В. Г. Чертков

РИМСКИЙ МУДРЕЦ ЭПИКТЕТ
ЕГО ЖИЗНЬ и УЧЕНИЕ

ЖИЗНЬ ЭПИКТЕТА.

БЕСЕДЫ ЭПИКТЕТА.

I. К другу, вернувшемуся к развратной жизни.

II. Обращение к малодушному другу.

III. Как бороться против порочных желаний?

IV. Нельзя одновременно жить и добродетельно и распутно.

V. Добродетель не убыточна.

VI. Отчего люди тревожатся и безпокоятся?

VII. Кто живет разумно, тот свободен от мирских волнений и знает, в чем благо.

VIII. Для разумного человека не должно быть затруднений во внешних делах.

IX. Разумный человек во всем может найти себе пользу.

X. Роптать не разумно.

XI. Не полагай своего счастия в том, что не в твоей власти.

XII. Где надо искать благо?

ХIII. Чего следует и чего не следует бояться?

XIV. Разумный человек не станет огорчаться людской молвой и не будет завидовать людям.

XV. О перенесении обид.

XVI. О том, что мы можем и чего не можем делать.

XVII. Должно неустанно наблюдать за собою.

XVIII. Не суди других и не будь самоуверен.

XIX. Как поступает "настоящий" человек?

XX. О том, что такое истинная свобода.

XXI. Для чего надо читать книги?

XXII. Не торопись поучать людей.

Отдельные мысли.

О том, как относиться к заблуждающимся.

О том, как убеждать других.

О погоне за мирскими благами.

О мере добра и зла.

Какая потеря самая важная для человека?

О том, что дорого в человеке.

Об отношениях человека к Богу.

Об Эпиктете

ЖИЗНЬ ЭПИКТЕТА.

Эпиктет родился в Малой Азии^*, в город Гиераполь, около 60-ти лет спустя после Рождества Христова.

Малая Азия, лет за сто до Р. X., была покорена римлянами, и римское императоры управляли ею через своих наместннков. Покоренные народы платили дань римскому государству и находились у него в полном порабощении. Многие из жителей увозились в Рим^** и там делались рабами богатых римских вельмож.

*) Малая Азия — или нынешняя Азиатская Турция — страна, где находится старый Иерусалим.

**) Рим — главный город римскjго государства.

Так и Эпиктет быль привезен в Рим еще мальчиком и там попал в рабы к Эпафродиту. Эпафродит был один из приближенных сановников тогдашняго римсваго императора Нерона, извт.стнаго своими жестокостями и злодеяниями. Хозяин Эпиктета, как и большая часть господ того времени, обращался со своими рабами круто и даже потешался иногда тем, что мучил их. Так, однажды, он вздумал испытать мужество Эпиктета и стал бить его палкой по ноге. Эпиктет безропотно молчал, и удары становились все сильнее и сильнее. Тогда Эпиктет спокойно сказал своему господину:

— Так можно и ногу сломать!

Эпафродит еще пуще размахнулся и изо всех сил ударил Эпиктета по ноге ниже колена, — кость переломилась, и Эпиктет упал на землю. Он не плакал и не стонал, а кротко сказал своему хозяину:

— Ведь я говорил тебе, что ты сломаешь мне ногу.

Эпафродит удивился терпению своего раба и устыдился своей жестокости. Эпиктет же остался на всю жизнь калькою и никогда больше не быль способен к тяжелой работе.

Вообще всем своим поведением Эпиктет постоянно удивлял своего хозяина. Он всегда исполняла свое дело расторопно и хорошо и поступал так не из страха наказания, как другие рабы, но охотно и радостно, нисколько не стыдясь своего рабскаго положения. Раз Эпафродит похвалил Эпиктета и спросил: откуда у него, несчастного и жалкого раба, берется такое постоянное доброе и радостное расположение духа?

Эпиктет отвечал:

— Будь праведен, и ты будешь свободен и радостен. Только пороки делают человека рабом. Всякий, кто захочет, может получить свободу — не ложную, а истинную: для этого нужно только освобождать себя от своих похотей.

Эпафродит понял, что в Эпиктет есть что-то особенное, непохожее на других людей, и стал отличать его от прочих своих рабов, а потом вскоре отпустил его и на волю.

Получив вольную, Эпиктет стал учиться у известных тогда мудрецов-стоиков^*: Эврата и Музония Руфа.

Стоики были люди в самом деле стойкие в своей добродетельной жизни. Стоики учили, что человеку следует класть свое благо в том, что от него зависит: в справедливости, в добром расположенш к людям, в чистоте духовной; а все дела внешние: людское мнение, богатство, жизнь тела — считать не своим. Этим, говорили они, распоряжается Бог, Отец мой, а не я. И мое дело — только хотеть, желать то, чего Он хочет.

Эпиктет много беседовал с своими учителями и глубоко проникался их учением, так как мысли эти были сродны его душе. Узнав от своих учителей все, чему они могли научить его, Эпиктет скоро догнал и опередил их в разумении жизни. И тогда, в свою очередь, около него стали собираться люди, искавшие истину и желавшие жить праведно.

Мудрые речи Эпиктета, его искренность, красноречие и сердечное благорасположение ко всем людям очаровывали его собеседников. Часто случалось, что люди приходили послушать его речей для того, чтобы возражать ему, но покорялись неотразимой справедливости его слов и уходили от него с размягченным сердцем и просветленным умом. Многие из слушателей Эпиктета бросали свою прежнюю порочную и суетную жизнь, начинали жить по-новому и всюду разносили семена добродетели и истинного, ничем не нарушимого счастья.

И несмотря на насмешки глупцов и на козни завистников, далеко по миру разнеслась молва о новом мудреце — стоике Эпиктете, и отовсюду, из близких и дальних стран, стали стекаться к нему ученики.

* Основателем школы стоиков был гречески мудрец Зенон, живший за триста лет до Р. X.

Учитель Эпиктета, Музоний, не столько умел красно говорить, сколько выдавался удивительною честностью и прямотою своего нрава. Эпиктет и сам был нрава прямого и неподкупного, а пример любимого наставника еще больше укрепил в нем эти добродетели. Обращался Эпиктет со всеми одинаково, никогда никого не старался задобрить и не поддакивал людям в том, чему он в душе не сочувствовал; напротив того, он не боялся высказывать смелые речи, хотя бы они и обличали образ жизни сильных мира сего.

Эпиктет признавал, что человек должен дорожить свободою не только своих речей, но и поступков своих. Он всегда советовал людям избегать всего того, что связывает свободную волю. И по этой причине он не одобрял клятвы.

— Для бесчестного человека, — говорил Эпиктет, — клятва безполезна: он привык обманывать людей и, дав клятву, не побоится ее нарушить. Честному же человеку клятва не нужна, потому что он и без клятвы не изменит истине. А между тем клятва приносит много вреда: она связывает разум и совесть человека и часто обязывает его в будущем делать то, что противно воле Божьей.

После Нерона царствовал в Риме император Домициан. Он ненавадел людей, которые открыто и смело говорили правду; и по его указу сенат постановил изгнать всех таких людей из Рима. Пришлось и мудрецам-стоикам удалиться в изгнание, и одним из первых должен был уйти Эпиктет.

Сильно горевали оставшиеся в Риме друзья Эпиктета о разлуке с уважаемым и любимым наставником. Но сам Эпиктет, верный своему понимание жизни, не терял обычного своего спокойного и радостного расположения духа и утешал своих учеников такими словами:

— Друзья и братья! меня трогает ваша сердечная привязанность ко мне, но вместе с тем меня печалить то, что вы так мало прониклись теми истинами, о которых мы постоянно беседовали. Вы сами соглашались со мною в том, что нам не следует ничего желать такого, что от нас не зависит, потому что в таком случае мы подпали бы под власть других. Так поступать не следует. Следует, наоборот, непрестанно внутренне повторять самим себе: веди меня, Господи, куда хочешь — в Рим, из Рима, в тюрьму, на смерть!

"Как только я скажу себе: как жаль, что мне не дозволено оставаться в Риме, так я уже сделал первый шаг к тому, чтобы быть рабом Рима и его властелинов. И если я не откажусь от своего желания непременно оставаться в Риме, то я как раз попаду в то, чего хочу избегнуть, буду страдать и сокрушаться.

"Рим прекрасен — слова нет; прекрасно и общение с друзьями, с которыми сжился; но еще прекраснее жить без всяких смущений, волнений и сожалений, и никому и ничему, кроме Бога, не подчинять своего духа. Спокойная душа лучше всего.

"Если настало тебе время нести неприятности, — неси их бодро, а не так, как осел, противясь, стоная и изнемогая под ударами кнута. Иначе ты сделаешься рабом и того, кто изгоняет тебя из Рима, и того, кто может выхлопотать тебе разрешение оставаться в Риме.

"Живи настоящим, будь доволен всем, что с тобою случается, и радуйся, когда тебе предстоит случай на деле сделать то, чему ты учился и учил других. Когда ты уничтожишь в себе досаду и гнев, когда перестанешь смущаться и беспокоиться, тогда каждый день будет для тебя радостным праздником, в который ты будешь праздновать внутреннюю победу добра над злом. В этом должно быть твое повиновение Богу, твоя благодарственная молитва Ему. И тогда тебе будет все равно, в каком именно месте ты будешь счастлив и угоден Богу.

"То, что от Бога, повсюду одинаково, и Бог управляет всем, что делается во вселенной".

Уехавши из Рима, Эпиктет поселился в городе Никополе^*. На новом месте он стал учить на базарах и площадях. И там он беседовал со всякии желающим услышать от него мудрое слово о том, что нужно знать человеку, чтобы жить разумно и потому счастливо.

И так как Эпиктет ко всем людям относился с одинаковым вниманием и благорасположением, то и тут, в изгнании, он привлекал к себе столько же последователей, сколько и в Рим.

Люди видели, что он не только высказывал праведные мысли, но и на деле исполнял то, чему других учил, и это-то вселяло в слушателях уважение к нему, и потому речи его были для них убедительны.

Эпиктет постоянно зорко наблюдал за собою и не давал всплывать в своей душе тщеславии и другим порокам, столь соблазнительным для людей, которые приобрели обширную славу. Он был скромен и кроток, как Сократ. Ничто не было ему так противно, как гордость и хвастовство; и хотя его и признавали человеком очень добродетельным, однако он сам бы о себе самого плохого мнения и никогда не хвалил себя, — напротив, он всегда говорил, что никаких добрых дел не делает.

* Никополь находится на Дунае, в теперешней Болгарии.

Эпиктета поражала страсть людей скрывать свои пороки от других и даже от самих себя и — боязнь людей смело и открыто признавать свои ошибки. Сам же Эпиктет не только не извинял себя в том, в чем чувствовал себя виноватым, но, напротив, всегда радовался и был искренно благодарен тому, кто обличал его погрешности.

— Лучше уступить правде, — говорил он, — и отказаться от своего ошибочного мнения или покаяться в своем поступке, нежели упрямо придерживаться своего мнения или защищать свою ошибку и быть побежденным правдою.

Он любил приводить в пример своим ученикам одного мудреца, по имени Агриппа, который, хотя и был человеком почти безупречным, однако никогда не говорил о себе чего-либо в похвалу и краснел всякий раз, когда кто-нибудь начинал хвалить его.

Он также часто вспоминал, как другой мудрец, когда ученики стали с восторгом хвалить его после одной его беседы, сказал им:

— Если после моих слов вы еще теряете время на расхваливание меня, то, значить, я ничего путного не сказал вам.

Эпиктет говорил, что истинная мудрость проявляется в делах людей, а не в их словах, и любимой его поговоркой было: "Терпи и воздерживайся". И в самом деле, в терпении и воздержании он достиг большого совершенства и в этом приблизился к образу жизни древнего мудреца Диогена, которого он глубоко почитал.

Ученикам своим он часто повторял:

— Если вы так счастливы, что научились довольствовать тело свое малым, то не гордитесь этим; если вы привыкли пить одну воду, то не хвастайтесь этим при всяком удобном случае. Когда упражняетесь в каком-нибудь трудном деле, — упражняйтесь в нем наедине. Так, мудрец Аполлоний справедливо говорил: "Если хочешь приучать себя к воздержанию и терпению, то в жаркий день, когда ты страдаешь от жажды, набери свежей воды в рот, не глотай ни одной капли, выплюнь ее и, главное, не рассказывай об этом никому". Итак, не старайтесь, чтобы все смотрели на вас и удивлялись вам: такое суетное тщеславие не достойно мудрого человека.

Всю свою жизнь Эпиктет провел в крайней бедности и никогда не добивался ни богатства, ни даже довольства. Он говорил, что истинно богат только тот человек, который умееть сам удовлетворять всем своим потребностям. Эпиктет жил в маленькой хижине, в которой не было не только запоров, но и дверей. Да и не было ему надобности охранять свое жилище: соломенная подстилка, деревянная скамья, цыновка да глиняная лампочка составляли все его имущество. Одно время он пользовался железною лампочкой, которую ему подарили. Но ее у него украли. Тогда он заменил ее глиняною и, улыбаясь, заметил: "Если вор вздумает еще раз меня навестить, то он ошибется в своих расчетах".

— Нет нужды, — говорил он, — убирать свой дом обоями и картинами, а надлежит только украсить его воздержанием и скромностью, ибо эти украшения долговечны и обветшать никогда не могут. Человек расточительный старается, чтобы дом его был всячески разукрашен и всех удивлял бы, а человек разумный украшает не дом, а душу свою разумением добра и правды.

Однажды Эпиктет беседовал с своими учениками о дружбе и о том, как должны люди разумные относиться друг к другу. Он указывал на то, что иные люди часто дожидаются, пока к ним обратятся с просьбой, хотя сами и без того видят, что человкк находится в нужде.

— Не хорошо так поступать, — говорил Эпиктет. — Взгляните на солнце! Оно всем светит и греет всех, не дожидаясь просьб, и радостно встречается всеми. Так и вы, — не ожидайте молений и похвал, а помогайте людям добровольно, и будете любимы, как солнце.

Ученики согласились с этим, но один из них обратился к Эпиктету и сказал:

— Вот ты советуешь всегда помогать людям, а сам отворачиваешься от богатства. Как же ты станешь помогать другим, когда сам ниший?

Другие ученики согласились с своим товарищем.

— Как вы ошибаетесь! — ответил Эпиктет. — Разве вы думаете, что помощь друзьям состоит в том, чтобы давать им деньги? Правда, у кого есть богатство, тот должен пользоваться им только для того, чтобы помогать ближнему в нужде. Но трудно богатому человеку жить добродетельно, и трудно добродетельному стать богатым. Я только тогда буду добиваться богатства, когда вы покажете мне, каким путем можно его добыть, не теряя честности и прямодушия? Если же вы хотите, чтобы я, ради приобретения ложного богатства, потерял единственное истинное мое богатство — чистую совесть, то, значить, деньги для вас дороже, чем верный и честный друг. Подумайте же, как это несправедливо и жестоко!

Эпиктет почти всю свою жизнь был холостым и только в преклонных летах взял себе жену, и то не для себя, а для того, чтобы она помогала ему ухаживать за ребенком одного из его друзей. Человек этот по своей бедности хотел было подкинуть кому-нибудь своего ребенка. Тогда Эпиктет взял ребенка к себе.

Эпиктет продолжал учить людей до самых последних дней своей жизни, Его понимание жизни настолько его удовлетворяло, что не было человека более счастливого и довольного своей судьбою, нежели он, несмотря на то, что он быль нищим-калекою. "Слов человеческих не хватает, — говорил он, — для того, чтобы достаточно возблагодарить и прославлять Бога за все блага, которыми Он нас наделил. Что же другого могу я делать, я, искалеченный и слабосильный старик, как не воспевать неумолчно славословие великому Богу, даровавшему людям все то, чем они пользуются? Если б я был соловьем, то прославлял бы Творца соловьиною песнью; но будучи разумным существом, я обязан прославлять Бога на человеческом языке. В этом задача моей жизни, и я буду ее исполнять даже до последнего издыхания моей плоти".

Так жил Эпиктет. Все силы своей души положил он на искание и изучение законов Бога и всю жизнь старался согласовать свои мысли, слова и дела с этими законами.

Лучшие люди его времени очень почитали его и сильно опечалились его смертью.

Но такие люди, как Эпиктет, не умирают. Светлая память о них навсегда остается в человечестве. Душа их сливается с тою вечною истиною, которую они уразумели и воплощали в себе. И после них каждый, кто желает добра и по мере своих сил подвигается вперед по пути к истине, может воспользоваться следами этих опередивших его людей и духовно слиться с ними самими в радостное и вечное единение.

Рассказывают, что после смерти Эпиктета один из богатых его знакомых, который, очевидно, больше почитал славу Эпиктета, нежели его внутреннюю добродетель, купил его глиняную лампочку с торгу за 3000 драхм (ва наши деньги 750 р.). Один шутник, узнавши это, сказал с насмешкой:

— Богач этот, быть может, думает, что если он будет сидеть у света этой лампочки, то станет так же мудр и славен, как и сам Эпиктет.

Но, к счастью, не все почитатели Эпиктета походили на этого богача, — были и такие, которые умели ценить своего учителя и понимали смысл его жизни и учения. Некоторые из них, уже после его смерти, записали то, что вспомнили из его бесед, и таким образом передали нам и увековечили его мысли.

