Дуглас Коупленд
Пока подружка в коме
Роман
Представляю Вашему вниманию, искатели Истины, роман о том, что же ждёт всех нас, если мы будем продолжать жить как жили. Впрочем, это и так понятно, если спрогнозировать на основе сегодняшних тенденций (эсктраполировать) то, к чему же движется всё человечество и мы вместе с ним. Не так уж и сложно представить то будущее, навстречу которому мы несёмся со скоростью 365 дней в год...................... Но то ли это будущее, в котором нам хотелось бы оказаться?.....................
В книге рассыпано много мыслей со смыслом (см. их подборку ниже), и чего стоит хотя бы вот такая мысль, конгениально созвучная цели настоящего сайта (а цель, напоминаю, демонтаж «си$темы».):
«Если каждая минута вашего нового дня
не будет посвящена обдумыванию того,
как можно перевернуть мир,
если вы не станете ежесекундно плести заговор,
подтачивая изнутри опоры старого мирового порядка,
считайте, что этот день потерян впустую». Марсель из Казани,
6 окт. 2004 г.
marsexxхyandex.ru
Часть I
1 Все идеи верны
2 Все идеи ложны
3 То, что спит, еще живо
4 Это все обман
5 Ни секса, ни денег, ни свободы
6 Одиночество это забавно
7 Если ты думаешь о будущем, значит, ты чего-то хочешь
8 Земная печаль
9 Еще более реально, чем ты сам
10 Когда-нибудь ты заговоришь сам с собой
11 Судьба банальна
12 Будущее еще загадочней, чем ты думаешь
13 Откажись от всех идей
14 В будущем все будет стоить денег
Часть II
15 Взрослых детей не бывает
16 Будущее и загробная жизнь абсолютно разные вещи
17 Все лгут
18 Крайняя телесная недостаточность
19 Ты видишь сны, даже если не спишь
20
а после Америки?
21 Сны о войне будят тебя
22 Народ или муравейник?
23 Сталь норка говядина музыка
24 Прошлое паршивая затея
25 2000 это глупо
26 Конец прогресса
Часть III
27 Веселиться глупо
28 Будущее просто вранье
29 Бесконечность искусственна
30 Все такое новое
31 Останется только одна идея
32 Суперсила
33 Ваше сообщение получено
34 Затаи дыхание
35 3 2 1 ноль
36 Конец
Дуглас Коупленд. «Пока подружка в коме» скачать (zip-doc-файл ,489 Кb).
Самые важные выдержки
(акцентирования маркером мои. МиК).
Самые принципиальные решения типа “кем быть?” принимает восемнадцатилетний остолоп, который ни хрена в жизни не смыслит!
Основополагающим принципом нашей жизни в то время было то, что безграничная свобода обеспечивает возникновение общества, состоящего сплошь из уникальных, необыкновенно талантливых личностей. Крушение этого постулата означало бы, что мы не справились с возложенной на нас обществом задачей. Мы были молоды и требовали от жизни осмысленности. Мне не терпелось исполнить свой долг. Вот только какой?
Завтра — это не то место, где хочется оказаться, будущее это не то место, в котором есть смысл побывать.
“Приятно, конечно, знать, что ты обо мне беспокоишься, но, честное слово, у меня все хорошо. Ты спрашиваешь, на фига мне это надо. Вопрос вполне резонный. Я просто решил, что не могу больше ломать себя, подстраиваясь под эту жизнь. Вот работаю я инженером-электриком изо дня в день. И что всю жизнь так провести? Когда я осознал это, то просто охренел. Не знаю, есть ли этому альтернатива, но, по крайней мере, я пытаюсь найти ее. Можно, конечно, воровать начать весело, но как-то в нашем возрасте несолидно. Есть еще наркотики, но, честно говоря, я еще не видел ни одного человека, которому они помогли стать лучше. Жизнь кажется такой длинной и одновременно короткой. Хотя сегодня денек выдался вполне удачный. Смотрел па красивые облака…”
Да, Карен, пожалуй, не “приносила пользы” обществу. А вы скажите честно: многие ли ее приносят? Может быть, она уже выполнила весь свой долг. Она дала нам право и возможность надеяться. Она сохранила нам едва уловимый аромат уже ушедшей эпохи, она неустанно напоминала о том, что жестокость, грубость и крайности современности это не то, каким мир должен быть.
“...мы жили с надеждой на то, что наша жизнь рано или поздно вдруг одним скачком обретет смысл. Я... мы не становились моложе, но почему-то особо и не мудрели с годами”.
“Жизнь кажется такой длинной и одновременно короткой”. Почему так?
