• А. Ф. Лосев. О мировоззрении.
• Приложение. Альберт Швейцер «Мировоззрение индийских мыслителей. Мистика и этика». Глава I. ЗАПАДНАЯ И ИНДИЙСКАЯ ФИЛОСОФИИ

Лосев А. Ф.

О мировоззрении

«Напишу немного о себе. Я заканчиваю восьмой класс, сдаю экзамены, пока на «отлично». Комсомолка. Серьезно я не увлекаюсь ничем. За мою короткую жизнь я не встречала на своем пути трудностей. Все как-то шло легко и просто. Хотя, со своей точки зрения, я видела много недочетов, каких-то сложившихся по неписаным законам традиций. Я высказывала свое мнение. А в ответ слышала, что так легче живется. Сейчас в стране идет перестройка, но как же нам, подросткам, молодежи, перестраиваться, если старшее поколение показывает нам далеко не благоприятные традиции?

Говорят: «Жизнь прожить — не поле перейти». А пройдешь это поле жизни, обернешься, а оно пустое, не посеял ничего человек, времени не хватило» (из письма В. М.).

Так что же предопределяет поступок человека? Его желание найти свое место в жизни, его позиция, энергичные действия? Можно увидеть недостойное и промолчать, можно жить так, как привычно, не требуя от себя напряжения духовных сил ежечасно, ежедневно. Можно. Но тогда позади— пустое поле, как верно размышляет юная восьмиклассница. И все-таки верится, что понимание этого — уже шаг к поиску, обретению себя.

Отчего же нередко бывает, что нет продолжения — шаг еще не открывает пути? Быть может, оттого, что не удалось человеку найти те прочные связи, которые помогают ему утвердиться в мире, обрести то истинное мировоззрение, которое возвращает человеку человеческое, вносит радость бытия, поднимая его на вершины духовности? И тот самоанализ, который свойствен автору письма, думается, поможет ей укрепиться в мысли, что духовность индивидуальности — суть человека. Но постигает ли он свою суть без борьбы, без сомнений, относится ли к ней как к данности, зависит от нравственной позиции человека.

Как-то по просьбе журнала «Сельская молодежь» профессор А. Ф. Лосев согласился побеседовать с читателями (это была одна из последних его бесед с журналом). Он долго обдумывал тему беседы и наконец сказал: «Сегодня необходимо говорить с молодежью о самом важном и самом трудном, о том, что помогает человеку достойно жить, действовать, принимать решения, о том, что составляет суть человеческого характера, — о мировоззрении».

Беседа о мировоззрении не была напечатана, но, к счастью, в архивах редакции сохранился ее машинописный вариант, и мы рады, что диалог ученого с читателем состоится.

Итак, что такое есть мировоззрение и как можно было бы его  построить? Я готов говорить с вами  об  этом,   но только с одним условием. Если вы хотите разговаривать со мною, я прошу вас отказаться от всех предрассудков, которые часто возникают у людей даже помимо их воли, и прошу вас оставаться только на почве здравого смысла. Возможно, вы и сами не понимаете, какой огромной властью над умами пользуется обывательщина и просторечное, совершенно некритическое использование слов и понятий. Или мы с вами будем оставаться на почве здравого смысла, какие бы неожиданные выводы отсюда ни возникали, или нам с вами не о чем говорить.

Так как термин мировоззрение состоит из двух слов — «мир» и «воззрение», если нам начать со слова «мир», то вот вам первый предрассудок, который очень часто встречается и у людей ученых, и у неученых. Обычно говорится: мы не знаем, что такое мир, объясните нам. Я категорически утверждаю, что люди только прикидываются, будто они не знают, что такое мир. Если я вас спрошу, можно ли солнце считать миром, то вы, конечно, тут же скажете: ну, какой же это мир, ведь это только часть мира. Хорошо. А луна? Является ли она миром или не является? Конечно, скажете вы, и луна тоже еще не есть весь мир, а только часть мира. А земля? А Марс и Юпитер? А вся солнечная система? А любое созвездие? На все эти вопросы вы будете решительным образом отвечать, что ни то, ни другое, ни какая бы то ни было вещь вообще ни в каком случае не есть мир, а везде тут мы имеем дело только с частями мира. И почему же вы так говорите? А потому, что вы хорошо понимаете слово «мир». Иначе вы не отвечали бы так решительно ни о солнце, ни о луне, и сам этот вопрос, который я вам задаю, считали бы бессмысленным.

Правда, это знание о мире, которое вы здесь проявляете, еще весьма туманное и неопределенное. Оно, конечно, требует научной разработки; и разработка эта, конечно, дело нелегкое. И добиться тут точной формулы, само собой разумеется, весьма трудно. Но вопрос, который я задавал о частях мира, вовсе не предполагал, что вы сразу же и без всякого обдумывания вскроете логическое понимание мира. Я вовсе не этого от вас требовал, а утверждал только, что мир для вас является хотя и туманной, но все же непосредственно ощущаемой областью. И если вы с этим согласитесь, тогда давайте попробуем рассуждать о мире и более аналитически.

Прежде всего, мне кажется, вы должны согласиться с тем, что мир есть вся действительность в целом, в ее прошедшем, в ее настоящем и в ее будущем. Уж в этом вы во всяком случае не можете сомневаться. Но я вас спрошу вот о чем. Есть ли мир нечто, или он — ничто? Если мир — ничто, то, очевидно, нам с вами и разговаривать не о чем. Мир, несомненно, есть нечто. А именно, он есть мир, а не что другое. Отрицать это вы уж во всяком случае не сможете. А если мир есть нечто, то это значит, что он есть и нечто одно, нечто целое. Частей мира бесконечное количество, но мир — один, и вся бесконечность его частей есть нечто одно, а именно — сам мир, и не что другое. Но как же это возможно? Это возможно только потому, что мир есть целое, целостность. Сколько бы разнообразных частей мы ни находили в этом целом, оно остается самим собой и в этом смысле совершенно неделимо.

Я живу в доме. Но есть ли дом только окно или несколько окон? Ничего подобного. Дом состоит не только из окон, но еще из комнат, еще из дверей, еще из стен, еще из крыши. Так где же, в самом деле, дом как целое? Да, несомненно, он есть целое, которое не только состоит из разнокачественных деталей. Да невозможно сказать даже и того, что дом состоит из строительных материалов, из материи. Он также есть еще и та идея, которую имели в виду строители дома, и которая осмысляет и оформляет все, входящее в дом, все его части. Но сказать, что дом есть идея дома—тоже бессмысленно. Дом охраняет меня от мороза и жары. Идея дома, взятая сама по себе, есть только план или проект, задуманный строителем, и такая идея еще не существует материально, она еще не есть самый факт дома, еще не его материальное осуществление и строительство дома. И такая идея дома еще не охраняет меня от жары и мороза. До стен дома и до всех его частей я могу дотронуться, могу их понюхать, но до идеи дома я не могу дотронуться рукой, и не могу ее понюхать, и не могу ощутить языком  ее вкус.

