Документа, содержащего в зашифрованном виде доступный вам уровень потребительства, отмеренную квоту индивидуальности и талончик пристрастия к жизни, дозволенный иметь каждому. Отсюда становится очевидным, насколько мы далеки от воплощения домыслов о внушающем ужас Большом Брате.

Память о первородном, оптическом начале личности потерпела крах, ее больше не существует.

Безусловно, это не означает, что как только совершается философское открытие или озарение, то ipso facto1 реализуется технический детерминизм внутри общественных институтов. Когда человек обладает знанием, то для того, чтобы оно отразилось на историческом процессе, он всегда должен действовать с предусмотренной, декларируемой системой осторожностью: только таким образом достигаются какие-то результаты2.

Неправильно было бы утверждать также, что глава государства (или "метасоциума"), несет единоличную ответственность за происходящее в нем, находясь в рамках, диктуемых системой и являясь таким же рабом как и все, он должен вместе с тем действовать, как хозяин. Он вовсе не свободен в своих действиях: он должен командовать, приказывать, организовывать, выносить приговоры, его выбор определяется действующей моделью, у которой нет альтернативы.

Итак, руководитель боится подчиненных, а подчиненные боятся руководителя, но и те, и другие сопряжены в некий модуль системы. Это примерно как кнопка "мастер" и регулятор громкости в компьютере — их значение может показаться несопоставимым, но в синергическом целом они представляют собой одно и то же: следствия одного и того же начала, совращающего и роботизирующего их обоих.

Поразительна безликость этой эпохи, особенностью которой является широчайший спектр услуг. Если пятьдесят лет тому назад, путешествуя по миру, можно было встретить разный опыт, разный образ жизни, разные психологии, то сейчас, на какой бы континент ни отправиться, везде видишь тот же язык, ту же музыку, те же ботинки, те же брюки, бусы, очки: все унифицированы, все одинаковы перед стереотипом, обезличившим в наши дни людей этой планеты. Различий не обнаруживается: все индивиды в одном контуре с замкнутым циклом обращения, сами собой являя масс-медиа — они их читают, им верят, их создают. Возвращаясь к предыдущему разговору, отметим, что здесь бесполезно анализировать "вину" других, поскольку в силу господства отчужденности любое решение рождается в глубинах внутреннего мира человеческого существа, из априорности уникального и неповторимого в нем.

Основным тезисом этой лекции является следующее: социологический анализ теперешней цивилизации выявил в качестве фундаментального потребительство на уровне алфавита (алфавита, поскольку люди уже пользуются не разговором, а фрагментами слов или просто звуками для передачи сообщений, включая и судьбоносные для так называемых человеческих личностей).

И проблема некоммуникабельности тоже является одним из элементов, предусмотренных системой. Известно, например, что кроме языка тела существует и язык манеры одеваться. Каждый индивид, в зависимости от того, как он одевается, несет некое послание, и это может быть интересно для расширения коммуникативных возможностей человека. Но когда человеческая речь, как бы она ни отличалась от других методов общения, в сущности жестко привязана к постоянно используемому одному единственному коду, субъект неизбежно оказывается зафиксирован в роли "человека-сэндвича", готового к употреблению любым человеком.

Эту ситуацию можно разрушить только изнутри, отталкиваясь от самобытности каждого индивида: надо только вернуться к глубинно-присущему человеку единству действия, почувствовать, на что ты способен, последовательно реализовывать свой потенциал в историчности и сообразно повседневно разворачивающемуся событийному ряду.

Глава пятая. Реклама: факт, корни и власть.

Начнем с истории и социологии вопроса. Наш земной мир всегда был разделен историческими контекстами, определявшими ту или иную идеологию — религиозную, государственную, экономическую, расовую или географическую. Понятно, что в Гималаях или в Венеции, Генуе идеологии будут отличны. Религии—другой важный фактор мирового значения. Они стали эффективным средством коммуникации между культурами разных народов и в большей или меньшей степени до сих пор сохраняют свое могущественное психологическое влияние, которое потом опосредуется социальным и политическим влиянием.

Уже в религии можно обнаружить некую рекламу — катехизис. С его помощью основы религиозной идеологии рекламировались внутри церкви, храмов и т. д. Кроме того, мы могли бы сказать, что большая часть иконографии, изобразительного искусства тех времен рождалась как символическая азбука религии. Посредством фресок, картин "рекламировалась" побеждающая идеология всего народа, и поскольку интерьеры, где они "экспонировались" были немногочисленны, заказ на их создание поступал лучшим мастерам "рекламы", то есть лучшим художникам, которые могли найти для народа наиболее оптимальное внешнее выражение герменевтического религиозного послания.

Наряду с этим существовал целый мир символики, геральдики, с помощью которых (образы орла, змеи, быка, руки, меча, щита и т. д.) задавалось значение и приоритетность некоего контекста, например, какой-нибудь семьи или определенного типа богатства. Осуществление постоянной коммуникации посредством знаков, с одной стороны, максимально экономных в вербальном плане, а с другой, несущих отличительные черты абсолютной или высшей ценности и потому обладающих высоким потенциалом воздействия на самую разностороннюю аудиторию, наглядно демонстрирует историю зарождения могущества рекламы, характерного для нее и сегодня.

Прежде, чем продолжить, необходимо уточнить значение двух терминов — "воображаемое" и "образ" — важных для обсуждения этой темы. Под "воображаемым" я понимаю все то, что является коллективным архетипом; под "воображением", т. е. претворением в образы, я понимаю практику проецирования и рационализации индивидом различных видов коллективного и индивидуального жизненного опыта, под которые он пытается подладиться.

Каким образом возникает феномен, который мы называем рекламой? Он возникает лишь после того, как сформировано единство земной культуры. До этого не существовало единой рекламы: она стала таковой с помощью средств коммуникации, масс-медиа. Однако не они являются главной причиной появления этого единства, а единство языка, культурной, философской мысли — гуманистическое единство всех народов. Этому единству мира в дальнейшем естественно способствовали и средства массовой коммуникации—газеты, радио, телевидение, давшие всем. один и тот же язык. Но еще в большей степени истинными документами рекламы исторически оказались плакаты. Распространение по всему миру классических рекламных плакатов — кока-колы, Мартини, Лянчии и т.д.— придает миру чувство единства. Одно из объяснений того, как мы к этому пришли, заключается в том, что постепенное разрастание сферы услуг стирает различия, выравнивает углы, создавая общность более сплоченную единообразием рекламы, чем информации.

В конечном счете сведения о крупных банках, корпорациях или всемирных монополиях, занимающихся золотом, ураном, нефтью, затмеваются в рекламном деле. народным духом, импульсом: джинсами, кока-колой, гитарой и многочисленными песнями. Эти последние оказались самыми настоящими посланиями; они передаются из одной части света в другую гораздо энергичнее, чем другие элементы масс-медиа. Например, песня о Лили Марлен во время второй мировой войны помогла успокоить человечество и заставить немцев проиграть войну; в самом деле, от этой песни веяло чем-то семейным, родным, что отвращало солдат от сражений, от необходимости убивать.

Если объехать весь мир, вы везде услышите одинаковую музыку, — что в Африке, что в Латинской Америке. Как правило, это песни эстрадного жанра или в стиле поп, не исключено, что из какой-нибудь последней "мыльной оперы", не серьезной, но соответствующей тому приятному существованию, к которому все стремятся. Именно это единство песен в мире оказалось тем языком, тем посредником, который устранил многие различия и неумолимо подтолкнул к лингвистическому образному единству. Одним из последствий этого стало зарождение многих стереотипов "Сверх-Я".

С определенной точки зрения в этом новом, втором тысячелетии я не предвижу признаков мира, описанного Дж. Оруэллом в его романе "1984"; они скорее были характерны для советской системы. Наоборот, мы подходим к такому всплеску массового интереса к психологии, что профашистские отклонения будут более невозможны.

Следует принять во внимание также и волну молодежной моды, включающую манеру одеваться, говорить, специфический язык. Где бы ни встретились два молодых существа, они знакомятся друг с другом с помощью стиля, субкодекса, а язык или интимные отношения не обязательны; знакомство происходит путем узнавания общего стиля обуви, носок, шляпы, шарфа. Этот нео-код, которым отмечена молодежь, и передающийся посредством каникул, привел к определенной переоценке масштабов земного шара. Эта — молодежная "река", даже "море", существует само по себе, и кажется, что в большинстве случаев оно возникает благодаря рекламе. тогда как на самом деле последняя опирается на молодежь, как один из наиболее массовых сегментов рынка.

Можно сказать, что новости проходят, а реклама остается. Если просмотреть фотографии в старых газетах или старые плакаты, многие образы окажутся нам известными, знакомыми даже теперь, тогда как, если перечитать какие-то информационные сообщения десятилетней давности, они окажутся уже избитыми, в них не будет остроты, они не задевают наше любопытство и тем более культуру. В то же; время некоторые образы поражают и захватывают нас; это подтверждает широкое распространение комиксов, порожденных миром сказок. Кстати сказать, распространенность в мире книг сказок несопоставима с тиражами политических текстов.

Такие качества людей, как непринужденность и приветливость, добродушие и добрососедство, может быть, гуманность, обычно притягиваются и распространяются через многословие. В религию ныне верят уже не так, как прежде, и одна из тех иллюзий, которую питают многие религиозные вожди, но крайней мере поначалу, состоит в убеждении, что у многих народов присутствует некая врожденная религиозная убежденность, в силу которой население постепенно возвращается в лоно церкви. В действительности же религиозность считается модной, тогда как внутренний мир субъекта остается по своей сути мирским и свободным. Человеку, даже если он не верит ни в какого конкретного бога, может нравиться традиция Пасхи, Рождества, привычка поздравлять с этими праздниками своих близких, а в отдельных случаях даже — почему бы и нет — участие в обрядах буддистов, бонз, шаманов. Таким образом, собственная культура несколько приукрашивается традицией. Другим мотивом подобных действий выступает желание быть вместе с другими, используя религиозные традиции в качестве объединяющего языка. Религия предчувствовала литургию, суть которой в соучастии — то есть в создании общего языка, общей коммуникации. Тем самым религиозный мотив становится мотивом праздника, общекультурным мотивом, предлогом быть вместе с другими, но в то же время не рассматривается как необходимость, как свидетельство веры.

Чтобы понять рекламу, надо обратиться к ее истокам, поскольку она является плодом синтеза различных посланий, изложенных различными языками. В нашем западном мире реклама началась с Платона, когда появились первые книги, первые тексты. Уже в то время были люди, говорившие, что писать — значит разрушать, тревожить мысль. Однако, если бы письма не существовало, мы бы ничего не знали о прошлом. Написанное важно для памяти, для стереотипа. Чистой интуицией обладают единицы, но она никогда не будет принадлежностью общества: только при написании, то есть в ходе типизации мысли в слове, во внешнем образе, может произойти коммуникация. Процесс письма сам по себе уже составляет часть некоего кодекса со всеми присущими ему опасностями, как, впрочем, и со всеми преимуществами.

Начиная с Платона, люди всегда писали, пытаясь оставить свидетельство о самих себе, и можно, пропустив великие религии, перейти к началу нашего столетия — к Витгенштейну, впервые обратившему внимание на превосходство и множественность языка и отметившему важность не просто выявления некой структуры, единицы языка, а понимания множественности смыслов многих языков, зачастую противоречащих друг другу. Вслед за ним возник лингвистический неопозитивизм и высокая философия заинтересовалась, наконец, языком; затем появились писатели, активно работающие с рекламой. Родилась связь "послание — воздействие"; но здесь следует понимать, что воздействие рекламы отчасти скрыто, не прямолинейно. Когда мы его подвергаем философскому анализу, то одновременно разрушаем его ценность.

Вот уже лет десять в этой области наблюдается возрождение интереса к материалам по различным аспектам рекламного дела, поскольку люди начинают осознавать значение нюансов в применении тех или иных слов или терминов. Возникает вопрос, какое слово выбрать, чтобы произвести нужное впечатление? Ведь необходимо найти слова, обладающие своего рода магнетическим воздействием на массы, на тех, кто не знает языка. Например, "ультразвук", "фантастика" — это раздробленные для создания метафизического анаколуфа1 слова, в действительности представляющие собой нечто в высшей степени банальное и поверхностное.

Проанализировав таким образом сегодняшнее состояние рекламы как самостоятельного феномена, мы приходим к заключению, что она остается фактом навязчиво-позитивным, потому что способствует единству народов, единству культуры, разрушая многие барьеры и объединяя, прежде всего, молодежь всего мира. Сегодня остается в меньшинстве Восток, барьеры которого до конца не преодолены, однако выходит в прорыв Япония, двигающаяся к полному господству в мире воображения и воображаемого, расширяя свое влияние от комиксов до всего, что входит в понятие рекламы, а географию его — от Соединенных Штатов до сердца Европы.

Следовательно, реклама становится сегодня фактором, сближающим и объединяющим нас. Мы все узнаем ее: ее знакомый язык обращается к нам даже в самых бедных странах: немного радио, немного музыки — вот и реклама. На мой взгляд, двумя элементами. всегда развивавшимися бок о бок и принесшими миру рекламу, стали радио и песня. Песни несли в себе "лозунги" многих вещей, не только любви, но и различных экзистенциальных подходов. Я считаю, что именно эти две популяризаторские формы рекламы донесли ее язык в самое сердце масс. По сравнению с ними, вклад телевидения был меньше, и еще меньше была роль плакатов, на которые обращали внимание только с подачи радио или песни. Фильмы тоже внесли свой вклад в этот процесс. В качестве отправной точки можно взять Голливуд, но опять таки, дело начатое на этой студии, далее тиражировалось посредством радио, песен и т. д.

При рассмотрении феномена "рекламы" следует учитывать три момента:

1. В чем состоит факт рекламы?

2. Каково ее происхождение?

3. В чем ее сила?

Гуляя по улицам, практически все мы обращаем внимание на рекламные плакаты или светящиеся вывески, как будто проходим по незакрывающейся выставке на открытом воздухе. Так создается атмосфера объединяющего социального контекста. Как бы критически вы ни отнеслись к этому утверждению, факт остается фактом: мы разглядываем рекламу. Может быть, мы ее читаем не потому, что нас интересует содержание, а потому, что нас привлекает изображение, образ. Получается, что рекламный текст покоряет, захватывает нас, и мы можем освободиться от него только после того, как поймем его и преодолеем. Так, проходя мимо газетного киоска, мы, вполне возможно, даже не повернем головы в его сторону, хотя и знаем, что он полон газет; напротив, большой плакат, попавший в поле нашего зрения, даже если мы относимся к нему с презрением, вынуждает нас вступить с ним в контакт, заставляя спорить или даже думать.

Сегодня реклама представляет собой язык двоякой природы: с одной стороны, он структурирует нашу лингвистику, фразеологию, некоторые слова, но, с другой стороны, правда и то, что он рождается из наших способов выражения, привычек, образов жизни. Таким образом, реклама вмешивается в наш язык, становясь ему привычной, а наш язык порождает рекламу. Между ними существует некая форма взаимодействия, и в большинстве случаев достаточно одного слова, образа, цвета в рекламном "слогане", чтобы "задеть" зрителя за живое. Часто бывает интереснее познакомиться с рекламой, нежели пойти на какую-нибудь художественную выставку, премьеру или "акцию".

Некоторые произведения рекламы выступают в роли прямо-таки инквизиторов по отношению к нашим психическим и даже эмоциональным реакциям. Отсюда уже становятся яснее корни этой особенности рекламы. Ее образы способны "уловить" наше чувство, нашу мысль. Реклама эффективна в той мере, в какой ей удается овладеть нашей интенциональностью — чем большего успеха она в этом добивается, тем сильнее господство над нами интенциональности образа, навязанного нам; следовательно, имеет место обмен интенциональностью.

Человеческое существо стремится создать исчерпывающий набор своих потребностей, реклама же норовит сжать всеобъемлющий мир человека до одного лишь сегмента, одной его части. Так мир человека низводится до одной банки, одного костюма, одной пары чулок, и хотя все мы прекрасно понимаем, что реклама по сути есть обман, ухищрение рынка, "псевдо-звезда", пытающаяся сыграть на нашей инфантильности и раболепии, но несмотря на это она продолжает оставаться притягательной для нас.

В нашем неоднородном обществе, развивающем плюрализм намерений и идей, каждый волен идти под собственным флагом, превозносить свое имя и, следовательно, по-своему капитализировать других. В этом одна из причин пристального интереса к рекламе во всем мире: ее авторы получают доступ к лидерству, всеобщему вниманию, невиданному ранее превосходству — а значит, господство над психологией, культурой, в конечном счете, над всем рынком. Тот, чей "имидж" колоритнее, более на виду и на слуху, становится первым. Чем известнее "имидж" кого-либо, тем сильнее его превосходство и уникальность. Сегодня тот, кому удается больше других привлечь внимание к своей персоне, получай преимущество в ценности, в признании, идеологическое преимущество над всеми остальными.

Следовательно, значение рекламы фактически определяется потребностью самоутверждения в качестве лидера и является легкодоступным для любого индивида способом достижения превосходства через обладание рекламируемой вещью. Отсюда ее зависимость от гордости индивида — частично жизнеспособной, частично не жизнеспособной. Рекламируемый предмет не обязательно должен иметь большой рынок, но он несомненно встречает большее психологическое доверие, поскольку непрерывно навязывает себя. В качестве примера, можно упомянуть читателей газет, которые, безусловно, понимают, что сотрудничающие с газетой авторы получают жалованье у одной из крупнейших в стране компаний или предпринимателей. Тем самым писатели, получающие поддержку, скажем, капиталов Аньелли или издательства Риццоли, всегда на слуху. В результате мы имеем одну и ту же "обойму" писателей и в конечном счете, получаем культуру и информацию в том виде, в каком их желает видеть предпринимательский корпус, подчиняющийся законам рынка.

На мой взгляд, культурный человек должен быть и интеллектуалом. Кого можно назвать интеллектуалом? Это не тот, кто много знает и без конца говорит об этом. Интеллектуал — это тот, кому в многообразии явлений культуры удается разглядеть истинные причины. Это означает, что он может отделить ложное от истинного, может дойти до глубинной сути вещей, в которой кроется причина, а это превращает знание в силу, по крайней мере в той области, которой он интересуется. Только такой человек является интеллектуалом, он способен видеть изнанку вещей или их внутреннюю основу, порождающую следствия и различные феноменологии. Так что, это не тот, кто говорит, вспоминает или представляет, а тот, кто выявляет знание.

И все-таки реклама обкрадывает внутренний мир человека, поскольку облегчая восприятие с помощью слова, за счет внешнего изображения, она проходит мимо содержания, оставляя некую пустоту, нечто "не образованное" внутри, и создавая иллюзию общности индивида с другими. При этом она не объясняет, как быть самим собой, и тем самым способствует усиливающемуся отдалению от Ин-се человека. Следовательно, мотивация рекламы заключается в обслуживании эгоистической олигархии обладания, предъявленной всеми теми, кому удается навязать себя обществу. Таким образом, реклама оказывается в итоге системной идеологией, обслуживающей требования рынка, создающей множество рабочих мест и экономически поддерживающей побеждающую прослойку.

Вторым аспектом, способствующим развитию рекламы, является желание всех маленьких людей ощущать себя добившимися успеха. А для этого они хотят знать, что делают другие, что они одевают, о чем говорят, что пьют, чем пользуются и что покупают. Так, если у тебя есть такая же машина, как у знаменитости, как у одного из тех, кто появляется на телеэкране, это значит, что и ты — один из них, что ты уже добился успеха. Тем самым, человек превращается в инструмент восхваляемой рекламой вещи и устраняет навязчивый комплекс неполноценности. Этот комплекс социальной неполноценности также может быть уравновешен путем покупки пары туфель или джинсов определенной марки, что позволяет тешить себя иллюзией преодоления комплекса. Таков второй элемент, дающий рекламе силу и заставляющий многих покупать модные или рекламируемые вещи независимо от их реальной ценности.

Третьим преимуществом рекламы следует считать факт ее соответствия каким-то реальным потребностям. Ее действенность опирается на некую диалектическую систему взаимосвязей, позволяющую обеспечить в кратчайшем пространстве и объеме образа максимум инстинктивного ответа. Буквально несколько слов передают содержание инстинктивной потребности, будь то голод, жажда, секс, самоутверждение или тяга к здоровью. Этот фактор наиболее проявляется в местах большого скопления людей, например, в крупных городах, на пляжах, где рекламное воздействие представляет по сути непрерывно действующий процесс формирования будущих покупателей, обязательно учитывающий инстинктивные потребности человека. Будто по мановению волшебной палочки реклама показывает способ моментального удовлетворения инстинктивного желания. Она облегчает выбор из множества существующих вещей, определяя, какая из них лучше, и, вербализуя ее с помощью некоего языка, в котором слово и действие совпадают. Этот аспект рекламы уже чем-то сродни искусству.

Хорошая реклама может одним словом формализовать план инстинкта. Для этого необходимо чувствовать, какой образ годится для провокации инстинкта, для его пробуждения до такой степени, чтобы породить потребность в рекламируемом предмете. Здесь реклама приближается к искусству, также опосредующему внутреннюю основу природы вещей. Магия рекламы, ее идеальная цель лежит за пределами меркантилизма, бизнеса, массового спроса и состоит в обслуживании личностной самооценки: "Если хочешь выделяться из толпы, ты должен определенным образом стричься, одеваться, носить определенную обувь, то есть походить на тех, кто имеет вес в обществе". Следовательно, здесь присутствует глубинная мотивация, побуждающая к действию. С этой точки зрения можно даже назвать ее позитивной, поскольку она вырывает нас из трясины лени и бездействия, заставляя иногда даже работать, чтобы позволить себе приобрести какую-то вещь. Не будь непрерывного прессинга со стороны рекламы, многие, может быть, и палец о палец бы не ударили, одеваясь во что придется. То есть реклама в конечном счете вносит свою лепту в развитие стремления к лидерству, индивидуации, пусть с внешней, а не с внутренней стороны.

В социально-исторической, экономической и идеологической сферах реклама является уже признанным мощным инструментом воздействия, а сегодня приобретает значительный вес и в политике, как средство подачи информации, устраивающей представителей экономической и законодательной власти. Власть законодательная заинтересована в контроле над рекламой в средствах массовой информация, поскольку, не претендуя на принадлежность к высокой культуре, она имеет влияние на массы и может повести их за собой в любую сторону — и к свободе, и к убийству. Кроме того, в настоящее время реклама является единственным действительно универсальным языком, который понятен всем, ее воздействие сильнее музыки, сильнее даже личного воздействия человека, потому что ее вербальное выражение отражает непосредственность инстинктивной потребности. Похоже, что реклама даже сильнее воздействует на людей инстинктивных, не умеющих читать или писать, чем на интеллектуалов или людей творческих. На инстинктивных она действует немедленно, почти полностью подчиняя их себе.