Я думаю, потому, что мы только живем в этом мире, но не меняем его. Хотя нет, не так. Мы ведь зачем-то родились значит, мы часть какого-то важного плана.
Гамильтон разглагольствовал по поводу работы:
Нет, ребята, поймите: чтобы система нормально функционировала, должен существовать привлекательный порядок вознаграждения. В обществе с высокой конкуренцией должны существовать простые, но жесткие правила поведения и строгие наказания за несоблюдение этих правил. Неудачники должны быть но на периферии, в качестве назидательного примера для тех, кто удержался в центре. Никто не хочет знаться с неудачниками, неудачники это темная сторона общества, но благодаря им остальных держат в страхе и заставляют подчиняться.
Насколько я понял по собственному опыту, в двадцать лет человек уже точно знает, что рок-звездой ему не быть. К двадцати пяти можно догадаться, что стоматологом или умственным работником тебе тоже уже не стать. А в тридцать к тебе начинает подбираться темнота, и ты уже задаешься вопросом, удастся ли тебе хотя бы реализоваться, не то что уж добиться успеха или благосостояния. В тридцать пять уже становится в основном ясно, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь. Человек смиряется со своей судьбой.
Вот что я заметил. В наше время каждый обвиняет всех остальных в наигранности действий. Понимаете, о чем я? Ну, что все какие-то неискренние, ненастоящие. Никто не доверяет даже собственному, для себя созданному образу. У меня ощущение, что люди вокруг ненастоящие. Словно было в них что-то нутряное, ценное, а они взяли и выбросили это ядро прочь, заменив его какой-то красивой пустышкой.
Ты сам захлопываешь перед собой последнюю дверь, ведущую быть может к спасению. Это доброта и честность.
Я боюсь, что мы уже никогда не изменимся, что мы потеряли даже способность что-то менять в себе. Ты об этом хоть иногда задумываешься?
Стал я думать и еще над одной проблемой. О том, кто все-таки правит миром, кто назначен отвечать за него (и кто, кстати, нету). Как и у многих людей, вынужденных постоянно обращаться к теме паранормальных явлений, у меня стало расти подозрение, что кто-то чего-то нам всем чуть-чуть недоговаривает. НЛО каким бы смешным ни был этот вариант, что-то во мне отказывалось полностью отбросить его, шепча тихонько на ухо: “А вдруг?”
Помотри на это так, предложил Лайнус, прежде чем встать и приступить к работе над сломанным крылом: ты вынужден пользоваться теми крупицами неведомого, что тебе достаются: инопланетяне, заговорщики, ангелы, всемирное тайное правительство. И из всей этой фигни тебе предлагается соорудить более или менее внятную картинку загробной жизни. Или будущего. В любом случае маловато будет. И все эти убогие фильмы, в создании которых мы с тобой принимаем участие, все эти сто лет назад пропавшие летчики, прилетающие на современные аэродромы, странные дети, пишущие письма в двоичном коде, старательно перехватываемые правоохранительными органами, людоеды там всякие, полтергейсты, похищение студентов,
воскрешение сгоревших чуть не дотла людей, лесорубы, которым померещилось, что они видели Господа Бога, зеленая кровь, бесплотные души, вновь
обретающие плоть, так вот, все это...
Жизнь она ведь только на первый взгляд интересная. Очень быстро она приедается. Говорят, у кошки девять жизней, так вот я крутой
котяра разменял свою девятку подчистую. Героин, конечно, не спасение, но он хотя бы помогает под держать иллюзию того, что у тебя в жизни есть еще
какой-то выбор, что ты можешь что-то изменить. Я старею, быть ни на кого не похожим становится все труднее. …Неужели ты не понимаешь? В том, чем
мы занимаемся, нет главного нутра. Сердцевины нет. Нет ее, и все тут! Взять всех
нас ты присмотрись: ну, есть у нас кое-какие деньжата. Развлекаемся, в гости ходим. Вроде как ничего не боимся... относительно, конечно. Но ведь это и все.
Это уже позднее я понял, что совпадения как раз то самое, что планируется строже всего. Это уже позднее я понял, что каждый миг жизни это тоже совпадение.
Карен, похоже, насквозь видит всех; им кажется, что ей не до того, что она поглощена освоением нового мира, но Карен замечает все. Она помнит невинные, бессмысленные цели, которые они ставили перед собой в юности (Уехать жить на Гавайи! Стать профессиональным горнолыжником!), и понимает, что никто и пальцем не пошевелил, чтобы эти мечты сбылись. Но ведь других больших, настоящих целей никто перед собой и не ставил. Друзья Карен стали тем, кем они стали, поскольку не выполнили то, о чем мечтали. Мечты оказались забыты или даже не были четко сформулированы.
