(Реферат
Л.Н.Толстого в Московском Психологическом Обществе 14 марта 1887 г., напечатанный
в выдержках, по-видимому, по стенографическим записям в газете «Новое Время»
1887 № 3973 от 22 марта.)
Вместо предисловия предлагаю мой текст из форума :
И так уж совпало, что наша с вами дискуссия идёт как раз в то время, когда я читаю именно следующие писания Льва Толстого: "Понятие жизни" и "Об истинной жизни" (упрощённый варинат, одобренный Толстым).
Так вот, через призму этих книг становится совершенно ясным, почему мы спорим, а не помогаем друг другу в вегетарианстве и духовности:
Причина проста:
1. Вы придерживаетесь взгляда, что жизнь человеческая это то, что начинается в день рождения и заканчивается в день смерти, то есть плотская жизнь это и есть жизнь человека (материализм и бездуховная современная наука именно это и долдонят со всех углов).
2. Я вместе с Толстым думаю по-другому: жизнь человека зарождается в человеческом теле: человек это разум (дух), который вселяется в это тело и подчиняет его себе.
Что касается оснований для такого моего взгляда, то они есть, причём весьма веские. Надюсь Вы понимаете, что я излагаю сейчас собственный опыт и мысли, а не книжную премудрость.
Итак, я не тело, потому что тело живёт само по себе! Что мне подвластно, так это немного управлять мыщцами да голосовыми связками. А в остальном тело живёт своей биологической жизнью.
Я не могу остановить никакие процессы в нём (дыхание, сердцебиение, обмен веществ, пищеварение и тд), не могу менять его форму, силу, не могу заставить вырасти и выпасть волосы, не могу менять цвет волос, глаз, кожи, не могу выздороветь или заболеть по своему произволу, не могу умереть телесно, когда хочется...
Вот поэтому-то я не тело. Тогда что же я? А я дух, который получил это тело, как инструмент для действия на материальном уровне.
Сам же дух живёт в ином, духовном измерении, где царят иные ценности, нежели здешние.
Это телу хочется повкуснее пожрать, послаще потрахаться, попьянее напиться, подоминировать над людьми через власть и богатство и т.д. Это сплошная зоология, дарвинизм и всё такое.
Но я дух! И мне нужно другое от жизни. Мне нужен СМЫСЛ, а телу смысл не нужен! Я хочу жить разумно, а не "жить, раз уж жив". И признаю такое же право за всеми другим людьми, которых считаю равными себе.
Вот поэтому я и подчиняю плоть своей разумной воле, отрицаю материалистические ценности ("вкусно", "приятно"...) и стремления ("власть", "деньги", "секс", "убийство", "неравенство"...).
И вегетарианство напрямую связано с моим стремлением жить осмысленно и духовно. Я это ясно сознаю и чувствую в самом себе. И что удивительно ;о)), многие думают так же, как и я. Приведу слова, например, АЛЬБЕРТА ШВЕЙЦЕРА (автора этики благоговения перед жизнью):
----------------------
Человека можно назвать духовным (нравственным) только тогда, когда он следует лежащему на нём долгу оберегать всё живое, что он в состоянии защитить, и когда он идёт своей дорогой, избегать, насколько это возможно, причинять вред живому. Такой человек не задаётся вопросом, насколько та или иная форма жизни заслуживает симпатии к себе или насколько она способна чувствовать. Для него священна жизнь как таковая. Он не сломает сосульку, что сверкает на солнце, не сорвёт лист с дерева, не тронет цветок и постарается не раздавить ни одно насекомое при ходьбе. Если он работает летним вечером при свете лампы, он скорее закроет окно и будет работать в духоте, нежели наблюдать как один за другим мотыльки падают на его стол с опалёнными крыльями.
---------------------
Вот поэтому я вегетарианец и поэтому я утверждаю и отстаиваю то, что я утверждаю и отстаиваю: что человек должен быть вегетарианцем, ибо человек должен жить духовно, духовными целями и ценностями, первой из которых является заповедь НЕ УБИЙ НИКОГО ЖИВОГО!
