Лихтенберг.
Афоризмы.

Без моего внутреннего убеждения меня не удовлетворили бы все почести, счастье и одобрение света, а если я удовлетворен внутренне, то приговор целого света не способен нарушить моего наслаждения. Воспевать счастье нищего в сравнении с королем стало уже ходячей идеей посредственных писателей. И хотя она справедлива, досадно только, что ее часто повторяют люди, которым она не принадлежит. Я полагаю, что больным в постели часто чувствуешь себя лучше, чем на первом месте за королевским столом...

В 281

И я тоже проснулся, друг, и достиг той степени философского благоразумия, когда любовь к истине — единственная руководительница и когда навстречу всему, что я считаю заблуждением, иду с дарованным мне светочем, не говоря вслух, что считаю это заблуждением, и еще менее, что это — заблуждение.

D 83

Любой удивится, что у меня еще есть охота писать такие вещи в последние дни одряхлевшего мира.

D 223

Я совершенно не знаю, что вы, добрые люди, хотите. Я вовсе не намерен стать великим человеком, и вы могли меня хотя бы предварительно спросить об этом. Вы думаете, чтобы огреть грешника бичом по спине, необходимо обладать львиной силой? Для того, чтобы кому-нибудь сказать правду, вовсе не нужно быть великим человеком, и счастье для нас, что говорить правду может даже и последний бедняк.

D 420

Все мои произведения помечены знаком FF... Это начальные буквы моих домашних идолов, которым я ежедневно приношу жертву —Fama * [* Слава (лат.).] и Fames ** [** Голод (лат.).].

F 407

Меня всегда печалит, когда я подумаю, что в исследовании некоторых вещей можно зайти слишком далеко, я полагаю, что эти исследования могут быть вредны для нашего счастья. Пример этого я сам. Мне хотелось бы быть менее удачливым в своих стараниях изучить человеческое сердце. Я прощаю людям их злобные выходки охотней, чем прежде, это верно; когда кто-нибудь говорит обо мне плохо в обществе, особенно если он делает это, желая посмешить, то я ни в малейшей степени на него не обижаюсь и не обращаю на это внимания в самом точном смысле слова, но только это не должно говориться с яростью и раздражением или быть грубой клеветой, которой, как мне кажется, я не заслуживаю. Напротив, до людских похвал мне мало дела; зависть, пожалуй, единственное, что меня еще порадовало бы. Но лучше бы всего этого не было. Следовательно, и здесь необходимо гармоническое развитие всей системы познания. Когда одна часть разрабатывается с излишней тщательностью, это всегда приводит в конце концов к малой или даже большой беде.

F 507

Я очень ясно замечал следующее: часто я имею одно мнение, когда лежу, другое, когда стою, и особенно, когда я ел мало и чувствую себя утомленным.

F 552

Я уже давно начал писать историю своего духа и своего жалкого тела и притом с такой откровенностью, которая, вероятно, способна пробудить в другом человеке своего рода стыд за меня; эта история должна быть рассказана настолько откровенно, что может быть кто-нибудь из моих читателей ей не поверит. Это почти еще непроторенная дорога к бессмертию (лишь кардинал де Ретц ¹ вступал на нее). Свет слишком зол, и она выйдет только после моей смерти.

F 603

Я часто придерживался той точки зрения и глубоко верил в то, что для признания у потомства нужно быть ненавистным современникам. Поэтому я был склонен нападать на все.

F 868

Моя ипохондрия является собственно способностью высасывать из каждого жизненного случая — каков бы он ни был — максимальное количество яда для собственного употребления.

Schr. I. 14 (С)

Наблюдать лица простых людей на улице — всегда одно из самых любимых моих удовольствий. Никакие картины волшебного фонаря не могут сравниться с этим.

Schr. II, 74 (С, Н)

В то время как о тайных пороках пишут публично, я задумал писать о публичных пороках тайно.

Schr. II, 74 (С. И)

Редкие люди выпускают свои книги в свет без тайной мысли, что каждый либо отложит свою трубку в сторону, либо снова зажжет, чтобы их прочесть. Что я отнюдь не жду для себя такой чести, я не только скажу — ведь сказать это легко — нет, я вполне убежден в этом, — что значительно труднее; к этому себя надо приучить. Книгу могут прочесть автор, наборщик, корректор, цензор и, может быть, рецензент, если только он захочет,— но это не так уж нужно — значит, всего пять читателей из многих миллионов.

J 238

О, если бы этот порог был уже позади! Боже мой! Как я жажду того мгновения, когда время перестанет для меня существовать, когда меня вновь примет в свое материнское лоно то, что есть все и ничто, в лоно, в котором я дремал, когда из воды возникал Гейнберг², когда жили и писали Эпикур³, Цезарь и Лукреций, когда Спиноза создал величайшую идею из всех, которые когда-либо возникали в голове человека.

J 277

Хуже всего, что я при моей болезни совершенно не мыслю и не чувствую вещей без того, чтобы не чувствовать при этом преимущественно себя. Я осознаю все свои страдания: все становится у меня субъективным, а именно все стоит в связи с моей чувствительностью и болезнью. Я смотрю на весь мир, как на машину, существующую для того, чтобы всеми возможными способами сделать для меня ощутимой мою болезнь и мои мучения. Патологический эгоист. Это в высшей степени печальное состояние. Я должен теперь выяснить, есть ли во мне еще сила, смогу ли я это преодолеть; если нет, то я погиб. Однако болезнь этого рода стала словно моей второй натурой. Малодушие — вот правильное название моей болезни, но как избавиться от нее? Преодоление ее заслуживало бы памятника, но кто ж станет ставить памятник человеку, который из старой бабы становится мужчиной?

J 320

Ах, боже мой, сколько раз у меня возникала мысль, относительно которой я мог быть уверен, что она понравилась бы самым лучшим людям, если бы они только прочли ее. Но я не использовал ее, да и не особенно жаждал ее использовать. И из-за этого какой-нибудь плоский литератор или компилятор или пишущий эпиграммы путаник смотрели на меня свысока, и я должен признаться, что, при моем поведении, эти люди были не так уж неправы; ибо как же они могли знать то, что я по своей лени утаил даже от черновой тетради...

J 540

Кровельщик, возможно, находит в утренней молитве силу для встречи с ужасной опасностью. Как счастливы люди, которым это доступно! А может быть, он находит ее в стакане водки? О, если бы хоть иногда знать, что именно придает людям мужество!

J 589

Если бы небо нашло необходимым и полезным еще раз переиздать мою жизнь, то я хотел бы сообщить ему некоторые небесполезные замечания к новому изданию, касающиеся преимущественно облика, черт портрета и общего плана.

J 639

Сегодня я позволил солнцу встать раньше, чем я... Одна из самых примечательных черт моего характера состоит, безусловно, в склонности к странному суеверию, вследствие которого я вижу в каждой вещи предзнаменование, и сотни предметов за день становятся для меня оракулами. Здесь не требуется подробного описания, так как я в этом разбираюсь даже слишком хорошо. Вот проползло какое-то насекомое — и это служит ответом на вопросы о моей судьбе. Не удивительно ли это для профессора физики? Не заложено ли это в человеческой природе и не стало ли это лишь у меня чудовищным явлением?...

J 694

Самым счастливым чувствуешь себя тогда, когда твое чувство велит тебе жить только в этом мире. Мое несчастье в том, что я никогда не живу в этом мире, а напротив, в множестве всевозможных взаимосвязей, которые создает моя фантазия, поддерживаемая моей совестью; таким образом, пропадает часть моего времени и разум не способен это преодолеть. Следовало бы основательно объяснить это явление. Живи по-настоящему в своей первой жизни для того, чтобы наслаждаться второй. В жизни так же, как и во врачебной практике: первые шаги — решающие.

При всей моей любви к покою, я все время углублял мое самопознание, не имея, однако, сил сделаться лучше; я даже часто извинял свою инертность тем, что замечал ее, и удовольствие от того, что я замечал точно какой-нибудь свой недостаток, нередко превосходило досаду, которую возбуждал во мне сам этот недостаток. Таким образом профессор "мел для меня гораздо большее значение, чем человек. Пути господни неисповедимы.

I 935

Измеритель забот, mensura curarum — это мое лицо.

J 1056

Мое тело — это часть мира, которую могут изменить мои мысли. Даже воображаемые болезни могут сделаться действительными. Во всем остальном мире мои гипотезы не могут изменить обычного хода вещей.

J 1183

Если бы я мог провести каналы в моей голове, чтобы способствовать внутренней торговле между запасными складами моих идей. Но они лежат там сотнями, бесполезные друг для друга.

Schr. I, 22—23 (К)

Когда я прежде закидывал в своей голове удочку для улова мыслей и внезапных идей, то мне всегда кое-что попадалось. Теперь рыба не идет так хорошо. Она начинает окаменевать на дне, и мне приходится ее вырубать. Иногда я вытягиваю ее по частям, как окаменелости Монте Болька, и кое-что из этого стряпаю.

Schr. 1, 23 (К)

Вся моя деятельность подчинена тетерь заработку. Угли еще тлеют, но пламени уже нет.

Schr. I. 23 (К)

Меня часто порицали за совершенные мной ошибки те люди, у которых не было ни силы, ни остроумия, чтобы их совершить.

Schr. I, 24—25 (К)

Ах, это были счастливые дни, когда я еще верил во все, что слышал!

Schr. I. 32 (К)

Величайшее счастье, о котором я ежедневно прошу небо: пусть превосходят меня в силах и знаниях лишь разумные и добродетельные люди.

Schr. Л 42 (К)

Найдется ли кто-нибудь, кто хотя бы однажды в году наедине с собой не был бы глупцом и не мыслил себе иного мира и иных более счастливых обстоятельств, чем действительные? Благоразумие же заключается лишь в том. чтобы тотчас же очнуться и отправиться из театра домой, едва миновало представление.

Schr. I. 179 (К)

Ежедневно я все более убеждаюсь, что моя нервная болезнь поддерживается моим одиночеством, если даже и не полностью вызвана им. Порой я не нахожу уже почти никакого развлечения, кроме работы головой; и так как мои нервы никогда не были крепкими, то поэтому естественно возникло переутомление. Я очень хорошо замечаю, что общество делает меня добрым. Я забываю себя или, скорей, моя голова уже только воспринимает, вместо того, чтобы творить, и, следовательно, отдыхает. Поэтому и чтение является для меня отдыхом. Но это все же не то, что общество, потому что я постоянно откладываю книгу и начинаю вновь думать о себе.

L 150

Завещания обычно начинают тем, что поручают душу богу. Я охотно отказываюсь от этого, так как полагаю, что такие рекомендации мало полезны, если они не сопутствовали людям в течение всей жизни. Подобные рекомендации являются обращениями в веру перед повешением, столь же легкими, как я бесплодными.

L 225

Все запретное я вкусил вновь и чувствую себя, слава богу, так же плохо, как и раньше (я имею в виду не хуже).

L 471

Procrastinateur — человек, откладывающий все на завтра — тема для комедии; мне следовало бы обработать нечто подобное. Откладывание было издавна моим величайшим недостатком.

Schr. /, 19—20

Девушка, 150 книг, несколько друзей и вид на окрестности, шириной примерно с немецкую милю,— вот это и было для него целым миром.

Schr. II, 151

ПРИЛОЖЕНИЯ. ЛИХТЕНБЕРГ И ЕГО "АФОРИЗМЫ"

Во второй половине XVIII в. в маленьком немецком городе Геттингене, известном своим университетом, жил один из оригинальных писателей и ученых Германии Георг Кристоф Лихтенберг (1742—1799). Однако до недавнего времени имя этого выдающегося просветителя, о котором с глубочайшим уважением отзывался Кант, силой ума и таланта которого были восхищены Гете, Герцен и Толстой, знали немногие. Причины этого разнообразны. Отчасти это объясняется тем, что большинство произведений писателя, публицистических по своему характеру, печаталось в различных популярных журналах и карманных календарях. Будучи весьма злободневными, они поздней в какой-то степени утратили свою актуальность и были забыты. Некоторые из задуманных им произведений не вышли из стадии набросков; иные же, как, например, "Афоризмы", он не решался опубликовать, и они стали известны лишь после его смерти, а в более полном виде только в начале XX в.

Но при всем том нужно отметить, что забвению Лихтенберга немало способствовала также и буржуазная критика, которая старалась замолчать или исказить его произведения. Хотя последнее собрание сочинений писателя, неполное, вышло еще в 1844 г., до сих пор отсутствует критически проверенное издание.

Благодаря усилиям современных передовых ученых на востоке и западе Германии, которые следуют лучшим традициям литературоведения прошлого (Г. Гервинус, А. Лейтцман), Лихтенберг занимает теперь достойное место в немецкой литературе ¹.

В ГДР за последнее время было издано несколько сборников избранных произведений и писем Лихтенберга. В небольших вступительных статьях, предпосланных сборникам, ведется полемика с реакционной наукой, которая абсолютизирует слабые стороны писателя. Она изображает его как ипохондрика и скептика, человека бездеятельного, замкнувшегося в своем одиночестве и не способного создать ничего, кроме фрагментов и отрывочных мыслей². Больше того, его считают "жертвой заблуждений просве-

1 См.: W. J a g о w. Vorwort in: G. Chr. Lichtenberg Gedanken. Weimar, 1950; W. Ilberg. Vorwort in: G. Chr. Lichtenberg Aphorismen und Briefe. В., 1953; В. Neubauer. Nachwort: G. Chr. Lichtenberg Ausge-wahlte Schriften. Leipzig, Reclam; W. Roclcl. Forster und Lichtenberg. В., 1960; С. В r i n i t z e r. G. Chr. Lichtenberg. Tubingen, 1956 и др.

2 См.: R. Saitschik. Deutsche Skeptiker. В., 1906; M. Rychner. Vorwort in: G. Chr. Lichtenberg Aphorismen. Zurich, 1947; P. R i p p m a n n. Werk und Fragment. Bern, 1953

тителей", объявляют мистиком, предшественником романтизма, а в некоторых исследованиях он даже оказывается приверженцем расовой теории ³. В статьях демократической критики, напротив, делается успешная попытка выяснить подлинные противоречия во взглядах Лихтенберга, подчеркиваются прогрессивные черты его просветительского мировоззрения.

Тем не менее творчество писателя все еще недостаточно исследовано, особенно в нашей стране, где по существу нет переводов его произведений и весьма мало работ о нем ⁴.

Цель данной книги — в известной степени восполнить этот пробел и познакомить советского читателя с замечательным немецким мыслителем и художником.

3 W. Grenzmann. G. Chr. Lichtenberg. Salzburg — Leipzig, 1939; Beguin. L'ame romantique et le reve. Marseille, 1937; A. Schneider. G. Chr. Lichtenberg precur-seur da romantisme. Nancy, 1954 и др.

4 На русском языке: вышли Г. X. Лихтенберг. Афоризмы. Пер. с нем. Н. М. Соколова. СПб., 1899; "Избранные мысли Лихтенберга". Пер. с нем. Л. Н. Никифорова и А. Б. Гольденвейзера. М., 1906. Обе книги — почти библиографическая редкость. Перевод афоризмов в первом сборнике сделан с немецкого издания 1844 г., подготовленного еще до появления критического издания "Афоризмов" А. Лейтцмана. Второй сборник составлен весьма тенденциозно. Обе книги дают неполное и искаженное представление о Лихтенберге.

Критические работы на русском языке: М. Л. Тройская. Лихтенберг н Хогарт.— "Ученые записки ЛГУ", № 276, 1959; М. - Л. Тройская. Немецкая сатира Просвещения, гл. V, Лихтенберг. Л., 1962. М. Л- Тройская. "Лихтенберг". В кн.: История немецкой литературы, т. И, М-, 1963.

Лихтенберг родился 1 июля 1742 г. Восемнадцатый ребенок в семье бедного пастора в Дармштадте, он рано лишился отца, оставившего большую семью без средств к существованию. Свои выдающиеся способности и интерес к естественным и точным наукам мальчик обнаружил еще в начальной школе и в особенности в гимназии, Однако продолжить образование сразу ему не позволила крайняя нужда. И только в 1763 г., когда его мать с большим трудом выхлопотала ему стипендию у герцога Гессенского, он становится студентом Геттингенского университета (Ганновер) и изучает математику, физику и астрономию.

Несомненно, пребывание в Геттингене оказало большое влияние на духовное развитие молодого Лихтенберга. В Ганновере, связанном с 1714 г. персональной унией с Англией, гнет феодальных отношений ощущался несколько меньше — сказывалось влияние более развитой Англии. Здесь отсутствовала, в частности, строгая цензура, а в университете преимущественное внимание уделялось опытным наукам.

После успешного завершения высшего образования, герцогский стипендиат должен был вернуться в Геcсен, где он уже был назначен профессором математики. Но необходимость расстаться с Геттянгеном не радовала Лихтенберга. Он добился отпуска на два года и по приглашению одного из своих знатных воспитанников-англичан дважды (1770, 1774—1775)

посетил Англию. Знакомство с ней имело огромное, можно сказать, решающее значение для мировоззрения Лихтенберга. Она поразила его точно так же, как Монтескье, Вольтера или Георга Форстера, который стал позже его другом и сотрудником. Лихтенберг присутствует на заседаниях парламента, изучает промышленность Бирмингема; он знакомится с исследованиями английских ученых, совершает паломничество к домику Шекспира в Стрэтфорде и к могиле известного писателя Лоренса Стерна.

Англия обогатила его знанием жизни всех классов общества: сегодня он на обеде у английского короля и некоторое время живет в его резиденции, а завтра, смешавшись с толпой, в простой одежде мастерового охотно беседует с ремесленниками, грузчиками и моряками Лондона. Вечерами же он в знаменитом Дрюри Лейне восторгается игрой бессмертного Гаррика, лучшего исполнителя шекспировских ролей. Так возникли "Письма об Англии" Лихтенберга — драгоценное свидетельство современника об искусстве артиста и горячая защита сценической правды. Английская действительность заставила его живо почувствовать разительное убожество родной Германии. Позднее, в 1786 г., уже обреченный до конца жизни на прозябание в Геттингене, он писал Гиртанеру: "Благо вам, что вы в Англии. Поистине, мое сердце кровоточит, когда я подумаю, что Англия еще существует, а я не могу в ней находиться... Человека нигде так не почитают, как в этой стране, и здесь всем наслаждаешься душой и телом, как об этом можно только мечтать при солдатских правительствах" ⁵. Англия во многом определила его демократические убеждения, и он признавался впоследствии: "Я собственно побывал в Англии, чтобы научиться писать по-немецки" (Е 143)⁶.

"Писать по-немецки" — означало у Лихтенберга мужественно говорить правду, т. е. горячо ненавидеть феодальные порядки и, сатирически обличая их, защищать тем самым интересы народа.

Но если в сравнении с родной Германией Англия и показалась Лихтенбергу прогрессивной страной, то это не помешало ему уже и тогда почувствовать за ее блестящим фасадом общественные противоречия. Это и выразил он впоследствии в комментариях к гравюрам Хогарта.

Вернувшись в Германию, Лихтенберг становится профессором физики Геттингенского университета и неутомимо занимается научной, преподавательской и литературной деятельностью. Талантливый экспериментатор, он независимо от братьев Монгольфье приходит к идее воздушного шара, и только отсутствие достаточных материальных возможностей и низкий уровень естественных наук в Германии той эпохи

5 "Lichtenbergs Briefe", hrg. v. A. Leitzmann u. C. Schu-dekopp. Bd. II. Leipzig, 1902, S. 265.

6 G. Chr. Lichtenberg. Aphorismen, hrg. v. A. Leitzmann. В., 1902—1908. В дальнейшем большинство афоризмов цитируется по этому изданию.

не позволили ему осуществить свою идею. Особенно много занимается он электричеством, великое будущее которого уже предчувствует. Его работы получают признание крупнейших ученых Европы. С глубоким уважением отзываются о нем Кант и Гете, а в 90-х годах он избирается почетным членом Российской Академии наук. На свои скромные личные средства он приобрел значительное количество физических приборов, и его лекции благодаря постоянным опытным демонстрациям, остроумному и наглядному изложению пользуются неизменным успехом у слушателей.

Одновременно он ведет большую просветительскую работу, редактируя два журнала: "Геттингенский карманный календарь" и "Геттингенский журнал науки и литературы", который он издавал одно время совместно с Г. Форстером. Подавляющее количество статей на самые разнообразные темы написано самим Лихтенбергом. Делая доступными передовые научные идеи, способствуя распространению хороших вкусов, он был постоянно озабочен тем, чтобы "хоть немного поднять тех людей, к которым спустился".

Жестокая нужда преследовала известного ученого и писателя в течение всей жизни: то он репетирует знатных английских барчуков, то вынужден заниматься корректурой или просто писать "ради выгоды", так как не в состоянии обеспечить семью. И тем не менее он всегда великодушно делился последним, помогая бедным студентам или коллегам, как, например, известному поэту Готфриду Августу Бюргеру, в судьбе которого он принял живейшее участие.

Годы 1789—1799 — самый тяжелый период в жизни Лихтенберга. Все более прогрессируем нервное заболевание, связанное с искривлением позвоночника. Он испытывает почти постоянные невыносимые боли и впадает в длительную хандру. Но самое главное — это годы трагических разочарований одинокого просветителя, годы его духовного кризиса, в немалой степени связанного с событиями французской революции. Нищета, болезнь, внутренний разлад быстро подтачивают силы писателя, который умирает 27 января 1799 г. от воспаления легких.