Ее друзья не слишком-то счастливы, не слишком довольны своей судьбой. Стоило ей спросить Пэм, счастлива ли она, как та закатила глаза:
Нет!
Сбылось, о чем мечтала?
Нет!
Творчеством удается заниматься?
Ну так, самую малость.
Монстры, которых они клепают для все новых фильмов, становятся для них отдушиной, суррогатом того, что потеряно, что не сбылось. Этакое отражение ничтожности, растраченности и испорченности жизни.
Друзья и родственники хотят защитить Карен и ее чистоту от жесткости современной жизни, оградить ее от тех перемен, что произошли в мире за время, которое она провела в коме. Ее чистота это своего рода образец, по которому можно измерять степень пресыщенности и испорченности мира. А он, этот мир, очень жесток. Он не терпит простодушия и свободного, ненапряженного состояния.
Карен не говорит Ричарду о другом, о том, что, с ее точки зрения, ее друзья в некотором роде так и не стали взрослыми. То есть выглядят они как вполне взрослые люди, но вот внутри... Они словно остановились в развитии, им чего-то не хватает. И всем им, похоже, приходится слишком много работать. Как и всем остальным. Карен вроде бы помнит, что отдых, свободное время, безделье были важной составной частью жизни. Но современный мир не оставляет им права на существование их нет ни в реальной жизни, ни даже в той, что показывают по телевизору. Работа работа работа работа работа работа.
Люди все время суют Карен под нос какие-то новые электронные фиговины. Об этих машинках говорят как о святынях, можно подумать, что все эти штуки созданы для того, чтобы компенсировать внутреннюю самонедостаточность их владельцев. Нет, конечно, все эти чудеса потрясающе удобны и полезны. Электронная почта. Факс. Радиотелефон. Здорово. Но... в общем-то, ну и что?
Гамильтон, вот скажи ты мне, что тебе с того?
Лучше ты стал, умнее, добрее? Я имею в виду когда
купил себе факс.
Понимаешь, Карен, это вопрос того, плыть или идти ко дну. А к технике привыкаешь.
Неужели и мне придется?
Это даже не обсуждается. Мы проиграли, Карен. Машины победили нас.
“Здесь темно я имею в виду, в Будущем. Не слишком-то веселое местечко. Тут все такие старые, а наш район вообще весь засран (ты уж извини, что я так по-французски!).
Я пишу тебе, потому что мне страшно. Конечно, все это слезливо и сентиментально, а я, наверное, просто дура. Знаешь, чего мне хочется, уснуть лет на тысячу, чтобы никогда не увидеть наяву такого будущего.
Ты только посмотри на деревья. Они такие живые, такие чистые, такие совершенные и сильные.
Слушай, Карен, говорит он, как ты себя здесь чувствуешь? Ну, в нашем времени? Тебя ведь так долго не было. И я не про то, что тут по-новому
или не так. Я спрашиваю, на что похоже наше сейчас?
Ну так вот, Гамильтон. Слушай меня внимательно. В современных людях я вижу какую-то жесткость. Раньше мы могли позволить себе подурачиться, просто убить какое-то время. Сейчас нет. Жизнь стала слишком уж серьезной. Хотя, может быть, все дело в том, что я в этом новом времени общаюсь в основном с вами, старпёрами…
У меня ощущение, что ни у кого даже хобби никаких не осталось. По крайней мере, я что-то не замечала. И мужья, и жены работают. Детей гонят как стадо на ферму в школу на весь день. Потом они зависают у телевизоров или у своих компьютеров. Ни у кого нет возможности позволить себе такую роскошь побыть наедине с собой. И при этом люди еще и разобщены. Работа, еще работа, потом домой и что? Залезаешь в Интернет, ползаешь там по всяким сайтам, ну, письмишко кому-нибудь настучишь да по и-мейлу скинешь. Нет бы в конверт и по почте, или позвонить, или сходить в гости. Люди работают, смотрят “ящик” и спят. Я серьезно. Вся жизнь посвящена одному: работать, работать, работать (что значит покупать, покупать, покупать)... мчаться сломя голову... потерять работу... залезть в сеть... изучать программирование... добиваться выгодных контрактов. Я все это вот к чему: спроси меня семнадцать лет назад, каким я себе вижу будущее, такое я вряд ли смогла бы предположить. Люди измотаны и злы, они помешались на деньгах, а будущее в лучшем случае оно им безразлично. Ты спрашиваешь, как я себя здесь ощущаю? Я чувствую себя ленивой. Заторможенной. Старомодной. Еще я побаиваюсь всех этих машинок. Наверное, это глупо, но я боюсь. И я не до конца уверена в том, что мне здесь нравится.