В числе почитателей Эпиктетова учения были и древние христиане. Так, например, блаженный Августин в своих писаниях отзывается об Эпиктете с большим уважешем и сочувствием. Ориген же пишет, что в его время христиане очень усердно занимались изучением Эпиктета, получали себе пользу от его мудрых наставлений и таким образом еще больше укреплялись в истинах христианского учения. Точно так же и наш русский святой, Тихон Задонский, в сочинениях своих сочувственно упоминает об учении Эпиктета.

В чем же состоит Эпиктетово учение?

В главных своих основаниях оно таково:

Бог, — или первоначальная причина, — создавший мир и управляющий им, бесконечно благ и премудр. Лучи Его благой мудрости отражаются в разумении человека. И потому истинное назначение человека в том, чтобы поднимать и развивать в себе это божеское начало, подражать своему создателю в Его благорасположении ко всей природе.

Для достижения этого человек должен уметь распознавать блого и зло. Благо есть все то, что возвышает наше разумение и потому освещает путь наш. Все, что, наоборот, принижает разумение и затемняет путь нашъ — есть зло.

Добро и зло для человека бывает по отношешю к самому себе и по отношению к людям. По отношению к самому себе добро есть все то, что возвышает, а зло — все, что умаляет в нем образ Божий. По отношению к людям добро есть желание блага другим, зло — желание блага самому себе.

Для того, чтобы человек мог делать добро и избегать зла, он должен быть свободен. Свобода же достигается только тогда, когда человек становится независимым от всяких внешних обстоятельств. По отношению же к внутренней своей жизни человек всегда свободен, потому что всегда может бороться с своими пороками, может овладевать своими желаниями и поступать так, как велит ему его разумная природа.

Более ясно и подробно отдельные мысли Эпиктета изложены в следующих его беседах^*.

*) Следует иметь в виду, что сам Эпиктет никогда не записывал своих мыслей и речей, а устно передавал своим собеседникам то, что имел сказать. Учение его дошло до нас через третьих лиц, которые записали его слова. При составлении настоящего сборника мне пришлось поэтому пользоваться наиболее достоверными из таких записей. Но так как в них изречения Эпиктета приведены не в виде связного изложения, а в совершенно случайной последовательности, то как для избежания ненужных повторений и постоянного перескакивания с одного предмета на другое, так и вообще для большей вразумительности, я сгруппировал эти изречения по предметам, которых они касаются. В этих беседах, следовательно, отрывочные мысли Эпиктета сплочены мною в последовательное и логически связное изложение, насколько это мне казалось необходимыы и возможным, при чем я ничего решительно не "присочинял" от себя, т.е. не прибавлял ничего такого, чего, если не буквально, то по существу, не заключалось где-нибудь в тех исторнчески авторитетных источниках об Эпиктете, которыми я пользовался. В. Ч.

БЕСЕДЫ ЭПИКТЕТА.

I.
К другу, вернувшемуся к развратной жизни.

Ты говоришь, что ты перестал стараться о своем улучшении, что ты зажил опять по-прежнему и не видишь, чтобы тебе было хуже от этого? Неправда, тебе стало гораздо хуже, и ты потерял очень много. Прежде желания твои были чистые, понятия честные и поступки добрые. Ты читал мудрые книги и радовался на таких людей, как Сократ и Диоген. Теперь же ты радуешься на своих приятелей, которые сводят тебя с распутными женщинами, ты читаешь развратные книжки, и разговоры и дела твои постыдны. Ты потерял самое главное: ты перестал любить добро и правду. Неужели ты думаешь, что потери бывают только вещественные? Нет, есть потери худшие, — потери духовные. Теряются и чистые помыслы, и хорошие желания, и доброе поведение; и людям, потерявшим все это, всегда бывает скверно. Ты не видишь этого теперь, потому что ты заблудился; но было время, когда ты боялся одного только — как бы не перестать правильно мыслить, говорить и поступать. Ты сам себя обокрал.

Опомнись, несчастный друг мой, и спаси себя от самого себя. Ведь ты помог бы мне, если бы со мной случилось какое-нибудь несчастье? Почему же ты не поможешь самому себе? Ведь для этого тебе не нужно никого ни вязать, ни бить, ни убивать, — тебе надо только одуматься, поговорить с самим собою. Себя ты будешь слушать охотнее, чем других; прислушайся же к голосу своей совести и своего разума. Разбери хорошенько самого себя: всмотрись в свою жизнь и без всякой потачки смело осуди в ней то, что окажется скверным. Не говори, что в тебе сил нет, не поступай, как малодушные пловцы, которые не борются против течения реки и дозволяют унести себя в море. Помни, что управлять рассудком очень легко: стоит только пожелать жить лучше, и рассудок исправится. Если же ты будешь продолжать жить так, как теперь зажил, то вовсе потеряешь рассудок и станешь хуже животного.

— Какая тебе будет выгода от добродетельной жизни? — спрашиваешь ты. — Да разве не большая выгода: порядок вместо беспорядка, честность вместо безчестия, воздержание вместо распутства, почитание своей души вместо презрения ее!

Опомнись же и спаси свою душу!

II.
Обращение к малодушному другу.

Напрасно, друг мой, ты падаешь духом и сомневаешься в Боге.

Когда мы видим какое-нибудь творение людское, то мы понимаем, что работу эту делал человек. Точно так же и весь мир, очевидно, имеет своего Создателя. Начало всех начал, причину всех причин, Отца Мира вещественного и духовного мы называем Богом.

Человек, который понимает то, что делается вокруг него в Божьем мире, если только он способен к благодарности, будет постоянно благодарить Бога за все благодеяния видимого мира, которыми люди окружены. Только неразумный человек не понимает блага всего того, что находится вокруг него, и не благодарит Бога, столь благо и премудро устроившего мир.

И в самом деле, куда мы ни посмотрим, все, что видим вокруг себя и в нас самих, все заставляете нас преклониться пред всемогущии Богом. Как премудро, например, устроено человеческое тело мужчины и женщины, от взаимного влечения которых происходить потомство! Воистину никогда не перестанешь удивляться на устройство жизни всех тварей, и людей, и животных, и растений. Но человеку, кроме той жизни, которая дана растениям и животным, дано еще другое, чего нет ни у растений ни у животных.

Люди и животные устроены разно, потому что у них и назначение разное. Домашние животные служат человеку: одни помогают ему обрабатывать землю, другие доставляют ему молоко, остальная служат ему каждый, как может и как назначено Богом. Но животные исполняют свое назначение, исправляют свои нужды и при этом вовсе не понимают того, что делается на свете. Человеку же дана способность вникать в окружающее, понимать, что для чего делается, и видеть Бога в Его творениях.

Человек, как и животные, должен заботиться и о нуждах своего тела, но главнее всего — он должен делать и все то, что назначено одному только человеку и что отличает его от животного. И потому человеку постыдно довольствоваться одною своею животною жизнью и забывать о человеческой разумной и духовной жизни. Чедовек должен поступать так, как указывают ему совесть и разум его. Старайся же, друг, чтобы ты не умер прежде, чем исполнишь твое назначение.

Мне, как человеку, дано знать, кто я такой, для чего я родился, и на что нужен мне разум мой. Оказывается, что я получил самые лучшие духовные способности: разумение, мужество, смирение. А с ними — какое мне дело до того, что может со мною случиться? Кто сможет рассердить или смутить меня? Ничего не может быть в тягость мне, и я ни о чем внешнем не стану ни сожалеть ни сокрушаться. Напротив того, что бы со мною ни случилось, я приложу к делу то, что дано душе моей.

Пойми это и ты, всмотрись хорошенько в свои силы и способности и скажи в душе своей: "Пошли мне, Господи, все, что Ты хочешь! Ты дал мне такие пособия, с которыми я могу справиться со всякими случайностями" .

А ты, вместо этого, постоянно боишься, как бы не случилось с тобою того или другого, жалуешься и плачешь, когда с тобою случается то, чего тебе не хочется, и укоряешь судьбу. Судьба же так устроила тебя, что ты можешь уразуметь смысл жизни, и если захочешь терпеть и любить, то никто не в силах помешать тебе в этом. И что же оказывается? Ты получил такие высокие и могущественные душевные способности, и, несмотря на это, ты не прикладываешь их в жизни своей. Ты теряешь время, плачешь, стонешь и либо вовсе не думаешь о Боге, либо упрекаешь Его.

Знай же, что у тебя есть все нужное для того, чтобы жить разумно и добродетельно и быть выше животных.

III.
Как бороться против порочных желаний?

Каждый знает, что всякая привычка от упражнения усиливается и укрепляется. Напримеръ: чтобы сделаться хорошим ходоком, надо часто в много ходить; чтобы сделаться хорошим бегуном, надо много бегать; чтобы выучиться хорошо читать, надо много читать и т. д. Наоборот, если перестанешь делать то, к чему привык, то и сама привычка понемногу пропадет. Если ты, например, пролежишь десять дней, не вставая, и потом станешь ходить, то увидишь, как слабы стали твои ноги.

Значит, если ты хочешь привыкнуть к какому-нибудь делу, то тебе нужно часто и много делать это дело; и, наоборот, если ты желаешь отвыкнуть от чего-нибудь, то не делай этого.

То же самое бывает и со способностями нашей души: когда ты сердишься, то знай, что ты делаешь не одно это зло, но что вместе с тем ты усиливаешь в себе привычку к гневу, — ты подкладываешь дрова в огонь.

Когда ты поддался плотскому соблазну, то не думай, что ты провинился только в этом и больше ничего: нет, ты в то же время усилил еще и привычку в похотливым поступкам. Всякий разумный человек скажет тебе, что наши душевные недуги, наши злые помыслы и желания так именно и усиливаются.

Если больной лихорадкой не совсем вылечился, то он легче вновь заболевает, чем человек, никогда не страдавший ею. То же бывает и с болезнями души: после них остаются раны, который надо вылечить совсем. Иначе, если ударять опять по тому же месту, рана вновь откроется и еще пуще разболится.

А потому, если ты не хочешь приучать себя к гневу, то всячески сдерживай свой гнев и не давай привычке наростать. Побороть гнев всего легче в самом его начале, — вот тогда-то и останови себя. Считай те дни, в которые ты не сердился, и ты увидишь воочию, как улучшение твое подвигается. Через несколько времени ты скажешь себе: вот, прежде я сердился каждый день, а теперь сержусь только через день; если буду так же воздерживаться и вперед, то буду сердиться только через каждые три дня, потом через каждые пять дней и т. д. Если бы ты, наконец, мог прожить 30 дней сряду, ни разу не сердясь, то благодари Бога.

Точно так же и всякая привычка может сначала ослабевать, а потом и вполне пропасть. Если ты сможешь сказать себе: вот уже целый день, как я не падал духомъ; вот уже два дня; затем: вот уже два месяца, три месяца я зорко смотрел за собою, когда попадались случаи для огорчения, — если ты сможешь это сказать, то, значить, у тебя все идет, как следует.

Если я сегодня видел такую красавицу, какой еще не разу не видал, и при этом не дал ходу своим похотливым помыслам, то я могу сказать себе: у тебя, Эпиктет, все обстоит благополучно.

Но каким путем приобретается такая сила в борьбе с своими помыслами?

Желай быть праведным пред своею собственною совестью, — пред Богом. Если будешь стремиться к этому, то преодолеешь свои порочные помыслы.

В борьбе с соблазнительными мыслями бывает полезно искать общество людей более добродетельных, чем ты сам, или вспоминать и читать поучения мудрых людей, живших прежде тебя.

Когда у тебя в уме начинает заводиться какая-нибудь соблазнительная мысль, то вступай с ней в борьбу. Скажи ей:

— Подожди немного, мысль! Дай мне разобрать, кто ты такая, и к чему ты клонишь меня. Дай мне обсудить тебя.

Потом, не давай ей хода дальше, а представь себе пояснее все то, что выйдет, если ты поддашься этой соблазнительной мысли. Если ты поддашься ей, то она завлечет тебя за собою, куда только ей захочется.

Призови себе на подмогу какую-нибудь другую мысль, честную и добрую, и замени ею свой нечистый помысел.

Если ты приучишь себя к такой борьбе, то сам увидишь, каким силачом ты сделаешься.

Истинный борец тот, кто борется с своими порочными помыслами. Борись, братец, и не давай себя завлекать в болото. Борьба эта святая и приближает тебя к Богу. От успешности ее зависит твоя свобода, зависит спокойствие и счастие твоей жизни. Вспоминай Бога, зови Его на помощь, как во время бури на море Его зовут мореплаватели. Буря, которую в нашей душе поднимают порочные помыслы, гораздо страшнее и гибельнее всякой морской бури.

Помни всегда два времени: одно — настоящее время, в которое, уступив порочным помыслам, ты будешь наслаждаться похотью, и другое — время, в которое, насытившись ею, ты будешь каяться и укорять себя. Прими также в соображение то удовольствие, которое будешь испытывать, если воздержишься. Помни и то, что трудно будет воздержаться, если однажды преступил меру.

Но если ты будешь уступать своим порочным помыслам и уверять себя, что ты победишь завтра, а завтра скажешь то же самое, то ты этим доведешь себя до такой слабости и болезненности, что на будущее время перестанешь даже замечать свои ошибки; а, если и заметишь, то у тебя всегда найдется готовое оправдание для всех твоих порочных поступков.

Тогда окажется правда в том, что говорил один мудрец:

"Нерешительный человек всю свою жизнь плачется на свои несчастия".

IV.
Нельзя одновременно жить и добродетельно и распутно.

Если ты захотел бросить прежнюю твою распутную жизнь, чтобы освобождаться от своих пороков и жить добродетельно, то не водись с прежними своими товарищами, которые продолжают жить развратно: они будут только мешать теб в твоем добром желании. Если же они будут сердиться на тебя за то, что ты их покинул, то помни, что никакое воздержание не дается даром и что потому и тебе придется кое-чем поплатиться, если хочешь достигнуть своей цели.

Ты не можешь оставаться прежним человеком и вместе с тем поступать по-новому. Реши, чего ты больше хочешь: того ли, чтобы люди тебя любили и хвалили за то, что ты безобразничаешь вмеюте с ними, или того, чтобы жить по-новому, несмотря на всякие упреки, нарекания и насмешки, которые посыплются на тебя за это?

Если хочешь начать новую жизнь, то не откладывай дела, не оглядывайся назад и не старайся сохранить доброе расположение прежних твоих развратных товарищей. Если станешь вилять в разные стороны, угождать и нашим и вашим, и вперед недалеко уйдешь и прежним друзьям не угодишь. Нельзя делать двух дел зараз: насколько успеешь в одном деле, настолько потеряешь в другом.

Если ты перестал пьянствовать, играть в карты и распутничать, то, конечно, тебя перестанут любить те люди, которые занимаются такими делами. Выбирай же одно из двухъ: либо стать человеком разумным и добродетельным, либо слышать, как люди говорят о тебе: "Ах, какой приятгый и славный малый!"

Если ты решил, что для тебя лучше стать свободным от своих пороков, то и занимайся только этим освобождением себя, работай только для этого, отвернись от прошлого и не дотрагивайся до него. Если же это тебе не нравится, а нравится одобрение людей, то передайся весь на другую сторону: пьянствуй, блуди и всячески развратничай, будь тряпкой в чужих руках, делай все, что людям нравится, и ты получишь их одобрение, — то, чего искал. Да не забывай при этом корчить из себя шута: этим ты особенно угодишь своим друзьям.

Невозможно в одно и то же время быть господином и рабом. Если хочешь быть рабом, то и угождай людям всякими подлостями; если же хочешь стать господином, то надобно освобождать себя от пороков.

V.
Добродетель не убыточна.

Не говори, что ты в убытки, когда ты променял осла на коня, овцу на быка, деньги на доброе дело, пустые споры на разумное молчание, разгильдяйство на порядочность. В этих случаях ты получил больше, чем потерял.

Если ты этого не понимаешь, то не понимаешь и своего счастия и спокойствия. Кормчему легче погубить корабль, чем уберечь его в опасном месте. Чуть он повернул корабль не в ту сторону, чуть задумался о постороннем, — и пропал корабль. Так и в твоей жизни: гляди в оба! Тебе приходится уберегать то, что важнее всего на свете. Наблюдай же с неотступным вниманием за своею умеренностью, честностью, мужеством, спокойствием, довольством, — одним словом, за своею свободою. Если потеряешь ее, то взамен не получишь ничего столь же ценного.

Рассуждай сам с собою так: "Пусть другому достанется богатство, а мне мудрость; другому — власть, а мне — умеренность. Не стану я хвалить то, что постыдно. Я хочу быть свободным, т.е. другом Бога, хочу добровольно повиноваться Ему. А Бог не хочет, чтобы я прельщался ни плотью своею, ни богатством, ни могуществом, ни славой. Если бы Бог желал, чтобы люди этим были довольны, то Он устроил бы так, чтобы все это доставляло довольство и блаженство. Но от всего этого люди не блаженствуют, а страдают. Значить, Бог не в этом назначил нам благо. А потому я и не стану ослушиваться Его велений.

"Беречь я буду свою добродетель; всем же остальным, что дано мне, я буду дорожить настолько, насколько требует разум".

VI.
Отчего люди тревожатся и безпокоятся?

Когда я вижу человека, который мучить себя какими-нибудь опасениями и безпокойствами, я спрашивая себя:

— Что нужно этому несчастному человеку? Наверно, он хочет чего-нибудь такого, что не находится в его власти и чем он не может сам распорядиться, потому что, когда то, чего я хочу, находится в моей власти, то я не могу беспокоиться об этом, а прямо делаю то, чего желаю.