Да и вообще все на свете состоит из материи и формы, то есть из каких-нибудь материалов и их оформления, их осмысления. Но когда я надел кепку, я надел не материю кепки и не идею кепки, но саму кепку. И когда я сел в машину, я сел не в материю машины и не в идею машины, но в саму машину.

Итак, если вы хотите оставаться на почве здравого смысла, вы должны сказать, что, хотя мир и является в виде своих бесконечных частей, тем не менее он есть нечто целое, он есть нечто одно; и это целое не есть только сумма его частей. Оно является совершенно новым качеством по сравнению с ними. А иначе получится так, что если стул деревянный и стол тоже деревянный и каждый из этих предметов не есть своя специфическая неделимость частей, то мне будет все равно, садиться ли на стул или садиться  на стол. Поэтому ни дерево, из которого состоят части стула и стола, не есть сами эти предметы, ни их смысловое назначение, тоже не есть дерево, поскольку они могут быть сделаны и не только из дерева, но, например, из металла. Следовательно, и мир, взятый в целом, тоже  есть  неделимая цельность, из каких бы частей он ни возникал фактически.

Теперь остается один шаг, чтобы понятие мира получило для нас не только непосредственно воспринимаемую, но и логическую значимость. Дело в том, что, хотя целое невозможно без его частей, а части невозможны без целого, все-таки логическая функция целого и частей совершенно разная для целого и для его частей. Целое невозможно без его частей, но оно может содержать эти части в себе только потенциально и отнюдь не в виде фактического и материального существования. В таком потенциальном виде части целого существуют,  например,   в  инженерно-техническом проекте дома, предполагаемого для постройки. В то же самое время фактические и материальные части целого именно фактически   не могут существовать   без своего целого. Вернее же сказать, они вполне могут существовать без своего целого, но тогда каждая такая  часть  уже   не   будет частью целого, а будет иметь вполне самостоятельное существование, и целое рассыплется на множество таких частей, которые не будут иметь к нему никакого отношения, и целое вообще перестанет в них существовать. Таким образом, целое может оставаться на стадии только потенциального существования частей; и если они возникнут, то оно станет для них и созидательным, и осмысляющим началом, В то же самое время части целого, взятые фактически и самостоятельно, не создают и не осмысляют целого,  а   только отображают   его.   И поэтому   необходимость  совместного существования целого и его частей рисует нам целое как созидательно-осмысляющую силу. А части целого эта необходимость рисует как фактически-воспроизводящую силу. Целое творит части, а части не творят целого, но только его воспроизводят и воплощают. Если бы части творили целое, то целое раздроблялось бы на все эти самостоятельно существующие части, то есть перестало бы существовать как целое. Следовательно, части только потому и могут существовать, что они воспроизводят целое. А иначе части вообще не будут частями никакого целого.

Но тут важен еще один момент. Если части существуют только благодаря тому, что они воспроизводят целое, а целое воплощается в отдельных своих частях, то это значит, что каждая часть целого утверждает себя не только благодаря своему воспроизведению целого, но она утверждает себя, следовательно, также и благодаря воспроизведению других частей. Части целого не только находятся в своем целом, но и находятся одна в другой. Правда, мир есть не просто целое, но и вечно изменчивое целое, вечно становящееся целое. Однако если есть становление, то это возможно только потому, что есть и то, что именно становится. Точно так же, если имеется становление, то имеется и направление этого становления, имеется его цель. Но ведь в мире нет ничего, кроме мира. Значит, мир есть и то, что становится, то есть причина становления; но он же есть и та цель, для которой происходит его становление. Но становление есть сплошной переход одного в другое, то есть борьба одного с другим. Тем не менее эта борьба происходит внутри самого же мира и мир ею управляет. Борьба противоположностей только потому и возможна, что существует сам мир, который выше этой борьбы и который уже не есть борьба, а только тот мир, о котором мы говорим в смысле мирного состояния. Мир-вселенная в основе своей есть мир в смыеле мирного состояния. Для нас тут нет даже двух терминов, поскольку и мир-, вселенную и мир в смысле мирного состояния мы обозначаем одним и тем же словом «мир». Поэтому, если в мире существует борьба, то это только в силу того, что мир-вселенная в тех случаях, когда он рассматривается в процессе его становления и потому является борьбой, сам по себе, то есть в своей основе, выше этой борьбы, есть единство противоположностей, то есть является миром в смысле мирного существования. Мир-борьба только потому и возможен, что в основе своей мир либо вовсе не есть борьба, либо есть такая борьба, которая преследует цели всеобщего мирного состояния. Это прямой и простейший вывод из того, что мир есть целое. Если борьбу рассматривать как стремление к уничтожению, это не есть борьба, а есть только смерть для всякого становления и развития. И только если борьба противоположностей имеет своей целью мирное существование, только тогда она является здоровым соревнованием, ведущим к утверждению всеобщего умиротворения.

Но и этого мало. Если действительно мир есть целое, то разъединять его созидательно-осмысляющие и фактически-воспроизводящие функции вполне можно и нужно теоретически, но фактически это невозможно. Солнце — не мир, но оно воспроизводит целый мир и отражает его на себе. Поэтому правильнее будет сказать, что солнце, луна и все вещи мира являются символом мира в целом. Они, как части мира, вне мировой целостности; но поскольку они воспроизводят мир в целом, они реальны в качестве материальных символов мирового целого, в качестве того или иного его воплощения.

Само собой разумеется, что солнце и луна, будучи только частями мировой целостности, проявляют свое могущество и силу тоже в частном порядке, то есть отчасти, то есть в той или иной степени. Ведь мир не есть просто неподвижное целое. Он еще и вечно меняется, вечно движется или, говоря вообще, вечно становится. И конечно, тем самым мир есть не только абсолютная цельность, но и разная степень этой цельности, разная степень его самоутверждения, разная степень его могущества и силы, разная степень его созидательной функции и тем самым разная степень его самостоятельности. Кроме действительности, ничего не существует, так как она уже есть все. Но если нет ничего, кроме действительности, то и нет ничего такого, что этой действительностью двигало бы. Следовательно, если действительность движется, то это значит, что она сама есть и движущее и движимое. Мир стремится и движется. Но он стремится утвердить себя же самого. Он сам ставит для себя цели и сам же их достигает. А цель мира есть сам же он. Ведь если мир есть движение и становление, то каково же направление этого движения и становления? Это направление действительности есть она же сама; и поэтому все составляющие ее части движутся одновременно и от себя и к себе. Действительность вечно трудится над своим собственным  осуществлением.