Я понимаю, ты хотел бы услышать восторги по поводу того, как здесь все хорошо. Но извини. Не могу я врать. Мне абсолютно ясно, что становиться именно таким миру было вовсе не обязательно.
Мне кажется, я тебя понимаю, говорит Гамильтон. Если брать мир в целом, то нельзя не признать, что жить сейчас, в наше время, неплохо. Но стоит присмотреться к “темной стороне”, как становится очевидно, что выбора-то никакого у нас нет. Раньше всегда была какая-то богема, творческий андерграунд, куда можно было уйти, если выяснялось, что мэйнстрим не для тебя. Ну, или там преступный мир, или религия, наконец. А сейчас ничего, одна система, все остальное куда-то подевалось. И людям остается выбирать между системой и... и смертью, получается. И ничего не поделать, из этого круга не вырвешься.
Знаешь, получается ведь как никто на самом-то деле не изменился за эти семнадцать лет. Все стали только более полными, усовершенствованными версиями самих себя. Мама, например, она... это... властная, как и раньше. Отец он хороший, но себе на уме. Ричард все так же серьезен и мил, и очень старателен. Ты, как и раньше, дубина неотесанная. Пэм так же по-тихому обворожительна. Лайнус все летит на свой Марс. Венди, может, конечно, и уважаемый врач, и еще кто угодно, но в глубине души она по-прежнему отличница, вовремя сдающая домашние задания. Все стали... да, стали больше похожими на самих себя.
И еще скажите мне, что случилось со временем? Ни у кого больше нет времени. Что за хреновина такая? Черт знает что!
Она не говорит Гамильтону, что, по ее мнению, в тридцать четыре года можно быть и повзрослее. А они в лучшем случае просто замкнуты, разобщены и лишены внутреннего стержня, чего-то, что могло бы придать их жизни смысл.
Телевидение это не информация. Это сплошь эмоции.
Какие перемены в мире кажутся тебе наиболее значительными? Лично тебя что потрясло больше всего?
Глория, знаете, меня просто поразило, насколько уверены в себе все те, с кем мне довелось встретиться после выздоровления. Все излучают радостную самоуверенность, даже когда просто покупают жевательную резинку или выгуливают собаку.
И тебе это нравится?
Дело не в этом. Стоит задать такому уверенному в себе человеку пару серьезных вопросов, и выясняется, что он абсолютно ничего не понимает в происходящем вокруг него, а вся его небрежная уверенность всего лишь маска.
Какие же вопросы ставят в тупик твоих собеседников?
Например, какой будет жизнь лет, скажем, через десять? Стремитесь ли вы к тому, чтобы ваша сегодняшняя жизнь обрела смысл? Пугает ли вас неизбежная старость?
Все города агонизируют одинаково.
Он смотрел на солнце, на игравшую в его лучах воду и думал о том, что свет есть и внутри каждого из нас. Этот свет ярче солнечного, свет разума, свет души. Он совсем было забыл об этом, но вот теперь вспомнил.
Карен, скажи мне лучше вот что: в чем основное отличие того мира, в котором ты жила, от того, где ты проснулась?
Здесь всего не хватает.
Не хватает? Чего именно?
Всего. Здесь недостает убеждений, веры, мудрости. Не хватает даже старых добрых пороков. Нет ни жалости, ни печали. Ничего. Люди те люди, которых я знала, когда я вернулась, они... они разве что существовали. И мне от этого очень грустно. А сказать им об этом такого я себе позволить не могла.
А что в этом плохого? Я имею в виду в том, чтобы просто существовать?
Не знаю, Джаред. Просто существуют и животные с растениями, и им можно только позавидовать. Но люди другие, им этого недостаточно. Мне это сразу не понравилось, как только я очнулась.
Ты говорила, как и в чем изменились люди к тому времени, когда ты проснулась. Давай выкладывай дальше.
Хорошо. Дай только сосредоточиться. Карен чешет подбородок, из универсама доносится крик какого-то животного. Вот слушай: не успела я очухаться, как все вокруг стали наперебой расхваливать мне новую жизнь, доказывать, что она куда рациональнее и лучше старой. И стоило оно все того? Вся эта рациональность. На кой черт она сдалась, если ты рационально живешь пустой жизнью.
Например?