Посмотрите, например, на человека, поющего или играющего на гуслях: пока он поет или играет сам для себя, без всяких слушателей, он не беспокоится и не волнуется никакими опаесениями или сомнениями. Но посмотрите на него тогда, когда он играет перед большой толпой народа: как он мучить себя, как он бледнеет и краснеет, как сильно бьется у него сердце! А почему? Потому, что он хочет не только хорошо сыграть или спеть, но чтобы и люди похвалили его; а это, очевидно, зависит не от него, но от слушателей его. И вот он беспокоится о том, чем не может распорядиться сам, и мучить себя совершенно понапрасну. Он беспокоится не о том, что он плохо споет или сыграет, нет, — он хорошо знает свое дело; он беспокоится не о деле своем, но о похвале людской, т.е. о том, что не в его власти.

Он мучит себя потому, что дорожит тем, что вовсе не дорого; он не знает еще дешевизны и гнилости похвал людских. Он знает хорошо свои гусли и умеет петь на разные голоса, но он не знает и никогда не думал о том, как ничтожна людская похвала и как мало она заслуживает внимания.

Такого человека я называю чужеземцем среди людей.

— Почему же так? — спросите вы.

— А потому, что чужеземец не знает порядков того народа, среди которого он поселился, и без руководителя может наделат себе бед, когда будет добиваться того, что не дозволяется в этой стране. Так и этот человек: он чужеземец среди людей, потому что не знает законов, данных людям Богом, не знает, что во власти человека и что не в его власти. Ему хочется получить то, что не дано ему, и избегнуть того, от чего нельзя отказаться. Если бы он хотел только того, что ему предоставлено, то он ничем бы не смущался и не тревожился.

В самом деле, если бы он знал, в чем истинное зло, то он не боялся бы ни того, что не есть зло, ни того, что есть настоящее зло, так как он знал бы, что настоящее зло не приходит извне, но находится внутри человека, и что, следовательно, человек всегда может от него освободиться.

Когда человек желает того, что ему не дано, и отвращается от того, чего он избежать не может, то у него желания не в порядке: он болен расстройством желаний точно так же, как люди бывают больны расстройством желудка или печени.

Таким разстройством желаний болен всякий человек, который тревожится о будущем или мучить себя разными беспокойствами и страхами о том, что от него не зависит.

VII.
Кто живет разумно, тот свободен от мирских волнений и знает, в чем благо.

Люди затрудняются, беспокоятся и волнуются только тогда, когда они заняты внешними делами, от них не зависящими. В этих случаях они тревожно спрашивают себя: что я стану делать? Что-то будет? Что из этого выйдет? Как бы не случилось того или другого? — Так бывает с теми, кои постоянно заботятся о том, что им не принадлежит.

Наоборот, человек, занятый тем, что от него самого зависит, и полагающий свою жизнь в работе самосовершенствовани, не станет так тревожить себя. Если бы он и стал беспокоиться о том, удастся ли ему держаться истины и избегать лжи, то я сказал бы ему:

— Успокойся, — то, что тревожить тебя, находится в твоих собственных руках. Гляди только зорко за своими мыслями и поступками и старайся всячески исправлять себя.

Если бы такой человек стал сомневаться, достигнет ли он лучшей доли, и не попадет ли он в такую же суету, от которой он хочет уйти, — я прежде всего обнял бы его и поцеловал бы за то, что он отбросил от себя все, что других соблазняет и пугает, а заботится только о том, чтобы самому быть лучше; а потом сказал бы ему:

— Если ты хочешь всегда получать желаемое и никогда не подвергаться тому, чего избегаешь, то никогда не желай того, что не твое, и не избегай того, что не в твоей власти.

Куда тогда денутся все эти беспокойные вопросы о том, как бы не случилось того или другого! То, что случится, не в твоей воле, а жить по добру иди по злу — в твоей воле. Никто не мешает тебе, что бы ни случилось с тобою, поступать всегда и во всем сообразно с правдой и добром. Так и не говори: что-то будет? Все, что ни случится, ты обратишь себе в поучение и пользу.

— А если я умру в борьбе с несчастиями?

— Ну, что же? В таком случае ты умрешь смертью честного человека, совершая то, что ты должен совершать. Нужно же тебе все равно умереть, и смерть должна же застать тебя за каким-нибудь делом. Я был бы доволен, если бы смерть застала меня за делом, достойным человека, за делом добрым и полезным всем людям; или — чтобы она застала меня в то время,

когда я стараюсь исправлять себя. Тогда я мог бы поднять руки к Богу и сказать Ему:

— Господи! Ты знаешь Сам, насколько я воспользовался тем, что Ты дал мне для понимашя Твоих законов. Упрекал ли я Тебя? Возмущался ли против того, что со мной случилось? Уклонялся ли от исполнения своего долга? Благодарю Тебя за то, что я родился, — за все дары Твои! Я пользовался ими довольно: возьми их назад и распорядись ими, как тебе угодно, — ведь они Твои!

Может ли быть лучшая смерть? Чтобы дожить до такой смерти, тебе нужно многого лишиться, хотя, правда, этим самым ты многое приобретешь. Если же ты захочешь удержать то, что не твое, то ты непременно потеряешь и то, что твое.

Кто хочет иметь успех в мирских делах, тот не спит по целым ночам напролет, постоянно хлопочет и суетится, подделывается к сильным людям и вообще поступает, как подлый человек. И в конце концов, чего он всем этим добился? Он добился того, что его окружают некоторыми почестями, что его боятся и что он, сделавшись начальником, распоряжается какими-нибудь пустяками.

Неужели же ты не захочешь сколько-нибудь потрудиться для того, чтобы освободить себя от всех таких забот и спать спокойно, ничего не боясь и ничем не мучась? Знай же, что такое спокойствие души не достается даром. Нельзя заботиться зараз и о душе своей и о мирских благах. Если хочешь мирских благ, — откажись от души; если хочешь уберечь свою душу, — отрекись от мирских благь. Иначе, ты будешь постоянно раздваиваться и не получишь ни того ни другого.

Когда ты чем-нибудь мирским встревожен или расстроен, то вспомни, что тебе придется умереть; и тогда то, что тебе раньше казалось важным несчастием и волновало тебя, станет в твоих глазах ничтожною неприятностью, о которой не стоить и беспокоиться.

VIII.
Для разумного человека не должно быть затруднений во внешних делах.

Разница между человеком разумным и неразумным состоит в том, что неразумный человек постоянно волнуется и жалеет о том, что от него не зависит, — например, о своем ребенке, отце, брате, о своих делах, о своем имуществе. Разумному же человеку если и случается беспокоиться и печалиться, то только о том, что зависит прямо от него, т.е. о том, что касается до его собственных мыслей, желаний и поступков.

Человек уже много улучшить себя, если понял, что он должен обвинять только самого себя, когда не может справиться со всем тем, что с ним случается, т.е. если понял, что все дело его — в том, как он сам поймет свои затруднения. Если он поймет их так, как слеует, то они перестанут быть для него затруднениями.

Когда ребенок заглядится на что-нибудь, споткнется о камень, упадет и ушибет себя, то няня начинает иногда, в угоду ребенку, бить самый камень, и ребенок успокаивается. В ботатых семьях бывает так, что когда слуги опаздывают подать детям обед, то старшие начинают бранить слуг за это вместо того, чтобы приучать детей к терпению.

Как часто и мы, взрослые, поступаем с собою так, как эти безрассудные няни и воспитатели. Если с нами случается какая-нибудь неприятность, или мы попадаем в какое-нибудь затруднение, то как склонны ны бываем обвинять в этом других людей или судьбу свою вместо того, чтобы сообразить, что если внешнее, от нас не зависящее, становится для нас неприятностью или затруднением, то, значит, в нас самих что-нибудь не в порядке.

IX. Разумный человек во всем может найти себе пользу.

Разумный человек может во всем отыскать себе пользу. Нет такого случая, из которого он не мог бы извлечь для себя помощи в деле усовершенствования себя.

— Какую же пользу приносить мне тот, кто ругает меня?

— Ту пользу, что если я захочу, то могу, кротко перенося его брань, приучаться к терпению и спокойствию.

— У меня злой отец; какая мне от него польза?

— Он зол для самого себя; для тебя же он добр, потому что он опять-таки учит тебя терпению и кротости.

— Ну, хорошо. А какую пользу приносит мне болезнь?

— Если я заболею, то у меня хороший случай показать на деле, что значит болезнь тела для жизни духа. Я буду покорен, терпелив, спокоен, я наряжусь в болезнь, и она будет для меня украшением.

— А смерть, неужели и она полезна?

— Я могу, умирая, стать духом своим выше смерти, показать и себе и людям, что смерть не имеет надо мною никакой власти. Я могу, если придется, умереть за правду и этим содействовать тому, чтобы она укрепилась в людях.

Одним словом, человек разумный обладает как бы волшебной палочкой, которою он может обратить в золото все то, до чего ею дотронется.

X.
Роптать не разумно.

Когда ты заметишь, что ты начинаешь в душе своей упрекать Бога, то разбери внимательно то, чем ты недоволен, и ты увидишь, что оно так и должно было быть и не могло быть иначе.

— Да неужели, например, справедливо, чтобы вот этот бесчестный человек имел больше денег, чем я?

— Вполне справедливо, потому что он и хлопотал из-за денег больше, чем ты. Он подделывался к людям, обманывал их, обирал несчастных, по целым ночам напролет неустанно трудился для того, чтобы нажиться. Чему же ты удивляешься? А ты посмотри, больше ли у него разума и совести, чем у тебя? И ты увидишь, что у тебя больше всего того, из-за чего ты хлопотал и старался. То, что ты бережно хранил — свою честь и совесть, — он продавал и получил за это ту награду, которую искал. Но ведь человека, который бесчестно приобрел богатство, мы не можем назвать счастливым, — мы, которые знаем, в чем истинное счастье. Мы знаем, что Бог справедлив и отдает то, что лучше, тому, кто лучше. Чистая совесть не гораздо ли лучше богатства?

Всегда помни неизменный закон природы: кто к чему способнее, тот и имеет больше успеха как раз в этом самом, в чем он способнее другого. Помни это, и тогда ты ни на что не будешь роптать.

— Ну, а как же не роптать, когда моя жена скверно со мной поступает?

— И тут роптать нечего. Если кто спросит тебя об этом, ты и скажи только, что жена твоя скверно с тобою поступает, и — больше ничего.

— И отец мой ничего мне не дает.

— И в этом нет ничего особенного, как только то, что отец твой ничего тебе не дает.

Говоря о таких вещах, никогда не говори, что в них есть зло, потому что это была бы ложь. Разумный человек никогда ни на что не станет роптать, потому что он хорошо понимает, что настоящее горе наше происходить не оттого, что случается с нами, а оттого, что мы неразумно думаем о случившемся. Отстраним же эти неразумный мысли, и прекратится то, что мы считали несчастием.

XI. Не полагай своего счастия в том, что не в твоей власти.

Если люди делают зло, — они делают зло сами себе; тебе же они не могут сделать зла. Ты же рожден не для того, чтобы творить зло и грешить вместе с людьми, но для того, чтобы помогать им в добрых делах и в этом находить свое счастье.

Знай и помни, что если человек несчастен, то он сам в этом виноват, потому что Бог создал всех людей для их счастья, а не для того, чтобы они были несчастны.

Из всего того, что Бог предоставляет нам в этой жизни, Он одну часть отдал в наше полное распоряжение: она составляет как бы нашу собственность; другая же часть находится вне нашей власти, — так сказать, не принадлежит нам: все, что другие могут связать, насиловать, отнять у насъ — не принадлежит нам; а все то, чему никто и ничто не может помешать или повредить — составляет нашу собственность. И Бог по Своей благости дал нам в нашу собственность как раз то, что и есть настоящее благо. Значить, Бог не враг нам; Он поступил с нами, как добрый отец: Он не дал нам только того, что не может дать нам блага.

— Так-то так; а вот мне пришлось расстаться с другом, и мы оба горевали об этом.

— Зачем же друг твой считал своим то, что вовсе не его? Бог не дал тебя ему в вечную собственность. Когда он был с тобою, почему забывал он, что ты можешь умереть или уехать? Он наказан за свою глупость. А ты — зачем ты так легкомысленно думал, что ты должен всегда жить там, где тебе приятно живется, на том же месте, с теми же людьми, за теми же зантиями? И тебе Бог не обещал этого. Вот ты теперь и плачешь. Ты, оказывается, несчастнее уток и гусей, потому что они ежегодно улетают за моря и нисколько не жалеют о прежнем своем жилище.

— Да ведь они лишены разума!

— Так неужели ты думаешь, что неразумные птицы должны быть счастливее человека, у которого есть разум? Разве для того Бог наделил нас разумом, чтобы мы были несчастны и проводили свою жизнь в слезах?

Вникни в человеческую жизнь, и ты поймешь, что людям назначено то жить вместе, то разлучаться. Когда они вместе, они должны быть счастливы друг чрез друга; а когда им приходится разлучиться, то они не должны печалиться об этом. Напротив того, мы должны радоваться тому, что отличаемся от растений, которые корнями своими прикреплены к одному месту.

Нельзя быть счастливым, когда желаешь того, что невозможно; и, наоборот, можно быть счастливым только в том случае, если желаешь возможного, потому что в таком случае всегда будешь иметь то, чего желаешь. Все дело в том, что желать нужно только того, что в нашей власти, того, что возможно.

Кто желает невозможного, тот раб и глупец, возстающий против своего хозяина — Бога. Хозяин наш желает, чтобы мы были счастливы; но для этого мы должны помнить, что все родившееся должно умереть и что люди должны разлучаться.

Не проходить людям даром ничего из того, что они делают против закона Бога. Всякий человек, который бунтует против закона Бога, будет рабом и несчастным: он будет горевать и завидовать, он будет слаб и изнежен.

— Как же жить? — спрашиваешь ты.

Прежде всего и самое главное — не пристращайся ни к чему больше того, сколько ты привыкаешь к чужой вещи, о которой знаешь, что она может быть отнята у тебя. Когда обнимаешь своего ребенка, брата, друга, то говори себя, что ты обнимаешь нечто такое, что должно умереть, что дано тебе только на время. Виноград спеет только осенью, и смешно желать, чтобы он рос и созревал и зимою, и весною, и летом. Желать, чтобы никто с тобою не расставался и не умирал, — это все равно, что желать винограда зимою. Обнимай ребенка или друга, а сам думай: ты завтра уедешь или умрешь, и мы не увидимся больше.

— Но ведь тяжело даже выговорить это!

— Но что же делать? Если разлука или смерть кажется тебе такою страшною, то ты должен во время жатвы горевать о том, что умирают колосья, а осенью плакать о том, что засохшие листья падают с деревьев. Разлука людей больше ничего, как небольшая перемена, а смерть — также перемена, только немного большая. В миpе нет уничтожения, а только превращение одной жизни в другую. И для нас наступает это превращение тогда, когда Богу угодно. Ведь и родились мы не тогда, когда хотели, а когда Бог хотел.

И потому мудрый человек заботится только о том, чтобы исполнить волю Божью, и размышляет в глубине своей души такъ:

"Если ты желаешь, Господи, чтобы я еще жил, то я буду жить так, как Ты велишь, буду распоряжаться тою свободою, которую Ты дал мне во всем, что принадлежит мне. Но если я тебе больше не нужен, то пусть будет по-Твоему! Я до сих пор жил на земле единственно для того, чтобы служить Тебе; если же Ты пошлешь мне смерть, то я уйду из мира, повинуясь Тебе, как служитель, понимающей приказания и запрещения своего хозяина. А пока я остаюсь на земл, я хочу быть тем, чем Ты хочешь, чтобы я был".

Постоянно вникай в то, что с тобою случается. Если ты увидишь, что случилось с тобою то, что от тебя не зависело, то помни, что тебе до этого нет никакого дела. Если же ты все еще иногда мучаешься и горюешь о том, что от тебя не зависит, то посмотри на случившееся, как на урок, заданный тебе самим Богом: пользуйся этим случаем, чтобы бороться с собою, и при помощи разума твоего укроти твое малодушное страдание.

Когда ты живешь в какомъ-нибудь месте, никогда не думай о том, как бы тебе жить в другом месте, где тебе прежде было приятнее или где тебе в будущем будет приятнее, но думай только о том, как бы тебе прожить разумно и по-человечески там, где ты находишься.

Тогда все твои удовольствия заменятся одним удовольствием — сознанием того, что ты живешь разумно и служишь Богу не словами только, но и делами. Бог поведет тебя сегодня в одно место, завтра пошлет в другое. Он покажет тебя людям бедного, безвластного, больного для того, чтобы ты мог примером жизни своей обнаруживать людям ту истину, что искать блага следует не вне себя, а в самом себе. Не думай, что Бог ненавидит тебя, если посылает тебе бедность, болезни, презрение людей: хозяин не может ненавидеть слугу, который хорошо исполняет его волю. И не забывает тебя Бог: Он не забывает и самой малой твари. Он упражняет тебя и на тебе дает примеры другим людям. Неужели же ты не отдашь себя всего Его заповедям, а будешь безпокоиться о месте своего жительства и горевать о разлуке с друзьями?

Горестна не перемена места жительства или неизбежная разлука с друзьями, — горестно то, что человек печалится о том, чего он избегнуть не может.

XII. Где надо искать благо?

Нет такого крепкого и здорового тела, которое никогда не болело бы; нет таких богатств, которые не пропадали бы; нет такой высокой власти, под ко-

торую не подкапывались бы. Все это тленно и скоропреходяще. — и человек, положивший жизнь свою во всем в том, всегда будет беспокоиться, бояться, огорчаться и страдать. Он никогда не достигнет того, чего желает, и впадет в то самое, чего хочет избегнуть.