Жизнь писателя, внешне спокойная и небогатая примечательными происшествиями, являлась на самом деле глубокой трагедией проницательного ума, деятельной натуры и блестящего таланта, задыхавшегося в условиях феодальной Германии.

* * *

Как указывалось, большинство произведений Лихтенберга представляет собой научные труды и статьи для популярных журналов, различные наброски неосуществленных сатирических романов и памфлетов. Все это в значительной степени устарело или имеет только историко-литературное значение.

Славу Лихтенберга как выдающегося мыслителя и сатирика составляют два наиболее крупных по объему произведения — "Подробные объяснения к гравюрам на меди Хогарта" (1794, не закончено) и "Афоризмы".

Уильям Хогарт (1697—1764) — живописец, график, теоретик искусства является одним из самых значительных английских реалистов XVIII в. В серии гравюр и картин, создававшихся им с 1731 г., он выступил таким же острым критиком и бытописателем современной ему буржуазно-аристократической Англии, как и великие английские романисты этого века — Свифт, Фильдинг, Смоллет. Разврат и тунеядство высших классов, всесилие золота, лицемерие религиозной морали, комедия парламентских выборов, подкупность правосудия — вот темы его сатирических картин, И рядом — с горькой иронией и глубоким сочувствием — Хогарт изображает тяжелую судьбу бедняка. Он ведет нас на холодный чердак, где живет задавленный нуждой поэт, за кулисы странствующей труппы актеров, где только что сыгранная высокая трагедия сменяется жалкой житейской прозой; добродушно посмеивается он над забавными типами своих соотечественников, рисуя жанровые сценки шумной ярмарки, улицы, кабачка. Лорды, судьи, полицейские, купцы, мелкие лавочники, денди и проститутки, поэты, актеры, слуги, подмастерья и бродяги запечатлены Хогартом с поразительной типичностью и богатством неповторимых индивидуальных черт и ситуаций. Хогарт обнажает оборотную сторону "процветающей" Англии.

В своих "Объяснениях" Лихтенберг не является простым и бесстрастным комментатором Хогарта. Это конгениальный ему художник, глубоко постигающий общий замысел всей серии и каждой гравюры в отдельности. Он не объясняет, а "прочитывает" Хогарта. Перед нами предстают многообразные характеры, нередко со свойственной им речью. Лихтенберг свободно фантазирует и, исходя из содержания гравюры, он создает небольшие истории, в которых мы узнаем не только о настоящем, но также о прошлом и будущем героев. Писатель тонко раскрывает значение второстепенной, но важной детали картины. Каждый комментарий превращается как бы в законченную главу большого романа о мишурном благополучии самой "свободной" и преуспевавшей тогда страны. Конкретные пояснения сочетаются с едкими замечаниями общего свойства, с сознательным стремлением к отбору материала, умением выделить существенную сторону картины. Все это поднимает повествование над уровнем эмпирического описательства и делает его "Объяснения" законченным художественным произведением.

Если "Объяснения" были опубликованы при жизни Лихтенберга, то "Афоризмы" увидели свет только после его смерти и были известны в неполном виде. Издатели собрания сочинений отобрали материал произвольно, расположив его тематически и нарушив тем самым хронологию. Это затрудняло понимание духовного развития Лихтенберга. Только в конце XIX в. известному филологу А. Лейтцману удалось обнаружить оригинальные рукописи "Афоризмов" и издать их с обширными примечаниями в том порядке, в каком они были написаны. Тетради записей Лихтенберга, относящиеся к определенным годам, обозначены буквами латинского алфавита от "А" до "L". Однако, к сожалению, к этому времени были утрачены тетради "G" и "Н" с заметками десятилетия 1779—1788 и значительная часть тетради "К", относящаяся к 1793—1796 гг.

"Афоризмы" — своего рода дневник, записная книжка, куда Лихтенберг вносил свои мысли, наблюдения, экспромты, маленькие заготовки — этюды и заглавия для своих будущих сатирических произведений. Записи охватывают длительный период с 1765 г. по 1799 г.— год смерти писателя.

Исходный пункт Лихтенберга — резкая оппозиция ко всем существующим общественным нормам и порядкам, освященным традицией, глубочайшее недоверие и сомнение просветителя, выставляющего все на суд Разума: "Все зло мира часто объясняется неразумным почитанием старых законов, старых обычаев, старой религии" (D 366). Он убежден, что "если все должно стать лучше, то все должно быть по-иному" ⁷. В "Афоризмах" Лихтенберг выступает против монархического деспотизма, крепостного права, религии как их духовной опоры. Среди немецких просветителей он один из немногих, ратовавших за освобождение крестьян

7 G. Chr. Lichtenberg. Vermischte Schriften. Gottingen, 1844—1853, in 6 Bd. Bd. I. 246 (К). В дальнейшем это издание цитируется сокращенно — "Schr".

с землей, которую он считал их законной собственностью. Он осуждает сословное неравенство, феодальные войны и колониальный разбой. Его симпатии на стороне наиболее демократической части "третьего сословия" — "божьей немилостью крепостных, негров, бар-щинников и пр.". Писатель призывал заниматься просвещением народа и полагал более важным разъяснять крестьянам истинные понятия о свободе, нежели "постепенно выходящие из моды предписания христианства" (Е 130). Он защищал свободу печати, совести и мнений.

Как и для других немецких просветителей XVIII в., одним из главных вопросов, волновавших Лихтенберга, был вопрос о единстве Германии, тогда политически раздробленной и экономически отсталой. С глубокой болью и сарказмом говорит Лихтенберг об отсутствии национального сознания у немцев, которые не создали даже "общенационального проклятия или ругательства" (С 73). Поэтому он критикует немецкую культуру, подражающую иноземным французским и английским вкусам. Всюду подмечает он господство местных, провинциальных интересов, и немецкий характер он точно определяет в двух словах: "patriara fugimus" (Schr.II, 119 (С, Н).

Сознавая губительность одностороннего развития немецкой культуры, тормозившей политическую активность народа, он не уставал клеймить отвлеченность и созерцательность, трусливую инертность немецкого бюргера, его "варварский педантизм, скулящее смирение"

(F 271). Общественную практику он предпочитал теориям и красивым словам. Это роднит его в первую очередь с такими радикальными просветителями, революционерами-демократами, как Георг Форстер или Иоганн Зейме. Лихтенберг часто говорил о силе и энергии народа, о способности его бороться с игом тирании и соглашался с аксиомой Гердера о том, что "угнетают лишь тот народ, который позволяет себя угнетать" (J 1104).

Именно поэтому он приветствовал французскую буржуазную революцию как "экспериментальную политику" (L 320).

Однако отношение к французской революции у Лихтенберга было противоречивым. Под воздействием ее он близко подходит к идее народоправства и считает, что монархическая форма правления уже не соответствует ныне зрелому состоянию народа, который вправе изменять свое государственное устройство (см. J 212, 949). "Глас народа—глас божий" (D 10), и вожди французской революции выразили "настроение нации" (J 1178).

В отличие, например, от Гете и Шиллера у него можно неоднократно встретить оправдание революционного насилия. Он доказывал, что "старые злоупотребления не так легко устранить" и что "французская революция (что бы там ни было!) оставит после себя много хорошего" (J 1147). Полемизируя в 1793 г. с отвлеченными представлениями тех, кто считал, что "многое в революции могло бы произойти не так насильственно", Лихтенберг восклицал: "Словно природа может предоставить осуществление своих планов метафизике!" (J /197). Революцию в состоянии понять не "абстрактный человек", "с абстрактным разумом", которого никогда не существовало, а "конкретный человек, принадлежащий к определенной партии" (Schr. /, 242—243). Все это свидетельствует о большой политической прозорливости Лихтенберга и сближает его до известной степени с революционно-демократической линией немецкого просвещения, до известной степени потому, что рядом с этими смелыми, замечательными суждениями о революции у него можно встретить колебания и сомнения.

Как и многие другие немецкие просветители, будучи представителем разобщенного и политически недостаточно зрелого немецкого бюргерства, он осудил якобинский террор в противовес революционерам-демократам. Оставаясь по-прежнему глубоко убежденным в прогрессивном значении французского общественного переворота, он все же начал склоняться к умеренному идеалу парламентарной монархии.

В творчестве Лихтенберга нашла отражение типичная трагедия немецкого просветителя, В Германии XVIII в. в силу ее политической раздробленности отсутствовали возможности для практического свершения буржуазно-демократической революции. Большинство немецких писателей были духовно одиноки и далеки от народа. Поэтому идеи немецких просветителей нередко страдали отвлеченностью, созерцательностью, были далеки от острых политических проблем. Горькое сознание разобщенности с народом звучит и в изречениях Лихтенберга. Подобные неблагоприятные условия определяли его идейные срывы, тем более, что он не обладал таким политическим опытом, как Форстер или Зейме. Лихтенберг находился словно в заколдованном кругу: другие немецкие писатели, как, например, Гете и Шиллер в пору своей творческой юности, пытались преодолеть немецкое убожество путем бунта "гениальной личности" (движение "бури и натиска"), а поздней, в эпоху увлечения античностью,— средствами эстетического и нравственного перевоспитания человека. Лихтенберг не считал это выходом: он отлично понимал слабость течения "бури и натиска" и опасность чрезмерного увлечения античностью. Вместе с тем путь революционной борьбы был для него также закрыт. Уделом Лихтенберга оказалось погружение в себя, яростная ненависть к немецкой феодальной действительности, но ненависть, высказываемая втайне, свидетельства которой хранились в ящике письменного стола. Блестящие, острые афоризмы писателя так и остались при его жизни неопубликованными, а многие сатирические произведения незавершенными. Лихтенберг, очевидно, полагал, что эти мысли вряд ли будут поняты большинством. При этом он и не видел возможности их издания в обстановке реакции, как свидетельствуют некоторые изречения и письма. Показательно в этом смысле отношение Лихтенберга к своему бывшему другу и сотруднику Георгу Форстеру (1754—1794). В отличие от многих немецких писателей и ученых XVIII в., Форстер до конца своих дней был верен идеям французской революции. После оккупации левого берега Рейна французскими революционными войсками Форстер стал якобинцем, вождем недолго просуществовавшей Майнцскои демократической республики (осень 1792 г.— весна 1793 г.). Падение Майнца, взятого прусскими войсками, вынудило Форстера остаться в Париже, где он и отдал остаток своих дней служению революции. Современная Форстеру реакционная немецкая пресса постаралась ославить его как предателя, антипатриота. Ф. Энгельс, напротив, ставил имя Форстера рядом с именем Томаса Мюнцера и относил его к "лучшим патриотам" Германии ⁸.

После смерти Форстера, в письме от 5 июля 1795 г. к Земмерингу Лихтенберг писал: "Поистине, я не могу без тоски вспоминать этого человека..., так как почти еженедельно узнаю кое-что новое, проливающее свет на источник всех несчастий, его постигших. О, с какой радостью я посвятил бы ему несколько листов, если бы был бездетным, не задумывался бы о будущем, и был бы таким же свободно мыслящим и свободно пишущим человеком, как прежде! Ныне же следует ограничиться только свободомыслием. Sapienti sat! ⁹. В этих строках ясно выражена

8 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 2, стр. 572.

9 G. Chr. Lichtenberg. Briefe, Bd. III. Leipzig. (004. S- 159)

грагедия Лихтенберга и близкое духовное родство с Форстером, которое он ощущает. Сознание бессилия, отчаяние и пессимизм, глубокие сомнения даже в возможностях самого познания — таковы причины духовного кризиса, пережитого Лихтенбергом в последнее десятилетие его жизни. Буржуазные критики объясняли и объясняют эти настроения его неизлечимой болезнью. Болезнь, конечно, усугубляла мрачные настроения, но это была не главная и не единственная их причина. Сам Лихтенберг прекрасно понимал суть своей "болезни". Он замечал в себе ту "инертность" и "малодушие", которые были присущи его соотечественникам (см. J 320, 32U 440,510, 935).

И, пожалуй, напротив, все это только усиливало его болезненную чувствительность, когда он порой доходил до мизантропии, до мыслей о самоубийстве и смерти как желанном конце. Сознание убожества подобного существования, жажда действия и невозможность найти выход — вот что порождало трагические противоречия в творчестве и мировоззрении Лихтенберга.

* * *

На протяжении всей творческой деятельности философия неизменно привлекала внимание Лихтенберга. Поэтому философские записи в "Афоризмах" занимают весьма значительное место и представляют несомненный интерес.

Лейтмотивом его философской критики является постоянное глубокое сомнение в философских догмах метафизического идеализма. Это отлично сознавал сам писатель, одно из высказываний которого могло бы служить своеобразным эпиграфом к его философии: "Если моя философия недостаточно сильна для того, чтобы сказать нечто новое, то в ней все-таки достаточно мужества для того, чтобы считать не вполне достоверным то, во что уже так давно верят" (Schr. I, 32 (К).

Отсюда его неоднократные призывы подвергать исследованию признанные истины, благородный просветительский пафос неустанного познания и недоверия к современной ему отвлеченной науке. Пройдя сложный путь философских исканий (Лейбниц, Гольбах, Даламбер, Спиноза, английские сенсуалисты), Лихтенберг в 80-е годы переходит на позиции материализма в немалой степени (как Гете и Форстер) благодаря опытному изучению природы.

Осуждая стремления идеалистов объяснить мир, исходя из сознания, в отрыве от материальной действительности, Лихтенберг остроумно замечает: "Как танцмейстер и учитель фехтования никогда не начинают изучения анатомии рук и ног, так и здоровая, полезная философия должна брать свое начало из чего-то более высшего, чем эти отвлеченные умствования. Ногу надо ставить именно так, ибо иначе упадешь (подчеркнуто мною.— Г. С). В это надо верить, потому что нелепо было бы не верить в это, и это очень хорошая основа"

(Е 415). Философию, которая берет за основу объективный мир и человеческую практику, Лихтенберг называет "философией человеческой, а не профессорской" (Е 415).

Поэтому он полагает, что гораздо убедительней рассуждают психологи, осведомленные в естествознании, чем те, которые начинают с психологии. Последние объясняют все явления окружающего мира совершенно неизвестными величинами—"богом", "душой" и "убивают материю", растворяя ее к духе. Материализм он образно определяет как "асимптоту психологии", из которой она должна исходить и к которой должна стремиться. Он верно предсказывал: "Наша психология в конце концов придет к утонченному материализму, по мере того, как мы все более будем, с одной стороны, познавать материю, а с другой,— преодолевать все возможные преграды в сознании" {F 422).

Как ученого, как одного из активных просветителей, его особенно волновали проблемы теории познания. Следуя за английским и французским материалистическим сенсуализмом, Лихтенберг признавал ощущения первым источником познания и был убежден в познаваемости окружающего нас объективного мира. Одним из первых в Германии выступил он с критикой субъективного идеализма Беркли и Юма, а поздней Фихте. С истинно просветительской гордостью говорил он о великих успехах просвещения, которые позволяют теперь овладеть человеку за шестьдесят лет всем богатством культуры, созданной в течение пяти тысяч лет. Он призывал бесконечно расширять границы науки.

Но больше всего в проблеме познания Лихтенберга занимает связь теории с практикой, науки с жизнью, И здесь находит выражение его постоянная борьба против созерцательности идеологии немецкого бюргерства. Критерием истины он считает опыт, жизненный факт: "Нам следовало бы стремиться познавать факты, а не мнения; и, напротив, находить место этим фактам в системе наших мнений" (D 19). Опыт для Лихтенберга и верховный судья научной гипотезы. Ярый враг немецкого "гелертерства", он признавал лишь науку, имеющую практическое назначение: "Я всегда извиняю теоретизирование, это инстинкт души, который может быть полезен, если мы уже имеем достаточный опыт. Поэтому возможно, что все наши сегодняшние теоретические нелепости являются инстинктами, которые найдут себе применение только в будущем" (Schr. I, 103). И еще ясней: "Не только обладать знаниями, но и делать для будущих поколений то, что предшествовавшие делали для нас" (D 252). Эти активные, практические устремления Лихтенберга роднят его с Гете, так отчетливо выразившим подобные же идеи в "Фаусте", они роднят его с замечательным немецким просветителем-революционером Г. Форстером и с Дидро.

Естественно, что материализм Лихтенберга был связан с атеизмом, к которому он приходит в первой половине 70-х годов. Существование бога, бессмертие души и пр. он считал "только игрой мысли.., которой может не соответствовать ничего объективного" (Schr. I, 81 (G, Н). Он утверждал, что мир — результат развития самой материи, а не акт божественного творчества. Поэтому для него была совершенно очевидна несовместимость разума и веры, науки и религии, и он был уверен в том, что "наш мир... станет когда-нибудь так хорош, что верить в бога будет так же смешно, как теперь — в привидения" (D 326). В этом кратком замечании содержится замечательная догадка об истинных корнях религии. В то время, как многие современные Лихтенбергу просветители еще наивно объясняли происхождение религии невежеством людей, Лихтенберг порой пытается пойти дальше. Он догадывается, например, о том, что социальное бытие человека, в частности, общественное неравенство является источником живущих религиозных предрассудков у угнетаемых классов: "То, что собственно делает для бедняков небесную жизнь столь привлекательной — это мысль о равенстве сословий на том свете" (J 1177). Следовательно, по Лихтенбергу, вера в бога — удел слабых и угнетенных людей.

Атеизму Лихтенберга свойственна та же активная, практическая тенденция, что и его теории познания. По его мнению, для своего земного счастья человек совершенно не нуждается в религиозном откровении; путь на небо гораздо проще, чем путь к счастью на земле. Мировоззрение Лихтенберга обращено именно к земле, к современной действительности и одухотворено стремлением преобразовать жизнь

Поэтому Лихтенберг подвергает уничтожающей критике все то, что препятствует этому: монашество и папство, религиозный фанатизм, священные книги, обряды, веру в чудеса и пр.

Поскольку Лихтенберга особенно интересовали проблемы познания, большое внимание он уделяет вопросам метода. Его философский метод отличается страстной жаждой вечного познания, отсутствием самоуспокоенности и презрением к метафизике, что так характерно и для Лессинга, и для Гете, и для Форстера.

В противовес метафизическому, изолированному изучению явлений природы он настаивает на изучении ее единства и взаимосвязей. В "Афоризмах" Лихтенберга можно встретить отдельные высказывания, тонко подмечающие диалектическую связь общего и единичного, великого и малого, будущего и настоящего, истины абсолютной и относительной. В некоторых суждениях он вплотную подходит к мысли о том, что развитие, движение есть единство и борьба противоположностей. Однако эти суждения во многом еще стихийны, являются наблюдениями, догадками и гипотезами ученого-физика.

Лихтенберг был современником великих и сложных сдвигов в общественной жизни, науке и промышленности в XVIII в., которые вызвали кризис старой метафизики. В немецкой классической философии постепенно зарождался новый диалектический метод. В этом процессе Лихтенберг вместе с Гете, Кнебелем, Эйнзиде-. Форстером являлся представителем той прогрессивной материалистической тенденции, которая противостояла Канту и пыталась, до известной степени, преодолеть ограниченность кантонского идеализма и французского механистического материализма XVIII в. Кнебель и Эйнзидель — друзья Гете в Веймаре, разделявшие во многом его философские и естественнонаучные взгляды. Оба они были близки к Гердеру, плодотворные идеи которого развивали в материалистическом направлении. Карл Людвиг Кнебель (1774—1834) занимал в Веймаре должность воспитателя детей веймарского герцога. Его литературное наследство невелико, наиболее значительным его трудом являются "Очерки об интеллекте" (1788). Основной вопрос философии, совершенно ясный для Кнебеля, он разрешает в материалистическом духе, и считает мышление результатом длительного и сложного развития материи: "То, что мы называем духом, есть не что иное, как более высокая сила, основанная на свойствах природы".

Особенно интересовала его проблема органической материи, которую, по его справедливому мнению, нельзя "понять с точки зрения одной механики". Критикуя древний и современный ему материализм за механистичность, он считал, что в живой материи существуют "связи и действия более высокого типа"¹⁰

¹⁰ К. L. К n e b e 1. Literarischer NachlaB und Briefwechael. Bd. III. Leipzig 1840, S. 410, 456.

Август Эйнзидель (1754—1837) — сын видного веймарского придворного. Некоторое время он находился на военной службе. Поздней учился в Геттингенском университете, где слушал, между прочим, лекции Лихтенберга, и в Горной академии.

Рукописи произведений Эйнзиделя не могли быть в то время обнародованы и не сохранились; в настоящее время имеются лишь выписки из них, сделанные в свое время Гердером. Они систематически замалчивались буржуазной наукой и были опубликованы лишь в 1957 г., в ГДР¹¹.

Как и Кнебель, он убежденный и, пожалуй, самый последовательный из немецких материалистов и атеистов, резко и несколько односторонне выступавший против философии Канта. "Почитание подобной схоластической бессмыслицы,— писал он,— свидетельство духовного обнищания" ("Ideen", S. 129). Подобно лихтенбергу, он пытался понять природу с позиций диалектики, "так как в ней существует все" (там же, стр. 73), т. е. борьба противоречивых начал. Поэтому парадокс, по мысли Эйнзиделя,— свойство истины.

Его социальные идеи принадлежат к числу наиболее радикальных в Германии XVI11 в., подготавливавших утопический социализм.

Г. Форстер — один из самых разносторонних и глубоких немецких умов XVIII в. Богатый опыт предохранил Форстера от отвлеченной

¹¹ A. Einsiedel. Ideen. В.. 1957.