Сейчас большое искусство, искусство с большой буквы, фактически является рекламой Бытия. Реклама, в свою очередь, могла бы выполнять функцию языка общих потребностей человека. Это особенно актуально в наше время, когда у людей возникает смутное чувство изменения окружающих их вещей. Подобное ощущение вызывается неосознанным движением в сторону души, духа, которое не носит религиозного характера, но является в какой-то мере универсальным.

Сложность в создании рекламы, если стоит задача донести до потребителя какую-то конкретную идею, философию, состоит в невозможности использования новых, не известных еще образов. Ведь все впервые сотворенное еще не известно и не может пользоваться массовым спросом. Поэтому, приходится прибегать к общедоступной лексике, образу, действию, знакомым для всех. Тогда только возникает понимание и, соответственно, восприятие информации. Если же вы хотите создать нечто творческое, вы несете риск не быть понятыми многими, и надо рассчитывать, что понимание вашего послания будет растянуто по времени и, быть может, на века. Иногда на телевидении встречаются хорошие рекламные ролики (они составляют незначительную долю от их общего числа), в которых непонятно, какой товар рекламируется, хотя эстетически они очень красивы. Лично я видел несколько таких и получил большое удовольствие, так и не разгадав, что они рекламировали. Они мне просто понравились, а остальное не важно. Ведь прекрасное хорошо само по себе, оно ничего кроме себя не опосредует. Как же примирить эти два подхода? Я думаю, что это невозможно, и реклама обречена всегда оставаться пасынком искусства, хотя многое, конечно, зависит и от аудитории, на которую она рассчитана.

Глава шестая. Неблагополучные семьи: инкубатор социальной преступности и эротической дисфункции.

Несмотря на непрерывные усилия общественных институтов и органов правопорядка установить норму как функцию диалектической множественности, человек "экстранормальный" упорно активизируется, постоянно растлевая любую идеологию. Если оставить в стороне фактическое бессилие любых полицейских, юридических, политических и филантропических ухищрений, направленных на упреждение аномальных всплесков насилия, огорчает вот что: постоянные насмешки, которым подвергаются педагогика и психология.

Общепринятым модулем нынешней человеческой цивилизации является не скрываемое признание аномального насилия одним из устоев всего общественного устройства. Чтобы понять это, достаточно подумать о мотивации ключей, замков, железных решеток, бронированных сейфов и дверей, судей, полиции, охранных систем и т. д. Вор и немотивированное насилие есть самые мощные движители универсальных предосторожностей, принимаемых экономикой и культурой.

Любое исследование агрессивности и преступности всегда видело их мотив в социальных условиях, которые в действительности скорее являются катализатором этих явлений, нежели их причиной. Кроме того, чтобы наиболее полно объяснить возникновение этой социальной аномалии, недостаточно проанализировать только накопившиеся агломераты фрустраций и невыполненных обязательств (в сфере образования, культуры, типичной семьи, социального обеспечения, борьбы с наркотиками или малолетней преступностью). В любом случае, опасный асоциальный элемент вырастает и формируется в неблагополучной семье, в ее аффективном ядре.

Под "аффективным семейным ядром" я подразумеваю любой фактический контекст, из которого ребенок попадает в общество. Еще точнее, это люди, задающие ребенку в возрасте от трех до девяти лет первичные ориентиры аффективного наполнения. Поскольку большинство взрослых полагает себя образцом для своих детей в силу того, что их педагогика заключается в создании феодально-вассальной зависимости для компенсации своей личной незавершенности, то представляется неизбежным, что неблагополучная семья становится своеобразным инкубатором преступности и агрессии.

Инкубация представляет собой процесс, зачастую длящийся днями или годами и формализующий целенаправленную энергетическую ситуацию. Тем самым происходит управление некоей энергетической формой через изменение ее характерности, что завершает эгоический морфогенез субъекта с искажением индивидуальной интенциональности природы. Во многих семьях подспудные страхи и фрустрации рождают чувство вины перед детьми, вынуждая воспитывать в них превосходство над окружающими, что семантически детерминирует детей на нанесение оскорбления тем, кто отличается в социальном плане1.

Все наши кодексы и модели поведения относятся благосклонно к инфантильности, этому чудовищу, вырастающему в абсолютной дистанцированности от какой бы то ни было ответственности. Борьба с мафией, властью, наркотиками, деньгами, сексом, идеологией и т. д. есть лишь алиби необразованных ученых, оправдывающее бессилие их исследований. От лона до колыбели, от материнских рук до впечатлений начального обучения, одних людей постоянно ставят в более выгодное положение по отношению к другим.

Эта проблема должна быть на первом плане у всех крупных психологов, которые при условии тщательного и осторожного ее изучения, в том числе с использованием семантического поля, время от времени будут способны идентифицировать этиологию симптомов, особенно делинквентного, и информировать о них непосредственные "инкубаторы" (родителей и родственников) и социальные службы, занимающиеся детьми (детский сад и начальную школу). Крупные психологи обязаны расследовать психические процессы, структурирующие феномен агрессивности, сопутствующий развивающейся у ребенка способности к творчеству. С какой бы честностью и усердием ни выполняли свои обязанности судьи, священнослужители, врачи, преподаватели, политики, писатели, их всегда уравновешенные суждения впоследствии регулярно опровергаются упрямством чуждого феномена. Почувствовать в личности саморазвивающееся начало и индивидуализировать даваемые ей средой опоры — вот в чем должна была бы заключаться работа подлинного психолога.

Онтопсихологическая школа имеет отличающийся от научного подход к анализу психической деятельности и предлагает использовать его всем психологам, желающим познать бытие и существование человека. Неплохим решением этого вопроса было бы такое: каждый взрослый родитель или представитель семьи должен продолжить нить такого исторического действия, которое гарантирует экзистенциальный успех.

Постоянный анализ различных типов психического поведения, подверженного влиянию экзистенциальных проблем показывает, что семья, особенно сегодня, не является окончательной целью какого бы то ни было индивида. Неизменным требованием является постоянное, непрерывное формализование себя в любом контекстуальном действии. Внутренний зов, побуждающий и торопящий исполнить эту задачу, ни с чем не спутать, — тем же, кто его не ощущает, угрожает страх или болезнь. Целостное развитие личности должно быть рациональным и безупречным.

Жаль, что эротизм в человеческом сознании, как и в его практическом применении утратил свою здоровую природу и способность к внутреннему контакту. И все-таки неприкрытая сексуальная потребность является требованием природы, усиливающим качество индивидуального и коллективного роста. В сексуальном событии, и брачном и вне-брачном, каждый контактирует сам с собой, подавая партнеру знак, разрешающий дотрагиваться к себе. Но в силу своей незрелости люди чаще всего управляют только подобными знаками, не причащаясь к таинству наслаждения, предусмотренного природой для увеличения ума сильных. Если два Ин-се не вступают в контакт друг с другом, то они не открываются и, следовательно, не реализуют себя в экстазе, ни в коей мере не оправдывая ожидания природы и человека.

Нацеленность на наслаждение детерминирует и ответственность за совершаемое действие. Корень наслаждения всегда является плодом открытого, творческого действия. Чтобы стать деятельными участниками общества, детям особенно требуется присутствие взрослых, реализовавших себя в наслаждении. Напротив, наблюдаемый стереотип жертвенного поведения часто порождает стремление к реваншу и вендетте, или же неуважение к жизни.

Внутренняя бессознательная (а иногда и открыто проявляемая) неудовлетворенность родителя предопределяет психическое и аффективное программирование ребенка, который, перемещаясь впоследствии от закрытого (внутрисемейного) контекста к контексту открытому (социальному), сохраняет стремление восстановить равновесие с помощью насилия. Пульсация подобной потребности способна объединить и унифицировать определенные психические и биологические процессы. Анализ случаев выраженных преступных наклонностей, подростковых сновидений, разногласий, появляющихся между отцом и сыном, и паритетных взаимосвязей между бессознательной структурой родителя (или того, кто выполняет его роль) и фактической реакцией на нее взрослеющего отпрыска убедительно демонстрирует, что неблагополучная семья являет собой своего рода "питомник" аномального и асоциального программирования.

Чтобы этому воспрепятствовать необходимо вмешательство культурной и политической психотерапии в двух направлениях:

1) Тщательнее и глубже анализировать бессознательную сферу индивида и его семьи, пользуясь, в частности, онтопсихологической методикой. Ведь бесполезно лечить тюрьмой внешние проявления феномена, оставляя в неприкосновенности скрытые причины, его порождающие.

2) Способствовать последовательному эгоцентризму действия, нормой которого является максимально возможное наслаждение, уча тому, что любой педоцентризм2 должен всегда быть относительным. Дети должны быть производным экзистенциального действия, совершенного творческой личностью, для которой дети или семья являются значимым событием, но не целью.

Вот тогда дети окажутся нужны сами себе и будут нацелены на эгоцентрическую и социальную проекцию. Если же настаивать на семейном долге и возводить на пьедестал преданность и самоотречение во имя детей, то дезорганизуется конечная проекция — человек, и усиливается социальное отклонение. Хороший пример дает нам природа: дерево всегда заботится о самом себе, давая в ходе этого процесса плоды и семена; животное заботится о продолжении рода как средстве собственного наслаждения. Все заставляет думать, что благополучие семьи и детей напрямую зависит от степени рациональной и организованной экспансии личного эгоцентризма, сохраняющего абсолютную неповторимость ребенка и гармоническую полноту его личности.

Все мои исследования психологических предпосылок проявлений агрессии, патологии и делинквентности, свидетельствуют, что они имеют под собой следующую матрицу: избыточность и преференциальность аффективного в атмосфере неблагополучной семьи, привносимые матерью в качестве бессознательного реванша за свою фрустрацию (порожденную недостатком эротического и системного). Дело в том, что любой преступник в детстве всегда был предметом большего аффекта, нежели другие.

Глава седьмая Диалектика шизофренического.

В большинстве случаев диалектика человеческих отношений, и особенно тех, участниками которых мы являемся, сравнима с полем, густо засеянным семенами шизофрении. Под "шизофренией" следует понимать любую интенцию, рациональную или базирующуюся на комплексах, которая направлена не на реализацию некоей цели, выгодной для участников диалектической пары, но на их обоюдное разрушение.

Один из подвидов шизофрении реализуется в том случае, когда целью воздействия является редукция (патологическая в психическом аспекте) одного из элементов. Речь идет о редукции не количественной — денег, значимости, амбиции, здоровья, — а качественной: инициирующей некую ошибочную схему, хотя и "здравую" в отправной точке. "Здравую" в том смысле, что она позволяет действовать для своего же блага, для улучшения себя, — следовательно, позволяет двигаться вперед соразмерно собственному положению.

Упрощая, можно сказать, что шизофреник всегда, как с помощью вербального, так и не вербального языка, семантически или аффективно нацелен на редукцию рациональной диалектики партнера до типологии своего масштаба, а значит, — на патологизацию его психической деятельности. Со стороны шизофреника всегда отсутствует намерение научить чему-то, что могло бы быть ценным, полезным. Речь идет не только о вампиризации, предполагающей возвышение одного за счет другого (поскольку жертва исходно может иметь низший статус, но при этом сохранять соразмерность своих действий). Напротив, цель шизофреника состоит в подавлении партнера своей более развитой патологией.

Практика показывает, что комплексы — это реальность, с которой приходится считаться. Очень часто намерение "Я" прерывается доминирующим в субъекте комплексом, интенциональность которого оказывается более гибкой, развитой, диалектичной. Мы также достаточно зрелы для того, чтобы знать, что большая часть стереотипов общения, через которые на нас воздействует культура и в которых ежедневно отражается экзистенциальное становление каждого из нас, есть всего лишь опорные конструкции некоего понимания, более свойственного машине, нежели качественному живому восприятию. Кроме того, действует правило: там, где могут иметь место ситуации несовместимости, надо заключать обоюдный компромисс и смотреть, что стороны должны дать друг другу, чтобы установилось взаимное равновесие. И если два или три человека, поспоривших между собой, не в состоянии разрешить ситуацию, следует обратиться за помощью к третьему или четвертому, который их рассудит с нейтральных позиций. Таков, во всяком случае, был бы разумный и рациональный подход.

В реальности, вместо объективации чьих бы то ни было интересов в плане психологическом, моральном, аффективном, экономическом и политическом часто происходит вмешательство постороннего "перформанса". Два субъекта встречаются, а затем видоизменяются под воздействием одного или обоих участников, или под влиянием того, кто приглашен на роль посредника (священнослужитель, адвокат, психолог, друг, партнер). Использование объектами друг друга часто изменяет ситуацию, поскольку патологизируются элементы их взаимодействия.

Например, любое экономическое отношение в его практическом преломлении (как в экзистенциальном, так и в денежном смысле) диалектически структурировано таким образом, что предоставляет соглашение субъектов о взаимообмене негативными воздействиями. Интерес представляет не сделка сама по себе, а попытка осуществить с ее помощью патологическое столкновение субъектов. Поэтому объективная проблематика наталкивается на диалектику шизофрении. "Шизофрения" означает подведение партнера к умственному расколу, к расколу личности, понимания, то есть поддержание в нем антагонистической амбивалентности. Это почти нормально.

Соперничество может быть мотивировано идеологией, чувством превосходства, в крайнем случае, инфантильностью, но остается очевидным следующий факт: "Ценность человека создается вовсе не признанием кого бы то ни было. Она существует постольку, поскольку человек представляет собой эту ценность, что бы другие ни говорили. До тех пор, пока окружающие не препятствуют твоей исторической объективации, они не увеличивают и не уменьшают ее" . Смещаясь из этого центра ясности и покоя внутри себя, чтобы полемизировать с другими, человек зарабатывает очки, но не получает разрешения войти в мир бытия.

Это педагогические соображения. Я собственно имею в виду, что институт плюрализма делает очевидной систему предлогов, поощряющих осуществление шизофренической агрессии, так что если вы позволили чьему-либо воздействию проникнуть к вам, результатом становится утрата самого себя с последующим возникновением патологии. Шизофреническая патология передается через рационально осуществляемое действие, и когда субъект заражен, он становится разносчиком отчуждения, проецируя вокруг это состояние.

Шизофрения не передается по наследству или через семью, но внедряется всегда через интеллектуальные, аффективные связи. Например, когда родитель, преподаватель и т. п. культивирует раскол в аффективно зависимом от него ребенке, она внедряется через фальшь, притворную дисциплину, через превращение в инструмент конкретных объективных ценностей. Следовательно, для определения патологии недостаточно сказать о порабощении семантического поля, потому что оно требует подъема или спада энергии. Обычное же, вампирическое, порабощение всегда является уменьшающим энергию, но само по себе не вызывает патологии.

Патология имеет потребность в притоке информации, неких формализуемых образов, возникающих как раз в ходе действия, контролируемого разумом. Болезнь усиливает наши ошибки, искажая самобытное движение определенного субъекта. Каждому известна. ситуация, когда возникает желание "поболтать". В этом случае важно не то, что говорится про себя и для себя, а наслаждение, получаемое в ходе такого неспешного разговора от соучастия к собеседнику и естественной экспансии самого себя. Здесь нет ничего шизофренического, и совершенно понятно, зачем мы этим занимаемся. В большинстве случаев, однако, при затягивании разговора более, чем требуется для естественного удовлетворения, его участники попадают в тупик.

Так что намерение латентного шизофреника иметь контакт для опосредования своей болезни, своего самоубийства вполне понятно. Высшая цель любой шизофрении — всегда самоубийство. Однажды начавшись, раскол личности все усиливается и в конце концов субъект погибает под безжалостными ударами комплекса вины.

Это может проявиться, и когда у вас просят помощи или когда бедный протягивает к вам руку за подаянием. Инструментализация гуманного жеста может привести к контакту, поэтому, если эта помощь идет от сопереживания, основанного на слепой вере, она ведет к болезни, поскольку здесь человек, по всей видимости нижестоящий, управляет опосредованием патологии, инструментализируя ситуацию в качестве более наивной или доброй. Как бы то ни было, при этом внутри ментальных структур возникает соответствующее ощущение, несущее информационную нагрузку. Если, напротив, вам удается отдать, не вовлекаясь в этот акт, — следовательно, без убежденности в его благости, хотя это весьма не просто, — тогда такого контакта не происходит.

Выраженное действие может быть объективно здоровым, но его "валентность", или психически-эмоциональный отклик восприятия, совсем нет. Любой человек, вступая в диалектическое отношение такого плана (а когда он руководствуется высоким, это происходит довольно часто), должен всегда определить, чем он руководствуется: а) защитой собственной идентичности; б) поступательным осуществлением собственной экзистенции; или в) сознательно оказывая помощь, остается замкнутым в себе. Если один из этих трех моментов отчетливо не выражен, очевидно, что присутствует другой — патологизирующий. Как же их различать?

Когда имеет место шизофреническое воздействие, возникает ощущение чего-то жесткого, остроконечного и режущего. Точнее его можно определить как упрямо ломящуюся внутрь нашей логики психическую информацию другого человека. В этой ситуации необходимо как-то избавиться от жесткого логического образа другой личности. Мы думаем, что всерьез занявшись объектом отношения, и выиграв физически или логически, мы окончательно устраняем другого, но на самом деле, мы, не отдавая себе в этом отчета, в свою очередь заряжаемся духом агрессивности, поскольку противопоставляем себя другому. Неважно, куда будет направлена наведенная на нас ментальная агрессивность: на него, на других присутствующих или отсутствующих, в прошлое или настоящее. Шизофреническая патология интенсифицируется не обсуждаемыми вопросами, а патологической силой вашего противника. Что же делать?

Бросить все, или, если это предмет судебного разбирательства, значимый для вас, надо доверить процесс стороннему специалисту и не позволять себе поддаваться негодованию, поскольку каждая слабость такого рода, будет означать вашу шизофреническую патологизацию. Предположим, что субъект говорит: "....но я потеряю десять миллионов". Я считаю, что он потеряет десять миллионов и мозг в придачу, то есть потеряет объект дискуссии и вдобавок спокойствие — критерий, объективирующий ценность его экзистенции. Если же, наоборот, он остановится и позволит внутренне присущей вещам честности вступить в игру, оставаясь отсутствующим, не вводя туда свою интенциональность, то, если он прав, вещи вернутся к нему. В противном случае он потеряет уже утраченное в момент совершения ошибки, но выиграет в росте. А значит, не только обретет самого себя, но и разовьет еще более свое сознание. Таким образом, — от проблемы к проблеме — человек эволюционирует, учится осваивать новые пространства действия и синтезировать все большие противоположности.

Глава восьмая. Почему состоявшиеся остаются в тени: мужчина и женщина — у истоков системы.

Для каждого индивида, который сталкивается с опытом социализированного существования, постоянно присутствует проблема, является ли он сам точной мерой, точной пропорцией мироздания, или же система (агломерат всей массы индивидов, связанный взаимной выгодой, но устремленный как правило в единственном направлении). То есть: "Я ли неправилен, или ошибочен мир, место, обстоятельства, группа, в которых я оказался?". Эта проблема почти постоянно вращается внутри нас, она более беспокоит нас, чем отношение "Я" — "среда" или отношение "Я" — "другие".

Она особенно обостряется из-за того факта, что "другие", даже если мы их рассматриваем как элемент противоречия, угрожающий нашему утверждению, образуют, тем не менее, историческую необходимость, план экзистенциального успеха. Я самореализуюсь в той степени, в какой являюсь также и "другим", в качестве друга, в качестве элемента постоянной диалектической связи; диалектической в смысле игры, сравнения, преодоления и, следовательно, успеха.

Взявшись выявлять суть своих глубинных психологических основ, вы постоянно будете сталкиваться с этой дихотомией: "Я" — "другие". Что истинно: моя идея или чужая? И потом, если анализировать до конца, где источник моей идеи? Она пришла ко мне из некоей группы, из некоей базы, которую я бессознательно взял от других и которой потом оперирую как внутренне присущей дифференциации моего "Я".

В самом начале наше "Я" появляется на свет из прошлого, принадлежащего "другим". Это относится к языку, установкам, всему тому, что представляет собой возможный сценарий любого (экономического, политического, сексуального) события. Непрерывное расслоение некоего предполагаемого исходным условия, ускользающего от нас в свою возможную реальность, постоянно увеличивает серьезность проблемы, состоящей в том, что каждый из нас отчасти является и "другими".

Фактически, "другие" задают закон поведения. Другую реальность, напротив, дает сила истины: сила как свершение, истина как проводник. Но откуда приходит сила того, что истинно? Постоянной ошибкой является неведение ее первоисточника; в ней ощущается потребность, чувствуется ее существование, но ею не удается овладеть, стать с ней одним целым. Кто обладает истиной, кто прав? Может показаться, правота дает преимущественные права на жизнь. Что же стоит за этим смешением конфликтов? Господство над другими, самоутверждение или ошибка, заключающаяся в неумении дать правильный ответ чему-то бесцельно подстрекающему нас?

Любая система утверждает, что невыполнение существующих правил приводит к поражению, заключающемуся в потере собственной идентичности как права. Так возникает лишенное ценности и пользы существование, существование ради стресса и фрустрации во всех их проявлениях, во всем пространстве природной гордости индивида. Сражение с системой равнозначно аннулированию себя — как по причине явного неравенства сил, так и потому, что даже приход к власти над нею посредством выхода в политические лидеры, "первые звезды" системы, не гарантирует, пожалуй, удовлетворения от признания и, прежде всего, реального свершения глубинных устремлений индивида. Система постоянно преследует индивида и навязывает ему необходимость своей роли.

Крупные системы за всю историю не оставили свидетельств достижения кем-либо наибольшего внутреннего результата. Они породили героев, святых; но не дали ответа об эволюции жизнеспособности, эмоциональных привязанностей, сублиминальных идеалов внутреннего мира героя, — того, кто использовал жесткость системы как аспект силы.

Можем ли мы представить, например, чтобы какой-нибудь святой написал или заявил, что действительно ощущает экзистенциальное величие, экзальтацию или чувствует себя их соучастником? Проведенные мною исследования психологии святого и людей, занимавших высшие посты в системе, показали, что глубинным мотивом их действий всегда выступал сильный страх. Субъект зашифровывал себя в соответствии с возможными коннотатами, предусмотренными системой в качестве средства избавления, последнего внутреннего убежища от страха перед опасностью. "Страх" означает вынужденное движение к уменьшению, что вызывает беспокойство. Тогда, пытаясь освободиться от него, бросаются туда, куда посоветуют другие, где обещают гарантию покоя. В этом случае человек встает под знамя истины, не обладая ею. Но удовлетворение дает лишь обладание истиной.

Глубинной ценой за вознесение на пьедестал какой бы то ни было системы является психология, диктуемая страхом. Несмотря на несостоятельность такого подхода, система не устранима. Нам необходимо опираться на то, во что верят все, и таким образом мы опускаемся до того, чтобы верить, что истина там, где говорят другие. Жизнь не изменится от того, верит ли в нее кто-то один, все или никто. В принципе когда люди проявляют себя, устраивают зрелища, участвуют в литургии, "истеблишменте", это отпечатывается в феномене, а ноумен, точка брожения, созревания пропадает.