Одна только душа человеческая безопаснее всякой неприступной крепости. Почему же мы всячески стараемся ослабить эту нашу единственную твердыню? Почему занимаемся такими вещами, которые не могут доставить нам душевной радости, а не заботимся о том, что одно только и может дать покой нашей душе? Мы все забываем, что если совесть наша чиста, то никто не может нам повредить, и что только от нашего неразумия и желания обладать внешними пустяками происходить всякие ссоры и вражды.

Многие говорят, что человеку должно искать свое благо и избегать для себя зла, и что поэтому он должен считать своим врагом и противником всякаго, кто отнимает у него его благо и причиняет ему зло, хотя бы то был родной отец его, брат или сын.

Но так ли это? Искать свое благо и избегать зла в самом деле следует. Но неужели благо и зло для меня может заключаться в том, что зависит от других людей? Многие, правда, жалуются на то, что кто-нибудь другой лишает их блага и подвергает злу. Но если бы они были правы, то это значило бы, что человък сам по себе не может достичь своего блага. Благо, следовательно, недостижимо. Как же может называться благом то, чего нельзя достигнуть?

Нет, друзья! Единственное наше блого и зло — в нас самих, в нашей собственной душе. Для каждого из нас благо в том, чтобы жить разумно, а зло в том, чтобы не жить разумно. Если мы будем это твердо помнить, то ни с кем никогда не станем ссориться и враждовать, потому что глупо ссориться из-за того, что не касается до нашего блага, и — с людьми заблуждающимися и, стало-быть, несчастными.

Сократ понимал это. Злоба жены и неблагодарность сына не заставляли его плакаться на судьбу: жена выливала ему на голову помои и топтала ногами его пирог, а он говорилъ: "Это до меня не касается". То, что мое — мою душу — никто на свете не может отнять у меня. В этом бессильна и толпа людей против одного человека и самый сильный против самого слабаго. Этот дар дан Богом каждому человеку".

Так жили мудрые люди. А мы вот умеем только хорошо писать, читать да рассуждать об этом, а на самом деле не поступаем так. Про один древний народ говорили, что они — львы у себя дома, а в чужой стороне — лисицы. Про нас же можно сказать, что мы — львы на словах, а на деле — лисицы.

ХIII. Чего следует и чего не следует бояться?

Человек не должен ничего бояться, — он должен быть бесстрашным, и вместе с тем он должен жить с опаской. Сначала кажется, что человек, живущий с опаской, не может быть бесстрашным; но так только кажется. На самом же деле это возможно, потому что бесстрашным надо быть в одних случаях, опасаться же должно — в друтих.

Все зло кроется в наших неразумных понятиях и в наших преступных желаниях. И потому надо зорко и опасливо глядеть за тем, как образуются в нас наши понятия и желания. В этом важном деле никогда нельзя быть слишком строгим и осторожным.

Все же остальное есть дело не важное для нас, оно — внешнее дело, а не наше внутреннее. К тому же оно и не дано нам во власть. Поэтому и бояться его нечего.

Мы ясно поймем, что все внешнее не имеет для нас значения, только тогда, когда будем осторожно следить за нашими понятями и желаниями. И, таким образом, боязнь истинного зла даст нам бесстрашие перед разными выдуманными злами.

А между тем мы сплошь да рядом попадаемся в западню, как несмышленые звери, за которыми люди охотятся. Охотники вспугивают, например, оленя; олень хочет уйти от опасности и бежит в другую сторону, как раз туда, где расставлены сети, — и попадается. То же бывает и с нами.

Чего мы малодушно боимся? — Того, что не в нашей власти. Когда бываем мы всего спокойнее и бесстрашнее? — Когда дело зависит от нас самих. И выходить, что мы самоуверенно равнодушны к нашей собственной опрометчивости, к нашим ошибкам и страстям, и все внимаше и старание наше обращаем на то, чтобы достичь успеха в том, что от нас вовсе не зависит. И, таким образом, то природное бесстрашие, с которым нам следовало бы относиться ко всему внешнему, мы обращаем на самих себя и становимся самодовольными и самоуверенными. И, наоборот, ту природную осмотрительность, которая нам дана для осторожного обращения с нашими внутренними понятиями и желаниями, мы направляем на внешние обстоятельства, от нас вовсе не зависящая, и становимся боязливыми и малодушными.

Если бы мы были постоянно настороже по отношению к нашим понятиям и желаниям, — мы избегли бы много зла; но когда мы всячески стараемся избегнуть того, что в чужой власти, тогда мы, как олени, попадаем в тенета — смущения, боязни и малодушия.

Страданий и смерти избегнуть нельзя: они — наш удел. И вот мы как раз их-то и боимся. Зло не в смерти и не в страданиях, а в малодушии перед ними.

Правду говорит Сократ, что мы, как дети, устроим себе какое-нибудь чучело, размалюем его пострашнее — и сами же пугаемся его. Как дети боятся пугала, ими же самими устроенного, так и мы устроили себе пугало из страданий и смерти — и боимся его.

В самом деле, подумаем: что такое смерть? Подойдем поближе к этому страшилищу, рассмотрим его со вниманием, и мы увидим, что это только размалеванное пугало. Ведь необходимо же душе моей когда-нибудь разъединиться с моим телом, как и не были они соединены до моего рожденияя? Ведь придется же мне умереть — не сегодня, так завтра? К чему же огорчаться, когда наступает смерть?

— Зачем так устроено? — спрашиваешь ты.

— А затем, что так нужно для мировой жизни. Эта жизнь основана на том, что прошлое сменилось настоящим, и что настоящее, в свою очередь, сменится будущим.

А что такое страдание? — Это то же детское пугало. Разбери хорошенько, в чем оно состоит. Тело наше так устроено, что оно испытывает то неприятныею ощущения, то приятные. Неприятные называются страданиями. Но и неприятныяе и приятные ощущения окончатся с твоею смертью. Чего же бояться страданий, столь непродолжительных?

Вот к каким мыслям мы приходим, когда со вниманием разбираем наши понятия и желания. И эти мысли делают нас бесстрашными ко всему тому, что не есть главное в нашей жизни, ко всему внешнему.

В таких мыслях и заключается высшая наука о жизни.

XIV.
Разумный человек не станет огорчаться людской молвой и не будет завидовать людям.

— Меня огорчает то, что люди думают обо неправильно.

— Ведь не ты же в этом виноват, а они. Почему же это огорчает тебя?

— Да хочется им показать, что они ошибаются. Они жалеют меня, когда я поступаю хорошо; а когда я на самом деле виноват, то они меня одобряют. Они, например, сожалеют обо мне, что я не домогаюсь богатства и власти.

— Показать всем людям, в чем они ошибаются, и убедить их в том, что разумно, — это не в твоей власти. Тебе дана власть убеждать только самого себя. Убедился ли ты сам в том, в чем хочешь убеждать других? Знаешь ли ты-то сам, в чем добро, в чем зло? Живешь ли ты сам, как следует? Ты знаешь, что можешь жить, как следует, только тогда, когда будешь свободным, когда откажешься от всего того, что не в твоей власти. А разве в твоей власти сделать так, чтобы люди не ошибались? Ты заботишься об этом, огорчаешься этим: значит, ты сам еще не твердо знаешь, в чем добро, в чем зло! Так не лучше ли тебе оставить в покое других людей и учить только самого себя? Сам ты знаешь себя больше всех и убедить себя можешь лучше, чем других. Другие сами увидят, полезно ли им ошибаться.

Если ты живешь хорошо, а люди об этом жалеют, что же тебе остается делать? Не станешь же ты жить скверно для того, чтобы люди перестали тебя жалеть?

Ты знаешь, как надо праведно жить, и все-таки жизнь твоя ничуть не лучше от этого. Отчего это?

Это оттого, что ты живешь не по твоим разумным мыслям, но оставляешь их втуне. Лопата, которою следует копать, непременно ржавеет, если она лежит без всякого употребления. И все твои разумные мысли ни к чему не поведут, если ты не будешь поступать по ним.

Тебе непременно следует освободить себя от всякого страха и огорчения. А то ты боишься людской молвы, ты огорчаешься тем, что люди напрасно жалеют или осуждают тебя вместо того, чтобы хвалить и уважать. И что же выходить из твоего огорчения? Если ты горюешь об этом, то выходить, что ты и вправду достоин сожаления.

Антисфен учил, что человек должен быть хорошим и вместе с тем всегда готовым слышать про себя, что он дурен.

У меня голова не болит, а все думают, что она у меня болит. Что мне за дело до этого? Я совсем здоров, а меня жалеют, полагая, что я болен. Я этому только внутренно смеюсь.

И ты поступай так же.

— Но ведь на долю других достается богатств и почестей больше, чем мне!

— Ну, что же? Ведь и справедливо, чтобы люди имели больше того, чего они добиваются. Они трудились, чтобы быть богатыми и достигнуть власти; а ты трудился, чтобы правильно думать и хорошо жить. Они получили то, чего искали, а ты получишь то, чего добиваешься. Они начальники, а ты нет; они богаты, а ты нет. Да ведь ты и не домогался того, чтобы быть начальником или богатым? Не бывает же так, что тот, кто не заботится о чем-нибудь, достигал бы больше того, кто заботится об этом. Ведь потерянную вещь находит тот, кто ищет ее, а не тот, кто вовсе о ней не заботится.

— Это, положим, такъ; но, по-моему, гораздо справедливее, чтобы тот, кто думает и живет праведно, был впереди всех.

— Да он и так впереди в своем деле: в правильном мышлении и в праведной жизни. А те люди впереди тебя в своем деле: в богатстве и в почестях. Неужели ты полагаешь, что если ты хорошо думаешь и поступаешь, то поэтому можешь требовать, чтобы и стрелял ты лучше стрелков, и ковал железо лучше кузнеца, хотя бы ты этими делами вовсе и не занимался? Конечно, если ты будешь желать иметь и то, чего ты не добивался, то тебе непременно придется много плакать и страдать.

Нельзя делать двух вещей за раз.

Тот вставал до зари и только о том и думал, как бы подольститься к дворцовой челяди, одарить, кого следует, как бы понравиться другу Цезаря, как бы повредить одному человеку, чтобы выслужиться у другого. Когда он и молится, он думает только об этом. Он горюет, когда пропустил случай задобрить сильного человека; он боится, не поступил ли он нечаянно, как честный человек, и тогда он сожа-леет о том, что не соврал, а поступил честно.

А если ты вправду хочешь верно мыслить и хорошо жить, то ты, напротив, будешь искать свои ошибки и думать только о том, как бы исправлять себя. Ты будешь помнить, что ничто, от нас не зависящее, не должно ни печалить ни радовать нас: ни тело наше, ни богатство, ни слава. Ты будешь помнить, что у тебя есть совесть и разум, которые только и могут привести тебя к душевному спокойствию и счастию.

Нет, не подобает тебе обращать внимание на людскую молву о тебе, и не приходится тебе завидовать людям. Они ведь не сердятся и не удивляются, когда ты их жалеешь: они уверены в том, что их доля лучше твоей. А ты, значить, не уверен в том, что твоя доля лучше их. Ты недоволен ею и желаешь того, что принадлежать им; они же довольны своей долей и не завидуют твоей.

Если ты в самом деле хочешь жить по совести и разуму, если ты взаправду веришь, что в этом твое блого и что други заблуждаются, то ты не будешь беспокоиться о том, что говорить про тебя другие люди.

XV. О перенесении обид.

Разумный человек не только сам никогда ни с кем не ссорится, но, если может, то делает так, чтобы и другие не ссорились. В этом Сократ был хорошим примером для нас. Сколько ссор он помирил, сколько было у него терпения с женою и сыном. Он хорошо знал, что никто не может быть господином над душой другого человека, что не в нашей власти принудить человека поступить разумно. Мы должны при случай и по мере сил стараться склонять людей жить разумно, но успех наших слов зависит не от нас. От нас только зависит — самим правильно поступать, и это главное; а праведные дела наши уже сами будут учить людей добру.

У разумного человека не можеть быть ни одного случая для ссоры. Он всегда заранее готов получить еще большие неприятности, чем те, который люди ему делают.

— Прохожий меня обругал, — говоришь ты.

— Скажи ему спасибо за то, что он не побил тебя.

— Да он побил меня!

— Скажи спасибо, что не ранил.

— Он и ранил меня!

— Благодари за то, что не убил.

Мы сами виноваты в том, что люди злы. Если бы мы были добрее, то и злых людей было бы меньше.

— Сосед мой бросал каменьями в мои окна!

— Ну, что же? Ведь не ты, а он в этом виноват.

— Да у меня в доме все поломано!

— Разве ты горшок? Ведь тебя разбить нельзя: в тебе совесть и разум. Поступи же разумно и по совести с твоим соседом. Если бы ты хотел поступить по-зверски, то бросился бы на него и стал бы кусать его в отместку. Но ты хочешь быть человком: поступи же с твоим обидчиком человечно и кротко, а не мстительно и жестоко.

Лошадь спасается от врага своим быстрым бегом, и она несчастна не тогда, когда не может петь петухом, а тогда, когда потеряла то, что ей дано — свой быстрый бег. Собака имеет чутье; когда она лишается того, что ей дано — своего чутья, то она несчастна, а не тогда, когда она не может летать. Точно так же и человек становится несчастным не тогда, когда он не может осилить медведя, или льва, или злых людей, а тогда, когда он теряет то, что ему дано — доброту и рассудительность. Вот такой человек воистину несчастный и достоин сожалею а. Не то жалко, что человек родился или умер, что он лишился своих денег, дома, имения: все это не принадлежит человеку; а то жалко, когда человек теряет свою истинную собственность — свое человеческое достоинство. Если на монете печать настоящая, то, значит, монета годная; а если печать поддельная, то брось монету: она фальшивая. И с человеком то же самое. Если в нем есть человеческое достоинство, — если он обходится с людьми кротко, терпеливо и ласково, то всякий охотно возьмет его в соседи, в товарищи, в друзья. Но человека, который только животное, человека, который гневается, мстит и всем недоволен, люди остерегаются и избегают.

Если человек имеет злые намерения, то он в эту минуту не человек, и его надо жалеть. По наружному виду судить ни о чем нельзя. По наружному виду раскрашенное восковое яблоко похоже на настоящее; но оно не имеет ни вкуса, ни запаха, ни внутреннего состава настоящего яблока. Точно так же недостаточно иметь наружный облик человеческий для того, чтобы быть человеком, а надо иметь и разум и волю человеческую. Вот этот, например, не слушается разума, не сознается в своих ошибках даже и тогда, когда ему ясно показали ихъ; ну чем же он в эту минуту отличается от осла? Ничем. А этот не может сдержать своей страсти; ну чем он в эту минуту отличается от барана? Иной ищет на кого накинуться, чтобы обидеть его, — это уже не осел и не баран, а прямо дикий зверь.

— Но неужели я должен позволить, чтобы меня презирали?

— Да кто тебя презирает? Люди справедливые не могут презирать тебя за твою кротость и доброту; а до других людей тебе дела нет, — не обращай внимания на их суждения. Не станет же искусный столяр огорчаться тем, что человек, ничего не понимающей в столярном деле, не одобряет его хорошую работу.

— Но если я не стану обращать внимание на людей, то они еще больше разозлятся на меня и повредят мне!

— Как это ты говоришь: "повредят мне"? Разве может кто-нибудь повредить твоей душе? Так чем же ты смущаешься? Я смеюсь про себя над теми, которые думают, что они могут повредить мне: они не знают ни кто я, ни того, в чем я полагаю добро и зло; они не знают, что они не могут даже прикоснуться до того, что есть воистину мое и чем одним я живу.

XVI.
О том, что мы можем и чего не можем делать.

Когда мы обучаемся грамоте, то мы учимся, как читать и писать. Но грамота не научит нас, нужно ли написать нашему другу письмо или не нужно. Точно так же и музыка научает нас петь и играть на балалайке, но она не научить нас, когда можно петь и своевременно ли играть на балалайке.

— Какая же наша способность указывает нам, что следует делать и чего не следует?

— Способность эта называется разумом. Один только разум указывает нам то, что следует делать и чего не следует. Разумом человек судит обо всем. Человек понимает разумом, какое дело чего стоить, следует ли нам заняться, когда следует и как следует.

Наделив нас разумом, Бог дал нам в распоряжение то, что нам нужнее всего, и с чем мы можем справиться. Он не дал нам в распоряжение того, с чем мы справиться не в состоянии. И благодарение Богу, что Он так сделал!

В самом деле, мы живем на земле, связанные с нашим немощным, слабым телом и окруженные такими же несовершенными людьми, как и ны сами. Разве при этом мы сумели бы справиться со всем тем, чего Бог нам не предоставил?

Создав меня таким, каков я есмь, Бог как бы сказал мне так:

"Эпиктет! Я мог бы даровать гораздо больше твоему ничтожному телу и твоей маленькой судьбе. Но не упрекай Меня в том, что я этого не сделал. Не забывай, что тело твое — не твое. Оно — не что иное, как горсточка земли, искусно выделанная. Я не хотел даровать тебе полной свободы делать все, что тебе вздумается, но Я вселил в тебя божественную частицу Себя Самого. Я даровал тебе способность стремиться к добру и избегать зла; Я вселил в тебя свободное разумение. Если ты будешь прикладывать свой разум ко всему тому, что случается с тобою, то ничто в мире не будет служить тебе препятствием или стеснением на том пути, который Я тебе назначил, — ты никогда не будешь плакаться ни на свою судьбу, ни на людей; не станешь осуждать их или подделываться к ним. Не считай, что это мало для тебя. Неужели мало для тебя того, что ты можешь прожить всю твою жизнь разумно, спокойно и радостно? Так довольствуйся же этим!"