науки и позволил ему стать выдающимся материалистом. Важнейшие его научно-философские труды: "Взгляд на единство природы" (1786), "Еще о человеческих расах" (1786), "Кук-путешественник" (1787), "О лакомствах" (1788). Еще в письме к философу Якоби (апрель 1784 г.) Форстер четко формулировал различие между ним и немецким идеалистом: "Я хочу быть, чтобы мыслить, а вы желаете мыслить, чтобы быть" ¹².

В первой из указанных статей он отстаивает взгляд на природу как на единое целое, в котором каждое явление связано друг с другом. Это стремление обнаружить диалектические связи в природе и обществе характерно и для его статьи "Кук-путешественник". Отдавая должное усилиям Канта изгнать понятие бога из области рационального познания, он осуждает, однако, принцип априорности в его философии, называя Канта "архисофистом" и "архисхоластом" ¹³. Специально против Канта формулировал он тезис: "Не существует никакой абсолютной свободы, как не существует абсолютного разума и абсолютной морали. Все только относительно..." ¹⁴

В книгах "Путешествие вокруг света", "Виды нижнего Рейна" — превосходных образцах реалистической публицистики XVIII в.— Форстер высказал ряд гениальных историко-материалистических наблюдений и догадок.

12 G. Forster. Schriften, Bd. VIII. Leipzig, 1843, S. 79.

13 Там же, S. 28.

14 Там же, Bd. V, S. 315.

Материализм и атеизм Лихтенберга не были последовательны. По собственному его признанию, начиная с 1791 г., но особенно в 1792— 1793 гг. он испытывает сильные сомнения и приходит нередко к утверждениям кантианского характера. Он также заявляет теперь, что "вера в бога такой же естественный для человека инстинкт, как и ходьба на двух ногах" (J 266). Он склоняется к деизму и "естественной" религии.

Философские колебания Лихтенберга объясняются несколькими причинами. Общеизвестно, что английский и французский материалистический сенсуализм, под влиянием которого находился Лихтенберг, не смог в силу присущей ему метафизичности, механицизма создать глубоко научную теорию познания, раскрыть сложные диалектические взаимосвязи ощущения и мышления, объекта и субъекта познания и поэтому отличался созерцательностью. Понятие опыта и практики у материалистов этого времени было узким и ограниченным. Как ни примечательно обращение к опыту у Лихтенберга, он также в конечном счете разделял слабости французов и англичан, и для него оставалась не совсем понятной эта диалектика: "Как приходим мы к понятию мира вне нас? Почему мы не верим, что то, что происходит в нас, и есть вне нас. И вообще, как мы приходим к понятию дистанции? Это очень трудно развить..." (J 1272). И это не единственное сомнение, которое можно встретить в "Афоризмах".

Слабости теории познания Лихтенберга затрудняли для него доказательство объективного существования мира и открывали дорогу кантианскому субъективизму и агностицизму.

Подобно другим немецким мыслителям, своим современникам—например, Кнебелю, К. Ф. Вольфу, Александру Гумбольдту — Лихтенберг чувствовал также, что одними механическими законами невозможно объяснить сложное развитие органической материи. Намекая, по-видимому, на Ламетри, объявлявшего человека машиной, он писал: "Если душа (т. е. сознание.— Г. С.) проста, к чему такая тонкая структура мозга? Организм — машина и он должен следовательно состоять из такого же материала, как и машина. Это служит доказательством того, что механическое простирается в нас очень далеко, ибо даже внутренние части мозга построены столь искусно, что мы, возможно, не понимаем и сотой доли их" (F 346).

По его мнению, "поразительное воздействие мысли на тело необъяснимо, если предполагать, что мысль действует только по законам механики" (А 53). Оно гораздо сложней, и Лихтенберг образно уподобляет его воздействию искры на порох.

Вслед за К. Ф. Вольфом, который в своей "Теории зарождения" (1759) нанес основательный удар метафизике и идеализму в биологии, Лихтенберг также отвергал преформизм и пытался объяснить биологическую эволюцию человека не механистически, подобно Ламетри и Робине, а как развитие, которое связано и с явственными изменениями (там же, А 53). Эти плодотворные идеи, однако, тоже не выходили за пределы отдельных прозорливых наблюдений и свидетельствовали лишь о кризисе метафизики, о напряженных поисках передовой научной мыслью нового научного метода.

Ахиллесову пяту материализма XVIII в. видел, конечно, и Кант, подвергший исследованию саму познавательную способность человека, то субъективное начало, которое в силу созерцательности сенсуализма оставалось в значительной степени в стороне от внимания сенсуалистов. В этом, как известно, одна из исторических заслуг Канта. Это прекрасно понимал и Лихтенберг (см. L 734). Критический пафос Канта, стремление исследовать субъект познания как деятельное существо, в первую очередь, и привлекло Лихтенберга к его философии. Так, активность мышления, которая с самого начала характеризовала научно-философские поиски Лихтенберга, нашла себе пищу в критицизме Канта. Следовательно, кантианские влияния у Лихтенберга важны не столько сами по себе, сколько прежде всего тем, что за ними скрывается его глубокая неудовлетворенность состоянием современной гносеологии и метафизической науки. Не случайно поэтому Лихтенберг ссылался на Канта: "Кант говорит где-то: разум более полемичен, чем догматичен" (L 268).

Этой неудовлетворенностью состоянием современной философии объясняется и интерес к немецкому мистику Якобу Бёме (1575—1624).

В его сочинениях, мистическую шелуху которых Лихтенберг не всегда мог отделить от рациональной основы, он все же верно угадывал гениальные диалектические и материалистические прозрения. Обращение к Бёме и дало повод некоторым буржуазным ученым извращать философские взгляды Лихтенберга и причислять его к мистикам.

Однако увлечение Кантом было у Лихтенберга гораздо сильнее. И тот факт, что он испытывает влияние кантианства именно в первую половину 90-х годов, не является случайностью. В эту пору он переживает тот глубокий духовный кризис, который привел его впоследствии к погружению во внутренний мир и породил неверие и сомнения во всем, не исключая и основ познания. Он испытал то, против чего еще предостерегал в 80-е годы: "Сомнение должно быть не более, чем бдительностью, иначе оно может стать опасным" (F 443). Здоровый критицизм просветителя, свойственный Лихтенбергу прежде, грозил перейти в опасный агностицизм. Примечательно, что обращение Лихтенберга к Канту до известной степени совпадает во времени с поворотом в его политических воззрениях, в связи с осуждением якобинской диктатуры.

Политические разочарования, пережитые Лих-тенбергом, в большой степени способствовали углублению и философского кризиса; он все больше склоняется к мысли о непознаваемости мира. Эти сходные явления в разных областях— свидетельство все той же исторической слабости и ограниченности немецкого бюргерства.

И тем не менее при всех колебаниях Лихтенберга материалистическая тенденция для него все же является определяющей. Ведь даже в годы наибольшего влияния на него Канта в "Афоризмах" часто встречаются утверждения ученого-естествоиспытателя, направленные против Канта.

Философские воззрения Лихтенберга не ограничены лишь познанием природы. Убежденный сторонник опыта и практики, он проявлял большой интерес и к науке об обществе, хотя таковой в современном понятии еще не существовало. Это сближает его с Руссо и Гердером, Шиллером и Форстером. Отсюда его пристрастие к истории: одна из первых его работ носила название "Характеры в истории", а одна из последних — посвящена древним германцам. Рассказ о герое Плутарха, способный вдохновить на великие подвиги, он считал более ценным, чем историю какой-нибудь бабочки. Он выступил критиком аристократизма и идеализма официальной историографии и близко подходил к мысли о том, что историческая наука должна заняться историей народа, а не отдельных правителей и завоевателей. От историка он требовал страстного отношения к фактам, а не сухого объективистского изложения их. Историк — судья, защищающий дело народа: "Если история какого-нибудь короля никогда не подвергалась сожжению, я не желаю ее читать!" (Schr. II, 166 (G, Н),— восклицал Лихтенберг.

С этой демократической позиции и к тому же как мыслитель, не чуждый диалектике, протестовал он против бессмысленного эмпиризма в истории, книг-лексиконов и настаивал на необходимости обобщения, краткости и глубины в исторических сочинениях.

История переставала быть для Лихтенберга бессмысленной сменой цареубийств, войн, правонарушений и пр. Прошлое не казалось ему временем сплошного невежества и заблуждений. Объективной закономерностью истории для него является ее неудержимое прогрессивное развитие, несмотря на временное "движение назад или задержки" (Е 384). Развитие истории— внутренне противоречивый процесс. Подобное понимание диалектики истории можно наблюдать и у названных выше просветителей, к которым был близок Лнхтенберг.

* * *

Основой эстетики Лихтенберга является его материализм, проникнутый духом практической деятельности. Лихтенберг защищает поэтому реалистическое и активно действующее на человека искусство. Как просветитель он подчинял искусство задачам общественной борьбы и высоко ценил искусство глубоко идейное, содержательное.

Источником его, по мнению Лихтенберга, является природа, сама жизнь, и художник, следовательно, не просто регистратор жизненных явлений, а наставник и учитель, передающий людям свой богатый жизненный опыт и тем самым формирующий новую личность (см. В 360; Е 262; F 590, 1152),

Поэтому художественная правда означала для Лихтенберга обобщение действительности. Протестуя против натуралистического копирования действительности, против чрезмерной индивидуализации и изображения второстепенных деталей, Лихтенберг писал: "Таким образом становится ясным, что делает художник, копируя лицо: он читает всегда целое и, имея перед глазами духовный образ этого целого, набрасывает его отдельные черты в мгновенном вдохновении, если можно так выразиться, не осознавая этого, и копия становится верной. Можно заключить, что подобное чтение в целом, обобщение необходимо в каждом деле и отличает талантливого человека от заурядного" (J 1215). Не случайно Коцебу, этого мещански-сентиментального писателя с натуралистической тенденцией, он называл "драматическим писакой". Главная цель художника — "Правда, образование и улучшение человека" (F 590).

Как сторонник реализма, Лихтенберг выступал в защиту светского искусства, против вмешательства в него духовенства. И поскольку мировоззрение Лихтенберга обращено к современности, проникнуто стремлением преобразовать жизнь, он неодобрительно относился к немецкому классицизму XVIII в. с его культом античности, уводившим немецкую литературу от действительности. Высоко ценя в творениях древ* них общественное звучание и верность он, однако, замечал: "Мы пишем для человека-современника, а не для древней Греции" (F 590). Весьма характерно, что в "Афоризмах" Лихтенберга нет ни одного высказывания о произведениях Шиллера веймарского периода. Известна и его весьма сдержанная оценка "Вильгельма Мейстера" Гете, в котором он находил больше идейного материала, чем поэтического. Сущность эстетики Лихтенберга, реалистической и активной, лучше всего раскрывается в его борьбе против писателей "бури и натиска". Общеизвестна двойственность этого литературного направления, представлявшего вершину освободительных устремлений немецкого просветительства. Лихтенберг горячо осуждал слабые стороны "бури и натиска" и подвергал их едкой критике. В этом отношении он был прямым продолжателем и наследником Лессинга, точно так же критически относившегося к крайностям штюрмеров. Лихтенберг очень ясно понимал, какой глубокий общественный вред приносила расслабляющая чувствительность "бурных гениев", порождавшая пустую мечтательность, пассивных героев типа Вертера (F 103). Как и Лессинг, Лихтенберг отверг "хорошо написанного, но расстраивающего нервы „Вертера"" и считал лучшим местом романа конец его, где Гете убивает "труса". Лихтенберг осудил безволие таких героев, отсутствие в них деятельного и героического начала. "У них нет характера. Инертность, неразумие и неопытность..." (F 494). Не случайно он рекомендовал против "Вертера" укрепляющее дух чтение биографий Плутарха.

Будучи правым в критике слабых сторон романа Гете, Лихтенберг все же прошел мимо его сильных сторон, как и вообще штюрмерства (см. F 350). Бунтарская антифеодальная сущность этого литературного направления не привлекла его внимания. Это несомненно говорит об ограниченности эстетических воззрений Лихтенберга.

Борясь против безыдейного, мишурного искусства рококо, против поэзии "на случай", против чувствительности литературы "бури и натиска", снижавшей ее общественную полезность, Лихтенберг был склонен порой в пылу полемики понимать полезность не только в эти-ко-гражданском, но и в узком просветительско-утилитарном смысле и сожалел, например, почему не объявляются конкурсы на создание научно-философских поэм, в частности, об электричестве. Эти утилитаристские тенденции. весьма, разумеется, далекие от позднейшего буржуазного утилитаризма, были свойственны в той или иной степени всему Просвещению. У Лихтенберга они полемически направлены прежде всего против субъективизма штюрмеров и эстетики Канта.

В "Критике способности суждения" Кант утверждал незаинтересованность эстетического наслаждения, доказывая, что истинно прекрасное лишено какого-либо содержания, искусство автономно, независимо от человеческой практики, а эстетические суждения субъективны. В отличие от Канта Лихтенберг писал: "Мы только там находим удовольствие, где замечаем планомерность. По крайней мере так бывает с объектами зрения и слуха... Чтобы получить удовольствие, мы именно это должны искать во всем" (А 44), Практическим выражением "планомерности", "правильности" и "целесообразности" для Лихтенберга была общественная полезность искусства, его гражданское назначение.

С этой позиции он подвергал язвительной критике культ гениальной, титанической личности штюрмеров, оказывавшийся порой на деле пустым оригинальничаньем. Общественно бесплодным считал он и их чрезмерный эмоциональный пафос, не чуждый позы. Он чувствовал, что за громкими фразами штюрмеров иной раз скрываются туманность и бедность мысли (см. F 1215).

Лихтенберг в высшей степени ценил простоту, ясность и краткость выражения. Ярко выраженный рационализм — типичное качество эстетики Лихтенберга.

Действенный характер его эстетики особенно сказывается в идее народности литературы, которую он, пожалуй, выразил столь отчетливо, как немногие немецкие писатели XVIII в. Книги, на его взгляд, должны отражать мнения простого народа. Именно поэтому он высоко ставил древних писателей и упрекал современных немецких за отсутствие у них народных мнений. Поэзия должна заниматься не формалистическим штукарством, а касаться самых злободневных вопросов, в том числе вопроса о хлебе насущном. Литература обязана быть доступной народу и просвещать его (КА 11,

L 327), С гордостью он говорит о том, что постоянно стремился "писать для маленького человека" (E 188, F 889).

Сторонник народности в литературе, он клеймит сервилизм и галломанию стиля, раболепство немецких писателей перед сильными мира сего. И здесь он продолжает дело Лессинга и является соратником штюрмеров. В этой связи заслуживает особого внимания прекрасное суждение Лихтенберга о партийности, которое вполне понятно в устах сторонника гражданского, доступного народу искусства: "Всякая беспартийность искусственна. Человек всегда партиен и в этом вполне прав. Сама беспартийность партийна. Он был из партии беспартийных" (F 573).

Лихтенберг превосходно понимал причины слабостей современной ему литературы Германии: это немецкая провинциальность и тесно связанный с ней дух филистерства — порождение раздробленности и общей отсталости страны.

Он справедливо полагал, что жалкие условия немецкой действительности неблагоприятны и для создания героических образов в романе и драме. Они дают лишь материал для сатиры и комедии, которые однако создавать небезопасно, если желаешь угождать сильным мира сего (см. едкие рассуждения Лихтенберга в духе "Апокрифов" Зейме. Е 208, Е 251).

"А промышлять правдой как контрабандой — для этого мой характер слишком прям и слишком немецкий" (В 232). Робких и мелочных сатир Лихтенберг создавать не желал и поэтому не довел до конца многие из задуманных сатирических произведений.

Лихтенберг является выдающимся немецким сатириком и мастером афоризма.

Стиль Лихтенберга находился в соответствии с его мировоззрением и эстетическими взглядами в частности. Материалист, придававший большое значение практике в познании, и сторонник реалистического и активного искусства, он стремился создавать правдивые произведения, которые просвещали бы соотечественников, воспитывали в них гражданское сознание и ненависть к феодальной Германии. Просветительская действенность — одна из самых типичных черт стиля Лихтенберга. Подобно многим другим своим соратникам во Франции, а в Германии — Лессингу, Форстеру, Зейме, в первую очередь, он отдавал предпочтение публицистическим жанрам — очерку или статье в популярных журналах, сатире, памфлету. Эти формы Лихтенберг, очевидно, считал более злободневными и действенными. Как это и было свойственно просветителям, он не проводил резкой грани между наукой и художественной литературой и часто вводил в литературные произведения научные идеи, а науку облекал в доступную художественную форму. По образному выражению этого писателя-ученого, неизменным оружием в его борьбе были, с одной стороны, "весы", а с другой — "меч" и "позолоченная пилюля". Одним он доказывает, убеждает и утверждает, другим — убивает старое и издевается над ним. Поэтому он избирает такой пограничный жанр, как афоризм, стоящий между наукой и собственно художественной литературой. Отличаясь лаконизмом, глубиной обобщения и известной отвлеченностью мысли, афоризм по своей форме отчасти близок к научному определению или суждению, к формуле научного закона ¹⁵. Однако афоризм не является научным суждением. В нем отсутствует его основное качество — логически исчерпывающее развитие положений. Афоризм не представляет строго законченного логического рассуждения. Убедительности афоризм стремится достичь не столько приемами строгой логики, сколько самыми разнообразными стилевыми и словесно-изобразительными средствами — лексическими, риторико-синтаксическими, особым характером тропов и пр. Это безусловно делает афоризм явлением искусства, особым литературным жанром. Поэтический колорит афоризма, лаконизм и обобщенность мысли сближают его и с пословицей, от которой он отличается субъективной окрашенностью, так как на нем лежит печать авторской индивидуальности, конкретного исторического происхождения. Поэтому часто афоризм¹⁵ какого-либо писателя можно понять лишь в общем контексте его творчества. Афоризм (греч.: "отдельный отрывок", фрагмент) развился из научного суждения. У древних греков ("Афоризмы" Гнппократа) и в средние века афоризмы — краткие советы, рецепты или выводы, связанные с медициной и естествознанием.

Это, однако, не исключает того, что многие афоризмы могут стать и являются общечеловеческим достоянием в той мере, в какой творчество писателя было исторически прогрессивным, народным в широком смысле слова. Афоризм приобретает силу благодаря ясности оценок жизни, поведения людей, благодаря верности мысли, обобщений и выразительной, лаконичной форме, в которую он облечен.

Выше указывалось на пестрое содержание записей Лихтенберга. Несомненно, та немецкая "болезнь" — малодушие и пассивность,— в которой признавался сам писатель, не позволила ему проявить до конца свои богатые возможности художника и, быть может, создать цельную книгу афоризмов; его меткие изречения так и остались лежать среди дневниковых и прочих заметок. Однако было бы неверно утверждать, что афоризмы Лихтенберга лишь собрание отдельных, отрывочных мыслей, не имеющих законченного характера. Это мнение распространено в немецком буржуазном литературоведении ¹⁶. Такая постановка вопроса ведет в конечном счете к принижению идейного и художественного значения афоризмов.

Сознательно или бессознательно, но Лихтенберг стремился к фрагментарному высказыванию, афоризму ¹⁷. Эта форма свободной записи является своего рода протестом против современной ему цеховой учености, ее многословного эмпиризма, склонности к созданию всякого рода громоздких и нередко отвлеченных систем. Несомненно, эти четкие по мысли и форме записи порождены и неприязнью Лихтенберга к расплывчатому энтузиазму литературы "бури и натиска". Совершенно очевидно также и влияние на записи Лихтенберга традиций французского классического афоризма и французской просветительской литературы с их специфическим культом "esprit". Он отлично знаком с Ларошфуко, Шамфором, Вольтером, Гельвецием, Да-ламбером, Руссо, неоднократно ссылается на них и восхищается их искусством. Среди немецких писателей XVIII в. он один из самых убежденных проводников боевого духа свободной французской публицистики.-

16 См.: G. Gervinus. Geschichte der deutschen Dichtung, Bd. V. Leipzig, 1874, S. 199—200; P. Rippmann. Указ. соч., стр. 93.

Таким образом, резко критическая направленность просветительской мысли писателя находит соответствующее выражение и в особой краткой, острой и ясной форме. Это создает определенное идейно-стилистическое единство записей, несмотря на их фрагментарность.

Интересны стилевые особенности "Афоризмов" Лихтенберга, которые отчетливо выясняются из сравнения с произведениями видных

17 По убедительным подсчетам ученых, афоризмы составляют 64% всех записей и определяют их общий облик. Неслучайно Лейтцман верно назвал записи "афоризмами" мастеров этого жанра. Классиком афоризма в новое время по праву считается французский писатель XVII в. Ларошфуко. Однако его "Размышления и максимы" отражают идейные интересы именно французского абсолютистского общества, когда животрепещущими вопросами были проблемы этики, поведения человека в обществе, проблемы страсти и долга. Этой основной задаче — анализу нравственного облика современника, в первую очередь человека при-дворно-аристократической среды,— и подчинена вся книга Ларошфуко. Со свойственной ему тонкостью, он трезво показывает деградацию светских кругов, фальшь их морали, оборотной стороной которой является эгоизм. Взгляд на человека у Ларошфуко пессимистический.