Однако и это удивительное зрелище — всякая вещь, входящая в мир, как бы она ни была мала и ничтожна, — тоже всегда и неуклонно стремится к самоутверждению. И это почему? А это потому, что всякая, самая мелкая и ничтожная, вещь есть часть мира, а мир есть вечное самоутверждение. Значит, и всякая мелкая и ничтожная вещь тоже неуклонно стремится к самоутверждению. Обычно говорится, что человек вечно борется за свое существование. Это правильно. Но возьмите самый обыкновенный камень, неодушевленный, неорганический, неживой камень. И попробуйте его расколоть. Иной раз это удается легко и сразу. А иной раз, чтобы расколоть камень, надо употребить какое-нибудь тяжелое и острое орудие, например, молоток, топор, тяжелый и острый лом, И почему? А потому, что даже и камень тоже борется за свое существование, камню тоже не хочется распадаться, камень тоже несет на себе сверхкаменную силу. Но предположим, что вы раздробили камень на части. Тогда и каждая отдельная часть тоже будет бороться за свое существование, тоже будет громко кричать о себе. И даже если вы раздробили камень на мельчайшие части, даже если вы превратили его в бесформенную массу — в песок, то и этот песок все равно будет кричать о себе, что он именно каменный песок, а не вода и не воздух. И почему? А потому. Я вам повторяю еще раз, что каждый камень и каждая песчинка есть часть мира, есть символ мира, несет на себе пусть маленькую, но все-таки вполне определенную степень мирового самоутверждения и мирового могущества.

При всем том, даже и камень несет на себе не только свое самоутверждение. Он ведь необходим также и для всего окружающего. Если окружающая среда его создала, это значит, что он служит также и ее целям, не говоря уже о том, что и человек тоже может употреблять этот камень для своих, уже чисто человеческих целей. То, что камень утверждает сам себя, это значит, что он нужен также и для чего-нибудь другого. Это значит, что он утверждает это другое, раз это другое, то есть окружающая его среда, не могло без него обойтись.

Я употребил слово «символ». Позвольте немного на этом остановиться. Если вы хотите оставаться в пределах обывательщины, то под символом вы должны понимать просто какой-нибудь знак, часто даже просто какую-то выдумку или даже фантастику...

Я хочу сказать вам о другом. И чисто условная значимость, и чисто метафорическая значимость вовсе еще не есть вся символика. Возьмите, например, такой символ, как государственное или национальное знамя. Возьмите такой символ, как серп и молот. Что же, по-вашему, здесь тоже только одна условность, только одно украшение, только одна пассивная иллюстрация или только одна поэтическая метафора? Нет, товарищи, это и не условность, и не украшение, и не поэтическая метафора. Это — такой символ, который движет миллионами людей. Ради него люди идут на подвиг и на войне отдают за него свою жизнь. Я думаю, что уже простой здравый смысл — а я здесь только и уповаю на ваш здравый смысл — должен заставить вас с неопровержимой силой признать существование таких символов жизни, которые не только отражают или изображают жизнь, но активно ею управляют, с непобедимым могуществом направляют ее к той или иной цели и необоримо, неуклонно ее переделывают.

Когда я говорю, что солнце есть символ всего мира, я выражаю здесь четыре идеи. Во-первых, солнце есть самая настоящая, реально существующая и вполне материальная вещь, сомневаться в существовании которой могут только душевнобольные. Во-вторых, я хочу сказать, что весь мир тоже есть вещь, вполне реальная и материальная, и отвергать  существование такого мира  могут, к  сожалению,  не только душевнобольные, но и вполне здравые философы, не признающие ничего, кроме человеческого субъекта и сводящие всякое  знание только   на субъективно-психические процессы. Такие люди только прикидываются, что они будто бы не знают о существовании мира. На самом же деле когда они его отрицают, то во всяком случае знают предмет своего отрицания. Если я не знаю, что такое данный предмет, то я   не могу его и отрицать; и отрицание в случае отсутствия  отрицаемого  предмета   сводится  к тому,  что остается  неизвестным  предмет отрицания,   то  есть   само отрицание оказывается беспредметным. В-третьих, существует не только солнце и не только мир, но и определенная объективная же связь между ними. А именно, солнце есть определенное воплощение мира. И, в-четвертых, если   это воплощение понимать реально, а не метафорически, не поэтически, не условно и предположительно, то это будет значить, что и солнцу принадлежит присущее всему миру самоутверждение,  но только, конечно, в известной  степени,  и присущее всему миру могущество, хотя опять-таки в соответствующем ограничении, и постоянное стремление проявить свое существование   вовне,   постоянно   действовать, стремиться, создавать и преобразовывать.  Взять  хотя  бы область человеческой жизни, немыслимую без постоянного воздействия солнечного тепла. Таким образом, солнечный символизм в указанном смысле слова есть необходимейшее требование самого обыкновенного здравого смысла.

Теперь я перейду к той части мира, которая зовется человечеством. Человек и человечество есть тоже часть, то есть символ мира, а мир есть всемогущее утверждение. Поэтому и человечество тоже несет на себе ту или иную степень и в данном случае огромную мировую силу и мировое самоутверждение. Ведь если действительность есть все существующее, то значит, кроме действительности, нет ничего другого. И если действительность движется, то двигать ею может только она же сама, так как ничего другого, кроме нее, вообще не существует. Но если действительность движется сама собой, то и ее части, поскольку они ее воплощают, тоже движутся сами собой, или по крайней мере стремятся двигать себя самих, или во всяком случае сопротивляются всему тому, что может их разрушить. Этот активно-творческий и материально-созидательный символизм вы должны признать решительно для всего существующего. Вы можете говорить только о разной степени этого символического самоутверждения. Но отрицать его вы ни в каком случае не можете, не имеете права, если вы хотите стоять на почве здравого смысла. Отрицать этот активно-самополагающий символизм действительности — это значит отрицать саму действительность. Тут — неопровержимая логика: действительность есть нечто одно; действительность есть нечто целое; действительность самое себя утверждает, а следовательно, и все моменты действительности тоже утверждают самих себя, то есть обязательно стремятся воплотить в себе это мировое всемогущество, пусть в разной степени.

Но отсюда сам собой вытекает вывод и о практической стороне мировоззрения. Я вам скажу просто. Вообще нет никакой практической стороны мировоззрения, поскольку само мировоззрение уже есть практическая теория. Ведь мы же с вами сейчас условились, что мир есть не что иное, как всеобщее самоутверждение. Что это — теория или практика? Признаться, я и сам не знаю, где тут теория и где тут практика. И когда мы говорим, что человеку свойственна борьба за существование, то я не знаю, где тут теория и где тут практика. Тут важно совсем другое.

В этом учении о человеческом самоутверждении часто сбивает с толку слишком отвлеченный характер обычных рассуждений о борьбе. Что такое борьба? Ведь если отбросить общие фразы и всякую обывательскую узость, то борьба окажется для нас прежде всего трудом или работой. Как же это можно бороться за существование так, чтобы не трудиться и не работать? Но тогда это значит, что уже самое элементарное представление, самое примитивное и начальное учение о мире есть не что иное, как теория труда. Кто имеет правильное мировоззрение, тот обязательно трудится и в этом смысле переделывает действительность. А кто не трудится, тот просто не имеет никакого мировоззрения или имеет его в таком превратном виде, который не соответствует простейшим объективным основаниям, если оставаться только на почве здравого смысла и отбросить все предрассудки, которые навязывают нам обывательщина или лженаучная литература.