Жизнь состоявшихся людей никогда не была написана. Состоявшиеся никогда не находились внутри какой бы то ни было системы. Даже тот, кто сражается с системой, будь то шизофреник или революционер, всегда принадлежит системе. Когда я говорю "состоявшийся", то имею в виду человека, обладающего почти бесконечной терпимостью к любой системе, поскольку он знает из своего опыта, что всякая система препятствует продолжению жизни, и, следовательно, представляет временную структуру, служащую тем, кто не знает, как самоуправляться. Состоявшийся знает, что никакая система не может дать истинного или жизненного: система не дает силу, она дает букву, цифру, установку, определяя, что делать. Система может указать, что делать, но у нее нельзя спросить: правда ли это, будет ли это во благо индивиду. Сталкиваясь с подобным вопросом, всякая система аннулирует себя. Даже самая утонченная религия на вопрос о реализации предлагает надежду, осуществление которой невозможно продемонстрировать, тем самым неизбежно отсылая субъекта обратно в область веры и обращая его в бегство от конкретики осуществления вещей.

Личность состоявшаяся, наоборот, после личного обучения продолжает идти вперед, начиная узнавать, как, где и когда существуют вещи. Определяя того, кто постоянно стремится избежать тысячи институтов и тысячи дорог, зовущих его, и кто, постоянно оставаясь в открытом пространстве, не замыкается в своей значительности, надо сказать, что жизнь такого индивидуума представляет постоянное самоутверждение во всех областях существования: если он хочет денег, он знает, как создать соответствующее системе средство для достижения своей цели; в этом смысле он более точен, чем любой юрист, поскольку тот уже включен в систему, тогда как человек состоявшийся знает, как использовать "аппарат", как задействовать самую суть стереотипа для того, чтобы он активизировался и осуществлял необходимую для индивида подпитку. Если он хочет признания, дружбы, любви, здоровья, он способен использовать различные системы, чтобы получить наслаждение или легализировать его.

А наслаждение заключается для него в молчании всех систем; это путь не нападения, не контрреволюции, а умелого использования системных программ. Когда система не функциональна для его индивидуации, он может как бы стирать внутри собственного разума, аннулируя все системы. Состоявшаяся личность умеет прибыть в некое место, в некий момент, в некую простую часть самого себя, умеет закрыться в собственном теле, сконцентрироваться в этом малом пространстве и опосредовать внутреннее, опосредовать множество вещей как системы, так и бытия, согласно своим потребностям.

Состоявшийся индивидуум не верит ни в одну систему, ни в одну науку не потому, что отвергает их, но потому, что релятивирует их в использовании ситуации, оставляя определенным только самого себя. В сущности, осуществившее становление "Я" способно принять со скромной терпимостью, со спокойным безразличием любую вещь, оставаясь, напротив, чрезвычайно внимательным к самым незаметным проявлениям жизни. Уловить благодать и истину в любви, в общественном институте, в деньгах, в приятном использовании всех этих внутренних и внешних смыслов, внутри любого своего интеллектуального путешествия: это нормальная практика развитого "Я". Он больше не открывает, в чем истина, он умеет делать ее.

Можно также предположить, что жизнь состоявшихся индивидуумов была написана, но по какой-то внутренней необходимости система разрушила ее описание. В конечном счете современная культура терпит и увековечивает биографии любого уровня: от биографий святых до биографии графа Дракулы, от героя до Синей бороды, но описание жизни состоявшегося человека должно быть аннулировано. Это происходит по крайней мере по двум причинам. Первая в том, что коды чтения системы не умеют такое описание прочесть, не понимают его и, следовательно, не могут передать его дальше. Вторая же состоит в необходимости самозащиты программ системы. Эта утрата внутренней глубины, благодати, происходит не из-за того, что система плоха или заранее так запрограммирована, но в силу ее внутренней логики, поскольку в конечном счете, система является логикой большинства, защищая численное превосходство тех, кто не осуществил становление, не реализовался.

Все это следует рассматривать под углом беспристрастного социального анализа. Фразу "закон одинаков для всех" можно было бы изучить с другой стороны: "А одинакова ли жизнь для всех?" Система должна быть демократичной, но демократична ли жизнь? "Демократия" означает силу масс, силу множества, силу народа. Народ есть совокупность многих, которые в некоем контексте образуют большинство и детерминируют образ поведения. Если допускается олигархия как правление немногих, то должны ли быть эти немногие действительно состоявшимися, действительно лучшими? Это еще предстоит доказать. В сущности, сведение к групповому интересу понятий демократии, закона, братства и равенства, если они принимаются как фактические данности и в качестве таковых одобряются неким государством, внешним по отношению к Ин-се человека, это начало поворота вспять человеческой эволюции.

Иными словами, утверждается приоритет данности биологической над данностью интеллекта, работы, заслуги, над данностью того, кто день за днем прогрессивно работает для того, чтобы заработать самого себя. Этот процесс происходит путем уравнивания такого индивидуума с тем, кто просто существует без какого-либо становления. В этом противоречие внутреннего строя системы, аналогичное тому, как если бы диплом доставался и тем немногим, кто учится в течение двадцати лет, и тому большинству, которое не учится вообще.

Если же, наоборот, понимать всеобщее равенство как природное право, как возможность становления, то тогда оно соответствует природной интенциональности, подвергающей изучению всех людей, чтобы выделить тех из них, кто состоялся в максимальном степени. Индивид есть то, что он делает, он становится тем, что делает; на этом и основывается уникальность и неповторимость каждого человеческого существа в бесконечном осуществлении собственной свободы.

В основе демократии лежит концепция, заключающаяся в том, что в рамках большинства может обосноваться фактически любой, кто отличается или хочет отличаться от этого большинства в ценностном плане. Однако, когда эта концепция оказывается воспринятой, система по инерции становится первым убийцей креативного начала процесса становления. Все это следует понимать как факторы личного роста. Бесполезно нападать на школу, семью, министерство, правительство, государство — это факты, которые взращиваются и неизбежно поглощаются "другими" — теми, кто остается позади, чья личная эволюция неполноценна и нежизнеспособна. В общем, система представляет собой некую великую мать, гарантирующую всем кров, хлеб и вино.

Но для осмысленного движения вперед, для движения вперед к высшему смыслу бытия, к наслаждению от восприятия жизни как реализованного смысла, необходимо дойти до самой глубины самих себя, и в этом ни одна система не может быть функцией. Даже при соблюдении всех законов радость не гарантирована. Зрелый человек может, наоборот, уважать все системы, не веря, тем не менее, ни в одну из них. Это не какая-то форма бунта, а внутренняя обязанность по отношению к своей природной форме человека. В нем — зрелом человеке — имеется постоянное чувство выхода за пределы, в ту область, где он — единственный бог-создатель, единственный творец, единственный Прометей.

Каждый пожинает ту меру, которую он постоянно сеет в себе. Не выдерживает критики оправдание, заключающееся в том, что мы исполняем подлежащие обязательному исполнению приказы системы: подобным образом можно заработать награду, пенсию — другого система гарантировать не может. Следовательно, избрав мирный путь терпимости в рассмотрении всех систем (начиная с самой простой, на уровне пары), мы приходим к пониманию внутренней необходимости так называемых мегасистем, в которых, если придерживаться той точки зрения, что закон одинаков для всех, можно дойти до отрицания за противником даже элементарного права на психологическое спасение. Для жизни, наоборот, все действительно равны — в том, разумеется, что касается возможности отправиться в путь, а не в том, что касается его завершения.

Система возникает, как было сказано, уже на уровне пары: своего максимального выражения она достигает не на уровне собрания или коллектива людей, а проникая в так называемое отношение пары: мужчина — женщина, муж — жена, возлюбленный — возлюбленная или даже случайно познакомившиеся юноша и девушка. Уже в этом отношении, независимо от того, является ли оно кратковременным или длительным, присутствуют в метагалактической форме те же самые аспекты, которые мы впоследствии определяем как макросистемные.

Следовательно, если мы хотим достичь прогрессивного внутреннего освобождения от системы, продолжая, тем не менее, наблюдать за ней исторически, то есть если мы хотим достичь мира состоявшихся, добившихся успеха, основополагающим является непрерывное наблюдение, непрерывное сверхкритическое отношение ко всем системам, начиная с самых близлежащих, каковыми являются отношения родства или пары. Тот, кому не удается победить систему, присущую соединяющей пару связи, не может прийти к экзистенциальной свободе, без которой невозможна встреча с благодатной истиной.

Отношения любого типа основываются на фиксированных точках. Анализируя те фиксированные точки, которые определяют "связь пары", мы видим, что первой из них является отличие элементов пары по половому признаку: мужчина и женщина. Констатируя это, каждый далее формализует себя в соответствии со своими культурными представлениями, вытекающими из собственного опыта. Согласно системе, бытие женщины объясняется в соответствии с определенными ментальными категориями, а бытие мужчины, наоборот, соответствует иной форме культуры. Каждый идентифицирует другого в соответствии с тем, что заранее задано, заранее схематизировано в его личном опыте: бытие женщины предполагает одну схему, бытие мужчины — другую. При таких предпосылках неизбежна связь системного характера: с этого момента индивид уже не "Я", уже не открытая форма единицы действия константы "Н"1 и, следовательно, лишается априорной возможности своего онтического Ин-се многократно, бесконечно продуцировать непрерывное рождение "Я".

Субъект должен всегда двигаться по определенным точкам, двигаться в соответствии с преамбулами, объяснениями и значениями, которые в нем отложились и осели ранее. Если индивид неспособен быть "Я", он никогда не сможет быть личностью в смысле автономности жизни и способности быть самим собой для самого себя, автономности самодвижения, являющейся элементом открытой, переменной ценности в константе природы. В самом деле, единственные точки диалектики, которые допускает природа вещей, это те, что заранее установлены самой жизнью. Быть человеком означает непременно обладать иной, по отношению к другим животным или растительным формам, типологией.

Продолжая анализ "системы – пары", мы определяем себя как мужчину или женщину, признавая правильной некую проекцию культуры. В этом отношении партнеры систематизируют друг друга, и причем каждый одновременно "обосновывается" внутри этой дуальности. Диалектика системы включает в себя все: и манеру одеваться, вкусы, и манеру разговаривать, и манеру заниматься любовью и т.д. В сущности, завязывается некая игра, которая постоянно поддерживается и в которой — при таких предпосылках — та же ревность становится необходимой. Очевидно, что внутри системной пары убивается любая форма реальной любви. Действительно, природная интенциональность предусматривает любовь двух людей только в качестве возможности взаимного роста. Если, наоборот, пара состоит из блокирующих друг друга компонентов, она не соответствует параметрам природной интенциональности.

Обозначенные предпосылки лежат в основе следующих общепринятых принципов: можно думать только о партнере, позволять дотрагиваться до себя только партнеру. Все это образует почти фашистский абсолютизм (стремящийся к регуляции отношения пары), базой которого является чудовищное невежество, замешанное на инфантилизме, полагающее необходимым услужение себе партнера без каких бы то ни было заслуг, усилий, способностей или истины со своей стороны.

Этот подход сам по себе может и не быть вредным для субъекта, если в результате сковывания, связывания партнера не окажется закрытой — а это неизбежно — дорога к той истине, той благодати, воспринимаемой состоявшейся личностью. Такая личность никогда не полагается на другого только как на женщину или мужчину: она плавает в воде, пока вода омывает тело, но важно всегда плавание и никогда — вода. Во внутреннем мире любящего в согласии с жизнью несомненно одно: он — вне системы. Он не только вне системы по отношению к понятию семьи, пары, верности, ревности, обладания, но и вне рамок для своего внутреннего мира.

Действительно состоявшийся видит в другом человеке не объект, а то бесконечное измерение, в котором тот — лишь средство (причем временное) свершения бесконечного Бытия. Себя же он воспринимает как "Я", пропорциональное Бытию, ощущая, следовательно, себя и до рождения, и после смерти. Он исчерпывает все не рождающие соединения связи любого мыслимого эротизма, в котором другой никогда не является средством предметным; другой представляет всегда средство эгоистическое, внутренне присущее раскрытию личности. Когда развитие индивида обретает качество постоянного рождения, он познает оргазм бытия, в котором два равно одному, но такому одному, которое всегда есть "Я". Движение начинается от притворного партнерства и предпринимается для того, чтобы оказаться — воспользовавшись средствами другого — только одним. Пара может быть временным критическим осуществлением личности, но основное — не дать системе поймать себя в сети. Это непопадание в систему, неподчинение ей представляет собой процесс, совершаемый в одиночку, при котором нет необходимости спорить с другим. Оптимальная мера есть, но она непрерывно изменяется, как если бы маленькое индивидуальное "я" аннулировало себя с тем, чтобы дать свершение, воплощение Бытию.

Когда Бытие являет себя, оно делает это без паники: оно принимает форму "Я". "Я", начавшее свой путь маленьким человеком в силу определенного соединения, определенной связи, постоянно стремилось избежать всякой системной меры, всегда сохраняло свою душу свободной, соблюдая, однако, все правила — от правил хорошего воспитания до правил морального совершенствования — но ни разу, ни в самом, малом эпизоде, не позволившее связать себя и тем более не связавшее никого другого. Эта возможность дать Бытию тело, место, реальность, чтобы оно могло воплотиться как "Я есмь", составляет высшую природную интенциональность в рамках индивидуального значения константы "Н".

Но для того, чтобы этого достичь, необходимо устранить в себе систему. Ведь неизменность наших комплексов, как и верность идеологии, как и неизменность роли, занятий, профессии, искусства, характера в конечном счете представляет собой системный замкнутый контур. До тех пор, пока индивид не устранит систему из самого себя, он должен смириться с демократией, достигшей совершенства одномерности: один настолько одинаков с другим, что все вместе они образуют идеально ровный ряд: точь-в-точь как могильные плиты.

Если же индивид, напротив, добивается успеха, то он способен великолепно использовать любую систему, как если бы она представляла собой просто-напросто пишущую машинку. Он умеет использовать всех, никогда не идентифицируя себя ни с кем; он уважает всех, потому что знает, что они хороши как опекуны для большинства, которое не может иначе. Законы системы в руках человека зрелого и творческого подобны инструментам в руках опытного мастера.

В качестве примера достаточно вспомнить СССР, где на основе отличного использования все тех же сталинских законов один человек – Горбачев – проводит политику обновления, дающую импульс всей планете. Просто используя законы. Важен человек, настоящий человек, который, — умея использовать обычные законы совершенно иным образом и создавая таким образом отношения, отличные от тех, которые предполагала масса, — способен прочесть возможный и оптимальный смысл и дать начало рождению Духа.

Помещая такого политика в контекст всей мировой экономики, можно заметить, что внутри самого себя он находится за пределами системы, в которой другие, напротив, тормозят себя страхом и фиксированностью. Особым образом соединяя те же законы и аппарат, которые раньше угнетали общество, он дает импульс «перестройке», используя тот же «строительный материал» и ту же рабочую силу. Поэтому не новыми средствами, а новым применением старых средств он может добиться совершенно новой социальной цели. Сказанное выше означает, что систему можно использовать, но нельзя ожидать от нее истины: истина рождается всегда только человеком состоявшимся, тем, кто вышел за пределы системы.

В такой же степени существенным в рамках психологической реальности индивида является непрерывное исключение субъектом действия монитора отклонения2 из своего духовного мира. Это не менее важно, чем условие безукоризненного инструментализирования собственной природной интенциональности – для превращения в полноценного участника жизни. Для этого, в свою очередь, необходима аутентикационная психотерапия, обеспечивающая начальную автономию субъекта и позволяющая ему – не нападая или разрушая – все более релятивизировать различные системы, стимулируя центростремительное движение ценностей в своем внутреннем мире.

К счастью, задача самосозидания самих себя не зависит ни от системы, ни от других — это исключительно личная ответственность.

Глава девятая. Идеология и политика.

Прежде всего, я хотел бы уточнить исходное значение некоторых терминов, которые сегодня используются в другой, искаженной манере. Во времена Афин и Рима под термином "демократия"1 подразумевалось "правление всех", но каких "всех"? В самом деле, надо помнить, что тогда большинство населения составляли рабы, которые автоматически исключались из гражданской и политической жизни. Следовательно, под "всеми" подразумевались все вожди, "patres familias"2, а не "все" в объективном, количественном смысле. Платон и Аристотель тоже, когда говорят о "человеке", не имеют в виду рабов. Можно спорить, справедливо это или нет, однако великие, которых мы прославляем, когда говорили о человеке, подразумевали определенный его тип, человека развитого, уже способного нести ответственность, способного править, нести ответственность за огромное благо, которым является "геs publica". Следовательно, раб не существовал ни юридически, ни экономически; он существовал фактически лишь как материал в распоряжении свободных граждан.

Народы, бросившие вызов столетиям — например, республиканский Рим или Венеция — всегда возглавлялись руководителями, опирающимися, в основном, на олигархию, то есть на тех немногих, кто был способен понимать. Таким образом, под "демократией" подразумевалось "народовластие способных", избранных благодаря величине их земельных владений или за воинские подвиги. Однако, справедливо и то, что, когда наступало время войны — а случалось такое весьма часто — вожди отправлялись сражаться, а " patres familias " должны были обеспечить вооружение и оплату иных расходов. Народ оставался работать на полях, не будучи обязанным нести воинскую службу. Дело было не в каком-то принципе, а в том, что призыв масс на войну означал бы поражение. Свою землю может защищать только тот, кто чувствует за нее ответственность. Термин "политика" происходит от слова полис. Под ним мы сегодня понимаем "город" вообще, но во времена древних греков полис был центром, в котором жили те немногие, кто располагал богатством и властью. Он был ядром, внутри которого располагались храмы, органы правосудия и все самые важные здания, образовывавшие сердцевину политического, религиозного, экономического, юридического и военного пространства города.

Вокруг полиса развивались окраины, населенные народом. Расположение полиса в самой высокой части города повторяло строение человеческого организма, в котором мозг, голова находятся сверху. Мозг кажется самой слабой частью тела, у него нет мускулов, но он, несмотря на свои малые размеры и неподвижность, управляет движением всего нашего организма, и все тело служит ему опорой и защитой. Так же и полис, в соответствии с биологически-органической проекцией, располагался наверху, таким образом, чтобы его можно было должным образом защитить, поскольку потеря полиса означала потерю всего.

От "полиса" происходит "политика" — что предполагает, по-видимому, искусство размышления и способность к аналитическому исследованию, способность осуществлять функцию власти на пользу всем. "Политика" есть формальное основание для осуществления общего руководства общественным делом. Она различается по областям применения и способам воздействия на ту или иную часть общественного дела: политика финансовая, военная, экологическая, международная и т. д.

Над полисом располагалось измерение священного, властвующее над духовным, в котором на первом плане находится логика трансцендентного и уже не имеет значения логика "политического", обслуживающая лишь групповые интересы.

Что же такое священнослужитель? Священнослужитель3 — это тот, кому дарована и вверена сакральность. Священное — это пространство, в котором реализуется связь с Абсолютом или метафизическим, и, следовательно, оно является глубинной сферой Ин-се в плоскости Бытия.

Еще выше категория "Понтифик"4 — человек, умеющий соединить метафизическое и историческое, стать своего рода "мостом" между священным и мирским. В итальянском языке термин "мирское" (ргofano — Пер.) происходит от "ymouwj-zsrp" (то, что появляется впереди, что появляется раньше, причем имеется в виду не в смысле его ценности, — поскольку в ряду ценностей, если двигаться от внешнего, от феноменологии, оно стоит "последним"). Это то, что первым является чувствам, но что далее всего отстоит от созидающего начала.

Принцип сопоставления с человеческим организмом повсеместно применялся в древнегреческой и древнеримской архитектуре, творения которой всегда полностью гармонировали с природой. Сегодня человек потерял этот контакт, видны только бетонные "коробки" — конструкции, не только противостоящие природе, но и представляющие серьезную опасность для всей земной экологии. Я говорю как философ, хотя как человек я могу восхищаться типовыми строениями, характерными для городов Бразилия, Ленинграда, Нью-Йорка. Все должны быть одинаковы — вот принцип цивилизации безликости и однородности.

Фактически, современная цивилизация во всем навязывает однородность, тогда как природа постоянно стремится к дифференциации. Следовательно, политическая система, навязывающая единообразие, находится в безусловной оппозиции к интенциональности природы. Все это — следствие ошибки, которая до такой степени потрясла человека полиса, что он исчез, а место мозга заняла толпа профанов. В обществе такого рода опасность подстерегает, прежде всего, вождя и гения — в силу их стремления к немедленной дифференциации. Однако чтобы реализовать потенциал, полученный при рождении, им необходимо соответствующее обучение, соответствующее образование. Если они не находят подходящей среды, их первичный потенциал разлагается и аннигилируется.

И вождь, и гений представляют опасность для системы потому, что их разум способен увидеть ее внутренний механизм и взорвать его как не свойственный функции природы. Вождь, в частности, это вовсе не человек, живущий исключительно для самого себя, совсем наоборот: о себе он думает в последнюю очередь — не потому, что он такой хороший, а потому, что, будучи человеком умным, ощущает потребности природы применительно ко всем людям. Оставленный один, он мог бы жить простой жизнью — как рыбак, кузнец, или плотник, — но как только он оказывается в центре проблем, общественной диалектики, он неизбежно чувствует себя призванным, вынужденным взять на себя этот груз. Словно сама природа побуждает его наиболее эффективно распорядиться своей жизненной силой. На первый взгляд, его образ действий может показаться диктаторским, тогда как в реальности он стремится к полному, упорядочению всего для достижения успеха.

"Порядок" ("оrdine" (ит.) — Пер.) — от латинского "оrdо" и греческого "imeon" — означает "продуманную структуру", "форму действия", материю, приведенную в соответствие с бытием разума.

Следовательно, интенциональность делается правилом, мерой, постоянной структурой исторического или соматического становления. Это "распространяемое" возникновение ведет к бесконечной пользе, следовательно, ведет к постоянному порождению жизни, непрерывному ее воспроизводству.

Для вождя или для гения проблема является естественной мастерской;, его не интересует система, его интересует завершение процессов, уже пришедших в движение. И, в зависимости от ситуации, он либо изобретает новые модули, либо использует модули прошлого, концентрируя внимание не на них, а, главным образом, на энергии, и конфигурируя ее в соответствии с ситуацией для усиления жизнеспособности, то есть для насыщения бытия всех тех, кто вовлечен в эту ситуацию, в которой происходит это рождение, этот взрыв, это событие или это антитетическое проявление. Из всего этого следует, что для достижения функциональности, общество должно быть органичным, то есть различные части должны быть взаимно функциональны, составляя таким образом плерому и повышая эффективность целого. Так от богатства и всемогущества целого жизнь возвращается к развитию, пользе отдельных своих частей.