"Афоризмы" Лихтенберга — афоризмы просветителя, они значительно шире по своей тематике и поражают энциклопедической всесторонностью, так как просветители — "вожаки буржуазии" — решительно всё в феодальном обществе "подвергли беспощадной критике", всё выставляли на суд разума. В этом отношении "Афоризмы" Лихтенберга очень близки к "Максимам и рефлексиям" Гете, у которого, однако, отсутствует политическая тема. У Лихтенберга же она занимает весьма заметное место. Это до некоторой степени роднит Лихтенберга с таким радикальным немецким просветителем как И. Г. Зейме, автором книги гневных политических афоризмов — "Апокрифы". Но в политической целенаправленности афоризмы Лихтенберга, конечно, уступают книге Зейме.

Там же, где, подобно Ларошфуко, Лихтенберг затрагивает вопросы этики, его воззрения на человека проникнуты типично просветительским оптимизмом.

Немалая доля высказываний в "Афоризмах" посвящена вопросам психологии личности и, в частности, проблемам самопознания. Писателя занимают сновидения, суеверия, привычки, собственные болезни, своя внешность и многое другое. Эти изречения нередко глубоко субъективны и резко отличают Лихтенберга от Гете и от Зейме. Подобный субъективизм следует отчасти объяснять исторической обстановкой, которая вызывала у писателя обостренный самоанализ. Это, конечно, сужает творчество Лихтенберга. Но при этом важно отметить, что интерес к собственному "я" часто вырастает у Лихтенберга в чисто просветительскую проблему познания человека, и сам писатель оказывается одновременно и субъектом и объектом исследования.

Большинство афоризмов Лихтенберга, как и апокрифов Зейме, построено на парадоксе. Яркая стихия парадокса является наглядным выражением критицизма, ибо парадокс здесь определяется условиями самой немецкой действительности, подсказывавшей писателю этот прием.

Действительность Германии последней трети XVIII в. была глубоко парадоксальной.Отжившие свой век феодальные отношения были обречены историей, а между тем упорно продолжали существовать. Их существование противоречило понятиям "Всеобщего блага", "Разума". Кричащие противоречия самой жизни Лихтенберг и запечатлевает в своих афоризмах. Реальные контрасты богаче всяких выдумок, и писателю часто остается только фиксировать внимание читателя на этом, как, например, в следующем парадоксе, относящемся в первую очередь к крепостному праву: "Есть ли какая-нибудь разница между законностью и живодерней? (С 247). Или: "Не удивительно ли, что люди так часто воюют за религию и так редко живут по ее предписаниям?" (L 701). Совершенно естественно, что в силу резко критического характера парадоксального афоризма Лихтенберг использует в области лексики антонимы, а в структуре предложения — антитезу и различные варианты ее.

Глубоко объективный, реалистический характер парадоксов Лихтенберга и вообще просветителей отличает его от субъективных парадоксов Ницше, который постоянно любил изрекать парадоксы, в какой-то степени подражал Лихтенбергу и высоко ценил его афоризм. "Человеческое, слишком человеческое", и особенно "Так говорил Заратустра" Ницше не что иное, как книги бесконечных парадоксов. Но нет более противоположного Лихтенбергу писателя, и это в свое время было ясно Л. Н. Толстому. В интервью одному немецкому журналисту он признавался, что "очарован ясностью, привлекательностью..., а также остроумием Лихтенберга" и не понимает, почему современные немцы пренебрегают им и "увлекаются таким кокетливым фельетонистом, как Ницше" ("Русские ведомости", 1904, 13, VIII) ¹⁸.

Парадокс по самой своей природе вносит в афоризм Лихтенберга тонкое остроумие. Лихтенберг — один из самых блестящих немецких остроумцев XVIII в. Однако его остроумие всегда было глубоко содержательным, и он неоднократно подчеркивал, что остроумный оборот должен вытекать из объекта и освещать какую-нибудь сторону предмета или явления. Для Лихтенберга остроумие — средство познания действительности, а потому, следовательно, и средство обличения, критики. Между тем, еще и по сей день в буржуазной науке нередки утверждения о том, что комическое у Лихтенберга лишено какой-либо цели и есть лишь выражение чистой творческой фантазии ¹⁹.

Со свойственной ему парадоксальностью Лихтенберг доказывал, что истинные шутки большей частью весьма серьезны, между тем как серьезные высказывания и книги многих профессоров богословия и права просто смешны. Остроумие он называл "открывателем" нового, "уменьшительным стеклом", которым в области интеллектуальной сделано открытий не меньше, чем проницательностью — "стеклом увеличительным".

18 Л. Н. Толстой включил "Афоризмы" Лихтенберга в "Круг чтения", составленный из "лучших мыслей лучших писателей". Л. Н. Толстой. Собр. соч. в 90 томах, т. 42, стр. 558. [СМ. ниже!!!]

19 См.: R. Trachsler. Lichtenbergs Aphorismen. Zurich, 1956, S. 139, 152.

Глубоко содержательный характер остроумия Лихтенберга прекрасно понимал и высоко ценил Гете. В тех же "Максимах" он писал: "Произведениями Лихтенберга мы можем пользоваться как удивительнейшими волшебными палочками: там, где он шутит, скрывается целая проблема" ²⁰.

Этот процесс познания, по Лихтенбергу, осуществляется в сближении самых далеких понятий. Отсюда и рождаются у писателя удивительно смелые и выразительные тропы — сравнения, метафоры и метонимии, построенные на оригинальных, остроумных ассоциациях — сближениях отвлеченного и конкретного, одушевленного и неодушевленного, высокого и низкого и т. п.

В основе этих сближений самых далеких понятий и явлений у Лихтенберга лежит убеждение диалектика о единстве и взаимосвязи окружающего мира. Очень точно поэтому судит Лихтенберг, например, о метафоре, подразумевая ее философский смысл: "Метафора умней, чем ее создатель, и таковыми являются многие вещи. Все имеет свои глубины, имеющий глаза видит все во всем" (F 366).

Важной чертой тропов Лихтенберга, как и его парадокса, является их реалистический характер. Образы Лихтенберг черпает из самых различных областей духовного и материального мира — науки, литературы, природы, повседневного быта, военной жизни, социальных отношений и пр. Здесь сказывается подлинно энциклопедическая широта писателя.

20 И. В. Гете. Собр. соч., т. X. М., Гослитиздат,

1932, стр. 158.

Образы Лихтенберга поражают своей исключительной точностью и меткостью. Каждый раз писатель находит существенное свойство раскрываемого через троп явления, и найденный им образ делает мысль особенно острой, конкретной и наглядной. Так, разоблачая сущность религиозных чудес, он пишет: "Людям вообще труднее поверить в чудеса, чем в предания о чудесах... На чудеса следует смотреть издали, если хочешь признавать их за истинные, как и на облака, если хочешь считать их за твердые тела" (Sch. /. 76—77 (С, Н). В данном случае найдено адекватное чувственно-конкретное выражение истинной природы всякого чуда — его ложности, иллюзорности — и поэтому изречение так выразительно. Подобно этому и изречение В 181, в котором деньги красноречиво определяются метафорой как компас, позволяющий ориентироваться в обществе, где они все определяют. Аналогичные примеры можно легко умножить.

Заостряя мысль, тропы нередко преследуют и цель снизить, развенчать явление, например, в развернутом сравнении (У 104), доказывающем мысль о том, что религия — следствие слабости и бессилия человека.

Блестящего сатирического звучания Лихтенберг достигает также, используя гиперболу и литоту, олицетворение и аллегорию. В этом заключается одна из самых характерных особенностей афоризма Лихтенберга. Это в большинстве случаев сатирический афоризм. Мысль философа-просветителя основательно сдобрена ядом сатирической усмешки.

Точность образов Лихтенберга делает афоризм доступным, ясным и, следовательно, действенным.

Вместе с тем при всей точности и реализме тропы Лихтенберга поражают своей необычностью в силу ярко выраженного ассоциативного образа мышления. Поэтому можно утверждать, что они парадоксальны в своей сущности и представляют собой одно из проявлений общей тенденции его стиля — путем парадокса вскрыть реальные жизненные противоречия. Это — умение взглянуть оригинально на давно известные вещи. И когда он призывал, как философ, "высказывать свое собственное мнение о самых обыденных вещах", "в каждой вещи стремиться увидеть то, что еще никто не видел и о чем никто не думал" (J 1248), то его парадоксальные тропы были художественным воплощением этой неутомимой жажды познания писателя — ученого.

Тропы и образы в афоризме вообще, и в афоризме Лихтенберга в особенности, характеризуются еще одним качеством. Несмотря на их наглядность и конкретность, они не выступают самостоятельно, как, например, в поэтическом произведении, а подчинены отвлеченной мысли; они как бы иллюстрируют ее. Поэтому образная система Лихтенберга имеет ярко выраженную интеллектуальную рационалистическую окраску. Это сравнения, метафоры и метонимии мысли, понятия.

Нередко они следуют за более или менее абстрактным рассуждением или предваряют его. Здесь связь с содержанием выступает особенно ясно. Вот один из многих типичных примеров: "Ныне разум поднимается над царством темных, но теплых чувств, как вершины Альп над облаками. Там они видят солнце более чистым и ясным, но там они холодны и бесплодны. Разум кичится своей высотой" (L 404).

Эту особенность остроумного афоризма Лихтенберга подметил Гете и видел в этом интеллектуализме выражение своеобразия немецкого характера.

В рецензии на "Дон Жуана" Байрона Гете указывал, что английский язык по своей природе представляет больше лексических и иных возможностей для извлечения сатирических и комических эффектов: "Немецкий же комизм преимущественно в мысли. Богатство Лихтенберга вызывает удивление, в его распоряжении был целый мир знаний и отношений, для того, чтобы тасовать их, как карты, и по желанию плутовски разыгрывать"²¹.

Широкое использование парадокса, точность и интеллектуальный характер образа, преимущественно логический характер эпитета позволяют сделать вывод об отчетливо выраженном рационализме стиля Лихтенберга в целом.

²¹ И. В. Гете. Собр. соч., т. X, стр. 617.

Разновидностью этого "комизма мысли" является у Лихтенберга и расширение значения слова. И здесь проявляется рационалистический стиль писателя. Слово, имеющее не только текст, но и подтекст, делает высказывание глубоким и избавляет автора от многословия, и, как метафора и метонимия, активизирует мышление читателя. Так, в парадоксальном высказывании — "Я собственно отправился в Англию, чтобы научиться писать по-немецки" (Е 143) — выражение "по-немецки" имеет, конечно, не узкий буквальный смысл, а употреблено в значении "писать в язвительно-сатирическом, обличительном духе".

Продолжая сравнение афоризмов Лихтенберга и Гете, нетрудно заметить, что Лихтенберг в форме выражения острей, активней Гете, с которым его сближает преимущественно логический, определяющий характер эпитета. Однако в отличие от Лихтенберга Гете лишь изредка прибегает к остроумию, парадоксу.

Последний если и встречается у Гете, то в сравнении с парадоксом Лихтенберга ослаблен. Тропы в афоризме Гете почти отсутствуют или используются весьма сдержанно. Красота максимы Гете в глубине мысли и простоте. Сдержанности Гете не случайна. Иронической, сатирической тенденции в афоризмах Лихтенберга у Гете противостоит ярко выраженное позитивное, утверждающее начало даже там, где он осуждает. Примечателен в этом отношении один из его афоризмов: "Когда я хочу услышать мнение другого человека, оно должно быть позитивным, проблематичного хватает и у меня самого" ²². В содержании и стиле афоризмов Гете проявляется практический склад натуры и мировоззрения великого писателя, идеалом которого была реальная, гармонически развитая личность. Активному формированию ее и служат его изречения.

Таким образом оба писателя стремятся к одной просветительской цели, но идут разными путями.

Сопоставление стиля Лихтенберга и Гете позволяет выяснить некоторые отличия просветительского афоризма XVIII в. от классического афоризма XVII в., в частности, от афоризма Ларошфуко. Автор "Максим и размышлений" со всем присущим XVII в. духом рационалистического объективного анализа безжалостно и до известной степени бесстрастно констатирует пороки своего времени и уже тем самым осуждает их. Лихтенберг не удовлетворяется этим. Он активно, различными сатирическими средствами высказывает к ним свое отношение. Больше того, афоризмы Лихтенберга и Гете содержат почти всегда позитивный, чисто просветительский акцент, грубо говоря, известный дидактизм, отсутствующий у Ларошфуко.

Лихтенберг поучает, наставляет, беседуя с читателем более эмоционально, чем Гете. Отсюда нередко вопросительная или восклицательная интонации, также отсутствующие у Ларошфуко,

22 W. Goethe. Maximen und Reflexionen. Zeipgiz, 1953, S. 84, № 499.

широкое использование модальных форм или оборотов, короче, побудительная интонация, а порой открытый призыв — обращение или девиз. Не издав своих записей, Лихтенберг в глубине души постоянно вел разговор с читателями и считал, что "почти невозможно написать что-нибудь хорошее, не представляя себе при этом кого-нибудь, иногда даже целую группу людей, к которым обращаешься с речью" (L 614). По страстности речи он порой напоминает Зейме, автора "Апокрифов".

Активный характер афоризмов Лихтенберга необходимо особенно подчеркнуть, ибо некоторые работы буржуазных ученых, которые лишают творчество писателя радикального общественного содержания, определяют афоризмы как глубоко субъективную форму исследования внутреннего "я", беседу с самим собой, "не преследующую никаких целей"²³. Страстность Лихтенберга сказывается и в известном субъективизме его афоризмов. Этот субъективизм, как указывалось, имеет у писателя свои причины, но в нем безусловно чувствуется и темперамент, убежденность борца-просветителя.

Поэтому так часто встречаются у Лихтенберга и личные формулы—"я полагаю...", "я думаю...". Ряд его изречений возникает как обобщение какого-то конкретного личного наблюдения жизненного факта, человека, или же это внезапный результат мысли при чтении книги и пр.

23 R. Тrасhsler. Licbtenbergs Aphorismen. Zurich, 1956, 5. 49, 21.

Ларошфуко всегда строго объективен и постоянно стремится к обобщению. Личные формулы у него отсутствуют, напротив, постоянно встречаются слова обобщающего характера: "мы", "люди", "человек" и пр. В силу этого афоризмы Ларошфуко часто более лаконичны. Страстность Лихтенберга, его позитивные устремления и желание осмеять явления влекут за собой, напротив, некоторую пространность записи. Это своего рода диалог с самим собой или настойчивое стремление поделиться мыслями с читателем, убедить его. Поэтому просветительский афоризм у Гете и, особенно, у Лихтенберга уже значительно отличается от классической формы афоризма. Он тяготеет к свободной записи мысли, идеи²⁴, предвосхищая тем самым в дальнейшем, в XIX в. фрагменты романтиков, мысли и идеи Гейне, афоризмы Шопенгауэра. Поэтому и по форме эти заметки весьма разнообразны — от краткого девиза, лаконичной записи внезапной мысли или образа, отточенного изречения до более обстоятельного фрагментарного размышления или наблюдения.

24 Некоторые издатели сборников афоризмов Лихтенберга называют его записи "мыслями". См.: G. Chr. Lichtenberg. Gedanken, hrg. v. W- Jagow. Weimar, 1950.

Наряду с парадоксом, оригинальными тропами, расширением значения слова важным средством сатиры Лихтенберга является ирония. Она органически присуща его стилю, ибо по меткому выражению Фр. Шлегеля: "Ирония есть форма парадоксального"²⁵... "...В иронии,— писал немецкий романтик,— все должно быть шуткой и все должно быть всерьез; все — простодушно откровенным, и все — глубоко притворным" ²⁶.

Ирония Лихтенберга весьма разнообразна — от легкой сатирической насмешки до сарказма, напоминающего "Апокрифы" Зейме: "Я хотел бы когда-нибудь написать историю человеческой живодерни. Я полагаю, что мало искусств в мире столь рано достигли полного совершенства, как именно это, и ни одно из них не является столь распространенным" (Ged. S. 81).

И все же между изречениями обоих писателей есть существенное различие.

Подавляющее большинство афоризмов Лихтенберга отличается остроумием, тонкой иронией, напоминающей порой манеру Свифта. Подобно последнему, он считал "лучшим видом иронии — тот, когда защищают дело, которое невозможно защитить, пускают в ход доводы, полные сатирической горечи, при этом часто приводят цитаты и объясняют их" (КА 12). Лихтенберг почти всегда острит, никогда не выходя из себя. Напротив, у Зейме ирония большей частью едкая, это сарказм в его, так оказать, чистом виде. Его афоризмы не осмеивают, а гневно бичуют. Короче, в афоризме Лихтенберга всегда больш!е иронического смеха, в афоризме Зейме — гнева. Тон речи Зейме серьезней тона Лихтенберга, он прямей и экспрессивней его.

25 Fr. Schlegel. Schriften und Fragmente. Stuttgart,

1956, S. 84.

26 Fr. Schlegel. Schriften und Fragmente, S. 86.

* * *

Исторически Лихтенберг несомненно является ближайшим продолжателем дела Лессинга. Его роднит с ним резко оппозиционное отношение к немецким феодальным порядкам, ярко выраженный рационализм, материалистические тенденции и религиозное свободомыслие. Он близок Лессингу и своей борьбой за реалистическое и активное искусство, за национальную немецкую литературу, ему близка лессинговская неутомимая жажда познания и отвращение ко всякому метафизическому умозрению и догматизму, ему свойственны лессинговская ясность и острота стиля, полемическая страстность и такое же влечение, как и у Лессинга, к формам свободной философской публицистики²⁷.

Однако Лихтенберг — младший современник Лессинга, творящий в эпоху французской революции и дальнейшего углубления противоречий феодального строя.

Это вносит новые черты в его творчество: элементы того радикализма, который роднит его отчасти и с революционными демократами — Форстером, Зейме²⁸. Не случайно он так преклонялся перед Лессингом и был известное время соратником Форстера. Еще Герцен прозорливо отметил глубокое духовное родство этих трех писателей, когда писал о Форстере: "...жизнь полная выше гениальной односторонности. Форстер никак не мог сдружиться... с жизнью немецких ученых, он истинную симпатию нашел в одном Лихтенберге. Они были прямые продолжатели Лессинга" ²⁹.

27 О связи стиля Лихтенберга со стилем Лессинга см.: Г. М. Фридлендер. Лессинг. М, 1957, стр. 184.

28 Примечательно, что Лихтенберг с сочувствием отозвался о стихотворении Зейме "Элегия на празднике в Варшаве", заклеймившем раздел Польши. Одобрял он и книгу друга Зейме — Г. Меркеля о бедственном положении крепостного люда в Лифляндии, книгу, испытавшую влияние идей Радищева. См. L 23.

Таким образом содержание и стиль афоризмов показывают, что Лихтенберг связан тесными и многообразными нитями с современной ему немецкой литературой. Это опровергает распространенное в буржуазной науке мнение о Лихтенберге как странном исключении, писателе, стоящем в стороне (AuBenseiter) от общего потока немецкого просвещения .

Но Лихтенберг был вынужден вести замкнутую жизнь кабинетного ученого в условиях провинциального Геттингена. Хотя его отличали живой интерес к политическим вопросам, практический уклон мировоззрения, он все же не смог подняться на идейную высоту революционной демократии. Он остановился где-то на пол-

29 А. И. Герцен. Собр. соч. в 30 томах, т. И. М„ Изд-во АН СССР, стр. 330.

30 Даже в изданных недавно в ГДР "Erlauterungen zur deutschen Literatur. Aufklarung" (В., 1958) творчество Лихтенберга характеризуется как творчество "отчужденного одиночки" (Einzelganger, S. 580).

пути. Его постигла участь многих немецких писателей, побежденных немецким убожеством.

Понимая историческую трагедию Лихтенберга, передовые читатели ценят в нем наследника традиций великого Лессинга, блестящего сатирика и смелого, оригинального мыслителя, творчество которого проникнуто жаждой практической деятельности на благо единой и демократической Германии,

* * *

Настоящая книга является сборником избранных афоризмов Георга Кристофа Лихтенберга.

При отборе афоризмов учитывалось, разумеется, их идейно-эстетическое значение и тот интерес, который они могут вызвать у современного советского читателя. Однако поскольку афористические записи Лихтенберга подчас перегружены устаревшим и второстепенным материалом самого разнообразного свойства, известная часть афоризмов приводится в сокращенном виде³¹.

Большинство немецких изданий афоризмов построено по тематическому принципу, который не позволяет установить время их создания. От этих сборников выгодно отличается критическое издание афоризмов под редакцией А. Лейтцмана, которое воспроизводит записи в строго хронологическом порядке. Однако в этом случае

31 Почти все немецкие издания избранных афоризмов справедливо исключают громоздкий материал.

трудно представить взгляды писателя по отдельным вопросам, так как различные записи следуют подряд по мере их возникновения. Поэтому в данной книге выдержан хронолого-тематический принцип, по которому построены некоторые лучшие последние издания ГДР. Это дает возможность представить себе мировоззрение Лихтенберга в целом и вместе с тем проследить его идейное развитие.

ПРИМЕЧАНИЯ

Для составления сборника основным источником послужило научно-критическое издание афоризмов под редакцией Альберта Лейтцмана — G. Chr. Lichtenberg. Aphorismen hrg. v. A. Leitzmann. В., 1902— 1908. Нумерация большинства афоризмов дается по Лейтцману: буквы латинского алфавита обозначают тетрадь рукописи, цифра — порядковый номер изречения в тетради.