А между тем вместо того, чтобы разумом освещать и направлять свою жизнь, мы наваливаем на себя множество посторонних забот. Один заботится о здоровье своего тела и дрожит при одной только мысли заболеть; другой мучает себя заботами о своем богатств; третий волнуется об участи своих детей, о делах своего брата, об усердии своего раба. Мы добровольно взваливаем на себя все эти, ненужные нам, заботы, и они ложатся тяжелым камнем на нашу шею.

Ведь это совершенно все равно, как если бы человек захотел на парусном корабле переплыть через море. Он усаживается на берегу моря и ожидает попутного ветра. Проходить день за днем, а ветер дует все не тот, который ему нужен.

— Господи!.. — восклицает он в отчаянии. — Когда же, наконец, подует попутный для меня ветер?

— Когда ему заблагорассудится, милый друг, потому что Бог не тебя назначил распорядителем погоды.

— Что же мне делать в таком случае?

— Подчиниться тому, что не от тебя зависит, и улучшать в себе то, что зависит только от тебя. Разумно только об этом заботиться, а все остальное принимай так, как оно происходить. Ведь все остальное происходить не так, как ты хочешь, а как то Богу угодно.

— О чем же я должен думать, чтобы жить так, как ты говоришь?

— Не о чем ином, как только о том: что зависит от тебя и что от тебя не зависит, что ты можешь исполнить и чего не можешь? Например: тебе необходимо умереть, но необходимо ли тебе об этом плакать? Тебя насильно тащат в тюрьму; ты не можешь этого избежать; но ты можешь не сокрушаться об этом. Тебя ссылают в изгнание; никто не может тебе помешать уехать в спокойном духе и с легким сердцем.

— Расскажи мне о всех тайнах твоего друга, — скажет мне мой враг.

— Нет, я тебе не скажу этого, — отвечу я, — так как в моей власти сохранить тайну моего друга.

— Но я тебя закую в кандалы и отправлю на каторгу, если ты не откроешь мне его тайны!

— Что это ты говоришь? Не меня ты закуешь в кандалы: ты закуешь мои ноги, мои руки, а меня — мою душу, мою волю, мой разум — ты не можешь заковать, потому что никто, кроме меня, не в силах распорядиться ими.

— Я тебе голову отсеку!

— Да разве я когда-нибудь говорил тебе, что мою голову труднее отсечь, чем голову всякого другого человека?

Вот в каких мыслях тебе следует ежедневно упражняться!

Кто разобрал и понял, что именно он может сделать и чего не может, тому не помешают никогда никакие препятствия и случайности, потому что он будет желать только того, что достижимо, и избегать того, чего достигнуть не может.

— Вы меня приговорили к смерти! — скажет такой человек. — Если вы хотите отрубить мне голову сейчас же, — так пойдемте, я готов. Если же вы казните меня часа через два-три, — так я пока пообедаю, потому что я проголодался; а потом, в свое время, я и умру.

— И ты спокойно пойдешь на казнь? — спросят его.

— Совершенно спокойно! — ответить он. — Как подобает человеку, отдающему то, что ему не принадлежит.

XVII.
Должно неустанно наблюдать за собою.

Если ты перестанешь наблюдать за собою, хотя бы на одну только минуту, то помни, что этой минуты ты никогда не воротишь. Сначала мы легко привыкаем не следить за собою, а потом все откладываем исправление этой своей ошибки и этим самым мы со дня на день отдаляем от себя возможность жить добродетельно и счастливо. Если мы думаем, что полезно откладывать исправление себя, то, значить, лучше всего и вовсе от этого отказаться. Если же исправление себя полезно, то незачем откладывать его ни на один день.

— Но сегодня мне хочется поиграть и попеть.

— Ну, что же! Это нисколько не мешает тебе в то же время и наблюдать за собою. Ничто не может испортиться от внимания или сделаться лучше от невнимания. Без внимания ни плотник не исполнит успешно своей работы, ни кормчий не справится с кораблем. Если ты раз сделаешь что-нибудь без внимания, то потом тебе труднее станет управлять собою, и ты легко подпадешь всяким соблазнам.

— На что же должен я, наблюдая за собою, обращать особенное внимаше?

Прежде всего ты должен постоянно помнить главные Божьи истины. Держи их всегда в уме своем и утром, вставая, и вечером, ложась спать, и днем, садясь за еду и обращаясь с людьми. Помни, что никто не может быть господином над разумом и волею твоими, и что в разуме и воле человека находится добро и зло для него. Значить, нет человека, который мог бы мне сделать добро или зло, — это могу сделать только я сам, и потому мне нечего бояться ни притеснителя, ни болезни, ни бедности, ни каких-либо помех.

— Ты не нравишься, — говорят мне, — вот этому высокопоставленному человеку!

— А мне что за дело до этого? — отвечаю я. — Разум и воля мои не в его распоряжении.

— Но ведь он может наделать тебе много зла!

— Он может причинить зло только тем, кто считает его сильнее себя, и только для них он страшен. У меня же есть свой хозяин, которому одному я повинуюсь. Бог — хозяин мой, и мне нет дела до других хозяев, потому что сам Бог приставил ко мне в начальники меня самого и сделал так, что я могу разуметь Его волю и хочу следовать Его законам.

Руководствуясь данными мне Богом разумом и совестью, я должен постоянно наблюдать за собою и стараться поступать, как следует, во всех случаях своей жизни. Я должен знать, когда подобает мне работать, когда можно отдохнуть, когда радоваться мне или печалиться. Я должен чувствовать, что кстати и что некстати; что своевременно, что нет; когда и над чем позволительно пошутить и посмеяться, и в каких случаях это было бы неуместно. Для того, чтобы исполнить все это, необходимо постоянно зорко наблюдать за собою и никогда ничего не делать зря, спустя рукава.

— Да разве можно быть непогрешимым человеком?

— Конечно, нельзя. Но можно стараться быть непогрешимым. Это вполне доступно человеку. И велика бывает его радость, когда, благодаря неослабному наблюдению над собою, он избегает какого-нибудь дурного дела или уберегается от ошибки, в которую чуть было не впал.

Итак безумно говорить, что я буду завтра внимателен к себе. Это все равно, что сказать: сегодня я хочу быть негодным мерзавцем. Если наблюдать за собою полезно завтра, то оно столько же и еще более нужно и полезно сегодня. И потому наблюдай за собою как можно внимательнее сегодня, для того, чтобы завтра не оплошать.

XVIII.
Не суди других и не будь самоуверен.

По тем мыслям, которыя человек высказывает, нельзя судить о том, как он поступил бы с нами на деле. Также и наоборот: по делам человека очень трудно судить о том, ради чего он так поступает, какие у него в голове мысли, а в душе побуждения?

Если я вижу, что человек без устали хлопочет, читает, пишет или работает с утра до ночи или даже просиживает за своею работою целые ночи напролет, то я еще не скажу, что человек этот любить трудиться или трудится ради пользы людей, если я не знаю, зачем он все это делает. Ведь никто не скажет про человека, который по целым ночам кутит с распутными женщинами, что он полезен или что он любит трудиться. И не только скверные, но как будто и прекрасные дела часто делаются ради скверных целей, — например, из-за денег или ради славы; и нельзя сказать про человека, поступающего так, что он трудолюбив и полезен, как бы неутомимо он ни работал и какие бы громкие дела ни совершал. Я скажу про человека, что он любит труд и полезен людям, только тогда, когда узнаю, что он трудится для души своей, — для Бога и людей.

Но чужая душа — потемки, — как же я узнаю внутренние побуждения человека, известные только ему самому?

И выходить, что человек не может судить человека, т.е. осуждать или оправдывать его, ни хвалить пи порицать.

Разве можно сказать, что человек плотник или музыкант, если видишь у него в руках топор или гусли? Точно так же нельзя назвать человека мудрым, если он говорить мудрые речи.

Мудрым можно назвать человека только тогда, когда он не только разумно рассуждает, но и на деле старается поступать согласно тому, что он говорит. Мы хорошо умеем распознать ремесленника, но часто путаемся в том, кто мудреный человек, так как склонны судить об этом по его речам или по наружному виду.

Не называй мудрым такого человека, который говорит, что он мудр, точно так же как ты не назовешь кузнецом всякого, кто купит себе наковальню.

Если желаешь стать праведником, то сначала убедись в том, что ты скверен.

Истинно мудрый человек всегда скромен и никогда не старается прослыть мудрецом. Часто люди, поняв кое-что из слов мудрого человека, воображают и себя мудрецами. Они делают с мудростью то же самое, что делает сластолюбец с вкусным кушаньем; поняв какую-нибудь истину, они сейчас же хотят получить удовольствие и похвалу и для этого начинают с жаром рассуждать и спорить со всякими встречными, даже с теми, которые не хотят и слушать их. Но ты, если хочешь быть участником в истинной мудрости, будь мудрецом про себя.

Так и рожь вырастает. Зерно запахано под землю на время. Оно там укореняется для того, чтобы потом хорошо взойти и дать богатый плод. Если стебелек выйдет из земли раньше времени, то колос не вызреет и не даст плода.

Дай же и ты корням мудрости укрепиться в тебе. В свое время вырастут и плоды ее, — мудрый человек не может их не дать, и по плодам его узнается и мудрость его.

XIX.
Как поступает "настоящий" человек?

У всякого человека есть разум; и если человек живет согласно с разумом, то он будет избегать только то, что противно разуму. Если рассмотреть повнимательнее жизнь человека, то мы ясно увидим, что ни от чего он так не страдает, как от того, что неразумно, и что всего более ему привлекательно то, что согласно с разумом.

Но не все люди бывают согласны между собою, что считать разумным и что — неразумным: один называет разумным то, что другой считает неразумным. Это бывает и со всеми людскими суждениями: один так думает, другой — иначе. Неодинаково, например, люди думают и о добре и о зле. И потому для людей важно всякое учение, которое им помогает верно судить о том, что, поистине, добро, что зло, что согласно с разумом, что противно ему.

Но помимо учения, для того, чтобы решить, разумен ли или неразумен какой-нибудь поступок, полезно бывает сообразить, подобает ли этот поступок настоящему человеку? Один человек бывает готов, не краснея, совершить самый низкий поступок для того, чтобы подольститься к тому, от кого он желает получить какую-нибудь милость; а другой ни за что этого не сделает. Который же поступает по-настоящему, — так, как подобает настоящему человеку?

Кто-то мне раз сказал: помоги мне твоим советом. Я нахожусь в зависимости от одного богатого и властного человека. Если я не стану ему подольщаться, он меня высечет и не станет кормить. Как мне поступить в этом случае?

— Всякому человеку, — ответил я, — лучше не быть битым и получить пищу, чем быть битым и не получить пищи.

— Но ведь он требует от меня того, что унизительно для меня.

— А это уж твое дело. Если ты хочешь себя продавать, то ты один можешь решить, во сколько ты себя ценишь. Разные люди продают себя разно. Я тебе отвечаю так потому, что, если ты, действительно, не хочешь себя продавать, то не станешь спрашивать моего совета, а сам по себе не сделаешь ничего такого, что недостойно настоящего человека.

— Но что же подобает делать настоящему человеку?

— А на это, брат, ответить можешь только ты сам. Спрошу и я у тебя: как узнает бык, что он один так силен, что может защитить свое стадо от хищного зверя? И почему он бросается навстречу врагу, а не убегает прочь? Ведь ясно, что он хорошо знает свою силу и понимает, что должно делать настоящему быку. Точно так же и с нами. Кто из нас захочет жить разумно и по совести, тот сам поймет и почувствует, что подобает настоящему человеку, и сумеет, конечно, не сразу, а постепенно, стать таким человеком. Вот об этомъ-то и нужно стараться и хлопотать, а не тратить попусту своих сил на то, что не разумно и не нужно.

XX.
О том, что такое истинная свобода.

Только про того человека можно сказать, что он свободен, который живет так, как он хочет. Разумный человек всегда живет так, как он хочет, и никто на свете не может ему в этом помешать, потому что он только того и желает, что возможно получить. И потому разумный человек свободен.

Никто не желает быть виноватым, никто не хочет жить в заблуждениях, неправедно, никто не выбирает себе нарочно такой жизни, от которой он будет печалиться и мучиться, никто не скажет, что ему хочется жить скверно и развратно. Значит, все люди, живущие неправедною жизнью, живут так не по своему желанию, а против воли. Они не хотят ни печали, ни страха, а между тем постоянно страдают и боятся. Они делают то, чего не хотят. Стало быть, они не свободны.

Скажи это какому-нибудь вельможе или сенатору, — он согласится с тобою и ничего тебе не сделает, если ты ему при этом скажешь:

— Конечно, ты чедовек мудрый, и до тебя эти слова не касаются.

Но если ты скажешь ему всю правду, скажешь ему, что и он не свободен, что и он такой же развращенный раб, как и прочие рабы, то он, конечно, побьет тебя.

— Как! — скажет он. — Я — раб? У меня отец и мать были не крепостные, да и меня никто не покупал! Я ведь сенатор и близкий Цезарю человекъ; я сам имею целую толпу рабов!

— Во-первых, милый мой сенатор, очень может быть, что и отец и мать твои были такими же рабами, как и ты; может быть, и предки твои все до единого были такими же рабами. Но если бы даже все они были святыми людьми, то ведь ты-то сам через это не сделаешься святым? Что из того, что они были добры, жалостливы, ничего не боялись, были господами над своими похотями, если ты сам и зол, и безжалостен, и трус, и не умеешь совладать с собою?

— Ну, даже если бы я и был таким, почему же ты говоришь, что я — раб?

— А как ты думаешь: разве не раб тот, кто действует не по своей воле, а по принуждению?

— Такой человек, конечно, раб. Но меня никто ни к чему не может принудить, кроме Цезаря, нашего владыки!

— Вот сейчас уже ты сказал , что у тебя есть владыка; стало быть, он тебя может принудить.

— Да ведь Цезарь наш общий хозяин, не только мой!

— Вовсе не утешительно быть рабом вместе с другими. Это значит только, что ты раб в таком доме, где имеется много рабов. Оставим, однако, Цезаря в покое. Один ли он у тебя хозяин? Не рабствуешь ли ты еще и другим хозяевам? Отвечай мне вот на что: имел ли ты когда-нибудь любовницу — все равно свободную или рабыню?

— Если и имел, то это вовсе не касается того, о чем мы говорим.

— А вот посмотрим. Скажи-ка мне, разве твоя любовница не заставляла тебя делать то, чего тебе не хотелось? Вспомни-ка, не тратил ли ты на нее больше, чем хотел? Не ссорился ли из-за нее со своими родными и знакомыми? Не угождал ли ей всячески, а, может быть, и льстил ей и целовал у ней ноги? Ты

счел бы себя последним рабом, если бы тебя могли заставить поцеловать ноги хотя бы даже у Цезаря. А такое прислужничество своей любовнице — разве не рабство? Что же после этого назовешь ты рабством? Ты, я вижу, краснеешь; тебе, верно, совестно вспоминать об этом. Ну, поговорим о другом.

Каждый человек знает, когда можно назвать животное свободным. Есть люди, которые держат у себя прирученных львов. Они держат их взаперти, кормят и водят их повсюду за собою. Никто не скажет, что такой лев свободен; напротив, всякий скажет, что чем слаще его жизнь, тем больше он раб. Ни один человек не захочет быть на месте такого льва; да и всякое пойманное животное чего-чего не перетерпит, чтобы только вырваться на свободу? Некоторые животные даже морять себя голодом, чтобы избавиться от неволи. Нужно много труда и хлопот, чтобы удержать их в рабстве, взаперти; и если они не убегают, то все-таки погибают. А как только найдут они малейшую лазейку, сейчас и убегут или улетят. Вот как любят животные свою свободу, как нужно им, чтобы они не были ничем связаны, ни стеснены. Если бы ты мог спросить у них: "Разве вам здесь плохо?" — они ответили бы тебе: „Опомнись, что ты говоришь? Мы созданы так, чтобы жить свободно на вольном воздухе, летать, куда хотим, петь, когда хотим. Все это отнято у нас, а ты еще удивляешься, отчего нам здесь плохо!"

И с людьми бывает то же. Вот почему я назову свободным только такого человека, который поступает по своей совести, не боясь никаких напастей и мук, ни даже самой смерти.

Мудрец Диоген говорил: "Только тот истинно свободен, кто всегда готов умереть". Он писал персидскому царю: "Ты не можешь сделать истинно свободных людей рабами, как не можешь поработить рыбу. Если ты и возьмешь их в плен, они не будут рабствовать тебе. А если они умрут в плену у тебя, то какая тебе прибыль от того, что ты забрал их в плен?"

Вот это — речи человека свободного: такой человек знает, в чем состоит истинная свобода.

Посмотри на то, как хочет жить раб. Прежде всего он хочет, чтобы его отпустили на волю. Он думает, что без этого он не может быть ни свободным, ни счастливым. Он говорить так:

— Если бы меня отпустили на волю, я сей час же был бы вполне счастлив: я не был бы принужден угождать и прислуживаться моему хозяину, я мог бы говорить с кем угодно, как с равным себе, я мог бы идти, куда хочу, не спрашиваясь ни у кого.