Следовательно, органичное — это объединение различных частей, взаимодействующих и изменяющихся в процессе объединения в сторону большей мощности, превосходства, ума. Именно это и есть политика: искусство сводить воедино различные ситуации и переводить их в развитие ради эффективности целого. Следовательно, суть политики включает искусство дела, то есть умения соединять части в .соответствии с уже присущим им внутренним потенциалом. Между отдельными частями уже имеется взаимная связь, взаимное узнавание, каждой такой части присуща определенная интенциональность, направленная на объединение с другими. Необходимо, однако, уточнить, какое объединение? Такое, которое гарантировало бы как стабильность самой части, так и ее открытость другим частям.

В таком случае истинная политика представляет собой руководство, направленное на успех всех частей, составляющих ядро. Невозможно, чтобы все части были одинаковы — каждая должна действовать по-своему, присущим только ей образом, согласно своей уже продемонстрированной способности. Идеология рождается как благо, как решение некоего исторического "здесь и теперь", как изобретение функциональной программы; однако, став фиксированной, однажды установленной, она превращается в "убийственную" для политической функции. Следовательно, у своего истока идеология есть эффективность, функциональный порядок; фиксированность же ее смертоносна.

Под "идеологией" я понимаю образ, структурированный как инструмент социального действия (от "atdi" = форма и "logoz" = слово, начало, ум, закон). Ведь столкнувшись с какой-либо проблемой, гений или вождь используют для ее решения некий модуль, некий маршрут, некий график, то есть—рациональную структуру. Большое количество образов, гипотез решения, формализуемых в этом калейдоскопе необходимости, показывает как идеология становится таким инструментом. Так "Идея", как только реализуется исторически, становится "Логосом" или, в терминах Онтопсихологии, Ин-се, причем ее решение формализуется через априорное "Я", но исполняется уже посредством логико-исторического "Я". "Идея" совершенна, если опосредуется в "Логосе".

Реализация "Логоса" есть феноменологическая конкретность, поэтому из идеи, из соответствия требованию формализуется инструмент, стереотип. Другими словами, заключенная в идее целостность должна перейти в другое качество таким образом, чтобы ее эйдетическое отражение соматизировалось в исторической структуре. В свою очередь, логико-сознательное "Я" оперирует историческим отражением в границах, определяемых равновесием ситуации. Однако, после того, как некое решение, теория, идеология разработаны, совсем не обязательно пользоваться исключительно ими. Инструменты фиксируются для того, чтобы дать всем возможность решения, но на этой стадии инструмент, который в одной ситуации был полезен, может оказаться деструктивен в другой. Не существует ни одной идеологии, способной быть стабильной опорой, гарантирующей обществу жизненный порядок.

Даже гарантированная парламентами, религиями, законами, полицией и главами правительств идеология фактически поддерживается и фиксируется массой индивидов, нуждающихся в реванше за собственные фрустрации у всех тех, кто состоялся и наслаждается благосостоянием. Совокупность всех индивидов, не реализовавших по различным психологическим причинам в собственной неповторимости никакой феноменологии духа, то есть своего оптического Ин-се, вовлекается в зомбическую энергию, приходя в высшей точке своего беспокойства к необходимости разрушения самое себя. Это саморазрушение обусловлено природной интенциональностью — ибо то, что не является функцией жизни в соответствии со своей специфической индивидуацией, должно подвергнуться разложению, создав питательную среду для других, уже функциональных, неповторимых форм. То есть, смерть представляет потребление потенциала, а затем его реинвестирование вновь.

В России я увидел, что великий "деспотизм" порожден великой массой людей. На вопрос, что я думаю о Гитлере и Сталине, я ответил, что они были больными, которых в иные времена поместили бы в сумасшедший дом, но которых в то конкретное время народ захотел иметь для прославления своей ограниченности, своих комплексов; то есть, они оказались марионетками огромной людской массы, явившейся для них и матерью, и матрицей. Так называемый "маленький человек", образуя социологическую массу, выбирает марионетку, которая выполняет его поручения, только потом марионетке, в конце концов, отрубают голову, а масса, народ остаются целы и невредимы, ожидая очередной Святой Пятницы5. Если бы вождь попытался осуществить определенные перемены без согласия масс, он был бы немедленно уничтожен. Следовательно, бессмысленно устраивать революции против вождей, достаточно изменить массы.

Сегодня в России основная трудность нового поколения состоит именно в пробуждении роли индивида, личности. Лучшие, самые умные, хотят попробовать сами, но масса не желает слышать об индивидууме и личности. В сущности, масса, если у нее нет умного хозяина, жить не может. Это вопрос психического пространства, формирующегося из века в век, из поколения в поколение, в котором действует монитор отклонения. Ибо монитор отклонения не приемлет вождя, гения, а предпочитает массу, поскольку всегда жестко фиксирует статическую и никогда не контролируемую систему идеологии. Монитор отклонения подлаживается под необходимость ограничителей, присущих любой идеологии. Для монитора не имеет значения, "какова" идеология, важно, чтобы она была. Без оболочки правил, моральных норм, фиксированной этики он действовать не может. Вот почему мой тезис состоит не в том, что нужно спасать идеологии, а в том, что любая из них имеет ценность постольку, поскольку она реализована как функциональная способность общества к сосуществованию.

Чтобы политика соответствовала приведенному выше определению, она должна всегда быть свободной от какой бы то ни было идеологии, чтобы каждый раз наиболее эффективно отвечать на проявления жизни в себе, присущие только данному, неповторимому историческому контексту. В таком случае политика всегда должна проверяться по "здесь и теперь" исторической данности, то есть, инструментализация правления должна всегда нести отпечаток необходимости актуальной функции. Но происходит обратное — во всех культурах мы констатируем, что в первую очередь спасается догма, идеология, а потом, если это возможно, функция. "Букву" не трогают, но приносят в жертву функцию (дух). Изменить же нужно букву, изменить в соответствии с веянием духа, то есть оптической интенциональности исторического. Вот решение апории упорядоченности духа. Таково вечное свершение, вечное приключение свободного, созидающего человека и, следовательно, созидающего общества.

Жизнь не "была создана", она — "в непрерывном процессе созидания"6. Когда человечеству не удается с помощью своих идеологических систем "шагать в ногу", это означает, что оно не синергично интенциональности природы, и тогда оно поглощается экзистенциальной шизофренией, при которой индивидов много, но мало Личностей, избранных для великой жизни. Тогда расходятся пути жизни и человеческого сообщества, — а значит, нормальна и логична такая ситуация, когда всем плохо, у всех проблемы, когда болеет все человечество, включая и правительства, поскольку отсутствует эта синергическая интенциональная связь между проблематическим процессом истории и осуществлением онтического Ин-се как коллективного индивидуального.

Пока мы придерживаемся "мертвой буквы" идеологии, бесполезно говорить о планировании будущего, созидании, жизнеспособности, духовности и, тем более, о "душе". Душа есть дуновение, дух, она — ум в осуществленном акте, непрерывном акте феноменологии духа. Единственная идеология может происходить только из константы "Н", внутренне присущей нашему Ин-се, которое, — как только адаптируется к среде и феноменизируется, — немедленно начинает двигаться по амебно-метаболическому и, следовательно, направленно-историческому пути. Суть в том, что надо всегда быть готовым изменить свои идеи, чтобы быть синергичным с интенциональностью жизни; но для достижения этой способности необходимо быть точным с самим собой, то есть быть подлинным, иметь логико-историческое "Я", способное синхронизироваться с интенциональностью, с импульсами онтического Ин-се. Онтическое Ин-се представляет собой некий отдельный элемент, который всегда является частью целого, и наше сознательное "рацио" должно быть постоянно открыто для изучения собственного Ин-се как в его индивидуальном, так и общественном аспектах.

Ин-се — это единственный критерий, единственная стезя. Для тех, у кого его нет, — не существует задач, не существует ничего, поскольку постановка задачи уже есть энергетическое отношение, уже есть жизнеспособность. Жизнь удивительна: проходят столетия и остаются только те идеи, которым иногда удавалось победить; ведь великие идеологии представляют собой в определенном смысле планы, благодаря которым великие умы нашли пригодное для всех решение проблемы экзистенции, которое состоит, надо сказать, в искусстве развития себя как творческой личности.

В заключение скажу, что политика – в изначальном и подлинно терминологическом смысле – в определенной степени соответствует историко-социальному Ин-се человеческой среды, которая становится основой, способствующей функциональному ускорению роста всех ее частей. Следовательно, политика должна варьировать, регулировать идеологию, а не наоборот. На языке философском мы можем сказать, что идеология в абсолюте есть исключительная прерогатива Бытия в себе. Только Бытие может установить некую форму, которая становится вечно функциональным законом через отражение вечного в историческом. Вне Бытия в себе нет никого, кто мог бы предустановить совершенную форму, вмещающую и направляющую все неисчислимое множество самоорганизующихся событий и предначертаний жизни. Будучи субстантивированы историей, то есть чем то убегающим, меняющимся, непрерывно мутирующим, мы представляем собой часть движения этой великой реки, поскольку постоянно интенсифицируем нашу идентичность, питаемую вариациями, изменениями, — именно в этом и состоит функциональная экзистенция. Поскольку наша идентичность изменчива, успех наших действий зависит от их соответствия некоей функциональности, определяемой спецификой этического контекста ситуации.

Я хочу вновь подчеркнуть следующее: не то, чтобы я был против абсолютно всего, что представляет собой систему, поскольку мы сами являемся чем-то заранее установленным, происходя из некоей формы – константы «Н». Все наше движение вперед осуществляется через формальное самосозидание, в котором так называемое априорное «Я» устанавливает, в зависимости от ситуации, оптимальный рост. Система есть составляющая нашей истории в процессе этого роста. Ведь без формы, направления, процесса вербализации мы не можем стать личностью, поэтому система внутренне присуща нашему акту существования.

Система особенно важна в том, что является ее социологическим отражением, — важна для того, кто контролирует действие общественного порядка, независимо от того, король ли это, диктатор, сенат или парламент. Без системы ни один вождь не может достичь возможности контроля как служения. Я хочу подчеркнуть здесь концепцию, заключающуюся в том, что вождь является вождем в той мере, в которой он является слугой того большинства, которым руководит, — следовательно, это не преимущество контроля как власти (что было бы антитетическим смыслом в жизни). Истинный вождь — это тот, кто посредством своего ума, своей высшей способности к "перформансу" умеет быть слугой и опорой для многих. Благодаря своей интуиции, способности улавливать различные грани многоцветного облика общества — психологического, экономического, технологического — во всей сложности их проявлений, из которых и лепится история как индивида, так и социума, он умеет найти единственно верное решение, разведать новый путь и перевернуть наше мировоззрение.

Вождь движется не в соответствии со своим специфическим, индивидуальным умом, но в соответствии с требованием группы, которую представляет. В сущности, вождь, будучи общественной функцией, тем самым исчезает для самого себя. Ему, в конечном счете, не обязательно обладать реальными качествами лидера в эгоическом смысле, но он всегда обладает спроецированными на него лидерскими качествами многих, которым служит его ум и которым подчинена вся его деятельность. Для осуществления этого нужна система, нужен порядок и вот — немедленно появляются закон, различные юридические органы, то есть та совокупность правил и норм, которые устанавливаются в качестве функции целого, а не в качестве функции подавления. Даже когда вождю приходится в тяжелых случаях производить резекцию, он должен делать это, всегда сообразуясь с благом всего общественного организма. Следовательно, система необходима, надо только ее регулировать и модифицировать в соответствии с проблемными экзистенциальными требованиями группы. Вождь не может существовать без системы.

Какова ценность системы? Индивид, делая выбор, реализует только самого себя, но тот же самый выбор, после того как определены его границы, а ситуация с максимальной точностью сконфигурирована, может быть мгновенно адаптирован для миллионов и миллионов людей. Система есть то, что устанавливает связь между гениальной ситуацией отдельного пространства с множеством мест, почти до бесконечности, добиваясь на основе решения для одного — решения для многих. Следовательно, она представляют собой средство поддержания общественных ценностей, обеспечивающее их техническое обслуживание. В этом и заключается необходимость системы, являющейся мощным рычагом власти и жизнеспособности.

Глава десятая. Деятельный участник жизни.

Вся семантика "Системы и личности" представляет собой попытку исследовать факт связи между реальным личностным содержанием индивидуума и его исторически-социальной коннотацией.

Человек немыслим вне общества; фундаментальной задачей является, тем не менее, нахождение в этом корреляте наиболее разумной синергии, поскольку, как было показано выше, индивиду должно предоставляться максимальное преимущество, поскольку он фактически составляет содержание и, следовательно, является первичным элементом всех процессов данного общества.

Даже если впоследствии общество дает жизнь индивидам, становясь для них не только постоянным инкубатором, но и питающим лоном жизнеспособности, фактически для каждого индивида остается открытым вопрос корреляции с остальными, поскольку именно в нем заключается чистая диалектика эволюции сознания, эволюции критической и осмысленной.

Фактически, процесс социализации остается в определенной степени той вселенной, в которой человек синтезирует собственную метаболизацию, направленную на духовный рост. Именно в таком смысле следует понимать примат индивида в диаде индивид — общество, примат, который, однако, должен быть увязан с целью стать личностью. Каждый индивид рождается с правом стать личностью, но никто не рождается личностью. В игре событий природы индивидуация определяется значением константы "Н", но высшим долгом, — долгом перед судьбой, каждого, является персонализация бытия в экзистенции.

Усвоив эту концепцию, являющуюся в определенной степени основным источником вдохновения для тех исследований, которым посвящен данный цикл лекций, можно с легкостью осознать, что рассмотренные выше аргументы высветили ключевой пункт, как синтетически, так и аналитически: отношения личности и системы.

Уметь составить из этих двух понятий некое уравнение, в котором оба будут оставаться постоянно относительными и в котором одно может быть функцией по отношению к другому, уже означает встать на уровень очень развитого сознания, способного понять, что даже конечное в метафизике фактически остается относительным.

Это уравнение "Система и Личность" должно использоваться для пользы индивида, который в конечном счете подводит итог полученного и затраченного, поскольку, однажды поняв, что проблема бытия существует в той мере, в какой существует индивид (а значит, превращается в ничто, если индивид не существует), не сложно осознать и то, каким образом любая проблематика бытия или экзистенции вытекает из абсолютного допущения индивидом себя как "Я есмь".

Этот уровень сознания рождается в результате осуществления различных системных процессов. Система поддерживает себя до тех пор, пока имеются индивиды, поддерживающие ее и в нее верящие. Система не может устоять или существовать без опоры на убежденность, на эмоцию индивида. Сила системы, которая потом становится тотальной, запрещающей, господствующей, превращаясь в "сверх-Я", возвышающееся над большинством, питается и структурируется за счет экзистенциального вклада индивидов. Этот вклад — своего рода экзистенциальный налог на подпитку системы. Доказательством этого является тот факт, что падение любой великой исторической системы происходило, когда исчезали вера, верования, идеологическая поддержка со стороны людей.

Это выглядит, как будто агломерат индивидов проецирует некую внутренне присущую ему силу, которая потом "огосударствливается": становится государством. Цель есть то, что определяет всякое движение. Так проекция масс становится статичной и обретает форму. Таков результат бессознательного движения вперед природы, жизни масс, в соответствии с которым утерянный многими индивидами квантум, абсолютизируется. В этом движении сама жизнь, будучи не реализованной и растраченной напрасно в множестве индивидов — неудачников, вместо того, чтобы окончательно исчезнуть, преобразуется, обретая пространство и форму, и вновь утверждается поверх индивида, раздавливая его.

Аналогичный процесс имеет место в бессознательном каждого индивида, в котором не эгоизированный в развитии квантум переходит в данность, в осадок. Следовательно, вытесненное отделяется от "Я", превращается в автономию внутри него, воспринимаемую сознанием как вина, как чуждый факт. Эта не эгоическая психосоматика может вызывать различные состояния беспокойства и тревоги у неспособного "Я", оказавшегося не на высоте поручения природной интенциональности.

Отсюда можно сделать вывод, что для понимания определенных состояний нет необходимости в построении разного рода моделей "ада", это всего-навсего жизнь очищает себя, мстя за ошибочное понимание себя и укрепляясь за счет этих ошибок, совершаемых большинством и ведущих к наивному самоугасанию ошибающихся. В сущности, индивиды сами приводят в движение чудовище, от которого затем страдают, как индивидуально, так и в общественной сфере. Это подтверждает концепцию о возможности всеобщего равенства в правах, но не в жизни. Как бы законы ни стремились к уравнению, природа этого не понимает, и каждый является детищем собственного творения так же, как и отцом собственных поступков.

Вот почему надо не перекладывать вину на других, а постоянно пересматривать собственную позицию. Обычно у огромной массы критиков, журналистов, преподавателей, историков имеет место противоположная тенденция – всегда критиковать кого угодно и закрывать глаза на истоки исторического отчуждения, породившего чувство вины, воспринимаемое человеком как система. Среди имен, дававшихся этой системе, фигурировали такие, как «Антихрист», «Молох», «Зверь», «Орда варваров», «Проклятие богов», «Дьявольщина». Подобный подход есть не что иное, как результат всего того «искривления», той ошибки, совершенной большинством индивидуально и в то же время сообща – в рамках единой «капиллярной системы» общества. Затем эти ошибки эпицентрируются в соответствие с той базисной концепцией, согласно которой человек есть «существо общественное» и в качестве такового образует в своем движении единое целое, социальный гештальт, подспудно терзающий его точно так же, как и собственные вытесненные комплексы.

Любое движение субъекта не только осаждается в его индивидуальном «Я», но и неизбежно выступает в качестве причины всего, что происходит в обществе. Как следствие, индивидуальная ошибка переносится, испытывается частично на уровне отдельного индивида, а частично сопереживается обществом. Поэтому критерием всегда является действие, основанное на личной ментальной выгоде, ибо только исходя из подобной эгоистической устремленности возможно гарантировать аутентичность как индивида, так и системы, а значит, и общественных ценностей. Установка же на благотворительность, на милосердие представляет собой игнорирование задачи энергетической ответственности единичного действия отдельного индивида, и, уводя от проблемы осознания, в которой каждый – реален, толкает людей к превращению в манипуляторов социального отчуждения.

Поэтому можно без натяжки сказать, что в эгоцентричности заключено движение вперед самой высокой морали, причем под моралью подразумевается улавливание наиболее подходящей, совершенной для данного действия формы. Наиболее морален тот, кто движется вперед, с эгоистической точностью реализуя себя «здесь и теперь», каждый раз максимально «вписываюсь» в окружающую ситуацию.

Все эти аргументы могут показаться идеологией, но в действительности они представляют собой описание конкретного пути продвижения психической энергии от индивида к массе, фактически, данное исследование является рационально-техническим подходом к проблеме вызова жизни.

Все великие потрясения, оставившие след в истории, суть не что иное, как результат ошибки того большинства — журналистов, политиков, историков, — которое на самом деле должно было бы нести наибольшую ответственность за результаты эволюции общества и которое, напротив, постоянно обрушивает обвинения на чудовищное дитя, им же сотворенное: одними сегодня, другими — несколько столетий тому назад.

Действительно, существует "карма", увязывающая любое психическое действие с немедленно следующей за ним соматизацией, характер которой зависит от исторических, энергетических и технических возможностей эпохи. Рассмотрим, например, сферу экономики: что приводит к изменению курса марки, доллара, иены и так далее? Прежде всего, способность нескольких главных действующих лиц принимать решения. В основе лежат решения отдельных лиц, немедленно коррелируемые ими с действием.

В банковском деле это означает захват, выбор некоей рыночной группой наиболее рациональной для данного момента инициативы, которая потом охватывает весь рынок. Речь идет не о реальной мощи той или иной нации, а о группе индивидов, наиболее умелых в сфере экономической деятельности, которые вчера или сто лет назад выступили в нужном месте с нужной инициативой, избрав ее из множества возможных. Истоки богатства — не в уране, золоте или транспортных путях, они — в предприимчивости ума, реализующейся в некоем выборе.

Огромные богатства Латинской Америки или Африки не сравнимы с гораздо более скромными ресурсами Европы. Фундамент нашей экономики состоит из элементов, импортируемых из этих частей света. Каким же образом европейская цивилизация превратилась в сверхразвитую, а другие — достигли менее высокого уровня? Все дело в образе мышления.

Изменение рынка всегда детерминировано выбором исторического "Я" молодого побеждающего капитализма, на каком бы континенте оно не проявлялось. Кроме того, если проанализировать жизнь и деятельность выдающихся финансистов, мы обнаружим, насколько важна для них была игра ума. Следовательно, соматизация богатства всегда представляет собой некое оптимальное решение победителей, на высшем уровне демонстрирующих, что они умнейшие в этом соревновании. Именно они определяют на мировом уровне, кого включить в свой круг. Много позже появляются правители, чиновники, банкиры, которые считают себя носителями власти, не зная, что они лишь заложники случая; поэтому достаточно решения выдающегося ума для того, чтобы данное государство рухнуло.

Глубокий и тщательный анализ всех исторических и социологических систем приводит к единственно возможному выводу: система живет, пока существует ее экзистенциальная "подпитка" со стороны индивидов. Система сильна отнюдь не своей внутренней истиной, а исключительно верой, — она держится благодаря поддержке своих "вассалов", верноподданных, тогда как они то все уверены, что их жизнь зависит от поддержки системы.

Система действенна до тех пор, пока она функциональна для верящего в нее большинства, но и до тех пор, пока это большинство способно контролировать и изменять ее. Так и хорошая политика — действенна, пока может варьировать собственную идеологию: если идеология абсолютизируется, функция исчезает.

Где же точка силы у этого отношения, обретающего в наш век неслыханную мощь (достаточно вспомнить о концепции государства, единых наций, на фоне незыблемости которой любой человек выглядит атомом)? Там же, где коренится и основной фактор слабости. Все и ничто в бытии совпадают: так что надо просто понять, как между ними делается осознанный выбор, или как принимается решение и как оно семантизируется. Секрет — в эволюции индивида — деятельного участника истории. Индивиды, стремящиеся несмотря ни на что активно участвовать в экономике, политике и т. д., обычно не выступают первыми, а опираются на большинство людей, незначительных в масштабе истории. Такие участники системы пребывают в некоем диалектическом интерьере, которым могут быть: любовная пара, семья, круг друзей, — в общем, какой-то привычный контекст.

Деятельный участник истории эффективен настолько, насколько он способен отрегулировать структуру собственного микрокосма, После того, как его развитие будет закончено (в среднем это происходит после тридцати лет), такой человек становится действенным катализатором социального контекста. До этого возраста им движет честолюбие, вызванное неким высшим даром, которым природа наделяет его от рождения.