Вывод один. Всякое правильное мировоззрение есть не что иное, как учение о труде. А всякий осмысленный труд предполагает, что трудящийся уже имеет правильное мировоззрение.

А сейчас я хочу обратить ваше внимание еще на такую сторону нашего предмета, которая, пожалуй, даже важнее других. Я считаю, что именно труд есть источник радости и, если говорить по существу дела, только труд и может сделать меня веселым. И почему? Вовсе не из-за той ближайшей пользы, которую имеет в виду трудящийся. Конечно, хороший монтер испытывает радость, если он исправил пришедшие в негодность электрические приборы в квартире. И конечно, хороший водопроводчик испытывает удовлетворение, если до него вода в данной квартире не шла, а он исправил водопроводное сооружение и вода в квартире вновь пошла нормально. Это правильно. Но мы с вами находимся сейчас на такой стадии культуры, когда мелкая утилитарность уже давно перестала нас удовлетворять.

Мы с вами в этом отношении должны быть философами, а не обывателями, которые гоняются за повседневной пользой. Но уже самая элементарная философия гласит, что мир есть бесконечность и что каждый из нас есть часть этой бесконечности, то есть так или иначе несет на себе ее печать. Правда, бесконечность нельзя охватить, но зато к бесконечности можно вечно стремиться и она вечно зовет нас в бесконечную даль. Всеобщее человеческое благоденствие и свободное самочувствие всех людей и во всех отношениях — это для нас пока еще бесконечно далекое будущее. Тем не менее каждый человек если не является, то должен являться частью именно этой общечеловеческой свободы, ее пусть небольшим моментом, маленьким, но обязательным шагом в ее направлении. Поэтому слесарь, если он исправил пришедший в негодность аппарат, уже работает на пользу будущего всеобщечеловеческого благоденствия. И значит, всеобщечеловеческое благоденствие оказывается для нас не только отдаленным будущим, но и активно переживаемым настоящим.

Вот почему меня охватывает радость, если я сделал хотя бы какой-нибудь пустяк в пользу своего соседа. И вот почему я весел, если хорошо замостил площадь, замостить которую мне было приказано. Кто имеет правильное мировоззрение, тот имеет постоянный источник для своей радости и тот не просто всегда трудолюбив, но еще и всегда весел.

Скажу больше того. Если я хочу иметь мировоззрение, то ведь мир — это бесконечность и я, будучи частью мира, тоже несу на себе печать бесконечности. Но если конечная вещь, поскольку она часть мироздания, отражает на себе бесконечность, такая вещь, согласитесь сами, есть некоторого рода чудо. Не говорите мне, что чудес не бывает. По-моему, если что и существует реально, то это только чудо, потому что все на свете наступает неизбежно, внезапно, непонятно, неизвестно почему и неотвратимо... Я думаю, что всякое чудо всегда есть результат вполне естественного развития окружающей действительности... И если человек прошел путь от одноклеточного существа до своего тепе-решнего состояния, то почему невозможно думать, что он пройдет еще и дальше такое же расстояние, начиная со своей теперешней формы? И такой человек несомненно будет сильнее всякого олимпийского бога, хотя его развитие будет так же естественно, как было и до сих пор, начиная с амебы. Почему я сейчас заговорил о чуде? Я заговорил сейчас об этом для того, чтобы указать на фантастичность и чудесность всего, что совершается вокруг нас и чтобы доказать великую радость, которая доставляется нам трудом в условиях нашей собственной бесконечной сущности, которая есть не что иное, как отражение самой обыкновенной и самой естественной действительности. Если сама действительность есть сплошное чудо, то и я, как ее частичный момент, тоже есть чудо, тоже ухожу в бесконечную даль, почему я и переживаю свой труд как радость и почему я, когда тружусь, весел и счастлив. Для меня отвратительнее всего те люди, которые настолько все знают, что уже ничему не удивляются и для которых труд не радостен и не весел, но только элементарно полезен для достижения ближайших обывательских надобностей. Для таких людей, конечно, нет чуда, но зато и нет радости, зовущей трудящегося в бесконечные дали всечеловеческого благоденствия. Кто не имеет радости от своего труда, зовущей в бесконечные дали всечеловеческого благоденствия, тот плохо трудится и тот не имеет не только правильного мировоззрения, но и вообще не имеет никакого мировоззрения. Подобная радость, конечно, есть нечто величественное и торжественное, Но тут не нужно взывать только к торжественности и величественности. Если вы честно собирали картошку, чтобы она не сгнила, то вы уже стоите на путях указанной мною всечеловеческой радости труда.

О том, что все происходящее в человеческой жизни, всегда является неожиданным и труднообъяснимым чудом, свидетельствует воззрение Маркса на природу такого прозаического предмета, как товар. Маркс пишет: «Стол остается деревом — обыденной, чувственно воспринимаемой вещью. Но как только он делается товаром, он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не только стоит на земле на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову, и эта его деревянная башка порождает причуды, в которых гораздо более удивительного, чем если бы стол пустился по собственному почину танцевать»¹. «...Товарная форма и то отношение стоимостей продуктов труда, в котором она выражается, не имеют решительно ничего общего с физической природой вещей и вытекающими из нее отношениями вещей. Это — лишь определенное общественное отношение самих людей, которое принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами. Чтобы найти аналогию этому, нам пришлось бы забраться в туманные области религиозного мифа. Здесь продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одаренными собственной жизнью, стоящими в определенных отношениях с людьми и друг с другом. То же самое происходит в мире товаров с продуктами человеческих рук. Это я называю фетишизмом, который присущ продуктам труда, коль скоро они производятся как товары, и который, следовательно, неотделим от товарного производства»².

¹ Маркс К.   Капитал//Маркс  К.   и  Энгельс  Ф.   Соч. 2-е  изд. — Т.  23. —С.  81.

² Там же.— С. 82.

Вывод ясен. Если человек и его труд есть только момент мировой истории, а мир есть бесконечность, то человеческий труд настолько широк, глубок и разнообразен, а в смысле продвижения на путях к всеобщечеловеческому и свободному благоденствию настолько чудодействен, что изобразить сущность его можно было бы только в каком-то мифологически-сказочном повествовании. И в своем стремлении ко всеобщему благоденствию я вполне свободен, и никто меня к этому не принуждает.

Что же значат законы природы и общества? Они значат только то, что они принадлежат мировой действительности, но вовсе не есть сама мировая действительность. Сама мировая действительность ровно ни от чего не зависит, потому что, кроме нее, и вообще нет ничего, от чего она могла бы зависеть. Значит, она зависит сама от себя, то есть она есть свобода. А я тоже вхожу в эту мировую действительность и, следовательно, тоже не только подчинен законам, но и вполне свободен от всяких законов. Поэтому мое стремление к всеобщечеловеческому благоденствию есть акт моей свободы, и к этому меня никто не принуждал. Это есть только результат моей причастности к мировой действительности, которая выше своих же собственных законов. Никаких других миров я не знаю и знать не  хочу.