Тетрадь "А" содержит записи, относящиеся к 1765— 1770 гг.; "В": июнь 1768 — август 1771; (дополнения к первым двух тетрадям — тетрадь "КА"); "С": сентябрь 1772 — август 1773; "D": август 1773 — август 1775; "Е": июль 1775 — декабрь 1775; "F": апрель 1776 — январь 1779; (дополнение к тетради "F" — тетрадь kRA"); "/": январь 1789 — апрель 1793; "L": октябрь 1796—февраль 1799.

Рукописи тетрадей "G" и "Н" (февраль 1779 —декабрь 1788), а также часть тетради "К" (1793—1796) в издании Лейтцмана отсутствуют, так как они были утрачены. Возможно, их уничтожили родственники и издатели наследства писателя, потому что (как имеются основания предполагать) эти тетради содержали весьма острый политический материал, относящийся к бурному предреволюционному десятилетию и к периоду высшего подъема французской революции. Сыновья Лихтенберга, издатели его собраний сочинений в 1844 г., очевидно еще располагали рукописями этих тетрадей, так как опубликовали часть этих изречений. Поэтому для данного сборника были также использованы издания: G. Chr. Lichte.nberg. Vermischte Schriften. Gottingen, 1844—1853 in 6 Вd. (цитируется сокращенно — "Schr."); G. Chr. Lichtenberg. Vermischte Schriften. Goltingen, 1500—1806; in 9 Bd. (цитируется сокращенно — "Schr. in 9 Bd."). Римская цифра указывает том, арабская — страницу.

Помимо этих основных изданий несколько изречений взяты из книг: "Aus Lichtenbergs Nachlafi", hrg. v. A. Leitzmann. Weimar, 1899 (цитируется сокращенно — "Nachl."); G. Chr. Lichtenberg. Gedanken, hrg. v. W. Jagow. Weimar, 1950 (цитируется сокращенно—"Ged.") и журнала "Gottingischer Taschenkalender fur das Jahr 1791".

ПОЛИТИКА

1 arts de s'enricher par l'agriculture (франц.) — искусство обогащения с помощью сельского хозяйства. лихтенберг намекает на основной принцип популярной во второй половине XVIII в. французской школы политэкономии — физиократов (Кэне, Тюрго и др.). Они усматривали основной источник национального богатства не в промышленности, а в земледелии, которое якобы единственно и способно производить "чистый продукт", прибавочную стоимость. Промышленность же, по теориям физиократов, представляет лишь мнимое производство, ибо она перерабатывает сырье, созданное земледелием. Отстаивая развитие капитализма в сельском хозяйстве, физиократы еще были несвободны от феодальной ограниченности и мыслили реформу феодальных отношений мирными путями,

2 ...Какой толк от отцов семейства. Имеется в виду герой мещанской драмы Д. Дидро "Отец семейства" — купец Д'Орбессон, идеализированный тип добродетельного и трудолюбивого буржуа.

3 Ландау — город в западной Германии, в земле Рейн-Пфальц.

4 Талер — старинная немецкая серебряная монета. Первоначально чеканилась в Богемии, в Иоахимстале (XVI в.). Впоследствии в Германии "талерами" начали называться многие монеты различного достоинства.

5 Луидор — старинная французская золотая монета. Впервые отчеканена при короле Людовике XIII.

6 Corpus juris, точней corpus juris civilis — кодекс гражданского права, составленный при византийском императоре Юстиниане (VI в.). Имел широкое распространение во всех странах феодальной Европы. В основе этого кодекса лежит римское гражданское право, охраняющее частную собственность. Отрывок направлен против Ионаса Кункеля (ум. 1768) — невежественного букиниста и антиквара в Геттингене, который являлся неоднократным объектом сатиры Лихтенберга. Последний написал после его смерти шуточный некролог и собирался сатирически изложить его биографию. Данное изречение представляет пародийное наставление этого невежественного букиниста своему наследнику, в котором он рекомендует ему оценивать книги по их внешнему виду. Однако, как это видно из текста, ирония Лихтенберга двойственна и содержит также явный политический выпад против правосудия в Германии.

7 Карл VI — германский император (1711—1740).

8 Sa majesie ires Voltairienne (франц.) — "Его весьма вольтерьянское величество". Иронический намек на лицемерное вольнодумство Фридрихд II, короля Пруссии, солдафона и деспота, желавшего прослыть "королем-философом". Некоторое время он поддерживал отношения с энциклопедистами, в том числе и с Вольтером.

9 ...Мы не создали даже общенационального проклятия. Это изречение представляет примечание из статьи Ю. Мёзера "Предложение о создании компании по торговле хлебом на Везере" (1770). Moser J. Samt-liche Werke, Bd. I. B., 1842, S. 386. Мёзер Юстус (1720—1794) — немецкий публицист и историк, экономические и политические взгляды которого были весьма противоречивы и отражали в конечном счете отсталость немецкого бюргерства. Враг феодального деспотизма и бюрократии, он, однако, идеализировал средневековую крестьянскую общину, цеховое ремесло, мечтая в то же время о таможенном объединении Германии. Главные его труды— "История Оснабрюка" ("Osnabriickische Ge-schichte", 1768): "Патриотические фантазии" ("Pat-riotische Phantasien", 1775—1786).

10 Земский мир (Landfriede) — попытки ограничения и запрещения феодальных междоусобиц в Германии на определенный срок. Попытки эти предпринимались время от времени германским императором, имперским сеймом, союзами городов, однако по существу остались безуспешными.

118...."хлебом насущным" для сотен людей. — иронический намек на молитву "Отче наш": "...Хлеб наш насущный даждь нам днесь".

12...и кромсал все то, чему угрожала виселица — по-видимому, намек на смелые места в рукописях писателя, которые могли быть запрещены цензурой.

13...я нацарапаю это на стене щипцами...— намек на Иоганна Якоба Мозера (1701 — 1785). профессора права Тюбингенского университета. В 1758 г. за смелую защиту прав сословий герцог Вюртембергский приказал бросить Мозера в крепость, где он томился шесть лет без суда и следствия. В строгом одиночном заключении, лишенный права писать, он писал на стене щипцами для снятия свечного нагара.

13...так же "горды, мужественны и верны", как и мы, немцы...— иронический выпад против немецкого национализма, утверждавшего, что "гордость" (Stolz), "мужество" (Tapferkeit) и особенно "верность" (Treue) — добродетели, присущие якобы только Немецкому народу. Впоследствии над этими "добродетелями" немецкого национализма будет издеваться Генрих Гейне, осмеивая покорность немецкого народа своим господам: Как липа и дуб, мы верны и горды, Мы тем и горды, что дубово-тверды. В стране дубов и лип едва ли Потомков Брута вы встречали. ("К успокоению", перевод В. Левика)

15 Метафизические хитросплетения — т. е. философские хитросплетения.

16 Тайберн — место казни преступников в Тауэре, лондонской крепости, служившей в XVIII в. тюрьмой.

17 Миддлсекс — графство в Англии, куда входил в XVIII в. и Лондон.

118 Мавры (греч., буквально "темнокожие") — европейское наименование североафриканских арабов-мусульман. В североафриканских государствах (Алжир, Марокко и др.) были распространены в прошлом пиратство и работорговля.

19 ...Места, где правит Георг — Георг III, король Англии и курфюрст ганноверский (1738—1820).

20 ...которое благословил Мюнхгаузен.— Мюнхгаузен Герлах Адольф (1688—1770), ганноверский министр, основатель Геттингенского университета (1737) и первый его куратор. Лихтенберг был профессором Геттингенского университета.

21 Лорд Джордж Жермен, граф Гилфорд Фридрих Норт (1732—1792) — премьер-министр Англии (1770—-1782), член партии вигов, ярый противник независимости североамериканских колоний. В период его правления началась война американского народа за независимость.

22 Война в колониях. Война американского народа против Англии, за независимость.

23 ...они должны бы подать на них жалобу, по примеру вюртембержцев. Во время правления Карла-Евгения (1737—1793), жестокого и расточительного герцога Вюртембергского, собрание сословий вело против него длительную двадцатилетнюю борьбу и подало жалобу на него в имперский совет в Вене.

24 Так же как высшее право... В афоризме Лихтенберг обыгрывает крылатое латинское изречение, возникшее еще в средние века: "summum jus — summa in-juria,— "высшее право — высшая несправедливость".

25 Эдикт о цензуре — имеется в виду изданный 19 Декабря 1788 г. прусским министром Вельнером, отъявленным мракобесом, указ о строжайшей цензуре, целью которого было поставить под надзор церкви всю духовную жизнь Пруссии и воспрепятствовать тем самым распространению революционных идей, в особенности идей энциклопедистов.

26 биографию прусского короля — имеется в виду прусский король Фридрих II (1712—1786). См. прим. 6 на стр. 308.

27 Мерсъе Луи Себастьян (1740—1814) — французский просветитель, последователь Руссо.

28 Рейналь Гийом (1713—1796) — французский историк, деятель просвещения.

29 ...cogiio ergo sum (лат.) — "Я мыслю, следовательно, я существую". Основное положение родоначальника рационализма нового времени, французского философа Рене Декарта (1597—1650). Философия Декарта оказала влияние на культ Разума просветителей XVIII в., идеи которых подготовили французскую революцию.

30 a la Bastille! (франц.) — "На Бастилию!"—призыв французских революционеров, ринувшихся 14 июля 1789 г. на штурм Бастилии, парижской крепости-тюрьмы, являвшейся символом феодального абсолютизма. Призывы к восстанию раздавались накануне штурма в саду дворца Пале-Рояль (Palais Poyal), где происходили революционные митинги.

В изречении Лихтенберга слышится и оттенок горечи. Писатель сознает невозможность для его соотечественников совершить этот решительный "скачок" от передовой теории к революционной практике.

311 Сити — центральная часть Лондона, в которой сосредоточены торговые компании, биржи, банки. В XVIII в. купцы и торговцы Сити образовывали различные корпорации.

32 pro rege с pro grege (лат.), здесь: защиту правителя с защитой народа. В изречении содержится намек на идею народоправства, народного суверенитета, развитую Ж. Ж. Руссо в его "Общественном договоре".

33 О первых двух людях...— имеется в виду библейский рассказ о сотворений Адама и Евы.

34 Кто-то должен теперь попробовать сочинить что-нибудь и о двух последних — горькая ирония Лихтенберга. Писатель имеет в виду угнетенный и бедный люд, "последнего человека", с точки зрения господствующих классов, и, увы, действительно "последних людей" по своему ужасному положению.

35 С тех пор, как он получил пощечину… — в немецком тексте игра слов: "начальство, власти" (Obrigkeit) и "пощечина" (Ohrfeige). В русском переводе, чтобы сохранить эту игру слов, используются до некоторой степени адекватные выражения — "пощечина" — "правительство".

36 Прекрасно говорит Гердер... это высказывание Гердера см. в кн.: J. G. Herder. Samtliche Werke. Bd. 13. Sup-han, S. 381.

37 Кохинхина— название, данное колонизаторами южной части Вьетнама.

38 Борн Игнац, фон (1742—1791) — австрийский геолог и минералог, известный своей антиклерикальной сатирой "Монахология" (1783).

39 ..." против Польши. Имеется в виду второй раздел Польши (март 1793), осуществленный Пруссией и Россией.

40 "Всеобщая литературная газета" — газета, издававшаяся с 1785 г. в г. Иене.

41 Калабрия — южная область Италии, где часто происходили землетрясении.

42 Я прочитал прекрасное замечание в одной из статей "Шлеэвигского журнала"... "Шлезвигский журнал" — один из радикальных журналов той эпохи. Возник он из "Брауншвейгского журнала", который издавался в 1790—1791 гг. известным демократическим журналистом И. Г. Кампе. Из-за преследований правительства, нападок реакционной прессы, давления цензуры издание журнала было перенесено в 1792 г. в г. Альтону (Шлезвиг), который принадлежал тогда Дании.

Здесь царила несколько большая свобода слова. Журнал начал выходить под иным названием — "Новый Бра-уншвейгский журнал", а с 1793 г.— "Шлезвигский журнал, бывший Брауншве'йгский". В конце 1793 г. он прекратил свое существование. Одним из самых видных сотрудников журнала был убежденный сторонник французской революции Якоб Мовильон. Однако казнь Людовика XVI и якобинский террор вызвали колебания даже среди сотрудников этого радикального журнала, что, по-видимому, и отразилось в статье, упоминаемой Лихтенбергом. Эта анонимная статья была помещена в журнале за 1793 г. № 1 и озаглавлена: "Различно ли нравственное содержание одного и того же поступка, совершаемого господами и людьми из низших классов общества?" Изречение Лихтенберга — почти точная цитата из статьи (стр. 472—473).

43 По поводу современной анархии во Франции и разногласий в национальном Конвенте...— по-видимому, имеется в виду борьба якобинцев и жирондистов в Конвенте в связи с принятием 4 мая 1793 г. так называемого первого максимума — твердых цен на зерно. Этот декрет, принятый Конвентом под давлением народа и при поддержке якобинцов, был направлен против спекуляции зерном буржуазией и вызвал бешеное сопротивление депутатов-жирондистов. После принятия декрета жирондисты начали усиленно развивать контрреволюционную деятельность в провинции, вступили в заговор с роялистами, осуществили контрреволюционный переворот в Лионе, подготовили восстание в Марселе и Тулоне. Ранее, в марте 1793 г., вспыхнул контрреволюционный мятеж в Вандее, подготовленный эмигрантами-роялистами.

44 Ни одна борьба... Речь идет о французской революции.

45 ...чем прежде так гордилась Испания... Испанские короли XVI—XVII вв., имевшие большие колонии в Америке, гордились тем, что в их империи никогда не заходило солнце.

46 В настоящее время гробом господним французской монархии...— имеются в виду походы Контрреволюционной коалиции против Франции. Лихтенберг иронически сравнивает эти походы с крестовыми походами за овладение "гробом господним" в Иерусалиме. Париж, где в ходе революции была похоронена монархия,— новый "гроб господень" для аристократии и духовенства XVIII в.

47 Люди ожидают так много от Америки... Изречение относится, по-видимому, ко времени борьбы американского народа за независимость,

48 ...три класса. Здесь перефразировка и переосмысливание известного выражения ora et labora (лат.) — религиозного предписания: "молись и трудись". лихтенберг иронически варьирует его.

1 класс: neque ora neque labora—-"не молись и не трудись", т. е. дворянство;

2 класс: ora et поп labora— "молись, но не трудись", т. е. духовенство;

3 класс: ora et labora —- "молись и трудись", т. е. бюргерство и простой народ, которые, по мнению Лихтенберга, и являются единственно полезным классом общества.

49 Меркель Гарлиб Хельвиг (1769—1850) — немецкий писатель, родившийся и живший долгое время в Лифляндии, автор книг "Латыши в Лифляндии на исходе философского столетия", "История латышей" (1797), в которых резко выступил против бедственного положения крепостного люда и угнетения латышского народа остзейскими юнкерами. В книге сказалось влияние идей Радищева. Меркель был другом выдающегося немецкого публициста и поэта, революционера-демократа Иоганна Готфрида Зейме (1763—1810), который высоко ценил книгу Меркеля и под ее влиянием написал ряд смелых произведений ("Элегия на празднике в Варшаве" и др.).

Изречение Лихтенберга содержит явный политический намек и имеет в виду образ жизни и нравы немецкого дворянства. Интерес к книге Меркеля примечателен для характеристики мировоззрения Лихтенберга, некоторых связей его с радикальной линией немецкого просвещения.

50 "Политический зодиак, или Знамения времени" Гуэргельмера. Действительным автором книги является немецкий якобинец, публицист и сатирик Андреас Георг Фридрих Ребман (1768—1824), который из-за постоянных преследований вынужден был пользоваться псевдонимами, а впоследствии эмигрировать во Францию.

51 Окна просвещения... обложены тяжелым налогом. В эпоху феодализма в Германии с окон взимался налог, потому что количество окон в доме было показателем зажиточности налогоплательщика.

52 Когда-то крестили колокола...—"В прошлом, согласно давнему обычаю, вновь отлитые колокола в Германии крестили и называли их каким-нибудь женским именем (по-нtмецки- колокол — слово женского рода).

53 Великолепное замечание... Речь идет об острой антидворянской сатире Эмануэля Фодере "О зобе и кретинизме. Для врачей и философов". Перевод с французского. Берлин, 1796.

54 Германия отнеслась к нехристианской Франции... В изречении имеются в виду два крупных поражения антифранцузской контрреволюционной коалиции, в которую входили Пруссия, Австрия и другие германские государства.

В 1795 г. по Базельскому миру Пруссия лишилась владений на левом берегу Рейна, оккупированном французами, а в 1797 г. по мирному договору в Кампоформио Австрия уступила Франции Бельгию, признала образование зависимой от Франции Цизальпинской республики (сев. Италия) и согласилась содействовать закреплению за Францией левого берега Рейна. Выражение "нехристианская Франция" содержит намек на антикатолические "культ Разума" и "культ Верховного существа", установленные во Франции в период якобинской диктатуры и Директории.

55 Француз сражается, эмигрант идет сражаться. Имеются в виду французские революционные войска, победоносно сражавшиеся с армией контрреволюционной коалиции, состоявшей большей частью из французских аристократов-эмигрантов.

56 Жерминалъское пиво. Жерминаль — весенний месяц республиканского революционного календаря (21 марта— 19—20 апреля).

57 Флореальские котята. Флореаль — также весенний месяц этого календаря (с 20—21 апреля—19—20 мая). ⁵⁸ Свобода прессы и кофейных мельниц. В Пруссии и в некоторых других немецких государствах в конце XVIII в. была введена монополия на продажу кофе и обработку кофейного эерна. Лихтенберг иронизирует: для немецкого ограниченного обывателя отмена кофейной монополии равносильна борьбе за свободу слова.

59 Бонапарт превратил Ломбардию в ломбард. Лихтенберг осуждает итальянский поход Наполеона, знаменовавший превращение прогрессивных революционных войн в завоевательные. Отвоеванная Бонапартом у Австрии Ломбардия была превращена в Транспаданскуго республику, а в июле 1797 г. ее присоединили к Циспаданской республике, которая вскоре была преобразована в Цизальпинскую республику. Наполеон свободно распоряжался Ломбардией, обложил население высокой контрибуцией, а французские войска грабили богатства Италии.

60 ...некоторые тома in quarto. In quarto — книга в 1/4 печатного листа; in folio — книга в размер печатного листа. Изречение пародирует официальное сообщение о возведении в дворянское достоинство или в какой-нибудь чин.

61 Са ira, ca-ira, Каир. В каламбуре Лихтенберг осмеивает постепенное превращение революционных войн Франции (революционная песня Еа ira!— "Дело пойдет на лад!") в завоевательные войны (египетский поход Наполеона).

ФИЛОСОФИЯ. НАУКА

1 Довод против материалистов, выдвинутый господином Унцером... В еженедельнике "Врач", издававшемся в Гамбурге (1759—1764) Унцером, была помещена статья (т. IV), подробно развивавшая аргументы против механистического материализма. Ее заключение (стр. 288) перекликается с мыслями Лихтенберга: "Если дело обстоит именно так, то как же могло Оффре де Ламетри прийти в голову, что человек в целом, животное в целом, является исключительно машиной, и его сознание — машина? Как же может старик считаться тем же, чем он был в юности, если с той поры уже не осталось в нем ни одной части организма, не претерпевшей изменений? И как могут. изменившиеся части старческого организма считаться тем, что прежде состояло из совершенно иных частей?"

2 Фонтенель Бернар ле Бовье (1657—1757) — французский писатель и ученый, предшественник раннего французского просвещения, скептик н вольнодумец, защитник опытного 'знания.

3 Катилина Луций Сергий (108—62 г. до н. в.) — римский сенатор, заговор которого против римской республики в 63 г. до н. э. раскрыл Цицерон.

4 Полгульдена. Гульден — старинная немецкая монета, первоначально золотая, впоследствии серебряная.

5 Professor philosophiae extraordinariae (лат.) — профессор экстраординарной философии. Каламбур построен на перестановке слов, указывающих должность: "экстраординарный профессор философии".

6 Мать говорит это... Изречение иронически направлено против догматизма, устоявшихся неверных мнений.

7 Будущее должно быть заложено в настоящем... Мысль свидетельствует о влиянии на Лихтенберга плодотворных диалектических идей философии Лейбница, с которой он был основательно знаком. Изречение Лихтенберга перекликается с так называемым "законом непрерывности" (lex continui — лат.), который Лейбниц формулировал следующим образом. "Все во вселенной находится в такой связи, что настоящее всегда скрывает в своих недрах будущее, и всякое данное состояние объяснимо естественным образом только из непосредственно предшествовавшего ему" (Leibnitz G. W. Hauptschriften zur Grundlegung der PMlosophie, Bd. II,. 1906, S. 75).

8 ...как Сенека о кометах. Римский писатель Сенека (I в. н. э.) в своей книге "Естественнонаучные вопросы" (кн. 7) одним из первых высказал предположение, что кометы — явление небесное и утверждал, что со временем люди научатся их предсказывать так же, как и затмения.

9 О превращении воды в вино... Имеется в виду чудо якобы совершенное Христом во время брачного празднества в Кане Галилейской. В этом изречении Лихтенберг противопоставляет чуду возможность подобного, превращения научными средствами.

10 Гак осмеют нас... наши родичи — и ангел, и обезьяна. Лихтенберг неоднократно высказывал мысли о природном родстве человека и обезьяны. См., например, В 103, стр. 49.