Чтобы соответствовать требованию быть лучше, он скорее других приспосабливается к специфическим наукам, к самопознанию, кажущемуся непрерывным смирению, которого требует обучение высшему знанию, поскольку ему известно: чтобы быть первым, необходимо знать больше остальных. Даром мало что дается, но потребность, движущая им, настолько сильна, что он готов пожертвовать многим. Природа наделила его большей психической энергией, большим потенциалом, и он должен решить задачу раскрытия этого потенциала. В противном случае он утрачивает покой, перестает быть в ладу с самим собой и страдает больше других. Следовательно, его честолюбие, его эгоистическое движение вперед представляют собой в действительности одно из проявлений некоего глубинного закона жизни.

Первая стадия его адаптации отличается повышенной любознательностью. Здесь он может столкнуться с двумя опасностями. Первая — опасность сильного чувства, вторая — стихийного бедствия. Перед лицом последнего строитель жизни, впрочем, не испытывает беспокойства; будучи храбрее и способнее других, он чувствует себя умиротворенно в любой ситуации, поскольку ощущает внутри некий источник покоя. И наоборот, строитель жизни страдает больше, если, будучи поставлен группой или средой перед лицом системных трудностей, не может себя реализовать.

Для сравнения можно подумать о победившем сперматозоиде: сперматозоидов миллионы и все они задыхаются от гонки, которая, ангажируя их, делает их плеромой, потому что реализует их. В конечном счете, к финишу приходит лишь один. Он, может быть, выглядит злее других, поскольку их превосходит, но успех должен выпасть именно ему, потому что он наиболее жизнеспособен и здоров — ему и быть наилучшим строителем жизни.

Жизнь всегда реализует себя в индивидууме. Поэтому на первой стадии строитель жизни пользуется поддержкой природы: она дает ему больший потенциал, большее желание, большую жажду познания, любознательность, чтобы он освоил различные системные роли или рычаги власти, — ведь ему предстоит стать вождем и возглавить эволюцию. Если ему удастся избежать обе этих опасности — стихийного бедствия и семейно-аффективного тупика, он достигнет действительного превосходства.

Второй стадией, на которой многие терпят крах, является стадия легализации, стадия предустановленной в соответствии с его статусом посредственности окружения. Жизнь создала его для продвижения от действия к действию, а партнер, семья фиксируют, удерживают его. Стремясь к совершенству, он постоянно меняется, гибко подлаживается к обстоятельствам. А тот, с кем его связывают узы чувств, хочет, чтобы он был стереотипен, неизменен и под опекой: возможно, это самая опасная ловушка для великих, в которую попадает большинство. Здесь, в узах партнера, семьи — в общем, в переплете аффективной матрицы находят свою погибель орлы.

Что подразумевается под этим? Обычная ошибка строителя жизни состоит в непонимании того, что его манера распоряжаться капиталами, политическими связями, с одной стороны, и его манера заниматься любовью, разговаривать, одеваться, обставлять дом или даже ухмыляться, слушая скабрезный анекдот, с другой стороны, неотделимо взаимосвязаны. Напрасно считать, что его личная жизнь, — ее самые потайные, интимные, атавистические, ничтожные уголки – не имеет связи с проявлениями великого, державного в его жизни. Напротив, именно там находится точка роста, она же точка гибели человека.

Человек обычно ощущает свою жизнь раздробленной, но единство действия всегда непрерывно. Если человек стал личностью, он всегда пребывает внутри действия жизни, независимо от того, пускает ли он «ветры» или ораторствует перед огромной аудиторией. Личность никогда не выходит за пределы пространства жизненной силы. Чтобы быть участником – победителем, ее действия должны всегда точно соответствовать формализации априорного «Я». Именно априорное «Я» постоянно предлагает выигрышную формулу, оптимальное действие, но в чем бы они ни заключались, их экзистенциальная значимость перед лицом Бытия всегда неизменна.

Для Бытия безразлично, смахиваете ли вы с лица пылинку или принимаете закон для народа: все важно и все равно. Если для Бытия все равно и все предельно значимо, то отсюда следует, что бесконечно малое и бесконечно великое просто существуют: малое есть малое, тотальное есть тотальное. Бытие в своей всеохватности остается безразлично к категориям и иерархиям, противоречиям экзистенциальных ценностей и пропорциям экзистенциальной феноменологии. История есть феноменология; и индивидуум, хотя он пребывает внутри духа Бытия и обладает единственной идентичностью, должен облечь свое намерение в форму, которая должна оптимально соответствовать импульсам среды, поскольку в любом контексте существует один единственный выигрышный выбор. Чтобы этот выигрышный выбор уловить, необходимо, чтобы индивидуум всегда был верен своей неповторимости, которая даст ему силы противостоять неповторимости исторической.

В действительности, максимальной подготовкой к победному действию является постоянная безупречность в малом. Малое, незначительное точно соответствует индивидуальному миру каждого маленького человека. Здесь истинная, реальная арена великих действий реального строителя жизни, того, кто родился не таким как все. Обычно строитель жизни отрицает факт значения для общего дела подробностей его маленькой частной жизни. Но как раз там и может решиться судьба того победного действия, для которого жизнь предназначила его в истории.

Он может относить себя к различным иерархическим уровням, но перед лицом своего внутреннего Бытия он остается всегда целостным, важнейшим действием некоего разума. Поэтому крайне важно оставаться таким же внимательным и умелым в собственном духовном мире, в занятиях любовью, в отношениях с детьми, мужем, женой, как и тогда, когда строитель жизни участвует в значимых делах, преодолевая всяческие трудности. Перед лицом Бытия всегда разыгрывается некое целое. Если человек замедляет движение, разоружается, он ставит на кон весь свой внутренний мир и успех в обществе. Анализируя высшие материи, важно оставаться защищенным именно внутри собственного разума, своих мыслей. Если позволить себе некую фантазию, ведущую в пустоту, то в момент действия, эта фантазия усреднит, снизит точность реакции, по сравнению с предельной, на которую он был способен до того дня в исторической перспективе.

Человек дает рождение и наполняет конкретикой свой "исторический восток" в той мере, в какой ему удается активизировать "восток" своей личности, которым является оптическое Ин-се, в каждом своем поступке, пропущенном через априорное "Я" — от самых интимных проявлений личной жизни до наиболее исторически значимых.

Большинство людей, напротив, теряет себя в маленькой постели, где происходит стереотипное сексуальное кувыркание. Не Далила победила Самсона, а он сам растерял свою силу в постели. В той же постели они оба разрушили себя, инструментализируя наслаждение ради биологического потребительства. Активный участник истории ни в коем случае не должен уступать, подчиняясь какому-либо биологическому моменту, жажде, маленькой нехватке аффективности, являющимися, в сущности, биологическими эмоциями. Ошибка, совершаемая многими участниками жизни, заключается в повторении библейской ошибки — уступке первородства за чечевичную похлебку. Ради теплого места в постели, из-за аффективной или моральной неуверенности по отношению к друзьям или родственникам они извращают ту побеждающую структуру, которой наделены от рождения: силу убивает уступка, внутреннее "да", а не окружающие.

Право выбора есть индивидуальное право, но в любой выбор заведомо предполагает целый ряд последствий. Удивительна зависимость этой человеческой вселенной от выбора: ничто не безусловно, везде есть выбор. Следовательно, претендующие на успех молодые люди не должны, выбирая, отдавать приоритет своим биологическим потребностям. Так может действовать животное, а человек должен сохранять верность своей задаче продолжения творения, оставаясь сознающим свою ответственность со-творцом вселенной.

Зрелый человек не только сохраняет жизнеспособность мироздания, определенного ему самой жизнью, но и участвует в его возрождении. Когда происходит неожиданное падение какого-либо политического деятеля, причину этого не следует искать в отсутствии поддержки со стороны той или иной партийной силы, — ошибка в нем самом. В самом деле, чем далее индивид продвигается вперед, тем больше у него становится возможностей, представляющих искушение, испытание, в котором можно увеличить или уменьшить собственное величие.

В сущности, истинный заряд радикализма каждого человека, а в особенности входящего в число избранных природой в качестве крупнейших строителей жизни, находится в том последнем тайнике личной и семейной жизни, в том мгновении, которое сам этот индивид никогда не сравнит по значительности со своим внешне проявляемым историческим выбором. От привычек индивида в его частной жизни, особенно в сексе и в употреблении возбуждающих средств (наркотиков, кофе, алкоголя и т.д.), зависит, состоится или нет его становление.

Вот почему так важна аутентикационная психотерапия, позволяющая определить ту специфическую область, ту точку, которая может породить константу роста. Поэтому она уделяет столько внимания мелочам, поскольку, обновляя звенья, связующие человека с другими людьми, корректируя его заряд радикализма, она обновляет всего индивида, который после этого не ошибется в великом и, обладая натренированным в деталях умом, добьется успеха.

Может показаться, что выбор продиктован логикой, но определяется он все-таки тем маленьким, тайным, индивидуальным "востоком", в котором существуют только сам индивид и его воображение, его идеи, робкое предложение, в котором все и ничто совпадают.

В библейской истории об Иакове и Исаве второй по старшинству сын совершил, воспользовавшись слабостью брата, бесчестный поступок, но сумел искупить свою вину и, заплатив более чем десятью годами "рабского служения", вернул себе собственное достоинство и остался великим царем; Исав же, продав свое первое родство и, следовательно, отказавшись от него ради знаменитой миски чечевичной похлебки, не смог оправиться и навсегда исчез из истории.

Маленький человек избран Богом для того, чтобы история могла обрести форму, воплотиться в соответствии с представлением этого человека. Другими словами, каждым человеком Бог накладывает на историю, экзистенцию неповторимый отпечаток.

Глава одиннадцатая. Политик как опосредующее звено социологической реальности.1

В большинстве случаев политика остается чуждой великим событиям духа, великим событиям науки, она остается в определенной степени в границах каменного века, потому что, если говорить в общем, она имеет дело с столкновением интересов различных сил и должна находить "золотую середину", которая, кстати, почти всегда определяется господствующей группой, устанавливающей с позиции силы и отнюдь не всегда с позиции разума регулирующие законы для всех, — и в том числе для тех, чья историческая ситуация не позволила занять место у кормила власти.

В нашу эпоху психологическая наука получает все большее распространение в мире, все больше людей узнает о ее достижениях, включая психоанализ. Однако, эта психология прошлого, особенно начиная с Фрейда, не справляется ни с казуистикой индивида, ни с казуистикой социального взаимодействия и еще менее — с политической проекцией. Онтопсихология, напротив, вооружившись структурированным ранее, рационально движется вперед, сопоставляя пути решения проблем индивида и политических групп.

Мы не можем ограничиться политикой социального обеспечения, которая заботится только о тех, кто проигрывает. Это — общественный долг и мы должны его выполнять, но это — минимум. Великий политик или любой человек, желающий поднять благосостояние своего народа, его разум и дух, не может чествовать себя удовлетворенным только предоставив людям хлеб и работу и обеспечив им статическое спокойствие. Ведь трансцендентное Бытие, напротив, выдвигает человека в качестве вектора творения, деятельного участника жизни.

План политического устройства должен содержать конкретную четкую схему — применительно к индивиду и к парламенту — такой педагогической организации мира взрослых, всех экономических и логических участников системы в целом, чтобы они могли стать способными строителями мира. Мир означает не воспоминания, статику, неподвижность ситуаций, а спокойное упорядоченное движение к внутренне присущей цели — к самореализации как масс, так и индивида. Именно максимальное раскрытие каждого отдельного элемента создает пропорцию, необходимую для всеобщей цели. И так продолжается непрерывно. Мир, покой суть основная внутренняя и социальная цель экзистенции. Это означает, что великие гонки инстинктов, великие движения бессознательного должны иметь своей естественной, целью нечто, дающее награду, славу, удовлетворение за пережитое.

Некая природная интенциональность наблюдает за нами и помогает, а затем ищет естественное завершение в рациональной исторической, экономической, психологической, социологической юридической организации. И при чем здесь право? При чем возведение школ? При чем тут организация различных систем социальной помощи?

Сегодня мы впадаем в расизм наоборот, то есть начинаем бояться бедных, подавленных, невежественных, потерпевших фиаско, а умные позволяют себя постепенно ущемлять. Ущемляется право на лучшее и это — огромное зло, потому что если общество лишает себя высших умов, кто же тогда позаботится о несчастных, о неспособных? Именно высший ум способен позаботиться обо всех, а не наоборот. В таком случае политик хотя и должен заботиться обо всем, но не должен упускать из виду высшую культуру. Он должен постоянно присматриваться к непрерывно рождающимся направлениям научного поиска, и уметь определять, соотносима ли объективная креативность данной школы с политической системой и, если да — воспользоваться этим, а если нет — не принимать ее во внимание. Мы вынуждены констатировать следующее: онтопсихологическая школа на много десятилетий опережает современную цивилизацию, науку, организацию, технику, однако она не может поделиться своим знанием, потому что обществом правят мифы и стереотипы, которые ведут его к опасности регресса.

Например, мы справились с проблемой наркотиков, СПИДом, с различными формами преступности, с различными болезнями. Тот, кто рационально воспринимает науку, как занимающуюся подобными вопросами, не имеет страхов, широко распространенных во всем мире. Однако, чтобы достичь этой цели, необходимо изменить жизнь, представления о семье, любви, смирении, то есть надо прочувствовать устремленность жизни к историческому и рациональному исполнению, в котором диалектически объединились бы общественные институты и индивидуальные эпизоды.

Эта жизнеустремленность, коль скоро она не реализовала свое естественное историческое предназначение, превращается в болезнь; то есть человек искупает болезнью весь тот потенциал, который ему не удается осуществить исторически эффективно.

Когда я говорю об "исторической эффективности", я имею в виду политическую, законодательную систему, всю обширную программную структуру некоей прогрессивно развивающейся социальной, гражданской, демократической системы. Для того, чтобы это уловить, необходимо рассмотреть подробнее внутренний потенциал отдельного индивида. У человека имеется некая часть Ин-се, ядро его позитивного бессознательного, которая делает его эгоистически более совершенным в плане здоровья, аффектов, психологически, как целостную личность. Однако, оно образует огромный избыток энергии, которую человек должен направить в социальное отражение, но не в исполнение обязанностей ради денег и не в руководство другими, а в услужение, в функциональное обслуживание насущных потребностей.

Удовлетворение этих потребностей насыщает эгоизм и социальную функцию. Человек, добившийся зрелости в результате внутренней эволюции, нацелен на углубление своего развития и на изменение исторического поля, поскольку, улучшая мир внешний, он чувствует удовлетворение от своих действий, — вот в этом и заключается глубинный эгоизм жизни. Этот закон по-разному проявляется в каждом из нас; пути развития индивидуального потенциала бесконечно разнообразны, хотя большей частью он остается невостребованным.

Мир в обществе достигается обычно политическими средствами, однако в его основе — восприятие, зрелость отдельного индивида. Если политик не обладает изначальной зрелостью души, мышления, личности, он не сможет быть министром, то есть функцией по отношению к хаотическим требованиям массы. Как бы он сам, являясь отправной точкой закона, организации, ни хотел апеллировать к народу, этого недостаточно, поскольку истинно не то, во что все верят, а то, что истинно. Истина всегда остается истиной, верят ли в нее все или никто, и в этом ее сила. Поэтому политик может отражать консенсус, но если он хочет быть проводником законов жизни, трансформировать действительность, совершенствуя ее, он должен обращаться к истокам трансцендентного в своей психике, к Ин-се, которое затем феноменизируется в бессознательном, влечениях, инстинктах и во всей иерархии ценностей, характеризующей индивидуума как личность. Именно там он черпает глубокое вдохновение, которое, будучи уникальным и законченным, представляется ему само собой разумеющимся. Тогда и возникает необходимость найти единственно возможный компромисс между очевидностью вдохновения зрелости и вопиющей проблематичностью историко-социального.

Речь идет не о детерминировании идеала, а об осуществлении прогрессивного опосредования. Из контрастов, из внешних противоречий он должен творчески сложить целое. Тем самым он индивидуализирует возрождение единого, вечно играющего в прятки со своими любимыми друзьями. В этой же творческой игре рождается как индивидуальное, так и коллективное «Я».

Народ хочет того, что уже было, и не хочет социализма в будущем, потому что всякий индивид норовит отказаться от ответственности быть строителем истории, со-участником совершенствования общества. Маленький гражданин склонен вечно оставаться инфантильным, вечным ребенком; он требует папу и маму, конфигурированных в государстве, в диктатуре, а потом, если мама и папа поступают плохо, требует права их убить. Такой гражданин-ребенок ни за что не хочет достичь такой степени зрелости, чтобы стать помощником Большого Отца.

С тем, чтобы спланировать перераспределение ответственности и дать гражданам понять, что их участие необходимо, если они хотят благосостояния, политик должен развивать политическую педагогику. Человек не добьется удовлетворения, если будет перекладывать на кого-то другого те задачи, которые жизнь испокон веков налагает на него в соответствии с его способностями.

Лучшей психотерапией для общества стал бы приход к власти плеяды политиков, обладающих онтической восприимчивостью и опытом. Это была бы великая история, в которой субъект наконец добивается зрелости и становится проводником трансцендентного смысла Бытия с помощью исторических и политических инструменталий. В таком случае не было бы профессии выше, чем профессия политика, который должен быть «дважды доктором», как «внутренних», так и «внешних» наук. Диплом «внутренних наук» означает способность разбираться в процессах собственного Ин-се (а Онтопсихология как раз учит методике, позволяющей быть безупречным, улавливать победную суть вещей). Диплом «внешних наук» подтверждает зрелость поведения в обществе, в том числе, в различных ситуациях, образующих общественно-политическую диалектику. На этом уровне, когда личность добилась зрелости как Ин-се, так и своего исторического «Я», она может умело использовать все имеющиеся в обществе законы или же постепенно, демократическим путем изменяет их. Так начинается управление миром.

Сегодня рождается великая психология. Участникам истории, не обладающим глубоким пониманием движений духа, психической деятельности, не стать незаменимыми помощниками ни для самих себя, ни для общества, ни тем более для бытия.

Я попытался обрисовать огромную важность психологии для любого демократического общественно-политического строя при любой исторической эпохе и незаменимость внимания к ней со стороны политиков там, где это возможно и настолько, насколько это возможно. Например, если бы я мог поработать с десятью — пятнадцатью действующими политиками любой партийной принадлежности, методически вводя их в курс определенных аспектов Онтопсихологии, то в кратчайший срок — лет за пять — наша страна достигла бы процветания, потому что им было бы известно расположение победных рычагов власти и они умели бы действовать соразмерно мощи жизни. Координирование этих двух интенциональностей, субъективной и природной, детерминировало бы победное рождение исторического человека. Это не точка зрения, не философия, это — практика.

Я уловил, как движется инстинкт жизни и как воспользоваться этим знанием, чтобы найти оптимальное поведение в любой миг времени. Прежде всего, мы представляем собой факты жизни и для того, чтобы вновь обрести ее, мы должны вернуться туда, где жизнь задумывает и затем создает силу, равную упорядочившему наше существование разуму.

Если Онтопсихология может дать человеку безупречность, то из нее затем рождается безупречная история. В таком случае, я еще раз хотел бы настоятельно рекомендовать: хватит психологии, основанной на поддержке иждивенчества, — от нее никуда не деться. Постараемся принести новую психологию людям, занятым в той сфере, где главной ценностью становится высшая ответственность, в сфере великих людей, политиков, судей — всех тех, кто управляет обществом, потому что только когда они овладеют этой великой психологией, это выльется в дополнительные блага для всех нас. И, что самое важное, мы снова увидим созидательную силу нового гуманизма.

В этом суть разговора. Мы должны начать социализировать различные составляющие психической деятельности, теперь уже достаточно индивидуализированные. Роль политика соответствует функции реальности, которой обладает "Я" в психическом поле индивида. Как "Я" представляет собой функцию, опосредующую реальность — внутреннюю или внешнюю, — действие которой детерминирует и конфигурирует исторический субъект, так же и политик опосредует социологическую реальность, и превосходство его разума может инициировать процесс действенного созидания в общественной сфере, умело управляемой им. В силу этой функции политик должен с точностью осознавать себя, сохраняя историческую расположенность к событию бытия, индивидуализируемому его собственным Ин-се в откровениях его априорного "Я".

Глава двенадцатая. Метаистория некоторых психических созвездий.

Что приводит в движение массы, народы, соединяет различные континенты, определяет быть или не быть цивилизациям? Политические или экономические факторы? Географическое положение? Неравенство силовых точек, влекомых силой внутреннего закона друг к другу и образующих при объединении великие политические созвездия, способные существовать столетия или охватывать целые континенты? Вспомним Римскую империю, Венецию, ассиро-вавилонскую цивилизацию, столь непохожие цивилизации Индии, Китая, Египта.

Мы сегодня живем в эпоху превосходства белой расы, которая, хотя и выглядит расколотой, терзаемой противоречиями, уже на протяжении нескольких тысячелетий остается привилегированной расой на этой планете. На нашей планете есть жизнь, поскольку так сложилось энергетическое равновесие высших по отношению к нашей солнечной системе стратосфер. Находясь в одних положениях, эти астрологические созвездия способны влиять на жизнь, находясь в других, — нет. Изменения в этих энергетических центрах межзвездной системы вызывают впоследствии изменения в их проекции, детерминируя великие законы жизни.

Оставляя эту тему открытой, я хотел бы рассмотреть только планету Земля, причем, глядя на нее как на маленькое тело или организм. При этом белая раса будет выступать мгновением ее логико-исторического «Я».

В каждом человеке существует посредник между внутренней и внешней реальностями, которого мы называем логико-сознательным «Я». Между тем, оно представляет лишь часть психической энергии. Существует также зона комплексов, ядра множества похороненных «Я», детерминированные психические структуры, которые латентно действуют на благо индивида в целом или во вред ему.

Психологическая реальность комплексов является очевидным фактом для любого серьезного исследователя человеческого поведения, хотя большинство людей не в состоянии ее увидеть. Здесь я хочу еще раз подчеркнуть то, с чем постоянно встречаюсь в своей практике: когда кто-нибудь говорит со мной, я часто замечаю, что его логико-сознательное «Я» говорит мне одно, а его организм утверждает другое. Я не могу ответить тому, кто расколот в самом себе, независимо от того, вызвано ли это добрыми намерениями или нет, поскольку как бы рационально, литературно и грамматически точно я ни выражал свою мысль, этот человек будет по-прежнему не понимать меня, так как интенционирован другой психической реальностью, им самим совершенно не осознаваемой.

В этом случае аутентикационная психотерапия, проводимая в соответствии с научной методикой, без мифологизации или проявлений инфантилизма, чрезвычайно важна, чтобы понять, является ли энергетическая квантовость пациента целостной и направляемой высшим логико-сознательным "Я" или же, напротив, пациент представляет не осознающий самого себя объект.

Семантические поля — это еще одна не видимая людьми реальность. Семантическое поле интерферирует преимущественно с зоной комплексов, оно непосредственно пересекается с ними и практически отсутствует в структуре логико-сознательного "Я". Таким образом, существуют негативные формы энергии, которые человек черпает и в самом себе и в своем окружении, выпрашивая затем справедливость, понимание, любовь и так далее. Психологическое иждивенчество всегда представляет собой инфантильное и бесполезное занятие.