В заключение я хотел бы обратить ваше внимание на то второе слово, которое входит в термин мировоззрение. Это слово—«воззрение». Вы, конечно, хорошо знаете, что когда говорят о воззрениях, то меньше всего имеют в виду какие-нибудь процессы физического зрения. «Воззрение» и «взгляд» обычно имеет смысл «мышление», «понимание», «система отношений человеческого субъекта к объектам». Пусть это так. Не будем отрицать известной правильности такого понимания термина. Но я и здесь хотел бы взывать к буквальному пониманию, к такому пониманию, которое обладает всеми признаками непосредственности, наглядности, общедоступности и общечеловеческой простоты. Другими словами, под «воззрением» я просто понимаю «здравый смысл». То, что обычно понимается под воззрениями, это есть теория, наше построение, а всякая теория и всякое построение вполне может ошибаться и быть неправильным. Но «здравый смысл» — это есть прямое и непосредственное узрение и наблюдение, и он не может ошибаться.

Само собой разумеется, что для науки одного здравого смысла мало. Наука, это неоспоримое и достойное человеческое право, требует, кроме наглядных наблюдений, еще и построения на их основании целой системы мыслительных понятий. Но я с вами сегодня говорил не о науке и не о мыслительной системе, а только о тех простых наблюдениях, к которым взывает здравый смысл. А такие наблюдения приводят к тому, что человеческий труд имеет космическое оправдание.

Стремитесь сделать жизнь лучше для самих себя и для всего человечества. Это и будет вашим настоящим мировоззрением. Кто не трудится для всеобщего благоденствия, тот не имеет мировоззрения, а имеет только миропрезрение.

Приложение

Альберт Швейцер
«Мировоззрение индийских мыслителей. Мистика и этика»
Глава I
ЗАПАДНАЯ И ИНДИЙСКАЯ ФИЛОСОФИИ

Наше огромное невежество во всем, что касается другого, чем наше, мировоззрения, совершенно очевидно. И оно еще увеличивается, когда дело касается индийской мысли. Нам очень трудно приступить к ее изучению, потому что она совершенно не похожа на нашу. Индийские мыслители отстаивают идею миро- и жизнеотрицания, в то время как наше мировоззрение — вместе с Заратустрой и китайскими мыслителями — является миро- и жизнеутверждающим.

Идея миро- и жизнеутверждения состоит в том, что человек рассматривает существование — как оно познается им лично и как оно развертывается в мире — как нечто ценное само по себе и в соответствии с этим стремится достичь его завершенности, стремится поддержать его и развить, насколько это в его силах.

Напротив, идея миро- и жизнеотрицания состоит в том, что человек рассматривает существование — как оно познается им лично и как оно развертывается в мире -как нечто бессмысленное и полное страданий и в соответствии с этим приходит к выводу, что необходимо покончить с жизнью с помощью умерщвления желания жить и отказаться от каких-либо действий, направленных на то, чтобы поддерживать существование и помогать другим существам.

Идея миро- и жизнеутверждения побуждает людей к тому, чтобы они, полные высоких стремлений и надежд, помогали своим близким, обществу, народу, человечеству и вообще всем живым существам . Идея миро- и жизнеотрицания отвергает всякий интерес к миру и, в особенности, рассматривает существование как какую-то игру, участие в которой обязательно, или же как паломничество через лабиринт времени в свою вечную родину.

Обычно говорят об оптимистическом и пессимистическом мировоззрениях. Однако такое различение еще не характеризует существа дела. В мировоззрении решающим является не то, что человеку свойственно смотреть на вещи легко и просто или же безнадежно и тяжело, и не то, что он имеет или лишен способности смотреть в будущее с надеждой, но то, как он в своей душевной глубине относится к существованию — принимает ли он его или же отвергает. Мировоззрение заключается в строгой определенности воли. Речь вовсе идет не о том, что человек ожидает или не ожидает от существования, но о том, как он им воспользуется . Разумеется, то или иное волевое отношение к существованию будет определяться как оптимистической или пессимистической склонностью характера, так и удачным или неудачным ходом событий. Но это отношение все-таки не является их результатом. В самой своей глубине миро-и жизнеутверждающее мировоззрение есть то, которое способно достичь лишенного иллюзий суждения обо всем и побороть жизненные невзгоды; в самой своей глубине миро-и жизнеотрицающее мировоззрение есть то, которое возникает, несмотря на полную радостей жизнь и счастливые обстоятельства.

Миро- и жизнеутверждающее мировоззрение и миро- и жизнеотрицающее мировоззрение с необходимостью возникают вновь и вновь.

Первое выглядит как очень естественное, поскольку соответствует инстинктивному желанию жить , заложенному в нас; второе представляется нам как неестественное и непостижимое, поскольку оно противоречит и нашим желаниям и нашей интуиции.

Эта разница мировоззрений не имеет ничего общего с расовыми различиями. Индийские арии оказались склонными к миро- и жизнеотрицающему мировоззрению, тогда как ирано-персидские и европейские арии — к миро- и жизнеутверждающему. Разница мировоззрений объясняется ходом исторических событий, который и нашел свое выражение в философской мысли.

Это не означает, что индийская мысль полностью охвачена миро- и жизнеотрицающим мировоззрением, а западная, напротив, миро- и жизнеутверждающим. В упанишадах хорошо видны черты миро- и жизнеутверждающего мировоззрения, которым полны многие произведения индийской литературы. Отсюда возникает проблема: в какой связи находятся эти два мировоззрения, которые сосуществуют в индийской мысли, где главную роль играет миро-и жизнеотрицание.

Но и в европейской мысли временами наряду с идеей жизнеутверждения появляется идея жизнеотрицания. В последние века греческой философии справедливость идеи жизнеутверждения, которая была принята ею с самого начала, ставится под сомнение. В первые века нашей эры неоплатонизм и восточно-греческий гностицизм вообще отказываются от нее. Эти течения мысли обращают свое внимание не на деятельность, которую человек осуществляет в мире, но на то, как ему добиться спасения из этого мира.

Во времена поздней античности отчаяние в том, что касается жизни и мира, становится в греко-римской философии общим местом: философы вынуждены признать, что им не удается гармонически сочетать идею жизнеутверждения с тем, что им известно о мире и о событиях истории, которые принесли людям того времени столько горя и несчастий. Ни философия, ни окружающая действительность не вселяют в них надежды, и они в отчаянии обращаются к идее миро- и жизнеотрицания.

Христианство напрямую навязывает европейской мысли идею миро- и жизнеотрицания. Эта идея обнаруживает себя в учении Иисуса постольку, поскольку он не допускает, что Царство Божие будет осуществлено в этом мире. Он верит в то, что очень скоро весь этот мир исчезнет и на его месте возникнет потусторонний мир (übernatürliche), в котором власть Бога одержит победу над всеми силами Зла и Беспорядка.