Тогда, в семьдесят девятом, я думала, что в будущем мир будет... развиваться, эволюционировать. Мне казалось, что мы будем стремиться сделать мир
чище, безопаснее, уютнее. А в результате всего этого
люди должны были стать умнее, мудрее и добрее.
И?..
Люди не стали другими. Нет, мир изменился, в том смысле, что жизнь стала быстрее, а сам мир интереснее и даже в некотором роде чище. Вот машины, например, они больше не дымят как раньше. А люди всё те же. Они даже... я бы сказала... ну как же это... как назвать противоположность прогрессу?
В нашем случае регресс.
Вот-вот, люди, как ты там сказал, регрессировали. Взять хотя бы Меган мою дочь. Она ведь даже не верила в будущее, пока все это не стряслось. Она думала, что будущее это смерть, преступления, беззаконие. То, что будущего больше нет, что оно кончилось, она восприняла совершенно спокойно. У нее есть дочь, Джейн. Она родилась слепой и с явными психическими отклонениями. Наверное, это из-за смога и прочей нынешней гадости, но Меган считает, что так все и должно быть. Честно говоря, в будущее никто особо и не верил. Ричард, Венди они словно предчувствовали, что все кончится.
В чем это выражалось?
Наркотики, например. Пэм и Гэм глотали их и кололись, да и сейчас пытаются, если удается раздобыть что-нибудь, что еще не испортилось. Просто
мысль о том, что впереди у них еще лет сорок вот такой жизни, оказалась для них неподъемной ношей. Венди та с головой ушла в рутину, загрузила себя работой. Лайнус и вовсе несколько лет где-то пропадал, искал смысл жизни, не нашел и окуклился, замкнулся в себе, замшел и стал циником. У Меган
родился слепой недоразвитый ребенок она от этого слегка впала в аутизм. Ричард? Ричард пил запоем и надеялся при этом на одно на меня. Он думает, что я этого не знаю, но я все чувствую. Тебе ли незнать, Джаред, что шансов на мое выздоровление практически не было. Так что Ричард имел полную возможность провести всю жизнь, оплакивая меня, и не сталкиваться при этом с настоящим миром.
Точные наблюдения. Но не слишком ли ты сурова?
Джаред, пошевели мозгами, посмотри на меня! Я же чудовище. Что-то вроде самки инопланетян из тех, что Лайнус с Гамильтоном лепили для своих фильмов. Я променяла свое тело на возможность узнать, что жизнь в будущем станет пустой и бессмысленной. Каково? Ничего себе сделочка.
Да уж... Но ты мне вот что скажи: ты бы смогла почувствовать эту бессмысленность жизни, если бы привыкала к ней постепенно, шаг за шагом, как твои друзья?
Скорее всего нет.
Ты часть этого мира. Такая же, как любая ромашка, как ледники, как землетрясения и дикие утки. Тебе было уготовано родиться и жить.
Результат слово, которое больше подходит какому-нибудь старшему смены в забегаловке, который воспитывает своих подчиненных. Но, сами понимаете, жизнь она ведь такая и есть. Мы все время добиваемся каких-то результатов. Каждую секунду мы пересекаем очередной финиш, забиваем очередной гол под рев трибун, приветствующих наше очередное достижение. Перешел улицу, почистил яблоко, поздоровался с девушкой “Мисс Январь” этого города всякий раз мы будто рвем финишную ленточку на олимпийском стадионе под гром аплодисментов. Вселенная хочет, чтобы мы побеждали. Она делает так, что, даже проигрывая, мы побеждаем. Эх, жаль, что я не могу всю жизнь бежать себе нагишом по улицам рано утром, на рассвете!
Наверное, это вообще свойственно людям путать время и историю. У других живых существ времени нет. Они просто часть мира, и все. Мы же у нас есть время и история. Вот представь: с миром ничего не случилось, все идет по-прежнему. Ты можешь себе представить, за что дают Нобелевскую премию в 3056 году? А марки почтовые что на них к этому времени будет? Все уже печатали, осталась хреновина какая-нибудь вроде шпателя штукатурного. Вот его и будут на марках рисовать. А как тебе “Мисс Вселенная” 22788 года? Не представить? То-то же. Мозги зашкаливает. А получилось так, что людей совсем не осталось. Без человечества Вселенная просто Вселенная. И на время ей глубоко наплевать.
Наверное, так же выглядел этот континент,
когда здесь появились первые европейцы. Что скажешь, Джаред? Земля, не тронутая ни временем, ни
историей. Они, наверное, ощущали себя первопроходцами в толще вечности. Им не терпелось взрыхлить ее, прогрызть, сорвать с небес и обрушить на
землю. У тебя нет такого ощущения?