Следовательно, мы обнаруживаем у индивида высшее исторически-логическое "Я", которое, однако, почти всегда обусловлено либо стратегией различных влечений, исходящих от присущих субъекту комплексов, либо семантическими полями, под воздействием которых находится субъект. Семантика другого человека никогда не имеет самостоятельной силы, сама по себе она всего лишь что-то новое и обретает силу тогда, когда индивидуализируется волей воспринимающего субъекта, вследствие чего он в конце концов становится непосредственным участником убивающей его семантики и объективируется.

Приведу один пример: сегодня мы все столкнулись с проблемой Африки. Однако мы сами и завезли себе эту проблему: один раз через работорговлю, другой — по причинам, связанным с трудоустройством. Вследствие однажды сделанного сознанием белых выбора, черные сегодня стремятся возобладать в обществе, привнося в историю другой, не предусмотренный белыми акцент.

Если как следует проанализировать все беспокоящие Европу и мир политические проблемы, то мы увидим, что они были обнаружены нами, белыми, возможно, еще в восемнадцатом веке и неуклюже интегрированы в сегодняшний день без рационального их преобразования. Мы взяли объект приступом, при этом те его особенности, которые мы считали второстепенными и мелкими, постепенно зреют и взрывают изнутри наши города.

Некогда по всей Европе был популярен определенный тип театра, определенный тип музыки. Сегодня музыка толкает к войне, наркомании, преступности. Подобная музыка – это патология, ибо прежде чем браться за ноты, надо сначала достичь некоего уровня гигиены, отталкиваясь от которого уже можно творить музыку, являющуюся искусством. Анализируя музыкальные культуры различных народов, я ловлю их скрытый язык: например, музыка «черных» – это всегда джунгли и грохот тамтамов, жаждущих насилия и мщения. В архаическом бессознательном этого народа скопилась горечь, жажда реконкисты. Но вызвано это не нами, белыми, триста или пятьсот лет тому назад; это – месть, хранимая тысячелетиями.

Представим, что некогда они доминировали на планете (как сейчас мы, белые) и из-за своей неспособности или в результате какой-то ошибки потеряли все. Эта рана осталась в их подсознании. Надо глубже вникнуть в психологию негра: я не очень-то верю в его любовь, потому что замечаю в нем приоритет потребности деструктивного, а не эволюционного реванша.

Говоря о расизме, мы не должны забывать старые добрые правила универсальной психологии: если кто-то подвергается сильным преследованиям, это означает, что в нем есть нечто, детерминирующее эти преследования. Такова концепция реактивного виктимизма: провоцировать несправедливость ради достижения права на господство.

В обычной психической деятельности субъект способен трансформировать последствия действия, не изменяя породивших его причин. Реализовать ненависть – вот что должна осуществить психика в данный миг и не имеет значения, где отзовется этот удар впоследствии. Именно так возникает опухоль: субъект не может уничтожить какую-то ситуацию или человека, в таком случае он уничтожает часть самого себя, своего организма.

Для психики (имманентной и трансцендентальной по отношению к деятельности нашего организма) безразлично, нанести ли удар в точке собственного тела или в другом месте. Сильнейшая, неконтролируемая фрустрация рециркулирует, с безразличием разрушая источник эманации.

Чувство ужаса, чувство звериного присуще ситуации негров. Я говорю об этом без враждебности. Я провел четыре года в колледже, где у меня были прекрасные друзья – негры. Вспоминаю один их танец с копьями и барабанами: меня поразили их глаза, воистину излучавшие намерение убить нас, белых, наблюдающих, как они танцуют, — а ведь все они были священнослужителями!

Психология вуду африканского происхождения представляет собой латентное ожидание реванша и естественно приводит к массовой концентрации комплексов, что характерно для Африки и особенно для Латинской Америки, находящейся, в сущности, во власти негритянской крови. Негритянская культура ищет свои корни за пределами афро-латинского синкретизма в Древнем Египте. Но Египет был совсем иным, он не был африканским. И египетская цивилизация присутствует сегодня, в наши дни не в пирамидах пустыни, а в человеческой психологии.

В этом великом теле, которое представляет собой человечество, помимо индивидуальных существуют и комплексы метаисторических созвездий, обладающие собственной тысячелетней автономией, которые могут в определенный момент дать толчок развитию какой-то ситуации или — в иной ситуации — укрыться, никак не проявляясь. В любом случае они всегда остаются невредимыми.

Мой опыт показывает, что имеются действующие по сей день цивилизации, о которых мы иногда что-то знаем, а иногда не знаем ничего. Это — системы психической активности, находящиеся в латентном состоянии применительно к известной нам истории; они не повреждены и могут появиться в любой момент, инструментализируя исторические обстоятельства для своего возвращения в качестве логико-исторического сознательного "Я".

Следовательно, в рамках этого огромного "коллективного бессознательного" нужно видеть не столько архетипы (как говорил Юнг), сколько латентные формы упорядоченно организованных и развитых психических комплексов, находящихся в ожидании сознательной и политической феноменологии. Однако, даже если они не феноменизируются, в отличие от того, как это случилось на сегодняшний день с белой расой, они все равно остаются реальными и цельными, они живы и сохраняют свои обычаи, запахи, стереотипы, субкодексы и могут синкретироваться с чем угодно.

Для обладания точным знанием истории всех политических и технологических систем необходимо принимать в расчет не только нефть, уран, рост населения и т.д., ной эти созвездия, порождаемые огромным разнообразием состояний человека и диалектически связующие комплексы и сознательное "Я". Естественно, каждое такое огромное метаисторическое созвездие всегда находится под действием "imprimatur"1 монитора отклонения, присутствующего повсюду, который систематически контролирует все психические проявления человека, сохраняя и поддерживая раздвоенность, ведущую в конечном счете к экзистенциальной шизофрении.

Человек метаболизирует определенные виды энергии, он может генерировать новые психические формы (через религию, например), но в конечном счете они становятся шизофреногенными, то есть отделяют историю от метафизики, снова приводя человека к постоянному исходу из вечности, из Бытия. Человек снова обнаруживает себя замкнутым в короткую временную параболу, границами которой являются рождение и смерть, не имеющим возможности двинуться куда-либо не ощутив при этом дыхания онтического Ин-се.

Онтическое Ин-се вновь подводит нас к свойственному для него видению Бытия как чуда: я феноменизирую себя здесь, оставаясь при этом в постоянной связи с сутью Бытия, а потому — вне конфликтов, производных не только от маленьких комплексов, но и от метаисторических комплексов отдельных рас, существующих по сей день. Можно пожелать самим себе, чтобы когда Онтопсихология станет чуть более известной, у нас появилась возможность научиться распознавать эти комплексы.

Так, в каждом человеке помимо прочих элементов психики обычно присутствует характерный комплекс, определяемый в конечном счете комплексом того или иного метаисторического созвездия. Его природа не обязательно негативна, иногда это прекрасное чувство тождества с древностью, чувство принадлежности к древнему психическому созвездию. Поверять истину можно только результатом—вот тот единственный критерий, от которого не следует отходить. Каждое из этих созвездий по-своему активизирует субъекта: его здоровье, свершения, болезни.

Даже если я дал неполное описание, думаю, что мне удалось развернуть перед вашим внутренним взором захватывающую картину. Причем это не какие-то фантазии или субъективное мнение, а описание контекста, сути вещей. Может быть, для многих они все еще не научны, но я хорошо знаком с ними. Чтобы достичь способности видеть их, нужно сперва восстановить безупречность в самом исследователе и точность в его исследовании.

Метаисторические созвездия психического представляют собой ядра интенциональности, формализующие и типизирующие все возможные психосенсорные настроения в границах универсума, образованного константой "Н". Поэтому они являются модусами внутри человеческой плеромы, установленной в "то время" и в "той пространственной проекции". При этом пространство есть область специфического и унитарного движения, а время есть мера пути этого движения. Выявить их существование и поведение и получить конкретное представление о диалектике человека как историческом событии — это задача научной психологии будущего. Я слегка коснулся случая с "черной кожей", потому что он менее сложен. На сегодняшний день выявлены следующие метапсихические созвездия: египетское, арабское, индийское, монгольское, еврейское, японское, китайское, африканское, малайзийское, белое средиземноморское, белое нордическое, индео-эскимосское, желтое тибетское в соединении с американо-индейским и андо-индейским, роботическое.

Очевидно, что частое возникновение гибридов это нормальное явление. Различие между этими созвездиями определяется их способом воздействия на реальность и, соответственно, на структуру истории. Наиболее древним из возникших на этой планете является желто-тибето-индейское-американо-андское созвездие. Диалектика и стратегия этих созвездий сходна, но не тождественна динамике отношений между "Я" и собственными комплексами в психике индивида.

Глава тринадцатая. Детерминизм морали жизни: рождение "Я".

Когда мы были детьми, нам говорили: "Если ты поступаешь так — ты хороший, если по-другому — плохой". Все мы прошли между этими Сциллой и Харибдой. Но что же все-таки означало быть хорошим или плохим? Если исходить из прожитого каждым из нас в детстве опыта, главное было в том, что "хороших" в качестве награды окружающие принимали в свой круг, а получить ярлык "плохого" означало быть отвергнутым этой средой.

Мораль моралью, а надо считаться с законами вселенной, с теми формулами, которые выявлены отношениями природы, поэтому следует сравнивать свои поступки не с тем, что говорит семья, или общество, или школа, а с жизнью. Новаторство Онтопсихологии заключается именно в том, что в какой-то момент она отказалась от подхода академий, университетов, великих школ и начала развивать критерий знания, отталкиваясь от реалистической данности, от внутренних связей вещей между собой.

Пока я ребенок, мне выгодно хорошо себя вести, поскольку тогда мама, папа или кто-то еще дают мне кров, признание, деньги, социальную уверенность и дружеское отношение. Но когда мы становимся действительно взрослыми, семьи недостаточно. Мораль есть совпадение сознательного размышления с образом жизни. Настоящая мораль возникает тогда, когда человек осознает и осмыслит реалистическую данность моделей поведения, поведения сил, порожденных игрою жизни с самой собой, и в его сознании не останется несоответствий движению жизни. И тогда власть придет к нему. Большая часть людей, напротив, выучила лишь одну формулу: быть хорошим — значит совпадать с мнением некоей социальной группы, быть плохим — значит не соответствовать ее стереотипам. А суть вот в чем: быть хорошим означает практическими делами строить собственное благосостояние; быть плохим означает быть неловким, потерпевшим крах строителем собственной жизни.

Внутренняя мораль Онтопсихологии такова: индивид хорош, если обеспечивает благо самому себе и — косвенно — всему, что его окружает, и плох, если совершает практические ошибки. У Онтопсихологии нет идеологической морали, основывающейся на каком-то философском течении или на плодах изобретательности какого-нибудь мыслителя, она основана просто-напросто на фактических результатах, следовательно, это наука, стремящаяся к восстановлению исконного, древнего и вечного движения жизни.

Аутентикационная психотерапия есть изучение мастерства жить. Но каким образом? Плотник, например, чтобы стать плотником, должен изучить различные способы соединения деревянных деталей. Вот и все, больше ничего не надо: научиться организовывать вещи жизни таким образом, чтобы они побеждали. Корабел строит барку, она дает течь и что происходит? Барка либо еле плывет, либо кренится на борт, нос или корму и, в конечном счете, идет ко дну. У неумелого столяра любая картина в кривой раме хорошей не покажется. А необразованный человек, — добровольно ли его невежество или нет, — хромает, запинается и падает, непрерывно раня сам себя.

Ни один закон не говорит: "Делай так, и будешь жить", он говорит: "Поступай вот так, и все будут тебя уважать" — по крайней мере как предварительное обещание; но жизнь это нечто другое: она постоянно предлагает действовать для рождения "Я". Целью Онтопсихологии является познание того, как стать строителями собственной реальности. Что это означает? Это означает, что если индивид делает благо, он улучшает себя, растет как личность. Но есть еще одна грань, которую можно превзойти: речь идет о выходе за границы потенциала, заложенного с детства. Можно добиться его реализации и создать гораздо более значительную личность.

Созидание "Я" непрерывно, оно само есть абсолютный генератор своей личности. Здесь мы опять возвращаемся к утверждению: "Каждый человек — отец самому себе". Архетипические или биологические предпосылки представляют собой лишь начальные условия, а потом, если человек движется вперед, он познает истину и совершенствует сам себя в некоем бесконечном измерении. Великая сила, которой обладает человек—это сила самосозидания. Рождение "Я" и есть эта открытая возможность созидания себя вплоть до полного перерождения.

Как происходит рождение "Я"? Оно рождается в каждом благом действии, благом не из повиновения, а в силу достигнутого экзистенциального успеха. Даже Ин-се может измениться, если сознательно-историческое "Я" сумеет достичь возрождения и раскрытия онтического Ин-се. Этот опыт был пережит несколькими историческими персонажами, например, Буддой, Христом, Магометом и Франциском Ассизским. Эти первоначально обычные люди достигли вершин сознания. Их идеи, на протяжении веков и тысячелетий потрясавшие миллионы людей, и сегодня способны стать мостом между "быть" и "стать". Как же это произошло? Возможно, что в этих людях изначально присутствовало нечто первообразное от Духа или от Бога. Но как добиться этого? Угадав все броды и пройдя все переправы, малое дитя превращается в откровение Бытия и становится частью первотока жизни: в этом и состоит высшее рождение "Я". Так что, если для большинства людей верны слова: "Ибо прах ты, и в прах возвратишься"1, то для остальных верно: "Вы — боги". Но как отличить одних от других, "хорошего плотника" от "плохого"?

Глава четырнадцатая. Монитор отклонения и этика жизни в декалоге Моисея.

Со многими из вас я неоднократно говорил о различных техниках достижения возможности пользоваться тем высшим благом, которым является Ин-се человека, и каждый раз, когда меня просили уточнить мою позицию относительно морали, я всегда уклонялся от ответа, поскольку считал более важным "разрушить стены", "рассеять тени", снять многочисленные покровы. Я так поступал и потому, что когда человек устраняет все препятствия, перед ним начинает ясно и отчетливо раскрываться Ин-се — это вечное послание, сопровождающее его существование, — в этот момент, устранив ту преграду, мешавшую ему смотреть внутрь, человек интуитивно прозревает и познает себя.

Однако, пока некоторые из вас еще находятся на дальних подступах к вступлению в контакт с ядром личного духовного мира, я попробую дать своего рода подсказку. То, о чем я буду говорить, не относится к Онтопсихологии, как, впрочем, и к психологии, философии, праву, морали, не является это и моей точкой зрения: это — этика жизни. Этика жизни есть путь, зов движения Ин-се. Сегодня мы присутствуем при распространении различных типов морали, и я имею в виду не только мораль различных групп, различных идеологий. Очевидно, что каждая из них представляет некий более или менее функциональный для своей группы или своего контекста "модус вивенди", но ясно и то, что из них нельзя извлечь некую универсальную структуру, которая могла бы стать умом, ясной опорой, объединяющей всех людей. Я говорю об этике, подчеркивающей релятивизм исторического права.

У каждого государства свой закон, свое законодательство. Соответствующая современным требованиям светская зрелость констатирует, что любое государство, раса, политическое сообщество, идеологическая общность обладает собственными кодексами поведения, некоей группой власти, которая затем становится даже представителем волеизъявления всех тех, к кому этот кодекс относится и чью деятельность регламентирует.

Здравый смысл модернизированной светской рациональности сегодня в состоянии уловить, что не имеет значения: справедливость или несправедливость лежит в основе кодекса, регулирующего некий определенный контекст с точки зрения первичной, издревле существующей основы человека. Как только закон создан, Обнародован, он должен соблюдаться. То есть предполагается, что после издания он должен быть всем известен, а значит, исполняться. Следовательно, идеология в своем юридическом проявлении стала, фактически, эффективной диктатурой для индивидуальной и общественной психологии. Для ума, привыкшего взмывать ввысь с великими вихрями трансцендентностей жизни, подобная ситуация не представляет проблемы и не является кризисной. В определенном смысле между всяким кодексом и духовным миром человека, единственно делающим его достойным или навеки проклятым в своем одиночестве, лежит пропасть.

Тем не менее, если задаться задачей найти кодекс — "ключ", кодекс универсальной референции, то мы обнаружим таковой в иудео-христианской культуре, в частности — в "Десяти заповедях". Существуют тысячи нюансов и вариантов, но как бы то ни было, кодексом высшей референции (то есть наиболее общей категорией, которая затем "категоризирует" все остальное, в том числе и различные противоречия) с 2500 года до Р. Х и до наших дней, остается Декалог Моисея в различных изложениях. Анализируя другие религии, я пришел к выводу, что все они, с их противоречащими друг другу интерпретациями, могут быть сведены к этому базисному кодексу.

Заповеди были представлены Моисеем, получившим этот закон от различных афро-азиатских народов, особенно месопотамской культуры, интуитивно уловившим и соблюдавшим его. Моисей был не только военачальником, но и выдающимся знатоком древней и современной ему египетской культуры. Особенно хорошо он мог быть знаком с утерянными для нас историческими сочинениями и жизнеописаниями таких цивилизаций, как халдейская, шумерская, хеттская, а также с их космогониями: то есть с ученым наследием, восходящим к десятому тысячелетию до Р. X.

Сегодня в западной системе ценностей иудео-христианская культура стремится выступить в качестве идеологического обоснования любой морали.

В этой редукции, которую безусловно можно принять как редукцию общего образа жизни, и надо воспринимать заповеди Моисея. Они следуют после преамбулы, подтверждающей власть Бога и его право провозгласить закон для всех своих подданных ("Я Господь, Бог твой"), в следующем порядке:

1 — Да не будет у тебя других богов пред лицем моим.

2 — Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно.

3 — Помни день субботний, чтобы святить его.

4 — Почитай отца твоего и мать твою.

5 — Не убивай.

6 — Не совершай порочных действий.

7 — Не кради.

8 — Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

9 — Не желай жены ближнего твоего.

10— Не желай имущества ближнего твоего.

Этот закон был обнародован в момент совершенно очевидного вмешательства внеземной цивилизации или, в нашей терминологии, "монитора отклонения" планетарного масштаба. В самом деле, библейское описание свидетельствует, что народ боялся этого невидимого Бога, дававшего о себе знать лишь голосом. Оставим в стороне тот факт, что Бога нельзя "увидеть"; если бы он был видим, он был бы уже не Богом, а феноменологической редукцией, следовательно — ничем.

Бог есть вечная сущность, претворяющая себя в каждом акте, не являясь ни одним из них; то есть это до такой степени "чистый акт", что он не описуем ни феноменологически, ни в каких бы то ни было границах мысли или логики, поскольку как только он оказался бы конфигурирован в той или иной форме — феноменологически, интеллектуально, сенсорно, энергетически или космически, — он бы уже обладал неким периметром, неким пределом и, следовательно, мы получили бы ничто. Ведь Бога невозможно видеть, слышать или осязать... Бог просто есть. Говоря о "Боге" я имею в виду "главное начало, которое активизирует все, что фактически существует здесь и где бы то ни было".

В те времена еврейский народ, как и прочие, поклонялся многим богам, то есть был обычным языческим народом. На мой взгляд, в этом был ряд позитивных аспектов. Во-первых, в памяти такого народа были живы деяния принцев и героев, обеспечивших своими делами и подвигами благосостояние социума; следовательно, их мифологизация означала не только память, но и пафос, стимул для всех тех, кто продолжал движение цивилизации вперед.

Во-вторых, еще памятно было вмешательство внеземных цивилизаций, во всяком случае, тех из них, что оказались благотворными, можно еще назвать это свободным знанием о других, иначе организованных, земных цивилизациях, контакт с которыми позднее был прерван.

И, наконец, в-третьих: пока человек не обрел свое сущностное ядро — окончательно сложившееся Ин-се, ему приятно было возвышать различных богов, словно сакрализируя различные аспекты своего ума, героизма, силы, интуиции, красоты, своих первых шагов и любви. То есть деяния богов неизменно представляли мифологизацию позитивных для человека, вознаграждающих его событий. Для каждой ценности, функциональной человеку, создавалось отдельное божество. Кроме того, множественность богов обеспечивала множественность возможностей становления, множественность индивидуаций, стремящихся, впрочем, к единому главному корню.

В самом деле, несмотря на множество богов, язычество имело, однако, некую высшую редукцию, в качестве которой для одних выступал "рок", для других — "хаос", для третьих — "Юпитер" или "Хронос" и т. д. Как бы там ни было, язычество олицетворяло становление, историческую диалектику человека на этой планете, причем различным божествам соответствовали различные ситуации: экстаза или застоя, рождения или смерти, испытываемые человеком в своей жизни. Кодекс правил, составивший позднее Десять Заповедей, был чрезвычайно важен даже в эпоху язычества, хотя и выражался просто в соответствующих привычках.

Возвращаясь после этого отступления к библейскому повествованию о том, как Моисей впервые представил народу скрижали закона, мы читаем: "Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил, и стал вдали. И сказали Моисею: говори ты с нами, и мы будем слушать; но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть"1.

По поводу этого описания я затрудняюсь определенно сказать: правда это или вымысел. Если это вымысел, то с одной целью: подтвердить для потомков чудо откровения и власть ужасающего величия Бога. Если же это правда, то я мог бы предположить, что "громы" — это атмосферный отклик на электрическую реакцию, "звук трубный" — звук ионных двигателей огромного аппарата, способного осуществлять межпланетные перелеты. "Пламя" и "гора дымящаяся" — описание выброса в атмосферу отработанного топлива. Народ изображен "пораженным страхом". Я знаю, что существо, находящееся перед лицом того, что определяет как "Бога", ощущает экстаз, силу, радость. И наоборот, угнетающий страх, беспокойство могут быть вызваны присутствием чего-то "чуждого", "отличающегося от привычного", воспринимаемого организмом как деструктивное...

Быть может, Моисей искренне поверил во все это, но библейское описание, в сущности, чересчур "повествовательно", чересчур исторично и "механично", будто продиктовано чем-то из глубин мозга, чего стараешься избежать. Я хочу показать вам закон, изложенный в Декалоге, сначала через призму монитора отклонения — в точности как он воспринимается всеми, а затем мы рассмотрим тот же закон уже через призму Ин-се, так как он ощущается сердцем. В каждом случае развернутой интерпретации будет предшествовать краткая.

I.

Преамбула закона: "Я Господь, Бог твой" в "машинной" интерпретации, как зеркальной индукции монитора отклонения на парасиноптические процессы мозга, означает: "Нет никого вне меня, ты — ничто. Я хозяин, отец, Я тебя создаю, Я и уничтожаю". То есть это — категорический императив чуждого, порождающий и составляющий "Сверх-Я", как психологическое, так и общественное, историческое и т. д.