А как только отпустят его на волю, он сейчас же разыскивает, к кому бы подольститься, чтобы пообедать, потому что хозяин его больше не кормить. Для этого он готов идти на всякиея мерзости. А лишь только он нашел себе квартиру и продовольствие, так он попал опять в рабство более тяжкое, чем прежде.

Если такой человек начнет богатеть, то он сейчас же заводить себе любовницу, какую-нибудь распутную женщину. И вот он начинает страдать и плакать. Когда ему приходится особенно трудно, он вспоминает о прежнем своем рабстве и говорить:

— А ведь мне не дурно было у моего хозяина! Не я о себе заботился, а меня одевали, обували, кормили; и когда я болен бывал, заботились обо мне. Да и служба моя была не трудная. А теперь сколько бед! Быль у меня один хозяин, а теперь сколько их стало у меня! Скольким людям должен я угождать, чтобы разбогатеть!

Но раб не образумится. Он хочет разбогатеть, и для этого он терпит всякие невзгоды. А когда получить то, чего хотел, то опять оказывается, что он оплел себя разными неприятными заботами.

Все-таки он не берется за разум. Он думает:

— Вот если бы я сталь великим полководцем, все мои несчастия кончились бы: меня стали бы носить на руках!

И он отправляется в поход. Он терпит всякие лишения, страдает, как каторжный, и все-таки просится в поход во второй и в третий раз.

Наконец он достиг высшего, чего хотел, и его сделали сенатором. А на самом деле чем он сделался? Он все тот же раб, но раб, ходящий на заседания сената. Цепи его стали красивее, цепи блестящие, а все-таки это — цепи, лишающие его свободы.

Если он хочет избавиться от всех своих бед и несчастий, пусть он опомнится. Пусть он узнает, в чем истинное благо жизни. Пусть он на каждом шагу своей жизни поступает согласно законам правды и добра, начертанным в его душе, и он обретет истинную свободу.

Люди только потому и несчастны, что не живут согласно с этими законами правды и добра.

Часто люди не понимают этого и думают, что они несчастны по другим причинам.

— Я несчастен, — говорит один, — потому что я болен.

— Неправда, ты несчастен потому, что не переносишь терпеливо своей болезни.

— Я несчастен, потому что я беден, — говорит другой.

— А я — оттого, что у меня злые родители.

— А я — оттого, что Цезарь не благоволит ко мне.

Так говорят люди. Но все это неправда, — они несчастны только потому, что живут не так, как велит им разум.

Если, например, человек вдруг вообразить себе, что высшее счастье в том, чтобы быть другом Цезаря, то человек этот жестоко ошибается, потому что, если бы даже он был самим Цезарем, то не стал бы от этого спокоен и счастлив, не стал бы получать без всяких помех всего того, чего он хочет.

— Ну-ка, подойди сюда, друг Цезаря, и скажи нам правду: когда ты спал спокойнее — до дружбы с Цезарем или теперь?

— Ах, пожалуйста, не насмехайся надо мною! Ты себе представить не можешь, как я мучаюсь! Я вовсе не сплю: то приходят и говорят: Цезарь встал! то прибегают ко мне с известием о том, что он выходить гулять. Сколько забот, сколько страху!

— Ну, а когда ты ел вкуснее — прежде или теперь? Не правда ли, ты огорчен, когда тебя не позовут обедать к Цезарю? А если тебя и позовут, то ты сидишь как раб, допущенный к столу хозяина, и боишься, как бы не сделать или не сказать чего-нибудь неосторожного, такого, что хозяину твоему не понравится?

И как вы думаете, боится ли друг Цезаря, что его высекут как раба, если он провинится? О, нет! Он бы счел это за милость для себя! Он боится, как бы ему не отрубили головы, ибо знает, что таких важных сановников, как он, не секут, а прямо казнят смертью. Могу вас уверить, что из друзей Цезаря не найдется ни одного правдивого человека, который не жаловался бы на то, что он страдает тем больше, чем ближе он к Цезарю.

— Кто же свободен, — спросишь ты, — если ни Цезарь ни друзья его не свободны?

— Ищи и найдешь. Если же ты хочешь воспользоваться тем, что раньше тебя нашли люди, искавшие истину, то послушай, что они говорят.

Они говорят, что для человека самое большое благо есть его свобода.

Если свобода есть благо, то человек свободный не может быть несчастным. Значит, если ты видишь, что человек несчастен, страдает, ноет, — знай, что это человек не свободный: он непременно кем-нибудь или чем-нибудь порабощен.

Если свобода есть благо, то свободный человек не может быть и подлецом. И потому, если ты увидишь, что человек унижается пред другими, льстить им, — знай, что человек этот также не свободен. Он раб, который добивается или обеда, или выгодной должности, или еще чего-нибудь. Кто добивается малых благ, тот немножко раболепствует; кто добивается великих благ, тот много раболепствует.

Свободный человек распоряжается только тем, чем можно распоряжаться безпрепятственно. А распоряжаться вполне безпрепятственно можно только самим собою. И потому, если ты увидишь, что человек хочет распоряжаться не самим собою, а другими, то знай, что он не свободен: он сделался рабом своего желания властвовать над людьми.

Как бы ни был человек знатен и силен, но если он признает кого-нибудь своим господином, то он раб, хотя бы он и сам держал при себе целую толпу рабов.

Если хочешь узнать, свободен ли человек или нет, то вглядись в него хорошенько и прежде всего узнай, чего он хочет. И если он хочет чего-нибудь такого, чего он получить не может, — он тоже раб.

Если мы позволим себе желать того, что не вполне в нашей власти, то нашим хозяином будет всякий, кто может дать нам или отнять у нас желаемое нами. И их, таких хозяев, будет у нас очень много, потому что мы захотим много таких вещей, которые зависят от других людей. Через это люди эти сделаются нашими господами. Мы любим богатство, почести, доходныя места, и потому те люди, которые могут доставить нам все это, делаются нашими господами. Мы боимся тюрьмы, ссылки, смерти, и потому те люди, которые могут причинит нам все это, также делаются нашими господами.

Чтобы правильно и хорошо сделать какое-нибудь дело, нужно уметь сделать его. Это понимает всякий. Так же точно для того, чтобы правильно и хорошо жить, нужно уметь и хотеть жить свободно. А для того, чтобы выучиться свободно жить, нужно прежде всего хорошенько подумать об этом и разобраться в том, что такое свободная жизнь. Давайте-ка, попробуем сделать это.

Прежде всего будем помнить, что нельзя быть свободным тому человеку, который хочет чего-нибудь, что зависит не от него самого, а от других.

Всмотрись повнимательнее в твою жизнь и разбери, все ли в ней вполне зависат от тебя одного, или же только кое-что находится в твоей власти, а остальное зависать не от тебя?

Когда, например, ты хочешь, чтобы тело твое было здорово и невредимо, или чтобы оно было красиво, то ведь исполнение этих желаний не зависит же от тебя. Точно так же ты не волен в жизни или смерти твоего тела. Значит, тело твое подвластно не тебе, а чему-то другому, что сильнее его.

Разбери еще, от тебя ли зависит приобрести хороший плодородный участок земли, если у тебя не на что купить его? Ведь нет же. Ты также, не имея на то средств, не в состоянии получить, когда вздумается, новую одежду, дома, рабов, лошадей. Не от тебя зависит, чтобы твои дети, жена, братья, друзья были живы и здоровы или чтобы они были согласны с тобою.

Все это не в твоей власти. Но неужели нет у тебя ничего такого, в чем ты самостоятельный и полновластный хозяин, ничего такого, чего никто у тебя отнять не может?

Вникни в самую суть твоей жизни и скажи мне, может ли, например, кто-нибудь на свете заставить тебя верить в то, что ты считаешь ложью?

— Нет, никто этого не может сделать.

— Стало быть, в деле верования никто не может подвергнуться извне ни помехам, ни принуждениям. Скажи мне еще, может ли кто-нибудь принудить тебя захотеть сделать то, что ты решился не делать?

— Конечно, может, если он станет стращать меня тюрьмой иди смертью.

— Ну, а если бы ты не боялся ни тюрьмы, ни самой смерти?

— Тогда другое дело.

— А не в твоей ли власти презирать тюрьму и смерть?

— В моей.

— Ну вот, стало быть, в нашей власти находятся еще наши желания и нежелания.

— Пожалуй, это так. А вот, например, я хочу идти гулять, а другой останавливает меня и не пускает.

— Да ведь он что останавливает? Не останавливает же он твоего желания гулять?

— Все равно — он останавливаете мое тело.

— Нет, это не все равно. Желания твои в твоей власти, и никто, кроме тебя, не может их изменить. Тело же твое подвластно не только людям, но и всяким случайностям: какой-нибудь камень, например, может упасть тебе на голову и убить твое тело.

— Это, положим, верно; но всё же таки мне помешали гулять.

— Я тебе и не говорил, что в твоей власти гулять без всякой помехи, — я сказал тебе, что в твоей власти — самое желание гулять или не гулять. Только воля твоя свободна. Как только тебе понадобится помощь твоего тела, то это уже вовсе не в твоей власти. Я давно тебе это сказал. Итак, ты согласен, что никто не может принудить тебя пожелать того, чего ты не желаешь?

— Согласен.

— Могут ли тебя заставить сделать то, чего не хочешь?

— Нет, но могут помешать тому, что я хочу сделать.

— Если ты будешь желать только того, что в твоей власти, то как же могут помешать тебе в этом? А я тебе не говорил, что у тебя не будет помех в том, что от тебя не зависит.

— Неужели же я не должен желать даже, например, здоровья?

— Желать, во что бы то ни стало, здоровья так же неразумно, как вообще желать всего того, что не от нас зависит. Что от меня не зависит, этого я не могу по своей воле ни приобрести, ни удержать, а потому оно и не принадлежит мне. Я должен побороть в себе всякую зависимость от того, что мне не принадлежит. Иначе я сам на себя надеваю оковы. Я подставлю свою голову под тяжелое ярмо, если привяжусь душою к тому, что не от меня зависит, а от судьбы, и что должно неминуемо погибнуть.

— Ну, а вот эта рука, разве она не моя?

— Это часть твоего тела. А все тело твое — пыль и прах, и находится оно во власти всякого, кто сильнее его. Смотри на тело свое, как на вьючного осленка, обязанного служить тебе, сколько ему назначено. Захотят сильнейшие отобрать от тебя твоего осленка, придут воины и наложат руки на него, — отдай его без сопротивления и без жалоб. Станешь противиться, — только побьют тебя и всё же таки отнимут осленка. Если так нужно смотреть на наше тело, то пойми же, как ничтожно все то, что прибретается ради тела. Тело наше — вьючный осленок, а все, что нужно телу, не что иное, как корм, ясли и сбруя этого осленка. Тело — пустое дело для разумного человека. А то, что приобретается ради тела, и подавно пустяки. Освободись же из-под власти этих пустяков поскорее и с легким сердцем.

Когда ты выучишься и привыкнешь отличать то, что твое, от того, что не твое; то, чего можно достигнуть, от того, чего нельзя достигнуть; когда поймешь, что для тебя важно только твое, а остальное пустяки; когда будешь желать только того, что от тебя зависит, — тогда ничто не будет страшным для тебя. Никто не будет властен над тем, что твое собственное, — а в нем только и заключается добро и зло. Никто не сможет отнять у тебя твое, никто тебе ни в чем не помешает. Как невозможно препятствовать делу Божьему, так точно невозможно будет остановить тебя в твоих добрых побуждениях.

Значит, есть возможность жить без всаких огорчегий и волнений. Люди огорчаются только тогда, когда случается то, чего они боялись. Ты же ничего не бойся, никому не завидуй, живи спокойно, желай только того, что в твоей воле, что честно и что у тебя под рукой. А то, что тебе выпадеть на долю по воле других, принимай, как дар добрых людей, и пользуйся им настолько, насколько необходимо для поддержания жизни, но не привязывайся к этому так сильно, как животные.

Если ты ничего не ожидаешь и не хочешь получать от других людей, то люди не могут быть страшны для тебя, как пчеле не страшна другая пчела, как лошади не страшна другая лошадь. Но если твое счастье находится во власти других людей, то ты непременно будешь бояться людей.

С этого и надо начать: надо отрешиться от всего того, что нам не принадлежит, отрешиться настолько, чтобы оно не было нашим хозяином, отрешиться от привязанности к своему телу и ко всему, что нужно для него; отрешиться от любви к богатству, к славе, должностям, почестям; в этом смысле отрешиться от своих детей, жены, братьев. Надо сказать себе, что все это не есть наша собственность.

Тогда не понадобится нам уничтожать людское насилие насилием. Вот — тюрьма, — какой вред мне, моей душе, от того, что она стоит? Зачем мне разрушать ее, зачем нападать на людей, производящих насилие, и убивать их? Их тюрьмы, цепи, оружие не поработят моего духа. Тело мое могут взять; но дух мой свободен, и ему никто ни в чем не может помешать, и потому живу я так, как я хочу.

А как я дошел до этого? Я подчинил свою волю воле Бога: хочет Он, чтобы у меня была лихорадка? И я этого хочу. Хочет Он, чтобы я делал это, а не то? И я этого хочу. Хочет Он, чтобы со мною что-нибудь случилось? И я этого хочу. Не хочет Он, и я не хочу. Хочет Он, чтобы я умер, чтобы меня подвергли пытке? И я хочу умереть, хочу перенести пытку.

Когда на большой дорогв грабят разбойники, то путешественник не выезжает один: он выжидает, не поедеть ли кто-нибудь со стражей, присоединяется к нему и едет в безопасности.

Так же поступает в своей жизни и разумный человек. Он говорит себе: в жизни много всяких бед. Где найти защиту, как уберечься от всего этого? Какого дорожного товарища поджидать, чтобы проехать в безопасности? За кем ехать следом — за тем ли или за другим? За богачом ли, за влиятельным ли человеком, или за самим Цезарем? Не будет мне защиты ни от кого из них, потому что и их грабят и убивают, и они плачут, и у них есть бедствия. Да и может случиться, что тот самый, по следам которого я пойду, сам нападет на меня и ограбить.

Многие думают, что можно избавить себя от всяких бедствий и неприятностей, если сделаться другом Цезаря. Но, во-первых, чтобы быть другом Цезаря, чего-чего не придется перенести и перестрадать? А потом, разве Цезарь не может почему-либо сделаться твоим врагом? Куда же тогда убежишь ты от него? Разве в пустыню? Да я там ты легко можешь сделаться жертвой зверя или лихорадки.

— Неужели же мне нельзя найти себе верного и сильного дорожного товарища, который никогда не нападет на меня, а всегда будет мне защитой? За кем же мне идти следом?

И разумный человек ответит, что безопаснее всего идти за Богом.

— А что значить идти следом за Богом?

— Это значить: желать того, что Он хочет, и не желать того, чего Он не хочет.

— А как достигнуть этого?

— Вникая в Промысл Божий и изучая его законы, начертанные в твоей душе.

Что дал мне Бог такого, что в моем полном распоряжении и над чем я полный хозяин? И что, наоборот, сохранил Он в своем распоряжении?

Он дал мне разум и волю, которые зависят только от меня одного. Для них нет ни помех ни принуждений. Ну, а тело мое? Оно не подвластно мне. Оно есть часть окружающей меня плотской жизни, и, как все остальное плотское, подчинено общим мировым законам. Так зачем же бороться с Богом из-за этих законов? Зачем желать того, что не повинуется моему желанию, а повинуется одному Богу? Зачем стараться удержать за собою навсегда то, что мне достается временно. Тем, что мне дано, я должен быть доволен в том виде и в том размере, в каких оно мне дано.

— А когда Бог отнимает от меня то, что я получил?

— Ну, что же? К чему противиться этому? Безумно было бы с моей стороны бороться с тем, кто сильнее меня. И, кроме того, своим недовольством и противлением я нарушаю свой долг. Когда я родился, у меня ничего не было, — я все получил от отца своего, а он — от других людей, а они — от Бога. Бог же создал и солнце, и землю, и плоды на ней, и поместил на этой земле людей для совместной, мирной и любовной жизни.

Опомнись! Ты получил от Бога все, и ты обвиняешь Его, когда Он что-нибудь у тебя отнимает! Да кто ты такой? Зачем живешь ты на земле? Не Бог ли привел тебя сюда? Не Он ли наделил тебя и разумом и телом? Не Он ли окружил тебя всеми благами, которыми ты пользуешься?

А в каком виде создал тебя Бог? Ты создан существом смертным, ты должен жить в теле столько времени, сколько тебе назначено. Ты, живя, видишь и чувствуешь, как Бог управляет миром. Ты как будто пришел на празднество, устроенное Богом. Неужели же ты, наевшись и наглядевшись, сколько было тебе дозволено, на праздник и на всех гостей, — неужели ты, когда хозяия станет уводить тебя, будешь ругать его за то, что он дозволил тебе побывать на празднике? Напротив, ты будешь ему только благодарен.

— А я бы хотел еще побыть на празднике!

— В этом и беда твоя! Идет, положим, какое-нибудь неперестающее празднество; люди смотрят и слушают. Празднество им нравится, и они не хотят уходить, не хотят уступить своего места другим гостям, а все не умещаются. Если ты человек благородный, то ты должен в свое время безропотно удалиться: ведь и другим гостям хочется побывать на твоем месте. Чего тебе еще нужно? Почему тебе так сильно хочется, чтобы на земле было тесно?

— Мне все-таки жалко, что мои жена и дети помрут!

— Разве они твои, а не Того, Кто их создал? Неужели ты не хочешь уступить твоему Хозяину того, что принадлежать не тебе, а Ему?

— А зачем Он дал мне жизнь на таких условиях?