Однако идея миро- и жизнеотрицания, какой мы ее находим в учении Иисуса, совсем другого рода, чем индийская. Согласно этой идее, все время, пока ожидается приход этого нового мира Добра и Совершенства, отрицается лишь злой, несовершенный мир. Но ведь в индийской мысли, все внимание которой направлено на чистое Бытие, отрицается весь материальный мир.

Единственной отличительной чертой мировоззрения Иисуса является то, что его этика не ограничивается рамками идеи миро- и жизнеотрицания. В своих проповедях он говорит не об этике пассивного духовного самосовершенствования, но о деятельной, полной воодушевления, любви к ближнему. И поскольку главным принципом Его этики является принцип деятельности, она находится в близком родстве с мировоззрением миро- и жизнеутверждения.

В позднеклассическую эпоху восточно-греческое и христианское учения о жизнеотрицании объединяются, и до конца Средневековья западная мысль находится под влиянием идеи миро- и жизнеотрицания. Происходит это потому, что европейцы того времени стремились получить Благодать спасения и не обременяли себя мыслью, как улучшить социальные условия и приблизить лучшее будущее для человечества.

Но в эпоху Возрождения и следующие за ней века миро-и жизнеутверждающее мировоззрение становится главенствующим. Это изменение объясняется и возродившимся интересом к философии Аристотеля и к философии стоиков, и верой в идею прогресса, возникшей благодаря великим научным открытиям, сделанным в это время, и воздействием на души людей этики Иисуса с ее требованием деятельной любви, которое было вызвано тем, что во время Реформации люди стали читать Евангелие. Влияние идеи миро- и жизнеутверждения становится настолько сильным, что она преодолевает воздействие идеи миро- и жизнеот-рицания, которая имеется в учении Иисуса. Согласно этой идее, принимается как непреложная истина, что Иисус с помощью своего учения хотел построить Царство Божие в этом мире и что теперь люди должны взять на себя труд воплощения его идеи. Так, благодаря имеющемуся в его этике принципу деятельной Любви, христианство оказалось связанным с идеей миро- и жизнеутверждения, несмотря на то, что первоначально оно учило об отказе от мира и жизни.

С началом XVII столетия наступает эпоха великих социальных преобразований, и закладываются основы современного европейского общества.

В последнее время этический характер миро- и жизнеутверждающего мировоззрения оказался в европейской мысли утрачен, хотя еще во второй половине XIX столетия европейская мысль много занималась вопросами этики. И нет ничего странного в том, что ставшее независимым от этики мировоззрение уже не обладает той силой, какая была у него раньше. В философских трудах последних десятилетий миро- и жизнеутверждающее мировоззрение нередко выглядит таким, словно оно выбрало неверный путь и потеряло доверие к себе.

Таким образом, и в индийской, и в европейской мысли оба эти мировоззрения идут рука об руку, но только в индийской мысли главенствующим является второе, тогда как в европейской — первое.

В том случае, когда жизнеутверждающее мировоззрение находится на самой большой духовной и этической высоте, человек может добиться духовной независимости (Freisein) от мира и, вместе с нею, осознания того, что он может пожертвовать своей жизнью ради цели, к которой стремится. В самой своей глубине идея миро- и жизнеутверждения может выглядеть как миро- и жизнеотрицание, но, несмотря на это, она останется тем, что она есть, — высочайшей формой миро- и жизнеутверждения. Тот, кто жертвует своей жизнью ради того, чтобы помочь отдельной личности или же человечеству достичь цели, осуществляет на практике идею жизнеутверждения. Жертвуя своей жизнью, он принимает участие в делах нашего мира и желает принести в мир то, что он считает необходимым. И такой поступок есть высокий акт жизнеутверждения и, более точно, мироутверждения. Миро- и жизнеотрицание имеет место лишь тогда, когда человек не заинтересован ни в достижении какой-либо осуществимой цели, ни в улучшении условий жизни в мире. И как бы он ни отклонялся от этой точки зрения, он всегда находится под влиянием идеи миро- и жизнеотрицания независимо от того, признает он это или нет.

* * *

Неестественность миро- и жизнеотрицающего мировоззрения очевидна, потому что оно практически нереализуемо и вынуждено идти на компромисс с миро- и жизнеутверждающим мировоззрением.

Это мировоззрение требует от человека, чтобы он, став его убежденным сторонником, поставил не-бытие выше бытия и по своей доброй воле исключил себя из него. Поскольку такое требование неприемлемо, дается разъяснение, что речь идет не о том, чтобы поскорее покончить с жизнью, но о том, чтобы в человеке постепенно умирало желание жить. Это мировоззрение оказывается в противоречии с самим собой, — ведь оно стремится остаться в умах живущих людей. Но тем самым оно вступает на путь компромисса с мировоззрением жизнеутверждения, и по этому пути оно следует до конца.

Для того чтобы жить, даже ведя самое нищенское существование, необходима деятельность для поддержания жизни. Даже отшельник, принявший идею миро- и жизнеотрицания не может отказаться от какой-либо деятельности. Он собирает ягоды, ходит, взяв кувшин, за водой к источнику, иногда моется и отдает остатки пищи птицам и оленям, единственным своим спутникам, — словом, делает то, что и полагается отшельнику.

Так, переходя от компромисса к компромиссу, поскольку это необходимо, чтобы людям, исповедующим идею миро-и жизнеотрицания, оставаться живыми, приходят в конце концов к выводу, что важен не фактический отказ от деятельности, но необходимо, чтобы в сознании людей появилась идея не-деяния и не-участия в делах мира, так как тогда идея деятельности лишится всякого значения. И чтобы не признавать, как немного осталось при этом от идеи миро- и жизнеотрицания, говорят, что все на свете относительно.

Но самая большая неприятность ожидает мировоззрение жизнеотрицания, когда оно сталкивается с этикой. Ведь этика требует от человека, чтобы он был заинтересован в мире и в том, что в мире происходит; более того, она просто принуждает его к деятельности. Когда же мировоззрение жизнеотрицания пытается включить в себя этику, оно вынуждено пойти на очень большие уступки своему противнику, чтобы продолжить свое существование.

И чтобы избежать печальной участи, оно вынуждено принять этику пассивного существования. Этика такого рода предъявляет человеку всего два требования: во-первых, стремиться достичь состояния духовного совершенства, когда душа будет полна чувством доброты и в ней никогда уже не возникнет чувство ненависти; во-вторых, постоянно воздерживаться от уничтожения или нанесения вреда живым существам и вообще отказаться от любой деятельности, лишенной чувства любви и сострадания. Согласно этой этике, от человека не требуется деятельной любви.

Эти наложенные на этику требования будут оставаться в силе лишь до тех пор, пока она не достигла своего полного развития. Когда же она наконец осознает свое предназначение, требование деятельности во имя Любви станет само собой разумеющимся и неизбежным.