Следовательно, это что-то, прибывшее и установившееся извне, и к нему неприменим диалектический подход: "Подчиняйся, ибо я безусловно над тобой!" Таким образом, возможность самостоятельного, субъективного поведения отклоняется, а вместо нее навязывается поведение идеологизированное, формализованное в приказах монитора отклонения (будто проецируемых с диапроектора). "Ты ничего не должен чувствовать, не должен прислушиваться к интуиции, к эмоциям, советам других... ты должен слушать только то, что Я изрек, предначертал или явил. Твои мысли, фантазии ничего не стоят. Ничто не ценно и не властно над тобой вне сказанного Мною. Любая твоя мысль или деяние, не высказанные Мною, есть грех: если ты совершишь его, это будет означать, что ты против Меня, и тогда Я прокляну и уничтожу тебя и твой род до третьего колена". Другими словами: "Не чувствуй! Есть Я и этого достаточно!"

Вторая заповедь: "Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно", то есть: "Непозволительно перепроверять Мои слова, обдумывать их. Подчиняйся! Подчиняйся как вещь, подчиняйся как мертвец. Я — не идея, которую ты можешь изучать или критиковать. Любая логика и любая этика исходят только от меня. Сказанное и предписанное Мною не подлежит пониманию, обсуждению или изучению ".

Третья заповедь: "Помни день субботний, чтобы святить его", то есть: "помни о соблюдении всех обычаев, стереотипов, масок, традиций, всех моих предписаний и того, что исполняют все. Тщательно соблюдай все, что соблюдали твои отцы! Ты не можешь позволить себе отличаться от других! Святи мои праздники, потому что эти праздники установил Я! И их должно соблюдать так, а не иначе!" Другими словами: "Ты должен всегда иметь единую с другими форму и быть точным в повторении. Ты должен только повторять и учиться повторять с верой!" В этой морали нет места для субъективности. Первые три заповеди представляют собой связь организма с категорией "Сверх-Я", ее императивным статусом. Человек не может думать и действовать самостоятельно, отдав эти функции на откуп своего "Сверх-Я": если оно разрешит, он может действовать, если нет — не может. Дальнейшие заповеди касаются отношений с другими людьми.

Четвертая: "Почитай отца твоего и мать твою", то есть "заботься о породивших тебя". Это сакрализация семьи, ее обычаев, традиций, непреложной власти, и в этом смысле она является следствием первой заповеди. Отец и мать олицетворяют здесь "старшее поколение", защитников ценностей, силы, власти, закона.., поэтому "почитать" означает не только заботу, но и постоянное соответствие устоям семьи, клана, племени, государства. Итак, речь идет о заповеди, являющейся следствием первой: это внутренний императив, который следует проецировать на поведение в обществе — первым таким обществом является семья.

Пятая: "Не убивай", то есть не причиняй зла другим. Я бы сказал, что пятая заповедь достаточно проста, категорична, но и естественна; то есть здесь основной принцип не особенно выделен.

Шестая: "Не совершай порочных действий". Придерживаясь логики кодекса в целом, можно сказать, что намерением законодателя является запрет нарушения его предписаний. В обще религиозном плане это означает вести себя, не нарушая "правил" относительно одежды, поведения, литургии, соблюдения обрядов, жертвоприношений и т. д. Католическая церковь отнесла эту заповедь исключительно к сексу и всему так или иначе связанному с гениталиями.

Седьмая: "Не кради", то есть не распоряжайся как своим тем, что рациональность отношений не определяет в качестве твоего.

Надо иметь в виду, однако, что эти две заповеди можно сопроводить рядом замечаний. Например, попробуем спроецировать "не убий" и "не кради" в сферу политики: до какого момента человек не должен убивать или не должен брать чужое? Этот вопрос широко обсуждался еще в древности и остается дискуссионным до сих пор. Фома Аквинский, например, выделил в этой проблеме вопрос определения грани, до которой следует терпеть противный человеческой морали политический режим, а за которой следует восставать противного. В сущности, было достигнуто соглашение допускать нарушение этих принципов в тех случаях, когда возникает угроза основам жизни (так, вполне законна самозащита индивида или народа, подвергшегося агрессии и т.д.): следовательно, бывают моменты, когда эти заповеди из абсолютных становятся относительными, хотя в целом, за исключением экстремальных ситуаций, их необходимо соблюдать. Кроме того, не существует особых различий между тем, как эти два принципа: "Не убий" и "Не укради" — трактуются монитором отклонения и природным Ин-се.

Восьмая: "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего"—относится не столько к запрету "говорить неправду", сколько к запрету свидетельствовать во вред реальным правам другого человека. То есть следует говорить то, что положено по закону. Истинно — предписанное законом, и любая ситуация должна рассматриваться через призму закона: следует всегда защищать то, что справедливо по закону и соответствует ему.

Что касается девятой заповеди, то она охватывает всевозможные аспекты ущемления единства пары, постоянного или временного, другими словами, — различные критерии определения адюльтера. Тем не менее, когда этот принцип формулировался, он относился не столько к супружеской верности (учитывая тогдашнее господство полигамии), сколько к "собственности", как и десятая заповедь: "Не желай имущества ближнего твоего".

Обе заповеди, девятая и десятая, означают просто-напросто: "Не желай и не бери чужого". По поводу девятой заповеди замечу, что в ней говорится о "жене", а не о "муже", потому что в еврейском законе женщина была для мужчины объектом, и даже в тех случаях, когда она выступала как субъект, ее судьбу всегда могло решить какое-нибудь предсказание, безоговорочное решение или мнение мужчины: отца, мужа, брата, священнослужителя, царя военачальника и т. д. Следовательно, даже известные женщины в еврейской традиции имели значение не сами по себе, но лишь постольку, поскольку исполняли решение, мысль мужчины. В сущности лежащий в основе негативной психологии монитор отклонения предлагает женщине всегда быть "второй", а мужчине говорит, что, поскольку он сильнее внешне, то должен быть сильнее и психологически, в смысле закона.

Обычно монитор отклонения не изобретает ничего заново, а берет что-то, имеющееся в природе, и потом постепенно задействует его в отфильтрованном виде: внешне форма остается неизменной, но сущность совершенно меняется. Все это точно соответствует механизму восприятия человека: после того, как его организм абсорбировал реальность через внешние рецепторы, она фильтруется и затем передается в уже измененном виде для осознания и осмысления своему "Я", причем в этой передаче скрыта необходимость: "Ты должен". Это не позволяет достичь глобального, цельного знания сути вещей.

Индивидом манипулируют априори, незаметно для него, так что впоследствии он уверен, что воспринимает вещи реально такими, какими они являются, и совершает выбор, исходя из реальности, а также из определенного закона, определенной этики. На самом же деле он и не подозревает, что его выбор уже предопределен неким подспудным: "горе тебе, если ты этого не сделаешь!". Следовательно, монитор отклонения заложен в стереотипах человеческого поведения; как будто он каким-то образом овладел интенциональностью природы, сформулировав ее в категориях закона, ориентированного исключительно на выгоду власти (в данном случае — власти монитора отклонения), а не на благо живущего своей жизнью человека.

II.

А теперь рассмотрим десять заповедей уже как вербализацию природной интенциональности, то есть Ин-се человека. Впрочем, поскольку человек есть живое Ин-се, выражающееся и проявляющееся в каждом его действии, он должен был бы знать, что для него лучше, и делать все возможное для достижения этого оптимума. Следовательно, ему не нужны напоминания как себя вести, сводящие по сути дух к букве. Для человека зрелого, которому удалось выплеснуть полноту своей экзистенции в открытость онтичности не имеет значения вербализация этих заповедей, а, может быть, и сам декалог.

После этого предисловия, объясняющего как любой человек, достигший в себе простоты истины, отталкиваясь от своей сущности, уверенно определяет этический контекст каждой ситуации в его развитии, что можно было бы привести в качестве общих указаний тому, кто не обладает такой уверенностью? Что говорит природная интенциональность, какой она указывает путь? Что человек должен делать, чтобы соответствовать своей реальности и самореализоваться?

Вернемся к рассмотрению десяти заповедей с точки зрения жизни. Прежде всего, необходимо удалить всякое "трансцендентно чуждое" и остановиться на настоящем, наиболее близком к нему из существующего. Это — первичная реальность. "Твоя истинная реальность не в том, насколько ты вовне, но в том, насколько ты в себе". Что подразумевает это "в себе"? "Я" и только "Я" вот твоя реальность, и нет ничего вне этой реальности. Я есть и ты есть — это одно и то же. Если потерян ты, твое Ин-се, твоя душа, твое присутствие, все вокруг отсутствует. Без тебя все ничто для тебя". Это "Я есмь" дает начало рождению реальности и, вслед за тем, ответственности.

"Нет никого вне этой "первичности", вне "Я", которое есть сущее, то есть Ин-се... поэтому мое проявление в настоящем не может быть иным кроме "Я".

Следовательно, перед нами базисная система защиты самой природы индивидуальности, состоящая в решительной констатации, в любви и в делах, единства действия Ин-се и "Я": что бы я ни делал, как бы — худо ли, бедно ли — ни развивался, это внутреннее единство действия, единство, в котором Ин-се становится "Я", должно всегда сохраняться. И следовательно, о чем бы ни шла речь — о любви, делах, деньгах или здоровье — каков должен быть оптимальный выбор в любое мгновение нашей жизни? Спасти свою природную идентичность, свою экзистенциальную неповторимость, спасти природу индивидуального, уникального, проявляющуюся в каждом "здесь и теперь" "Я".

Вторая заповедь: "Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно". "Не играй со мной, как ты играешь со своим разумом. Можешь делать все, что угодно со своим разумом, своим "Я", своими образами, полом, телом, деньгами, любовными увлечениями.., но со мной будь осторожен, ибо я играю вечностью. Нет ничего выше меня и я не позволю устраивать никаких передышек для инфантильных, нерешительных, сомневающихся, а потому не произноси имя мое всуе, не используй меня бездарно. Если ты этого не понимаешь, лучше для тебя будет остаться снаружи. То есть, бесполезно прожив сей миг, и, значит, проиграв только что субстанциальный акт, — а в таких актах я испытываю тебя и твою значимость перед вечностью, — не упоминай по пустякам глубинную природу Ин-се и не позволяй себе приукрашивать или усложнять нетронутую природную интенциональность моего Ин-се. И тем более не суди от имени моего!"

Формально это означает бесполезность всех знаковых, лингвистических, рациональных и этических символик, не актуализирующих присутствие Ин-се. Серьезнейшим преступлением является фабрикация символов и культур там, где Ин-се отсутствует.

Третья заповедь: "Помни день субботний, чтобы святить его". "Праздник2 — всегда. Помни, что «Я» рождено в ожидании наслаждения, «Я» это праздник. Все вещи стремятся стать праздником и пребывать в нем". В празднике и заключается полнота, совершенство любого акта, в нем встречаются бытие и становление. "Праздник" (лат. festa) означает "очарование; счастье; что-то от Фавна", блестящий результат. Это действие, исчерпавшее собственную интенцию и обретшее завершенность в умиротворении. Мне приходит на ум такое определение: это дух постоянного экстаза, прозрачности и оргиастичности. Под "оргией" я здесь имею в виду не моральную деградацию или разбазаривание сил и времени, а постоянную насыщенность страсти, вечно находящейся в беспрестанном и незамутненном движении.

Выражаясь проще, заповедь "Помни день субботний, чтобы святить его" означает: "подумай о днях отдыха, подумай об умиротворении, о твоем высшем благе, подумай о созерцании, соберись в самом себе, всегда возвращайся к себе, не предавай себя забвению, возвратись в свой внутренний монастырь, где ты бесконечен, где ты можешь остановиться и насладиться праздником «Я есмь». Добродетель приводится в действие любопытством, развивается болью и питается наслаждением".

Речь идет о том, чтобы выделить в существовании тысячи деталей, маленьких и больших вещей, позволяющих почувствовать праздник и максимальное наслаждение: хорошую одежду, упорядоченный секс, заслуженно приобретенную дружбу и т.д. То есть в празднике, в его многочисленных разновидностях, легко обретается вновь тот порыв жизни, который позволяет нам преодолевать встречающуюся иногда пресноту существования.

Четвертая заповедь: "Почитай отца твоего и мать твою" означает следующее: "Почитай свой род, расу, почитай свои внешние проявления, как следует заботься о своем облике, о своей феноменологии". "Отец" и "мать" это начала, сотворившие твое "тело", сделавшие тебя "мужчиной" или "женщиной", а потому "почитай природу того, чем ты являешься — она прекрасна", говорит Ин-се. "Она сотворена мной, я люблю ее, это я сделало тебя таким... с этими глазами, с этими волосами... с помощью тех, кого ты называешь «отцом» и «матерью». Почитай, восхваляй, защищай свою природу, клетки, из которых ты состоишь, тело и плоть, данные тебе, и все принципы, ведущие твой род, твою индивидуацию к вечности".

"Почитай отца твоего и мать твою" значит также и: "Помогай человеку, спасай его всегда, сотрудничай с ним, укрепляй свой род, потому что род есть момент субстанциального присутствия Ин-се и того, что является разумом всех вещей". Глубинный смысл этой заповеди относится ко всему вновь созданному и созидающему.

Остальные заповеди являются как бы продолжением, призванным помочь нам понять смысл предыдущих; Ин-се будто говорит: "Что ж, если ты хочешь спокойно ожидать праздника и почитать свою природу, будь осторожен и не допускай обозначенных отклонений, иначе ты неизбежно испытаешь их деструктивные последствия".

"Не убивай", потому что убивая, ты оправдываешь будущую агрессию со стороны другого (или других) по отношению к тебе; то есть готовишься к тому, чтобы быть убитым, следовательно, лишиться почитания твоей природы, потерять обитель "Я", где Ин-се творит праздник. Кто с мечом придет, от меча и погибнет. Значит, ты не должен убивать, а также причинять неудобства другим, но лишь принимать меры предосторожности, защищать себя, поскольку природа загодя готовит смерть беспричинно нападающим. Другими словами, превышая меру справедливости своей жизни, ты подготавливаешь потерю, исключение себя: ты сам порождаешь в других силу мщения, направленную на твое уничтожение. За нанесение ущерба природе, образу, пространству, уважению другого приходится расплачиваться, поскольку Ин-се находится в гармонии со всеми вещами, а дисгармонию поглощает в ее источнике.

В отношении "Не кради" и "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего" действует та же логика: "Не овладевай ненадлежащим образом, без необходимости, беспричинно и во вред другому тем, что ему принадлежит, ибо это значит — убивать, красть, лжесвидетельствовать".

Шестая заповедь: "Не совершай порочных действий". Я бы поместил ее сразу после четвертой. Она означает следующее: "Не совершай действий против твоей базисной природной интенциональности (или константы "Н"), против ее проявлений в человеческом существовании".

Например, хроническая гомосексуальность есть действие неподобающее, порочное, потому что это не свойственное природе человека проявление: ведь родившись мужчиной или женщиной мы должны так или иначе придерживаться принципа взаимодополняемости. По той же причине я не должен есть пищу которую мой организм не усваивает, не в силах соотнести ее со своей природой, со своей структурой. Это предписание распространяется от еды и правильного действия, каким оно видится априорному "Я", до различных видов отношений. Необходимо всегда совершать действия, когерентные собственной природе которые; будучи совершены, пойдут во благо "Я", придавая импульс его развитию.

Это действительно и в отношении выбора друзей, работы, которые всегда должны соответствовать специфике твоей природы, твоей личности, индивидуализированной в данной среде, в данной культуре... Неустанно развивай собственную уникальность, единство, неповторимость. Не совершай порочных действий, то есть не растлевай свою специфическую и историческую природу.

Например, комплексы всегда нацелены на порочные действия, а возврат "Я", организма к чистоте в отношениях с Ин-се означает устранение всего порочного, неподобающего. Следовательно, речь идет о том, чтобы не совершать действий ложных, направленных против собственной природы, не совершать грехов против духа, то есть не шизофренизировать динамическую целостность собственного организма, точность которой задает Ин-се. Одной из ошибок, предлагаемых машиной, оказалось, например придание "букве" универсальности, то есть одинаковости всегда и для всех.

Итак, "не совершать порочных действий" означает не совершать действий, чуждых интенциональности Ин-се. Последнее, естественно, предписывает только самое лучшее, которое индивид может и не исполнять из-за лени, комплексов, инфантильности или негативной психологии, приспособленчества или из-за поверхностности. А потом приходится расплачиваться за совершенное, испытывать страдания, адские муки, беспокойство, стресс в пустынях и на заоблачных горных высях.

Речь идет об основной, чрезвычайно глубокой заповеди, касающейся и всей этической проблематики научного поиска, в том числе в области генной инженерии. В самом деле, любой вклад в улучшение человека можно только приветствовать, но продвигаться вперед нужно очень осторожно, потому что, если окажется, что в ходе этого процесса природа человека изменяется в худшую сторону, это будет порочным действием, направленным прежде всего против самого себя, а затем и против всего человечества.

Для того, чтобы понять, как Ин-се понимает две последние заповеди — "Не желай жены ближнего твоего" и "Не желай имущества ближнего твоего", надо забыть о семье. А оно понимает их следующим образом: "Ты можешь пользоваться всем, чем угодно, можешь иметь любовные увлечения, в той степени, в какой ты можешь их себе позволить, но ты никогда не должен забывать вот о чем: приближаясь к человеку, уже находящемуся в сфере действия морали, сознания, воли другого человека, нельзя идти напролом или вставать на путь обмана". Ибо упорство в обмане мужчины или женщины, не желающих этого и твердо стоящих на своем, представляет собой определенную форму насилия, косвенно подпадающую под запрет убивать. Ведь не так уж важен другой, более важно имеющееся намерение нанести вред, совершить насилие над ситуацией, которая должна развиваться иначе. Фактически, это означает желание объективировать волю, свободную мысль другого человека, будь то мужчина или женщина.

Следовательно, согласно глубинному закону природной интенциональности ни в коем случае не следует пытаться подчинить себе человека, во всяком случае того, кто уже избрал для себя иной путь, иные точки отсчета. Поэтому и миг любви, сексуального единения с мужчиной или женщиной должен быть прожит в состоянии взаимной внутренней свободы, то есть самостоятельно принятого решения, полной ответственности обеих сторон. До встречи друг с другом каждый из этих двух людей существует в одиночестве, для самого себя и по отношению к себе должен "святить праздник", "почитать отца и мать", то есть собственную природу, а не совершать "неподобающих, порочных действий". Следовательно, он может допустить возможность любви, секса только, если это способствует развитию индивидуальности каждого из участников.

Это верно и применительно к "вещам", принадлежащим другому, которые любит и к которым привязан их владелец, кем бы он ни был. Если их отбирают, другой должен защищаться во имя своей потребности в естественной самозащите, поскольку речь идет о вторжении в его психологические, личностные владения. Тот, кто подобным образом осуществляет насилие, тем самым устанавливает принцип, легитимизирующий чье-то еще нападение на него самого.

Обобщая сказанное, мы можем формализовать закон, путь, желание, судьбу, любимое, скажем так, проявление Ин-се каждого отдельного человека в следующих положениях: после того, как выяснилось, что "Я Господь, Бог твой" и что "Да не будет у тебя Других богов пред лицем Моим", не используй меня бездарно, не обращайся ко мне по пустякам, живи своей жизнью, следовательно, почитай свою природу, воодушевляйся своей неповторимостью, обращая внимание на все относящиеся к этому детали. То есть беспрестанно помогай своей природе развиваться, непрерывно превозноси ее и в себе самом, и на этой планете, и во вселенной, ибо это закон, действующий во всем пространстве, в котором взыскуется твоя уникальность и неповторимость.

Следовательно, если бы мы хотели вербализировать природную интенциональность после установления собственной "этости", после собственного экзистенциального самоутверждения, можно было бы сформулировать ее так: "нет никого вне меня, вне того, что я есть, не подходи ко мне с рациональной, фидеистической3 или юридической меркой, не называй имени моего напрасно, не растрачивай меня попусту на преходящее и меняющееся, потому что я вечен, я есть всегда и я здесь для совместного праздника. Чтобы добиться этого, ты должен почитать природу в том виде, в каком я ее создал, и, более того, совершенствовать ее, по мере сил, продолжая творение вместе со мной. Поэтому всегда защищай «априори» то, чем ты являешься, и то, что случается с тобою, как с человеком. И не совершай в отношении этой твоей реальности нечистых действий, но люби себя, как люблю тебя я. В этом — весь закон".

Необходимо также помнить, что для природной интенциональности "делать" и "мыслить" это одно и то же. Более того, мысль, строго говоря, — весомее, поскольку именно "мысль" детерминируют интенциональность, создающую семантику, а важен именно семантический акт, потому что он содержит в себе вариативность связей между логическим "Я" и Ин-се. Указания последних заповедей всегда нужно соотносить с конкретной ситуацией, личной или исторической, поскольку приоритет всегда за фундаментальными принципами. Вот и все, что я хотел вам рассказать об этих принципах, представляющих лишь малую толику извечной мудрости, присущей глубинной природе вещей и человека, первооснова которой теряется в далеком прошлом. Они всегда были и пребудут вовек наделенные удивительно безграничной способностью к развитую.

Можно было бы бесконечно искать все новые и новые возможности применения этих принципов в жизни, но это не имеет смысла, потому что как только человек возвращается к чистой основе самого себя, он узнает все о себе и о том, как сделать вещи лучше.

Глава пятнадцатая. Что такое учитель.

Говоря об учителе или преподавателе, я имею в виду тип, функцию, роль, которые человечество инструментализирует для собственной эволюции; фактически еще до семьи, до религии, до политики все человечество прибегает к помощи учителей. Допуская, что каждый ребенок сам формирует стереотипы собственного знания, следует сказать, что фактически в последних, внутри структур научения, самостоятельно возводимых им в детстве, есть ориентиры, ценностные точки, которые коннотируются учителем, внутренне избранным самим ребенком. Его структуры научения имеют опоры, в качестве которых может выступать дедушка, приятель, преподаватель или художник. Загляните внутрь себя (пусть даже и зная, что в определенном смысле вы сформировали себя самостоятельно), и вы обнаружите ценностные ориентиры, избранные с чьей-то помощью. Кроме того, любой общественный институт, чтобы иметь возможность влияния на людей, выбирает лидеров, деятелей, строителей, которые нужны для задания направления миллионам умов.

Проблематика, связанная с ролью преподавателя чрезвычайно обширна и я не буду углубляться в нее. В общих чертах, в большинстве случаев преподаватели представляют собой проявление требования репрессивного "Сверх-Я", входящее в категориальный аппарат бессознательного всех человеческих существ. Впоследствии ученики и все остальные возлагают вину на преподавателей, забывая, что изначально они суть архетипические порождения всей той системы, в которой социальное себя угнетает и питает.