— Какой ты неблагодарный! Перестань жаловаться и обвинять Бога и судьбу. Вспомни, сколько ты получил средств для защиты себя от несчастий: ты получил и доброе сердце, и светлый разум, и силу быть свободным.

— Зачем же Бог окружил меня еще столькими заманчивыми вещами?

— Затем, чтобы ты ими пользовался.

— Да ведь на долго ли?

— Насколько угодно Тому, Кто дал их тебе.

— Но они мне необходимы.

— Не считай их необходимыми. Не пристращайся к ним, и они перестанут быть необходимыми для тебя.

Вот так-то ты должен смотреть на все плотское. Начни с самых пустячных вещей, — например, с твоей глиняной посуды; потом перейди к твоей одежде, собаке, лошади, к твоему полю; потом к самому себе, к телу твоему, потом к детям, жене, братьям. Освобождай себя от чрезмерной привязанности ко всему тому, что не принадлежат тебе, для того, чтобы не пришлось тебе страдать, когда у тебя этого не будет.

Упражняйся в этом ежедневно; но не думай, что ты от этого стал мудрецом; это была бы похвальба. А ты говори только, что занять собственным освобождением, ибо в этом самом и лежит путь к истинной свободе.

— Ну, а вот этот человек может заковать меня в цепи, может содрать с меня кожу!

— Ему же хуже, — он получить за это наказание, потому что нельзя сделать ни одной несправедливости безнаказанно.

— Ну что ты говоришь? Когда, например, хозяин заковывает и бьет своего раба, ему не полагается никакого наказания.

— Это только так тебе кажется. А на самом деле наказание в том и заключается, что он, человек, другого такого же человека, как и он, брата своего — заковал в цепи. Ты сейчас сам признаешь это. Всякому дереву плохо, если его заставят расти не так, как ему назначено. То же самое и со всяким животным. А как назначено жить человеку? Кто скажет, что человеку назначено кусаться, брыкаться, бросаться на других, сажать людей в тюрьмы и рубить им головы? Ведь не дикий же зверь человек! Всякий скажет, напротив, что человеку подобает желать людям всего лучшаго, делать им добро, помогать им. Значит, человек, делающий неправду и зло, не исполняет того, что ему назначено, и по тому самому ему плохо. Когда Сократа осудили на смерть, зло было не для Сократа, а для его судей и убийц.

— Это что-то непонятно!

— Да ведь когда петухи дерутся, то считают побеителем того петуха, который взял верх над другим, хотя бы он сам был весь изранен. А из двух людей кто победитель — тот ли, который мучить и убивает другого, или тот, кто терпеливо и не сердясь переносить свои мучения и смерть? Кто из них взял верх? Почему ты правильно судишь о петухе-победителе, а о человеке-победителе не умеешь рассудить? Разве человек добрый и честный не выше человека злого и бесчестного? Настоящее зло для человека бывает тогда, когда он делается волком, змеей, трутнем. Такое положение для человека самое постыдное и жалкое.

Напомним же себе еще раз, в чем мы с тобой согласны.

Человеком свободным будет тот, для которого нет никаких препятствий, который всегда найдет под рукой все, что ему нужно. Рабом будет тот человек, которому можно помешать в его делах, которого можно принудить сделать что-нибудь противное его воле.

Нельзя помешать только такому человеку, который не желает ничего, ему не принадлежащего, не находящегося в его власти. Не надо пристращаться ни к чему такому, что не в нашей власти, иначе мы подвергнем себя большим страданиям.

Когда ты сможешь сказать по правде и от всего сердца: Господии, Боже мой, веди меня туда, куда Ты хочешь, тогда только ты избавишься от рабства и сделаешься истинно-свободным.

Меня часто спрашивают: а сам-то ты, Эпиктет, считаешь ли себя свободным?

— Видит Бог, что я хочу быть свободным и всеми силами стараюсь быть таким. Но, конечно, я не достиг еще полной свободы. Я слишком еще дорожу своею плотью. Мне слишком еще хочется, чтобы тело мое было невредимо, несмотря на то, что оно уже давно повреждено^*. Но если вам нужны примеры людей, на самом деле свободных, то знайте, что такие люди бывают, и значит, свобода возможна для человека.

^* Здесь Эпиктет намекает на свою искалеченную ногу.

Вспомните, например, Диогена. Он был свободен не потому, что родился от свободных родителей (они были несвободны), а потому, что освободил себя от привязанности ко всему, что ведет человека к рабству. Не за что было прицепиться к нему, чтобы сделать его рабом. От всего он мог отказаться, потому что был как бы привязан ко всему лишь самою тонкою нитью. Он говорил: "Я свободен, потому что мне ничего не надо. Тело свое я считаю не своим. Для меня закон Бога — все, а остальное для меня ничего не значить".

И Сократ также был свободным человеком. Он не боялся смерти и слушался внутреннего голоса своей совести даже и тогда, когда его за это преследовали и грозили ему смертью. Когда друзья предлагали ему у бежать из тюрьмы, то он не захотел обманом спасти свою жизнь и сумел, когда нужно было, своею собственною смертью доказать людям все то хорошее, чему он при жизни их учил.

Вспоминай почаще таких людей. Их слова и пример их жизни помогут тебе самому достигать свободы. Но помни, что если ты на самом деле хочешь сделаться истинно свободным, то ты должен всегда быть готовым отдать Богу то, что ты от Него получил. Ты должен быть готов не только к смерти, но и к самым мучительным страданиям и пыткам. Как часто бывало, что целые города и народы отдавали свою жизнь не за истинную, а за ложную, мирскую свободу; сколько людей убивали себя, желая освободить себя от тягостной им жизни. Если даже ложное благо достигается такими жертвами, то что же удивительного в том, что истинная свобода достается не без хлопот и телесных страданий. А если ты не хочешь заплатить такую цену за твою свободу, то ты на всю жизнь останешься рабом между рабами, хотя бы у тебя и были все возможные мирские почести, хотя бы ты и сделался самим Цезарем.

Все то, чем люди так восхищаются, все, ради приобретения чего они так волнуются и хлопочут, все это не приносит им ни малейшего счастья. Покуда люди хлопочут, они думают, что благо их в том, чего они домогаются. Но лишь только они получают желаемое, они опять начинают волноваться, сокрушаться и завидовать тому, чего у них еще нет. И это очень понятно, потому что не удовлетворением своих праздных желаний достигается свобода, но, наоборот, избавлением себя от таких желаний.

Если хочешь увериться в том, что это правда, то приложи к освобождению себя от своих пустых желаний хоть наполовину столько же труда, сколько ты до сих пор тратил на их исполнение; и ты сам скоро увидишь, что таким способом получишь гораздо больше покоя и счастья.

Покинь общество людей богатых и виятельных; перестань угождать людям знатным и сильным, и воображать, что от них ты можешь получить что-либо нужное тебе. Ищи, наоборот, у людей праведных и разумных того, что можешь ты от них получить, и, уверяю тебя, не с пустыми руками уйдешь ты от них, если только придешь к ним с чистым сердцем и добрыми мыслями.

Если ты не веришь мне на слово, то хоть на время попробуй сблизиться с такими людьми, постарайся сделать хоть несколько шагов на пути к истинной свободе. А тогда уже сам решай, куда тебя больше тянет — к благу и свободе или к злу и рабству. В таком опыте ведь нет ничего постыдного. Испытай же себя!..

XXI.
Для чего надо читать книги?

Мешает нам жить спокойно не только наше пристрастие к богатству и власти, но и всякое другое пристрастие, — например, пристрастие к досугу, к путешествиям, к чтению книг, — одним словом, ко всему, что вне нас, что не нужно нам, из-за чего мы попадаем под чужую власть.

Неразумные люди думают иногда, что они несчастны., если им приходится много писать или читать; или, наоборот, если им бывает некогда писать или читать.

— Если ты недоволен твоим писанием или чтением, то зачем тебе оно?

— Нет, я доволен; и потому самому мне досадно, что мешают моему удовольствие.

— Какое же это довольство, если ему могут помешать? Для довольства нужно прежде всего, чтобы ему ничто не могло мешать.

Мне надо стараться служить другим, а не себе; мне надо быть всегда готовым оказать людям ту помощь, которую они от меня просят, если я могу по совести оказать ее. Когда я буду постоянно работать для других, то не стану жалеть о том, что не успел прочесть или написать какой-нибудь книги, точно так же, как, будучи голоден, я не жалею, что ем, а не читаю или пишу. Только тот, кто хочет похвастать перед людьми своими знаниями или умом, станет читать или писать книги в то время, как ближний просить его делом помочь ему.

Чтение книжки не есть дело, а приготовлеше к делу. Когда представляется случай делом помочь человеку, то следует, не задумываясь, отложить чтение даже самой хорошей и полезной книги. Ведь такие книги только для того и пишутся, чтобы приготовлять читателя к добрым и полезным делам. Значит, когда мне приходится показать на деле то, к чему я готовился, то я не могу уже отговариваться тем, что мне, будто бы, нужно все еще приготовлять себя к делу чтением или писашем книжки.

Мы никогда не стали бы досадовать на то, что нам мешают читать, если бы всегда читали книги для того, чтобы выучиться лучше жить. Для этого только и стоит читать книги. Мы должны читать книжку, например, о нашей воле только для того, чтобы выучиться управлять ею; книжку о наших желаниях для того, чтобы достигать желаемого и желать только того, что следует; книжку о наших обязанностях для того, чтобы никогда не отступать от них. Если бы мы читали книги для этого только, то не сердились бы на то, что наше чтение прерывается, но, наоборот, радовались бы, что приходится на деле поступить так, как учат хорошие книги.

Ты так зачитываешься полезными книжками, что жалеешь, когда люди отрывают тебя от этого занятия. Ты смеешься над человеком суетным, который веселится праздными забавами, и думаешь, что читать полезную книгу никогда не суетно. Посмейся лучше над собою, потому что читать полезную книгу так, только для одного себя, как ты ее читаешь, так же праздно и суетно: страдания и недовольство у обоих вас будут одинаковы. И ты ведь не сможешь сказать: "Да будет так, как угодно Богу", а будешь говорить:

— О, какой я несчастный! Мне хотелось заняться чтением прекрасной и полезнейшей книги; и вот, вместо того, изволь исполнять просьбы этого докучливого человека.

— А разве, — отвечу я тебе, — твоя обязанность в том и состоит, чтобы читать книги в то время, когда от тебя просят помощи? Тебе надо знать и помнить одно, что хочет Бог, чтобы ты сделал теперь, и чего Он не хочет? Недавно Он устроил так, чтобы ты был в одиночестве, чтобы ты беседовал сам с собою, читал, писал, подготовлялся к добрым делам. А сегодня Он послал к тебе людей, которые просят тебя помочь им делом. Этим самым Бог как бы говорит:

— Выходи из своего одиночества и покажи на дел то, чему ты выучился, потому что пришло время и тебе и людям увидать пользу того, о чем ты читал и думал.

Не ударь же лицом в грязь; не сетуй на людей за то, что они прервали твое занятие: ведь если бы не было людей, то кому бы ты служил, и к чему было бы читать книжки о том, как лучше служить людям?

XXII.
Не торопись поучать людей.

Есть люди, которые едва только послушают мудрых поучений, как уже сами начинают поучать других. Они делают то же самое, что и больной желудок, который тотчас извергает принятую пищу. Не подражай таким людям. Сначала хорошенько перевари в себе то, что ты у слыхал, а не извергай прежде времени, иначе выйдет настоящая блевотина, которая не может служить никому пищей.

Перевари учеше и на делах покажи нам свою мудрость, как показывает нам свое искусство тот, кто научился какому-нибудь ремеслу. Ведь такой человек не станет говорить: "Послушайте, как я думаю о своем ремесле"; он просто возьмется за свое дело, сделает его и тем покажет нам, что он на самом деле знает свое ремесло.

И ты поступай так же: живи, как следует разумному человеку; ешь, пей и одевайся благоразумно; женись, нарождай детей, работав, исполняй все свои обязанности правильно и разумно; терпеливо переноси обиды, не сердись на ближнего, виноватого перед тобою, будь он тебе брат, отец, сын, соседь, товарищ, знакомый или незнакомый человек. Покажи нам, как ты на деле исполняешь все это, и тогда мы признаем, что ты и вправду чему-нибудь да выучился у мудрецов.

Учить мудрости не такое дело, за которое можно было бы браться с легким сердцем или очертя голову. Для этого нужно быть многоопытным, нужна праведная жизнь, а главное — нужно, чтобы Сам Бог послал тебя на это дело. Обличать людей, обнаруживать их заблуждения и наставлять их на истинный путь — дело очень-очень трудное, и браться за такое дело можно только тогда, когда сам живешь праведнее других людей и, кроме того, сознаешь в себе несомненное призвание учить людей.

Прежде, чем учить людей, обдумай построже свою собственную жизнь, познай самого себя и не принимайся за дело учительства без явного для тебя указания Божьего. Если ты внутренно несомненно сознаешь, что не для собственной потехи хочешь ты учить людей, но что Сам Бог призывает тебя к учительству, то пойди по этому пути. Но вперед знай, что, так как ты будешь указывать людям на добро и правду, то, вероятно, будешь избить: кто живет праведнее других и этому учить людей, того большею частью преследуют и гонять люди. Однако при этом помни, что ты должен жалеть тех, кто тебя бьет, потому что, как учитель истины, ты — отец и брат всех людей.

Отдельные мысли.

О том, как относиться к заблуждающимся.

Если ты так счастлив, что всегда говоришь только то, что есть на самом деле, отвергаешь то, что ложно, сомневаешься только в том, что сомнительно, желаешь только добра и пользы, то ты не будешь негодовать на злых и безрассудных людей.

— Да ведь они воры и мошенники, — говоришь ты.

— А что такое вор и мошенник? Ведь это человек порочный и заблудший. А такого человека жалеть надо, а не гневаться на него. Если ты можешь, то убеди его в том, что для него самого нехорошо так жить, как он живет, и он перестанет делать зло. А если он еще не понимает этого, то неудивительно, что он скверно живет.

— Но неужто, — скажешь ты, — таких людей не должно наказывать?

— Не говори так. А лучше скажи: этот человек заблуждается в том, что важнее всего на свете. Он слеп не телесной слепотой, но духовной. И как только ты себе скажешь это, так ты и поймешь, как ты был жесток к нему. Если у человека глаза заболели, и он лишился зрения, то ведь ты не скажешь, что его надо за это наказать. Так почему же ты хочешь наказать такого человека, который лишен того, что дороже глаз, лишен самого большого блага — умения жить разумно? Не сердиться нужно на таких людей, а только жалеть их.

Пожалуй же этих несчастных и старайся, чтобы их заблуждения не обозляли тебя. Вспомни, как часто ты сам заблуждался и согрешал, и понегодуй лучше на себя за то, что в душе твоей гнездятся злоба и жестокость.

Пойми хорошенько и постоянно помни, что человек всегда поступает так, как ему кажется лучше для себя. Если это на самом деле лучше для него, то он прав; если же он ошибается, то ему же хуже, потому что за всяким заблуждением непременно следует и страдание.

Если ты будешь постоянно помнить это, то ты ни на кого не станешь ни сердиться, ни возмущаться, никого не будешь ни попрекать, ни бранить и ни с кем не будешь враждовать.

Когда ты видишь, что человек заблуждается — не гневайся на него; пойми, что нельзя нарочно заблуждаться, Никто не может хотеть, чтобы рассудок его затемнялся. Значит, кто заблуждается, тот искренно принимает ложь за истину.

Но бывает и так, что люди не заблуждаются, а нарочно не принимают истины даже и тогда, когда она раскрыта перед ними до полной очевидности. Они не принимают ее не потому, что не могут понять ее, а потому, что она обличает их злые дела, отнимает у них оправдание своих пороков, и, значит, они не принимают истины потому. Эти люди также заслуживают не гнева, а сострадания, ибо их совесть, так сказать, больна. И я всегда удивляюсь, как эти люди боятся болезней и смерти, всячески стараются избегнуть их, а нисколько не беспокоятся о болезнях совести и о духовной смерти своей. А духовная смерть неминуемо наступает для всякого человека, когда он не дорожит своею совестью.

О том, как убеждать других.

Если ты истинно веришь в справедливость твоего понимания жизни и желаешь добра людям, то, при случае, ты будешь высказывать другим свои мнения так, чтобы по возможности уверить твоих собеседников в справедливости твоего понимания жизни. И в этих случаях, чем более собеседник твой заблуждается, тем важнее и желательнее, чтобы он понял и оценил то, что ты хочешь ему доказать.

А между тем как часто мы поступаем как раз наоборот. Мы хорошо умеем беседовать с человеком, согласным или почти согласным с нами; когда же мы видим, что собеседник наш не верит в ту истину, которую мы признаем, или даже не понимает ее, то мы, правда, стараемся объяснить ему эту истину и уверить его в ее справедливости; но если он продолжает не соглашаться с нами и, как нам кажется, упрямится или извращает наши слова в другую сторону, то как легко мы теряем наше спокойствие и раздражаемся! Мы или начинаем сердиться и говорить нашему собеседнику неприятности или прекращаем разговор, думая, что с таким непонятливым или упрямым человеком не стоит и рассуждать.

Если бы ты шел по знакомой тебе дороге и встретил бы на пути человека заблудившегося, то, наверное, указал бы ему дорогу? Покажи же и человеку, живущему в заблуждении, где находится истина, но покажи так, чтобы он увидал ее, и тогда посмотри, как охотно и радостно он пойдет к ней. Если же ты не сумел показать ему истину, то сетуй не на него, а скорее на себя за то, что ты так бессилен.