По мере того как миро- и жизнеотрицающее мировоззрение становится этическим, оно с необходимостью теряет свою силу.

Действительно, индийская мысль развивается таким образом, что благодаря все большим уступкам идее жизне-утверждения она приобретает, в связи с развитием этики, все более этический характер и вынуждена отказаться — осознанно или неосознанно — от идеи миро- и жизнеотрицания.

Идя таким кружным путем, индийская мысль приобретает такие познания и разрабатывает такие вопросы, которые мы, идя прямым путем миро- и жизнеутверждения, не смогли распознать.

Мы, европейцы, так заняты своей деятельностью в мире, что почти или совсем не озабочены тем, какими мы становимся духовно. Тогда как миро- и жизнеотрицающее мировоззрение фокусирует все свое внимание и постоянно размышляет над вопросами духовного самосовершенствования. Оно требует от человека достижения высшей цели: сосредоточенности мышления на добром, истинной духовности, соблюдения этических норм и достижения душевного мира. Хотя идеал, выработанный индийской мыслью в рамках миро- и жизнеотрицающего мировоззрения, безусловно односторонен и неполон, он имеет для нас огромное значение, так как благодаря ему мы можем познакомиться с философскими системами, которые разрабатывали вопросы огромной важности, оставленные нашими философами без внимания.

Наше мировоззрение нуждается в анализе этики миро-и жизнеотрицания для того, чтобы достичь большей ясности и глубины. В области этики индийская мысль добилась таких результатов, которые все еще остаются вне нашего кругозора. Она пришла к выводу, что мы ответственны за свое поведение не только по отношению к людям, но и ко всем живым существам. Проблема необозримости той области, которой занимается этика, и тех требований, которые она нам предъявляет, — от ее рассмотрения европейекая мысль устраняется и сегодня — занимает индийскую мысль вот уже более двух тысячелетий, хотя она еще не почувствовала всей строгости проблемы и не осознала всей ее важности.

* * *

Между этими двумя мировоззрениями существует и другое, еще более глубокое, различие: мировоззрение индийских мыслителей является монистическим и мистическим, тогда как наше — дуалистично и догматично.

Мистика есть мировоззрение в его идеальном виде. Человек с таким мировоззрением пытается достичь духовной связи с бесконечным Бытием, к которому он принадлежит как часть Природы. Он изучает Вселенную для того, чтобы постичь таинственную Волю, которая в ней господствует, и чтобы достичь единства с этой Волей. Только в состоянии духовного единства с бесконечным Бытием видит он смысл своего существования и находит силы переносить страдания и действовать.

Если мировоззрение ставит своей главной целью духовное единство с бесконечным Бытием, то оно является мировоззрением в его идеальном виде, то есть мистикой. То, что человек способен осуществить духовное единство с бесконечным Бытием, и есть мистика.

Поскольку мистика адекватно выражает мировоззрение в его идеале, то все другие мировоззрения являются негодными и неполными. Вместо решения главного вопроса о том, как человеку достичь духовного единства с бесконечным Бытием, и, исходя из этого, решать частные вопросы: в каком отношении находится он сам с собой и со всем, что есть во Вселенной, - вместо этого другие мировоззрения изобретают теории о Вселенной, которые сообщают людям, что они значат во Вселенной.

Эти догматические мировоззрения, выдвигающие свои учения о мире, являются дуалистическими. Они принимают два принципа, объясняющие ход событий от начала Бытия. Первый воспринимается как этическая Личность, которая заботится о том, чтобы ход событий в мире был обусловлен этической целью; второй представляется как естественная, врожденная Сила, с помощью которой осуществляется закономерный ход событий. Это дуалистическое мировоззрение существует в нескольких вариантах. В учении Заратустры, в учении древнееврейских пророков и в христианстве все, что происходит в мире, объясняется как борьба, которая ведется между сверхъестественной этической Властью и природной, не-этической. Там, где в действие вступает критическая мысль, она пытается по возможности скрыть этот дуализм. Но он, тем не менее, остается. Даже философия Канта дуалистична. Она оперирует с возникшим в христианском учении представлением об этическом Создателе мира, не объясняя, как это представление можно было бы идентифицировать с Первоначалом Бытия.

Дуалистическое мировоззрение непригодно для объяснения реальности, так как оно содержит в себе учение, которое не согласуется с реальными фактами. Оно представляет собой одну из форм мысли, которая находится под влиянием веры в Бога.

В то время как индийская философия упорно отстаивает свое идеальное мировоззрение, то есть мистику, наша философия старается сохранить свое мировоззрение, хотя оно и наивно и не согласуется с фактами.

Чем это можно объяснить?

Допустим, что мистика является мировоззрением в его идеальной форме. Но по своему смыслу мистика остается и по сей день неполноценной, потому что она отрицает мир и жизнь и лишена этического содержания. Объясняется это тем, что ни процесс развития Вселенной, ни Первоначало Бытия не содержат в себе этический принцип.

Познавая Вселенную, мы не обретаем этики. Но и этика не сочетается гармонически с познанием Вселенной.

Вследствие этого для философской мысли становится невозможным понять идею духовного единства с бесконечным Бытием, из которой вытекает идея самопожертвования миру в этической деятельности. Этим также объясняется и то, что мистика и по сей день понимает под духовным единством человека с бесконечным Бытием пассивное растворение в нем.

Замечательно также и то, что философская мысль, когда она не противоречит фактам, не в состоянии дать этическое обоснование миро- и жизнеутверждающего мировоззрения. Если же философская мысль будет настаивать на этическом обосновании, которое находит свое оправдание и ценность в жизненном опыте, она будет вынуждена подменить действительное познание мира дуалистическим этическим объяснением. Для нее становится невозможным посмотреть на мир как на мир, возникший из таинственного Первоисточника Бытия и все еще продолжающий и продолжающий развиваться дальше, и ей ничего не остается, как выдвинуть идею Создателя мира, который обладает этическим характером и указывает ходу мировых событий этическую цель.

Такое этическое обоснование мира требует от человека, чтобы вся его деятельность, при условии ее этического характера, была направлена на то, чтобы следовать Божественному предначертанию Мира.

До тех пор пока философская мысль остается в младенческом состоянии, это обоснование не встречает никаких затруднений. Однако по мере своего развития она более или менее ясно осознает свою непоследовательность. Именно поэтому в европейской философии появляется критика дуалистического метода. Монистическо-мистический метод становится его постоянным противником. В период Средневековья схоластической философии пришлось бороться со связанными с неоплатонизмом, но также и развивающимися самостоятельно мистическими направлениями философской мысли. Например, пантеизм Джордано Бруно весь проникнут мистическим монизмом. Идею духовного единства с бесконечным Бытием можно найти у Спинозы, Фихте, Шеллинга и Гегеля. Хотя их философские учения нельзя рассматривать как мистические, они являются такими по своей сути. Мощную атаку на дуалистический метод предпринимают монистические философские течения, находящиеся под влиянием современного естествознания.