Прежде, чем попасть под влияние масс-медиа, великих религий и сохраняющего еще свое значение фактора семейного воспитания, все людские дела фактически вершатся учителями, вождями знания. Это учителя общепризнанные или идентифицированные, вербализованные в качестве таковых старшим или считающимся умнее товарищем. Таким путем знание распределяется по различным каналам и сферам образования. Однако эта роль не предполагает исследования самого себя: думая о массе, учитель игнорирует свои проблемы, часто забывая о необходимости идентификации, пересмотра или исправлений в самом себе. Обучающий видит свой долг в изменении других, но никогда — в изменении самого себя; эта ошибка проистекает из того факта, что он учит о применении и смысле символов, используемых в сферах знания, власти, информации, различных взаимодействий. Преподавая символы, с чьей помощью происходит управление экзистенцией, экономикой, социумом, он в силу объективной социальной и даже экзистенциальной власти символов, забывает о самопроверке, метанойе1.

Разбирая эту тему, я имею в виду вовсе не преподавательский корпус, не тех, кто работает, потому что у него такая профессия, ради жалованья, ради определенного положения, как и не тех, кто кое-как справляется с ролью лидера, а настоящего учителя. Эта тема и будет предметом нашей дискуссии.

Кого считать учителем, что должен делать учитель, если не касаться преподаваемого им содержания? Я попытаюсь продемонстрировать внутренний кризис тех, кто по своему выбору или из-за превратностей судьбы становится учителем. Что такое учитель? Учитель — это трижды превосходящий. "Магистер" на архаической латыни означает: "в три раза больше".

1) Он знает вещи, как все;

2) Он имеет знание, обусловленное символами, то есть владеет техникой;

3) Он знает, как связаны феноменология и Бытие.

Другими словами, он наделен внутренней способностью, умением опосредовать Бытие, высшую реальность любой вещи, в каждом событии или ситуации, происходящей с ним. Он может одновременно являться человеком опытным и мудрым, независимо от наличия дипломов или внешних знаков признания. Следовательно, под "учителем" я имею в виду не ученого, не почтенного ректора или министра народного образования, не писателя или художника и им подобных. Учитель — это тот, кто способен творить истину на трех выше перечисленных уровнях, отчего он и является трижды превосходящим.

А) Его основным преимуществом является то, что он никогда не доверяется опыту.

Все технические специалисты, весь преподавательский корпус обязательно пользуются опытом, но учитель, настоящий учитель — нет. Опыт это испытанное, выстраданное, пережитое действие, повлиявшее на нас и в чем-то нас изменившее. Учитель же, прожив множество ситуаций, столкнувшись с множеством вещей, переплавил их в себе и претворил с их помощью себя самого в истину. Он выучил много моделей, но знает, что все они суть ценности прошлого и, следовательно, могут пригодиться для книжных теорий, но вовсе не подходят для того, чтобы стать единственным ключом, раскрывающим "этость", первичное содержание решающего мгновения экзистенции. Богатство опыта научило его каждый раз учиться заново, научило тому, что в прошлом нет таких правил, которые могли бы помочь ему обрести аутентичность в каждой новой ситуации.

Учитель может чему-то научить других на собственном опыте, но ему лично, в условиях окружающей его новизны, созревающей и вырастающей вокруг, опыт его прошлого становится не нужен, он куда-то исчезает перед лицом высшей новизны существования для самого себя. В самом деле, он знает, что находится постоянно впереди, всегда на новом направлении, и что его долг заключается в непрекращающемся изобретении техник, стратегий, модулей, символов, сотворить которые в данный момент способен только он. Таким образом, его жизнь состоит в некоем непрерывном творении, и в прошлом опыте он может почерпнуть лишь технику, модуль — не более.

Б) Вторым аспектом является то, что учитель знает все людские роли, все возможные их проявления, но внутренне не уважает ни одну из них.

В сущности, он "аморален". Если учитель действительно троекратно превосходит других, то его внутренняя жизнь постоянно должна не совпадать с тем, что он всем преподает, он не может остановиться ни на одной роли, ни на одном пути, ни на одном символе. Он всегда должен быть готов к встрече с "этостью" в непрерывном потоке экзистенции. Каждый раз, когда жизнь требует, призывает его, он откликается: "Вот я", — и у него нет времени задаться вопросом, соответствует ли это тому, что он делал, говорил и поддерживал ранее, или словам и деяниям праотцов. Он чувствует внутри себя голос жизни: "Я — твой отец и сын, твоя мать и учитель, я — твоя реальность, я — всего-навсего твоя истина и в сей миг порождаю тебя".

При этом у учителя нет никаких охранных грамот. Ему некого просить, не перед кем претендовать на то, чтобы его поняли, он — один перед лицом этой жизни, не сложившей еще правил для общества. Это ему предстоит установить новые границы, новые модели, новые тропы, по которым затем пойдут другие. Выступая посредником смысла, он должен уметь опосредовать бытие в историческом в той мере, в какой история может допустить великое, уже переживаемое им в себе. И хотя его глубинная суть аморальна, по отношению к истории, институтам, другим людям он всегда высоко нравственен; более того, он ревностно блюдет установленные обществом правила, способствует их распространению и упрочению, исподволь готовя их обновление для развития бытия в жизни. Однако в своей глубинной основе он всегда находится вне того, что преподает другим.

Такова позиция экзистенциальной психологии учителя, и представляется очевидным, что этого уровня нельзя достичь, оставаясь неподвижным, связанным, подчиненным стереотипу закона, — научного ли или закона здравого смысла, или авторитета академических кругов. Внешне учитель кажется самым закоренелым консерватором; внутренне — это постоянная революция в действии.

Ему нет нужды выступать против кого бы то ни было; видя, что многие люди жаждут новой жизни, он находит новые исторические модели, прокладывает новые пути, направляя к лучшей, более полной жизни этих многих. Такое его поведение вызвано не добротой, не любовью к людям, а тем, что он являет собой сознательную феноменологию разума жизни, что применительно к его индивидуальной жизни неизбежно означает и проявление разума в истории. Учителя не может породить институт, как, впрочем, и верность букве, кодексу или договору, которые могут дать лишь прекрасного судью, судебного чиновника, но не учителя.

Человечеству необходимы учителя, без них оно просто прекратило бы свое существование. Он, однако, не обязательно является известной и знакомой всем личностью, он всего лишь совершает свой путь там, где есть бытие, и не бывает там, где нет бытия. Учителем может быть простой врач, литератор, психотерапевт. Это богатство, всегда остающееся невидимым, ему ведома изнанка символов, он использует их, не являясь ни одним из них; он использует институты, общественный порядок, строй, любые правила, не отождествляя себя ни с одним из них.

Поэтому он обычно не получает признания, денег и не удостаивается памятников. По сути он существует всегда за пределами собственной феноменологии. Если попробовать буквально следовать тому, что я описал как Онтопсихологию, нет никакой гарантии, что вы станете учителем. Я описал символы, которые могут помочь, подготовить, создать предпосылки, но в конечном счете все зависит от творческой активности самого индивида, самостоятельно погружающегося в игру бытия и ставящего при этом на кон всю свою целостность. "Угадав", он обретает нечто большее, чем рай, но ошибившись, — становится самым несчастным человеком на свете: никто не сможет понять и простить его. Прекрасно сознавая, что ценой ошибки будет вечный приговор, он знает также, что только он сам и может вынести его себе, но не общество, которое может вознаградить его или уничтожить. Общество для учителя — это некая не вызывающая интереса область, ибо его постоянным собеседником является Бытие.

В) Как формируется учитель?

Сначала он должен выучить соблюдаемые всеми правила и быть примером в их исполнении, а когда постигнет все внешнее знание (систематизированное в гражданском и судебном праве), ему предстоит испытать одиночество и риск, как обычному человеку. Например, сексуальный опыт он постигает подобно невинному ребенку; жульнический, коммерческий опыт—подобно плутоватому мальчишке. Он должен заглянуть во все уголки, во все "закоулки" вещей, заглянуть за стену невежества, за стену власти. Двигаясь вперед с неустранимым, но не выставляемым напоказ чувством вины за нарушения закона, он должен "голыми руками" противостоять наркомании, СПИДу, преступности, святым, экстрасенсам, мощным шпионским сетям, движению капиталов, актерам, художникам, — причем всегда находясь среди них, будучи одним из них, а не человеком со стороны подобно репортеру. Никто не должен знать, кто он, чтобы любому, кто его встретит, он казался подчиненным, нижестоящим.

Мудрец, учитель учится, совершая, как подчиненный, как нижестоящий, свой путь за кулисами всех вещей, узнавая оборотную сторону всего, что пережито человеком. Это необходимо потому, что только через свой опыт он может увидеть и уловить связь сущего и символичного.

Если искать истину в символизме, ее не найти никогда; чтения Библии, философских или богословских трактатов, гражданских кодексов, научных трудов для этого не достаточно. Учитель должен самостоятельно совершить переход, в котором он сталкивается один на один с неприкрытой правдой жизни, подвергаясь банальным и грозным опасностям обстоятельств, которые только и формируют человека. Причем каждому определен свой опыт, через который надо пройти и о котором никогда нельзя будет рассказать. Здесь закладываются энергия, структура и сила его последующего знания — знания, поддерживаемого уверенностью в его очевидности.

Преподавая затем другим, ему придется преодолевать диалектику, рациональность символов, чтобы попытаться передать непередаваемое — свой непосредственный опыт. Он уже изучил, где находятся вещи, ему известен правильный путь среди тысяч символов, составляющих знание человечества, следовательно, он может найти тот единственный символ, который ближе всего к пониманию истинной цели вещей. Инструментализируя диалектику различных "вещей" знания, сопоставляя различные библиографические источники, обычаи, исторические сведения, учитель так или иначе организует символы. Чтобы научить людей тому, где находится обиталище бытия. Для этого его подготовка должна быть непрестанной и происходить в тени его экзистенциального риска. В определенном смысле можно сказать, что он эволюционирует, духовно насыщается вне закона, всегда выглядя при этом образцово соблюдающим все его положения.

Не существует рекомендаций, как именно пройти этот путь, ибо есть некая точка, достигнув которой, человек должен быть один, чтобы знание пришло к нему, и, если в этот момент кто-то будет его учить, то для путника он будет другим человеком, не более. Человек со стороны может провоцировать, может возбуждать, поэтому учитель (или троекратно превосходящий), если решает помочь ученику, то дает только намек, указывая, но не уточняя всего, ибо знает. Что рано или поздно ученик окажется перед лицом ситуации, требующей творчества, в условиях абсолютной новизны, потому что для каждого индивида Бытие ново по-своему.

Единственно стоящим богатством, которое учитель может обрести в процессе самосозидания, является богатство встречи с другим великим учителем. Поскольку в системе официального обучения превалирует так называемый критический подход, любой учитель говорит, что веришь никому нельзя, но в глубине души он всегда надеется встретить учителя более великого, знающего кратчайший путь от существования к Бытию, от символа — к реальности. Такая встреча ощущается как вызов бытия, потому что за ней обычно следует мощный выплеск потока откровений бытия. К сожалению, мистические школы как восточные, так и западные, говорили об этом как о Духе, единении, озарении и т. д. А лучше было бы не затрагивать эту тему, потому что при такой постановке вопроса остается в тени сам человек. Мой же путь есть рациональное движение вперед без принятия на веру чего бы то ни было.

Технически формирование учителя должно осуществляться в состоянии всегда открытой не знающей границ рациональности. После того, как он получит максимально широкое образование, он должен самостоятельно двигаться дальше, обходя с рациональной осмотрительностью все окутанные мраком уголки экзистенции. Только такой человек может дать гарантию истины, развития всем остальным ролям и стереотипам, бытующим в обществе. В противном случае это будет псевдоучитель, слепец, пытающийся указать путь другим слепцам. Прошу считать это заключение не афоризмом, а проявлениям реалистического рационализма.

Глава шестнадцатая. Мир как спектакль "Я есмь".

В существовании ты либо достигаешь цели, для которой был создан, либо твоя жизнь глупа и бессмысленна. Точно так же поездка на поезде, например, имеет смысл только, когда путешественник имеет цель — добраться до определенного места назначения. Если же он смутно представляет себе пункт назначения, тогда не только его действия, но и он сам становятся воплощением глупости. Индивид реализует себя, если то, чем он занимается, направлено на достижение преимущества. Бытие — это сложнейшая вещь на свете. Существование может появиться только в условиях ощущаемой полноты Бытия.

Безусловно, любой человек в каких-то ситуациях испытывает душевные страдания. Очень часто бывает даже, что его существование становится для него тяжким грузом, ибо он утратил цель. Для большинства вещей, напротив, нормой является спокойное присутствие там, где существует исключительно Бытие.

Кое-кто возразит: "Но, может, индивид является лишь насмешкой Бытия?" Нет. Бытие предлагает путь, средства, все необходимое для того, чтобы радость стала полной, и если от этих средств отказываются или корректируют их структуру с помощью особых моделей исторической культуры, то это уже не имеет к Бытию никакого отношения. Человек создается как будущий друг Бытия для их обоюдного удовольствия. Поначалу существование является театром Бытия, в котором режиссура осуществляется самими актерами.

Есть три способа отношения существования к Бытию:

1) Первоначально речь идет о восстановлении средств, способных реализовать цель. "Средства" означают совокупность всех инструментов, отлажено, синхронно работающих. Существование есть интенциональность, организующая себя как "Я" с помощью всех этих инструментов, необходимых для достижения впоследствии трансцендентной цели. В этом случае я подразумеваю под "Я" множественную потенциальность Ин-се, которое, став высшим открытием, исчерпывает себя в историческом "Я". Тогда не существует уже "Я" априорного, а только "Я есмь".

На этой первой стадии происходит спуск в ад, в вещность инструментов, которыми необходимо научиться умело пользоваться. Инструментами являются тело, чувства, время, различные инстинкты — иными словами, всевозможные функциональные опосредования, позволяющие "Я" исчерпать онтическое Ин-се.

Онтическое Ин-се представляет собой единственную функцию, посредством которой, ради которой и в которой внешне малая жизнь человеческого существа раскрывается в торжестве духа, когда человек обретает ликование, мудрость, и реализуется как хозяин объекта: он преодолел все преграды и стал повелителем внутри Бытия.

Бытие хочет пройти через историю и состояться для самого себя. Эта игра неизбежна и драматична настолько, насколько она единична и уникальна, ибо каждый — одинок. Людям часто приходится играть с беспокойством, собственной гордостью, потребностью любви, превосходства, совершая с утра до вечера действия, которые полагается совершать: есть, спать, пить, одеваться, выполнять определенную работу. Постоянно воспроизводя одни и те же действия, они так и не сталкиваются с побеждающей реальностью. На жаргоне индийской философии это можно было бы назвать жизнью, постоянно укрытой покровом Майя, завесой тени, или неосознанным движением во мраке. К чему говорить? К чему дышать? К чему думать? Зачем это нужно? Первая стадия — почти как ночь: в ночи рождаются, а большинство и не выходит за ее пределы.

Человек должен научиться пользоваться различными инструментами. В процессе пользования он открывает их функции и определяет цель. Онтопсихология облегчает путь к точному, правильному использованию этих инструментов. Нужно преодолеть две или три вещи: монитор отклонения, сеть негативных семантик и стереотипы, отделяющие историческое "Я" от безотлагательности Ин-се. В противном случае мы все время будем отклоняться от своего пути.

2) Второй фазой служит сосредоточение на том, что в терминах онтопсихологии можно определить как первичное восстановление объективности собственного организма в его динамической целостности, или как открытие тотальной простоты самого себя.

Упражняясь в точности соответствия природной интенциональности, открываешь постоянную новизну научения. Этот непрерывный и смиренный поиск и есть единственное направление, в котором надо продвигаться, пока не придет понимание себя как функции всех своих инстинктов, задающей цель каждому переходу. После прохождения этапа коррекции, то есть психотерапии метанойи, собственно и начинается вторая фаза — фаза контролируемого экзистенциального спокойствия. Работать больше не требуется, человек уже не ведает сомнений, усталости, стресса, с него снято проклятие тяжкого труда и он вступает туда, где мир являет себя как райский опыт.

Камни, дороги, тело, отношения – все прочитывается по-другому, то есть все преображается, и тогда нагромождение знаков, казавшихся мешаниной пятен или проявлением подступающей патологии, неожиданно обретает смысл. Надо только не забывать о необходимости избегать постоянного насилия со стороны большинства, всех тех, кто не постиг самих себя и своего внутреннего назначения. И как только его удастся исключить, мир, жизнь, день, солнце, собственные мысли, тело, устремленность, здоровье становятся гальваническими сгустками спокойного возбуждения. После приведения в абсолютное равновесие всех инстинктов (они, впрочем, представляют собой крайние значения жизненного пространства, задаваемого константой «Н»), открывается возможность величественного осуществления онтической интенциональности, основанной на контрапункте исторической и объективно-личностной этики.

На этой второй стадии происходит райское осуществление самих себя, инстинкты совершают свой бег, метаболизируя развитие в наслаждении. Это удивительно захватывающая игра, и сомнение может возникнуть только относительно ее продолжительности, ибо ничто не может остановить ее или установить для нее какие-либо рамки (кроме внутренней личной ошибки).

3) Третья стадия – стадия «Я есмь». Это измерение совершенного сознания, когда «Я» видит себя как исключительный миг целостного духа. Сознание становится целостным актом, в котором нет больше мысли, логики, времени, пользования мирскими инструментами, а все объекты – лишь путь к встрече с непрерывной радостью бесконечно полиморфного Бытия на заре занимающегося дня.

На этом уровне достаточного того, чтобы субъект думал, решал; он не должен больше трудиться в поте лица, над ним больше не довлеет груз риска. Достигшее цельности «Я» пользуется всей мощью онтического Ин-се, обретая власть над любым движением мысли и способность к возрождению после смерти, но не стремясь при этом к реинкарнации.

На этой третьей стадии существует только желание и нежелание и ничего больше, ситуация безграничной способности к принятию решений. Следовательно, весь мир являет собой лишь материал для свободного, могучего, и, вместе с тем, бесконечно радостного и любящего волеизъявления, в котором решения принимаются не по необходимости или принуждению, а свободно и ради свободы. На этом уровне, правда, груз экзистенциальных проблем уже не давит на нас, мы мертвы для него, но рождены для возможности быть и существовать одновременно, при этом сознание настолько ясно, прозрачно, что трансцендируя существование, мы фактически идентифицируемся исключительно с "Я" Бытия.

Бог вечно играет своей свободой, при этом только наслаждаясь, но никогда не отвлекаясь от вещей. Он остается всегда единым в множественном. Он ничего не просит и ничего не предлагает, ибо реальность есть отражение его сознания. Все, о чем я сейчас говорю, потенциально заложено в любом из нас, это сокровище, хранящееся внутри, невидимое, пока его не разбудит действие.

Потому-то и интересно изучение онтопсихологической методики, если только не догматизировать ее. Итак, подведем итоги: методика требуется на первой стадии; на второй стадии — неизбежное наслаждение всеми мотивациями, реализующими становление; на третьей стадии мы просто есть. Я бы изобразил сказанное при помощи следующего рисунка:

Из единственного круга (Бытие) происходит существование В, которое экзистенциально записывается в виде иероглифов на дистонических или шизофренических переходах и, следовательно, завершается положением "вне игры" или вне функции Бытия, тогда как существование А, намечаясь исторически, формализуется в центре онтической функции и развивается, имея с ней общую цель: онтическую интенциональность, что позволяет А ощущать себя в качестве "Я" в Бытии.

---

[1] Ин-се (Лат. in es-se — средоточие бытия) — внутреннее позитивное ядро человека, его подлинное бытие, трансцендентное плану существования.

1 Интенциональность — специфическая форма экзистенционального движения, векторное действие, "воля к...".

2 В философии Канта непознаваемая "вещь в себе ".

1 Res publica (лат. – общее дело) – понятие римского права, близкое к современному понятию "государство".

2 Бенедетто Кроче (1866 — 1952), итальянский философ, историк, литературовед, политический деятель. Основоположник "этико-политической" школы в итальянской историографии. Активно выступал против фашизма.

3 Ipse dixit (лат. — Сам сказал) — выражение, характеризующее позицию бездумного преклонения перед чьим-либо авторитетом.

1 Ipso facto (лат.) — Само по себе: на деле; в силу самого факта. (прим. ред.)

2 Подробнее см.: rivista "Ontopsicologia" Luglio 1987, "Le due morali del saggio" (журнал "Онтопсихология" № 3, VII. 1987, "Две морали мудреца").

1 Стилистическая фигура, состоящая в нарушении грамматической или логической правильности речи. (прим. ред.)

1 Подробнее см.: А. Meneghetti, "Ontopsicologia Clinica", "Etiologia plurifattoriale della nevrosi e schizofrenia" (А. Менегетти "Клиническая онтопсихология", "Многофакторная этиология невроза и шизофрении"). (прим. ред.)

2 Педоцентризм — принцип ряда педагогических систем, провозглашающих необходимость обучения детей только на основе возникающих у них желаний. (прим. ред.)

1 Константа "Н" (humano — человеческое) — в терминологии А. Менегетти потенциал человека, закладываемый при рождении. (прим. ред.)

2 Монитор отклонения – своего рода внутренний цензор человека, находящийся в его бессознательном и жестко обуславливающий его поведение определенном набором стереотипов.

1 Буквально этот термин означает "власть народа", так как происходит от demoz = народ и krazv = власть. — А. М.

2 Patres familias, мн.ч. от patеr familias (лат. — глава семьи). Только Р.f. имел юридич. право собственности в Древнем Риме. (прим. ред.)

3 Sасеrdоtе (от "sасег" — ит.) — священный. (прим. ред.)

4 Понтифик (от "роntifех") — высш. категория духовенства в Древнем Риме. (прим. ред.)

5 Иисус был распят в пятницу. (прим. ред.)

6 Здесь автор противопоставляет библейское: "Бог создал мир" и более позднюю христианскую доктрину "creatio continua", рассматривающую бытие как непрерывный процесс творения Господня. (прим. ред.)

1 Лекция была прочитана профессором А. Менегетти 21 апреля 1990 г. в Палаццо Валентини (г. Рим). (прим. ред.)

1 "Пусть печатается" (лат.) — формула цензорского разрешения на печать. (прим. ред.)

1 Библия, Быт. 3, 19 (прим. ред.)

1 Исход 20: 18, 19 (прим. ред.)

2 В дословном переводе эта заповедь выглядит так: "Не забывай святить праздник". (прим. ред.)

3 Здесь: основанной на слепой вере. (прим. ред.)

1 Метанойя — радикальное изменение поведения с целью его настройки на интенциональность Ин-се. (прим. ред.)

---

Подготовил к обнародованию:
Марсель из Казани.
«Сверхновый Мировой Порядок»
www.MarsExX.ru/
marsexxхnarod.ru
«Перерождение ради процветания»
http://MARSeXXX.narod.ru/
marsexxxхnarod.ru

copyright: везде и всегда свободно используйте эти тексты по совести! © 2003 — 2999 by MarsExX (Marsel ex Xazan, Марсель из Казани) www.marsexx.ru Пишите письма: marsexxхnarod.ru Всегда Ваш брат-человек в труде за мир и братство Марсель из Казани