Ну да. Эти пионеры, первопроходцы, они хоть
во что-то верили. Они знали, что эта земля священна. Новый Свет это последний подарок человечеству на нашей планете: два континента, от полюса до полюса. Континенты чистые, зеленые, молочно-голубые. Как в первый день Творения. Новый Свет был сотворен для того, чтобы заставить человечество смириться.
А мы не смирились, говорит Лайнус.
Что такое ясность мышления?
Попытайтесь вспомнить то забавное чувство, которое возникало у вас в голове при попытке решить слишком сложную математическую задачу. Легкое жужжание в ушах, тяжесть в висках, ощущение, что ваш мозг дергается в черепной коробке, как рыба, выброшенная на берег.
Так вот, это чувство, противоположное ясности. И тем не менее для многих людей моей эпохи, по мере того как они взрослели, оно становилось основным в восприятии жизни. Получилось так, что обычная, повседневная жизнь в двадцатом веке стала похожа на неразрешимое алгебраическое уравнение. Вот почему Ричард стал пить. Вот почему мои старые друзья хватались за все лекарства и снадобья начиная с сиропа от кашля и кончая все тем же чистым спиртом. Все, чтобы хоть немного унять это жужжание.
Добрые дела, самопожертвование, убежденность, принципиальность вот что свидетельствует о существовании внутреннего мира человека.
Почему перед тем, как все это случилось, для наглядности я показываю на озаренный светом
прах, оставшийся от нашего района, ни у кого из
тех, кого мы знали, не было ни одной свободной минуты? Все время тратилось на эффективную работу, карьерный рост, повышение результативности любой деятельности. Любое достижение прогресса в качестве побочного явления уплотняло время, жизнь каждого из нас становилась напряженнее, короче и безумнее. И вот теперь... теперь времени нет.
Удивительно. Прекрасная ведь была
идея свобода и изобилие для всех. И вся история
человечества это свидетельство того, как оно двигалось к пониманию этой мысли. По-всякому выходило войны, массовые безумия, гениальные всплески, горе и радости. И все ради того, чтобы понять
что-то еще. Увидеть путь дальше. Потом занять
это новое место, освоить его и смотреть вперед, искать новую ступень. Дальше, дальше, дальше... еще дальше. Прогресс он ведь реален. И судьба реальна.
За последний год вы могли бы убедиться
если бы захотели, в том, что бесполезно пытаться
изменить мир в одиночку, без согласованных усилий всех остальных. Вы ощутили вкус и запах шести
миллиардов катастроф, предотвратить которые или
исправить их последствия могли бы только шесть
миллиардов человек.
Тысячу лет назад в этом не было бы никакой
беды. Исчезни человечество с лица Земли тысячу
лет назад, все нанесенные планете раны затянулись
бы быстро и безболезненно. Ну, остались бы горки
небольшие, где пирамиды стояли, и все. Сто лет на
зад, даже пятьдесят мир продолжил бы существовать без людей. Но теперь нет. Мы перешли эту
границу. Единственное, что может теперь удерживать нашу планету на ее орбите, это свободная человеческая воля, воплощенная в волевом усилии.
Это единственная формула. Вспомните, каким большим стал казаться мир в последние годы и как безумно стало нестись время. Все потому, что Земля стала полностью принадлежать нам.
Пионеры-первопроходцы завоевали мир, тихо произносит Лайнус.
Так оно и было. Но теперь Новый Свет
больше не новый. Новый Свет, обе Америки кончились. Люди не покорили Природу. Они пошли дальше. Теперь люди и окружающий мир связаны воедино. Будущее и то, что будет с нами после смерти, все
перемешалось в едином сплаве. Смерть перестала
быть аварийным выходом, которым служила людям
тысячелетиями.
Ё-моё, что ж за херня-то творится! выдает Гамильтон.
Вам теперь предстоит заново научиться чувствовать почтение к миру. Вам суждено нелегкое дело попробовать вновь обрести Личностность.
Каждый день, отмеренный вам в новой жизни, будет посвящен тому, чтобы заставить других осознать эту необходимость исследовать, узнавать, добиваться, искать те самые слова, что выводят нас за рамки самих себя.
Ищите. Нащупывайте. Добивайтесь. Верьте. Спрашивайте.
Задавайте вопросы, нет, выкрикивайте их во весь голос, даже когда замираете на миг перед автоматическими дверями в ожидании, пока они откроются. Требуйте от других, чтобы они спрашивали вместе с вами, спрашивали постоянно зубря старые учебники и болтаясь по центру города, везде в “Планете Голливуд”, на бирже, в “Гэпе”.