На самом деле монистический метод, всегда верный действительности, уже одержал победу над дуалистическим методом. Однако он не сумел этой победой воспользоваться. Монистический метод оказался не в состоянии дать этическое обоснование миро- и жизнеутверждающего мировоззрения, сколько-нибудь равноценное тому, которое дает дуалистическая философия. То, что монистическая философия объявляет своим мировоззрением, выглядит довольно жалким. Да и то немногое, что в нем есть, заимствовано у дуалистической философии. Европейская монистическая философия не пришла к ясному пониманию того, что ей необходимо выдвинуть такое мировоззрение, которое по своей сути будет мистическим, а предметом своих исследований сделает ответ на вопрос, как человеку достичь духовного единства с бесконечным Бытием.

Дуалистический философский метод находит поддержку в Европе все еще потому, что им было дано этическое обоснование миро- и жизнеутверждающего мировоззрения, которое считается по своему содержанию духовно истинным и ценным. Дуалистический метод, насколько это возможно, совмещается с монистическим. Путаница в современной европейской философии происходит оттого, что дуализм щеголяет в одежде монизма, а монизм заимствует свое мировоззрение у дуализма.

Точно так же и в Индии монистическая и мистическая философия по мере того, как она принимает этический и миро- и жизнеутверждающий характер, делает уступки дуализму. Происходит это таким образом, что брахманистское мистическое учение о растворении в Первоисточнике Бытия преобразуется в индуистское мистическое учение о всеедином Боге, которому человек отдается с любовью и надеждой. Индийская философия таким образом приходит к тому, чего в начале сумела избежать, — к тому, что Первоначало Бытия есть Божественное Существо. Тем самым она отказывается от монизма, так как ничего другого не остается. Чтобы и дальше развивать идеи миро- и жизнеутверждающего мировоззрения в этическом аспекте и в связи с этим сделать мировоззрение более удовлетворительным, это мистическое учение должно было придти к мистике духовного единства с Богом. И по мере того как атрибутом Бога становится этическая сущность, этический аспект миро- и жизнеутверждающего мировоззрения все больше воздействует на мистику.

Идея Бога, понимаемая этически, в индийской философии нового времени по существу ничем не отличается от той же идеи в европейской философии.

Однако, несмотря на эти уступки дуалистическому методу, индийская философия нового времени упорно утверждает, что ее мировоззрение остается мистическим. Она придерживается принципа, что все без исключения идеи ее мировоззрения можно получить, исходя из идеи духовного единства личности с бесконечным Бытием, что мировоззрение есть то, что индивид обретает в своем личном духовном опыте, благодаря которому ему становится ясно, в каком отношении он находится к Бытию и, вследствие этого, какие цели он будет преследовать в жизни. Этой истине индийские мыслители остаются верны сегодня, как и в прошлом. Конечно, идеал, который они отстаивают, они не могут воплотить в действительности. По своей сущности и по своему содержанию их мистическое учение несовершенно. Но как значительно уже одно то, что они не отказались от своего идеала!

Напротив, для европейской мысли оказалось затруднительно выработать правильное представление о мировоззрении. Поскольку она придерживается дуалистического метода, она в принципе отказывается от какого-либо мировоззрения. Дуализм называет мировоззрением учение, которое овладело сознанием индивида, вместо того, чтобы назвать мировоззрением ту веру, которая, однажды возникнув, постоянно обновляется, как об этом говорит мистика. В том случае, когда обходятся без истинного мировоззрения, появляется опасность, что за мировоззрение будут приняты учения, которые вообще не являются мировоззрением. Именно это и происходит с европейской мыслью в наше время. Мнения и убеждения, возникнувшие не в связи с глубокими размышлениями о человеке и мире, но в связи с отношениями между человеком и обществом, принимаются нами за мировоззрение и поддерживаются точно так же, как за всемирную историю мы с готовностью принимаем мрачную историю войн, ведшихся на нашей маленькой планете Земля. И разве не является для нашего времени показательным то пренебрежение, в результате которого из нашего сознания исчезло понимание, что же в конце концов представляет собой мировоззрение.

Необходимо, чтобы к нам вновь вернулось понимание того, что мировоззрение возникает лишь в результате глубокого размышления о человеке и мире; оно возникает тогда, когда человек остается наедине с самим собой. Европейская мысль находится в состоянии смятения и беспомощности не только потому, что трудны проблемы, которые ей надо разрешить, но еще и потому, что ею недостаточно осознана задача создания мировоззрения. Европейская мысль лишь тогда обретет правильную ориентацию, когда она отдельные проблемы, касающиеся бытия людей, сведет к одной фундаментальной проблеме: возможно ли человеку достичь духовной связи с Бытием. Возрождение наступит лишь тогда, когда она поставит перед собой эту возвышенную цель.

* * *

Знакомство европейской мысли с индийской представляет интерес в двух отношениях; во-первых, это совершенно другая философия, а во-вторых, это знакомство могло бы послужить стимулом для развития ее самой.

Европейская мысль проповедует идею миро- и жизне-утверждения, но понимает ее неглубоко, так как она еще не достигла серьезного понимания идеи миро- и жизнеотри-цания и соответствующей этой идее этики. В индийской мысли после долгой борьбы за преобладание с мировоззрением миро- и жизнеотрицания возрождается миро- и жизнеутверждающее мировоззрение. Таким образом, к проблеме, с которой мы имеем дело, возможен подход с двух разных сторон.

Европейская мысль развивается с учетом того, что по своей сути мировоззрение миро- и жизнеутверждения в его этической форме является весьма ценным. Индийская мысль придерживается другой точки зрения: мистика есть мировоззрение в его совершенном виде. Таким образом, европейской мысли необходимо попытаться присоединить к своему мировоззрению философию, которая мистична по своей сути, а индийской мистической философии — придать этическую форму миро- и жизнеутверждающему мировоззрению. Таким образом, подход к проблеме, которой должна заниматься наша мысль, и подход к проблеме, которой должна заниматься индийская мысль, осуществляется с разных сторон.

Изучая индийскую мысль, мы лучше поймем, что происходит в нашей.

В результате противопоставления европейской и индийской философии становится ясно, что великая проблема философии заключается в том, чтобы мистическое учение было преобразовано в этическую форму миро- и жизнеутверждающего мировоззрения. И все-таки философской мысли пока не удалось мировоззрение в его идеальном виде объединить с мировоззрением, ценнейшим по своей сути. Чтобы добиться такого по видимости простого синтеза, оказывается, необходимо преодолеть головокружительные трудности. Но это не означает, что надо прекратить попытки достичь мировоззрения, которое одно является действительно существенным. До сих пор для достижения этой цели было приложено не слишком много усилий.

Подготовил к обнародованию:
Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель, искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»
www.MarsExX.ru/
marsexxхnarod.ru

P.S. Впрочем, я полагаю, что «"си$тему" рабов» надо демонтировать: /demontazh.html