Марсель из Казани, 3 дек. 2005 г.
marsexxхyandex.ru
Примечание: в тексте сделаны мною: заметки в [квадратных скобках] и акцентирование маркером (очень важно, важно, важно о плохом)
Допустим
невозможное, допустим, что все, что желает познать теперешняя наука о жизни,
все ясно, как день! Ясно, как из неорганической материи зарождается через
приспособление органическая; ясно, как силы переходят в чувство, волю, мысли; и
все это известно не только гимназистам, но и деревенским школьникам.
Мне известно,
что такие-то мысли и чувства происходят от таких-то движений. Ну, и что ж? Могу
ли я или не могу руководить этими движениями, чтобы возбуждать в себе такие или
другие мысли; вопрос о том, какие мне надо возбуждать в себе и других мысли и
чувства, остается не только не решенным, но даже не затронутым.
Вопрос же этот
и есть единственный вопрос центрального понятия жизни.
Наука
предметом своим избрала некоторые явления, сопутствующие жизни, и, приняв часть
за целое, назвала это явление совокупностью жизни.
Вопрос, неотделимый от понятия жизни — не вопрос о том, откуда
взялась жизнь, а о том как надо жить; и только начав с этого
вопроса, можно прийти и к какому-нибудь решению о том, чтó есть жизнь.
Ответ на
вопрос о том, как надо жить, представляется человеку столь известным, что ему
кажется, что и не стоит говорить об этом... Жить, как лучше — вот и все. Это
кажется сначала очень простым и всем известным, но это совсем не так и просто и
известно...
Понятие жизни
представляется сначала человеку самым простым и ясным. Прежде всего человеку
кажется, что жизнь в нем, в его теле. Я живу в теле, стало быть жизнь в моем
теле. Но, как только человек начнет искать эту жизнь в известном месте своего
тела, так сейчас и являются затруднения. Ее нет в ногтях и волосах, но и нет в
ноге, в руке, которые можно отрезать, нет и в крови, нет и в сердце, нет и в
мозгу. А есть везде и нигде нет. И оказывается, что по месту ее жительства
найти ее нельзя. Тогда человек ищет ее во времени, и тоже сначала кажется очень
просто... Но опять, как станешь искать ее во времени, так сейчас видишь, что и
тут дело не просто. Я живу 58 лет, так это выходит по метрическому
свидетельству. Но я знаю, что из этих 58 лет, я 20 лет спал. Что же я жил или
не жил? Потом в утробе матери, у кормилицы был, опять, жил я или не жил? Потом
из остальных 38 лет большую половину, ходя, спал; тоже не знаю, жил или не жил?
Немножко жил, немножко не жил; так что и во времени выходит, везде она и нигде.
Тогда невольно приходит вопрос, откуда же взялась эта жизнь, которую я нигде не
найду. Тут уж я узнаю... Но оказывается, что и здесь то, что показалось мне так
легко, — не только трудно, но иневозможно. Оказывается, что я искал
что-то другое, а не свою жизнь. Искать, оказывается, если уже искать ее, то не
в пространстве, не во времени, не как следствие и причину, а как что-то такое,
что я в себе знаю совсем независимо от пространства, времени и причины. Стало
быть изучать себя? Как же я знаю жизнь в себе?
А вот как.
Знаю я прежде всего, что живу я и живу, желая себе хорошего, желаю этого с тех
пор, как себя помню и до сих пор, и желаю этого с утра и до вечера. Все то, что
живет вне меня, важно для меня, но только настолько, насколько оно содействует
тому, чтобы мне было хорошо. Мир важен для меня только потому, что он мне
доставляет радости.
Но вместе с
таким знанием моей жизни связывается с ней еще другое. Неразрывно с этой
жизнью, которую я чувствую, связано во мне еще знание о том, что кроме меня
живет вокруг меня с таким же сознанием своей исключительной жизни целый мир
живых существ, что все эти существа живут для своих, чуждых для меня, целей и
не знают и не хотят знать моих притязаний на исключительную жизнь, и что все
эти существа для достижения своих целей всякую минуту готовы уничтожить меня [конкуренция].
Мало этого, наблюдая уничтожение других, подобных мне существ, знаю еще и то,
что мне, этому драгоценному мне, в котором одном мне представляется жизнь,
предстоит очень скоро неизбежное уничтожение [всё равно умрёшь...].
В человеке,
как будто, два «я», которые, как-будто, не могут ужиться друг с другом,
которые, как-будто, борются друг с другом, исключают один другого.