11 Искать, в чем родственны две вещи... Эта и ряд подобных идей (см. F 146, стр. 70; F 474, стр. 74)— также свидетельства влияния на Лихтенберга диалектики Лейбница, который, правда, "через теологию" (Ленин) приходил к обнаружению связи единичного со всеобщим.

12 ...когда самая большая мудрость заключалась в сознании, что ты ничего не знаешь. Имеется в виду изречение философско-скептического характера, приписываемое Сократу.— "Я знаю только то, что я ничего не знаю".

13 ...или каждое из них, так сказать, заполняет всякий раз весь мозг? А если оно занимает только отдельные малые его доли, то одинаковы ли они у всех людей? В этом и некоторых других афоризмах Лихтенберга (см. Е 456, стр. 69; Е 493, стр. 69 и др.). отчетливо сказывается влияние английского философа-материалиста Дэвида Хартли (1705—1757) и, возможно французских сенсуалистов — Этьена де Кон-дильяка (1715—1730), Жюльена Оффре Ламетри (1709—1751), которые совместно с Хартли явились, основоположниками так называемой ассоциативной психологии, пытавшейся объяснить материалистически процесс мышления. Труды этих философов были хорошо известны Лихтенбергу, он неоднократно ссылается на них.

Согласно учению Хартли, изложенному в его основном сочинении "Размышления о человеке, его. строении, долге и упованиях" (1749), психическая деятельность человека есть результат воздействия внешних объектов на наши органы чувств. Под влиянием этих объектов возникают вибрации, колебательные движения мельчайших частиц нервов и мозгового вещества. Эти вибрации, в свою очередь, вызывают ощущения, лежащие в основе всех наших идей даже самых сложных. Разнообразие этих идей зависит от интенсивности, скорости и амплитуде вибраций, а также и от локализации их в мозгу. Различные вибрации могут воздействовать друг на друга, сочетаться друг с другом, благодаря чему возникают представления-ассоциации.

В данном изречении звучат сомнения писателя, чувствуется, что oн, затрудняется объяснить сложные психические процессы лишь локализацией идей.

14 Их мошенников мы знаем лучше...— иронический намек на низкий уровень немецкой науки того времени и чрезмерное преклонение перед иностранной — английской и французской — культурой среди немецких ученых, отлично, по-видимому, осведомленных в уголовной хронике иностранных газет и в иностранных авантюрных романах.

15 ...некоторые английские философы поворачиваются спиной к природе и верят в то, чего не ощущают...— по-видимому, намек на субъективный идеализм епископа Беркли (1684—1753), который не раз объявлял материализм абсурдным учением и считал, что отрицание материи не принесет никакого ущерба человеческому роду, который даже не заметит отсутствия материи.

16 Битти Джеймс (1753—1803) — шотландский философ, критиковавший субъективный идеализм Юма в "Опыте о природе и непреложности истины" (1770).

17 deus ex machina (лат.) — "бог, из машины". Так назывался в театре древних греков и римлян особый драматургический прием внезапного появления в конце пьесы бога, спускавшегося на сцену на особом приспособлении и разрешавшего чисто схематически неразрешимые для автора и героев драмы противоречия. Этот фантастический исход не вытекал из логики развития действия.

18 ...где можно обойтись ассоциацией и механическими причинами. Несмотря на то, что Лихтенберг сомневался в механистическом материализме и критиковал его, тем не менее и он, подобно многим своим современникам, все же не смог освободиться до конца от его влияния. В данном афоризме он рассматривает психическую деятельность в духе учения Хартли, которое применило идеи механистического естествознания к психологии. Однако положительное значение этого высказывания состоит в борьбе Лихтенберга против идеализма в философии.

19 ...это все же лучше, чем изготовлять напыщенные свободолюбивые оды...— намек на творчество поэтов "бури и натиска", отвлеченный, выспренний пафос которого осуждал Лихтенберг.

20 principium indiscernibilium (лат., точней: prinsipium identitatis indiscernibilium) —~ принцип неразличимого тождества. Принцип этот сформулирован философом Лейбницем. Согласно его учению, мир состоит из мельчайших частиц — монад, но не материальных, а духовных сущностей, которые индивидуальны и отличаются одна от другой. По мнению философа, в природе нет двух одинаковых существ или явлений. Если бы какая-нибудь монада имела одинаковое внутреннее содержание с другой, то они слились бы в одну и были бы неразличимы. Принцип неразличимости в "расширенном смысле" Лихтенберг толкует диалектически: все находится в непрерывном изменении и поэтому ничто не остается тождественным самому себе.

211 Если душа проста, к чему такая тонкая структура мозга? Организм — машина... Изречение выражает сомнения Лихтенберга в принципах механистического материализма, например, Ламетри, отрицавшего сложную специфику органической материи и объяснявшего сознание лишь законами механики (Ж. О. Ламетри. "Человек — машина", 1747 г.).

22 Наша психология в конце концов придет к утонченному материализму... Изречение направлено как против механистического материализма, так и против идеализма, отрицающего материальную основу мышления.

23 Танатология — неологизм комического характера, созданный Лихтенбергом. Танатос — бог смерти в мифологии древних греков. Неологизм по созвучию напоминает слово "теология". Выражение "доктор танатологии" направлено против духовенства и религиозных аскетических догм.

24 Асимптота (греч.) — В математике прямая линия, к которой неограниченно приближаются точки некоторой кривой по мере того, как эти точки удаляются в бесконечность. По мнению Лихтенберга, психология должна быть поставлена на материалистическую почву; однако сознание — особый вид высокоорганизованной материи. Это— кривая, точки которой "в бесконечности", т. е. в конечном итоге приближаются к асимптоте — материи, но не совпадают полностью с ней. Сознание не может быть полностью отождествлено с материей.

25 Я не думаю, чтобы состояние, когда ходили на четвереньках... Эти мысли перекликаются с письмом Вольтера к Руссо по поводу трактата "Рассуждение о науках и искусствах"; "...когда читаешь Ваше сочинение, то загораешься желанием ползать на четвереньках". Подобно Вольтеру, Лихтенберг видел в идеализации патриархального состояния у Руссо возврат к дикости, к животному состоянию человека (см. также изречение J 874, стр. 90—91). Убежденный сторонник прогресса, он не разделял консервативной утопии Руссо и полагал, как и Вольтер в позднем периоде своего творчества, например, в философской повести "Простак" (1767), что человек будущего должен соединить в себе непосредственность чувств и нравственную чистоту патриархального общества с цивилизованным состоянием общества современного.

26 Non vitae, sed scholae discimus (лат.)—"Учимся не для жизни, а для школы". Это ироническое изречение римского писателя Сенеки находится в его "Письмах" (106, 11) и образовано в противоположность известному латинскому афоризму: "Non scholae, sed vitae discimus" — "Учимся не для школы, а для жизни",

17 Цолибий — греческий историк (ок. 201 —120 г. до н. э.), автор "Всеобщей истории". Лихтенберг, очевидно, читал Полибия в английском переводе.

28 Четырем силлогизмам. Имеются в виду четыре основные фигуры силлогизма, дедуктивного умозаключения формальной логики. В данном случае "четыре силлогизма" — метафора, выражающая верность разуму в противоположность вере.

29 Сочинение, похороненное в университетской церкви, т. е. в церковном склепе.

30 Торийская услужливость. Тори — английская консервативная партия, представлявшая интересы дворян-землевладельцев и финансовой буржуазии, постоянно сопротивлявшаяся политическим реформам. Однако под влиянием поражения в войне с Америкой тори вынуждены были пойти навстречу промышленной и торговой буржуазии.

Под торийской услужливостью Лихтенберг имеет в виду компромиссный характер политики так называемых "новых торив во главе с Уильямом Питтом (Младшим).

311 ...но затмение солнца в полнолуние...— намек на чудо, о котором рассказывается в евангелии: после распятия Христа произошло затмение солнца, длившееся три часа.

32 очищенный спинозизм. Голландский материалист Спиноза (1632 — 1677), признавая существование объективной материальной субстанции, еще не мог отказаться от традиционной для средневековья религиозной терминологии и называл субстанцию "богом". "Очищенный спинозизм", т. е. материализм, очищенный от религиозной терминологии.

33 Кантианская философия может создавать царства, какие ей угодно, no... ей придется признать, что нашим представлениям соответствует нечто в окружающем мире.

Согласно Канту, мир, окружающий человека, объективно существует, но он непознаваем. Поэтому наши знания о нем есть лишь представления рассудка, путем которого мы облекаем мир в логическую форму. По мысли Лихтенберга, кантианская философия должна стать на материалистические позиции и видеть в категориях рассудка, например, в причинности, отражение реальных объективных явлений, "если она не хочет заниматься старыми общеизвестными пустяками", т. е. продолжать считать мир непознаваемым, видеть в идеях, представлениях человека лишь результат его субъективного опыта, как это еще до Канта стремились доказать Беркли и Юм. Лихтенберг вскрывает непоследовательность, дуализм философии Канта.

34 Придворный лютеранин, придворный спинозист и собутыльник. Ирония над известной частью немецких ученых, пресмыкавшихся перед знатью и стремившихся приспособить религиозное и философское вольнодумство к потребностям дворов и своим собственным.

35 Non cogiiant, ergо поп sunt (лат.) — не мыслят, следовательно, не существуют. Известное изречение Декарта, перефразированное Лихтенбергом. См. прим. 29 кJ 363, стр. 311.

36 Главным вопросом философии Канта... Изречение вызвано, по-видимому, размышлением Лихтенберга над рецензией немецкого философского писателя И. Г. Федера о переводе на немецкий язык произведений Юма. В рецензии, помещенной в журнале "Геттингенские ученые известия" (1790, стр. 1441), Федер отмечает близость понятия причинности у Канта субъективному идеализму Юма.

37 ..."Критики" Канта. Имеется в виду основное сочинение Канта "Критика чистого разума" (1781).

38 ...философия еще сама себя сожрет. Метафизика уже частично это сделала. Метафизикой в прошлом называлась часть идеалистической' философии, исследовавшая высшие начала всего сущего, недоступные чувственному, опытному познанию, например, понятия бога, субстанции, души и пр. Эти понятия исследовались чисто умозрительно. И уже Кант, видный исследователь идеалистической метафизики, в "Критике чистого разума" пришел к выводу о невозможности доказательства существования бога, души и нанес тем самым серьезный удар метафизике. Лихтенберг надеется, что успехи науки и материализма вызовут внутренний крах и всей идеалистической философии в целом.

39 ...разных милых историй о содомии, обмане из-за права первородства — язвительные намеки на Библию. Города Содом и Гоморра были разрушены богом за то, что жители их отличались распутством ("Бытие", гл. XVIII, XXI).

В книге "Бытия" (гл. XXV, стр. 27—34) рассказывается р том. как Иаков, сын Исаака, обманом отнял у своего голодного брата Исава право на первородство, а тем самым и на наследство.

40 ...чтобы мы воспитывали себя в нем. Лихтенберг намекает на учение Канта о нравственности, изложенное им в "Критике практического разума" (1788) и в "Религии в пределах только разума" (1793). Опровергнув идею существования бога в "Критике чистого разума", Кант в двух других упомянутых сочинениях доказывал, что если теоретически существование бога и невозможно доказать, то практически он должен существовать, ибо вера в бога — гарантия нравственного поведения человека. В душу человека бог вложил великий нравственный закон ("категорический императив"), согласно которому человек должен преодолевать свои чувственные побуждения и следовать нравственному долгу, поступать всегда так, как если бы принципы, которыми руководствуется человек, сделались обязательными для всего общества. Однако учение Канта о нравственности, хотя и было выражением прогрессивных устремлений немецкой буржуазии, страдало отвлеченностью, формальностью и было подвергнуто критике К. Марксом. ⁴¹ Мир по ту сторону шлифованных стекол... Имеется в виду телескоп. Лихтенберг занимался астрономией, и проблемы строения вселенной интересовали его постоянно.

*² Не без основания смеются над попыткой того человека... Имеется в виду немецкая народная сказка о придурковатых жителях Швабии (Вюртемберга). ⁴³ ...слово божие., указывающее, как лучше мыслить и более уверенно исследовать природу. Подобно другим немецким материалистам, Лихтенберг еще следует традиции, делает уступки идеализму и склонен считать, что слово — "дар божий". Однако он дан человеку не столько для того, чтобы доказывать бытие бога, сколько для того, "чтобы лучше мыслить и более уверенно исследовать природу", т. е. познавать ее материалистические законы. В этом изречении чувствуется влияние деизма Локка, Вольтера, которые еще полагали, что способность мышления и ощущения заложены в материю богом.

44 Novum organum (лат.) —"Новый органон". Френсис Бэкон (1561—1626)—английский материалист эпохи Возрождения, основное сочинение которого "Новый органон" (1620). Бэкон усматривал единственный путь к знанию в чувственном опыте.

45 ...является с точки зрения высоких принципов Канта делом нравственно сомнительным. Согласно нравственному учению Канта человек должен подчинять свои чувственные влечения нравственному закону. Этика Канта является отвлеченной, глубоко формальной. Поэтому чувственные влечения, по Канту, легальны, т. е. допустимы, но не вполне моральны. Лихтенберг, сторонник этики французских энциклопедистов (особенно учения Гельвеция), выступает против насилия над естественными человеческими влечениями и потребностями.

46 Sinking fund (англ.) —фонд погашения. Финансовый термин, означающий особый фонд погашения выданных банком ссуд.

47 Минерва — богиня мудрости у древних римлян (у греков Афина). Священной птицей богини считалась сова. "Жрецы Минервы" — философы.

48 ...естественные вещи: "естественные" дети, естественная религия, естественная добродетель. В немецком тексте афоризма содержится непереводимая на русский язык игра слов: выражение "естественные дети" (naturliche Kinder) означает собственно "внебрачные дети", В среде просветителей XVIII в. было популярным учение о "естественном состоянии" и "естественном человеке", особенно развитое Руссо. Под естественным состоянием он понимал возврат человека к патриархальному прошлому, к его первобытной нравственной чистоте и тесной связи с природой. Это было чисто умозрительное, антиисторическое представление о человеке и, по словам Энгельса, не что иное как "идеализированное царство буржуазии"* [*К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т.XIV стр. 358.], Лихтенберг—один из поздних просветителей, в творчестве которого отразился и этап начинающегося кризиса просветительских идей, уже справедливо сомневался в этом учении, усматривая в нем много "неестественного".

49 ...кого убеждают в его существовании теоретические или моральные ею доказательства... В богословии и идеалистической философии существует несколько доказательств существования бога. Теоретическое (космологическое) доказательство: поскольку мир существует, необходимо предположить и его творца. Моральное доказательство, развитое Кантом в "Критике практического разума": бог существует в силу морального императива, который заложен в нашей душе; бог в "моральном миропорядке" есть залог справедливости и грядущей награды за исполнение долга, в земной жизни обычно не вознаграждаемого.

50 Консистория (лат.) — церковно-административный орган, исполняющий функции надзора над религиозностью и нравами подданных.

51 Слово "несравненно" свидетельствует о том, что может стать на свете со словами. Так как Лихтенбергу свойственны элементы диалектического подхода к миру, то он считает, что все явления объективной действительности взаимосвязаны друг с другом, все возможно и необходимо сопоставлять и сравнивать, так как "все. находится во всем" (F 146). Поэтому он не может понять выражения — "несравненно", и считает его логической бессмыслицей.

52 Персии Лвл Флакк (34 — 62 г. н. э.) — римский сатирик.

53 Magister artium (лат.) — учитель искусств. Так Персии называет желудок в прологе к своим сатирам (стих 10).

54 Философия Канта, изложенная без кантовских выражений в практических сочинениях, безусловно, имела бы успех. Лихтенберг осуждает сложный стиль изложения Канта (ср. J 453, стр. 88), но приветствует признание Кантом объективной, реальной действительности. Эта идея, по мнению Лихтенберга, склонявшегося к материализму, полезна в "практических сочинениях" и имела бы успех, но "без кантовских выраженнй", т. е. без типичного для кантианского агностицизма понятия — "вещи в себе". Здесь Лихтенберг также критикует дуализм философии Канта.

55 Господину Канту принадлежит. Лихтенберг глубоко оценивает Канта и справедливо видит заслугу философа в том, что тот обратил серьезное внимание на субъективную сторону человеческого познания, которая в значительной степени выпала из поля зрения французских материалистов. Однако исследовав способность познания, присущую ему активность и обнаружив противоречия в нем, Кант пришел к агностицизму.

56 Фихте, по-видимому, забыл... Фихте Иоганн Готлиб (1762—1814) — немецкий субъективный идеалист. Согласно его учению, мир, окружающий человека, есть лишь порождение сознания субъекта, мыслящего "я". Лихтенберг критикует Фихте: никакое мыслящее "я" не может помочь видеть близоруким без очков, глухим — слышать без слуховых трубочек, а калекам — ходить без костылей. Эти предметы должны существовать реально, а не в умозрении субъекта. Если быть последовательным, иронизирует Лихтенберг, то люди должны уподобиться полевым зверям и. есть сырое мясо, ибо для того, чтобы пользоваться кухней, совершенно недостаточно создавать ее своим творческим "я", в воображении. Лихтенберг выдвигает реальную человеческую практику как верное доказательство существования объективного материального мира.

РЕЛИГИЯ

1 ...если он появляется к нам в такую дурную погоду.

Намек на библейский эпизод: явление Иеговы Моисею на горе Синай при громе, молнии и густых облаках ("Исход", гл. XX, стих 16).

2 ...бутылку воды можно превратить в бутылку вина. См. прим. 9 к D 239, стр. 317.

3 ...одну личность превращают в три — иронический намек на божественную троицу.

4 Пьяницу-попа... кто-то спросил... Афоризм является пересказом короткого диалога из комедии английского драматурга К Б. Шеридана 0751—1816) — "Дуэнья" (акт Ш, карт. 6).

5 ...вокруг головы рисуют ноль. Иронический намек на нимб, условное изображение сияния (в виде круга вокруг головы христианских святых.

6 Апис— священный бык у древних египтян, а в эллинистическую эпоху и у греков. Апис считался земным воплощением бога Пта — бога изначальной творческой силы, покровителя ремесел и искусств и должен был быть обязательно черной масти с белым пятном на лбу. Избрание нового папы—"наместника Христа на земле" иронически сравнивается с языческим культом египтян-

7 Оракул (лат.)—предсказание судьбы, которое давалось во многих знаменитых языческих святнлнщах; в переносном смысле — сами эти святилища и прорицавшие в них жрецы.

8 Талер— см. прим. 4 к В 133, стр. 307—308.

9 Изида (Исида) — богиня плодородия у древних египтян, культ которой стал впоследствии популярен и в греко-римском мире.

10 ..."дерьмо дьявола" (Teufelsdreck) — так называется по-немецки особый род древесной смолы, добываемой из корня зонтичных растений в Иране¹, Афганистате, Индии. Обладает весьма неприятным запахом. На Востоке употребляется как ценная пряность и считается "пищей богов". Афоризм ироничен. Подчеркивая относительность религиозных верований, Лихтенберг дискредитирует понятие божества.

11 ...равноценно попыткам стоиков. Стоицизм — философская школа, возникшая в Ш в. до н. э. в Афинах и весьма популярная в поздние века существования греко-римского рабовладельческого общества. Учение стоиков оказало влияние и на зарождавшееся в древности христианство, а одного из видных представителей римского стоицизма — Сенеку Ф. Энгельс назвал "дядей христианства". Сенека утверждал, что в мире царствует неумолимая судьба, неотвратимая необходимость. Истинный мудрец должен вести жизнь, согласную с законами природы, т. е. подчиняться необходимости и уметь подавлять свои страсти, покорно и стойко переносить все невзгоды. В этом случае он обретет истинное счастье, безмятежное состояние духа, так называемую апатию. Лихтенберг считает невозможным отказ от естественных земных влечений человека.

12 ...странствуют, чтобы обманывать и обирать людей. Намек на монахов.

13 Кампер Петрус (1722—1789) — голландский анатом и путешественник.

14 Пещера Баумана — известная сталактитовая пещера в Гарце, сталактиты которой образуют причудливые фигуры.

15 "Всеобщая немецкая библиотека" — журнал, издавав шийся с 1765 по 1792 г. весьма умеренным берлинским просветителем Николаи.

16 Шпандау — город в 12 кд к западу от Берлина, известный своей крепостью-тюрьмой.

17 ...игзуиты которого — богословы. Подобно иезуитам, орден которых был основан в XVI в. для борьбы против Реформации и поддержания авторитета римского папы, богословы в новое время являются также защитниками религии и бога — "неизвестного папы". По мнению Лихтенберга, бог — "это олицетворение непонятного" (L 737). Подобно иезуитам, богословы пользуются для этого самыми отвратительными средствами — шпионажем, лицемерием и пр.

18 Теософия (греч.— божественная мудрость) — религиозное мистическое учение, стремящееся доказать возможность общения с божеством и потусторонним миром путем особого умозрения и магических приемов.

19 Астрология — лженаука, претендовавшая на предсказание событий и человеческих судеб по расположению звезд на небе.

20 Новозеландец: а вы, попы,— богоеды. Ответ туземца католическому миссионеру язвителен: по христианскому обряду, верующие, вкушая хлеб и вино, вкушают тело и кровь Христа.

21 Шулъце Иоганн Генрих (1739—1823), прозванный "проповедником с косичкой", один из смелых умов того времени, неоднократно обвиненный в атеизме и преследовавшийся светскими и духовными властями. Основные произведения Шульце вышли анонимно: "Опыт введения в учение о нравственности для всех людей без различия религии" (1783); "Философские размышления о теологии и религии вообще и иудейской в частности" (1784), "О религии, деизме, просвещении и свободе совести" (1788). В своих сочинениях Шульце отрицал свободу воли и возможность познания бога, защищал детерминизм, считал мораль независимой от религии.