Выгравируйте главные вопросы на стекле ксероксов. Нацарапайте самые дерзкие вопросы на железяках от старых автомобилей и швырните их с моста. Пусть ученые из будущих поколений, копаясь в нашей грязи, тоже зададут их себе. Врежьте слова в каждую шину, в подошву каждого ботинка, чтобы каждый ваш шаг, каждый оборот колеса вашей машины говорил о том, что вы мыслите, спрашиваете, беспокоитесь. Синтезируйте молекулы, принимающие под микроскопом форму вопросительного знака. Пусть в штрих-кодах будут зашифрованы вопросы, а не цены. Не позволяйте себе даже выбросить что бы то ни было, не припечатав мусор клеймом вопроса требования перебраться на новую ступень.
О чем мы должны спрашивать? обращается
ко мне Венди.
Спрашивайте обо всем, что не укладывается
в омертвевшие, бездушные формулы. Спрашивайте:
Когда мы стали людьми и перестали при этом
быть теми, кем были до этого? Спрашивайте: Что
именно изменило нас в корне, что именно сделало
нас людьми? Спрашивайте: Почему люди не особо
интересуются своими предками больше чем на три
поколения назад? Спрашивайте: Почему нам не дано
придумать ничего более или менее внятного о буду
щем на сто лет вперед и больше? Спрашивайте:
Как можно представлять себе будущее чем-то огромным, предстоящим нам и одновременно включающим нас в себя? Спрашивайте: Став людьми, что мы
должны делать теперь, чтобы стать тем или чем,
во что нам предназначено обратиться на следующем этапе?Если даже вам придется кричать об этом на каждом углу, раз от разу все громче и громче, поступайте именно так. Другого выбора вам не дано.
Что есть судьба? Есть ли различие между судьбой одного человека и коллективным предназначением? (Я всегда знала, что стану кинозвездой; а я всегда предчувствовал, что стану убийцей.) Судьба она искусственное творение? Она есть только у человека? Откуда она берется?
Вам предстоит вечно тосковать по дому во время долгих переездов по железной дороге от станции к станции, на каждой из которых вы будете шептать детям на ушко какие-то непонятные слова о смысле существования. На вашу жизнь ляжет печать срочности, неотложности как у спасателей, достающих людей из-под завалов, как у ковбоев, которые вытаскивают арканом свалившуюся в реку лошадь. Вас будут принимать за безумцев. Вполне возможно, что свои дни вы закончите в психушке, выплескивая откровения и истины вперемешку со слюной, размазывая их по своим бокам и ногам, стертым от долгих пеших путешествий. Глаза ваши будут болеть, как будто вы все время смотрите на солнце. Чтобы остудить их, вы будете искать луну и смотреть, смотреть на нее. Все, нет пока больше подходящих слов, чтобы описать это преображение. Вам еще предстоит придумать их.
Мы сойдем с ума! кричит Гамильтон.
Нет, ваш разум будет работать все яснее,
четче.
Ни хрена! Мы все свихнемся, я тебе говорю!
Разве ты этого не знал, не ждал этого? При
знайся, Гамильтон, за стеной твоего цинизма разве
не скрывалась все эти годы уверенность в том, что
рано или поздно придется много, по-настоящему
поработать? Ну что, я прав, было такое?
Гамильтон вместе с остальными прикидывает, на что будет похожа эта новая жизнь.
Вас не должно волновать, что подумают
другие. Да им, собственно, наплевать. Поймите, вам дано истинное знание; по крайней мере, вы к нему стремитесь. Неважно, насколько глупыми и безумными или странными покажетесь вы остальным. У вас свой путь, другого вам не дано, и все тут.
Гамильтон закрывает глаза. Под сыплющейся с неба слюдяной крошкой лицо его начинает поблескивать.
В той жизни у вас не было цели, ради которой
стоило бы жить. Теперь она появилась. Терять вам
нечего, приобретете же вы все, весь мир. Идите,
освобождайте землю под новую культуру. Беритесь
за топоры, косы, за оружие. Я знаю, что вы обладаете всеми необходимыми в этой битве навыками. Вы
умеете взрывать, лечить, строить, рекламировать,
маскироваться. Если каждая минута вашего нового
дня не будет посвящена обдумыванию того, как
можно перевернуть мир, если вы не станете ежесекундно плести заговор, подтачивая изнутри опоры старого мирового порядка, считайте, что этот
день потерян впустую.(Сравните этот призыв с целью этого сайта: Демонтаж "си$темы"!)