Одно «я»
говорит: «Один "я" живу по-настоящему, все остальное только кажется,
что живет и потому весь смысл мира в том, чтобы мне было хорошо».
Другое «я»
говорит: «Весь мир не для тебя, и для своих целей, и знать не хочет о том,
хорошо ли тебе или дурно».
И жить становится страшно.
Одно «я» говорит: «Я хочу
удовлетворения своих потребностей и желании, и для этого только мне нужен
мир [потребифилис ;( ]».
Другое «я»
говорит: «Все животное живет для удовлетворения своих желаний и потребностей.
Желания и потребности одних животных удовлетворяются только в ущерб другим, и
потому все животное борется друг с другом. Ты животное и потому должен вечно
бороться. Но как бы успешно ты не боролся, все борющиеся существа рано или
поздно задавят тебя». Еще хуже. И становится еще страшнее. И самое ужасное,
включающее в себя все предшествующее:
Одно «я»
говорит: «Я хочу жить, жить вечно».
Другое «я»
говорит: «Ты непременно очень скоро, а может быть сейчас, умрешь, и умрут все
те, которых ты любишь, и ты и они каждым движением уничтожают свою жизнь и идут
к страданиям, к смерти, к тому самому, что ты ненавидишь, и чего боишься больше
всего». Это хуже всего...
Изменить
этого состояния нельзя... можно не двигаться, не спать, не есть, не
дышать даже, но не думать нельзя. Думаешь, и мысль, моя мысль отравляет каждый
шаг моей жизни, как личности.
Как только
начал сознательно жить человек, так разумное сознание, не переставая, твердит
ему одно и то же: жить тою жизнью, какою ты ее чувствуешь и видишь в твоем
прошедшем, какою живут животные, как живет много людей, как жило то, из чего ты
стал тем, что ты теперь — нельзя больше. Если ты попытаешься это сделать, ты
ведь не уйдешь от борьбы со всем миром существ, которые живут так же, как и ты,
для своих личных целей, и они, эти существа, неизбежно погубят тебя...
Изменить этого
положения нельзя и остается одно, что и делает всегда человек, начиная жить,
переносить свои цели вне себя и стремиться к ним... Но как бы далеко вне себя
он ни ставил свои цели, по мере просветления его разума, ни одна цель не
удовлетворяет его.
Бисмарк, собрав Германию и повелевая Европой, если разум
осветил для него его деятельность, должен чувствовать то же неразрешенное
противоречие тщеты и неразумности всего достигнутого им с вечностью и
разумностью всего существующего, как и его повар, приготовляющий обед,
который через час будет съеден. Как тот, так и другой, если подумают, видят
ясно, во-первых, что как целость обеда князя Бисмарка, так целость
могущественной Германии держится только: первая — полицией, вторая — войском и
до тех пор, пока бодрствуют ите и другие, потому что голодные хотят
съесть обед, а другие национальности хотят быть так же могущественны, как и
Германия, и во-вторых, что обед князя Бисмарка и могущество Германии не только
не совпадают со смыслом жизни мира, но противоречат ему, и, в-третьих то, что и
тот, кто готовит обед, и могущество Германии — оба очень скоро умрут и так же
скоро умрут их обед и Германия, и останется жить мир, не поминая даже ни об
обеде, ни о Германии, тем менее о тех, кто готовит их.
По мере
усиления разумного состояния человек приходит к мысли, что никакое благо,
связанное с личностью, не есть подвиг, а необходимость... Личность есть только
первое состояние, с которого начинается жизнь, есть крайний предел жизни...
«Но где
начинается жизнь и где она кончается?» — спросят меня. Где кончается ночь и
начинается день? Где на берегу кончается область моря и начинается область
суши?
Есть день и ночь, есть суша и море, есть жизнь и не жизнь.
Жизнь наша с тех пор, как мы сознаем ее — движение между двумя пределами.