22 Физикотеология могла бы заняться... игрой в конечные причины. Ирония над религиозной телеологией — учением о целесообразности созданного богом мира. Согласно этому учению, все имеет свои причины в мудрости божества. Афоризм направлен против расовой нетерпимости.

23 Гейденрейх Карл Генрих (1764—1801), профессор философии в Лейпцигском университете, автор "Писем об атеизме" (1796). Был отстранен от преподавания за вольнодумство..

24 Вместо монархии бога у нас теперь феодальная система. Имеются в виду различные религии — католичество, лютеранство, кальвинизм, ислам и пр., которые враждуют между собой, подобно вассалам в феодальном государстве. Афоризм осуждает религиозный фанатизм.

25 Если наше богословие будет продолжать превращаться все более и более в "богозаконие".., т. е. если религия все более будет превращаться в нравственное учение, лишенное абсурдов и суеверий христианства, то Новый завет, евангелие, устареет (ср. L 273, стр. 126). Подобно другим просветителям, Лихтенберг приходил к атеизму через деизм, отстаивая "естественную религию", основанную на принципах Разума.

26 Люттих— в XVIII в. город в Нидерландах, в настоящее время г. Льеж (Бельгия).

ПСИХОЛОГИЯ. ЭТИКА

1 Севедж — английский поэт, умерший в долговой тюрьме.

2 Гюнтер Иоганн Кристиан (1695—1723) — выдающийся лирический поэт раннего немецкого просвещения, краткая жизнь которого сложилась необычайно трагически в условиях феодальной действительности.

3 Апокалипсис, или Откровение Иоанна Богослова — одна из книг Нового завета, содержащая мистические пророчества о конце мира.

4 ...для этого, возможно, нужен был большой нос — ирония Лихтенберга, так как, по его мнению, для объяснения Евангелия разум не требуется, а необходимо особого рода "чутье", "нюх" верующего, не имеющий ничего общего со здравым смыслом.

5 ...вопрос на конкурсе. В XVIII в. академии и ученые общества часто объявляли конкурсы на сочинения. . Научная проблема предлагалась в форме вопроса.

6 Бертольд Шварц (род. в начале XIV в.) — изобретатель пороха.

7 Минувшая скорбь приятна в воспоминании... В афоризме отчетливо сказывается влияние сенсуалистической этики Гельвеция, с произведениями которого Лихтенберг был хорошо знаком. См. также D 131, стр. 57—58; D 400, стр. 60.

8 Мендельсон Моисей (1729—11786) — берлинский просветитель, друг Лессинга, по происхождению еврей. Лафатер в 1769 г. в открытом письме к Мендельсону потребовал от него либо опровергнуть доказательства существования бога в книге французского теолога Боннэ "философские исследования христианских доказательств", либо принять христианство. ^{9 9}...хорошего прусского роста. Мендельсон был горбат. Ироническое замечание относится не к Мендельсону, а к прусской армии, в которую вербовщики стремились вербовать (большей частью насильно) людей высокого роста.

10 Диоген (412—323 до н. э.) — древнегреческий философ-киник, проповедовавший опрощение, преодоление страстей, равнодушие к богатству и земным благам. Прославился своим крайне невзыскательным образом жизни.

11...или пользуется всеми тремя способами, как немец — шутка по адресу соотечественников, неумеренно подражавших иностранцам.

12 Улиетса— один из островов Товарищества, открытый Джемсом Куком в Тихом океане. Случай, о котором рассказывает Лихтенберг, описан Куком в его дневнике (20 июля 1769); Лихтенберг использовал в качестве источника книгу Hakesworth. Geschiahte der Seereisen und Entdeckungen im Siidmeer. Bd. II, B. 1774, S. 252.

13 Тот факт, что люди делают все из личного интереса, полезно знать философу. Однако он не должен действовать по этому принципу, а, напротив, сообразовываться с обычаями света...— мысль, перекликающаяся с учением французских материалистов о "разумном эгоизме", правильно понятом личном интересе как основе счастья человека и общества. Это сочетание интересов личности и общества, по мнению Лихтенберга-деиста,— результат действия "первопричины", божества, создавшего мир.

14 ...подобно тридцати двум направлениям ветров на компасе. Большие корабельные компасы имеют более точную шкалу для определения стран света (до 32 Делений), так называемую "розу ветров", например, норд-норд-вест, зюд-ост-ост и т. д.

15 По-моему, эта теория представляет в психологии... По-видимому, имеется в виду физиогномика Лафатера. Лафатер Иоган Каспар (1741—1801) — немецко-швейцарский писатель, известный в XVIII в. своими "Физиогномическими фрагментами" (1772— 1778). В них он доказывал возможность определения черт характера и интеллектуальных способностей людей по рельефу лица и строению черепа и претендовал на роль основателя новой науки. Особенной популярностью пользовались идеи Лафатера в среде писателей литературного движения "бури и натиска" (штюрмеров). Для которого был характерен культ выдающейся, гениальной личности ("бурного гения"). Некоторое время Лафатером увлекался и юный Гете.

Однако все рассуждения Лафатера совершенно произвольны, не имеют никакого научного значения и проникнуты к тому же мистицизмом. При изучении человеческой физиономии он стремился разгадать, насколько в ней отражается "божественное начало", и полагал, что степень физиогномического чутья определяется способностью к восприятию христианских идей. Лихтенберг был одним из самых первых рьяных врагов антинаучных измышлений Лафатера и едко осмеял его физиогномику во многих изречениях и блестящих памфлетах ("О физиогномике и физиогномах. В поощрение гуманности и изучения человека". "Фрагмент о хвостах").

16 После того, как создана теория... Речь идет о физиогномических теориях Лафатера.

17 "Виды на вечность" — религиозно-мистическое сочинение Лафатера (1768—1773).

18 Терци — известный в XVIII в. английский канатный плясун.

19 ..."конфирмация" нового рода. Конфирмация (лат.— утверждение)—у протестантов и католиков проверка религиозных знаний у юношей и девушек, а также обряд приобщения их к церкви. Писатель иронизирует. Так как по рельефу лица и строению черепа Лафатер пытался определять черты характера человека, то "новая", физиогномическая конфирмация сможет обнаруживать будущих преступников и распоряжаться даже человеческой жизнью.

20 Аутодафе (исп.) — сожжение еретиков испанской инквизицией.

21 ...но не носы, насколько мне известно. Намек на "Физиогномические фрагменты" Лафатера, в которых автор утверждал, что в форме носа Гете особенно сказывается гениальность, продуктивность и вкус поэта.

22 Геродот извиняется, что он должен называть варварские имена... Геродот (V в. до н. э.) — древнегреческий историк, автор "Истории", в которой описаны греко-персидские войны и сообщаются ценные сведения о народах древнего Египта, Скифии и других стран. Древние греки и римляне называли все народы, не относившиеся к греко-римскому миру, "варварами". К этим народам, являвшимся источником пополнения рабов в результате войн и завоеваний, древние относились с известным пренебрежением, свойственным идеологии рабовладельцев. Лихтенберг, который не склонен был вообще чрезмерно идеализировать древность, осуждает в афоризме национальную нетерпимость.

23 Выводить общие правила относительно внешнего облика гениев по бюстам великих греков... Снова намек на теории Лафатера.

24 ...с помощью философии и цивилизованного разума утонченных людей усовершенствовать слепые, естественные порывы варвара...— см. прим. 25 к f 575, стр. 321.

25 "Британский Меркурий" — английская газета в XVIII в.

26 Питт Уильям (Младший) (1759—1806) — министр финансов, а затем премьер-министр Англии, лидер партии тори. См. прим. 30 к RA 16, стр. 322.

27 Просвещение всех сословий состоит... см. прим. 13 к D318, стр. 332.

28 Каждый готов поумнеть благодаря понесенному ущербу... Афоризм обыгрывает пословицу: "Durch Schaden wird man klug" ("Убытки ум дают").

29 Чего нет в сердие, то на языке... Афоризм перефразирует известное библейское изречение: "От избытка сердца глаголят уста". С переводом Библии Лютером на немецкий язык это изречение становится послови_г цей: "Wes das Herz voll ist, des gehet der Mund iiber".

30 Шамфор Себастьян Рок Никола (1741 —1794) — французский драматург, критик и писатель, известный своими остроумными "Максимами, мыслями".

31 В настоящее время имеется так много гениев...— иронический выпад против поэтов "бури и натиска". К их культу "гениальной личности" Лихтенберг относился отрицательно. См. прим. 9 к D 364, стр. 336.

32 Челлини Бенвенуто (1500—1571) — золотых дел мастер и скульптор эпохи итальянского Возрождения. В изречении имеется в виду его автобиография "Жизнь Бенвенуто Челлини".

Изречение Лихтенберга является не цитатой, а вольным переложением места из книги в переводе Гете: "Правда, обычно говорят: ты, наконец, научишься и в следующий раз будешь умней; но я нахожу это выражение неверным, ибо то, что с нами приключается, происходит всегда в такой форме, которую мы не могли бы себе и вообразить" (J. W. Goethe. Sam-tliche Werke. Weimarer Ausgabe, Bd. 44, S. 58).

Лихтенберг с интересом читал книгу Челлини в переводе Гете. Она публиковалась частями в журнале "Оры", издававшемся Шиллером.

33 ...почти то же, что и стихотворение без "л": См. прим. 34 к F381, стр. 339.

34 ...из того, чему учит Кант. См. прим. 45 к J 1048, стр. 325.

ЭСТЕТИКА. ЛИТЕРАТУРА

1 Хоум Генри (1696—1782) — английский философ-просветитель, который в своих "Элементах критицизма" (1762—1765) развивал сенсуалистическую теорию .вкуса и рассматривал искусство как подражание природе.

2 При том положении в мире, которое имеется в настоящее время...— намек на французскую революцию.

3 нужно немножко пораспутничать и как бы откармливать свой гений дурными нравами. Имеются в виду "бурные гении", представители литературного направления "бури и натиска". Их поведение, являвшееся протестом против нравственных устоев дворянства и филистерства, граничило у некоторых с моральным нигилизмом.

4 ...Однако оно настолько заржавело от предрассудков, от слов, которым не соответствуют понятия... Критика догматизма в науке и искусстве у Лихтенберга перекликается с подобной же критикой Гете в "Фаусте": Ученик Но ведь понятия в словах должны же быть?

Мефистофель

Прекрасно, но о том не надо так крушиться:

Коль скоро недочет в понятиях случится,

Их можно словом заменить.

Словами диспуты ведутся,

Из слов системы создаются;

Словам должны вы доверять

В словах нельзя не йоты изменять.

(Ч. I, сц. 4, кабинет Фауста. Пер. Н. Холодковского).

5 Геллерт Христиан Фюрхтеготт (1714—1769)—немецкий писатель эпохи Просвещения. Его "Басни и рассказы" (1746—1748), написанные живым и доступным широким массам языком, пользовались в XVIII в. большой популярностью.

6 Королек — красивая, но не певчая птица.

7 ...потому что им кажется нелепым подобные вещи публиковать— намек на писателей "бури и натиска". Лихтенберг резко отвергал слабые стороны этого движения: гипертрофированную сентиментальность, культ "гения", расплывчатость мыслей, пустой энтузиазм и пр.

8 То, что нужно было сделать... по-шекспировски... Имеется в виду увлечение творчеством Шекспира в среде "бурных гениев", которому они стремились подражать, ведя борьбу за реалистическое и национальное искусство. На высокое значение Шекспира впервые в XVIII в. в Германии указал еще Лессинг в "Литературных письмах" и "Гамбургской драматургии", затем Гердер в статье "О Шекспире", а впоследствии Гете, Ленц и др. Однако далеко не у всех ттюрмеров усвоение реалистических традиций Шекспира было органичным. Нередко оно вырождалось в поверхностную шекспироманию.

9 ...хочет быть совершенно оригинальным. Намек на характерный для "бури и натиска" культ "оригинального гения" (Originalgenie)—свободной, выдающейся личности, для которой в искусстве не существует ограничивающих правил. Она неповторима и творит по внутреннему природному вдохновению. На возникновение этого культа оказало влияние сочинение английского сентименталиста Э. Юнга "Предположения об оригинальных сочинениях" (1759). Являясь своеобразной формой борьбы за раскрепощение личности, против искусства классицизма, этот культ приводил порой у штюрмеров к оправданию индивидуализма, эстетическому произволу. В этом изречении Лихтенберг имеет в виду зависимость произведений "бурных гениев" от английского и французского сентиментализма, их шекспироманию.

10 Я немецкая девушка. Начальные слова и рефрен из оды немецкого поэта Клопштока (1724—1803) "Отечественная песня". См. прим. 14 к D647, стр. 309.

11 Многих из наших оригинальных гениев... Сатирический выпад против писателей "бури и натиска".

12 Вам следовало бы когда-нибудь поглядеть на английских ученых. Как просветитель, Лихтенберг не проводил резкого различия между наукой и литературой. Поэтому понятия "ученый" и "писатель" у него весьма близки.

13 Вестминстерское аббатство — готический собор св. Петра в Лондоне, являющийся усыпальницей королей и великих людей Англии.

14 Позолоченная пилюля, меч и весы — метафорические образы, характеризующие стиль, средства художественной выразительности писателя-ученого: "позолоченная пилюля" и "меч" — насмешка и убийственная ирония; "весы" — научное рассуждение, анализ.

15 ...период ...с длинными завитками — по-немецки: Alon-gen-Periode. Слово представляет сатирический неологизм, образованный Лихтенбергом по аналогии со словом — Alongen-Perucke — парик с длинными локонами, который носили в XVII и в первой половине XVIII в.

Так иронически характеризует Лихтенберг тяжелый канцелярский немецкий язык XVIII в. с его длинной цепью придаточных предложений.

16 Винкельман Иоганн Иоахим (1717—1768) — известный немецкий искусствовед-просветитель, автор "Истории искусств древности" (1764), оказавшей большое влияние на формирование просветительского классицизма во Франции и Германии. Справедливо связывая высокий расцвет искусств в Греции и Риме с политической свободой, высоко оценивая эстетическое значение античного искусства, Винкельман вместе с тем стремился истолковать его эстетический идеал как некую вечную, абсолютную норму прекрасного.

Определение Винкельманом сущности этого идеала — "благородная простота и умиротворенное величие" — носит слишком абстрактный характер. Против антиисторизма Винкельмана и созерцательного истолкования им -прекрасного выступали Лессинг, Гердер, Лихтенберг.

17 Шефтсбери Энтони Эшли Купер (1671 —1713), английский философ-моралист: так же, как позднее Вннкельман, судил об античном искусстве антиисторически ("Письма джентльмена к молодому человеку, учащемуся в университете", 1706—1710).

18 Аполлон из Ватикана — известная античная статуя, находящаяся в музее Ватиканского дворца в Риме, так называемый Аполлон Бельведерский.

19 ...видел Демокрита. Речь идет о бюсте или статуе древнегреческого философа Демокрита. Так как древнего достоверного изображения Демокрита нет, Лихтенберг говорит, следовательно, о. произведении, принадлежащем скульптору новейшего времени.

20 Калигула Гай Цецарь (37—41 гг. н. э.) — римский император.

21 Гроян Марк Улъпий (98—117 гг. н. в.) — римский император. Речь идет об античных статуях императоров.

22 ...чувствительные энтузиасты, т. е. писатели и поэты, принадлежащие к направлению "бури и натиска".

23 "Геи, фон Берлихинген" — пьеса юного Гете, яркое произведение "бури и натиска", написанное в манере Шекспира.

24 Дрюри Аейн — театр в Лондоне, в котором во времена Лихтенберга выступал блестящий исполнитель шекспировских ролей Гаррик.

25 ...как исполнение немецкой студенческой песни... В немецком тексте упоминается старинная студенческая песня — "Landesvater", которая исполнялась в студенческих корпорациях во время особого обряда: корпоранты накалывали свои корпорантские шапочки одну за другой на рапиру. Песня получила название по начальным словам: "Landesvater, Schutz und Rater..." ("Государь, защитник и советчик"...). 26 Собор св. Петра — знаменитый католический собор в Риме, построенный Микельанджело (XVI в.).

27 Аполлон — бог поэзии и музыки.

28 Делать прямо противоположное чему~ли6о... Намек на оригинальничанье "бурных гениев".

29 серафически-немецкий. В узком смысле насмешка относится к языку сентиментального поэта Клопштока, в особенности к его поэме "Мессиада", которая воспевает Христа, мессию (спасителя), необычайно выспренним, туманным языком религиозного экстаза. В широком смысле эта насмешка относится ко всей чрезмерно экзальтированной литературе "бури и натиска".

30 "Найденыш" -— точней, "История Тома Джонса, найденыша", роман английского реалиста Генри ФилДинга (1707—1754).

31 ...следуют совету Горация...— имеется в виду стих Горация из его произведения "Послание к Писонам", где он рекомендует поэтам: "храни [произведение] девять лет" (nonum prematur in annum, стих 388).

32 Furor Wertherinus (лат.) — вертеровское безумие. В романе Гете "Страдания молодого Вертера" (1774), типичном произведении "бури и натиска", сентиментальный герой кончает жизнь самоубийством. Роман пользовался огромным успехом среди молодежи того времени, но оказал также и дурное влияние, вызвав настоящую "вертеровскую лихорадку", волну самоубийств. С этой точки зрения Лихтенберг не одобрял романа Гете (см. также F 350, стр. 201).

33 ...сердце с мошонкой. Сатирическая насмешка над чувствительностью писателей-штюрмеров, с преувеличенным пафосом писавших на любовные темы (см. также F334, стр. 148).

34 Брокес Бартольд Хинрих (1680—1747), поэт и переводчик раннего немецкого просвещения, связанный с пиэтизмом. В немецком тексте афоризма указывается на то, что Брокес сочинял стихи без буквы "р" столь необходимой, по мнению Лихтенберга, так как без нее невозможно попросить хлеба (Brot) и воды (Wasser). Для того, чтобы сохранить остроумный смысл высказывания, в русском переводе используется адекватное словосочетание — "хлеб и соль". 35 ...четырех частей света. Имеются в виду Европа, Азия, Америка н Африка. Австралия, открытая Дж. Куком в 70-х годах XVIII в., была мало исследована и долгое время не считалась частью света.

36 in effigie (лат.) — повесить чье-либо изображение, как бы предавая казни его оригинал—старинный колдовской прием. Здесь иронически имеется в виду портрет писателя в начале его книги или собрания сочинений.

37 Мы пишем для своих современников, а не для древних греков... Лихтенберг ценил античную культуру, но не разделял чрезмерного преклонения последней, ее идеализации, как это было свойственно Винкельману, а в 90-е годы — Гете и Шиллеру. Данное изречение свидетельствует об элементах исторического подхода у Лихтенберга к явлениям искусства. "Утонченность" современной культуры, по его мнению, такое же естественное явление для "более зрелого общества", как "простота" для древних.

38 Ланге Иоганн Иоахим (1670—1744) — богослов, автор мистико-философских и пиитических сочинений, в которых проповедовал внутреннее благочестие в противовес лютеранской ортодоксии. Однако очень скоро он стал отъявленным фанатиком и способствовал изгнанию последователя Лейбница, философа Вольфа, из Галле. "Латинские беседы" Ланге — слащаво-мистические, примитивные наставленяя в вере,

39 Гаррисон Джон (1693—1776) — английский изобретатель-самоучка, усовершенствовавший морские корабельные часы и прославившийся изготовлением точных хронометров.

40 Многое, не поддающееся выражению...— намек на расплывчатость стиля и пустоту содержания в произведениях некоторых штюрмеров.

41 См. прим. 21 к F724, стр. 333.

42 Федер Иоганн Генрих (1740—1821) — немецкий философский писатель, просветитель.

43 Мейнерс Кристоф (1747—1810)—профессор философии в Геттингене.

44 Гарве Кристиан (1742—1798)—немецкий философ и естествоиспытатель.

45 ...если кто-нибудь говорит с тобой в восторженном тоне прорицателя...— вновь выпад против штюрмеров.

46 ...попадают в гении с таким же правом...— намек на писателей "бури и натиска".

47 Янус — бог мира и войны у древних римлян. Во время войны двери храма Януса были открыты, в период мира закрывались.

48 Тацит Корнелий (прибл. 57— 117 н. э.) — римский историк, автор "Истории" и "Анналов".

49 Стерн Лоренс ( 1713—1768) — выдающийся английский писатель-сентименталист.

50 Бэкон Джон (1740—1799)—английский скульптор.

51 Пель-Мель — улица в западной части Лондона, где расположены многие аристократические клубы.

52 Венера Медицейская — знаменитая античная статуя богини красоты, хранящаяся в музее Уффици во Флоренции.

53 У одного бывает неверное правописание...— намек на споры о реформе немецкого правописания, которые велись в Германии в XVIII в. В 1779 г. Клопшток опубликовал статью "О немецком правописании", в которой отстаивал строго фонетический принцип в орфографии. Статья Клопштока вызвала возражения Гердера, Лессинга, Глейма и других немецких писателей. В современной немецкой орфографии наряду с фонетическим принципом сохраняется также и принцип исторический.

54 Буало Никола (1636—1711) — французский сатирический поэт периода классицизма, автор стихотворного трактата "Поэтическое искусство" (1674), представляющего программу французского классицизма.