Вода, стекавшая по желобам слива, остановилась, замерла, но никому до этого нет дела. Я по очереди подхожу к каждому из моих друзей, смотрю им в глаза.
Пэм, тебе предстоит большая работа. В новой
жизни каждый день будет рабочим и тяжелым. И ни
каких отговорок! То, что тебе предстоит, можно
описать так: ты выкапываешь из земли большое
дерево и распутываешь сбившиеся, скрутившиеся
в узлы корни, переплетенные какими-то темными
подземными силами. Ты готова? Управишься?
Да.
Гамильтон. Все, хватит прикидываться дитем неразумным, по ошибке засунутым в уже стареющее
тело. Нельзя больше избегать ответственности и серьезности взрослой жизни. Ты сможешь так жить? Ты готов? Управишься?
Э-э... да.
Венди, никаких отговорок, никаких уловок:
ни наркотиков, ни снотворных, ни алкоголя, ни
сверхзагруженности на работе. Никаких усилий, на
правленных на то, чтобы заставить время промелькнуть незаметно. Дорога предстоит долгая. Ты готова? Управишься?
Я да. А наш ребенок?
Сама ты, может быть, не сумеешь изменить
весь мир. Но это сделает наш ребенок. Он и Джейн.
Вы станете их учителями, но и они будут учить вас.
Лайнус, когда ты вернешься, мир не рухнет.
Этого повода для внутреннего самолюбования у тебя
больше не будет. Не засосет тебя больше и трясина
совсем уж полной свободы. Готов ли ты измениться,
присоединиться к тому, что будет Потом?
Да.
Меган, если потребуется, ты должна будешь
отвергнуть и разрушить то, что осталось от истории,
убить прошлое если оно будет препятствовать
поискам истины. Большая часть прошлого лишь
мешает сделать то, что сделать необходимо: история
неподъемным грузом давит на плечи. И при этом
прошлое чаще всего оказывается бесполезным.
Слишком много нового ждет на пути. Правила придется создавать на ходу. Готова ли ты вместе с Джейн измениться, присоединиться к тому, что будет Потом?
Да.
А ты, Ричард, готов ли ты к роли тайного агента? Тебе придется уничтожать информацию, перерезать провода, выдергивать звенья. Готов ли ты
со всей серьезностью, профессионально заняться планомерным искоренением всего, что мешает задавать вопросы? Готов ли ты уйти в подполье, готов ли проникать в чужеродные системы? Для тебя не составляло труда рассматривать динозавров и ледниковый период как доисторические явления. Готов ли ты теперь рассматривать современность как постисторическое явление?
Готов.
Ричард вновь на бессонной вахте, на камнях, небо над ним словно сошло с ума. Его бьет озноб, ноги немеют от холода. Ричард принимается думать о том, что должны же быть на Земле люди, которым интересно, нет позарез нужно увидеть хотя бы малейший признак того, что в нас есть нечто большее, нечто более тонкое и величественное, чем то, что мы в себе предполагаем. Интересно, как же я смогу заронить в людей эту искру? озадаченно размышляет он. Я ведь не сумею взять их за руки и провести вслед за собой сквозь пламя, сквозь каменные стены и толщу айсбергов. Это шокирует их, хотя и сподвигнет воспринять мир по-новому.
Его мысли несутся наперегонки друг с другом:
“Представь себе всех этих безумных людей, запрудивших улицы. А что, если они вовсе не безумны? Может быть, они просто были свидетелями того же, что видели мы? Может, они, эти люди, это мы?
Мы.
Скоро вы увидите нас на вашей улице. Мы будем идти, гордо расправив плечи, смело глядя перед собой. В глазах наших будет истинное знание и великая сила. Возможно, мы будем выглядеть так же, как вы; впрочем, вам виднее. Мы начертим на песке длинную линию и потребуем от всего мира перейти эту границу. Каждая клетка нашего тела готова выплеснуть свою частичку истины. Мы будем стоять на коленях перед автоматическими дверями, попирая истертые, зачитанные до дыр старые учебники, из которых мы выдрали страницы. Мы будем умолять прохожих присмотреться, понять, осознать наконец, что нужно спрашивать. Задавать, задавать, задавать вопросы, не переставая, до тех пор, пока Земля вращается вокруг своей оси. Мы будем теми взрослыми людьми, что сметут эту изношенную, давно не оправдывающую себя систему. Мы будем прорубать, прогрызать, прокапывать себе дорогу к новому, совершенно новому миру. Мы превратим камень и пластмассу наших душ в лен и золото. Я в это верю. Я знаю, что так будет”. Дуглас Коупленд
«Пока подружка в коме»
|