Когда ты хочешь показать твоему собеседнику в разговоре какую-нибудь истину, то самое главное при этом не раздражаться и не сказать ни одного недоброго или обидного слова.

О погоне за мирскими благами.

Когда ты видишь, что человек достиг важной должности или приобрел большое богатство, то помни, что взамен того ты обладаешь уменьем обойтись без всего этого, и что доля твоя гораздо счастливее, чем его доля.

Пусть люди владеют богатством, властью, красивыми женщинами, но в твоей душе есть сила не желать ни богатства, ни власти, ни красивых женщин, и этим ты могущественнее, чем те жалкие люди. И сколько бы дали они за это уменье презирать богатство, почести и женские ласки.

Бывает жажда здоровая и жажда болезненная. У здорового человека жажда утоляется, лишь только он напьется. У больного же жажда от питья прекращается на малое время, а потом опять желудок его страдает, его тошнит, он весь в жару, и снова мучит его неутолимая жажда.

Так бывает и с теми, которые гоняются за богатством, почестями и похотливыми удовольствиями: они грабят слабых, мучат невинных, занимаются постыдным сладострастием. Но этим они никогда не удовлетворяются: им нужно все больше богатства и власти, они ищут все новых наслаждений и, вместе с тем, боятся потерять то, что имеют. Зависть, злоба, ревность овладевают ими, и они умирают, не достигнув того, чего домогались.

Не завидовать нужно таким людям, а жалет их и бояться стать такими же.

Разбросайте на улице орехи и пряники, — сейчас же прибегут дети, станут подбирать их, подерутся между собою. Взрослые же не станут драться из-за этого. А пустые скорлупки и дети не станут подбирать.

Для меня деньги, должности, почести, слава — те же скорлупки и детские сласти. Пусть дети подбирают их, пусть бьют их и гоняют из-за этого, пусть они целуют руки богачей, сановников и их прислужников, — для меня это все — скорлупки. Если случайно ко мне в руки попадет какой-нибудь орех, почему же и не съесть его. Но нагибаться для того, чтобы его поднять, бороться из-за него, свалить кого-нибудь с ног или самому свалиться, — не стоит из-за таких пустяков.

О мере добра и зла.

Одному человеку кажется хорошим одно, а другому — другое, как раз противоположное. Но ведь оба противоположные мнения не могут быть справедливы.

— Я, — скажешь ты, — считаю справедливым свое мнение и несправедливым чужое мнение.

— А почему же ты узнал, что твое мнение справедливо, а чужое несправедливо? Для этого ведь недостаточно того, что ты сам себя считаешь правым. Когда нам нужно, например, измерить какое-нибудь расстояние, то мы не полагаемся на слова того или другого человека, но измеряем расстояние верною мерою — аршином, саженью.

Если для таких простых дел есть своя верная мера, то неужели же для более важных дел жизни такой меры нет? Если бы нашлась такая мера для избежания ошибок, то мы, конечно, не стали бы делать ни одного шага без того, чтобы не справиться с нею. Такая мера раскрыла бы глаза всем тем, кто заблуждается, принимая за верное то, что им только "кажется".

Мера эта существует. Для того, чтобы приобресть ее, надо прежде всего понять хорошенько, в чем наше истинное добро, в чем истинное зло и в чем их главные свойства.

Когда мы это выясним себе и ясно поймем, тогда у нас уже будет в руках та мера, которую мы ищем.

Мне хочется, например, узнать: добро или зло какое-нибудь плотское наслаждение? Одни люди говорят, что оно добро, другие скажут, что оно зло. Я прикладываю свою меру. Мера моя говорит мне, что истинное добро безопасно, внушает уважение и доставляет постоянное благо. Таково ли это плотское наслаждение? Нет, оно и не безопасно для здоровья, и никому не может внушить уважения, и не доставляет постоянного блага. Следовательно, наслаждение это не есть добро.

Ты можешь проверить значение этого наслаждения еще и другой мерой: мы все знаем, что истинное добро всегда доставляет удовлетворение душе нашей. Обсуди теперь, таково ли это плотское наслаждение?

Когда ты будешь отвечать на этот вопрос, то будь осторожен, потому что если ты скажешь, что плотское наслаждение может дать удовлетворение нашей душе, то ты этим только покажешь, что ты не умеешь пользоваться мерою добра и зла.

Настоящая мудрость есть не что иное, как уменье выяснять и устанавливать истинную меру добра и зла; и задача всякого разумного человека состоить в том, чтобы прикладывать эту меру ко всем делам жизни.

Истинное добро заключается в правильных понятиях и в добрых желаниях. Истинное зло — в неправильных понятиях и в порочных желаниях.

Как только тебе покажется, что смерть есть зло, так сейчас же вспомни, что зло есть то, чего мы должны избегать. А как смерти избежать нельзя, то она и не может быть злом.

Никогда не нужно забывать той истины, что нет ничего ни хорошого ни дурного в том, что не зависит от нашей воли. Следует всегда помнить, что мы не можем управлять событиями, а должны прилаживаться к ним.

— Моему брату не следовало так поступать со мною! Разве его поведение не дурно для меня?

— Оно дурно, но только не для тебя, а для него самого. Как бы брат мой ни поступал со мною, я буду обращаться с ним так, как следует, потому что меня касается только мое поведение, а не его поведение. В своем поведении я хозяин, а в чужом — не имею никакой власти.

Всякое отступление от воли Божией неизбежно сопровождается наказанием. Так, например, если человек будет считать, что для него может быть добро в том, что от него не зависит, то он непременно будет завистлив, ревнив, льстив и постоянно беспокоен. Если человек будет считать, что в том, что от него не зависит, может быть для него зло, то он непременно будет грустить, плакать и отчаиваться. Вообще наказание неизменно следует за всяким неразумным поступком. И между тем как мало людей решаются бросить неразумную жизнь.

Какая потеря самая важная для человека?

Когда ты бранишь человека и враждуешь с ним, то ты похож на кузнеца, который разучился своему ремеслу. Тогда ты забываешь, что люди — твои братья, и ты делаешься им врагом вместо того, чтобы быть их другом. Этим ты сам себе вредишь, потому что, когда ты перестал быть добрым и общительным существом, каким тебя Бог создал, и вместо того стал диким зверем, который подкрадывается, раздирает и губит свою жертву, — тогда ты потерял самую дорогую свою собственность. Ты чувствуешь потерю кошелька с деньгами; почему же ты не чувствуешь своего убытка, когда ты потерял свою честность, доброту и умеренность?

В чем состоит потеря того человека, который соблазняет жену ближнего своего?

В том, что он потерял свое воздержание, свою власть над собою, свою честность. Он убил в себе товарища и благожелателя людей.

Точно так же человек терпит большой убыток и тогда, когда он гневается на людей или боится чего-нибудь.

Душа наша похожа на сосуд с водой, а мысли, ко-торые нам приходят, похожи на свет, падающий на эту воду. Когда вода в сосуде колышется, то кажется, будто колышется и свет, падающий на эту воду, хотя это и не так на самом деле. Так же точно, когда душа волнуется, то кажется, будто и самые наши мысли расшатываются и путаются. Но в самом деле волнуется только душа: успокоится она, — и мысли наши сейчас же опять придут в порядок.

Нам нужно беречь то, что наше; не желать того, что не наше; пользоваться тем, что нам дают, не плакать о том, чего нам не дают; охотно и без противления отдавать то, что у нас отнимают, и благодарить Бога за то, что мы пользовались им некоторое время.

О том, что дорого в человеке.

Ты говоришь, что нет надобности заботиться о том, чтобы правильно мыслить и соображать, — и просишь меня доказать тебе пользу правильного мышления. Но как же ты узнаешь, справедливы ли мои доказательства, как не при помощи именно правильного мышления и соображения? Следовательно, прося меня доказать тебе пользу правильного мышления, ты этим самым доказываешь мне, что имеешь намерение приложить к делу свое правильное мышление. А если так, то ты не нуждаешься в том, чтобы тебе еще доказывали его пользу.

Человек имеет преимущество над животным не телом, а своими душевными способностями. В них заключается высшее добро для человека; кто пренебрегает ими, тот впадает в настоящее зло. Кто хочет спастись от зла, тот должен оберегать, как бы от врагов, свою честность, свое воздержание, свое разумение. Кто отдает врагу эту крепость свою — тот попадет в плен и погибнет.

Прожить свой век настоящим человеком совсем не так легко и просто, как это кажется с первого взгляда. Мы знаем, что человек отличается от диких зверей и домашнего скота разумом своим. Значит, если мы хотим быть настоящими людьми, то не должны походить ни на зверей, ни на скотину.

— А когда бывает человек похож на скотину?

— Тогда, когда он живет в брюхо свое: безрассудно, небрежно, похотливо.

— А когда похож он на дикого зверя?

— Тогда, когда он живет насильничеством: когда он поступает с упрямством, гневом, злобой.

Приведи в порядок свою внутреннюю духовную жизнь; не давай ходу печали, страху, зависти, корысти, алчности, недружелюбно, изнеженности и необузданности. Всему этому можно не давать ходу только тогда, когда будешь помнить Бога, стремиться к Нему и исполнять во всем Его заповеди. Если ты не хочешь этого, то тебе придется со стоном и плачем тащиться за теми, кто сильнее тебя. Ты станешь искать счастья вне себя, и никогда его не найдешь, потому что вместо того, чтобы искать его там, где оно находится, ты будешь искать его там, где его нет.

Человек создан не для одинокой жизни, но для совместной, — для того, чтобы любить себе подобных и находить счастье в общении с ближним. Но вместе с тем человек не должен скучать и тогда, когда ему приходится жить одному. Он должен уметь обходиться без развлечений и пользоваться одиночеством для того, чтобы беседовать с самим собою, размышлять о Боге и о том, какое назначение человека в этом мире. Находясь в одиночестве, мы должны разбирать наше собственное поведение прошлое и настоящее, сообразить, что именно еще мешает нам жить праведно, как избавиться от этих помех; и затем — приступать к борьбе с теми слабостями и пороками, которые мы в себе подметим.

Дело разумного человека — в том, чтобы приложить свои мысли к делу, сообразно с законами природы. У всякого человека два дела: одно — держаться истины, отстранять заблуждение и не рассуждать о том, что неизвестно; другое — любовно льнуть ко всему тому, что есть добро, отстранять от себя зло и не обращать внимания на то, что ни добро ни зло.

Человк, который не зналъ бы. что глаза могут видеть, и который никогда не раскрывал бы их, был бы очень жалок. Но еще более жалок тот человек, который не понимаетъ, что ему дан разум, для того, чтобы спокойно переносить всякие неприятности. С помощью разума мы можем справиться со всеми неприятностями. Непереносимых неприятностей разумный человек не встретит в жизни: для него их нет. А между тем как часто, вместо того, чтобы смотреть прямо в глаза какой-нибудь неприятности, мы малодушно стараемся увернуться от нее. Не лучше ли радоваться тому, что Бог дал нам власть не огорчаться тем, что с нами случается помимо нашей воли, и благодарить Его за то, что Он подчинил нашу душу только тому, что от нас самих зависит. Он ведь не подчинил нашей души ни родителям нашим, ни братьям, ни богатству, ни телу нашему, ни смерти. Он, по благости Своей, подчинил ее одному тому, что от нас зависит — разумению нашему.

Свободным человеком бывает только тот, с которым случается все так, как он того хочет. Но значит ли это, что с ним непременно случится все то, что ему вздумается? Нисколько. Ведь грамота, например, научает нас писать буквами и словами все, что мы захотим; но для написания хоть своего имени я не могу писать такие буквы, какие мне вздумается; этак я никогда не напишу своего имени. А я должен пожелать писать именно такие буквы, какие нужны, и в том порядкк, который нужен. И во всем так. Мы бы никогда ничему не научились, если бы делали так, как только нам вздумается. Значит, для того, чтобы быть свободным человеком, не следует желать зря всего того, что только придет в голову. Напротив того, свободный человек должен выучиться хотеть и соглашаться со всем тм, что с ним случается, потому что то, что с человеком случается, случается не зря, а по воле Того, Кто управляет всем миром.

Об отношениях человека к Богу.

С Богом надо поступать так же, как мы поступаем с нашими глазами. Мы не просим их видеть то, что нам хочется видеть; напротив, мы очень довольны, что глаза наши показывают нам предметы такими, каковы они на самом деле. Почему же мы с Богом поступаем не так? Почему умоляем Его сжалиться над нами и дать нам то, чего нам хочется, а не то, что мы получаем от Него?

Разве есть что-нибудь лучше того, что Богом установлено?

Когда я говорю тебе о Боге, то ты не думай, что я говорю тебе о каком-нибудь предмете, сделанном из золота или серебра. Тот Бог, о Котором я тебе говорю, ты Его чувствуешь в своей душе. Ты носишь Его в самом себе, и своими нечистыми помыслами и отвратительными поступками ты оскверняешь Его образ в твоей душе. Перед идолом золотым, которого ты почитаешь за Бога, ты остерегаешься делать что-либо непристойное, а перед лицом того Бога, Который в тебе самом все видит и слышат, ты даже не краснеешь, когда предаешься своим гнусным мыслям и поступкам.

Если б только мы постоянно помнили, что Бог в нас — свидетель всего того, что мы делаем и думаем, то мы перестали бы грешить, и Бог неотлучно пребывал бы в нас. Давайте же вспоминать Бога, думать и беседовать о Нем как можно чаще.

Если ты будешь постоянно помнить, каким великим мастером ты сотворен, то ты не захочешь оскорблять Его своим порочным житьем. Помни и то, что Он не только сотворил тебя, но и велел тебе самому сохранять себя. Неужели сможешь решиться повредить и изгадить то, что Онъ доверил тебе? Если бы Бог поручил тебе призреть сироту, ты ведь позаботился бы предохранить его от вреда? Так же точно Бог поручил тебе, призреть самого себя и как бы сказал тебе: "Убереги ты этого человека в том чистом образе, в котором Я произвел его на свет. Он родился честным, верным, бесстрашным и с чистой душой. Сохрани же его в целости!.."

КОНЕЦ.

Об Эпиктете

Эпиктет (ок. 50 — ок. 140 гг.) родился рабом во Фригийском городе Гиераполисе в середине I в. н.э. Имя Эпиктет – это, собственно, даже и не имя, а рабская кличка, означающая "прикупленный". Каким-то образом Эпиктет очутился в Риме и здесь был "прикуплен" могущественным императорским вольноотпущенником секретарем Нерона Эпафродитом. Эпафродит, сам бывший раб, отличался особенной жестокостью по отношению к своим рабам. Однажды а припадке гнева он стал избивать Эпиктета. "Ты мне сломаешь ногу", – невозмутимо заметил ему Эпиктет. Тогда Эпафродит ударял его тах сильно, что кость действительно переломилась. "Разве я не говорил тебе, что ты ее сломаешь" – также равнодушно произнес Эпиктет. Возможно, это всего лишь легенда, на которые так щедра античность, и все же этот случай прекрасно объясняет тот смысл, какой вкладывал Эпиктет в слова, ставшие девизом всей его жизни: "Терпи и воздерживайся".

Известно, что а Риме Эпиктет изучал философию под руководством Эврата и стоика Музония Руфа. Когда и кем был освобожден Эпиктет, неизвестно, но в 94 г. он, будучи уже вольноотпущенником, вместе с другими философами был выслан из Рима по приказу императора Домициана. Эпиктет удалился в Эпир и здесь в городе Никополисе открыл собственную философскую школу. Вернувшись в Рим при императоре Траяне, Эпиктет быстро приобрел большую популярность. Слушать его приходили многие знатные римляне, в том числе и сенатор Флавий Арриан (ок. 95-175 гг.), автор истории походов Александра Македонского. Именно он и записал философские беседы Эпиктета, который сам ничего не писал (из подражания Сократу или же оттого, что был безграмотен?).

Умер Эпиктет в глубокой старости (ок. 140 г.), успев завоевать и громкую славу, и покровительство императора Адриана, но не изменив своим стоическим убеждениям и киничеокому образу жизни, т.е. в той крайней бедности, в какой он и провел всю свою жизнь. Женат он не был, лишь в старости сошелся с женщиной, чтобы она помогла ему ухаживать за взятым на воспитание ребенком одного из его друзей, который по бедности хотел подбросить его кому-нибудь.

Единственное оставшееся после него имущество – дешевая глиняная лампа, которую, по рассказу Лукиана, какой-то богач после смерти Эпиктета купил за 3000 драхм.

На могиле его было начертано: "Раб Эпиктет, хромой и бедный, как Ир, друг бессмертных".

После Эпиктета остались его "Беседы", записанные Аррианом (в 8 книжках, из которых до нас дошло лишь 4), и "Руководство", от которого уцелели лишь фрагменты (благодаря "Комментарию на Руководство Эпиктета" Симпликия). Афоризмы Эпиктета сохранились в сочинениях Марка Аврелия, Максима Тирского, в "Цветнике" греческого писателя V в. Иоанна Стобейского. Некоторые сведения о нем сообщают Авл Геллий, Лукиан, Ориген. Последний, в частности, пишет, что в его время христиане очень усердно занимались изучением Эпиктета. Несколько раз его сочувственно цитирует Августин.

Подготовил к обнародованию:
Ваш брат-человек Марсель из Казани,
мыслитель, искатель Истины и Смысла Жизни.
«Сверхновый Мировой Порядок, или Истина Освободит Вас»
www.MarsExX.ru/
marsexxхnarod.ru