55 ...найти для первого такие стопы, чтобы он поспел за вторым. В немецком тексте игра слов: FuBe означает "ноги", а также "стихотворные стопы".

56 Лукреций (I в. до н. э.) — римский поэт-материалист, ярко изложивший учение о природе в поэме "О природе вещей".

57 Кто-то при чтении "Мессиады"... Намек на туманность, неясность содержания поэмы и однообразие выспреннего тона.

58 ...обладает стилем, похожим на метиса — намек на подражание иностранным образцам со стороны некоторых немецких писателей, на отсутствие у них оригинального национального стиля.

59 ...то, что я выдумал за Хогарта. Хогарт Уильям (1697—1764) — английский живописец, график, теоретик искусства, один из самых значительных реалистов XVII! в. Серию его гравюр творчески прокомментировал Лихтенберг. См. об этом подробней в статье, стр. 256—258.

60 Психолит — неологизм Лихтенберга, образованный из двух греческих слов: "психэ"— душа, "литое" — камень.

61 Жан Поль Рихтер (1763—1825) — немецкий демократический писатель-сатирик, остро критиковавший дворянство и захолустный быт немецкого мещанства. Стиль Рихтера весьма своеобразен и нередко тяжел; множество отступлений, произвольные переходы от одной темы к другой, причудливые метафоры, сложный синтаксис, неясные намеки, вычурное остроумие . и пр. Впоследствии стиль его критиковал Гейне, а у нас Белинский.

ОСТРОУМНАЯ ШУТКА

1 ...говорил устами одержимых... Намек на плохой латинский язык попов и монахов.

2 Маргейт — город на юго-восточном побережье Англии, в 35 км от Лондона, известный морской курорт.

3 Иена и Гоморра — ср. Содом и Гоморра, прим. 39 к 3 874, стр. 323—324. Очевидно, намек на грубость и распущенность студенческих нравов в Иене.

4 Гальвани Луиджи (1737—1798)—известный итальянский физик, открывший явление электричества в животном организме. Свои опыты Гальвани производил на лягушках, наблюдая сокращения мышц при соприкосновении их с металлами.

5 Руки — это волшебные палочки, постоянно нащупывающие металл. Согласно древнему немецкому поверью существуют волшебные палочки, точнее веточки, определяющие место, где зарыт клад.

6 ....группа Лаокоона — известная скульптурная группа, принадлежащая родосским ваятелям III—I вв. до н. э. Она изображает троянского жреца Лаокоона и его двух сыновей, которых душат две гигантские змеи.

7 Гекзаметр — шестистопный стих. Пентаметр — пятистопный стих. Гекзаметр в сочетании с пентаметром образуют обычно строфу — элегическое двустишие. Пентаметр, как более короткий стих, следует за гекзаметром и заключает двустишие.

8 ...распоротое дамское платье — очевидно, намек на кринолин — платье с огромной юбкой.

9 ...он уже выставил трехцветный нос. В немецком тексте игра слов: dreifarbige Nase — намек на трехцветное французское революционное знамя (нем. Trikolore).

ЛИХТЕНБЕРГ О СЕБЕ

1 Кардинал де Ретц. Франсуа Поль де Гонди (1613— 1679)—парижский архиепископ, французский политический деятель периода фронды, автор мемуаров.

2 Гейнберг — года в окрестностях Геттингена.

3 Эпикур (341—270 до н. э.)—выдающийся древнегреческий философ-материалист.

————————

Георг Кристоф

ЛИХТЕНБЕРГ

ИЗДАНИЕ ПОДГОТОВИЛ

Г.С.СЛОБОДКИН

второе издание

ИЗДАТЕЛЬСТВО .НАУКА. Москва 1965

———————— ———————— ———————— ————————

Мысли Лихтенберга, включённые Львом Толстым в "Круг чтения"

Говорят, равенство невозможно, потому что всегда будут одни люди сильнее, умнее других. Именно поэтому-то, потому что одни люди сильнее, умнее других, говорит Лихтенберг, особенно и нужно равенство прав людей. Угнетение слабых сильными оттого-то и так ужасно теперь, что кроме неравенства ума и силы есть еще и неравенство прав.

————————

Изучение естественной истории дошло наконец в Германии до безумия. Хотя для Бога насекомое и человек — равноценны, однако для нашего разума это не так. Как много должен человек привести в порядок, прежде чем он дойдет до птиц и мотыльков! Изучи свою душу; приучи свой ум к осторожности в суждениях, сердце — к миролюбию. Научись познавать человека и вооружись мужеством говорить правду на благо твоих ближних. Навостри ум свой математикой, если не найдешь для этого никакого иного средства; остерегайся -только классификации букашек, поверхностное знание которой совершенно бесполезно, а точное уводит в бесконечность.

"Но Бог бесконечен в насекомом так же, как и в солнце", — скажешь ты. Я охотно признаю это. Он неизмерим и в песке морском, разновидностей которого еще никто не систематизировал. Если ты не чувствуешь особенного призвания ловить жемчуг в тех странах, где этот песок находится, оставайся здесь и возделывай свое поле: оно потребует всего твоего прилежания, и не забывай, что вместимость твоего мозга конечна. Там, где сидит какая-нибудь история бабочки, нашлось бы, может быть, место для мыслей мудрецов, которые могли бы вдохновить тебя.

————————

При нашем преждевременном и часто слишком обильном чтении, дающем нам так много непереваренного материала, наша память становится обыкновенно хозяином наших чувств и вкусов; поэтому-то нам часто необходимо большое усилие мысли, чтобы вернуть первобытную невинность нашему чувству, найти себя среди мусора чужих мыслей и взглядов, чтобы самим начать чувствовать и говорить и, я почти готов сказать, чтобы начать когда-нибудь самим существовать.

————————

Истине приходится преодолевать тысячу препятствий, чтобы невредимо добраться до бумаги и с бумаги снова до головы. Лжецы — самые слабые враги истины. Самые опасные враги истины — это, во-первых, восторженный писатель, говорящий о всех вещах и рассматривающий все вещи, как иные люди, когда они подвыпили; во-вторых, это человек, считающий себя знатоком людей, который в каждом поступке человека видит или хочет видеть отраженною всю его жизнь, и, наконец, добродетельный, благочестивый человек, всему верящий из почтения, ничего не исследующий из выученного им до пятнадцати лет и строящий то немногое, что он подвергает исследованию на неисследованном основании. Вот эти-то люди — самые опасные враги истины.

————————

Самыми горячими защитниками всякой науки, не выносящими малейшего косого взгляда на нее, бывают обыкновенно такие личности, которые недалеко ушли в ней и тайно сознают за собой этот недостаток.

————————

Плохи главным образом те писатели, которые свои непосредственные мысли тщатся выразить словами, подходящими для мыслей, хорошо продуманных. Если бы они не делали этого, 9 высказывали бы свои мысли соответствующими словами, они всегда вносили бы свою часть, содействующую улучшению целого, и были бы достойны внимания.

————————

Вера в Бога так же свойственна природе человека, как способность его ходить на двух ногах; вера эта может у некоторых людей видоизменяться и даже совсем заглохнуть, но, как общее правило, она существует и необходима для разумной жизни.

————————

Человек живет только для того, чтобы, насколько это позволяют его силы и его положение, содействовать благу своему и своих ближних. Чтобы скорее достигнуть при этом своей конечной цели, он пользуется опытом предшественников. Он учится.

Учиться помимо этой цели, просто для того, чтобы иметь возможность пересказать все, что другие сделали, значит заниматься последней из наук. Такой человек так же мало может называться действительно ученым, как каталог — книгой. Быть человеком значит не только знать, но и делать для будущих поколений то же, что предшествовавшие сделали для нас. Неужели я должен проводить жизнь в изучении истории ученых только для того, чтобы не открыть снова того, что было уже открыто прежде? Повторяют же умышленно одну и ту же мысль дважды, и никакой беды в этом нет, если она только выражена с новой стороны. Если ты думал сам, то твое открытие того, что раньше открыто, будет все-таки нужно.

————————

Если бы только, можно было воспитывать детей так, чтобы все неясное оставалось им вполне непонятным!

————————

Хорошо бы расследовать вопрос о том: не вредно ли слишком полировать детей при воспитании? Мы еще недостаточно знаем человека, чтобы не предоставить выполнение этого случаю, если можно так выразиться. Я уверен, что если бы нашим педагогам удалось достигнуть своей дали, — я хочу сказать: если бы они оказались в состояний воспитывать детей вполне так, как они хотят этого, — то мы не имели бы более ни одного истинно великого человека. Самому нужному в жизни нас обыкновенно никто не учил.

Избави Бог, чтобы человек, учителем которого является вся природа, сделался бы куском воска, на котором отпечатал бы свой возвышенный образ какой-нибудь профессор.

————————

Мы гораздо яснее сознаем, что наша воля свободна, чем то, что все совершающееся должно иметь свою причину. Разве нельзя было бы обратить этот аргумент и сказать: наши понятия о причине и следствии должны быть очень неправильны, так как наша воля не могла бы быть свободна, если бы они были справедливы.

————————

Я смотрю и видимые линии пригоняю к форме, живущей в моем представлении. Вижу белое на горизонте и невольно даю этому белому форму церкви. Не так ли и все то, что мы видим в этом мире, получает ту форму, которая уже живет в нашем представлении, вынесенном из прежней жизни?

Я думаю, что вопрос, имеют ли предметы вне нас самостоятельное существование, поистине лишен разумного смысла. Мы по нашей природе вынуждены об известных предметах нашего восприятия говорить: они находятся вне нас; мы не можем иначе. Вопрос о том, действительно ли существует то, что мы признаем существующим, так же нелеп, как такой, например: действительно ли синяя краска синяя. Мы выйти из этого вопроса не можем. Я говорю, что вещи суть вне меня, так как я вынужден их так рассматривать; впрочем, это вне меня сущее может иметь какое угодно устройство; об этом судить мы не в состоянии.

————————

Как много ненужного чтения могли бы мы избегнуть при самостоятельном мышлении!

Разве чтение и учение одно и то же? Кто-то не без основания утверждал, что книгопечатание если и способствовало более широкому распространению учености, то в ущерб ее качеству и содержанию. Слишком много читать вредно для мышления. Величайшие мыслители, встречавшиеся мне среди ученых, которых я изучал, были как раз наименее начитанными.

Если бы людей учили, как они должны мыслить, а не только тому, чтó они должны мыслить, — недоразумение было бы предотвращено.

————————

Я до такой степени убежден, что человек все делает из собственной выгоды (понимая это слово надлежащим образом), что верю, что это так же необходимо для мировой жизни, как чувствительность для сохранения жизни тела. Наша "первопричина" так мудро сумела связать интересы одной части с интересами других, что мы не можем сделать себе истинного добра иначе, как сделав его ближнему.

————————

В слове ученый заключается только понятие о том, что кто-то много чему-то учился. Но это еще не значит, что он научился чему-нибудь.

————————

Заставить умных людей считать нас не тем, что мы на самом деле из себя представляем, в большинстве случаев труднее, чем действительно стать такими, какими мы хотим казаться.

————————

Гордость людская — свойство странное, не так-то легко позволяющее себя подавить; только заштопал одну дыру, не успел оглянуться, а та же гордость в другом виде выглядывает из другой дыры, а заткнешь эту, она уже глядит из третьей дыры и т. д.

————————

Печаль прошедшая становится в воспоминании приятной наряду с прошедшими, будущими и настоящими удовольствиями. Итак, только будущие и настоящие печали мучат нас — замечательный перевес в нашем мире на стороне удовольствий, увеличивающийся еще тем, что мы постоянно стараемся доставлять себе удовольствия и можем во многих случаях с достаточной достоверностью предвидеть наслаждения от них, тогда как печаль, нам еще предстоящую, можно предсказать гораздо реже.

————————

Быстрое увеличение знаний, приобретаемое ценой очень незначительных личных усилий, не бывает плодотворно.

Ученость также может вся уйти в листья, не давая плодов.

Часто встречаются весьма поверхностные головы, удивительно много знающие. То же к чему человек приходит самостоятельно, оставляет за собой в его рассудке след, по которому он может идти и при других обстоятельствах.

————————

Если бы путешественник увидал на каком-нибудь отдаленном острове людей, дома которых были бы обставлены заряженными орудиями и вокруг этих домов ходили бы днем и ночью часовые, он не мог бы не подумать, что на острове живут одни разбойники. Разве не то же с европейскими государствами?

Как же мало влияния имеет на людей религия, или как мы еще далеки от истинной религии!

————————

Кто исследует историю философии и естествознания, тот найдет, что величайшие открытия были сделаны людьми, считавшими лишь вероятным то, что всеми признавалось за несомненное.

————————

Кто имеет меньше, чем желает, должен знать, что он имеет больше, чем заслуживает.

————————

У человека, влюбленного в себя, есть то преимущество, что у него мало соперников.

————————

"Что такое я? Что должен я делать? Во что могу я верить и на что надеяться? к этому сводится все в философии", говорит философ Лихтенберг. Из этих вопросов главный — средний. Если человек узнает, что ему делать, то он узнает все, что ему нужно знать.

————————

Есть много людей, более несчастных, чем ты. Это изречение, правда, не служит кровлей, под которой можно было бы жить, однако оно достаточно для того, чтобы под ним укрыться от ливня.

————————

Говорят, Бог создал человека по образу Своему. Это значит, вероятно, то, что человек по своему образу создал Бога.

————————

Я не могу отрешиться от мысли, что я умер прежде, чем родился, и в смерти возвращаюсь снова в то же состояние. Умереть и снова ожить с воспоминанием своего прежнего существования — мы называем обмороком; вновь пробудиться с новыми органами — значит родиться.

————————

Есть только один способ чтить Бога. Способ этот в том, чтобы исполнять свои обязанности и поступать согласно законам, данным разумом- Бог существует — это, по моему мнению, не может означать ничего другого, кроме того, что я, сохраняя свою свободную волю, чувствую себя вынужденным поступать по Правде. Это Бог. Вообще Бога познает сердце наше, и сделать это познание понятным разуму, несомненно, трудно, если не совсем невозможно. Вопрос еще, мог ли бы один разум, без сердца, дойти когда-нибудь до Бога. После того как сердце познало Бога, стал искать его и разум.

————————

Лихтенберг говорит, что жалость наша к животным прямо пропорциональна их величине.

————————

Разве мы не воскресли уж однажды из того состояния, в котором мы о настоящем знали меньше, чем в настоящем знаем о будущем? Как наше предшествующее состояние относится к теперешнему, так теперешнее относится к будущему.

————————

В сущности, есть только одно средство почитания Бога — это исполнение своих обязанностей и поведение, сообразное с законами разума.

————————

Сделать возможно лучшим каждое мгновение жизни, из какой бы руки судьбы, благоприятной или неблагоприятной, оно нам ни выпадало на долю, это и есть искусство жизни и истинное преимущество разумного существа.

————————

Уменьшение потребностей — вот что следовало бы внушать во что бы то ни стало юношеству и для чего нужно бы стараться закалить его. Чем меньше потребностей, тем счастливей — старая, но далеко не признанная истина.

————————

Вместо того чтобы говорить, что мир отражается в нас, скорее следовало бы сказать, что наш разум отражается в мире. Мы не можем иначе: мы должны признавать в мире порядок и мудрое управление — это вытекает из устройства наших мыслительных способностей. Но из этого совсем не следует еще, что нечто, необходимое для нашего мышления, таково и в действительности, так как о действительном устройстве внешнего мира мы не имеем никакого понятия.

————————

Можно себе представить такое мыслящее существо, которому легче предвидеть будущее, чем помнить прошедшее. Уже в инстинктах насекомых есть нечто, заставляющее нас предполагать, что они руководятся будущим больше, чем прошедшим. Если бы животные настолько же обладали воспоминанием прошлого, как предчувствием будущего, то некоторые насекомые превосходили бы нас, на самом же деле сила предчувствия всегда, по-видимому, находится в обратном отношении к памяти о прошлом.

———————— ———————— ———————— ————————

Мысли Лихтенберга из интернета.

Если история какого-либо короля не подвергалась сожжению, я не желаю ее читать!

————————

Новые взгляды сквозь старые щели.

————————

Как много могут навредить правила, едва только наведешь во всем строгий порядок.

————————

Человек был так умен, что стал почти ни к чему не пригоден.

————————

Слово "трудность" совершенно не должно существовать для творческого ума.

————————

Наши слабости нам уже не вредят, когда мы их знаем.

————————

Поистине многие люди читают только для того, чтобы иметь право не думать.

————————

Ах, что бы мы делали, — воскликнула девушка, — если бы не Господь Бог!

————————

Всеобщий источник нашего несчастья в том, что мы верим, будто вещи действительно являются тем, чем мы их считаем.

————————

Многие скорее считают добродетелью раскаяние в ошибках, чем желание их избежать.

————————

Несомненный признак всякой хорошей книги — если она нравится тем больше, чем человек становится старше.

————————

Рыба, утонувшая в воздухе.

————————

Кто не понимает ничего, кроме химии, тот и ее понимает недостаточно.

————————

Кто сумел бы подражать как следует, подражать не станет.

————————

Когда книга сталкивается с головою — и при этом раздается глухой пустой звук, разве всегда виновата книга?

————————

У многих людей сочинение стихов — это болезнь роста ума.

————————

Пытаться сделать все сразу — значит ничего не сделать.

————————

Следует признать, что этот человек прав, но не по тем законам, которым решили повиноваться во всем мире.

————————

Эта теорема пригодна лишь для спора о ней.

————————

Мы живем в мире, где один дурак создает много дураков, а один мудрый — очень мало мудрых.

————————

Он проглотил много мудрости, но все это словно попало ему не в то горло.

————————

Можно без особо большого остроумия писать так, что другому потребуется много остроумия, чтобы понять.

————————

Он написал 8 томов. Было бы, безусловно, лучше, если бы он посадил 8 деревьев или родил 8 детей.

————————

Все, что следовало сделать в литературе по-шекспировски, в основном сделал уже Шекспир.

————————

Люди, которым всегда некогда, обыкновенно ничего не делают.

————————

Что мелко в серьезной форме, то может быть глубоко в остроумной.

————————

Сегодня я позволил солнцу встать раньше, чем я.

————————

Высшее, до чего может подняться благодаря опытности не очень умный человек, — это находить слабости у лучших людей.

————————

Боже, не дай мне только написать книгу о книгах!

————————

Мне всегда больно, когда умирают талантливые люди, потому что мир нуждается в них больше, чем небо.

————————

Ум человека можно определить по тщательности, с которой он учитывает будущее или исход дела.

————————

Самая жалкая бездарность всегда богата побочными приготовлениями...

————————

Читать означает "брать в долг", а сделать на основе этого открытие — значит "уплатить долг".

————————

То, что кажется странным, редко остается необъясненным.

————————

Есть люди, которые полагают, что все, что делается с серьезным видом, разумно.

————————

Великое правило: если твое немногое не представляет ничего оригинального, то выскажи его по крайней мере оригинально.

————————

Общеизвестно, что четверть часика больше, чем четверть часа.

————————

Превратить глупца в гения столь же трудно, как свинец в золото.

————————

Красивых женщин причисляют сегодня к талантам их мужей.

————————

Сочувствие — неважная милостыня.

————————

Учить разуму и быть разумным — совсем разные вещи.

————————

Причина того, что люди так мало запоминают прочитанное, заключается в том, что люди так мало думают сами.

————————

Следует увидеть в каждой вещи то, чего ещё никто не видел и над чем ещё никто не думал.

————————

Мы, правда, уже не сжигаем ведьм, но сжигаем каждое письмо, в котором содержится правда.

————————

Самая опасная ложь — слегка извращенная истина.

————————

Человек не только любит себя в других, он еще и ненавидит себя в других.

————————

Люди, которым всегда некогда, как правило, ничего не делают.

————————

Кто не понимает ничего, кроме химии, тот и ее понимает недостаточно.

————————

Там, где прежде были границы науки, теперь ее центр.

————————

Ничто так не способствует душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения.

————————

Чтобы поступать справедливо, нужно знать очень немного, но чтобы с полным основанием творить несправедливость, нужно основательно изучить право.

————————

Девушка, открывающая душу и тело своему другу, открывает все таинства женского пола.

————————

Насколько лучше жилось бы некоторым людям, если бы они так же мало заботились о чужих делах, как мало заботятся о своих собственных.

————————

Большинство людей живет модой, а не разумом.

————————

Золотое правило: судить о человеке не по его мнениям, а по тому, что делают из него эти мнения.

————————

Некоторые люди обладают способностью казаться глупыми, прежде чем они обнаружат ум. У девушек этот дар встречается особенно часто.

————————

Человек любит общество, будь это даже общество одиноко горящей свечки.

————————

К числу величайших открытий, к которым пришел за последнее время человеческий ум, бесспорно принадлежит, по моему мнению, искусство судить о книгах, не прочитав их.

————————

Самая опасная ложь — слегка извращенная истина.

————————

Чтобы поступать справедливо, нужно знать очень немного, но чтобы с полным основанием творить несправедливость, нужно основательно изучить право.

————————

Не удивительно ли, что публику, когда она хвалит нас, всегда считают компетентным судьей, но как только она нас порицает, признают неспособной говорить о произведениях ума.

————————

Самые здоровые и красивые люди — это те, которых ничего не раздражает.

————————

Можно и не обладая глубоким умом писать так, что другому понадобится много ума, чтобы понять написанное.