Один предел
есть совершенное безучастие к жизни бесконечного мира, деятельность,
направленная только к удовлетворению потребностей своей личности [эгоизм]. Другой предел
— это полное отречение от своей личности, наибольшее внимание к жизни
бесконечного мира и согласие с ним, перенесение желания блага со своей личности
на бесконечный мир и существа вне нас. [разумный (просветлённый, осознанный) альтруизм]
Чем ближе к первому пределу, тем меньше жизни и блага, чем ближе ко второму пределу, тем
больше жизни и блага. И потому всякий человек всегда движется от одного предела
к другому, т.е. живет. Это-то движение и есть сама жизнь.
Если я говорю
о жизни, то понятие о жизни неразрывно связано во мне с понятием разумной
жизни.
Другой жизни,
кроме разумной, я не знаю и никто ее знать не может.
Мы называем
жизнью жизнь животную, жизнь организма... Все это не жизнь, а только известное
открывшееся нам состояние жизни.
Но что такое
этот разум, требования которого исключают личную жизнь и переносят деятельность
человека вне себя, в состояние, сознаваемое нами, как радостное состояние
любви?
Что такое
разум? Что бы мы ни определили, мы определяем всегда только разумом. И потому,
чем же будем определять разум?
Если мы все
определяли разумом, то разум по этому самому мы определить и не можем. Но мы
все не только знаем его, но только одного его несомненно и знаем одинаково. [знаем одинаково, а значит, разум объединит нас]
Это тот же
закон, как и закон жизни всякого организма, животного, растения, с тою только
разницею, что мы видим совершающимся разумный закон в жизни растения.
Закон же разума, которому мы подчинены, как дерево своему закону, мы не видим,
но исполняем...
Мы решили, что
жизнь есть то, что не есть наша жизнь. В этом и лежит корень заблуждения.
Вместо того чтобы изучать ту жизнь, которую мы сознаем в себе совершенно
исключительно, так как мы ничего другого не знаем, мы для этого наблюдаем то,
что не имеет главного свойства нашей жизни — разумного сознания... [в человеке главное — разум!!! Поэтому нельзя считать, что мы "изучаем человека", если изучаем то, в чём нет разума, как-то: тело, инстинкты, вещи и т.д.] Мы делаем
то, что бы делал человек, изучающий предмет по его тени или отражению...
Если мы
узнаем, что вещественные частицы подчиняются, видоизменяясь, деятельности организма,
то мы узнали это ведь вовсе не потому, что наблюдали, изучали организм, а
потому, что у нас есть знакомый нам, слитый с нами организм нашего животного,
который нам знаком очень, как материал нашей жизни [я не тело; тело лишь инструмент в моём распоряжении!], т.е. то, над чем мы
призваны работать, подчиняя его закону разума... [разумно управлять телом, контролируя потребности, не подпадать под власть пороков!]
Как только человек усомнился в
своей жизни, как только он жизнь свою перенес в то, что не есть жизнь, так он
стал несчастен и увидел смерть. Человек, сознающий жизнь так, как она вложена в
его сознание, не знает ни несчастья, ни смерти, ибо его благо жизни в одном
подчинении своего же животного закону разума и это не только в его власти, но
это неизбежно совершается в нем...
Смерть частиц животного существа мы знаем,
смерть самих животных и человека, как животного, мы знаем; но смерть разумного
сознания мы не знаем и не можем знать, потому что оно-то и есть сама жизнь. А
жизнь не может быть смертью... [когда я суть сознание (дух), для меня нет смерти!]
Животное живет
блаженно, не видит смерти и умирает, не видя ее. За что же человеку дано видеть
это и почему оно для него так ужасно, что раздирает его душу, заставляет его
убивать себя от страха смерти. Отчего это? Оттого, что человек, видящий смерть,
есть человек больной, нарушивший закон своей жизни, не живущий жизнью разумной.
Он то же, что животное, нарушившее закон своей жизни. [мы видим не смерть людей, но остановку физических тел]
Жизнь человека есть стремление к благу [жизнь — это воля к благу, а не "воля к власти" (Ницше), не "воля к жизни" (Шопенгауэр)], и то, к чему он стремится, то и дано ему. Свет,
зажженный в душе человека, есть благо и жизнь, и свет этот не может быть тьмою,
потому что есть, истинно есть для человека только этот единый свет, горящий в
душе его.
Самые лучшие писания Толстого смотрите в «Толстовском листке» (есть возможность приобрести и печатную версию у Владимира Мороза, составителя и издателя) и в библиотеке Марселя из Казани: «Из книг».